Кельты. Происхождение, культура, религия

По сходным причинам Мулло (прозвище Марса-хранителя военных трофеев) был превращен в покровителя погонщиков мулов. Кернунн стал богом-оленем, Эпона - богиней-кобылой или богиней кобыл, а Артио - богиней-медведицей. Список таких приземленных истолкований можно продолжать до бесконечности; беда лишь в том, что после того, как они предложены, никто не знает, что с ними делать дальше.

У зооморфизма был довесок в виде тотемизма, теории, пользовавшейся большим успехом у некоторых авторов первой половины ХХ века, - она была заимствована из этнографии Северной Америки: если галлы - и весь народ целиком, и отдельные люди - охотно принимали имена животных, то не происходило ли это потому, что то или иное животное, конь, бык, вепрь, олень, ворон, было тотемом или мифическим предком народа?

С античности до средневековья обо всем этом не говорится ни в одном тексте какой бы то ни было местности и какого бы ни было автора. Но такая теория как нельзя лучше согласуется с понятием примитивной религии, культа природы. За последний век никто, кажется, не задумывался над тем, что если в Берне известна богиня по имени Артио («Медведица»), то это объясняется вовсе не тем, что местные древние гельветы считали себя потомками медведя или думали, будто их божество покровительствует косолапым, но просто-напросто потому, что медведь, как о том свидетельствует имя короля Артура, является символом царской власти (а вепрь - власти жреческой). Вольки носили имя «волка», а ирландец Кухулин носил имя «пса», это надо иметь в виду, чтобы не путать людей с животными. Христианские символы четырех евангелистов никогда не рассматривались учителями Церкви как доказательство или след христианского зооморфизма или тотемизма.

Мы не говорим здесь ничего о галльской мифологии, выдуманной от начала до конца и основанной на фантастических толкованиях изображений на котле из Гундеструпа. Мы уже касались этой проблемы и здесь не место вдаваться в ее детали. Слишком многое нужно о ней сказать и исправить, начиная с самого принципа существования такой мифологии, как ее представляют. Разработанная на основании нескольких предвзятых идей и следующая общему синкретизму всякого психоанализа, она сводит богов Галлии к нескольким гротескным марионеткам, играющим в потешном театре несколько человеческих и современных фабул.

Боги и мифология

БОГИ И ТРЕХЧАСТНАЯ СХЕМА.

Сразу же уточним, что мы в случае необходимости употребляем здесь слово пантеон лишь в приблизительном значении, за неимением другого термина, который лучше подошел бы для обозначения совокупности кельтских богов. Слово пантеон естественным образом должно прилагаться лишь к греческой религии, по сути своей политеистической, тогда как кельтская традиция тяготеет к монотеизму: кельтские боги суть различные аспекты одного великого высшего божества, пребывающего вне любых разрядов и функций, поскольку оно превосходит все разряды и совмещает в себе все функции.

Сделав эту оговорку, осмелимся утверждать, что наилучшее определение богов Галлии было дано Цезарем в кратком пассаже из De Bello Gallico. Там объясняется, что галлы знали богов, соответствующих пяти функциям и представленных в Риме посредством

МЕРКУРИЯ,

ЮПИТЕРА,

МАРСА,

АПОЛЛОНА,

МИНЕРВЫ.

Но он не приводит ни одного местного теонима, за что его ядовито упрекают наши современники. Если бы он сделал это, полагают они, сравнительный анализ был бы гораздо легче. Тогда, между прочим, мы достоверным образом узнали бы, был ли или не был Луг, засвидетельствованный в названии Lugu-dunum (Лион), великим богом, аналогичным ирландскому Лугу. Мы узнали бы также, был ли галльский Юпитер *dago-devo-s «добрым богом», соответствующим ирландскому Дагде, и точно ли Марс назывался Огмием.

Вполне возможно, что мы это и узнали бы, но намного ли это продвинуло бы нас вперед? Кроме того, что совершенное сходство теонимов, каким бы оно желательным ни было, далеко не необходимо, точное доказательство не свегда находится с помощью таких примитивных средств. Римский фламин, который носил то же название, что и брахман, не имел ни такой же значимости, ни такой же религиозной власти.

То, что проконсул посвятил все же несколько параграфов галльской религии и несколько строк - ее богам, это уже много. К тому же в первую очередь следует задаться вопросом, какие именно теонимы он мог бы назвать: каждое галльское божество в своем обширном регионе обладало многими десятками имен, функциональных, локальных или ситуативных, которые являются лишь самой ничтожной частью реальных галльских теонимов, ведь каждое божество без сомнения, как в Индии, имело несколько десятков миллиардов возможных имен. Даже если он назвал всего нескольких из них, Цезаря, должно быть, привел в замешательство столь широкий выбор.

Так что у него были основания ограничить простым наброском эту первую попытку объяснения (которое не является исключительно interpretatio romana). Впрочем Цезарь лишь отчасти доверял точности собственных определений, поскольку он добавляет, что кельты имели о богах «почти» (fere) такие же понятия, как и другие народы, то есть, короче говоря, что их понятия, несмотря на некоторое общее сходство, все-таки отличались от взглядов римлян. И в этом, добавляет он еще чуть дальше, они отличаются от германцев, которые чтут только тех богов, что у них перед глазами, то есть, Вулкана, солнце и луну.

Особенности кельтской религиозной системы, по сути своей несводимой к классической, приводит к тому, что ее поверхностное римское объяснение оказывается редко применяемым. Но Цезарь, обращаясь к римлянам, был вынужден употреблять выражения, которые они способны были понять. Кельтский Аполлон, например, носил в Галлии добрую дюжину имен, а Цезарь пишет, что он «изгоняет болезни» (Appollinem morbos depellere). Но «Аполлон» занимается не только этим, в Ирландии, например, известны два аспекта этого божества:

- один, Дианкехт, соответствует определению Цезаря;

- другой, Мак Ок, «юный сын» - это Аполлон, воплощающий в себе понятие молодости.

Таким образом, это кельтское божество оказывается более многозначным, чем считал Цезарь. У кельтского Марса тоже были два обличья:

- первое - Нодонс/Нуаду из Британии и Ирландии, воплощение царственного достоинства и света;

- второе - печальный воитель Огмий в Галлии и Огма в Ирландии;

эта дуальность не выходит за пределы воинской функции и показывает пустоту всех противоречивых теорий, касающихся природы этого галльского божества. Цезарь запросто расправился со всеми подобными трудностями, предложив свою простую схему, и мало кто понял, что схема эта была единственно возможной, поскольку она показывает нам, что внимание должно быть направлено не на теоним, а на его функцию. Некоторые «редкие» божества, такие как Esus, [C]ernunnos, Smertrios, будут объяснены таким же образом.

Соблюдая это условие, мы обнаруживаем у кельтов структуру развитой религии. Галлы римской эпохи зачастую колебались между между Юпитером и Марсом, между Марсом и Меркурием, между Меркурием и Геркулесом, поскольку бог, которого они хотели почитать официально, был схож со всеми этими иноземными божествами. Но мы извратили бы факты, желая по причине компромисса такого рода отстаивать существование в галло-римскую эпоху подобных «смешанных» божеств, принадлежавших обеим нациям, кельтской и римской. Галло-римский Юпитер, даже называемый Таранисом и снабженный своим колесом, все равно оставался Юпитером. Ни одна надпись на памятниках не называла его Таранисом. Ассимиляция постоянно шла в латинско-римскую пользу, наподобие того, что происходит при двуязычии, которое для большинства населения свидетельствует о неком переходном состоянии. Галло-римские боги, если они не были римскими божествами, чувствующими себя чужаками не в своем мире и временно усвоившими кое-какие из местных обычаев, были сильно романизированными кельтскими богами, неспособными однако к полной романизации. Ситуация, при равных условиях, сравнима с той, которая появится позже, при зарождении кельтского христианства, свидетельствуя о неприспособленности островных кельтов к административным структурам Церкви, - неприспособленности, которая, конечно же, не была предумышленной.

Присмотримся теперь к некоторым сложностям этого схематического описания. Подведем краткий итог упомянутых выше соответствий:

МЕРКУРИЙ ЛУГ многофункциональный бог,

ЮПИТЕР ДАГДА бог-друид,

МАРС НУАДУ бог-царь,

*** ОГМА воин и волшебник,

АПОЛЛОН ДИАНКЕХТ бог-целитель,

*** МАК ОК бог юности,

МИНЕРВА БРИГИТА единственное женское божество.

Задача состоит в том, чтобы определить функции этих пяти великих сущностей в соответствии с тремя функциональными индоевропейскими категориями:

- первая функция, жреческая,

- вторая функция, воинская,

- третья функция, ремесленная и производительная.

Меркурий / Луг превосходит все остальные классы и осуществляет все их функции. Он, стало быть, находится «вне классов» и сам по себе равнозначен «всем» богам. Его положение ясно и к нему незачем возвращаться.

Юпитер / Дагда осуществляет первую функцию, надзирает за первым, жреческим классом.

Марс / Огма (Нуаду) осуществляет вторую функцию, надзирает за вторым, воинским классом.

Три этих божества или группы божеств, взаимно обязанные и дополняющие друг друга, составляют то, что мы назовем верховными богами кельтов, не совсем адекватным термином, но другого у нас нет. Они вместе осуществляют союз духовной власти и мирского могущества (см. ниже стр. 188 и далее).

Первая классификационная трудность возникает в связи с Минервой / Бригитой, которую очевидно невозможно причислить к третьему классу, ремесленному и производительному, даже памятуя о том, что она - матерь или покровительница ремесленников (она также покровительница поэтов и целителей, которые были друидами), ведь она к тому же - жена, мать, сестра или дочь каждого из верховных богов, и она же была аллегорией или воплощением Власти как «королева». Однако обращение к ирландской архаике способно разрешить эту проблему: Бригита (Боанн, Этне, Этайн, Эриу и т.д.) представляет собой женский аспект жреческой и воинской власти и на этом основании «надзирает» за третьей функцией, наличие которой необходимо для жрецов и воинов. По этой же причине воинская инициация осуществлялась также с помощью королев, которые, так же как изначальные друиды, жили на севере Британии.

Вторая трудность связана с тем, что Цезарь не упоминает ремесленников, соответствующих ирландским Гойбниу (кузнец), Лухта (плотник) и Кредне (литейщик бронзы). Тем не менее ясно, что, не найдя для божества, ответственного за всю третью функцию ремесленников и крестьян, он препоручил заботу о ремеслах Минерве. Из этого вовсе не следует, что эта богиня сама является «третьей функцией».

Третья, и не малая, классификационная трудность касается Аполлона / Дианкехта (Мак Ока). Какую из функций следует ему приписать или доверить? Разумеется, не третью, поскольку медицина была искусством друидического уровня, и друиды, занимавшиеся этим искусством, не переставали оставаться друидами. Медицину, на самом деле, тоже можно разделить на три функциональных уровня:

- жреческий - медицина заклинаний;

- воинский - кровавая медицина или хирургия;

- ремесленный - медицина трав.

К тому же, Мак Ок, бог юности, был сыном Дагды. Решение и на этот раз находится довольно просто: Цезарь установил и определил поприща функциональной компетенции галльских богов, пользуясь латинскими теонимами. Его определения достаточно ясны, однако он не соотносит их с индоевропейской трехчастной системой по той причине, что не подозревал о ее существовании и принципах. Не приписывая Дианкехту контроля над первой, жреческой функцией, находившейся вне его компетенции, мы не можем отказать ему в жреческом звании друида-целителя. Он занимался тем же, чем и все друиды/специалисты.

Заметим также, что касается кузнеца, уважаемого члена кельтского общества, что бог-металлург создавал и орудия жертвоприношения, и оружие для воинов, и сельскохозяйственные орудия. На деле, исследования показывают, что в кельтском мире, по крайней мере, «третья» функция существует только по отношению к двум другим. Она включает в себя все, что не содержится в двух остальных функциях, это соответствует архаике «Манавадхармашастры», которая помимо производства средств к существованию говорит также о главном долге вайшьев, или держателей материальных богатств - почитать, уважать и кормить жреческий класс брахманов и воинский класс кшатриев.

Наконец, становится очевидным, что эти трудности разрешимы и что наша основная цель достигнута. Галлия, со своей стороны, располагала множеством теонимов, которые тем или иным образом укладываются в пятичастную классификацию, вполне обоснованно предложенную Цезарем. А когда данное распределение оказывается чересчур сложным или невозможным, причину этого следует искать лишь в нашей недостаточной осведомленности. Это также часто происходит, поскольку не учитывается различие между классом и функцией. Суть такого различия очень проста: все боги принадлежат к первому жреческому классу, потому что они - боги. В этом качестве они надзирают и покровительствуют различным функциям в той мере, в какой они вмешиваются в человеческие дела, поскольку последние нуждаются в управлении. Мир богов, совершенный по определению, не нуждается ни в каком управлении или надзоре над функциями.

Еще одна трудность, в сущности не такая уж значительная, должна быть упомянута в дополнение к выше сказанному: она связана с тем, что галльские cognomina в интерпретации римского времени нередко приписываются то одному, то другому божеству:

- Iovantucarus («любящий молодость») колеблется между Марсом и Меркурием;

- Virotutis («вождь, муж из народа») - это одно из прозвищ Аполлона, но окончание его имени - tutis - является более поздним вариантом корня touta-, зафиксированным еще в одном из прозвищ Аполлона, Toutiorix, а в своей обычной форме - в прозвище Марса, Toutatis (которого не следует считать «национальным богом» или, как полагал Вандриес, гаплологией *touto-tatis «отец племени», которая больше соответствовала бы Юпитеру, эквиваленту Дагды Оллатира).

Эти флуктуации косвенным образом подтверждают определения Цезаря, поскольку объясняются неспособностью верующих римской эпохи свести кельтские божества к классическим нормам. Подобная неспособность характерна также для современных эрудитов. Вовсе неочевидно, например, что триада Лукана из «Фарсалии» - Эсус-Таранис-Тевтат, ставшая объектом стольких ученых толкований, верно толковалась. Если эта триада не является совокупностью имен, объясняющейся лишь тягой латинского автора ко всему необычному и экзотическому (и это предположение не кажется соответствующим действительности), ее следует проанализировать прежде всего исходя из значения теонимов:

ЭСУС «лучший»,

ТЕВТАТ «(вождь) народа»,

ТАРАНИС «молния, гром».

Это - три прозвища Юпитера (Дагды), а вся триада, таким образом, остается сама собой, то есть не «тройным усилением», а выражением множественности в единстве. В другом плане она дает понятие о неисчислимом множестве божественных имен, как и Lugoves, о которых говорилось выше (cм. стр. 32). Однако можно сказать, что эта триада трехфункциональна, и, что она выражает одновременно социальную и божественную реальность:

- Эсус как «лучший» является прямым эквивалентом галльского Jupiter Optimus Maximus, то есть, если можно так сказать, самым «жреческим» аспектом Юпитера.

- Тевтат гораздо меньше ассоциируется с войной, чем с touta, иначе называемой Цезарем в Галлии civitas.

- Таранис своим именем напоминает об «ужасном» или «устрашающем» аспекте Юпитера. Он мог соотноситься с военной составляющей власти.

В таком случае мы имеем поздний галльский аналог (римской эпохи, если не созданный под римским влиянием) капитолийской триады, собирающей все общество под защиту верховного бога (Таранис покровительствует галльским milites, а Тевтат - quirites).

Эти весьма точные классификации божеств являются в то же время чрезвычайно гибкими. Ниже мы позволим себе то же замечание относительно человеческого общества. У кельтов совсем не замечается функционального перекоса, свойственного германцам, отводившим главную роль в своем пантеоне богу-воителю. Божественная и человеческая власть поддерживает равновесие между «миром» и «войной»: воинственные черты Дагды, о которых не следует забывать, не являются все же главными, а если бог Луг, по праву и фактически, является всемогущим, он никогда не подменяет никого из подчиненных ему божеств. Будучи предводителем богов, он вмешивается в битву при Маг Туред лишь для того, чтобы свершить решающее деяние - оцепенить своей воинской магией воинство фоморов и поразить камнем из пращи великана Балора, своего деда, что мог сделать только он.

Боги, герои и воины.

Было бы трудно говорить о кельтских полубогах в том же смысле, какой придает им греческая мифология. Впрочем, в Ирландии, когда речь заходит о сколько-нибудь значительных персонажах, легендарных или псевдоисторических, действие переносится в область мифа, где разница между человеческим и божественным теряет всякое значение, поскольку кельтская традиция почти не интересуется «обычными» людьми. Герои не являются богами, поскольку для них не нашлось никакого места в пантеоне, а легенды чаще всего устанавливают лишь общую хронологию их существования: рождение, детство, юность, жизнь, наполненная подвигами, героическая и насильственная смерть.

Но герои - не обычные люди, поскольку им открыт доступ в Иной Мир, а наималейший из их подвигов превышает возможности человеческого существа. Другое отличие «бога» от «героя» присутствует на функциональном уровне. Явные воинские качества героя мешают ему принимать какое-либо участие в осуществлении управления (отношения Кухулина и Морриган, богиней войны и власти, были сложными и порой враждебными, отмеченными постоянной неприязнью со стороны героя и несколькими предательствами со стороны богини). Герой должен только совершить воинский подвиг. Кроме того, Кухулин, одновременно архетип и прототип, - это единственный герой такого масштаба во всех ирландских легендах, другие воины были слабее его или были его подражателями. Неслучайно, что некоторые греческие авторы описывали Геракла как героя-основателя Галлии.

Таким образом, никогда не утверждалось, что Кухулин - это бог: он героический воин, умирающий стоя, лицом к неприятелю. В то же время он сын Луга. Его рождение произошло троекратно, а зачатие свершилось в Ином Мире. Здесь все обстоит совсем не так, как в Греции, где боги нисходили на землю, чтобы породить полубогов, одарив своей любовью смертных избранниц, здесь частица человеческого общества, жреческого, королевского или воинского, внезапно переносится на уровень богов и обретает их способности.

Если не принимать во внимание некоторую разницу в измерениях времени и пространства, между посюсторонним и потусторонним мирами существует тесная связь, неоспоримое сходство. Уладский цикл, который наряду с циклом мифологическим является наиглавнейшим источником наших сведений, отмечен яркой мифологической окраской: перенесенные в область мифа человеческие персонажи ведут себя как боги, типологическим воплощением и функцией которых они чаще всего предстают.

Мифический мир кельтов соткан из неустанных повторений, не полностью скрывающих изменений имен: Дагда повторяется отчасти в короле Конхобаре и друиде Мог Руйте, прошедшем высшую инициацию, остановив, как Дагда, ход солнца (за что он поплатился сверхъестественной слепотой). Кухулин - сын Луга, но под своим первым именем, Шетанта («идущий»), он имеет много общего с Огмой («проводником»). Сам Огма предстает в образе «оскопленного» хитреца Келтхара, хранителя волшебного и убийственного копья, которое сопровождает котел Дагды. Друид Финген, подобно Дианкехту, описывается как чудесный врачеватель: ему достаточно взглянуть на дым, поднимающийся над крышей какого-нибудь дома, чтобы определить, какими болезнями страдают его жильцы; когда король Конхобар получает смертельную рану от камня, пущенного из пращи, он спасает его путем искусной трепанации черепа.

При необходимости божественная функция или личность могут фрагментироваться, дробиться на триады или на множество персонажей, которые в случае надобности становятся братьями и сестрами: было три королевы Медб, но у той из них, что правила Коннахтом, подчас насчитывалось пять сестер. У Дагды - два брата, Мананнан и Мидир; один из них - бог Иного Мира, другой является владыкой и судьей «нижнего мира» и, согласно некоторым преданиям, одно и то же приключение приписывается то одному, то другому из трех братьев. Насчитывается множество богинь-эпонимов Ирландии (столько же, сколько имен у этого острова) и у всех одна и та же история. Ирландия и в самом деле носит немало мифологических или символических имен, а ее героические персонажи нередко троятся, как и боги: три Махи, три Морриган, три Бодб, три эпонима Ирландии - ведь это число, при всей своей множественности, является одним из символов совершенного божественного единства. Из этого следует, что у кельтов была весьма сложная типология богов.

Единство кельтской мифологии.

В целом, когда в современной работе заходит речь о кельтах и их мифологии, редко не упоминают о красочном, почти экзотическом характере литературы, в которой она заключена. Именно это, в некотором смысле, является предлогом для фантазий и ошибочных суждений. Персонажи этих произведений очень колоритны, и хотя они обладают лишь зачаточной психологией, их характеры очень типичны. У них яркие и четко обрисованные черты, движущие силы действия элементарны и легко объяснимы. Стиль повествования чаще всего несложный; словарный состав всегда прост. И если мораль не всегда соблюдена, ложь и лицемерие, эти два порока нашей технически развитой цивилизации, встречаются очень редко, так же редко, как воровство. Кодекс чести всегда очень строгий, даже жесткий. Мы вспоминаем Финна, который во время пира, откуда один из сотрапезников стащил яйцо на блюде, говорит пригласившему его: «Вы можете есть все: я никогда не ем остатки краденого».

В этой литературе также пытаются искать образ доброго островного дикаря, достаточно разумного, чтобы цивилизованному человеку рассматривать его с благосклонной симпатией. И если это никогда не удается, кроме, может быть, некоторых французских литературных кругов, после Макферсона и нескольких других авторов для переводов текстов и объяснения кельтских литературных сюжетов мифология всегда считается божественным хаосом, в любой выдержке из которого, взятой наугад, интересны только несколько отрывков. Что касается галлов и их посмертного становления, несколько комиксов, как некий псевдоисторический роман, смогли поддержать образ Эпиналя и иллюзию, что мы все знаем о самых тайных мыслях галлов.

В выше изложенных главах мы могли представить только несколько фрагментарных идей для первоначального синтеза. Однако мы должны с уверенностью подтвердить единство кельтской мифологии, которую сохранила Ирландия, пусть и просеяв сквозь сито христианизации. От происхождения богов, Племен богини Дану, до происхождения гойделов, от обустройства Ирландии, от потопа до прибытия святого Патрика; от существования жреческого класса до существования традиционной королевской власти в Таре - все это остается, все это рационально объясняется, все это связно, во всем этом есть смысл. «Книга взятия» (Lebor Gab?la), будучи далеко не гигантской грудой хлама, как ее видел издатель, А. Макалистер, и не «мутным потоком», пересекающим всю историю Ирландии, как считал Ж. Вандриес, является, несмотря на библейские компиляции в ней, неисчерпаемым кладезем чистой мифологии, тогда как предания мифологического и эпического циклов соответствуют двум основным осям:

- ЭТИОЛОГИЯ: творение мира и рождение или прибытие богов и людей, а затем апокалипсис конца цикла.

- БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ: сначала между Племенами богини Дану и их предшественниками, затем между богами и людьми и, наконец, между дохристианскими богами Ирландии и Христом Царем, представленным, почти «персонифицированным» (ирландским образом) святым Патриком и его первыми последователями.

Добавим к этому почти неразрушимое и массивное строение ирландских законов, которыми во Франции почти никто не занимался, начиная с д'Арбуа де Жюбенвиля, в течение ста с лишним лет; добавим к этому также прочное основание функциональной трехчастной системы, религиозной и традиционной идеологии, очевидной и эффективной на всех уровнях кельтского общества, островного и континентального, и, наконец, признаемся, что самое существенное из того, что представляет интерес в кельтской традицией, часто плохо понимается теми, кто должен ее исследовать.

В этом переизбытке фактов и персонажей, если вглядеться в него повнимательней, все подчинено полномочиям и функциям, классификации и типологии, сюжету, схеме или теологеме. Короче говоря, первые поборники евангелизации Ирландии передали нам из глубины веков дохристианскую традицию, за что мы должны быть им весьма признательны. В обмен или в благодарность за эту неоценимую услугу - еще не признанную современной наукой - постараемся не упрекать их за то, что они не выявили до конца характер Луга: Кухулин и Конхобар были им больше по сердцу, хотя ирландские монахи раннего средневековья, точно так же , как их собратья XV в. и последующие поколения эрудитов, будучи искренними христианами, никогда не подозревались в язычестве и ереси.

Жреческий класс: друиды, поэты, барды и прорицатели

Отличительной особенностью кельтской религии можно считать то, что она, в отличие от религии греческой, римской или германской, располагала не только священнослужителями, но и иерархизированным, организованным и глубоко структурированным жреческим классом, во многом сравнимым с классом индийских брахманов.

Мы имеем в виду друидов, которые, по правде говоря, являются совсем иным, чем просто духовенство. Однако и это последнее наименование мы будем употреблять время от времени, чтобы дать ясное понятие о том, что сущность их функций относилась к религиозному порядку. В древних текстах нигде не указывается, что друиды были священнослужителями. Но они занимались жертвоприношениями, и уже одно это говорит о том, что их жреческое достоинство не подлежит сомнению. Было бы заблуждением видеть в них только «философов», а в «друидизме» - лишь собрание метафизических доктрин. Также было бы пустой тратой времени - заниматься исследованием несуществующей друидической иконографии.

Все это нужно уточнить до мельчайших деталей. Ибо, как брахман в Индии, друид был гораздо бoльшим, чем «священнослужитель» в современном смысле этого слова, потому что средневековый и современный мир понемногу удалился от мира священного в литургических, обрядовых и богословских проявлениях. В обществе же, в котором не существовало никакой разницы между «священным» и «профанным» из-за отсутствия профанного, друид был гораздо выше короля или воина, занимая первое по важности и достоинству место. Символизм цветов довольно верно передает социальное превосходство друидов:

- белый - это универсальный жреческий цвет индоевропейцев: во всех кельтских языках *vindo-s, ирл. find, валлийск. gwyn, бретонск. gwenn, обозначает «белый, добрый». И нету друида ни у Плиния, ни в ирландских преданиях, который бы не носил белых одеяний. Красный - это воинский цвет, а также цвет знания (Дагда был назван Ruadh Rofhessa «Красный Совершенного Знания»). Другие основные цвета, синий, зеленый и желтый, относятся к классу производителей, однако как функциональные цвета они редко появляются в кельтских преданиях. Атрибуция синего бардам, а зеленого прорицателям (vates) является ошибкой неодруидизма. Во-первых, синий и зеленый - это один и тот же цвет, а, во-вторых, этот цвет не был жреческим, так как единственным жреческим цветом являлся белый. Во всех живых кельтских языках, ирландском, валлийском и бретонском, glas обозначает одновременно «синий», «зеленый» и «серый».

Существование друидов имело смысл и было реальным в рамках живого кельтского общества, где все основывалось на понятии о священном. Название «философия» может в полной мере относиться лишь к греческой мудрости вне зависимости от любых религиозных понятий, и говорить о «философии» у индийцев или кельтов - это очевидная бессмыслица. Другое доказательство жреческого достоинства друидов является косвенным, но от того не менее убедительным: Цезарь употребил галльское слово druides, поскольку латинское слово sacerdos (используемое им два или три раза) имело более узкий и неполный смысл (для обозначения воинского класса латинского термина equites ему было достаточно). Напомним еще раз, что древний друид существовал только в рамках независимого кельтского общества, не обращенного в другую религию, он пользовался кельтским языком как языком священным. Этого достаточно, чтобы относиться к любому возрождению «друидизма», претендующему на древнее кельтское происхождение, как к ничтожной пародии. Брахманы лучше нас знают, что санскрит церемоний или обрядов, размышлений или гимнов возник не для того, чтобы переводиться на другие языки.

1. Управление сферой священного.

Универсальный характер друидического священства подтверждается одновременно его географическим распространением (территория распространения кельтов) и наличием центра, к которому оно себя привязывает. В Галлии и Британии, до римского завоевания, и Ирландии вплоть до введения христианства существовали полные жреческие иерархии. Нет никаких свидетельств относительно их наличия у цизальпинских галлов (за исключением короткого пассажа у Тита Ливия, который использовал слово antistites16 в описании смерти консула Постумия в 216 г. до н.э.), в Галатии и долине Дуная, но из этого вовсе не следует, что они не совершали какого-либо служения. Ощутимый след их присутствия сохранился в латинском слове из религиозной сферы - vates «прорицатели», которое могло быть заимствовано только у цизальпинских галлов. А кельтские vates составляли часть класса друидов.

Друиды, однако, не представляли собой теократию или иерократию: не подчиняясь ни чьему принуждению, они имели право вмешиваться в военные и политические дела, хотя им было чем заняться и в области духовной (что постоянно подтверждает поведение ирландских друидов). Кельтская жреческая структура является достаточно древней, так как в ней друиды имели право как на священство, так и на участие в войне, тогда как воины не имели права на священство, - достаточно древней для того, чтобы в ней можно было видеть воспоминание (не столько историческое) об изначальной неразделенности, об «эдемическом» состоянии общества, состоящего из людей мыслящих и мудрых и не имеющего надобности ни в классах, специализирующихся на определенной функции, ни в правителях, действующих посредством законного принуждения.

Не восходя столь далеко в мифическое время, их происхождение было предметом борьбы мнений ученых. Цезарь говорит, что их учение (disciplina) было найдено в Британии и что те, кто хотел лучше его постичь, отправлялись туда для совершенствования своих знаний. Тут возникает вопрос, почему галльские друиды посещали Британию, хотя бритты были менее развиты, чем галлы. А отсюда всего один шаг до упрека Цезаря в неточности.

Но подобные путешествия совершали и ирландские друиды, и цель этих поездок не зависела от уровня материального, технического или социального развития (впрочем не так уж очевидно, что бритты I в. до н.э. были такими отсталыми и дикими!): Британия, как реально, так и символически, является островом, а всякий остров, по традиционному определению, это сакральный центр. Из этого вовсе не следует, что «друидизм» (данное слово - это неверное современное наименование жреческого класса), панкельтский институт, зародился в Британии и стал впоследствии предметом экспорта, как современная политическая или религиозная доктрина. Просто немыслимо, что какая-то из кельтских групп могла обходиться без друидов, так же немыслимо, чтобы существовали кельтские жрецы, которые бы не были друидами, и чтобы друиды не были глубоко интегрированы в кельтское общество.

По той же причине абсурдно предполагать, что друиды имеют докельтское происхождение. Ничто не доказывает, будто, появившись в Западной Европе, кельты нашли уже сложившуюся организацию друидов. Друиды не были и строителями мегалитов - они разве что продолжали их использовать, в основном в легендах. Такие ученые, как д'Арбуа де Жюбенвиль, Турнайзен или, если брать более близкое к нам время, Вандриес, плохо поняли внутреннюю структуру жреческого класса: все они были введены в заблуждение запутанными классификациями, пущенными в ход ирландцами.

Необходимо также в деталях изучить несколько относительно поздних текстов, которые рассматривают близость друидов к монотеизму, с одной стороны, и к пифагорейской доктрине, с другой стороны. Кельтская тенденция к монотеизму открыто упомянута блаженным Августином, De Civitate Dei, VIII, 9 (Zwicker, Fontes Religionis Celticae II, S. 124). Что касается отношений друидов и пифагорейцев, они были рассмотрены как с точки зрения друидического влияния на пифагорейцев (Александр Полихистор, De Pythagoricis symbolis, у Климента Александрийского, Stromata I, 15, 70, 1; Zwicker, op. cit., S. 21, 4-7), так и касательно пифагорейского образования, заимствованного друидами (Hippolytus Romanus, Refutatio omnium heresium I, 2, 17; Zwicker, op. cit., S. 88, 21-25; 89, 2-10).

Сопоставление текстов показывает что в жреческую иерархию, основанную на знании, а не на какой-либо административной власти, входили многочисленные степени и разделы специализации, исключающие любую двусмысленность:

Первая категория - это друиды-теологи. Согласно Цезарю, они предавались умозрительным построениям, делясь ими с молодым поколением. Они занимались не только проблемами религии, но и вопросами правосудия и образования, не считая надзора над политической властью. Но здесь необходимо одно уточнение: Цезарь предлагает для жреческого класса всеобъемлющее определение, противопоставляющее его остальной части общества, а вовсе не установление различных жреческих категорий или специализаций. «Друид» - это общий термин, и специфического названия для друидов, совершавших жертвоприношения, не существовало (его напрасно в течение долгого времени пытались найти): все друиды, какова ни была бы их специализация, имели право, хотя бы теоретическое, совершать жертвоприношения.

Вторая жреческая категория занималась поэзией и «литературой», если можно называть этими словами предания или поэмы, которые исключительно декламировали наизусть или пели. Цезарь не упоминает о ней по той простой причине, что указана нами выше, но греческие авторы, Страбон и Диодор Сицилийский, говорят о ней достаточно подробно. К этим категориям в Галлии причислялись барды, а в Ирландии - филиды, или «поэты». Их занятия включали в себя немалую часть функций, перечисленных Цезарем:

история и генеалогия (которые представляли по сути одну и ту же дисциплину, которая занималась составлением генеалогии правящего царя, уходящей как можно дальше вглубь веков),

литература (чтение наизусть мифологических и эпических легенд и поэм),

предсказания и сатира (которые являлись для царя и друида средствами управления или давления на царскую власть), правосудие (свершаемое царем, но возвещаемое друидом, который обычно был законником: царь-судья - это исключение),

обучение (организованное до самых глубин доктрины, подобно обучению у индийских гуру, первые уровни которого, однако, были доступны для любого),

дипломатия (разнообразные посольства и переговоры, заключение договоров о дружбе и союзе),

музыка (арфа, струнный инструмент, но отнюдь не духовые и ударные инструменты),

медицина (ее три аспекта: заклинания, хирургия и лечение травами),

распределение напитков (виночерпий: он разделял доли сотрапезников, но разливала напитки в кубки царица),

информация (друид-привратник, опрашивающий гостей),

архитектура (строительство домов или крепостей).

Преобладающая роль филидов в преданиях, записанных после христианизации, в свое время навела д'Арбуа де Жюбэнвиля на мысль, что они составляли параллельную «корпорацию», соперничавшую и конкурировавшую с друидами. Фактически же такого противопоставления никогда не существовало. Филиды входили в жреческую категорию, чья деятельность не противоречила христианскому учению, так как они давно уже не совершали жертвоприношений: именно они в первые же века христианства сделали возможным передачу - так же как и формальную фиксацию - легендарного наследия. Во многих преданиях термины филид и друид являются эквивалентными и взаимозаменяемыми. По определению филид (и все его разновидности) равнозначен «ясновидящему» и является полноправным участником жертвоприношений.

Третья категория включает в себя прорицателей (др.-ирл. f?ith; галльск. vatis, мн. ч. vates). В их ведении находились все «практические» приложения религии, в частности, две их главные области:

прорицание (искусство авгуров),

медицина (магическая, хирургическая и растительная).

Из специальных трактатов нам известно, какие именно требования предъявлялись к филиду: двенадцать лет обучения, овладение грамматикой и сложным техническим языком, использующимся жрецами, знание и практическое употребление многих десятков поэтических размеров, точное воспроизведение по памяти (без каких-либо вариаций) многих сотен преданий. Все это напоминает о двадцати годах обучения, упомянутых Цезарем. Иерархические различия в этой категории проступают достаточно отчетливо: от fochlocon, или ученика, знавшего наизусть всего семь историй и довольствовавшегося на пирах случайным куском, до «ученого» ollam (превосходная степень от oll «могучий»), знавшего триста пятьдесят больших историй и сто пятьдесят малых, и имевшим право на свиту из двадцати четырех человек.

2. Ирландское отклонение.

Ирландские трактаты по метрике донесли до нас память о тех временах, когда барды великого острова, распределенные, как и филиды, по степеням сложной иерархии, проходили долгие и трудные учебные занятия и слагали поэмы, следуя соответствующим метрическим правилам. Эти следы позволяют нам восстановить, посредством сравнения с ситуацией в бриттских и галльских областях, первоначальное состояние вещей в Ирландии: поскольку письменность употреблялась исключительно для магических целей, бард слагал свои песни и поэмы, но не записывал их (основа bardo- этимологически означает «слагать (песни) похвалы»). Записями на огамическом алфавите ведали ирландские филиды, чье наименование («ясновидящие») указывает на их причастность к категории магов-предсказателей.

Но магия обрела особенное значение - возможно больше посмертное, чем реальное, под влиянием христианства - во времена упадка кельтской традиции, когда при дворах ирландских королей, еще до начала рукописной традиции, филид вытесняет барда (который продолжал существовать как придворный поэт только в Уэльсе), оставляя за прорицателем как таковым лишь практическую и материальную часть жреческих обязанностей (уменьшенную христианизацией), то есть, предсказания и целительство, и сохраняя за собой прибыльные занятия устрашающей сатирой.

Иначе невозможно истолковать Диодора Сицилийского, называвшего «бардами» мудрецов, которые в Галлии могли помешать воинствам, сошедшимся для сражения, вступить в схватку, тогда как подобная функция в Ирландии перешла к друидам. Что же касается уклонения в сторону письменности, то оно уже было предрешено исключением бардов из жреческого класса.

Поскольку, повторяем, «друиды» были общим наименованием для всех членов жреческого класса, внутренние категории распределения по специальностям, которые мы должны определить, выглядели так:

теолог, умозрительная религиозная роль которого включала в себя размышления, объяснения и комментарии к священным доктринам;

бард, или «поэт», замененный в Ирландии разновидностью прорицателя (филидом).

прорицатель (vatis в Галлии, f?ith в Ирландии), занимавшийся всей практической стороной жреческого знания: гаданием, магией.

Жертвоприношение, название которого в Ирландии и во всем островном кельтском мире стало обозначать евхаристию (ирл. ?obart<idpart<*ate-berta- “жертвоприношение”), было общей привилегией всех друидов.

Таким образом, распределение обязанностей прочерчивается вполне отчетливо и соответствует линиям, разграничивающим различные области специализации. Столь же отчетливы и уровни иерархии, и не существует никакой общей мерки, как мы это уже говорили, но повторим еще раз, для достоинства «ученого» и неясного положения ученика, находящегося на самых нижних ступенях жреческого класса. Но все они чувствовали свою солидарность и причастность к «друидам», противопоставлявшую их equites и ремесленникам, которых Цезарь, находясь в Галлии, спутал с плебсом. Именно в этом смысле и надлежит толковать фразу Цезаря, сказавшего, что в Галлии только два сословия идут в счет и пользуются уважением - это друиды и всадники.

Дополнительное замечание касается gutuatri (в ед. ч. - gutuater), засвидетельствованных в упоминании Гирция (автора VIII главы «Записок о Галльской войне») и, поразительный факт, в четырех галло-римских надписях. Есть основания думать, что речь идет о друиде-«заклинателе» (gutu- значит «голос»; ср. ирландск. guth “голос”), а не об эквиваленте адхварью, ведийского жреца. Индоевропейский корень *gheu- здесь не присутствует. И если gutuater в эпоху поздних надписей именуется жрецом Марса, то происходит это по той причине, что слово считалось вторичным по отношению к мысли. Напомним еще раз, что Огмий сочетал в себе искусство письменности с даром красноречия.

Религиозные концепции и культ

1. Объяснение названия друидов.

Первейшее и, быть может, самое важное учение друидов вписано в этимологию их названия, dru-uid-es «ученейшие», причем наука должна пониматься здесь в тройственном значении: мудрость, священная наука и познание. Мы уже писали о деталях этой этимологии (см. выше стр. 169-170), но эта этимология двойственна, поскольку наряду с буквальным истолкованием корня *uid- существует другая - символическая - интерпретация, осннованная на омонимии *uid- «знание» и *uid- «дерево» (ирл. fid, валлийск. gwydd, бретонск. gwez). Дерево и впрямь во всем индоевропейском регионе служит символом силы (ср. латинск. robur «каменный дуб» и происходящее отсюда прилагательное robustus «крепкий, сильный»). Наименование друидов сочетает в себе мудрость, познание и знание в соответствии с реальной этимологией - и силу (то есть способность применять свои знания на практике) в соответствии с этимологией символической.

В качестве приложения или следствия этой символики можно вспомнить, что друиды иногда участвовали в войне или носили оружие. За примерами ходить недалеко, начиная с Дивикиака в Галлии, единственного исторического друида, современника Цезаря, и Катбада, великого друида уладов во многих эпических преданиях. Галльские друиды, согласно Цезарю, решали исключительно силой оружия исход выборов своего верховного вождя, а в некоторых ирландских текстах описываются случаи соперничества - личного, ученого, но не функционального - между друидами или филидами. И все же «вождь» галльских друидов обладал превосходством в силу своего знания и авторитета: Цезарь использует в своем рассказе фразу praeest unus17 вместо imperat18.

Друиды иллюстрируют, таким образом, крайне архаичные соответствия между изначальными верховными божествами: Огма (герой) может рассматриваться как раздвоение или «расщепление» Дагды, но он никогда не заменяет его. Подобная архаическая черта уникальна для индоевропейского мира.

Точные соответствия этим богам мы находим в верховной паре Митра-Варуна, когда Митра в Индии был богом согласия, а Варуна - богом войны и магии. Именно потому, что он является богом соглашений, бог-друид пускает в ход самые коварные уловки и не соблюдает своих обещаний; именно потому, что Огма - бог силы и насилия, он, под именем Элкмара предстает жалким трусом. Самая возвышенная символика сублимируется в его двойственной сути: это смехотворный мудрец, безрукий даритель благ, косноязычный учитель красноречия, кастрированный производитель и т.д.

Сообразно обстоятельствам боги и друиды предлагают людям то одну, то другую створку этого диптиха.

2.письменность.

Употребление письменности обусловлено кельтским понятием об истинной мудрости. К сожалению, мы сегодня судим о ней сообразно с теперешними критериями, которые необратимо искажают оценку фактов. Вопреки нашим привычкам, кельты никогда не пользовались письменностью для передачи последующим поколениям какого бы то ни было знания. Но это вовсе не значит, что они были бесписьменными. Они просто-напросто не употребляли для архивирования и запоминания ни одну из известных им систем письменности, за исключением позднего факта, связанного с ирландским огамом. Уровень материальной цивилизации, достигнутый кельтами эпох Гальштатта и Ла Тена не дает права считать их «варварами», отставшими с технической точки зрения от греков и римлян, в то же самое время археологи и филологи плачут от зависти к последним, поскольку вся кельтская протоистория является бесписьменной.

Континентальные кельты в Южной Галлии пользовались сначала греческими буквами; в Цизальпинской Галлии усвоили лепонтийский алфавит этрусского происхождения; кельты пиренейских и испанских регионов употребляли иберийскую азбуку. Позднее им на смену пришел латинский алфавит, от красивого августовского письма до почти нечитаемого курсива III века, распространенный по всей Римской империи и Ирландии, сохранившей упрямую приверженность к буквам, происходящим по прямой линии от каролингского унциала. Этот ирландский «алфавит» конечно очень древний, однако является кельтским только после заимствования.

Однако избранная алфавитная система, со всеми ее недостатками и достоинствами, остается независимой от высшего духовного принципа. И нужно не только полагать, но признавать как аксиому, что друиды не запрещали употребления письменности. Сами же они, без сомнения, были лучшими знатоками чтения и письма, как на островах, так и на континенте. Но их соображения по этому вопросу отличались от наших. В продолжение всей древнейшей эпохи письменность была не запрещенной, а исключительной, предназначенной для обстоятельств, строго и четко определенных. В Ирландии сама природа огамической письменности (поперечные горизонтальные и наклонные линии, с одной и с другой стороны грани камня) препятствовала записи сколько-нибудь пространного текста и любому быстрому чтению: имя, высеченное на погребальной стеле, или вызов, обращенный к противнику; заклинали несколько букв - этим все и ограничивалось. В любом случае, в качестве материальных, археологических доказательств существования огамической письменности мы располагаем только надгробными надписями христианской эпохи: этот тип письменности был возобновлен христианами, которые сочли его безобидным, так как огамические надписи на камнях служили лишь для того, чтобы назвать покойного в его последнем жилище.

Когда в легендарных текстах речь идет об огамической письменности, она всегда используется с магическими целями: так друид Даллан пишет огамом на тисовых палочках, чтобы найти жену короля Эохайда, а в другой раз Кухулин пишет огамом на большой дубовой ветви, которой он окружает мегалит, для того, чтобы остановить войско Медб на границе Улада. Иное использование письменности не засвидетельствовано. В преданиях очень часто идет речь о вестниках и посланниках: их миссии всегда были чисто устными; условия, которые они предлагали, договоры, которые они заключали, гарантировались не запечатанными текстами, а свидетелями, слову которых верили без сомнения.

Письмо не является вариантом запоминания или передачи знания, это практическое приложение магии и букв, подвластных богу-вязателю Огме: письмо, фиксация в материи формулы или имени, запечатлевается навеки, придает действенность проклятию или заклинанию на столько, сколько будет существовать материал надписи, дерево, камень или металл. Отсюда можно понять, какую угрозу и какое благо оно может представлять. Записанное проклятие было еще более серьезным, чем устная сатира, которой достаточно было всего-навсего умертвить того, кто стал ее жертвой.

Форма ирландских текстов, древнейшие из которых суть куски прозы вперемешку со стихами и «реторическими» пассажами, искаженными, непонятыми, кое-как переписанными, - эта форма служит объяснением вышесказанного: стихи представляют собой фиксированную часть устной традиции. Прозаический текст - это часть гибкая, живая, которую каждый толкователь волен представить на свой манер, лишь бы она не противоречила содержанию. Таким образом, вместе с каждым поколением обновляется знание и происходит передача традиции. Доверить все это незыблемым текстам, не одушевленным никакой жизнью, значит убить живую мысль, коверкая ее в угоду недопустимым обстоятельствам. Устное обучение было необходимостью. Отнюдь не устная культура привела к исчезновению и забвению кельтской традиции. Из всех работ, написанных в эпоху классической античности, сколько дошло до нас, и сколько безвозвратно уничтожено? И каков начиная с эпохи Возрождения коэффициент порчи печатных книг за век?

Это ограниченное употребление письменности находит параллель в другой особенности жреческого культа, которая касается участия в нем женщин. Многие ломали себе голову над этим вопросом - да можно ли говорить о существовании «друидесс» в Галлии (ср. знаменитую германскую Велледу, носившую кельтское имя, родственное ирл. file и обозначающее «ясновидящую, пророчицу»), а тем более в Ирландии, исходя из терминологической путаницы текстов, то и дело упоминающих о b?nfile «женщине-поэте» или b?ndru? «женщине-друиде»? Но их деятельность не имела ничего общего с жертвоприношениями, равно как и с обучением или правосудием. Они были связаны с прорицаниями и пророческими видениями. У женщин не было собственно жреческих обязанностей, им также не пристало заниматься писаниной.

3. Бессмертие души и метемпсихоз.

Бессмертие души и метемпсихоз являются двумя другими положениями друидической доктрины, которые чаще всего - и совершенно понапрасну - рассматриваются в одной рубрике. По единодушному мнению античных авторов от Лукана до Страбона и от Помпония Мелы до Тимагена, не говоря уже о Цезаре, друиды учили о бессмертии души лишь для того, чтоб поддержать воинскую доблесть и ослабить страх перед смертью. Но не следует принимать за чистую монету эту уловку, заменяющую цель следствием, показывающую в полной мере непонимание, которое со времени своего распространения, должно было уже давно заинтриговать исследователей. Ибо проповедуя свое учение, друиды никогда не руководствовались психологическими аргументами или средствами. Ирландец, а тем более галл, просто ответил бы миру, не понимающему его храбрость: она врожденная. Трусливый воин, после не знающего друида и солгавшего короля, - это третье бедствие Ирландии.