Агиография русских святых XIV - XV вв.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Агиография русских святых XIV-XVвв.

Содержание

Введение

Глава I. История вопроса

1.1 Исторические судьбы жанра агиографии

1.2 Развитие агиографического жанра

Глава II. Агиография русских святых XIV-XVвв

2.1 Структурно-тематические особенности агиографических русских памятников

2.2 Житийная литература Руси

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность. XIV-XV вв. -- это время начала расцвета русской святости. И не случайно, что именно на XV столетие приходится расцвет русской агиографии и русской иконописи. Трудами Епифания Премудрого, ученика и первого биографа Сергия Радонежского, и приехавшего в Россию с Афона серба Пахомия Логофета, в течение многих лет работавшего в библиотеках Троицкого монастыря и Великого Новгорода, простым русским людям стали доступны многие новые Жития русских святых. А трудами иконописцев Даниила Черного, Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия были созданы величайшие образцы иконописного творчества, сочетающие в себе высочайшее художественное мастерство и глубину религиозно-философской мысли.

Но в основе этого расцвета лежала сама духовная жизнь Руси. Монастырская реформа, проведенная митрополитом Алексием, дала Руси не только общежительские монастыри, но и невероятное число подвижников, которые уже вскоре стали духовными примерами, духовными образцами для всякого русского человека. Стефан Пермский, Димитрий Прилуцкий, Кирилл и Ферапонт Белозерские, Савва Сторожевский, Павел Обнорский, Сергий и Герман Валаамские, Савватий, Зосима и Герман Соловецкие, Пафнутий Боровский и многие, многие другие подвижники освящали своей трудной, но праведной жизнью и жизнь всех русских людей. Больше того, они освящали собой великий крестный путь самой Руси по извилистым историческим дорогам.

Агиографическое наследие Древней Руси раскрывает пути восхождения к богоподобию и потому изучение русской святости, отраженной в житиях святых, приобретает чрезвычайно важный, священный характер. «Свет бо есть святых житие и просвещение душам нашим» [17, стр.58].

В памятниках агиографии излагаются догматы веры, а также примеры высокой духовной нравственности и благочестивой жизни. В житиях святых содержатся живительные вехи, глядя на которые христианин определяет собственный духовный путь.

По выражению исследователя Г. П. Федотова: «культура народа, в конечном итоге, определяется его религией» [9, стр. 15]. В этом аспекте горячая любовь святых земли Русской к своему земному Отечеству явилась главным фактором, объединившим разрозненные удельные княжества в единое, централизованное православное государство -- могучую Россию. Поэтому памятники русской агиографии представляют собой литературную, историографическую, культурную ценность, это -- достояние русского народа, его духовное наследие и богатство.

Золотой фонд русской духовности на протяжении многих столетий с любовью собирался и переписывался древнерусскими книжниками. Известно, что уже в X-XI веках на Руси появились переводные Минеи, особенно в переложении святого Симеона Метафраста. Когда же в течение веков Церковь Русская обрела множество прославленных мужей, молившихся за землю Русскую из горнего мира, вера народная выделила из лика небесного ряд избранных Божиих, которым усвоила заступничество для всей нашей земли. Первыми среди избранных стали имена святых Бориса и Глеба. Примерно в то же время (X-XI вв.) появились образцы отечественной агиографии -- труды святого Иакова Мниха (1074-1098 гг.), и преподобного Нестора Летописца (ок. 1114 г.; память 27 октября/9 ноября). Несколько позже сочинения святителя Симона, епископа Владимирского (1226; память 10/23 мая), и насельника Киево-Печерской обители монаха Поликарпа легли в основу Киево-Печерского патерика.

Среди лучших писателей Древней Руси, посвятивших свое творчество прославлению святых угодников Божиих, преподобный Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет занимают особое место как основоположники литературного стиля плетения словес в русской агиографии.

За века существования русская агиография прошла через разные формы, знала разные стили. Первоначальная, краткая редакция жития, как летописная основа, впоследствии обрастала различными подробностями, представляющими значительный интерес для истории русского быта и литературы.

Цель работы: изучить агиографию русских святых 14-15 веков.

Объект работы: житийная литература Руси XIV-XVвв.

Предмет работы: особенности агиографических русских памятников

В ходе работы решаются следующие задачи:

1. Рассмотреть исторические судьбы жанра агиографии.

2. Изучить развитие агиографического жанра.

3.Рассмотреть автобиографический аспект в русской житийной литературе

4. Изучить житийную литературу Руси

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы.

Глава I. История вопроса

1.1 Исторические судьбы жанра

житие святой русский агиография

Агиография -- (от греч. hagios -- святой, grapho -- пишу) --

1) литература в жанре житий, одной из основных форм церковной словесности (т.н. «практическая» агиография);

2) научная дисциплина, занимающаяся изучением житий святых как памятников религиозной и литературной истории (т.н. «критическая» агиография, которая в научной литературе может осмысляться как часть агиологии -- теории святости) [3, стр. 11].

Агиография изображает подвиг веры исторического лица или группы лиц, почитаемых Церковью святыми. Истоки житий как литературного жанра лежат в глубокой древности: в мифологических повествованиях о богах и героях, в античных жанрах энкомия (то есть похвального слова -- как правило, заупокойного) и биографии (Жизнеописания Плутарха, I в.). Однако вся содержательная сторона агиографии складывается под прямым влиянием Евангелия и Деяний Апостолов. Здесь впервые задается Прообраз (Иисус Христос), на путь которого будут ориентироваться святые Христианской Церкви, и, кроме того, дается эталон страданий за Христа. Повествования в Деяниях о мученической гибели архидиакона Стефана и других апостолов -- учеников Иисуса не только служат документами по истории Церкви самого раннего этапа, но и задают ориентир состоятельности христианской жизни для всей последующей агиографической традиции. Самой высшей формой святости становится мученичество, а одним из главных жанров агиографии -- мартирий (от греч. martys -- свидетель), рассказ о том, как христиане засвидетельствовали свою верность Христу собственной кровью и мученической смертью. Христианская Церковь с самого начала своего существования тщательно собирает сведения о жизни ее подвижников. На наиболее раннем этапе истории христианства, в I -- нач. IV вв. н.э., когда в Римской империи его апологеты подвергались периодическим жестоким гонениям, в Церкви святость считалась принадлежностью всего «народа Божия», всех христиан, участвующих в таинствах. В то время еще не выработался институт канонизации, официального причисления к лику святых отдельных подвижников. Однако уже тогда начинается особое молитвенное почитание и поминание за богослужением тех, чья причастность Богу обнаружилась еще в земной жизни. К таким причислялись, прежде всего, мученики [7, стр. 37].

Парадоксально, но источниками первых житий мучеников были документы, составленные врагами христиан, -- протоколы допросов и приговоров подсудимых, нотариальные записи римских проконсулов и судей, посылавших христиан на казнь. В подлинном виде эти Акты мучеников, которые зачастую тайно выкупались христианами у гонителей, до нас не дошли, но в извлечениях они содержатся во многих сказаниях о мучениках. Поскольку первые такие рассказы составлялись по сухим судебным документам, они отличаются чрезвычайным однообразием. Их чаще всего оформляли как послания от одной поместной церкви к другой и преобразовывали в назидательный рассказ о святых своей общины. Эти ранние разновидности агиографии, именовавшиеся «gestamartyrum» («деяния мучеников»), «passiones» («страсти», «пассии»), составяют такие памятники II-III вв., как Страдание Поликарпа, Послание лионской и вьеннской церквей христианам Азии и Фригии о гонении при Марке Аврелии в 177, Послание Дионисия Александрийского к епископу Фабиану Антиохийскому о гонении в Египте при Деции и др [9, стр. 16].

Еще одну группу древнейших агиографических памятников составляют записи особых нотариев из числа христиан, на которых еще в конце I в. папа Климент Римский наложил обязанность каждодневной фиксации происходящего с мучениками на месте казней. До нас дошли более сотни таких сказаний. Среди них Акты св. Иустина Философа (II в.), Акты Карпа, Папила и Агафоники (II в.) и др.

Многочисленны и апокрифические, то есть легендарные, построенные по большей части на сомнительных, вымышленных фактах, сказания о деяниях апостолов. Апокрифические сказания испытали на себе влияние позднеантичного «авантюрного» романа, языческих народных представлений и чуждой христианству философии гностицизма. Они пестрели невероятными чудесами и были отвергнуты Церковью, отказавшейся включить их в канон Св. Писания Нового Завета [5, стр. 49].

Уже в древнейший период истории Церкви сведения о святых стали сводить в особые сборники. Первоначально, до IV в., эти своды имели вид списков имен мучеников с упоминанием дня их церковного поминовения. Они могли образовывать особые календари, либо диптихи -- таблички с именами членов церкви, поминаемых за Божественной Литургией. Такая краткость объяснялась тем, что адресовались они членам своей поместной общины, в среде которой всем были известны подробности подвига этих мучеников. Однако по мере развития межцерковного общения возникает почитание наиболее известных мучеников уже всей Вселенской Церковью. Чтобы избежать путаницы в диптихах с увеличившимся числом одноименных святых, пострадавших в разные времена и в разных странах, в IV в. появляются списки мучеников, упорядоченные по дням их кончины (лат. diesnatalis -- дни «рождения в Жизнь Вечную») и содержащие более подробные сведения о их подвиге, месте их особого почитания и посвященных им церквях. Эти списки именуются мартирологами. На основе мартирологов формируется годовой круг церковного богослужения, а само их появление совпадает с внедрением практики торжественной канонизации святых. Древнейший из дошедших до нас мартирологов - Положение мучеников в Римском хронографе 354 [17, стр. 58].

В IV в. в связи с полным прекращением после Миланского эдикта 313 гонений на христиан и изменением условий их жизни в Римской империи новый вид приобретает и агиография. С образованием института монашества центр христианской святости перемещается в пустыню и иноческую обитель. Формируется жанр «жития отцов», который также именуют житием-биос (от греч. bios -- жизнь). В житиях этого типа описывается не единственный эпизод в биографии святого -- его мученичество, -- а излагается весь его жизненный путь, долгое «возрастание в святость». Появляется собственно сюжетная литературная агиография. Житие мыслится как жанр с широкой дидактической задачей. Если во времена гонений среди христиан царили апокалиптические ожидания скорого светопреставления и как наиболее естественная форма подготовки к Страшному суду воспринималось именно мученичество, то теперь стала очевидной необходимость выстраивать жизнь христианского сообщества в условиях окружающей реальности. «Жития отцов» рисуют многообразие жизни святых, показывают, как в разных обстоятельствах проявляют себя христианские добродетели. Яркий образец агиографии такого рода -- Жизнь святого Антония Афанасия Александрийского (357 либо 365). Это житие одновременно стало и руководством по аскетике, и образцом жанра для последующих агиографов. Среди наиболее популярных памятников агиографии этого периода Лавсаик Палладия (IV-V вв.) и Лимонарь (от греч. leimonarion -- «луг духовный») Иоанна Мосха (кон.VI -- нач.VII) [19, стр. 32].

Расцвет агиографии в Византии, определившей характер культуры православного Востока Европы, приходится на VIII-X вв., то есть на период борьбы с иконоборческой ересью. В это время сонм новых мучеников -- исповедников иконопочитания оживил жанр мартириев. Православное богословие в это время напрямую связывает почитание икон с почитанием святых и их памяти, то есть с агиологией и агиографией.

Крупнейшие защитники православия VIII в. Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин развили учение о Божественных энергиях и о святости как результате их проникновения в человеческую природу. Поскольку в святости преодолевается средостение духовного и материального, святые спасаются телесно, то есть Божественные энергии пронизывают и их плоть, и их образы (иконы). Тем самым не только обосновывается иконопочитание, но и на новой глубине мысли утверждается и почитание святых. Соответственно, на новый уровень развития поднимается «словесная икона» -- жанр жития.

Итог всей агиографической работе иконоборческого периода подводит во второй пол. X в. выдающийся компилятор Симеон Метафраст. В трудах Симеона, питавшегося утонченным византийским богословием предшествующих двух веков, складывается стиль «плетения словес», изощренная и усложненная риторика в жизнеописаниях святых. С XI в. византийская агиография угасает. Нового расцвета -- также в стилистике «плетения словес» -- достигает уже накануне падения империи, в конце XIII-XV вв. в трудах Константина Акрополита (прозванного «Новым Метафрастом»), Никифора Григора, патриарха Константинопольского Фелофея. Параллельно в Византии продолжали существовать и жития, рассчитанные на совсем простого читателя, безыскусные по языку и литературной технике. Здесь господствовали сюжетная занимательность и атмосфера наивных чудес. В риторических житиях, напротив, высокий стиль соседствовал с прямой поучительностью, активным использованием абстрактных понятий, пышных сравнений и ярких оценочных эпитетов.

1.2 Развитие агиографического жанра

Агиография раннесредневекового Запада отличается от византийской большей безыскусностью и строгостью. Римская церковь до VI в. относилась отрицательно к распространению апокрифических сказаний о святых (декреты пап Дамаса 380 и Геласия 496). На итальянской почве агиография развивалась слабо. Другие западные церкви включают с IV в. житие в свой богослужебный круг, его читают за Литургией в день памяти святого, а орден св. Бенедикта вводит его в состав чинопоследования монашеских часов. Так появляется сам термин «легенда» в значении жития -- от латинского «vitalegenda» («читаемое жизнеописание») [15, стр. 84].

С VI в. фантастический материал в изобилии начинает притекать сюда с Востока, обогащаясь при дальнейшей переработке сказочными и «кровавыми» мотивами. Каролингское возрождение VIII-IX вв. пытается положить конец распространению легендарной агиографии так же, как и культу сомнительных святых. Однако фантастика продолжает развиваться в западной агиографии и усугубляется восточными мотивами, принесенными из крестовых походов.

Отличительная черта западной агиографии -- ее жанровое разнообразие и распространение житийных форм, независимых и от богослужения, и от ситуации «назидательного чтения». Еще с IV в. житийным материалом овладевает латинская поэзия. Поэмы о святых создают Павлин Ноланский, Пруденций, ВенанцийФортунат, Павлин Перигорский. С X в. жонглеры сочиняют поэмы о святых на старофранцузском и древневерхненемецком языках, в XII-XIII вв. появляются романы на агиографической основе (Гартман фон Ауэ, Рудольф фон Эмс и др.), в XIV-XV вв. житийные сюжеты активно используются в «мираклях» и «мистериях» народного театра [5, стр. 67].

На X-XI вв. приходится расцвет западной аскетической агиографии, связанный с духовной традицией аббатства в Клюни (Франция). Существенно меняют характер западной агиографии мистические течения XIII в., прежде всего -- францисканство. Изображение духовного облика святого достигает здесь психологической утонченности, акценты переносятся на индивидуальную неповторимость мистических переживаний. Подвижник в этих житиях склонен к эмоциональной чрезмерности, экстатичности. Апогей повествования здесь нередко выпадает на некое «харизматическое» озарение в результате напряженных медитаций на темы подражания Христу, Богоматери и святым древности.

Такого рода мистический опыт не находит никаких параллелей на православном Востоке, где он воспринимается как ложный, чуждый идеалу духовного трезвения.

В Европе в это время возникает и такое несвойственное византийско-славянскому Востоку явление, как агиографические сочинения, написанные самими их героями -- святыми. Как правило, они принадлежат не собственно житийному, а близким ему жанрам -- «видения», «откровения» (Откровения блаженной Анджелы XIV в.) и др. С православной точки зрения, описания собственных мистических озарений исполнены непростительной гордыни. Таким образом, к XIV в. с очевидностью проявляется принципиальное различие между католическим Западом и православным Востоком в понимании путей святости, а следовательно, и различие агиографических традиций [15, стр. 91].

В XVI в. в Европе на волне позднего Ренессанса впервые проявляется научно-критический подход к агиографии как корпусу памятников, требующих детального объективного исследования с целью подготовки к публикации выверенных текстов. Настоящим прорывом в критической агиографии стала работа над подготовкой изданий полного корпуса житий католических святых, начатая монахом-иезуитом из Антверпена Герибертом Росвейдом. После его смерти в 1624 эта работа была продолжена другим иезуитом - Иоанном Болландом (1596-1665) и продолжателями его дела, т.н. «болландистами». На протяжении XVII-XX вв. болландисты издали более 70 томов житийных памятников.

Глава II. Агиография русских святых XIV-XVвв.

2.1 Структурно-тематические особенности агиографических русских памятников

На Русь агиография в сопровождении богослужебных книг проникает в южнославянских (болгарских и сербских) переводах из Византии вместе с принятием христианства в X в. Первыми сборниками житий были так называемые месяцесловы (Остромиров, Асеманов XI в., Архангельский XI-XII вв.) и минеи четьи (от греч. menaion -- месяц), то есть книги для чтения «по месяцам». Минеи четьи (или четьи-минеи) содержали огромный корпус житий святых и учительных «слов» Отцов Церкви, расположенных по месяцам и дням богослужебного года от сентября до августа и охватывавших едва ли не большую часть круга чтения Древней Руси. В месяцесловах располагались краткие жития в порядке годового круга по дням памяти святых. Месяцесловы совпадали по типу и составу с греческими Синаксарями, которые на Руси получили названия Прологов (переводные Синаксари начинались со вступления - «Пролога», название которого и было перенесено на всю книгу). Четьи-минеи читались дома, в келье, за монастырской трапезой. Краткие жития из Прологов -- за богослужением утрени на 6 песне канона [9, стр. 18].

Уже в XI в. появляются первые оригинальные жития русских святых: Чтение о св. Борисе и Глебе и житие Феодосия Печерского, составленные Нестором-летописцем, а также Сказание о Борисе и Глебе неизвестного автора. Примечательно, что первыми русскими канонизированными церковью святыми стали именно князья Борис и Глеб. Внимание их агиографов сосредоточено на решении проблемы свободы и необходимости с христианских позиций. Поставленные в условия, при которых они могут воспротивиться мучениям, Борис и Глеб сознательно этого не делают и отдают себя в руки мучителям. Их смерть не была смертью за веру -- князья, убиенные Святополком «Окаянным», пали жертвой феодальных княжеских усобиц. Таким образом, Русская церковь с первых дней своего существования выявляет новый чин святости, неизвестный прочему христианскому миру, -- страстотерпчество. Особое и общенациональное почитание страстотерпцев говорит о том, что русская церковь не делает различия между смертью за Христа (мученичеством) и жертвенным закланием в последовании Христу, непротивлением смерти (страстотерпчеством). По чину страстотерпцев прошла и одна из последних по времени канонизаций -- причисление на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви 2000 к лику святых императора Николая II и членов его семьи [17, стр. 60].

В XII-XIII вв. активно развивается агиография на Северо-востоке Руси: жития Леонтия, Исайи и Авраамия Ростовских, Игнатия, Петра, Никиты-столпника Переяславского, ВарлаамаХутынского, Михаила Тверского, Александра Невского. Эти жития писаны для богослужебного употребления и потому носят характер «памяти» о святом, выдержаны в стиле безыскусном, сухом и сжатом. Сам тип святости, привлекающий к себе внимание северо-восточных агиографов, отмечен умеренным, «мирным» и «тихим» подвигом. Он ориентирован на «срединный» путь аскезы древних иноков Палестины. Византийские и южнорусские, киевские, жития тяготеют к драматической святости отшельников Сирии и Египта с их суровой аскезой и напряженной духовной бранью. Такой тип «жесткой» святости отражен в Киево-печерском патерике XIII в.

Жанр патерика (от греч. paterikon -- отечник) вообще занимает особое место в агиографической письменности. Помимо житийного материала, в патериковые сборники включаются изречения святых отцов-подвижников. Сам же житийный материал здесь осмысляется несколько иначе, чем в обычных житиях. Если обычные жития стремятся показать образцовый жизненный путь подвижника, дать эталон подражания читателям-христианам, то патериковые сказания, или так называемые, патериковые новеллы, останавливают внимание на странном, необычном, сугубо индивидуальном в жизни и поступках святого и потому не всегда пригодном для подражания (бесовские искушения, «странности» и «чудачества» святых и т.д.) [19, стр. 73].

Расцвет русской агиографии приходится на XV в. Тогда же меняется и характер отечественной житийной литературы. Фактический, документальный материал отступает на второй план, и главное внимание обращается на его обработку. В житиях начинают появляться искусные литературные приемы, развивается целая система жестких правил. Через так называемое «второе южнославянское влияние», агиографов сербского и болгарского происхождения, на Русь проникает стиль византийского «плетения словес». Укреплению этого стиля способствует аскетико-богословского движение исихастов, наиболее ярким представителем которого был выдающийся византийский святой Григорий Палама (IV). Книжники исихастской традиции исходили из того, что слово неразрывно связано с тем лицом или предметом, которое оно обозначает. И потому назвать явление -- значит, насколько возможно, его познать, прикоснуться к его вечной, а в случае агиографии -- Божественной сущности. Отсюда проистекала риторическая «неуемность» «плетения словес» в агиографии, стремление подобрать целый ряд ярких синонимов, сравнений, торжественных словословий, дабы приблизиться к пониманию тайны героя жития. Прежняя краткая «память» о святом преображается в обширное хвалебное церковно-историческое слово. Личность агиографа, прежде скрывавшаяся, теперь выступает более или менее ясно. Нередко в житии дается краткая биография автора. Местом составления жития становятся уже не только города, но и отдаленные от культурных центров монастыри. И потому в житиях этой поры много ценного с исторической точки зрения бытового материала. Самыми известными книжниками эпохи стали Пахомий Логофет, оставивший 10 житий, 6 сказаний, 18 канонов и 4 похвальных слова святым, и Епифаний Премудрый -- автор житий Стефана Пермского и наиболее прославленного русского святого, основателя Св.-Троицкой Лавры преподобного Сергия Радонежского [17, стр. 64].

На протяжении долгого времени агиография существовала как анонимная словесность. Если же автор все-таки заявлял о себе, то ему полагалось подчеркивать всяческое свое «неразумие», указывая во вступлении, что он слишком ничтожен, чтобы описать жизнь отмеченного Богом человека. С одной стороны, взгляд агиографа на своего героя -- это взгляд обыкновенного человека на необыкновенную личность. С другой стороны, за составление жития мог браться человек книжный, сведущий в трудах предшественников, обладающий литературным даром и способный толковать Божественный Промысел путем аналогий, главным образом, из Священного Писания. Тем не менее, средневековая агиография не знает принципа безусловного почитания творческой индивидуальности книжника и его «авторской воли». Жития помногу раз переписывались, а в процессе переписки они могли серьезно правиться, редактироваться, обогащаться новыми вставками, поскольку самым ценным в житии видится не «рука книжника», а лик самого святого. Потому жития древних и средневековых святых вариативны, они существуют нередко в десятках и даже сотнях различных списков-редакций, существенно разнящихся между собой. Это сильно затрудняет работу критической агиографии по подготовке научных изданий житий, тем более что большинство из них дошло до нас лишь в позднейших и сильно измененных списках. Перед критической агиографией стоит задача либо реставрировать гипотетическую первичную редакцию, либо сводить все тексты воедино и публиковать их общим корпусом. Потому пока научные издания получили не более четверти древнерусских житий. Остальные в основном рассеяны в списках по десяткам государственных и монастырских собраний.

Подобно иконографии и церковному искусству в целом, агиография подчинена канону, строго заданному и закрепленному традицией своду правил, которыми определяются образцы жанра. Канон предписывает определенные словесные и композиционные трафареты в описании жизни святого, четкий жанровый этикет.

Этикетный канон жития складывается из предисловия и краткого послесловия агиографа, обрамляющих основное повествование, которое включает в себя несколько обязательных вех [9, стр. 27]:

1. восхваление родины и/или родителей святого;

2. чудесное предвозвещение его появления на свет, проявление святости в раннем возрасте, отказ от баловства и озорных детских игр;

3. искушения;

4. решительный поворот на путь духовного спасения;

5. кончина и посмертные чудеса.

Заданность канона могла приводить к тому, что книжник порой компоновал житие русского святого по образцу жития одноименного ему святого греческого. Однако в таком регламенте структуры жития не следует усматривать шаблонность или «стеснение авторской индивидуальности». В средневековой словесности оригинальность и свобода не мыслятся вне трафарета, строго ограниченных формальных рамок, поскольку и сам облик святого непременно рисуется обобщенно. Подобно тому, как иконография деформирует внешность изображаемого человека, дабы выявить его духовную суть, агиография отказывается от житейской конкретики, а порой и «исторической достоверности» в пользу канонического трафарета.

В XVII в. с процессом постепенной секуляризации, «обмирщения» русской культуры начинает проявляться кризис канонической агиографии. В среде старообрядчества появляются немыслимые прежде автоагиографические произведения (составленное самим «агиографическим героем» Житие протопопа Аввакума) [112, стр. 62].

Следуя греческой традиции, в русской агиографии и агиологии, помимо мучеников, страстотерпцев и блаженных, утвердился также ряд иных чинов святости: преподобные - монахи; святители -- епископы; равноапостольные - монархи и князья, крестившие свои народы (князь Владимир) либо подготовлявшие их крещение (княгиня Ольга); священномученики -- мученики, пребывавшие в священническом или епископском сане; бессеребряники -- святые, особо прославившиеся своим бескорыстием (прежде всего, особо почитавшиеся на Руси римские лекари III в. Косьма и Дамиан); праведные -- святые из числа мирян и «белого», не монашествующего духовенства, не принявшие мученичества; благоверные -- благочестивые князья и монархи, предстатели за свой народ пред Богом и защитники веры.

2.2 Житийная литература Руси

В исследованиях житийной литературы преобладают несколько подходов, в которых наблюдается нечто общее: жития используются как материал для изучения проблем, внешних по отношению к самому житию как жанру и даже чуждых ему и в формальном, и в содержательном планах.

Жития исследуются для сбора исторических, бытовых данных, и на этом материале разрабатывается, например, «история колонизации» монастырями русского Севера или другого региона.

Жития изучаются для сбора нравственно-религиозных, социально-психологических сведений, по которым восстанавливается нравственный, психологический, религиозный климат определенной эпохи.

Житие просеивается сквозь сито критического подхода к личности и жизненному пути святого, чтобы получить биографическое научное жизнеописание святителя, преподобного или благоверного князя.

Жития служат материалом для «реконструкции средневекового мировоззрения». При этом можно отметить две тенденции: либо автор на основе житийных, т.е. косвенных свидетельств приходит к выводам, которые мы можем найти в богословских сочинениях той эпохи (почерпнуть их из прямого источника), либо стремится противопоставить реконструированное им мировоззрение официальному церковному, оставляя открытым вопрос о том, почему же Церковь приняла, канонизировала этого святого и его житие [9, стр. 31].

Жития, как «литературные памятники», служат материалом для разработки древнерусской эстетики и поэтики древнерусской литературы. При этом нередко упускается из виду, что древнерусская эстетика тесно связана с византийским богословием и многовековыми устоявшимися эстетическими представлениями греков. Поэтому «реконструировать» древнерусскую эстетику необходимо на фоне византийской. Это, с одной стороны, убережет нас от «открытия Америк» в древнерусской эстетике, а с другой -- позволит различать в литературе и искусстве Древней Руси художественные явления, восходящие к известным византийским богословским, эстетическим представлениям, и самостоятельные, в большей или меньшей мере самобытные произведения [5, стр. 112].

Жития исследуются в историко-литературном плане. При этом досконально изучаются те фрагменты жития, которые идут вразрез с агиографическим каноном, что позволяет интерпретировать житие как предтечу бытовой повести и даже романа. Точка зрения на житие при таком подходе носит ретроспективный и эгоцентрический характер: «важно», «хорошо», «интересно», «эстетично» в житии то, что ведет к современной литературе или предвещает ее, а также то, что приемлемо с позиций современной эстетики, даже если это «эстетичное» разрушало житие как жанр [12, стр. 136].

Святитель Стефан Пермский (ок. 1345-1396) -- основатель и первый епископ Пермской епархии, просветитель народа коми-зырян. Святитель Стефан родился в Устюге в семье Симеона, причетника Устюжского собора и его жены Марии. В детстве обучился грамоте, в юности постригся в монахи. В монастыре Григория Богослова возле г. Ростова он изучил греческий язык. Вернувшись в Устюг, составил азбуку языка коми и переводы на новый письменный язык основных богослужебных книг. В 1379 г. Стефан получил благословение на проповедь христианского учения среди коми-зырян.

Местом проповеди Стефан избрал зырянский поселок Усть-Вым. Здесь он строил церкви, крестил местных жителей. В споре с зырянским кудесником Памом святитель Стефан посрамил волхва чудесами. В начале 1383 г. Стефан ездил в Москву и был утвержден епископом новой Пермской епархии. Вернувшись в Усть-Вым, основал монастырь при Михаило-Архангельском соборе.

Святитель Стефан был дружен с Сергием Радонежским. Сохранился рассказ о чудесном общении двух великих старцев. Однажды Стефан Пермский проходил рядом с Троицким монастырем. Поклонившись в сторону монастыря, Стефан приветствовал Сергия Радонежского: «Мир тебе, духовный брат!». Находившийся в это время за трапезой преподобный Сергий, неожиданно встал из-за стола, совершил молитву и, поклонившись, сказал: «Радуйся и ты, пастух Христова стада, и Божий мир пусть будет с тобой!».

После смерти святитель Стефан Пермский был похоронен в монастыре Спаса на Бору Московского Кремля (собор не сохранился). Канонизирован Русской Православной Церковью. День памяти: 26 апреля (9 мая).

Преподобный Димитрий Прилуцкий (ум. 1392) -- основатель и игумен Спасо-Прилуцкого Вологодского монастыря. Он родился в г. Переяславле-Залесском в богатой купеческой семье. С детства обучился грамоте, но торговыми делами не интересовался. Юношей он принял монашеский постриг в ПереяславскомГорицком монастыре. Вскоре он переселяется «на болото» -- болотистое место на окраине Переяславля, в одной версте от Плещеева озера. Здесь Димитрий основывает храм во имя святителя Николая Мир Ликийского и монастырь, игуменом которого становится. Никольский монастырь получает известность, к Димитрию тянутся иноки и местные жители. В это же время, возможно, в 1354 г., Димитрий знакомится с Сергием Радонежским и часто с ним встречается. Великий князь Дмитрий Иванович Донской попросил Димитрия быть восприемником при крещении одного из своих сыновей.

Но людская слава тяготила Димитрия. Даже во время бесед его лицо всегда было закрыто монашеским куколем. На рубеже 60-70-х гг. XIV в. он покинул Никольский Переяславский монастырь. Вместе с учеником Пахомием Димитрий уходит на север и основывает храм Воскресения Христова в 20-ти верстах от Вологды. Однако местные жители потребовали от монахов покинуть эти места, ибо боялись попасть в кабалу к новому монастырю. Димитрий и Пахомий не стали спорить. Летом 1371 г. они обосновались возле села Прилуцкого, на повороте (луке) реки Вологды, в трех верстах от города. Здесь жители с радостью встретили известного подвижника, помогли в строительстве церкви. Храм во имя Спаса нашего Иисуса Христа, Его Пречистой Матери и в честь Животворящего Креста был освящен 1 августа 1371 г. Димитрия стали прозывать Прилуцким, а основанный им новый монастырь -- Спасо-Прилуцким.

Димитрий Прилуцкий, впервые в Вологодской земле, ввел в монастыре общежительский устав. Сам он был первым в общих трудах на благо обители, первым был и в молитвенном подвиге. По его повелению, в храме было устроено особое место, отгороженное досками. Здесь, никем не видимый и ничем не отвлекаемый, он и молился. Димитрий придерживался очень строгого поста -- неделями обходился без пищи, позволяя себе вкушать хлеб с водою только в праздники. На теле он носил тяжелые железные вериги, зимой и летом ходил в заскорузлом тулупе из жесткой овчины.

По преданию, Димитрий обладал даром предвидения. Так, он предсказал смерть Дмитрия Донского, о которой в Вологде стало известно только через несколько дней.

После смерти, Димитрия Прилуцкого похоронили в построенной им церкви. Вскоре возле гробницы совершились многие чудеса. Особо много исцелений произошло в 1409 г., когда Вологду поразила эпидемия страшной болезни. Тогда же возникло местное почитание святого. Общерусское почитание установилось в конце XV в. День памяти: 11 (24) февраля.

Особое место в этом ряду занимали ученики преподобного Сергия Радонежского, ставшие основателями большого числа общежительских монастырей.

Преподобный Кирилл Белозерский (вмиру -- Косьма) (1337-1427) -- самый знаменитый ученик Сергия Радонежского, основатель и первый игумен Кирилло-Белозерского монастыря под Вологдой. Он родился в Москве, в знатной семье. После смерти родителей воспитывался в доме своего родственника Т.В. Вельяминова, окольничего при дворе великого князя Дмитрия Донского. Вельяминов был против принятия Косьмойиноческого сана. Но Косьма настоял на своем желании. В возрасте тридцати лет он принял пострижение в подмосковном Симоновом монастыре под именем Кирилла. В иноки его посвятил игумен Федор, племянник Сергия Радонежского. В обители Кирилл исполнял обязанности хлебопекаря. Посещавший монастырь Сергий Радонежский часто беседовал с Кириллом с глазу на глаз, причем сначала Сергий встречался с Кириллом, а потом уже шел к игумену. В 1390 г. Кирилла избрали игуменом Симонова монастыря. Но вскоре Кирилл отказался от игуменства, ушел в свою прежнюю келью и затворился в ней.

Согласно Житию, однажды во время ночной молитвы он услышал голос: «Кирилл, уйди отсюда. Иди на Белое озеро и найдешь там покой, там тебе уготовано место, в котором спасешься». Взглянув в оконце кельи, Кирилл увидел белый свет и некую местность, находящуюся далеко на севере. Вскоре видение исчезло. В 1397 г. Кирилл вместе с другим иноком, Ферапонтом, покинули обитель и ушли на север. Они обошли несколько мест, пока Кирилл не узнал то, которое было указано в чудесном видении. Кирилл вырыл здесь землянку и стал жить. Вокруг кельи Кирилла собралась братия. Совместными усилиями они построили деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы. Так, на берегу Сиверского озера возник Успенский Кирилло-Белозерский, или просто Кириллов монастырь. Кирилл ввел в монастыре строгий общежительский устав. Ферапонт через некоторое время оставил это место и в пятнадцати верстах основал иной монастырь, позднее известный как Ферапонтов.

Кирилл вел обширную переписку с князьями, сыновьями Дмитрия Донского. До нашего времени дошли двенадцать книг из личной библиотеки преподобного Кирилла -- первая известная нам русская частная библиотека.

Кирилл еще при жизни прославился многими чудесами. Совершались они и после смерти Кирилла. В XV-XVI вв. Кириллов монастырь пользовался особым уважением в России, особенно у царского семейства. День памяти преподобного Кирилла Белозерского: 9 (22) июня.

Преподобный Ферапонт Белозерский и Можайский (вмиру -- Федор Поскочин) (ум. 1426) -- основатель и первый игумен Рождественского Ферапонтова монастыря в Белозерье и Можайского Лужецкого монастыря. Родился он в Волоколамске в семье дворян Поскочиных. В юности тайно ушел из дома и принял монашеский постриг под именем Ферапонта в Симоновом монастыре в Москве. Однажды, по поручению настоятеля монастыря, побывал на Русском Севере, в далекой белозерской стороне. Белозерье покорило Ферапонта. Вернувшись вСимонов монастырь, он рассказал о северных краях иноку Кириллу. «Есть ли на Белом озере место, где бы можно безмолвствовать иноку?» -- спросил Кирилл. «Там их много», -- ответил Ферапонт. В 1397 г. Кирилл и Ферапонт ушли из Москвы на север и возле Сиверского озера они построили деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы.

В 1398 г. Ферапонт оставил это место и поселился в пятнадцати верстах на берегу Бородавского озера. Вскоре к нему стали приходить другие монахи. В 1409 г. Ферапонт построил деревянный храм Рождества Богоматери. Так возник монастырь, позднее известный как Ферапонтов.

Земли Белоозерья входили в удел князя Андрея Дмитриевича Можайского. Услышав о новой обители, князь прислал сюда в дар утварь для храма и пожаловал монастырю земли. Давно желая построить монастырь близ Можайска, князь пригласил Ферапонта к себе. Ферапонт приехал в Можайск и основал Лужецкий монастырь. Там он и умер в 90-летнем возрасте. Ферапонт Белозерский и Можайский причислен к лику святых. День памяти: 27 мая (9 июня).

Преподобный Савва Сторожевский, Звенигородский Чудотворец (ум. 1407) -- основатель и первый игумен Рождественского Саввино-Сторожевского Звенигородского монастыря. Место и время рождения преподобного неизвестны. Ученик Сергия Радонежского, к 1381 г. Савва был уже авторитетным иноком Троицкого монастыря, духовником всей монастырской братии. По благословению Сергия Радонежского в начале 80-х гг. Савва стал игуменом Успенского монастыря на реке Дубенки. В 1392 г. вскоре после смерти преподобного Сергия, братия Троицкого монастыря попросила принять на себя игуменство. Шесть лет Савва возглавлял Троицкий монастырь, а потом отошел от дел, желая пребывать в безмолвии и монашеских трудах.

В 1398/99 гг. сын Дмитрия Донского, Юрий Дмитриевич, князь Звенигородский попросил Савву посетить его дом и благословить домашних. Просьба была не случайной -- Савва являлся духовником Юрия Дмитриевича. В Звенигороде Юрий Дмитриевич принялся упрашивать своего духовного отца устроить близ города монастырь. Он показал Савве заранее облюбованное место -- на горе «Сторожи» или Сторожевской в полутора верстах от Звенигорода. Это место полюбилось и Савве. В короткое время здесь была построена деревянная церковь Рождества Пресвятой Богородицы, поставлены келии и собралась братия. Преподобный Савва ввел в монастыре общежительский устав. Монастырь стали впоследствии называть Савво-Сторожевским.

В 1399 г. Савва предсказал победу войску Юрия Дмитриевича в битве с татарами. В благодарность, в 1405 г. на средства князя был построен каменный собор во имя Рождества Пресвятой Богородицы.

Слава монастыря и его игумена росла. Но Савва, избегая земной славы, удалился от братии в пещеру, которую выкопал в глубоком овраге в версте от монастыря. Здесь он пребывал в трудах, молитве и безмолвии до самой смерти.

Со 2-й половины XV в. у гроба святого стали совершаться многочисленные чудеса. Число их не поддается подсчету, а сам Савва прославился как великий чудотворец. Местное почитание Саввы началось вскоре после его смерти. Общецерковное почитание утвердилось в конце XV -- начале XVI вв.

Преподобный Павел Комельский, или Обнорский (1317-1429) -- основатель Троицкого Комельского (Павло-Обнорского) монастыря. Он родился в Москве, в состоятельной семье. В двадцать два года принял иноческий постриг. Узнав о подвигах Сергия Радонежского, пришел к нему и поселился в Троицком монастыре. Пятнадцать лет провел Павел в Троицкой обители: сначала трудился в хлебопекарне и на кухне, а затем удалился в отходную, или уединенную келью. Здесь он жил в безмолвии и молитве. Тяготясь общением с людьми, Павел покинул монастырь. Сергий Радонежский благословил его: вручил медный крест, который впоследствии хранился на гробе Павла в устроенной им обители (крест пропал в 1909 г. во время пожара).

Тридцать пять лет странствовал Павел по глухим пустынным местам. Наконец он обосновался в глухом Комельском лесу, на границе Вологодской и Костромской земель. Три года он провел здесь в полном одиночестве, проживая в дупле огромной липы. В 1393 г. он нашел новое место жительства, возле речки Нурмы в том же Комельском лесу -- построил хижину и вырыл колодец.

В уединенный скит потянулись другие иноки. Сначала Павел отказывался принять их. Но потом согласился и возник монастырь, живший по общежительскому уставу. Павел и его ученик Алексей отправились в Москву с просьбой о благословении. Учредительная грамота об основании Троицкого Комельского монастыря датирована 1414 годом.

Тогда же, на рубеже XIV-XV вв. на Руси возникла еще одна знаменитая обитель -- Спасо-Преображенский Валаамский монастырь. Основателями и первыми игуменами считаются преподобные Сергий и Герман Валаамские. Вообще, историки до сих пор спорят о времени жизни Сергия и Германа. Причем датировки колеблются в пределах почти полутора тысячи лет! Монастырское предание гласит, что Сергий был учеником самого апостола Андрея Первозванного, который в I в. н.э. проповедовал в Новгородских землях. Другие источники время его жизни относят к IX в., к концу X в., к XII в., к XIV в. и даже к началу XV в. Недавно обнаружена рукопись XVI в. под названием «Сказание о Валаамском монастыре», которое вроде бы внесло некоторую ясность в этот вопрос.

Согласно «Сказанию» Сергий жил в конце XIV -- начале XV вв. В конце XIV в. Сергий, Ефрем и еще несколько человек пришли из Великого Новгорода к острову Валаам и основали здесь монашеское житие. Вскоре Ефрем переселился на озеро Ильмень и основал здесь Перекомский монастырь. Сергий же явился в Новгород к архиепископу Иоанну II за благословением на открытие нового монастыря. Архиепископ дал письменный указ о том, что остров Валаам отдается монахам. Случилось это между 1388 и 1415 гг. Две наиболее вероятных даты -- 1389 или 1399 гг. Хотя другие исследователи указывают на другую дату -- 1329 г.

Впрочем, и эта точка зрения не находит полной поддержки. Связано это с тем, что буквенная запись цифр (а в Древней Руси цифры записывались буквами) в «Сказании» искажена. И некоторые исследователи (в частности, С.Н. Азбелев) считают, что в рукописи имелся в виду 1029 г.

Во всяком случае известно, что преподобный Сергий ввел в монастыре общежительский устав, равенство всех иноков, общие для всех работы. Иноки ели простую пищу, имели общее имущество. Но вскоре между игуменом и братией монастыря произошел конфликт. Сергий покинул обитель и поселился сначала в отдельном месте на острове, а потом вообще удалился в Новгород, в монастырь Иоанна Богослова. Здесь Сергий встретил свой смертный час.

Преемником Сергия стал священноинок Герман, второй игумен Валаамского монастыря. Сведения о его жизни не сохранились. По смерти он был похоронен на Валааме.

Основателями Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря стали Савватий (ум. 1435), Зосима (ум. 1478) и Герман (ум. 1479) Соловецкие. Савватий, место рождения которого неизвестно, был учеником Кирилла Белозерского и долгое время находился в числе братии основанного им монастыря. Через Кирилла Савватий был причастен к духовной монашеской традиции, у истоков которой стоял великий старец Сергий Радонежский. Как отмечает современный исследователь А.И. Лаушкин, после смерти учителя Савватий, смущенный распространяющейся о нем славой подвижника, покинул обитель и ушел в Спасо-Преображенский монастырь на Валааме. Но и там земная слава настигла его. Будучи уже в преклонных летах, он тайно удалился с Валаама и отправился на север, мечтая добраться до необитаемых Соловецких островов, о которых узнал раньше. На берегу реки Выг он встретил молодого монаха карела Германа. Герман однажды уже побывал на Соловках с рыбаками и захотел присоединиться к старцу. Преодолев морской простор на утлом суденышке, подвижники поселились на пустынном берегу Большого Соловецкого острова, где прожили в непрестанных молитвах и тяжелых трудах несколько лет. В 1435 г. в то время как Герман был в вынужденной отлучке, Савватий почувствовал приближение смерти, сумел сам добраться до материка, причастился и принял кончину у устья Выга. В 1465 г. его мощи были перенесены на Соловки.

Вскоре после смерти Савватия Герман нашел себе нового сопостника -- Зосиму. Зосима вырос в прионежской веси Шунга (по соседству с селом Толвуй) в семье богатого новгородца. После смерти отца и ухода в монастырь матери он раздал свое имущество бедным и отправился с Германом на Соловки. Весть о двух отшельниках, поселившихся на суровом беломорском острове, постепенно распространилась в Поморье, и к Зосиме начали стекаться ученики. Так было положено начало знаменитому Соловецкому монастырю. Силами монашеской общины, сплотившейся вокруг Зосимы, был построен первый монастырский храм во имя Преображения Господня.

И еще одна обитель, возникшая в XV столетии сыграла большую роль в истории русской духовности -- Рождественский Боровский Пафнутьев монастырь. Основателем и первым игуменом этого монастыря был преподобный Пафнутий Боровский (в миру -- Парфений) (1394-1477). Он был внуком татарина-баскака, осевшего в г. Боровске и принявшего крещение под именем Мартина. Родился будущий святой в своем наследственном селе Кудинове в четырех верстах от Боровска. В возрасте двадцати лет принял иноческий постриг под именем Пафнутий в Покровском Высоцком монастыре близ Боровска. В 1431 г. братия избрала его игуменом монастыря. Возглавлял монастырь тринадцать лет, затем сильно заболел, во время болезни принял схиму. По выздоровлении, в 1444 г., он отказывается от игуменства, покидает обитель и вместе с одним иноком поселяется в новом месте, в трех верстах от Боровска. К нему переселяются иноки из Высоцкого монастыря, строятся кельи, а затем церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Так и возник новый монастырь.

Монастырь не отличался чрезмерной аскетической суровостью, но Пафнутий требовал от иноков строгого соблюдения устава. Внешность игумена была не слишком выразительной: сгорбленный и малорослый, с большой седой бородой, в плохой одежде. Но он обладал поразительным даром воздействия на любого, с кем ему приходилось общаться. Старец обладал и способностью по лицу человека узнавать скрытые желания и помыслы. Своим ученикам и духовным детям он внушал благоговейный страх. Князь Юрий Дмитровский рассказывал, что когда он шел на исповедь к Пафнутию, то у него от трепета подгибались колени. Пафнутий Боровский и его монастырь вызывали исключительное уважение у правителей Руси. Покровителем Боровского монастыря был сам великий князь Иван III.

Учениками Пафнутия Боровского были многие выдающиеся русские церковные деятели, в том числе Иосиф Волоцкий и его брат Вассиан Санин, архимандрит Ростовский.

Боровский игумен за неделю до кончины предсказал свою смерть. Проститься с Пафнутием явились посланцы от князей и митрополита. Но он никого не принял и сказал: «Уже ничего не хочу от мира сего: и почестей не желаю, и ничто не страшит меня в мире этом».

Местное почитание Пафнутия Боровского было установлено в 1531 г. Его особо почитали в великокняжеской семье, он стал как бы фамильным святым московских князей. Будущий царь Иван Грозный считался рожденным по молитвам святого Пафнутия. В 1547 г. было установлено его общецерковное почитание. День памяти: 1 (14) мая.

В XIV-XV вв. свою святительскую деятельность осуществляли и московские митрополиты, прославленные позднее Русской Православной Церковью.

Митрополит Киевский и всея Руси Киприан (ок. 1340-1406) возглавлял Русскую Церковь в 1381-1382 и 1390-1406 гг. Он был болгарином, родом из г. Тырнова. Принадлежал к богатой семье. Рано принял монашество и около десяти лет провел на Афоне, после чего служил в Константинополе. В 1375 г. константинопольский патриарх поставил Киприана митрополитом Литовским и Русским по требованию литовского князя Ольгерда. Но с условием, что после смерти митрополита Алексия Киприан станет митрополитом Киевским и всея Руси. Алексий умер в 1378 г. и Дмитрий Иванович попытался утвердить на митрополичьей кафедре своего ставленника архимандрита Михаила (Митяя). В 1378 г. Киприана, попытавшегося занять кафедру, арестовали, а затем выставили за пределы Московского княжества -- в Литву. Но Михаил (Митяй) умер по дороге в Константинополь. В 1381 г. Киприан все же утвердился в Москве. В 1382 г. во время нашествия Тохтамыша он не пошел с князем в Коломну и не остался в Москве, а бежал в Тверь. Это навлекло гнев Дмитрия, и Киприана опять выслали из Москвы. До смерти Дмитрия Ивановича Киприан жил в Киеве и в Константинополе.