Советская дипломатия и советские дипломаты в годы оттепели

Размещено на http://www.allbest.ru/

Советская дипломатия и советские дипломаты в годы оттепели

Период после смерти Сталина и особенно последовавшие за ним годы хрущевской оттепели не без основания рассматриваются историками как время глубоких изменений в сфере внешней политики. На смену «Холодной войне» приходит лозунг «мирного сосуществования», что воплощается в конкретных политических действиях: достаточно вспомнить подписание в 1955 г. соглашения, возвращающего независимость Австрии, и в 1963 г. соглашения о частичном запрещении ядерных испытаний. В то же время возникает новая проблематика, свидетельствующая о концептуальном брожении в умах правящего аппарата. Что же происходит с наследием сталинской эпохи в контексте этих перемен? Можно ли говорить о его эволюции, трансформации, существенных переменах в организации и осуществлении внешнеполитической деятельности? В этой статье мы сосредоточим наше внимание на двух ключевых вопросах: во-первых, на общих аспектах деятельности советской дипломатии, а во-вторых, на дипломатическом аппарате и людях, которые его составляли.

Как подчеркивал В. Молотов в своих беседах с Ф. Чуевым, сталинская дипломатия характеризовалась со второй половины 30-х годов крайне жесткой централизацией и концентрацией власти в руках Сталина и его окружения, в то время как НКИД постепенно терял инициативу и свободу действий. В 1937 г. учреждается комиссия в составе Сталина, Молотова, Берии, Кагановича и Ежова, в ведение которой передается решение самых секретных вопросов внешней политики, что существенно ограничивает сферу влияния НКИД и вытесняет дипломатический корпус на второй план. Сразу же после окончания Второй мировой войны ситуация немного меняется в сторону определенной нормализации. Хотя вплоть до 1953 г. МИД, пришедший на смену Наркомату иностранных дел, остается лишь послушным исполнителем воли Сталина. Смерть Сталина и последовавшая за ней десталинизация постепенно меняют расстановку сил.

После 1953 г. партия - по крайней мере теоретически - возвращает себе прерогативы, утраченные в сталинский период. В частности, общие направления внешней политики вырабатываются в недрах коллегиального органа - Президиума ЦК. Однако на практике политическая ситуация в стране в 1953-1955 гг. оставалась неопределенной, что позволило МИДу попытаться вернуть себе утраченное влияние.

Молотов находится во главе Министерства со смерти Сталина до 1956 г., когда его сменяет на этом посту Шепилов. Для того периода характерна ярко выраженная конкуренция внутри правящей элиты. Внешняя политика становится заложницей внутриполитической борьбы. Так, весной 1953 г. поддержка Берией создания «мирной», единой - и вовсе не обязательно социалистической - Германии вызывает резко враждебное отношение в Президиуме и становится одним из поводов для устранения могущественного «предателя». Несколько месяцев спустя, в августе 1953 г., более чем холодный прием, оказанный позиции Маленкова по проблеме ядерной опасности, уже свидетельствует о его определенной политической маргинализации и предвосхищает скорую отставку.

Именно в таком своеобразном контексте развиваются отношения между МИДом и партией. Теоретически все делается в интересах партии и согласно ее воле. Практически же с 1953 по 1955 г. Молотов успешно навязывает Президиуму свою точку зрения по ряду проблем. В период нестабильности и разногласий, наступивший после смерти Сталина, именно позиция Молотова с его черно-белым видением международных отношений приобретает заметный вес и отражается в решениях Президиума.

Влияние Молотова и аппарата МИДа на формирование внешней политики проявляется особенно в течение 1954 г. Во время подготовки четырехсторонней конференции в Берлине, состоявшейся в феврале 1954 г., службы МИДа и, в частности, дипломаты Третьего европейского департамента, занимающегося немецким вопросом, придерживаются бескомпромиссной позиции в переговорах с Западом и пресекают всякие попытки обсуждать возможность воссоединения Германии по результатам «свободных» выборов. В предварительных отчетах, которые они готовят специально для Президиума, выражается уверенность в провале предстоящей встречи. Подобным же образом несколько месяцев спустя организация конференции в Москве в ноябре 1954 г. оказывается под абсолютным контролем Молотова и аппарата МИДа. Другими словами, к концу 1953-1954 году Молотов и аппарат его министерства уже могут навязывать Президиуму свои теоретические представления, для которых характерна принципиальная враждебность по отношению к США и государствам Западной Европы, резкая критика НАТО как враждебной и агрессивной структуры, неискоренимая приверженность восточно-европейскому буферу и навязчивая озабоченность судьбой Германии.

В то же время этот аппарат, который теоретически должен быть проводником воли партии, остается внешней по отношению к ней структурой. В 1953-1955 гг. только три посла являются членами Центрального Комитета партии или, точнее, кандидатами в его члены. Лишь Молотов является полноправным членом ЦК, но его нельзя назвать профессиональным дипломатом. Это доставшееся в наследство от предвоенного периода совмещение дипломатических и партийных функций оказывается чрезвычайно выгодно для Молотова. Оно позволяет ему держать аппарат Министерства под «колпаком» в то самое время, когда его собственное влияние в партии находится в зените.

В самом деле, с 1955 г. фактическое влияние МИДа на Президиум начинает слабеть. Среди членов Президиума появляются люди, компетентные в вопросах внешней политики. Они решаются не только иметь отличные от мидовских взгляды, но и принимать решения на их основании.

Два важных стратегических вопроса выполняют здесь роль пробного камня. Весной 1955 г. Хрущеву и Булганину, сторонникам нормализации советско-югославских отношений, удается взять в Президиуме верх над отчаянно сопротивляющимся Молотовым и центральным аппаратом МИДа, считающими этот проект авантюрой. В конце мая 1955 г. Хрущев совершает показательный визит в Югославию, результатом которого становится совместная декларация, признающая многообразие путей, ведущих к социализму. Еще более сложный австрийский вопрос ложится в основу долгосрочного противостояния между, с одной стороны, Молотовым и МИДом, которые отказывают Австрии в суверенитете во имя сохранения сталинской империи в неприкосновенности, и Хрущевым и его секретариатом, которые хотят покончить с этим «отголоском Второй мировой войны», с другой. В итоге президиум решает этот вопрос в пользу Хрущева. С этого времени МИД вновь превращается в послушного исполнителя воли партии. В дальнейшем это положение только закрепляется. С 1957 по 1964 г. аппарат МИДа находится в строгом подчинении Президиуму и, очевидно в еще большей степени, лично Хрущеву.

В 1957 г. руководителем МИДа назначают опытного дипломата Андрея Громыко, принимавшего участие в конференциях в Думбартон Окс, Ялте, Сан-Франциско, Потсдаме, бывшего посла в Вашингтоне и полноправного члена Центрального Комитета партии с 1956 года. Несмотря на это, формирование советской внешней политики в период с 1957 по 1964 г. остается прерогативой Президиума, который все реже демонстрирует единство взглядов. В июне 1957 г. устранение «антипартийной группы» позволяет Хрущеву покончить со старой сталинской гвардией и упрочить свои позиции. Но в сфере внешней политики разногласия - и более того, противоречия - внутри Президума множатся. В частности, Микояну, верящему в возможность мирного сосуществования и в настоящем, и в будущем, противостоят Суслов и Козлов, придерживающиеся скептической и даже немного параноидальной точки зрения на международные отношения. По их мнению, США, поддерживаемые западноевропейскими державами, начали подготовку к ядерной войне против СССР и мирное сосуществование - лишь ловушка. Однако им не удается навязать свое видение Президиуму, который до 1964 г. поддерживает позицию Хрущева.

Действительно, с 1956 по 1964 г. решающее влияние Хрущева в сфере дипломатических отношений может считаться установленным фактом, подтверждение чему мы находим в архивах МИДа и партии, а также в воспоминаниях дипломатов того периода. В своих мемуарах «От Коллонтай до Горбачева. Воспоминания дипломата» Александров-Агентов подчеркивает, что «Хрущев был не тот человек, который позволил бы кому-либо формировать за него внешнюю политику. <…> Внешнеполитические идеи и инициативы били из Хрущева ключом. «Доводить до ума», обрабатывать, обосновывать и оформлять должен был министр со своим аппаратом». И далее: «Однако ключевые, наиболее яркие моменты нашей внешней политики тех лет - такие, например, как заключение Государственного договора с Австрией, примирение с Югославией, начало решительного сближения с Индией, предложения в ООН о предоставлении независимости колониальным странам и народам, о всеобщем и полном разоружении, а также такие негативные моменты, как разрыв с Китаем, срыв совещания в верхах четырех держав в Париже в 1960 году, кубинский «ракетный» кризис 1962, - суть результат личного вмешательства Хрущева во внешнюю политику и его инициатив».

Влияние Хрущева очевидно в ряде эпизодов, например, в ходе берлинского кризиса 1958 г. и Парижской встречи 1960 г. Подготовка последнего активно велась Генеральным секретариатом МИДа, на стол Громыко регулярно поступали донесения дипломатов Третьего европейского департамента. Однако Хрущев единолично принимает решение, провоцирующее международный кризис и ведущее к саботажу конференции. Иногда это влияние Хрущева на дипломатов МИДа принимает довольно грубую форму.

Александров-Агентов красочно и не без иронии описывает один эпизод: «Осенью 1958 года автору этих строк довелось быть свидетелем, как Громыко с двумя своими сотрудниками явился к Хрущеву в его кабинет в ЦК, чтобы доложить свои соображения о наших дальнейших демаршах по актуальному тогда вопросу о Западном Берлине. Андрей Андреевич надел очки и начал читать подготовительную записку. Но Хрущев сразу же прервал его и заявил: «Погоди ты, вот послушай, что я скажу - стенографистка запишет. Если совпадет с тем, что у тебя там написано, - хорошо, а если нет - выбрось свою записку в корзинку». И начал диктовать свою идею насчет провозглашения Западного Берлина «вольным демилитаризованным городом»».

Тем не менее влияние партии и ее Секретариата не полностью лишает МИД свободы действий. Его позиция имеет определенный вес в ходе подготовки и принятия решений. В частности, у аппарата МИДа есть реальная возможность воздействия через доклады и рекомендации, которые готовятся для Президиума и Секретариата, через аналитические заметки, собственную трактовку событий и исходящие от него предложения.

Однако подобные функции были не только у МИДа: конкуренцию ему составлял ряд структур, также влиявших на подготовку и принятие внешнеполитических решений. Наиболее серьезным соперником МИДа был международный отдел ЦК. Основанный в 1943 г. и непосредственно относящийся к Секретариату ЦК с 1955 г., он изначально задумывался как структура, занимающаяся вопросами пропаганды в капиталистических странах. В апреле 1956 г. роспуск Коминформа превращает международный отдел в одну из самых высших инстанций советской внешнеполитической системы, поставив его на ступень выше МИДа; в его ведении находятся взаимоотношения между КПСС и компартиями западных стран. С июня 1957 г. во главе международного отдела стоит Борис Пономарев, специалист по вопросам пропаганды. Этот убежденный сторонник ортодоксального марксизма-ленинизма с 1936 по 1943 г. работал в аппарате Коминтерна, затем, в 1943-1944 гг., был директором Института Маркса-Энгельса.

По инициативе Пономарева международный отдел стал заниматься вопросами коммунистической «семьи», а именно распределением финансовой помощи компартиям западных стран, а также поддержкой марксистского движения в странах третьего мира. Однако эта последняя функция была источником трений в его взаимоотношениях с МИДом. Согласно указаниям партии, именно международный отдел решал, какому движению будет оказана финансовая поддержка - а это уже был дипломатический вопрос, затрагивающий сферу полномочий и интересов МИДа. Кроме того, если сражающаяся за независимость партия, находящаяся в ведении международного отдела, реально претендовала на власть или получала статус партии-государства, она переставала находиться в сфере компетенций Министерства иностранных дел. Таким образом, на практике распределение полномочий было довольно проблематичным, и Громыко жаловался на существование двух конкурирующих структур, занимающихся вопросами внешней политики.

Иначе говоря, в контексте определяющего влияния Президиума на процесс принятия решений и острой конкуренции, если не соперничества, между МИДом и международным отделом ЦК очевидно, что свобода действий дипломатического аппарата с 1956 по 1964 г. была весьма относительна. И какой бы незначительной ни была независимость МИДа, она была возможна только благодаря личным качествам сотрудников внешнеполитического ведомства.

В горниле больших чисток волна назначений 1939-1941 гг. в НКИД способствовала продвижению нового поколения советских дипломатов. Это были молодые люди, выходцы из простого народа, преимущественно из провинции, русские, получившие техническое или инженерное образование и окончившие Высшую дипломатическую школу, созданную Молотовым специально для их подготовки.

Эти характеристики заметно меняются в 1949-1950 гг. и еще значительнее в период десталинизации в 1953-1954 гг. Национальные и социальные характеристики молодых дипломатов остаются неизменными, однако теперь новички приходят на дипломатическую работу в более юном возрасте, не имея профессионального опыта и получив образование в МГИМО. Эта тенденция становится доминирующей в начале 60-х гг. В эту эпоху уже была бы невозможна блестящая карьера Анатолия Добрынина, заместителя генерального секретаря ООН с 1957 по 1960 г., затем посла в США в 1962-1968 гг., получившего свое исходное образование в авиационном институте.

Изначальная подготовка дипломатов в МГИМО - один из важнейших фактов хрущевского периода в истории советского дипломатического корпуса. В 1944 г. на базе МГУ был создан факультет международных отношений, преобразованный после окончания Великой Отечественной войны в отдельный институт, МГИМО. Дипломатическое оживление послевоенного периода выявило необходимость в подготовке большего количества специалистов по международным отношениям, способных работать или непосредственно в МИДе, или в других структурах, имеющих отношение к международным контактам, таких как Союз обществ дружбы с заграничными странами, издательства и журналы, занимающиеся пропагандой за рубежом.

С 1950 г. набор в МГИМО заметно отличается от приема в Высшую дипломатическую школу. В последнюю в основном направляются партийные и комсомольские работники, представители общественных организаций; иначе говоря, абитуриенты отбирались преимущественно по идеологическому критерию. Что касается МГИМО, то поступление происходило на конкурсной основе, особое внимание уделялось знанию иностранного языка. При этом студентами становились молодые люди, не имеющие профессионального опыта, едва получившие аттестат о среднем образовании. От них по-прежнему требовалась безусловная приверженность идеям марксизма-ленинизма, но она не являлась больше решающим критерием отбора будущих дипломатов. Однако этот порыв обновления дипломатической элиты за счет конкурсного приема на основе реальных знаний, а не политической надежности в период с 1953 по 1956 г. не привел к созданию идеологически независимого образования.

Некоторые дисциплины, предпочтение которым отдавалось еще в программах Высшей дипломатической школы, остаются ключевыми и в МГИМО. Одной из них было, безусловно, право, которое преподавалось как учеными-теоретиками, так и практиками; в частности, один из них, профессор Дурдиневский, входил в советскую делегацию, участвовавшую в создании хартии ООН. Необходимо также подчеркнуть высокое качество преподавания иностранных языков.

В остальном, однако, уровень подготовки будущих дипломатов остается недостаточным. Так, вульгарный марксизм-ленинизм оказывает значительное влияние на преподавание истории, географии, политических наук и экономики. Обязательным остается цитирование в работах «Краткого курса истории КПСС», опубликованного в 1948 году. Пропагандируется черно-белое ждановское видение мира, а именно необходимость наглядно доказать превосходство социалистической системы над всеми остальными и почти параноидальная озабоченность защитой социалистического лагеря, находящегося в империалистическом окружении. Наконец, и это очень важно отметить, будущие дипломаты почти не имели возможности знакомиться с внешним миром. Студенты МГИМО не могли контактировать с иностранными гражданами, находящимися на территории СССР, и их непосредственные знания о зарубежных странах были очень ограниченны. Юрий Дубинин вспоминает, что, уже выбрав в качестве специализации Францию, он лишь на последнем курсе получил возможность ознакомиться в специальной комнате с подшивкой «Юманите», не имея при этом доступа к другим французским газетам.

В этом контексте остро встает вопрос о компетентности дипломатов и об эффективности созданной Молотовым системы. Последняя проблема поднимается в многочисленных публикациях дипломатов, вышедших в свет в период перестройки.

Александров-Агентов в своих воспоминаниях, опубликованных в 1994 году, обращает внимание на значительное количество сбоев в работе системы. В частности, он упоминает период с 1945 по 1956 г.: «Как я теперь ясно понимаю, в стиле их работы и всем укладе их жизни в те времена достаточно четко отразились многие характерные черты управленческой машины сталинского режима в целом: максимальный, абсолютный централизм, неодобрение всяческого вольнодумия и «неуместной» инициативы снизу, доведенная до абсурда секретность и полная изоляция рядовых работников от серьезной политической информации - отведение им роли винтиков <…> десятки людей корпели с утра до позднего вечера над составлением бумаг, не имевших фактически никакого реального значения: составляли аннотации квартальных и годовых отчетов наших посольств и миссий, зачастую высасывая из пальца далекую от реальной жизни и реальной обстановки в соответствующей стране «критику» этих отчетов, сооружали переписанные из материалов тех же посольств справки по различным вопросам и характеристики для досье, чтобы было чем отчитаться о проделанной работе».

Эти недостатки были известны руководству. Так, уже начиная с 1954 г. директор ИМЭМО подчеркивал, что необходимы изменения, что страна нуждается во все более компетентных дипломатах, умеющих вести переговоры: «Наша внешняя политика интенсифицируется. Все больше и больше контактов. И это только начало. А как выясняется, работников, знающих иностранные языки, у нас почти нет. Недавно в Женеве, на конференции по Индокитаю, выяснилось, что некому обеспечить правильный перевод».

В тот же контекст вписывается речь Микояна, в то время министра внешней торговли, двумя годами позже, на XX съезде партии, признавшем, что «мы серьезно отстаем в изучении современного капитализма; мы не изучаем глубоко факты и цифры; мы ограничиваемся часто, в целях пропаганды, отдельными фактами, представляющими симптомы приближающегося кризиса или обнищания рабочих, вместо того, чтобы провести глубокий и детальный анализ того, что есть жизнь зарубежных стран».

Осознание этой проблемы лежит в основе первых серьезных изменений преподавания в МГИМО, происходивших в 1956-1960 гг. Срок обучения был увеличен с 3 до 6 лет, образование становится более профессиональным за счет интенсивной подготовки по иностранным языкам, доступа к более качественной и полной информации об иностранных государствах. Заметный вклад при этом вносят новые аналитические структуры, создающиеся с 1956 года, центром которых становятся ИМЭМО и его журнал «Мировая экономика и международные отношения». Это издание было основано в 1957 году, и на его страницах обнародуются основные идеи хрущевской политики по отношению к странам третьего мира и современным проблемам, с которыми сталкивается СССР.

Однако повысилась ли эффективность работы дипломатического корпуса за счет большей открытости и доступа к более достоверной информации, была ли возвращена утраченная свобода действий и влияние на процесс принятия решений? Вероятно, этого нельзя утверждать по отношению к хрущевской эпохе. Получив новое образование, молодые дипломаты не имели реального доступа к важным политическим постам. Тем не менее это поколение «международников», ставшее олицетворением умеренной в своих взглядах и компетентной дипломатической структуры, начнет постепенно укреплять свои позиции, вопреки сопротивлению международного отдела; именно оно и приведет партию на путь разрядки. В этом смысле большая часть дипломатов - «западников» 70-х, профессионалов, стремившихся налаживать контакты СССР с Западом, таких как Ковалев, Фалин, Дубинин, Абрасимов, являются в полном смысле этого слова продуктом хрущевских реформ.

десталинизация иностранный хрущев дипломатический

Размещено на Allbest.ru