Англо-русская конвенция 1907 г.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Англо-русская конвенция 1907 г. и раздел Афганистана

(По материалам секретного архива бывшего М. И. Д.)

1907 год явился крупнейшей вехой в истории международных отношений на Среднем Востоке. Во внешней политике русского империализма 1907 год отмечен двумя соглашениями: с Англией -- по средне-азиатскому вопросу, с Японией -- о взаимной поддержке территориальных домогательств друг друга в Китае. Оба эти акта связаны между собою глубоким внутренним единством. Они являются выражением поворота царской России на рельсы ближневосточной политики, с центром тяготения в Константинополе, -- уклоном, как известно, ставшим одним из решающих слагаемых в вопросе империалистической войны 1914 года.

По времени конвенция с Англией предшествует соглашению с Японией, но обоим предшествует русско-японская война и революция 1905 года. Соединенными усилиями подрастающего нового гегемона Дальнего Востока, опиравшегося на плечи английского капитала, русский империализм был навсегда отброшен от теплого Китайского моря. Английская помощь не ограничивалась тоннами снаряжения и миллионами фунтов стерлингов, переданных союзнику. Вся береговая полоса России была поставлена под Дамоклов меч английского флота, а в пункте ближайшего соприкосновения их азиатских колоний русское командование стояло перед угрозой враждебных выступлений Афганистана и общих осложнений по средне-азиатской границе. В разгар войны из Туркестана на японский фронт не было взято ни одного солдата, ни одной батареи, и в связи с мероприятиями лорда Китченера в Северной Индии самим русским пришлось подумать об увеличении числа войск оккупации. Портсмутский договор, как таковой, конечно, не устранял русско-японских противоречий. Русский империализм мог примириться с потерей южной Манчужрии, Ляодунского полуострова и уже облюбованной Кореи, только в случае общего поворота своей внешней политики. Константинополь должен был с лихвою оплатить все счета Порт-Артура. Это ставило ребром вопрос о соглашении с хозяйкой Суэца и Гибралтара. И подготовлявшееся соглашение с Японией, по части совместного дружеского свежевания остатков Китая, включалось одним из звеньев в программу, где решающее значение имело сближение с британским империализмом. На заседании особого совещания по выработке русского ответа на английское предложение по средне-азиатскому вопросу министр иностранных дел Извольский прямо указал, что «переговоры с Англией, достигшие именно тепер самого жгучего пункта, находятся в непосредственной связи с теми, которые мы [55] ведем с Японией и которые, вероятно, скоро придут к желательному результату, выразившись в заключении серии конвенций, частью вытекающих из условий Портсмутского мира 1905 года, частью же имеющих самостоятельное значение. Соглашение с Японией будет, однако, не полным, если на ряду с ним мы не обеспечим себя со стороны Англии, связанной с Японией союзом».

Соглашение с Англией устраняло англо-русское соперничество на Среднем Востоке. При ликвидации счетов англо-русской вражды приходилось трезво взвесить, какими реальными непосредственными интересами обладала царская Россия в Персии, Афганистане и Тибете, если отбросить стратегическое значение этих стран, как подступов к Индии. Персия и Тибет выходят из круга нашего очерка. Остается Афганистан. Предоставим слово русским авторам соглашения 1907 года.

В своей программной речи на том же совещании министр иностранных дел Извольский пастойчиво указывал, что «общее положение дел, создавшееся вследствие войны и последовавшей за ней внутренней смуты, заставляет нас отказаться от замыслов, недостаточно согласованных с действительными силами страны, и вступить на путь охраны лишь своих насущных интересов. С этой именно точки зрения нам следует разбирать вопрос афганский и рассматривать предложенные Англией пункты».

Выло бы наивно предполагать, что политика Извольского построена целиком па рецептах Гаагской мирной конференции. Она просто понимает «реальную политику» в смысле отказа от безнадежной погони за двумя зайцами сразу: Дело в том, -- указывает в своей докладной записке быв. посол в Константинополе Зиновьев, -- «что сейчас представляется как нельзя более желательным вывести наш Черноморский флот из того бездействия, на которое он обречен, и открыть ему доступ в Средиземное море. Поднять этот вопрос окажется возможным лишь при том условии, если нам удастся заручиться искренним содействием Англии». Само собой понятьо, что под этим углом зрения «все планы вторжения в Индию не выдерживают критики и должны быть отнесены в область фантазии». Засим следуют и выводы. «В случае готовности Англии способствовать разрешению вопроса о проливах могли бы быть с нашей стороны сделаны ей уступки в средне-азиатском вопросе» 1.

Еще более откровенно высказался Коковцов:

«Уроки прошлого убеждают нас в необходимости вести исключительно реальную политику, чуждую случайностей и уклонений в сторону. С этой точки зрения отдаленность Афганистана и недоступность его нашему влиянию должны заставить нас признать его вне сферы наших насущных интересов, о чем нам надлежит совершенно определенно заявить Англии, для которой афганский вопрос является жизненным. Таким открытым заявлением нам, быть может, удастся успокоить тревоги Англии и избежать нежелательных и опасных трений. Важность же соглашения с Англией так велика, что для достижения его можно было бы даже отчасти поступиться стратегическими соображениями, которые, быть может, связаны с афганским вопросом» 2. [56] Здесь ценно откровенное признание Извольского, что Россия никаких реальных «замыслов», т.-е. связанных с экономикой, в Индии не имеет. Если даже согласиться с Зиновьевым, что эти замыслы являются плодом чистой фантазии, то появление в головах петербургских сановников именно навязчивой идеи похода на Индию вряд ли имело бы место, если бы по ту сторону Гинду-Куша весь вице-королевский двор не страдал периодическими припадками мании преследования.

Царская Россия рассматривала Афганистан и Индию не со стороны их внутренней, самодовлеющей ценности, а исключительно под углом использования как пугала на англичан. Такой подход вплетал от времени до времени средне-азиатский вопрос в международные кризисы, но в общем и целом отводил ему скромное место оружия особого назначения, употребляемого только против определенного противника и при специфическом стечении обстоятельств. Пропадала нужда, и царская дипломатия охотно сдавала его до востребования в арсенал, благо Россия продолжала сохранять выигрышное географическое положение на границах Афганистана.

Иначе подходила к соглашению британская дипломатия. Для нее ценность Индии оставалась величиной, не зависящей ни от соглашения с Россией, ни от общего хода мировой политики. Индия была и остается осью английской политики на азиатском материке 3. И автор другой докладной записки по средне-азиатскому вопросу. Сементовский-Курило, в праве ожидать, что опорной точкой соглашения явится обращенное к России «требование вполне надежных гарантий безопасности Индии. без чего самая конвенция окажется невозможной4. Лондону только оставалось продиктовать свои условия. И действительно, за исключением одного маловажного пункта, первоначальные английские предложения по афганскому вопросу целиком вошли в текст договора.

Если суммировать все предшествующие уступки, сделанные русским министерством иностранных дел на протяжении XIX века, то конвенция 1907 года ничего нового по существу не вносит. Она только придает прежним уступкам юридическую стройность и полноту. В уже цитированной докладной записке Зиновьев тщательно выискивает остатки былой свободы действия в Средней Азии, которые Россия могла бы принести на алтарь будущей Антанты. Оказывается, что действовавшая до 1907 года формула признания Афганистана «лежащим вне сферы русского влияния» обходила молчанием вопрос о формальном согласии на английское руководство внешними сношениями эмирства и оставляла, таким образом, узкую лазейку, куда от времени до времени проскальзывали русские агенты. Конвенция в первой же статье заменяет эту эластичную формулу положительным обязательством России «пользоваться для всех своих политических сношений с Афганистаном посредничеством правительства его британского величества, она обязуется также не посылать в Афганистан никаких агентов».

Если капитуляция России по вопросу о сношениях с Афганистаном была необходимой предпосылкой соглашения, то этот момент далеко не исчерпывает всех его возможностей. Само по себе запоздалое отречение России от всяких «замыслов» в [57] Афганистане и Индии не разрешало основных жизненных задач, стоящих в ту пору перед британской империей на Среднем Востоке.

В 1904 году лорд Эленбороу одной фразой сдал в архив традиционную Биконс-фильдовскую политику поддержки Турции против России. Он сказал: «Лучше видеть Россию в Константинополе, чем немецкий военный арсенал на Персидском заливе». С каждой законченной верстой строившейся Багдадской дороги немецкий капитал железным клином внедряется в Месопотамию, подготовляя сферу влияния в Персии, и в Афганистане. На смену русской опасности на рубежах Индии выростала новая, более страшная опасность.

Дорога трех Б (Берлин -- Бизантиум -- Багдад) била не только по английским интересам.

Она грозила заменить мечту о православном кресте на св. Софии дешевым полумесяцем немецкой фабричной работы. И, поскольку конвенция 1907 года была первым признаком будущего анти-немецкого фронта, она не только развязывала английскому и русскому империализму свободу действия на Западе, но закладывала одновременно первый камень политического и военного сотрудничества Англии и России на азиатской почве.

Объектом их общего действия становится и Афганистан.

Объем русского участия определялся двумя моментами: неудачей всей предшествовавшей английской политики, направленной к захвату Афганистана, общим международным положением и, в частности, ростом немецкого влияния на Среднем и Ближнем Востоке.

В Лондоне не делали тайны из истинного положения вещей. Сэр Эдуард Грей без обиняков заявил царскому послу Бенкендорфу: «Мы рассматриваем Афганистан, как угрозу для безопасности английских владений, и эта идея не была упущена во время недавних военных реформ в Индии». Бенкендорф вряд ли обманулся, кто для кого представлял военную угрозу, -- британский ли империализм Афганистану, или наоборот. Но самый факт укрепления англо-афганской «дружбы» методами военной подготовки не говорил за ее прочность в данный момент. Дальше-больше, и Грей признается в бессилии английского влияния, когда советует Бенкендорфу «отказаться от предвзятой мысли, что Афганистан как в силу договора Дэна, так и вследствие поездок эмира в Ипдию уже вполне подчинился некоторого рода протекторату Англии, дающему ей возможность делать там, с точки зрения политической, административной и военной, почти все то, что она захочет». И поскольку задача закрепощения афганского народа оказывается еще неразрешенной, то «дальнейшее увеличение военного могущества Афганистана рассматривается, как опасность для Индии, и придается большое значение тому, чтобы эта страна осталась изолированной и замкнутой» 5.

И действительно, британское правительство вполне отчетливо сознавало, что Афганистан отнюдь не представляет собой колонии в обычном смысле этого слова: оно решительно отвергло мысль об ограничении своей свободы действий в отношении Афганистана: «Какое-либо ограничение такой свободы со стороны Великобритании не преминуло бы подвергнуть серьезной опасности мир в Средней Азии, [58] поощряя эмира и его подданных игнорировать трактаты, которыми регулируются отношения, существующие между Великобританией и Афганистаном. Такая возможность, как военные действия британских войск в Афганистане, должна всегда иметься в виду не только для защиты англо-афганского договора, но и для обеспечения исполнения настоящей конвенции», -- писало британское министерство иностранных дел в мемонардуме от 12-го августа 1907 года 6.

В немногих словах целая программа. Тезис первый (подразумевается): английский империализм за сто лет упорной работы не сумел превратить Афганистан в в свою колонию. Тезис второй: Афганистан представляет собой самостоятельную силу и притом враждебную Англо-Индии. Тезис третий: окончательная ликвидация Афганистана откладывается до поры до времени. На ближайшее время подготовка ограничивается паллиативными мерами -- прекращением притока свежих сил извне и возможным ослаблением Афганистана, его изоляцией.

По последнему пункту Россия могла оказать ценные услуги. Самый факт англо-русского соглашения объективно ослаблял Афганистан.

После провокации миссии Столетова, стоившей Афганистану войны 1878 года и крупных территориальных потерь, никто не питал особых иллюзий на счет помощи с севера. К русской «дружбе» относились, может быть, с большим недоверием, чем к английской. Но именно с тех пор лавирование между обоими соперниками и сознательная игра на их противоречиях была положена в основу афганской политики эмиром Абдуррахман-Ханом. Создание объединенного империалистского фронта в корне подрывает эту шаткую опору. При новых условиях малейшая потеря внутреннего равновесия грозила стать концом для афганского государства, всякий пограничный инцидент -- предлогом для иностранного вмешательства. И, само собой, Афганистан, имея в тылу враждебную Россию, никогда не решится на разрыв или военные действия против англичан. В потенциальной возможности использовать русские штыки против Афганистана и лежал новый козырь в английских руках. Русская угроза была ценна постольку, поскольку она оставалась только угрозой. И британский империализм, пока еще не поступаясь своими историческими «правами» на Афганистан в целом, не отказываясь от роли единственного представителя афганских интересов перед внешним миром, мог в обстановке, успокоенной негласным присутствием русского жандарма, продолжить свои попытки «мирного внедрения» в Афганистан.

Приведенная часть программы сэра Эдуарда Грея отличается последовательностью, но она предусматривает только три слагаемых -- Россию, Англию и Афганистан. Была еще одна новая сила -- Германия, и она могла перепутать карты. Если Афганистан сам по себе рассматривался, как величина, которую нельзя игнорировать при военной подготовке на границе, то Афганистан плюс третья держава представлял, уже более внушительную угрозу. Возможности практического сотрудничества между Афганистаном и Германией были ничтожны. Полосу немецкого влияния в районе Багдадской жел. дороги разделяла от Афганистана Персия, тогда всецело подчиненная англо-русскому капиталу. Однако, чем меньше корней имело английское влияние в самом Афганистане, а оно их имело очень мало, тем в больше» [59] степени выполнение эмиром своих обязательств перед англичанами зависело от общего международного положения. В частности, дальнейший успех и Германии на мусульманском Востоке, рост обаяния ее военного могущества и, наконец, появление немецких агентов в Кабуле могли толкнуть Афганистан на выступление против чужеземной опеки. Это, конечно, был бы казус для новой англо-афганской войны. Правительство его британского величества охотно признает независимость и суверенность азиатских государств, как Персии, когда дело идет сб удобной фикции, прикрывающей более интимный характер англо-персидских отношений. Но оно вынуждено цепляться за свои формальные права там, где, как в Афганистане, протекторат ограждал целую страну от посторонних влияний и оставался последним шансом ее будущего закабаления. И Эдуард Грей предвидит, что «в случае дальнейшего усиления Германии в районе Багдада и появления немецких агентов в Афганистане мы будем вынуждены пойти на крайние меры» 7.

Статья вторая конвенции определяет самую сущность англо-афганских отношений. «Так как правительство его британского величества объявило в договоре, подписанном в Кабуле 21 марта 1905 года, что оно признает соглашения и обязательства, заключенные с покойным эмиром Абдуррахманом, и что оно не имеет никакого намерения вмешиваться во внутреннее управление афганской территорией, Великобритания обязуется не присоединять или занимать, в противность сказанному договору, какой-либо части Афганистана и не вмешиваться во внутреннее управление этой страной, с оговоркой, что эмир будет исполнять обязательства, уже принятые им по отношению к правительству его британского величества в силу вышеупомянутого договора».

Добрые обещания лондонского кабинета пощадить чужую территорию и не вмешиваться в дела внутреннего управления соседней страны были бы сомнительной гарантией. Но в данном случае самоограничение английского империализма отнюдь, не носило добровольного характера. Кабульский виноград был слишком зелен, и заставить итти за ним в третий раз в поход, после проигранных войн 1841 и 1880 годов, могла только угроза отказа эмира от «обязательств, уже принятых им на себя по отношению к правительству его британского величества». Как известно, единственным таким обязательством, с грехом пополам исполнявшимся афганцами, было допущение контроля над внешними сношениями страны.

Но к чему, спрашивается, было выносить сор из избы и суживать свою свободу действия по договору с Россией, включая туда, правда, в косвенной и недоговоренной форме, элементы признания эмирства, как самостоятельной силы? До этого времени все международные акты, касавшиеся Афганистана, стремились игнорировать самое его существование. Правда, и на этот раз традиционная внешность соблюдена: судьбы Афганистана опять решаются без его участия. Однако, постановления конвенции составлены в приближении к действительности и, скажем, забегая вперед, имели для Афганистана силу постольку, поскольку ни в чем не изменяли старого порядка вещей.

С отказом России от аггрессивных планов в Индии, естественно, падал интерес ее к Афганистану. Но обе стороны продолжали оставаться соседями, и события за Аму-Дарьей задевали и царскую Россию, поскольку дело шло о безопасности границ, торговли и ряде других неполитических моментов. В общем и целом [60] фактическая самостоятельность Афганистана русской Средней Азии не угрожала и могла быть терпима, поскольку империалистская держава может вообще спокойно отнестись к такому феномену XX века, как 7 милл. афганцев без колониального ярма. Вопрос же о выполнении конвенции был для России, в лучшем случае вопросом дружеских отношений с Англией. Никаких территориальных приобретений в Афганистане этот путь как будто принести не мог.

Такое равнодушие не удовлетворяло англичан. Они, естественно, стремились к тому, чтобы русский жандарм был надежным жандармом и сторожил североафганскую границу не за страх, а за совесть. И хотя ему по существу была отведена пассивная роль, англичане пытаются вызвать у царской России интерес к своим новым служебным обязанностям. Приманкой мог бы служить сам Афганистан. Признания Грея должны были показать, что Афганистан является непочатым полем для колониального использования. И если Россия действительно отреклась от фантастического похода на Индию, отчего не признать ее вполне «реальные» интересы в Северном Афганистане? И конвенция 1907 года намечает этот путь, декларируя в статье 4-й «принцип торгового равноправия» России и Англии в Афганистане. Признание торговых интересов -- лишь шаг к признанию политических.

И русская экспортная торговля начала подготовлять завоевание будущей зоны «исключительного русского влияния». Царская Россия не располагала в Афганистане такими удобными средствами мирного «экономического влияния», как консульская сеть и консульская юрисдикция. Все исполнительные листы или коммерческие иски к афганско-подданным падали у порога страны, изъятой из общего оборота законов капиталистического общества. И надо отдать афганским купцам справедливость, они пользовались этим правом убежища с возможной широтой. Ни один русский купец не мог въехать в пределы Афганистана, а самая торговля находилась вне защиты какого-либо международного соглашения. Правда, эти же трудности сужали размах и англо-афганской торговли, но все же, при наличии туземного агента в Кабуле, она значительно легче текла по каналу, обильно смазанному английской субсидией. Кроме того, русский капитал никогда не сумел развернуть такого гибкого, всепроникающего, посреднического аппарата, каким для английских интересов являлась индийская колония в Афганистане, занимавшаяся исключительно ростовщическими и торговыми операциями.

Русская торговая политика без труда вышла из всех затруднений, не разрешив ни одного организационного или технического вопроса. И к чему было их решать, когда русский потребитель мог с успехом уплатить все убытки по конкуренции с англо-индийскими товарами даже в такой архи-невыгодной обстановке, как афганская. Ряд «поощрительных мер» (премии при вывозе мануфактуры, возврат акциза для других товаров) обеспечивал такое понижение цен на русские экспортные товары, что по уплате бухарского зякета, 40% афганской пошлины и бесчисленных накладных расходов они оказывались дешевле англо-индийских и даже вытесняли их с афганских рынков. С 1901 по 1913 год ввоз русской мануфактуры вырос в 8 раз, а общий оборот торговли увеличился в 3 раза, при чем в русском экспорте первые места занимали мануфактура, сахар, металлические изделия, а в афганском вывозе каракуль, шерсть, хлопок. Такой «успех» носил довольно непрочный характер, лоскольку русский сахар стоил в Кушке 20 коп., а в афганском Герате -- 17 -- 18коп., [61] несмотря на расходы по транспорту, а выдача премий часто превышала половину общего оборота русско-афганской торговли (1911 г. 4.760 тысяч рублей при общем торговом обороте в 8.885 тысяч рублей).

Погоня за афганским потребителем не прекращалась. Министерство иностранных дел в чаянии будущего обращения торговых интересов в политические, настаивало на применении новых и новых льгот по русско-афганской границе. Нератов просто мотивировал свою точку зрения: чем больший район Афганистана хотим мы подчинить своему «влиянию», тем на большие жертвы придется итти 8. А район, на который метил русский империализм, обнимал весь северный Афганистан до снеговых гор Гиндукуша. Здесь, на водоразделе Индии, Российская империя должна была, наконец, найти покой в своих естественных границах, а афганское население заплатило бы потом и кровью по счетам торговой благотворительности г. Нератова. Оплатить было из чего. Именно западная часть Чаар-вилайета и левое побережье Аму-Дарьи, включая области Ахчан, Маймене, Шибурхан, Андхой и Гератскую провинцию, по своим климатическим и почвенным условиям открывали великолепную возможность для развития хлопководства: «Афганский Чаар-вилайет представляет именно одну из тех областей, -- писал туркестанский генерал-губернатор министру иностранных дел Сазонову, -- которая как бы самой природой создана, чтобы снабжать Россию хлопком. Для этого нужно оказать поддержку местному населению, снабдить его соответствующими семенами и кредитом, распространить в его среде, необходимые технические знания и усовершенствованные орудия -обработки» 9.

Для полноты идиллии мы добавим только русского пристава и русскую водку. Превосходство военной техники всегда прокладывало путь европейской торговле на Востоке. В Афганистане же она должна была сделать пролом там, где войска его британского величества два раза ходили на приступ и были разбиты. И московскому ситцу эта задача так же была не по плечу, как ланкаширским изделиям. Афганистан в 1913 году дал годовой оборот 31.000 рубл. для всей внешней торговли страны. Хива за тот же срок дала 30.000 рублей. Население Афганистана также относится к населению Хивы, как 3 к одному, и, принимая естественную среду и богатства на душу населения за величины приблизительно равные в этих двух странах Среднего Востока, одинаково бедных и слабо населенных, мы придем к выводу, что афганское народное хозяйство продолжало сохранять свой исключительно замкнутый, самодовлеющий характер.

Между тем Афганистан, последний нетронутый уголок Азии, в окружении империалистской России и Англии, представлял значительные политические неудобства для соседей, так же, как и они для него.

Для начала эмир Хабибулла отказался присоединить свою подпись к решениям конвенции 1907 года. Сам эмир отличался большим уважением к английской конституции и к английской субсидии. Но в афганской политике, кроме этой, были и другие пружины, которые при случае могли угрожать личной безопасности Хабибуллы и его положению на троне. И эмир выразил решительный протест, обратив [62] в ничто «торговое равноправие», «допуск торговых агентов» и «непосредственные сношения пограничных властей», выговоренные царской Россией.

Более того, Афганистан пытается восстановить свое пошатнувшееся международное положение путем установления более тесных связей с соседними мусульманскими» странами. Сотрудничество Афганистана с Персией, Турцией и Индией периода острого подъема национально-освободительной войны 1907 -- 1910 годов было конечно, возможно в весьма ограниченном объеме. Персидская революция, мало-турецкий переворот и движения свадеши в Бенгалии были каждое для своей страны смотром классовых сил, разбуженных долголетней колониальной работой европейского капитала в Азии. Расчищая путь к борьбе угнетенных масс против колониального режима, притаившегося за шахским и султанским самовластием или кастовой исключительностью, эти движения рушили одновременно старые формы общественной, политической и религиозной жизни Востока. Афганистан же стоял в стороне от широкой исторической дороги. Силы революции в колониях и полуколониях были также чужды этой стране, как и вызвавшие их причины. Староверческому глубоко реакционному афганскому духовенству ломка традиционных предрассудков мира ислама в соседних странах казалось святотатством. Порча веры в Индии Турции и Персии как бы подчеркивала, что единственно избранной страной, которой суждено занять первенствующее положение среди других мусульманских государств, является «богоданный» Афганистан. И Хабибулла последовательно проводит ату политику. Он отказывается признать права халифа за Магометом V. Во время своей поездки в Индию он уже пытается войти в роль верховного покровителя индийски мусульман, роль, так блестяще разыгранную впоследствии его преемником на троне. Общение Афганистана с его мусульманскими соседями имело двойную практическую подкладку. Оно должно было укрепить обаяние эмира в глазах собственных подданных, а с другой стороны, было надежным средством вымогательства от англичан тех или иных уступок под угрозой обращения Афганистана в орудие «турецких инструкторов» иди «индийских агитаторов». Сам эмир, напуганный судьбой Абдул-Гамида, с большой долей осторожности относился к единоверческим иностранным друзьям, а англо-русское влияние в Персии и строгая слежка по туркестанской и индийским границам фактически сужали мост связей между Кабулом и другими центрами мусульманской жизни.

Все же в период 1908 -- 1910 годов в Кабуле накапливается до 15 -- 20 турок, занимающих более или менее видные должности в качестве врачей, учителей и офицеров. Эта группка турок, незначительная численно и по своему интеллек-туальному уровню, создает панику в Лондоне и Петербурге. Царская Россия обращается с предостережением «о грозной опасности» к англичанам, а последние, бессильные сделать что-либо в Кабуле, добиваются в 1910 году у турецкого правительства официального отречения от всякой просветительной или инструкторской работы в Афганистане. Афганистан был неудобным соседом и в другом отношении. Он служил базой для контрабандной торговли оружием и для просачивания его в Индию и на территорию независимых племен северо-западной границы.

Первым звеном контрабандного ввоза был Маскат и ряд других портов Осмаяского побережья и на Персидском заливе. Сюда оружие доставлялось на пароходах Европы, большей частью под немецким флагом, перегружалось далее на парусники каботажного плаванья «dhoshi» и развозилось по побережью. Главными потребителями [63] являлись воинственные арабские и персидские племена, Афганистан и Индия. Для последних двух стран следующим этапом служили порты Белуджистана, в частности Гвадар, оттуда оружие караванным путем доставлялось в Афганистан и дальше в Индию. Перевозка контрабанды terra firma производилась исключительно афганскими средствами и при явном содействии пограничных властей. Для торговли оружием в Кабуле было образовано нечто в роде акционерного общества, председателем которого являлся брат эмира Насрулла-Хан. Понятно, что при этих условиях афганская территория служила надежным складочным местом для оружия и не менее надежной базой для всех операций, связанных с контрабандой. С известным постом материального благосостояния пограничных племен после замирения их с англичанами (1907 -- 1910 г.г.) и временным исчезновением таких факторов экономической жизни горцев, как голодная блокада со стороны англичан, сожжение посевов, увод скота и т. д., торговля оружием растет с головокружительной быстротой.

По исчислениям царского генерального консула в Бомбее, в 1909 году в Маскат было ввезено свыше 85 тысяч ружей, а в следующем году эта цифра возросла до 103 тысяч. Из общего количества на долю независимых племен и Северной Индии приходилось от 20 -- 30 %. И англо-индийское правительство, как и в вопросе с турецкими инструкторами, в борьбе с контрабандным ввозом оружия пошло по линии наименьшего сопротивления. В Персидском заливе и северной части Арабского моря был усилен состав английского флота, началось беспощадное преследование контрабандистов. Одновременно была увеличена пограничная охрана в Белуджистане, и принят ряд других мер. В результате приток оружия значительно сократился, хотя в более скромных размерах он продолжался до начала мировой войны.

Русский империализм первый сделал вывод из конвенции 1907 года и намеченного ею союза английских и русских владельцев колоний против своих азиатских подданных.

В период, непосредственно примыкавший к 1907 году, русская дипломатия все еще находилась под впечатлением, что Афганистан все же является колонией обычного типа. И преобладание английского влияния в этой стране могло принести ценные преимущества в общей борьбе России и Англии против Германии и выдвигаемого ею Багдадского рельсового пути, как кратчайшей дороги между Индией и Европой.

Еще в 1902 году Витте предлагал противопоставить Багдадскому проекту соединение русской и английской жел.-дорожной сети в Азии. Транс-Афганская железная дорога должна была пойти по равнинной, плоской части Афганистана, через Герат -- Фаррах -- Кандагар и требовала перевальной разработки только двух участков пути между Кушкой и Гератом через Парапамизский хребет и Кандагаром и Кветтой через Ходжа-Амаранский. Несмотря на то, что проект с технической и финансовой стороны не представлял трудностей и сократил бы путь между Лондоном и Калькуттой до 10 дней, он повис в воздухе. Англо-русские отношения того периода, отнюдь не способствовали осуществлению проекта, упразднявшего Афганистан, как буфер Индии, и открывавшего русскому нашествию новые стратегические возможности.

На смену транс-афганскому пути русский инженер и царский посланник в Пекине Лессар выдвигает вариант дороги через Восточную Персию, от Теджента на Закаспийские жел. дороги к Пулихатуму на персидской границе, оттуда через Турбети-Шахи-Джан, [64] Бенден и Кух и Маликсиях к границам английского Белуджистана на смычку с жел. дорогой Кушка -- Кветта. Сейстанское направление, предложенное Лессаром, пролегало по местностям, не уступавшим Западному Афганистану по безлюдности и мелкой емкости местного рынка. Но оно имело то неудобство, что было вдвое длиннее Афганского (1.300 миль против 530 миль); и самое появление этого во всех отношениях менее выгодного варианта говорит о скрытой работе политических см Проект Лессара также встретил сопротивление англо-индийского правительств» и остался только проектом.

Наконец, в 1908 году, уже в новой политической обстановке, на свидании русского Николая с английским Эдуардом в Ревеле опять выплывает вопрос о Транс-Афганской жел. дороге. Подробностей в архиве царского министерства иностранных дел не сохранилось, если не считать стереотипной фразы в отчете Извольского что «лондонский кабинет признает желательность объединения сети русских и английских дорог в Азии в будущем, но он считает, что сейчас еще не наступило время». Пятью годами нозже (1913 г.) британский империализм согласился на проведение так называемого индо-кавказского рельсового пути от русской Джульфы к Персидскому заливу, -- пути, представлявшего с военной точки зрения одинаковую, если не большую, опасность для Индии. И мы не склонны сбъяснить отказ, полученный Извольским, одним предрассудком англо-русской вражды. Необходимо учесть, что Афганистан добровольно не открыл бы своих границ иностранной жел.-дор. магистрали, а применение силы поставило бы вопрос о англо-русском «сотрудничестве» против Афганистана в плоскость раздела этой страны. А так далеко Лондон пока итти не хотел, даже в интересах противодействия Багдадской жел. дороге 10.

В 1912 году Сазонов, во время своей поездки в Англию, передал сэру Эдуарду Грэю длинный жалобный меморандум по вопросу «о неудовлетворительном характере русско-афганских взаимоотношений». Там подробно перечислялись все неудобства пограничного соприкосновения России и замкнутого Афганистана. Основной грех заключался, конечно, в том, что Афганистан фактически находился вне сферы как английского, так и русского влияний. «Серьезность положения усугубляется еще тем, -- говорится в меморандуме, -- что Афганистан, при его настоящем положении, является сам по себе опасиым очагом воинствующего пан-исламизма. Обособленность Афганистана, как было уже упомянуто выше, односторонняя, -- т.-е. афганцы, не пуская русско-подданных к себе, сами в то же время свободно переходят в пределы России. Наконец, необходимо отметить продолжающееся усиленное вооружение Афганистана... Оружие из Афганистана уже начинает контрабандным путем проникать в значительном количестве в Средне-Азиатские владения и в Бухару». И, ссылаясь на свои окрепшие «торговые интересы», русский империализм напоминает английскому о его долге перед афганским народом, в виду «опасности осложнений с Афганистаном, особенно в случае какого-либо конфликта России с Турцией». Поэтому «ради обеспечения спокойствия в сфере мусульманского Среднего Востока, в чем, несомненно, не менее России заинтересована и Англия», афганский вопрос ставится в порядок дня (всеподданнейшая записка Сазонова).

В ответ сэр Эдуард Грей и статс-секретарь по делам Индии лорд Крью едино-душно заявили Сазонову, «что, несмотря на выплачиваемую эмиру ежегодно английским [65] правительством субсидию, Хабибулла-хан плохо слушается голоса Англии, которой приходится мириться с этим, чтобы не обострять положения, в виду невозможности принятия против Афганистана понудительных мер». В памятной записке британского министерства иностранных дел от 4 октября 1912 года с еще большей определенностью указывается на призрачный характер прав, выговоренных себе царской Россией: «Приняв после зрелого размышления пo отношению к Афганистану политику невмешательства, великобританское правительство очень затруднялось бы настаивать перед эмиром на предоставлении русско-подданным льгот, которых оно еще не может требовать для собственных подданных, и оно не думает, чтобы побуждение эмира осуществить ст. 3-ю англо-русского соглашения могло увенчаться успехом».

Фактически, считаясь с Афганистаном, как самостоятельной силой, английское правительство все же сделало Афганистан объектом новых переговоров с Россией, которые намечали пути дальнейшего вмешательства обеих держав в дела этой страны. В связи с предполагавшимся пересмотром конвенции 1907 года в части, касающейся Тибета, русское правительство возобновило торг.о будущем разделе Афганистана, выставив следующие требования:

«1) В виду явной опасности, которая бы грозила русским владениям в Средней Азии в случае каких-либо ирригационных предприятий в Северном Афганистане с расширением там культурной площади, и так как подобные предприятия могли бы возникнуть только при участии иностранных капиталов и под руководством иностранных подданных, то великобританское правительство должно обязаться не допускать никаких предприятий или концессий такого рода в сказанной части ханства, т.-е. приблизительно на север от линии, составляемой водоразделом к югу от реки Герируда и Гиндукушем.

2) Великобританекое правительство должно всячески содействовать осуществлению необходимых для нас ирригационных работ в ближайшем к границе нашей и Бухарской районе Афганистана.

3) В дополнение к статье четвертой соглашения 1907 года великобританское правительство должно обязаться не допускать никаких монопольных прав торгово-промышленного свойства в пользу английских компаний или подданных в упомянутой в пункте 2-м зоне.

4) В виду важного значения, которое имело бы для наших экономических и стратегических интересов железно-дорожное строительство в Северном Афганистане, великобританское правительство обязуется не допускать такового без предварительного соглашения с нами» 11.

Отбрасывая литературную оболочку, можно сказать, что дело сводилось к признанию монопольных прав России в Северном Афганистане. Правда, они носили бы условный и призрачный характер, покуда Афганистан оставался тем, чем он был. Но вексель на будущие колониальные барыши, заверенный в Лондоне, получал вполне реальное содержание с минуты, когда русские и английские штыки стерли бы в своем встречном движении афганскую границу.

И английский империализм готов был выдать такой вексель, пока в его руках оставалась инициатива, пока за ним оставалось право определить самый момент [66] ликвидации Афганистана. В письме от 24 мая 1914 года великобританский посол В Петербурге сообщал:

«Что касается Северного Афганистана, то великобританское правительство готово совместно с императорским правительством издать нижеследующее сообщение, текст коего был бы опубликован одновременно с конвенцией и другими нотами Тибета: Императорское российское правительство вновь подтверждает принцип, что Афганистан находится вне сферы влияния русской политики.

Со своей стороны, великобританское правительство обязуется не поддерживать ни домогательств великобританско-подданных касательно концессий на ирригационные и железнодорожные сооружения, ни их требований преимущественных прав (привилегий) в коммерческих или промышленных предприятиях в Северном Афганистане, при условии, однако, что путем обмена секретных нот будет установлено, что термин «Северный Афганистан», как его следует понимать по отношению к этой декларации, будет обнимать собой только ту часть Афганистана, которая простирается на север от следующей линии:

От Ишкашана (Ишкашима) на Аби-Пяндже на Зебак; оттуда на проход Мин-джан; далее на проходы Навак и Мург; оттуда на Доши; далее, через проходы Синд-джитак и Бабкак на Доаби-Шах-Пасанд; оттуда на Таркух на Банди-Амире; оттуда на Доулет-Яр. От последнего пункта линия шла бы по хребтам следующих горных цепей: Банди-Баба, Сиях-Бубак до точки, где Гери-Руд вступает в русскую территорию у Зульфагара».

Особенно многозначительно звучит примечание, которым сэр Джордж Бьюкенен счел нужным снабдить пункт будущей декларации, подтверждающий, что Афганистан находится вне сферы русского влияния: «1-й пункт декларации по вопросу о Северном Афганистане, -- писал он, -- прибавлен лишь для того, чтобы сделать эту декларацию менее подозрительной в глазах эмира афганского».

Русское правительство отвергло английские предложения, исключавшие из будущей сферы русского влияния всю долину Гери-Руда с городом Гератом, этим важнейшим стратегическим центром Северного Афганистана. Вскоре весь вопрос был отложен, отчасти вследствие начавшейся войны, а главным образом потому, что китайское правительство отказалось ратификовать тройственное англо-китайско-тибетское соглашение и что, таким образом, отпал предлог для царской России домогаться компенсации за уступки, сделанные Англиею в Тибетском вопросе. Наконец, в 1915 году, во время переговоров по вопросу о Константинополе и проливах, царское правительство, соглашаясь на передачу Англии так называемой нейтральной зоны с Персией, выставило в числе других и следующее требование: «императорское правительство считает желательным одновременное разрешение вопроса о сопредельном с Россией Северном Афганистане в смысле высказанных на этот счет императорским министерством пожеланий на предшествующих переговорах 12. Насколько можно судить, эти русские пожелания были признаны Англией приемлемыми.

Победоносная Октябрьская революция не только отменила все захватнические договоры, но создала Афганистану благоприятный тыл для борьбы за свою полную независимость, которой он и добился в результате третьей англо-афганской войны 1919 года.

И. Рейснер.

восток империализм портсмутский англия

Комментарии

1. Зиновьев. «Секретная записка о соглашении между Россией и Англией». (Ср.-аз. департамент, дело № 86, докум. 145.)

2. По протоколу «Журнала особого совещания по афганскому вопросу» 14 апреля 1907 г. Присутствовали: Извольский, министр финансов Коковцов, начальник генерального штаба генерал лейтенант Палицын, министры торговли и промышленности, штайлмейстер Философов и ряд других лиц.

3. В самом тексте конвенции ни полслова не упомянуто об Индии. Этот ее лицемерный характер был в свое время вскрыт Снесаревым. См. его «Англо-русское соглашение 1907 года», стр. 24 -- 25.

4. «Записка по афганскому вопросу» д. с. с. Сементовского, № 965 вх. с. ж. I Отд. 27 апреля 1907 года.

5. Слова Грэя по донесению Бенкендорфа Извольскому 5 апреля 1907 года, № 742 вх. ср. д. II отд.

6. № 1697 ж. вх. с. о. п. с. II отд.

7. См. уже цитированное донесение Бенкендорфа.

8. «Ради этой цели, полагаю, мы должны требовать от таможенного по афганской границе тарифа не столько фискальных выгод, сколько содействия для привлечения торговые сношения с нами наибольшего района афганской территории». Письмо Нератова к военному министру 2 сентября 1910 г., № 2163.

9. Письмо от 22 ноября 1912 года, № 3583.

10. См. «Daily Thelegraph», 11 января 1908 г.

11. Справка по Афганистану бывшего министерства иностранных дел 16 января 1917 г. Дело Iб.

12. Телеграмма Сазонова русскому послу в Париже 1 марта 1915 г.

Текст воспроизведен по изданию: Англо-русская конвенция 1907 г. и раздел Афганистана // Красный архив, № 3 (10). 1925

Размещено на Allbest.ru