Позиция Н.А. Бердяева в отношении большевизма

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки РФ

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Тульский государственный университет

Кафедра ТГП

КОНТРОЛЬНО-КУРСОВАЯ РАБОТА

по дисциплине:

История политических и правовых учений

на тему:

Позиция Н.А. Бердяева в отношении большевизма

Выполнила Макарова М.В.

студентка гр. 761091 ФВЗО

Проверил Соломатин Е.Н.

к.и.н., доц. каф. ТГП

Тула 2013

Содержание

Введение

1. Основные этапы творчества

2. Идеи Бердяева о демократии и тоталитаризме

3. «Коллективизация совести» и свобода личности по Бердяеву

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Творчество Николая Александровича Бердяева имеет огромное значение для нравственного и духовного развития России, особенно сейчас, когда становится ясно, что долгие годы Россия покланялась ложным кумирам и проповедовала ложные ценности.

Николай Бердяев (1874-1948), русский философ и публицист. Родился 6 марта 1874 в Киеве. Учился в Киевском кадетском корпусе. В 1894 поступил на естественный факультет университета Святого Владимира (Киев), через год перевелся на юридический факультет. Одним из основных направлений философских учений Бердяева были рассуждения об истоках русского коммунизма.

Философия в России на рубеже XIX-XX переживала период подъема, развивалось множество разных направлений, среди которых можно выделить два господствующих - идеалистическая школа Вл. Соловьева и его последователей и марксизм, представлявший материалистическую линию в философии. После победы Октябрьской революции 1917 года постепенно марксизм становится официальной, господствующей философской системой, возведенной в ранг государственной идеологии. С инакомыслием революционная Россия не церемонится - расстрелы, ссылки, вынужденная эмиграция - вот с чем столкнулась русская интеллигенция. Судьба Н.А. Бердяева - ярчайший пример, подтверждающий это. Он сумел пострадать и от царского режима за пропаганду марксистских идей, и от захвативших власть марксистов за отказ от них.

Цель работы: Раскрыть политические взгляды Бердяева.

Задачи:

1. Через рассуждения Бердяева о коммунизме раскрыть его идеи о демократии и тоталитаризме; показать, почему марксизм прижился в России.

2. Проанализировать взаимодействие свободы личности и «коллективизации совести» по Бердяеву.

1. Творческая биография Н.А. Бердяева

Н.А. Бердяев родился в 1874 году в Киеве в аристократической семье. Его была мать из рода князей Кудашевых, а отец - потомственный военный. В возрасте 10 лет родители отдали его в кадетский корпус, но когда стало ясно, что военная карьера ему чужда, они не стали настаивать на ее продолжении и Н. Бердяев поступает на естественный факультет Киевского университета Святого Владимира и одновременно посещает семинары и лекции по философии. В студенческие годы он увлекся марксизмом и участвовал в одном из тайных социал-демократических кружков - это закончилось месячным тюремным заключением в 1898 и ссылкой в Вологду в 1901-02 году. Уже в ссылке Н. Бердяев разочаровывается в марксизме и начинает искать способ его модернизировать, в этом он находит союзников в лице «легальных марксистов»: П.Б. Струве, С.Н. Булгакова и др., с которыми сотрудничает с 1904 года в газете «Новый путь».

Отношение к Февральской революции у Бердяева с самого начала было двойственным: падение монархии он считал неизбежным и необходимым, но и «вступление в великую неизвестность» послереволюционного будущего воспринималось как чреватое хаосом, падением в «пучину насилия».

Последние настроения вскоре возобладали: на первый план в размышлениях Бердяева выходит тема роковой опасности революции, приводящей к разрушению органической иерархии общественной жизни, «низвержению расы лучших», После поражения первой русской революции 1907-08 годов, Н. Бердяев едет в Париж, где происходит перелом в его взглядах и он отказывается от материалистических взглядов и возвращается к православию, принимает участие в организации религиозно-философского общества им. В. Соловьева, сотрудничает с книгоиздательством «Путь». Ярким выражением его взглядов стала книга «Философия свободы», вышедшая в 1911 году. В этой книге он доказывает, что вся философия порождена религией, поэтому отказываться от веры в бога, как основания любого мировоззрения, значит ограничивать свой взгляд на мир. «Отречение от разума мира сего - безумие в Боге есть высший подвиг свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой...» Однако он не признает за официальной православной церковью права диктовать свое понимание мира и бога кому бы то ни было. Понять Бога нельзя логическими рассуждениями. Бог сам выбирает того, кто может свидетельствовать о нем, и дает ему великое чудо Откровения. Бог сам рассказывает о себе устами евангелистов и пророков. Действительно, если мы обратимся к Библии, то увидим, что все знания, которые полученные людьми от Бога, получены в акте мистического откровения. Например, Моисею он диктует 10 заповедей, Марии и Иосифу благовествует о рождении Иисуса, Иоанну показывает конец света и т.д. Именно такое знание Н.А. Бердяев считает высшим по сравнению с тем, что мы называем наукой. Но только истинной свободный человек, свободный духовно может постичь высшую истину, поэтому Н.А. Бердяев и называет свою книгу «Философией свободы».

Человек - великое чудо творения, он создан «по образу и подобию Божию», а, следовательно, создан свободным, в нем как в зеркале отражен весь мир, а точнее, он сам является целым миром, маленькой моделью всего, что создано «от века». «Человек - микрокосм, в нем дана разгадка тайны бытия - макрокосма». Поэтому тот, кто хочет понять мир должен понять человека, в этом он видит одну из главных задач философии. Человек будучи «образом и подобием Божьим» не только свободен, он единственный из живых существ наделен способностью творить, т.е. создавать что-то новое, ранее не бывшее.

Об этом Бердяев рассуждает в другой своей книге «Смысл творчества», которая увидела свет в 1916 году. Главной идеей этой книги является идея сотворчества человека и Бога в творении мира. «Творчество не есть только борьба со злом и грехом - оно создает иной мир, продолжает дело творения. Закон начинает борьбу со злом и грехом, искупление завершает эту борьбу, в творчестве же свободном и дерзновенном призван человек творить мир новый и небывалый, продолжать творение Божье». Человек творит мир, сам выбирает свою судьбу и тем самым создает мир. По мнению Бердяева культ святости в христианстве должен быть дополнен культом гениальности, ибо именно гений - это тот, кто отмечен Богом, наделен высшей способностью к творчеству, это тот, кто создает культуру. Действительно, если подумать, то подлинно великие произведения искусства, научные открытия и т.д. создавались людьми высокими, ориентированными на служение людям и хорошо осознающими меру своей ответственности. Когда А.С. Пушкин говорит, что он «Памятник воздвиг себе нерукотворный», он хорошо понимает значение своего творчества. Широко известен факт, что Нильс Бор, узнав какие последствия может иметь его открытие (создание атомной бомбы), глубоко переживал, сожалея о нем. Эти примеры можно продолжать, они все только подтвердят, что философия Н.А. Бердяева имеет глубокие основания в жизни и культуре и сама по себе является величайшим достижением культуры серебряного века России.

2. Идеи Бердяева о демократии и тоталитаризме

При своем возникновении в середине прошлого века учение К. Маркса обладало большой притягательной силой. Оно вобрало в себя много справедливого в оценках общественного уклада своей эпохи, подвергло критике пороки капитализма и несуразности зарождающегося индустриального общества. Однако марксизм как целостная теория общественно-исторического процесса и революционного действия на Западе претерпел существенную ревизию и вылился в XX в. в различного рода реформистские социал-демократические доктрины.

Другая судьба ждала марксизм в России, где на его базе вырос русский большевизм, где он материализовался в революционных потрясениях, в катаклизмах строительства социализма, в практике тоталитарного режима и перестройки, приведших теорию марксизма и идею коммунизма к кризису.

Почему «призрак коммунизма», долго бродивший по Европе, остановил свой выбор на России? Почему в широких кругах российской интеллигенции марксизм первоначально утверждался вполне добровольно, а затем «по привычке»?

В западной историографии преобладают две версии объяснения этого феномена. Согласно одной из них в России «прижился» не марксизм, а его ленинская интерпретация, сохранившая значительное идейное, и духовное родство с русским народничеством, прежде всего с его радикальной субъективно-революционаристской практикой. Сторонники другой версии благодатную почву для распространения марксизма видят в «особом складе души русского человека», в «ментальности русского народа», склонной к всякого рода мифам и утопиям.

В советской историографии господствовала официальная точка зрения на причины распространения марксизма в России. Согласно ей в России к началу 80-х гг. XIX в. утвердился капитализм. В социальной структуре общества произошли существенные формационные сдвиги: пролетариат оформился как класс капиталистического общества, что повлекло за собой коренное изменение соотношения сил в российском освободительном движении. Для того чтобы стать его гегемоном, пролетариату необходима была цельная революционная теория, которая бы не только адекватно объясняла ситуацию в стране и мире, но и обосновывала бы его задачи по завоеванию власти и освобождению всех трудящихся в новых условиях. Таким образом, развитие капитализма и возникновение рабочего движения, а также признание пролетариата силой, способной решать задачи демократической и социалистической революции, рассматривались в качестве объективных причин и субъективных предпосылок для распространения марксизма в России.

Специально вопросу о причинах распространения марксизма в Россини посвятил свои работы Н.А. Бердяев, который считал, что «первоначально марксизм на русской почве был крайней формой русского западничества», рассматривавшего социализм как результат экономической необходимости. В этом смысле возникновение русского марксизма являлось серьезным кризисом русской интеллигенции, прежде всего ее народнического миросозерцания.

Н.А. Бердяев полагал, что «душа» марксизма не в экономическом детерминизме, а в учении о мессианском призвании пролетариата, о грядущем совершенном обществе, в котором человек не будет уже зависеть от экономики, о мощи и победе человека над иррациональными силами природы и общества. В связи с этим «научный социализм», с одной стороны, стал предметом веры русских марксистов, а с другой, - наложился на мессианские идеи, содержащиеся в православии.

Н.А. Бердяев был великим патриотом России, прожившим большую часть жизни заграницей. Несмотря на это, его творчество принадлежит именно России, русской культуре, ибо нацелено на формирование русской духовности. Творчество Бердяева обогатило русскую философскую мысль новыми, оригинальными идеями, совершенно особенным видением мира. Его по праву можно причислить с тем «творцам», которые по его собственной мысли завершают начатое Богом дело творения мира.

Наиболее актуальным мне кажется сегодня знакомство всех мыслящих людей нашей страны с книгой Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма», которая, аккумулируя все главные философские идеи Николая Бердяева, дает блестящий теоретический анализ конкретной исторической ситуации России после 1917 года. Это чрезвычайно актуально, т.к. знание истории и поистине гениальная оценка исторических фактов, с которой мы встречаемся у Бердяева, может предостеречь от ошибок и непонимания. Именно поэтому хотелось бы остановиться на анализе именно этой книги, которая, с одной стороны, является выдающимся анализом истории России, а с другой - вносит существенный вклад в развитие такой отрасли философского знания как философия истории.

Именно любовью к России продиктовано стремление показать миру смысл и значение в то время господствовавших в России идей и выстроенной на их основе идеологии, которая была положена в основу политики геноцида правительства по отношению к своему собственному народу. Глубинные корни российской псевдокоммунистической идеологии Н.А. Бердяев вскрывает в книге «Истоки и смысл русского коммунизма».

Книга была задумана Бердяевым в 1933 году и вызвана появлением в западной печати - главным образом в Америке и в Англии - статей и книг иностранных авторов, искажавших историю идейной и религиозной борьбы в России в революционную эпоху и даже пытающихся защитить материалистическую идеологию коммунизма с христианской точки зрения. Этим объясняется то, что книга эта, обращенная к западному читателю, была издана на иностранных языках, сначала на английском, в 1937 году, потом на немецком, французском, итальянском и голландском. Русский читатель имел возможность познакомится с ней только в 1989 году, когда она впервые была издана в России.

Книга «Истоки и смысл русского коммунизма» - произведение в известной мере итоговое. Она обобщила социально-философские поиски автора, его размышления над путями русской и всемирной истории ХХ века и была подготовлена всей его предшествующей эволюцией.

Результатом размышлений Н.А. Бердяева о судьбах России стал вывод о неслучайности русской революции и укорененности ее идей и социальной практики в русском национальном сознании и традиционной системе управления государства Российского; ее подготовленности всей предшествующей историей развития государственности и идеологии.

«Истоки и смысл русского коммунизма» - это своеобразная философия русской истории, рассматривающая определенное политическое явление - русскую революцию - и стремящееся к осознанию ее смысла через специфику русских идейных, религиозных, политических, культурных традиций и вообще «русской души» (данное понятие у Бердяева по существу тождественно понятию русского религиозного типа).

В настоящее время ученые пытаются осмыслить российскую историю как непрерывный социокультурный процесс. Поэтому при объяснении феномена распространения марксизма на русской почве можно исходить и из специфики цивилизационного развития. России, которая определяется государственностью как доминантной формой социальной интеграции, мобилизационным типом развития и особенностями русского культурного архетипа.

Специфика исторического развития России была в значительной степени обусловлена своеобразием сложившегося в ней «вотчинного государства». Московские князья, русские цари, а затем и советские правители, обладавшие огромной властью и престижем, были убеждены, что страна является их «собственностью», ибо строится она и создается по их повелению. Такое убеждение предполагало также, что все живущие в России - подданные, слуги, находящиеся в прямой и безусловной зависимости от государства, и поэтому не имеющие права претендовать ни на собственность в европейском смысле слова, ни на какие-либо неотъемлемые личные «права».

Для России характерен был мобилизационный путь развития, который осуществляется за счет сознательного и «насильственного» вмешательства государства в механизмы функционирования общества и систематического обращения к чрезвычайным мерам для достижения экстраординарных целей, представляющих собой выраженные в крайних формах условия выживания общества и его институтов.

Поэтому одной из особенностей мобилизационного развития России было доминирование политических факторов и, как следствие, гипертрофированная роль государства в лице центральной власти. Это нашло выражение в том, что правительство, ставя определенные цели и решая проблемы развития, постоянно брало инициативу на себя; систематически используя при этом различные меры принуждения, опеки, контроля и прочих регламентации.

Другая особенность состояла, в том, что особая роль внешних факторов вынуждала правительство выбирать такие цели развития, которые постоянно опережали социально-экономические возможности страны. Поскольку эти цели не вырастали органическим образом из внутренних тенденций ее развития, то государство, действуя в рамках старых общественно-экономических укладов, для достижения прогрессивных результатов прибегало в институциональной сфере к политике «насаждения сверху» и к методам форсированного развития экономического и военного потенциала.

Все это также вполне согласовывалось с марксистской доктриной, предполагавшей возможность строительства нового общества по заранее разработанным проектам и социальным технологиям.

Марксизм органически вписывался в «горизонт» культурных ожиданий русского человека, основу культурного архетипа которого составляло православие.

В православии очень сильно выражена эсхатологическая сторона христианства. Поэтому русский человек, четко различая добро и зло, никогда не удовлетворяясь настоящим и не переставая искать совершенное добро, хочет действовать всегда во имя чего-то абсолютного. Устремлённость в будущее, постоянный поиск лучшего общественного устройства как способ социального прогресса, неукротимая вера в возможность его достижения постоянно доминируют в культуре русского человека. Вместе с тем вечный поиск идеального общественного устройства, постоянное конструирование идеального общественного человека является благодатной основой возникновения различного рода социальных утопий.

Наличие в православном культурном архетипе преклонения перед книжным авторитетом сочеталось с прагматическим подходом к разного рода философским концепциям, в особенности к социальным доктринам: определенная теория обычно интересовала русского человека постольку, поскольку необходимым и возможным было ее практическое воплощение в жизнь.

В культурном русском архетипе устойчивым является негативное отношение к частной собственности. Марксизм в России распространялся интеллигенцией, в которой можно выделить два слоя. Это - «западническая» интеллигенция, считавшая служение России гражданской обязанностью, которая использовала марксизм для апологии развития капитализма в России, и поэтому марксизм в такой интерпретации не находил отклика в сознании и культурном архетипе русского народа. Другая интеллигенция, «почвенническая», высшей добродетелью считавшая служение народу, наоборот, использовала марксизм для тотальной критики как частной собственности вообще, так и политического режима в России, что вполне соответствовало ожиданиям «безмолвствующего большинства».

Социоцентристское общество, сложившееся в России, обусловило доминирование в нем человеческого устремления «быть как все», способом реализации которого стала самоидентификация через посредство «ведущих», общепризнанных ценностей. Так, в период великой маргинализации основной массы населения России - крестьянства, - связанной с индустриализацией, урбанизацией и строительством социализма, базой такой самоидентификации становились передовые пролетарские ценности, активно культивируемые коммунистической партией, а референтной группой для маргиналов оказался рабочий класс как ведущий класс советского общества. Такая форма самоидентификации как способ приобщения к передовому, исторически фундаментальному, хотя и была замешана на прогрессистских иллюзиях и утопиях, порождала не только чувства социальной сплоченности, солидарности, защищенности и, следовательно, комфорта, но и приобщения к великому, к мессианской исключительности.

Обширность территорий требовала огромного государственного аппарата власти и активного контроля им всех сфер жизни общества, и прежде всего в области хозяйственных отношений, при минимальной эффективности обратной связи со стороны общества. Огромная роль государства, его постоянное вмешательство в приватную сферу социальных отношений сдерживало формирование в России гражданского общества и формировало особый тип авторитарно-этатистского сознания.

Авторитарное общественное начало всегда, даже в самых мягких его формах, подавляло, подчиняло себе личность, подрывало ее способность к самостоятельности, приучало к духовному и практическому иждивенчеству. Склонность воспринимать на веру самые простые решения, привычка к догме для такого сознания более приемлемы, чем расчет и доказательства.

Давно замечено, что общественная мысль, менталитет той или иной социальной общности заимствует только те элементы чужих идей, к восприятию которых эта общность уже подготовлена собственным ходом развития. Кроме того, существует некий горизонт культурных ожиданий, благодаря которым человек с радостью открывает в чужих идеях те стороны, которые отвечают его чаяниям, игнорируя при этом другие, не менее важные для самих идей.

В силу этого русская версия марксизма по своему трансцендентному содержанию оказалась особенно близкой по отношению не только к вестернизаторским иллюзиям космополитического слоя русской интеллигенции, но и - авторитарно-этатистскому сознанию безмолвствующего большинства. Русский культурный архетип в начале ХХ столетия был готов к встрече с марксизмом, ожидал получить от него такие ценности, которые, не противореча сложившейся национальной психологии и освященным традицией обычаям, удовлетворяли назревшие социальные потребности русского народа.

Марксизм «прижился» в России еще и потому, что уже в советское время он в процессе экономической модернизации функционально выполнял ту роль, какую на Западе, играла, в свое время протестантская этика.

Коммунистическая Россия была первой незападной страной, признавшей возможность полного отделения сферы промышленного производства от западной культуры, заменяя ее эффективной социальной идеологией. Русский национал-большевизм, объявив себя единственной марксистской ортодоксией, предполагал, что теория и практика марксизма могут быть выражены в понятиях только русского опыта.

Таким образом, марксизм, обусловивший приоритет России в социальной революции, вновь дал ей возможность заявить о своей уникальной судьбе, возродив идею, которая корнями уходит в русскую культурную традицию. Послереволюционная Россия в этом плане представляла собой парадоксальную картину общества, которое получило иностранную идеологию, чтобы использовать ее как движущую силу в проведении политики культурной самодостаточности.

Замысел Бердяева, очевидно, состоял в том, чтобы снять крайности западничества и славянофильства в новом теоретическом синтезе. В «Итогах...» прослеживается некоторая ориентализация в оценке русской народной жизни. В частности, русский коммунизм рассматривается как коммунизм восточный. В то же время, русская история рассматривается в контексте европейской истории, развернутой во времени целостности, формируемой совместным участием в ней всех населяющих континент народов. Однако России принадлежит особая роль в общеевропейском историческом процессе. Следуя В. Соловьеву, Бердяев пропагандирует мессианский смысл русской истории и божественное предназначение русского народа.

марксизм коллективизация совесть личность

3. «Коллективизация совести» и свобода личности по Бердяеву

Бердяев предвидел и предсказал действие одного из самых опасных, самых коварных механизмов, посредством которых эта бесовщина (коммунизм) утверждалась в России. Он пророчески предсказал коллективизацию совести.

Всю жизнь Бердяев стоял на позициях индивидуализма. В «Самопознании» он так подытожил собственную философскую эволюцию: «Я углубил свой персонализм, идею центрального и верховного значения личности». Человеческая личность как тайна мира, как микрокосм всегда была в фокусе его философского внимания. Быть может, наиболее отчетливо это проявилось в том, что столь существенная для любой религиозной философии проблема теодицеи у него перерастает в проблему антроподицеи и вопрос «Почему Бог допускает страдания человека?» естественно сливается с вопросом «Для чего есть человек, чем оправдано его существование?». Начинал Бердяев свою деятельность как революционер, утопически (подобно Достоевскому) исповедующий социалистический идеал. Как известно, на некоторое время он сблизился с марксизмом, который импонировал ему «высоким культурным уровнем». Каким-то образом ему удавалось совмещать свой изначальный индивидуализм с марксистским классовым коллективизмом. Но пройдет совсем немного времени, и Бердяев напишет: «В пролетарском «Я» может быть вписан Христос, если оно преодолевает свою «пролетарскость», как и в буржуазном «Я» может быть вписан Христос, если оно преодолевает свою «буржуазность». «Пролетарскость» и «буржуазность» друг друга стоят, это две стороны одного и того же духовного распада».

Нет смысла задаваться вопросом, был ли большевизм худшим из возможных вариантов практической интерпретации и реализации марксистских идей. Но по справедливости должна быть отмечена удивительная чуткость Бердяева, который быстро понял его опасность, осознал и отчетливо сформулировал то, что делало лично для него невозможным дальнейший союз с русскими марксистами: «Я антиколлективист, потому что не допускаю экстериоризации личной совести, ее перенесения на коллектив». С той же прозорливостью он зафиксировал зарождение нового антропологического типа, указав ряд его примечательных внешних черт. Внутренним же содержанием этого губительного для русской истории процесса и была коллективизация совести, ее подчинение интересам класса, партии, народа. «Личная совесть у них (большевиков) парализована, - писал Бердяев, - и заменена коллективной». С этой точки зрения чрезвычайно любопытны биографические замечания Бердяева, основанные на личном общении с некоторыми известными деятелями культуры, связавшими судьбу с большевиками: «Тогда в Кремле еще были представители старой русской интеллигенции Каменев, Луначарский, Бухарин, Рязанов, и их отношение к представителям интеллигенции, к писателям и ученым, не примкнувшим к коммунистам, было иным, чем у чекистов, у них было чувство стыдливости и неловкости в отношении к утесняемой интеллектуальной России». Хватило двух десятилетий, чтобы новый антропологический тип почти полностью вытеснил тех, у кого еще сохранялось подобие личной совести.

Проблема совести не случайно стала одним из главных пунктов отвержения Бердяевым большевизма. Историософская концепция, тяготеющая к жесткому детерминизму, легко обходится без совести - этого феномена человеческой духовности, оттесняй его куда-то на периферию своих построений, чаще всего в область пустой политической риторики. Печально знаменитая фраза (печально - теперь, ранее же - триумфально), включающая совесть - наряду с «умом и честью» - в коллективную характеристику политической партии, есть не только крайнее, но и логически закономерное выражение такого подхода к человеческой личности. Для Бердяева же совесть - главная составляющая души, она есть «глубина личности, где человек соприкасается с Богом». (Здесь нельзя не привести удивительно глубокие и созвучные высказываниям Бердяева слова В. Франкла, назвавшего совесть «подсознательным Богом» и «органом поисков смысла»). В понимании Бердяева совесть как точка соприкосновения с Богом наделена надвременной и сверхлогической природой, она представляет собой тот интуитивно ощущаемый «подсказчик добра», который и делает человека способным переходить от «первой свободы» ко «второй».

Совесть примечательна и тем, что в ней нередко на весах добра и зла «взвешиваются» личное и коллективное. И при всей своей индивидуальной крошечности совесть обладает удивительной резистентной силой, она способна противостоять любым массовым движениям, если они не удовлетворяют ее внутренним критериям. Поэтому она нередко становится помехой для различных «великих свершений», вызывая раздражение политических вождей (за что один из них, как известно, и назвал ее химерой). Здесь кстати будет заметить, что экзистенциальная общезначимость столкновений между личной совестью и коллективом в так называемых морально-конфликтных ситуациях - вообще одна из центральных тем современной антропологии. В свое время польский шестидесятник А. Шафф писал о неизбежности коллизий между совестью индивида и партийной дисциплиной. И хотя это говорилось безотносительно к какой-либо конкретной политической партии и сопровождалось непременными реверансами в адрес марксизма, эзопов язык не уберег автора от соответствующих оргвыводов (к тому времени, впрочем, уже не столь страшных).

Рассматривая генезис тоталитарных политических режимов, в качестве детерминанты их исторического становления обычно называют массовый террор, вызывающий закономерную реакцию массового же страха. Это, конечно, правильно. Но следует иметь в виду, что террор и страх суть лишь средства внешнего воздействия на личность, не проникающие в глубину ее внутреннего мира. В этом смысле они уступают идеологии - оружию куда более надежному. Чтобы превратить человека в послушный винтик, недостаточно его запугать, нужно подавить его совесть. К этому следует добавить, что экстериоризация совести, о которой говорит Бердяев, в каком-то смысле удобна для ее носителя. Экстериоризация совести сходна с другими биологически защитными реакциями индивида: человек уклоняется от мучительного нравственного выбора, перекладывая его на коллектив. Тем самым как бы устраняется, отодвигается на задний план тот крошечный плацдармик души, на котором постоянно сражаются темные и светлые силы. Поэтому экстериоризация совести может осуществляться спонтанно, стихийно, по принципу «буду, как все».

Тоталитарные режимы используют стремление человека к душевному комфорту, но не ограничиваются естественной экстериоризацией совести. Она перерастает в массовую коллективизацию там и тогда, где и когда этот процесс организованно внедряется и контролируется могущественными политическими силами. Здесь вновь вступает в действие трагическая диалектика свободы и несвободы, о которой с горечью писал Бердяев: «Люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя». Несвобода не обязательно обитает за тюремной решеткой или лагерной проволокой, она приобретает респектабельные и пользующиеся массовой поддержкой формы подлинной демократии, истинного гуманизма и т.п. Прав был А. Камю, называвший тоталитарные режимы XX века «загонами для рабов, осененными знаменем свободы». История теоретического обоснования несвободы в нашей стране весьма поучительна. Задолго до гибридов лысенковской агрономии был выведен нравственно-административный гибрид свободы и несвободы, маркированный термином «сознательная дисциплина». (Главная цель его массового распространения и не скрывалась:

«Только сознательная дисциплина может быть действительно железной дисциплиной»). Семантические элементы, образующие это словосочетание, в действительности несочетаемы. Принимая какое-либо решение, человек может либо бездумно подчиниться неким установкам, либо взвешивать их на весах добра и зла, оценивая критериями личной совести, а значит, допускать возможность их невыполнения. В первом случае он, безусловно, дисциплинирован, но о сознательном выборе здесь нет и речи. Вторая же ситуация чревата возможностью отказа от дисциплины, не говоря уж о столь удобной для кого-то ее «железности». Феномен «сознательной дисциплины» - одна из респектабилизированных ипостасей коллективной совести.

Только стремлением коллективизировать совесть как можно большего числа людей и при этом с наибольшей надежностью можно объяснить беспрецедентные в политической истории размеры партии нового типа. Они приближались к двадцатимиллионной отметке. Художественная литература и особенно киноискусство немало потрудились над созданием идеализированного образа коммуниста 20-30-х годов, посвятив этому множество работ - от примитивных поделок типа какого-нибудь «Партийного билета» до эстетически добротного «Коммуниста» по отличному сценарию Е. Габриловича. Между тем нет никаких сомнений, что процесс роста партийных рядов стимулировался искусственно.

Нужно подчеркнуть при этом, что коллективизация совести индивида осуществлялась при его участии - сознательно, добровольно, свободно, как бы на основе ее самоподавления, в чем и состоит глубинная сущность этого коварного социального феномена. Главный из описанных Достоевским «бесов» Петр Верховенский мечтал о той степени подчинения индивида коллективу (а стало быть, прежде всего его вождям), когда вступает в действие удивительная сила - «стыд собственного мнения». Бердяев метафизически анатомировал этот социально-психологический процесс на уровне, адекватном его художественному открытию великим писателем.

Исходная посылка всех рассуждений Бердяева - специфическая двойственность «русской души», противоречиво сочетающей в себе восточный и западный элементы, а так же православный аскетизм со стихийно-природным началом. Из данного базисного противоречия он выводит сущностные конфликты русской истории, кажущиеся ему характерными для нее метания между крайностями. Русский народ, не раз повторяет в своих книгах Бердяев, можно охарактеризовать лишь в полярных противоположностях: он с одинаковым основанием может считаться и государственно-деспотическим и анархически свободолюбивым, склонным к национальному самомнению и более всех способным к всечеловечности, жестоким и вместе с тем способным к доходящему до болезненности состраданию. Антиномичность русской души усугубляется тем, что в своих устремлениях она не знает ограничений. В этом отношении «пейзаж души» русского человека напоминает пейзаж земли, на которой она формировалась: та же необъятность, отсутствие каких-либо пределов, устремленность в бесконечное. Этот природно-языческий элемент стал отличительной чертой, особенностью русского человека, православному в своей основе, такие черты, как приверженность к определенной идее, готовность нести во имя нее страдание и жертвы, напряженный максимализм, тяготение к вечности, иному миру. Эти духовные качества, утрачивая непосредственную связь, со своим религиозным источником и приобретая иное содержание, стали воплощаться в различных общественных теориях и движениях, в том числе, и в русском коммунизме⁷ Бердяев Н.А. Мутные лики // Философские науки. - Канон +, 2008. - С. 215.

Характеризуя духовный склад русского народа, Бердяев опровергает расхожие на западе легенды о его варварстве и косности. Он напоминает западному читателю и о культуре киевской Руси, стоявшей выше современной ей культуре западной Европы, и о замечательном русском зодчестве, и о величии классической русской литературы, и об оригинальности русской религиозно-философской мысли, и о коллективном гении закрепощенных, неграмотных крестьянских масс, создавших самобытную народную культуру, основанную на православии.

Вместе с тем, русская духовность, по его мнению, чужда западному просвещению. Западные и восточные элементы в русской культуре существуют как бы порознь и противостоять друг другу. Западное просвещение, перенесенное на русскую почву петровской реформой, сконцентрировалось в узком слое дворянства и интеллигенции. Усвоив западные знания, этот слой оторвался от народа, продолжавшего жить своими традициями, стал для него «чужой расой». Но и само «образованное общество» восприняло иноземные влияния поверхностно. Они не смогли совершенно преодолеть русского человека, а лишь породили в его сознании и делах напряженные коллизии: созданная Петром империя разрасталась, сделалась обширнейшим государством в мире, но ее единство не носило духовного характера. Наоборот, оно порождало и воспроизводило разрозненную духовность. Поэтому, утверждает Бердяев, при всем своем внешнем величии русское государство XIX века было противоречивым и нездоровым. В сердцевине его был заложен конфликт между исконной русской идеей гармонично устроенного православного государства и заимствованной у немцев идеи империи, самым ярким воплощением которой был прусский офицер на троне - Николай I. Носителем противостоящих империи начал стала, прежде всего, интеллигенция, оказавшаяся в хронической оппозиции к власти. Разрешением этого конфликта - разрешением болезненным, но по-своему закономерным, и стала, по Бердяеву, русская революция8.

В рассуждениях Н. Бердяева о русской душе проявилась наблюдательность, и понимание национального характера. В них нашли свое продолжение старые споры славянофилов и западников. В этих спорах он занял достаточно оригинальную позицию. В противовес односторонне западнической точке зрения, рассматривавшей все не похожие на Европу элементы русской жизни как признак ее отсталости, философ утверждает духовно-историческую самобытность России. Русский народ не догоняет запада, а идет своим собственным путем. Вместе с тем, Бердяев не принимает и традиционного славянофильства, и в отличие от него считает, что в русской истории невозможно найти гармоничного внутреннего единства. Не соглашается он и со славянофильским тезисом о негосударственной сущности русского народа. В соответствии со своей концепцией противоречивой природы русской души, Бердяев развивает иной тезис: в русском сознании уживаются и приверженность государственному могуществу, и идеал свободы. Столкновение инстинкта государственности с инстинктом вольнолюбия и правдолюбия исторически выразилось в постоянном чередовании разрушительных бунтов вольницы с периодами усиления власти, сдерживавшей эту вольницу железной рукой.

Замысел Бердяева, очевидно, состоял в том, чтобы снять крайности западничества и славянофильства в новом теоретическом синтезе.

В «Итогах...» прослеживается некоторая ориентализация в оценке русской народной жизни. В частности, «русский коммунизм» рассматривается как коммунизм восточный. В то же время, русская история рассматривается в контексте европейской истории, развернутой во времени целостности, формируемой совместным участием в ней всех населяющих континент народов. Однако России принадлежит особая роль в общеевропейском историческом процессе. Следуя В. Соловьеву, Бердяев пропагандирует мессианский смысл русской истории и божественное предназначение русского народа.

Заключение

Писать о Бердяеве сложно - этому препятствует ряд обстоятельств. Прежде всего, философия - в той ее ипостаси, которую принято называть метафизикой, - вообще не поддается столь строгим оценкам, как, например, социология, достигшая в своих построениях достаточно высокого уровня точности. Философия и сегодня по старинке оперирует множеством размытых понятий, прибегает к сложным смысловым ассоциациям, изобилует аналогиями и литературными тропами. На эту родовую особенность философии накладывается специфика творчества самого Бердяева - необычно широкий диапазон затрагиваемых проблем и резко выраженная индивидуальность стиля, в котором соперничают друг с другом философ и публицист, мыслитель и художник. Проза Бердяева - яркая, нервная, временами почти безабзацная, с множеством повторов, с возвратом к сказанному - способна и волновать, и раздражать. Надо учесть также необычайную плодовитость Бердяева; по словам Н. Полторацкого, «для Бердяева писание было как бы физиологической потребностью». (До сих пор нет сколько-нибудь полной библиографии его публикаций, не говоря уже о рукописном наследии) Это объясняет, почему оценки творчества Бердяева в историко-философских исследованиях далеко неоднозначны. Признание его заслуг перед отечественной и мировой философией сопрягается с укорами по поводу того, что он был «пленником» многообразных страстей и иррациональных движений.

Но нередко бывает так, что адекватная оценка достижений того или иного мыслителя становится уделом не современников, а потомков. Философия в чем-то подобна художественной литературе, где действительные прозрения художника высвечиваются временем, историей. (Так, почти безвестный при жизни Ф. Кафка стал одним из признанных пророков, предсказавших тупую бессмыслицу, бетонный абсурдизм тоталитарных режимов XX века) И не случайно, вернувшись своими книгами и статьями в конце минувшего десятилетия на родину, Бердяев стал одним из наиболее читаемых и почитаемых авторов из числа русских изгнанников. Судьба Бердяева чем-то напоминает судьбу гонимого большевиками Достоевского. Художественное пророчество «бесовщины» Достоевским сравнимо с тем метафизическим предвидением социальных коллизий, которое обнаруживает современный читатель в книгах Бердяева. Переживаемое сегодняшней Россией «смутное время» высветило ряд проблем, в яркости постановки которых и в поисках их возможных решений Бердяев вряд ли имеет равных.

Список использованной литературы

1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - АСТ, 2008. - 208 с.

2. Бердяев Н.А. Мутные лики // Философские науки. - Канон+, 2008. - 312 с.

3. Бердяев Н.А. О назначении человека. - М., 2009. - Космос. - 182 с.

4. Евлампиев И.И. История русской философии. - М., 2007. - 201 с.

5. Замалеев А.Ф., Осипов И.Д. Русская политология: обзор основных направлений / СПб.: 2010. - 448 с.

6. История России в вопросах и ответах. Курс лекций / Сост. С.А. Кислицын. - Ростов-на-Дону, 2010. - 102 с.

Размещено на Allbest.ru