Административные и экономические реформы при Ришелье

Размещено на http://www.allbest.ru/

Арман-Жан дю Плесси де Ришелье, прозванный впоследствии "Красным кардиналом" (l'Eminence Rouge), родился 9 сентября 1585 года в Париже или в замке Ришелье в провинции Пуату в обедневшей дворянской семье. Его отец, Франсуа дю Плесси, был главным прево - судебным чиновником Франции при Генрихе III, а мать, Сюзанна де ла Порт, происходила из семьи адвоката Парижского парламента. Арман-Жан был младшим сыном в семье. Когда Жану было всего пять лет, отец умер, оставив жену одну с пятерыми детьми, полуразрушенным поместьем и немалыми долгами. Тяжелые годы детства сказались на характере Жана, поскольку всю последующую жизнь он стремился восстановить утраченную честь семьи и иметь много денег, окружить себя роскошью, которой был лишен в детстве. С детства Арман-Жан - болезненный и тихий мальчик, предпочитал книги играм с друзьями.

ришелье гугенот завещание война

Административные и экономические реформы при Ришелье

Стремясь к укреплению суверенитета королевской власти в области внутренней и внешней политики и финансов, Ришелье инициировал кодификацию французских законов ("кодекс Мишо", 1629), провел ряд административных реформ (учреждение в провинциях должностей интендантов, назначаемых королем), боролся с привилегиями парламентов и знати (запрещение дуэлей, разрушение укрепленных дворянских замков), реорганизовал почтовую службу. Он активизировал строительство флота, что усилило военные позиции Франции на море и способствовало развитию внешнеторговых компаний и колониальной экспансии. Ришелье разрабатывал проекты финансово-экономического оздоровления страны в духе меркантилизма, однако внутренние и внешние войны не позволили реализовать их. Вынужденные займы вели к усилению налогового гнета, что, в свою очередь, вызывало мятежи и крестьянские бунты (восстание "кроканов" 1636-1637 годов), которые жестоко подавлялись.

Что касается экономики, Ришелье практически ничего в ней не понимал. Он объявлял войны, не задумываясь о снабжении армии, и предпочитал решать проблемы по мере их поступления. Кардинал следовал доктрине Антуана де Монткристьена и настаивал на независимости рынка. При этом он делал упор на производство товаров на экспорт и препятствовал импорту предметов роскоши. В сфере его экономических интересов было стекло, шелк, сахар. Ришелье ратовал за строительство каналов и расширение внешней торговли, причем сам часто становился совладельцем международных компаний. Именно тогда началась французская колонизация Канады, Западной Западной Индии, Марокко и Персии.

Подавление гугенотов-протестантов при Ришелье

Другим важным источником оппозиции, сокрушенным Ришелье со свойственной ему решительностью, являлось гугенотское (протестантское) меньшинство. Примирительный Нантский эдикт Генриха IV от 1598 года гарантировал гугенотам полную свободу совести и относительную свободу богослужения. Он оставлял за ними большое число укрепленных городов - в основном на юге и юго-западе Франции. Ришелье усматривал в этой полунезависимости угрозу государству, особенно во время войны. Гугеноты представляли собой государство в государстве, они имели сильных сторонников в городах и мощный военный потенциал. Кардинал предпочитал не доводить ситуацию до кризиса, однако фанатизм гугенотов подогревался Англией, вечной соперницей Франции. Участие, принятое гугенотами в 1627 году в нападении англичан с моря на побережье Франции, послужило для правительства сигналом к началу действий. К январю 1628 году была осаждена крепость Ла-Рошель - опорный пункт протестантов на берегу Бискайского залива.   Ришелье взял на себя личное руководство кампанией, и в октябре непокорный город капитулировал после того, как около 15 тысяч его жителей умерли от голода. В 1629 году Ришелье завершил религиозную войну великодушным примирением - мирным соглашением в Але, в соответствии с которым король признавал за своими подданными-протестантами все права, гарантированные им в 1598 году, за исключением права иметь крепости. Правда, гугеноты лишались политических и военных привилегий. Но дарованная им свобода отправления культа и судебные гарантии положили конец религиозным войнам во Франции и не дали повода для разногласий с союзниками-протестантами за пределами страны. Гугеноты-протестанты проживали во Франции как официально признанное меньшинство до 1685 году, но после взятия Ла-Рошели их способность противостоять короне была подорвана.

ЭВОКАЦИЯ -- (лат., от vocare звать). Вызывание, вызов; напр., вызов должника, воина на вторичную службу. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н.

Политическое завещание кардинала герцога де Ришелье французскому королю

Написано в период с 1637 по 1642 год, впервые опубликовано в 1688 году в Амстердаме. Источник данной электронной версии: Андреев А. Р. Гений Франции, или Жизнь кардинала Ришелье. Документальное историческое исследование. Политическое завещание Ришелье. М., 1999. Печатается с сокращениями по изданию Московского университета 1766 года.

Всемилостивейший Государь!

Сие писание будет на свете под титулом моего политического завещания; понеже оно писано с тем, чтоб по смерти моей годно было для порядков и правления государства Вашего, ежели оное Ваше Величество за достойное почесть изволите. Ибо оно содержит мои последние желания до сего касающиеся, и оставляя Вам его, поручаю Вашему Величеству все, что могу наилучше завещать Вам, когда угодно будет Богу позвать меня от жития сего.

Ежели тень моя, которая в сих записках явится, возможет по смерти моей несколько способствовать в учреждение сего великого государства, в правлении которого изволили Вы меня учинить участником свыше моего достоинства, то я почту себя счастливым.

Сие писание учинено будет по рассуждению верных свидетелей истории Вашего времени, с такой искренностью, что всему свету подаст причину верить, что данные от меня советы Вашему Величеству не имеют другого основания, кроме пользы государства и преимущества особы Вашей, которой вечно пребуду.

Нижайший, вернейший, покорнейший, усерднейший подданный и слуга

Арман дю Плесси.

Часть I.

Когда Вы, Ваше Величество, вознамерились дать мне вдруг доступ в советы Ваши и великое участие в ведении Ваших дел, то я могу сказать по истине, что гугеноты разделяли государство с Вашим Величеством, что вельможи вели себя, как если бы они не были Вашими подданными, а наиболее могущественные губернаторы провинций вели себя так, как будто они были государями в чинах своих.

Я могу сказать, что худой пример тех и других так был предосудителен королевству, что самые порядочные люди их невоздержанием соблазнялись. Могуж сказать, что всяк достоинство свое измерял своею наглостью. Я могу еше сказать, что иностранные союзы находились в пренебрежениями: интересы частные предпочитались государственным; одним словом, достоинство Вашего Величества было столь унижено и столь отличалось от того, каким бы оно должно было быть, по вине тех, кто имел тогда главное управление

Вашими делами, что почти невозможно было признать его.

Уже нельзя было сносить более поступки тех, коим Ваше Величество правление своего государства вверили, не потеряя всего; с другой же стороны невозможно переменить всего вдруг, не наруша законов мудрости, которые не дозволяют переходить от одного до другого края, миновав середину.

Плохое состояние Ваших дел, казалось, побудит Вас к опрометчивым решениям без выбора времени и средств; однако необходимо было выбрать и то и другое, чтобы извлечь пользу из перемены, которой требовала от Вашего благоразумия необходимость.

Лучшие умы не думали, что можно без крушения обойти все подводные камни, которые появились в столь мало надежное время; двор был полон людей, которые уже порицали безрассудство тех, кто желал взяться за это; и так как все знали, что государи легко приписывают тем, кто находится при них, плохие успехи дел, относительно которых они получили хорошие советы, то столь немного людей надеялось на хороший исход перемены, которую, как объявили, я хотел произвести, что многие считали мое падение обеспеченным ранее, чем Ваше Величество возвысили меня.

Я Вам обещал употребить все свое искусство и всю власть, которую мне дать изволили на истребление гугенотского общества, на сражение гордости знатных вельмож, на приведение в должность всех Ваших подданных и на возвышение Вашего имени в чужих народах на такую степень, на какой ему быть надлежит.

И такие успехи, кои следовали за добрыми намерениями, которые Бог дать мне изволил для приведения в порядок сего государства, оправдают в будущие времена твердость мою, с которою я постоянно производил мое предприятие.

Я говорю, что дворянство надо рассматривать, как один из главнейших нервов государства, могущий много способствовать его сохранению и упрочению. Оно в течение некоторого времени было столь унижено благодаря большому числу чиновников, которых ало., века создало в ущерб ему, что оно весьма нуждается в поддержке против посягательств этих людей. Богатство и спесь одних отягчают нужду других, богатых только храбростью, благодаря которой они свободно жертвуют жизнью государству, от которого чиновники получают содержание.

Происходящим из этого сословия свойственна обычная ошибка жестоко обращаться с народом, которому Бог, по-видимому, дал руки скорее для того, чтобы добывать пропитание, нежели для того, чтобы защищать свою жизнь.

Весьма важно прекратить подобный беспорядок обуздывающей строгостью, благодаря которой слабые Ваши подданные, даже будучи безоружными, имели бы под сенью Ваших законов столько же безопасности, как если бы в руках у них было оружие.

Хотя дворяне заслуживают того, чтобы с ними обращались хорошо, когда они поступают хорошо, но нужно быть и с ними строгим, если они пренебрегают тем, к чему обязывает их рождение. Я без всякого колебания говорю, что те, кто, отстав от доблести предков, уклоняются от того, чтобы служить короне шпагой и жизнью с постоянством т твердостью, коих требуют законы государства, заслуживают быть лишенными выгод своего происхождения и принужденными нести часть бремени народа.

Ввиду того, что честь для дворян должна быть дороже жизни, их следует карать скорее лишением первой, нежели последней.

Хотя же сведение учения необходимо обществу, однако ж то подлинно, что не всякого без разбору обучать должно.

И какое тело человеческое, есть ли бы имело глаза на всех частях своих, было б безобразно, так и государство было бы такое же, ежели б все жители оного были ученые, ибо в нем столь же бы мало было послушания, сколько много гордости и тщеславия.

Обхождение с науками прогнало б обхождение с торговлею, которая богатит государство, погубило бы земледелие, истинную питательницу народов, и в малое время опустошило бы сад солдатства, который возрастает больше в суровости невежества, нежели в мягкости учения книжного; наконец, наполнило бы Францию ябедниками, более удобными разорить целые домы горожан, и возмутить покой всенародный, нежели принести какое добро государству.

И ежели б книжное учение всякому уму без разбору дано было, то б было больше таких людей, кои б наделали сумнительств, нежели таких, кои б их решили; и многие б были способнее противиться истине, нежели защищать оную.

"В сем рассуждении политики хотят, чтоб в порядочном государстве было больше учителей художеств рукодельных, нежели учителей наук свободных, для обучения книжной мудрости.

Слабость существа человеческого требует во всех вещах равновесия, а в том и состоит основание истины.

Сколько опасно всякому уму без разбору определяться к наукам, столько ж желательно, чтоб добрые к оным привлечены были.

Все политики согласны, что ежели народ будет в достатке, то невозможно будет содержать его в границах его обязанностей. Они основываются на том, что, имея меньше знаний, чем другие сословия государства, несравненно лучше воспитанные и более образованные, народ едва ли оставался бы верен порядку, который ему предписывают разум и законы, если бы он не был до некоторой степени сдерживаемый нуждою.

Разум не позволяет освобождать его от каких бы то ни было тягот, ибо, теряя в таком случае знак своего подчинения, народ забыл бы о своей участи и, будучи освобожден от податей, вообразил бы, что он свободен и от повиновения.

Его, народ, должно употребить ослам, которые, привыкши к вьюкам, портятся от долговременного покоя больше, нежели от работы, но чтоб та работа была в меру, и бремя оных животных равно было их силе.

Еще я знаю, что многие государи потеряли государства свои и подданных от того, что не содержали сил, нужных к своему охранению, боясь отяготить народ свой, а некоторые подданные впали в рабство к своим неприятелям тем, что желали много вольности у своего природного государя, -- но есть некоторая мера, которой без погрешения преступить не можно.

Как нельзя считать хорошим государя, берущего от своих подданных больше, чем следует, так нельзя считать всегда наилучшим и того из них, который берет меньше, чем следует. Как у раненого человека сердце, ослабевает от потери крови, привлекает к себе на помощь кровь нижних частей организма лишь после того, как истощена большая часть крови верхних частей, так и в тяжелые времена государства монархи должны, поскольку это в их силах, воспользоваться благосостоянием богатых прежде, чем чрезмерно истощать бедняков.

В великих делах действия никогда не соответствовало точно данным повелениям.

Разумный Государь есть великое сокровище в государстве, как и искусный Совет, и согласие обоих бесценно, ибо от того то все государственное благополучие зависит.

По истине те государства суть благополучнейшие, в коих государи и советники мудры.

Часть II

Польза народная должна быть единым упражнением Государя и его советников, или по малой мере те и другие обязаны иметь их в столь особливом смотрении, чтоб они ее предпочитали всем собственным.

Невозможно понять того добра, которое Государь и определенные от него к делам его могут сделать, если они будут свято соблюдать сие правило, и не можно же изобразить зла, которое случается государству, когда собственные корысти предпочтены будут народной пользе, и когда оная установлена будет на особенной пользе.

Ничто столь не нужно в правлении государственном, как прозорливость; ибо ее способом можно легко предупредить многие бедствия, коих не можно избыть, разве с великим трудом, когда приключаются оные.

Как врач, который может предупреждать болезни, больше в почтении того, который только старается лечить их, так и министры государственные должны часто представлять, и напоминать своему государю, что гораздо нужнее рассуждать о будущем, нежели о настоящем, и что с болезьми обстоит равно, как с неприятелями государственными, противу коих лучше выступить навстречу, нежели наждав на себя, выгонять их после нашествия.

Те, кои иначе в том поступят, впадут в превеликие замешательства, на которые трудно будет сыскать после уврачевания.

Тот, кто предвидит издалече, не делает ничего безрассудно, потому что он о том заблаговременно надумается, да и трудно ошибиться, когда о чем наперед думаешь.

Надобно спать по львиному не затворяя глаза, а иметь их всегда отверсты, дабы предвидеть все злополучия, могущие приключиться, и напоминать себе, что как чахотка пульса в движение не приводит, хотя она и смертельна, так часто случается с государствами, что беды, кои неудобозрительны в своем начале, и о которых меньше помышляют, гораздо опаснее, и те то самые, кои наконец становятся наиважнейшими.

Королям весьма осторожными быть надобно в чинимых ими договорах, но когда уже оные сделаны, то должны они наблюдать их свято.

Столь много приключается бедствий от неспособности определенных к главным должностям и к важнейшим делам, что государи и участники управления дел их не могут довольно иметь тщания в том, чтоб каждый определен был к должностям, которые ему свойственны.

Кто способен служить государству в некоторых должностях, будет вреден оному в прочих.

Посол худого выбора для учинения великого договора может неведением своим принесть знатное предосуждение.

Полководец неспособный к таковому чину, может безвременно отважить все счастие своего государя и благополучие его государства.

Губернатор важной крепости, неимеющий свойств нужных к своей осторожности, может в один час так споспешествовать разорению всей державы, что едва ли целый век в состоянии будет исправить его прегрешения.

Смею сказать, что ежели б все определенные к делам государственным были тому достойны, то бы государства не токмо были, изъяты многих приключений, часто тревожащих покой их, но и наслаждались бы благоденствием несказанным.

Я весьма знаю, что очень трудно найти таких подданных, кои бы имели все качества, потребные к положенным на них должностям; но по малой мере надобно, чтоб они хотя главными из оных снабдены были, и когда из них не можно сыскать совершенных, однакож не мало удовольствия, ежели изберутся лучшие, кои найдутся в веке безплодном.

Ежели маска, которою большая часть людей покрывают свои лица, и есть ли ухищрения, кои они обыкновенно употребляют, дабы притвориться и укрыть свои пороки, делает, что в них ошибаются до такой степени, что будучи определенные в великие чины оказываются они столь же худыми, сколько они были наполнены добродетелями, когда их выбирали; то надобно вскоре исправлять сию ошибку, и хотя послабление может упустить какое малое недостоинство, однакож не должна она никогда допускать сносить лукавство весьма вредное государствам ради чьей нибудь особенной корысти.

В сем месте надлежит смело представлять государям, сколь много будут отвечать они пред Богом, когда дадут из сущей своей склонности великие чины к должности, кои не могут быть отправляемы посредственными умами без вреда государственного.

Государь, который хочет любим быть своими подданными, должен занять главные чины и первые начальства своей своей державы особами столь почтенными от всего света, чтоб могли находить причину его выбора в достоинстве.

Временщики тем наипаче опасны, что возвышенные счастием, редко употребляют рассудок; и понеже он несогласен с их намерениями, то он обыкновенно у них вовсе бессилен остановить стремление поступающих в предосуждение государству.

Многие государи погубили себя тем, что предпочли особенные свои угодности пользе народной.

Нет поветрия столь способного к разорению государства, как льстецы, клеветники и некоторые души, которые иного намерения не имеют, как токмо сочинять умыслы и сплетни при дворах их. Они так проворны в рассеянии своего яда разными неудобозримыми образами, что трудно от него защититься, есть ли в том великая предосторожность не принята будет. Едва я могу исчислить все беды, которым сии худые души были производцами во время царствования Вашего Величества; но я такую на них жестокую досаду имею за пользу государственную, что она принуждает меня сказать, что дожно быть немилосерду к таковым людям, дабы предупреждать подобные тем тревоги, которые в мое время случались.

Как худой воздух, заперт будучи в бауле, заражает часто дом моровою язвой, которая потом и по всему городу рассыплется, так и пронырства кабинетов наполняют часто дворы государей раздорами, которые наконец возмутят все государства.

Как благодеяние есть повод к любви, так могущество есть причиною страха, да и известно, что между всеми правилами, способными вращать государством, страх, основанный на почтении и на величании, имеет ту силу, которая принуждает каждого к исправлению его должности.

Государь должен быть силен славою, порядочным числом людей военных, непрестанно содержанных, знатным числом казны в кладовых своих, для поспешения в нечаянных случаях, которые часто постигают тогда, когда меньше об них думают; привлечением к себе сердец своих подданных.

Слава тем наипаче нужна государям, что тот, о котором доброе мнение носится, делает больше одним .своим именем, нежели неимеющие почтения своими войсками.

Государь должен быть силен крепостью границ своих. Надобно быть лишену рассудка, если не знать, коль важно великим государствам, чтобы границы их весьма укреплены были.

Сие дело тем наипаче нужное в сем королевстве, что хотя бы легкомыслие страны нашей учинило ее неспособною к великим завоеванием, однакож храбрость оныя учинит ее непобедимою в обороне, ежели в ней будут великие крепости, столь укрепленные и снабженные всякими вещьми, чтоб она могла показать свое мужество, не будучи подвержена сносить великих неспокойств, яко единых неприятелей, коих ей одолевать должно.

Граница, довольно укрепленная, способна лишить неприятелей хотения к предприятиям противу государства, или по крайней мере, остановить их набеги и стремление, если они столь смелы, что придут отверстою силою.

Самое сильнейшее государство в свете не может похвалиться, чтоб владело надежным покоем, если оно не в состоянии защитить себя во всякое время от внезапного нашествия и от нечаянного нападения.

Сей ради причины надобно, чтоб великое королевство имело всегда на содержании некоторое число военных людей, достаточное для предупреждения предприятий, которые зависть и ненависть учинить могут противу благосостояния его и великости.

И как часто приключаются беды воину, который не носит всегда своего оружия, так и государство, которое не всегда осторожно, и в состоянии защищаться от нечаянного нападения, много бояться должно.

Каждая страна имеет свои пороки, а самые умные народы суть те, которые тщаться достигнуть искусством того, чего природа не дала им.

Нет легче как давать правило доброй жизни, нет же тяжелее, как доводить до исполнения оных, а однако ж то дело не невозможное.

Нет общества, в котором бы не находилось гораздо больше худых людей, нежели добрых.

Порученное дело попечению многих людей тем безнадежнее, что каждый, на своего товарища полагается, и выборы, кои чинятся согласием общества, редко бывают на основании рассудка, потому что хотя и есть много в них людей разумных и добрых, однако число дураков и злых всегда больше.

Сила оружия требует не токмо чтоб Государь был крепок на сухом пути, но еще б был он многолюден и на море. Море есть могущество из всех наследств, которого все самодержавцы по большей части добиваются, а однако ж на оное права каждого меньше всех ясны.

Одним словом, древние права сего владычества суть сила, а не доказательство, надобно быть сильну, чтоб вступаться в сие наследство.

Никогда великому государству не должно до того доходить, чтобы сносить обиды, а быть в состоянии чинить наоборот отмщение:

Слово простое, однако ж правильное, что как государства умножают часто обширности свои войною, так и богатятся они обыкновенно в мирное время торговлею.

Казна есть сердце государства, да и воистину она есть Архимедово орудие, которое будучи укреплено твердо, дает способ ворочать всем светом.

Недостаточный Государь не может предпринять никакова славного дела.

Надобно, чтоб был размер между тем, что Государь берет с своих подданных, и тем, что они дать могут, не токмо без своего разорения, но и без знатного беспокойства.

Когда расходы неотменно нужные для содержания государства подлинны, то чем меньше брать с народа, тем лучше.

Чтоб не быть принуждену брать великие налоги, надобно меньше тратить, и нет лучше способу, чтоб сделать расходы умеренными, как изгнать всякое мотовство и запретить все способы, ведущие к сему концу. Я знаю, что в великом государстве надобно всегда быть казне в запасе, дабы его подспешить в непредвидимых случаях; но сей скоп должен быть соразмерен достатку государства и числу золотой и серебрянной монеты, которая ходит в государстве; а если оная собрана не на сем основании, то богатство Государево будет в сем случае его бедностию, потому что его подданные уже не будут иметь достатку как для содержания торговли, так и на заплату надлежащих налогов, коими они законно сдлжаются своему самодержцу.

Надобно быть щедру в употреблении казны, когда польза всенародная того потребует, да и делать заблаговременно и кстати, иначе же скупость в таковых обстоятельствах часто беды приключает государству и теряет время, которого никогда возвратить не можно.

Часто виданы такие Государи, которые от жаления своих денег, потеряли и деньги свои и государства вообще.

Когда казна скоплена будет, тогда народ всемирно облегчен будет, король усилится любовию своих подданных, которые, рассуждая попечения его о их иждивении, принуждены будут его любить из собственной своей корысти.

Я еще должен представить Вашему Величеству, что ежели государи и определенные под ними в первые достоинства в государстве имеют великие выгодности пред рядовыми людьми, то владеют они такими награждениями по праву весьма тяжелому; ибо они не токмо упущением своим погрешают, но есть еще многие другие погрешения, им свойственные, в которые они учинением оных впадают.

Ежели они употребят власть свою на какую несправедливость и насильство, чего б они не могли сделать будучи простыми гражданами, то творят учинением грех государский или властелинский, которого единая власть их есть источник, и в котором Царь Царей в день судный взыщет от них особливого ответа.

Если во время разбора обыкновенных дел суд требует бесспорных доказательств, то совсем иначе в делах, касающихся государства; в таких случаях то, что вытекает из основательных догадок, должно иногда считаться за ясные доказательства.

Моей первой целью было величие короля, моей второй целью было могущество королевства.

Религиозные или гугенотские войны

Религиозные или гугенотские войны -- серия затяжных гражданских войн между католиками и протестантами (гугенотами), которые раздирали Францию при последних королях династии Валуа, с 1562 по 1598 годы. Во главе гугенотов стояли Бурбоны (принц Конде, Генрих Наваррский) и адмирал де Колиньи, во главе католиков -- королева-мать Екатерина Медичи и могущественные Гизы. На ход событий во Франции пытались влиять её соседи -- Елизавета Английская поддерживала гугенотов, а Филипп Испанский -- католиков. Войны закончились восшествием Генриха Наваррского на французский престол и изданием компромиссного Нантского эдикта (1598).

Нантский эдикт (фр. l'йdit de Nantes) -- закон, даровавший французским протестантам-гугенотам вероисповедные права. Издание эдикта завершило тридцатилетний период Религиозных войн во Франции и положило начало столетию относительного мира, известного как «великий век». Эдикт был составлен по приказанию французского короля Генриха IV и утверждён в Нанте (13 апреля 1598 года). Отменён Людовиком XIV в 1685 году.

Первая война 1560--1563

Поводом к первой войне послужил Амбуазский заговор и его жестокое подавление Гизами. После прихода к власти Франциска II фактическое руководство страной стал осуществлять род Гизов во главе с герцогом Франсуа де Гизом и его братом кардиналом Шарлем Лотарингским, которые увеличили масштабы преследования гугенотов, введя смертную казнь за тайные религиозные сборища. Был осуждён и повешен советник Парижского парламента кальвинист А. де Бур (1559). Среди высшей французской аристократии было очень сильно недовольство Гизами. В 1560 оппозиционеры составили заговор, руководителем которого стал перигорский дворянин Ла Реноди. Они хотели захватить короля и арестовать Гизов. Эти события и вошли в историю как Амбуазский заговор. Узнав о попытке переворота, Гизы пошли на уступки: 8 марта 1560 они приняли закон, запрещающий религиозные гонения. Но вскоре Гизы отменили Мартовский эдикт и жестоко расправились с заговорщиками. Принц Конде был арестован и приговорён к смерти. Его спасла лишь внезапная кончина Франциска II 5 декабря 1560. Суть самого заговора состояла в том, что раздражённые влиянием Гизов на молодого короля Франциска II и королеву Марию Стюарт (которая была из Гизов по матери), гугеноты, во главе с принцем Конде, планировали выкрасть монарха прямо из Амбуазского замка.

На престол взошёл несовершеннолетний король Карл IX, а фактическая власть оказалась в руках его матери Екатерины Медичи. Гизы стали терять влияние, а Людовика Конде освободили и приблизили ко двору. Антуан Наваррский был назначен генерал-лейтенантом Французского королевства. Екатерина пыталась проводить политику веротерпимости и примирения между всеми религиозными конфессиями (Генеральные штаты в Орлеане 1560 и Понтуазе 1561, диспут в Пуасси 1561). В январе 1562 был издан Сен-Жерменский (Январский) эдикт, по которому гугеноты могли исповедовать свою веру за городскими стенами или в частных городских домах. Но Гизы и сторонники прежней власти, недовольные уступками протестантам и ростом влияния Конде, образовали т. н. «триумвират» (Ф. де Гиз -- Монморанси -- Сент-Андре). Триумвиры начали переговоры с католической Испанией о совместной борьбе против протестантов.

1 марта 1562 герцог де Гиз напал на совершавших богослужение гугенотов в местечке Васси в провинции Шампань. Было убито несколько человек и ранено около 100 участников собрания. Триумвиры захватили Карла IX и Екатерину Медичи в местечке Фонтенбло и вынудили их отменить Январский эдикт. После этого Конде и его сподвижник Франсуа д'Андело взяли Орлеан, превратив город в столицу гугенотского сопротивления. Был заключён союз с Англией, где в то время правила королева Елизавета I, которая оказывала активную поддержку протестантам всей Европы, и германскими протестантскими князьями. Триумвиры взяли Руан (май-октябрь 1562), помешав объединению сил англичан и гугенотов в Нормандии; во время этих боёв погиб Антуан Наваррский. Вскоре к Конде прибыло подкрепление из Германии, гугеноты приблизились к Парижу, но неожиданно вернулись обратно в Нормандию. 19 декабря 1562 у Дре принц Конде был разбит католиками и попал в плен; но протестанты убили вражеского маршала Сент-Андре и взяли в плен коннетабля Монморанси. Возглавивший гугенотов адмирал Колиньи вернулся в Орлеан. Гиз осадил город, но неожиданно для всех был убит гугенотом Польтро де Мере. После смерти Гиза стороны сели за стол переговоров. Ослабленные потерей своих лидеров, обе партии искали мира. Стремилась к этому и королева-мать Екатерина Медичи, после смерти короля Франциска доверившая управление государством умеренному канцлеру Мишелю де Лопиталю. В марте 1563 лидеры гугенотов и католиков при посредничестве Екатерины Медичи подписали Амбуазский мир, гарантировавший кальвинистам свободу вероисповедания в ограниченном кругу областей и владений. Его условия в главном подтверждали Сен-Жерменский эдикт.

Вторая война 1567--1568

Вторая война началась с того, что Гизы, не удовлетворённые уступками гугенотам, стали подготавливать международный альянс католических держав. Гугеноты во главе с Колиньи отреагировали на это союзом с Елизаветой Английской и протестантским пфальцграфом Вольфгангом Цвайбрюкенским, который привёл на помощь гугенотам 14 000 своих подданных, положив начало традиции вмешательства пфальцграфов во французские гражданские войны, просуществовавшей до конца века.

В сентябре 1567 года принц Конде возобновил свой план похищения короля, на этот раз Карла IX, из Мо. Одновременно открыто объявили себя гугенотами жители Ла-Рошели и ряда других городов, а в Ниме произошла резня католических священников. В ноябре в битве при Сен-Дени сложил голову коннетабль Монморанси. Королевская казна была пуста, командовать армией было некому, что заставило короля пойти на мир в Лонжюмо (март 1568), который не решил ни одного вопроса и служил лишь отсрочкой крупномасштабных боевых действий.

Третья война 1568--1570

Вооружённое противостояние возобновилось с наступлением осени, когда свобода вероисповедания была в очередной раз отменена, а на подмогу гугенотам прибыл отряд голландских протестантов во главе с Вильгельмом Оранским. Екатерина Медичи попыталась взять инициативу в свои руки и вернула ко двору Гизов, кальвинистских проповедников выдворяли из Франции, дело шло к аресту Конде и Колиньи.

В марте 1569 года принц Конде был убит при Жарнаке, и адмирал Колиньи принял командование силами протестантов от имени юных принцев -- Конде-младшего и Генриха Наваррского. Несмотря на поражение при Монконтуре, он сумел соединиться с графом Монтгомери и овладеть Тулузой. В августе 1570 года король подписал Сен-Жерменский мир с существенными уступками гугенотам. По условиям мира королю Наваррскому была обещана рука сестры короля, Маргариты.

Четвёртая война 1572--1573

За время после Сен-Жерменского мира Колиньи овладел доверием короля, что вызывало раздражение как королевы-матери, так и Гизов. Бракосочетание Генриха Наваррского и Маргариты Валуа обернулось страшной резнёй гугенотов на улицах Парижа и других городов, вошедшей в историю как Варфоломеевская ночь. Среди жертв насилия был и Колиньи. Попытки выбить гугенотов из Сансера и Ла-Рошели, впрочем, закончились безрезультатно. В 1573 году был издан эдикт, подтвердивший право гугенотов на отправление протестантских обрядов в Ла-Рошели, Монтобане и Ниме.

Пятая война 1574--1576

Война вновь разгорелась после смерти Карла IX и возвращения во Францию из Польши его брата Генриха III, который приблизил себя к Гизам браком с Луизой Лотарингской. Новый король не контролировал регионы: в Шампань вторгся пфальцграф Иоганн, южными провинциями самоуправно заведовал Анри де Монморанси. В целях стабилизации ситуации король одобрил Монсьёрский мир 1576 года, даровавший гугенотам свободу вероисповедания за пределами Парижа.

Шестая война 1576--1577

Затишье было крайне непродолжительным и было использовано Гизами для сплочения «правоверных» под знаменем Католической лиги. Генеральные штаты в Блуа не смогли разрешить накопившихся противоречий. Под давлением лиги Генрих III по Бержеракскому договору 1577 года отказался от уступок, сделанных гугенотам годом ранее.

Седьмая война 1579--1580

Ключевой фигурой седьмой войны был брат короля, Франсуа Анжуйский, который при поддержке Вильгельма Оранского провозгласил себя графом Фландрии и герцогом Брабанта и вмешался в восстание голландских протестантов против испанской короны на стороне первых. Между тем молодой принц Конде завладел Ла-Фером в Пикардии. Боевые действия официально завершил мир во Флё (1580).

«Война трёх Генрихов» 1584--1589

Смерть герцога Анжуйского и бездетность Генриха III сделали наследником французского престола отлучённого папой от церкви главу гугенотов -- Генриха Наваррского. Поскольку он не собирался менять веру, Генрих Гиз при поддержке Католической лиги и Екатерины Медичи стал готовить почву к переходу престола в собственные руки. Это привело к его разрыву с королём, который намеревался любой ценой сохранить корону в руках потомков Капета.

Развернулась война трёх Генрихов -- короля, Бурбона и Гиза. При Кутра погиб королевский главнокомандующий Анн де Жуайез. В мае 1588 года («день баррикад») парижане восстали против нерешительного короля, который вынужден был бежать из столицы. Екатерина Медичи достигла с лигой компромисса о передаче престола последнему католику среди Бурбонов -- кардиналу де Бурбону, заточённому королём в Блуаском замке.

После того, как Гизы организовали вторжение в Салуццо войск герцога Савойского, в конце 1588 года и начале 1589 по Франции прокатилась волна наёмных убийств, жертвами которой стали основные действующие лица -- Генрих Гиз и его младший брат, Людовик Лотарингский, кардинал де Гиз, Екатерина Медичи и король Генрих III. Престарелый кардинал де Бурбон, в котором лига видела нового короля Карла X, также умер, отказавшись от престола в пользу Генриха Наваррского.

«Завоевание королевства» 1589--1593

Наваррский король принял французскую корону под именем Генриха IV, но в первые годы своего правления ему приходилось защищать свои права на трон от оставшихся Гизов -- Шарля де Гиза, герцога де Майенна, который держал в своих руках Нормандию, и Филиппа Эммануэля, герцога де Меркёра, который, прикрываясь правами жены, пытался восстановить суверенность Бретани.

В марте 1590 года новый король одержал важную победу при Иври, но попытки взять Париж и Руан не приносили успеха ввиду противодействия испанцев во главе с Алессандро Фарнезе, которые, вопреки салическому порядку престолонаследия, пытались посадить на престол внучку Генриха II по женской линии -- инфанту Изабеллу Клару Евгению.

К 1598 году Франция была окончательно объединена под скипетром Генриха IV. Испанская корона признала это по Вервенскому миру. В том же году был издан знаменитый Нантский эдикт, признавший свободу вероисповедания и положивший конец религиозным войнам. После смерти Генриха IV их возобновит кардинал Ришельё своим противостоянием с Анри де Роганом у стен Ла-Рошели.

«Опыты» Монтеня -- это ряд самопризнаний, вытекающих преимущественно из наблюдений над самим собой, вместе с размышлениями над природой человеческого духа вообще. По словам писателя, всякий человек отражает в себе человечество; он выбрал себя, как одного из представителей рода, и изучил самым тщательным образом все свои душевные движения. Его философскую позицию можно обозначить как скептицизм, но скептицизм совершенно особого характера.

Скептицизм Монтеня -- нечто среднее между скептицизмом жизненным, который есть результат горького житейского опыта и разочарования в людях, и скептицизмом философским, в основе которого лежит глубокое убеждение в недостоверности человеческого познания. Разносторонность, душевное равновесие и здравый смысл спасают его от крайностей того и другого направления. Признавая эгоизм главной причиной человеческих действий, Монтень не возмущается этим, находит это вполне естественным и даже необходимым для человеческого счастья, потому что если человек будет принимать интересы других так же близко к сердцу, как свои собственные, тогда прощай счастье и душевное спокойствие! Он осаживает на каждом шагу человеческую гордость, доказывая, что человек не может познать абсолютной истины, что все истины, признаваемые нами абсолютными, не более как относительные.

Основной чертой морали Монтеня было стремление к счастью. Тут на него оказали громадное влияние Эпикур и особенно Сенека и Плутарх.

Учение стоиков помогло ему выработать то нравственное равновесие, ту философскую ясность духа, которую стоики считали главным условием человеческого счастья. По мнению Монтеня, человек существует не для того, чтобы создавать себе нравственные идеалы и стараться к ним приблизиться, а для того, чтобы быть счастливым.

Размещено на Allbest.ru