Религия и революция 1789 г. во Франции. Смена вех в историографии страны

Размещено на http://www.allbest.ru/

С.Ф. Блуменау

Религия и революция 1789 г. во Франции. Смена вех в историографии страны

В наши дни интерес к тому, что происходило с церковью и религиозными чувствами французов в конце XVIII - начале XIX в., высок. И это неудивительно: короткий исторический этап перенасыщен потрясениями в церковных делах, которых хватило бы на века эволюционного развития. Интенсивное обращение науки к этим вопросам сменялось периодами относительного равнодушия, о чем свидетельствует и французская историография последних пятидесяти лет. За эти годы не раз пересматривались приоритеты религиозно-церковной проблематики, неодинаковым было и воздействие ее результатов на истолкование Великой французской революции. Основная цель статьи - проследить сдвиги в изучении церкви и религиозного сознания, измерить влияние новых подходов и результатов исследований на осмысление революционной истории.

В 40-60-е годы тема религии была непопулярна, чему имелись веские причины. Вышедшее на передний план во французской науке направление "Анналов" связывало религиозную историю, так же как политическую, дипломатическую и военную, с традиционным событийным историописанием и потому не придавало ей большого значения. В изучении же собственно Французской революции XVIII в. инициатива принадлежала в ту пору исследователям, испытавшим воздействие марксизма и рассматривавшим ее сквозь призму противоречий социально-экономического свойства.

Те сравнительно немногочисленные авторы, которых привлекала драма церкви в революционную эпоху, были учеными демохристианской ориентации: А. Латрей, Ж. Лефлон, А. Дансетт, Д. Ропс. Эти историки критически оценивали церковную организацию конца Старого порядка. Как и государственная власть, она виделась неспособной к самореформированию, в существенной мере ответственной за будущие трагические катаклизмы. Напротив, преобразования начала революции трактовались историками-демохристианами как оправданные, даже необходимые. Гонения же на священников и дехристианизация ими осуждались. Но результаты революции воспринимались не как катастрофа для католической церкви, а как временный кризис, позднее преодоленный.

В 1946-1950 гг. вышел двухтомник профессора Лионского университета Андре Латрея "Католическая церковь и Французская революция", переизданный в 1970 г. Автор отмечал, что если большинство населения соблюдало церковные обряды в предреволюционные времена, то аристократия, просвещенные круги, буржуазия проявляли прохладное отношение к вере. Пропаганда философов и деятельность масонских лож содействовали революционному взрыву. Но принципиально важно, что Латрей отбрасывает "выдумку о заговоре масонов" как движущей силе революции. В отличие от клерикалов ученый настаивает на правомерности секуляризации церковных имуществ и ее эффективности для "дела национальной обороны". Вообще патриотический подход, актуализированный второй мировой войной и движением Сопротивления, в котором католики сыграли значительную роль, был характерен для историков-демохристиан. Что же до Латрея, то он зашел довольно далеко в одобрении религиозной политики властей, солидаризуясь с А. Оларом и А. Матьезом и считая вполне приемлемым для церкви гражданское устройство духовенства.

Поворотным моментом, с которого автор начинает критически относиться к курсу революции в церковной сфере, стало 20 сентября 1792 г., когда была осуществлена секуляризация брака и актов гражданского состояния, что сделало государство полностью светским. Но, подводя итог, он вовсе не проклинает революцию. Если социальное влияние церкви в ее результате и уменьшилось, то многие все же остались привержены вере или вернулись к ней. К тому же трудности, пережитые церковью, стимулировали центростремительные тенденции, способствовавшие исчезновению течений, мешавших единству.

Крупным знатоком религиозно-церковной проблематики был Адриан Дансетт - кавалер Ордена Почетного легиона, избранный в Академию моральных и политических наук. В "Религиозной истории современной Франции" ученый подчеркивал, что в бедствиях церкви при революции повинны она сама и абсолютизм. Первая часто забывала о своей духовной миссии, в то время как большие богатства отвращали от нее людей. Королевская же власть проводила кастовую, продворянскую политику, увеличивавшую напряженность в обществе. "В конце Старого порядка добродетели системы были исчерпаны, проявлялись только ее недостатки и пороки", - писал историк. Обращаясь к началу революции, к событиям, повлекшим за собой раскол духовенства, Дансетт возлагал вину не столько на деятелей Конституанты, чью неопытность и негибкость он готов был простить, сколько на короля и министров. Передачу имуществ церкви нации историк оправдывал. Объясняя причины репрессий против священнослужителей, он замечал, что в глазах революционной Франции "неприсягнувшие" и "аристократы" были тесно и, не без основания, связаны.

В отличие от Латрея автор настаивает на нараставшей к началу революции апатии большинства населения к религиозным вопросам. Позднейшее восстановление традиционной религии вызвано, по его мнению, не глубиной веры, а давними привычками людей. Указывая на секуляризацию разных сторон жизни в революционное время, Дансетт констатировал не крах, а только кризис церкви, за которым последовала реконструкция в XIX в.

Особенностью книг авторов-демохристиан было то, что в их центре стояли судьбы церкви как института, а не умонастроения прихожан. К тому же они носили преимущественно сводный, а не исследовательский характер. Все это, наряду с уже описанной ситуацией в послевоенной науке, также способствовало недооценке роли религиозного фактора в событиях Французской революции XVIII в. В обобщающих трудах по ее истории религиозная тема звучала слабо.

Некоторые изменения обнаруживаются с конца 60-х годов: появляются исследовательские работы, анализируются религиозные чувства самого населения. На изучение Французской революции оказывают влияние подходы "Анналов". Делаемый ими акцент на долговременных процессах истории оберегает от абсолютизации революционного разрыва с прежней жизнью. Подчеркивается связь и преемственность между тем, что имело место при Старом порядке, и тем, что происходило в пору революции.

Марксист и одновременно приверженец анналовских методов Мишель Вовель изучил тысячи завещаний марсельцев, выясняя, содержались ли в них просьбы о посмертной мессе. Речь идет о своеобразном тесте, проливающем свет на крепость религиозных убеждений. Оказывается, что, если в начале XVIII в. такие просьбы характерны для большинства завещаний, то перед революцией вырисовываются существенные перемены. К 1789 г. на мессе продолжали настаивать дворяне - 80%, тогда как буржуа, желавших ее, было только 40%, розничных торговцев - 50%, ремесленников - 35%, наемных работников - 40%.

Новые веяния в умонастроениях, которые, по мнению ученого, обозначились уже в середине XVIII в., нашли свое продолжение в революционное время. "Революция и религия. Дехристианизация II г." - так называется изданная в 1976 г. и основанная на разнообразной источниковой базе работа М. Вовеля, касающаяся 21-го департамента, расположенного в юго-восточной части Франции. Наиболее любопытны материалы об отошедших от церкви и женившихся духовных лицах. "Отрекшихся" оказалось 3,5 тыс. из 20-25 тыс. священников. Автор систематизирует сведения об отказах от сана в территориальном и хронологическом аспектах. Такие факты, как 48 "отречений" в один день в дистрикте Марселя и 202 за одну декаду в Провансе, наводят на мысль о спланированности.

Большую роль в этой, как и в других дехристианизаторских акциях, играли пришлые силы: комиссары Конвента, "революционные армии", активисты-чужаки. Но М. Вовель возражает против представлений о том, что дехристианизация направлялась из Парижа, напоминая про успехи последней весной 1794 г., когда правительственные комитеты выступали против нее. В кампанию были вовлечены и местные деятели из муниципалитетов и народных обществ. Выводы историка не лишены некоторой противоречивости. Не считая действия против церкви народным движением, М. Вовель тут же добавляет, что они не были организованы "незначительным меньшинством". Он подчеркивает, что дехристианизация не возникла на пустом месте, а была подготовлена десакрализацией сознания французов во второй половине XVIII в.

Иная, противоположная прослеженной М. Вовелем, тенденция преемственности в умонастроениях между Старым порядком и революцией нередко отмечается в литературе 70-х годов. Речь идет о связи между традиционной религией и революционными культами. Ее помогает установить изучение революционных праздников. Хотя те и сопровождались грубыми выпадами против католической церкви, священников, связанная с "Анналами" исследовательница М. Озуф в труде "Революционный признак: 1789-1799 гг." обнаруживает в них проявления религиозности, пусть и в превращенной форме. В этой связи ею упоминались церемонии, посвященные "святым патриотам" - Марату, Бруту, Ликургу. О перенесении религиозных чувств с прежних объектов на новые говорили участники состоявшегося в 1974 г. в Клермон-Ферране коллоквиума о революционных праздниках. Характеризуя последние в пограничном районе Север-Па-де-Кале, Л. Тренар полагал, что будучи продолжением праздничной традиции, они оставались по своей сущности религиозными, удовлетворяя соответствующие духовные потребности людей. С такой трактовкой соглашался и А. Собуль, также усматривавший общее между религиозными праздниками прошлого и секционными 1793 г. и указавший на превращение здесь старой религии в гражданскую. Еще один ученый - Б. Плонжерон - считал, что имело место "заражение" революционного праздника религиозными чертами, но отметил усилия власть имущих по его "очистке" от начал, связанных с верой.

Аббат Бернар Плонжерон - профессор Католического института в Париже известен как крупный авторитет в истории религии и церкви XVIII в. Он представляв левый фланг христианско-демократической историографии, старается примирить революцию и религию. В вышедшей в 1969 г. книге "Религиозное сознание в революции" ученый напоминал, что многие католики расценивали происходившее в конце века как "симбиоз принципов 89 г. и христианской идеи", причем мероприятия властей в церковной сфере и дехристианизация не смогли поколебать этот подход. Симпатизируя такой позиции, Б. Плонжерон обнаруживал в дехристианизации, наряду с негативным, позитивное начало. Первое он связывал с применением силы второе видел в атеистических проповедях, культе Разума, гражданской религии считая, что это способствовало религиозным настроениям, хотя и в видоизмененной форме.

Принадлежность к церковным структурам не помешала автору заметить, что ко времени революции церковь не сумела пересмотреть отношений с государством, папским престолом, решить другие животрепещущие вопросы. А в жизни многое менялось: поколения 1740 и 1760 гг. оказались внимательными к идеям Просвещения. При этом восприятие религии сильно разнилось у критически настроенной элиты и у народа. Показательно, что в Академической библиотеке книг по религиозно тематике было только 2%, а в книжном магазине Брике, где покупателем бы, простой люд, их насчитывалось 49%. Отношение низов к праздникам и смерти тоже проходило через призму божественного.

Большой интерес вызывает исследование Б. Плонжерона "Теология и политика век Просвещения: 1770-1820 гг." (1973 г.), посвященное противостоянию традиционалистов и новаторов внутри церковной организации. Автором подчеркивается, что галликане-янсенисты, в отличие от своих оппонентов-ультрамонтан, шли навстречу свежим веяниям. С 1870-х годов к прежнему расслоению добавилась новая граница, которая, будучи политической, разделила священнослужителей на консерваторов и демократов. Историк высоко оценил гражданское мужество и политические позиции тех, кто после раскола церкви в 1791 г. присягнули революционному государству, но, не без горечи, замечал, что конституционный клир "задохнулся от прагматизма Просвещения". Для исходивших от него текстов характерны ссылки на Суверена-Законодателя, Природу, Разум, но в них нет упоминания о Боге. Попытки решения проблем в светских, философских рамках без обращения к собственному религиозному началу содействовали пассивности христиан, вели к ослаблению влияния церкви.

Изыскания Б. Плонжерона, М. Вовеля, других ученых способствовали приращению знаний о религии и церкви во Франции XVIII в. Исследователи, принимавшие революцию и ее наиболее радикальный период, подчеркивали, что церковная политика власти и поведение революционных сил имели корни в предшествующей истории страны, продолжали и развивали оформившиеся ранее тенденции. При этом место религиозно-церковной проблематики в потоке работ о Французской революции XVIII в. и роль ее в общей интерпретации оставались ограниченными. Поворот во второй половине 60-х годов к изучению рационалистически мыслящей элиты временно ослабил внимание к широким слоям населения, в умонастроениях которых религия имела куда большее значение.

Пора серьезных сдвигов наступила в 80-е годы. Именно тогда традиционные сюжеты революционной истории были потеснены решительным обращением к массовому сознанию. Но ментальные стереотипы и обыденные реакции французов при Старом порядке проистекали из представлений, ядром которых была вера в Бога. И поведение людей в самой революции существенно зависело от их религиозности. В этом свете популярность религиозно-церковной проблематики выглядит закономерной. Религиозному фактору придавали теперь большее значение и в связи с пересмотром взглядов на Вандею и шуанрию - причину этих восстаний на западе стали усматривать в неприятии населением церковной реформы 1790-1791 гг. и замене местных неприсягнувших кюре "чужаками". Локальные исследования юга страны также обнаружили здесь значимость и остроту религиозной проблемы.

В 1983 г. вышла первая книга коллективного труда "Церковь и религия. Региональная история", касающаяся западной Франции. Этот том, как и последующие, состоял из очерков, написанных разными авторами и посвященных отдельным диоцезам - церковным округам во главе с епископом. Так, этюд о диоцезе Руана принадлежал Н.-Ж. Шалин. Исследовательница из Нормандии подчеркивала, что дехристианизация была поддержана лишь 500 членами народных обществ, узурпировавшими право говорить от имени 80 тыс. руанцев. Дехристианизаторы закрыли все церкви, заставили отречься от сана многих священников, а конституционного епископа посадили в тюрьму. Ответом на преследования была подпольная активность духовенства и верующих; при необходимости проводили "слепые мессы", когда отсутствовавшего священнослужителя заменял старик или представитель религиозного братства. Н.-Ж. Шалин отмечала существенные различия между западной и восточной частями диоцеза - областями Ко и Брэ. Показательно, что в первой преобладало неприсягнувшее духовенство, а во второй - присягнувшее. Автор поставила закономерный вопрос: не являлось ли это отражением глубоких расхождений в умонастроениях прихожан?

Тема получила развитие в статье о диоцезе Анже С. Шассаня, более известного своими исследованиями о французской промышленности и предпринимателях. Историк констатировал географически крайне неравномерное распределение конституционных священников и неприсягнувших. Он полагал, что это не случайно, а связано с настроениями населения. Революция вскрыла противоречия между востоком департамента Мэн и Луара, принявшим новые ценности, и западом, приверженным традиционной ментальности.

М. Лагре из университета Ренн-2, написавший о департаменте Иль-и-Вилен в мятежной Бретани, не был склонен проводить непосредственную связь между устремлениями прихожан и позицией клира. Придерживавшееся здесь ультрамонтанства духовенство отказалось присягать. Что же касается местных жителей, то падение в результате революции контрреформаторской модели религии позволило проявиться своеобразному народному христианству. При этом обнаруживалась самостоятельность религиозного фактора от политики, о чем свидетельствует культ мучеников. В тех частях департамента, где преобладали "синие", святым, порой, провозглашался погибший контрреволюционер, а там, где жили сторонники короля, таковыми могли объявить и республиканца.

Но в литературе 80-х годов чаще настаивали на наличии на западе Франции тесной связи между религиозностью и политическими симпатиями. К такому вывод подталкивали результаты новых исследований антиреспубликанских восстаний в регионе. Прежде контрреволюционные движения здесь относили на счет конфронтации социально-экономического характера, и выдающийся знаток проблемы П. Буа в труде "Крестьяне Запада (1960 г.)" выводил их из острейшей конкуренции сельских жителей с городскими буржуа за землю. В политике, как на основе данных по департаменту Сарта доказывал ученый, неприятие деревней города проявлялось в том, что крестьяне препятствовали избранию горожан в местные органы власти. Но это положение, а вместе с ним и вся интерпретация П. Буа были поставлены под сомнение. Конкретное изыскание Ж.-Л. Ормьера из Высшей школы исследований по социальным наукам показывает, что в департаментах Мэн и Луара и Майенн, являвшийся очагом мятежа, на ведущие посты в администрацию в результате выборов попали городские жители. Трактовка выступлений против республики, как проистекавших из конфликта села с городом, казалась тем более уязвимой, что в Вандее среди мятежников было много горожан, в частности, ткачей Шоле. Сам Ж.-Л. Ормьер в статье "Религия и политика на Западе" (1985 г.) из причин контрреволюции на первый план выдвигает гражданское устройство церкви, поскольку этот акт в отличие от других факторов породил недовольство "во всех зонах" будущего восстания.

Изменение взглядов на Вандею и шуанрию отчетливо проявилось на проходившем в Бретани, в г. Ренне, в 1985 г. коллоквиуме "Сопротивление революции". Мятежи были вызваны, по мнению историков, тем, что революция посягнула на традиционные религиозные представления населения, его приверженность своим кюре. Отмечается, что истовая вера сплачивала разнородные социальные элементы, участвовавшие в вандейском движении. Подводя итоги прений, один из организаторов коллоквиума Р. Дюпюи заключил: "Церковь вопреки тому, что предполагает П. Буа, играла решающую роль в генезисе недовольства". Этот вывод основывается и материалах собственного исследования историка из Ренна "От революции к шуанрии. Крестьяне в Бретани: 1788-1794 гг." Дюпюи констатировал, что с весны 1791 г. "религиозный вопрос становится решающим" в конфронтации крестьян с властями. религия революция демохристианская ориентация

Другим регионом, где часто отвергались церковные нововведения революции, был юг страны. Об этом свидетельствуют предпринятые исследования. Одно из них стало основой увенчанного Академией законодательства труда Ж.-К. Мейера из Тулузского университета "Религиозная жизнь в Верхней Гаронне во время революции 1789-1801 гг." Интересуясь, как и М. Вовель, присутствием в завещаниях просьб о мессе, автор, в отличие от него, констатировал их широкую распространенность и, следовательно, силу религиозных чувств местных жителей. Что же касается священников, то 60% отказались присягать. В результате - от 1/10 до 1/5 приходов лишились своих кюре. Дехристианизация привела к расхищению богатств храмов, их закрытию, запрещению церковных служб, замененных культом богини Разума. Но Ж.-К. Мейер полагает, что "особенно тяжелыми были последствия религиозного преследования при Директории". Суждение представляется спорным, поскольку за это время в ссылку было отправлено 57 человек и лишь один - казнен.

Курс властей встречал пассивное, но упорное сопротивление населения: декади саботировались, новорожденным давали имена святых, а вокруг преследовавшихся духовных лиц создавался героический ореол. Опираясь на материалы Ж.-К. Мейера, автор предисловия к книге Ж. Годшо указал, что из 1800 подозрительных треть попадала в их число за суждение по вопросам религии. Определяя роль религиозных мотивов в роялистском восстании на Тулузском юге в 1799 г., ученый не избежал двойственности в оценке. С одной стороны, он замечал, "что религиозное подполье все больше трансформировалось в роялистские банды" и имел место "фактический союз между лидерами новой Вандеи и неприсягнувшими священниками". Но, с другой, - не нашел доказательств непосредственного развязывания восстания духовенством, констатируя, что после его подавления виновным был признан лишь один служитель культа. Не оспаривая необходимости найти ответ на этот вопрос, мы полагаем, однако, более значимым иной вопрос, - о том, насколько религиозные чувства подтолкнули к выступлению сотни его рядовых участников, и были ли связаны в их умах привычная вера и монархические настроения? К сожалению, эта проблема автором не ставилась.

Положение дел в разных местах юга рассматривалось во втором томе упоминавшегося коллективного труда "Церковь Франции и революция". Введение к нему и исследование диоцеза Монпелье принадлежит профессору университета Поля Валери Ж. Шолви. Он зафиксировал, что культ Разума был чисто административным, республиканский календарь и декади имели лишь эфемерный успех. В конце концов "желание воссоединиться с религиозной традицией станет неодолимым".

К критической оценке церковной политики революции и подчеркиванию стойкости религиозных убеждений людей пришли характеризующие ситуацию в диоцезах Марселя, Тулузы и Бордо П. Гираль, Ж.-К. Мейер, Р. Дарико. Первый констатировал, что революционный культ, сменивший традиционный, не имел никаких корней. Второй установил, что антицерковные мероприятия наталкивались на набожность прихожан. А третий, связывая линию революции в церковных вопросах и волны насилия, обнаруживал, что разрядка, последовавшая за Термидором, позволила проявиться глубоким религиозным устремлениям народных слоев.

Отличную от других авторов позицию занял М. Вовель, предложивший очерк о диоцезе Экса. Историк подчеркнул, что в антиклерикальном напоре лета 1792 г. здесь принимали участие даже сельские массы. Но и он признал, что восстановление традиционного культа было воспринято населением с желанием.

Интересны и показательны материалы состоявшегося в 1989 г. в Ниме международного коллоквиума "Религия, революция и контрреволюция на Юге", где, наряду с маститыми учеными, выступали архивисты, учителя истории. Профессор М. Перонне из Монпелье отметил, что на политическом поведении южан сказалось присутствие протестантского меньшинства. Исследователь М. Риу уточнил, что в департаменте Арпеш враждебность к протестантам, которых новые власти уравняли в правах, привела немало католиков в лагерь контрреволюции.

Многие докладчики указывали на активное противодействие населения юга церковным реформам, начатым в 1790 г., их недолговечность. О движении протеста, развернувшемся в Южном Руэрге уже с января 1791 г., сообщил Ж. Фрейсань из архива Мило. И Ж. Шолви доказывал, что нововведения в церковной сфере насаждались сверху, тогда как сопротивление им носило массовый и плебейский характер. Он подчеркнул, что религия - одна из опор народной культуры. М. Риу же объяснял "большой возврат" к вере в начале XIX в. стремлением людей уйти от бремени личной ответственности, принесенного индивидуализмом - порождением революции. Касаясь изменений названий коммун в департаменте Гар, которым скоро вернули прежние или дали новые имена святых, А. Дебан констатировал эфемерность перемен.

Конкретные исследования стимулировали появление общих работ о религиозной истории Революции. По мере приближения ее 200-летия тенденция усиливалась. При этом выявилось типичное для французской науки многообразие точек зрения, позиций.

Книга Ж. де Вигери "Христианство и революция" (1986 г.) состоит из лекций, прочитанных им в университете Анже и в Национальном центре заочного обучения. Она пронизана консервативно-клерикальными настроениями. Автор писал о случившейся до революции "первой дехристианизации", связанной с деятельностью просветителей, представлявших религию "бесчеловечной и одновременно смешной", чтобы "убить вековое уважение к ней". Но у многих французов "подлинная религия жила в душах". Большинство населения отвергало курс революции в отношении церкви. Историк сильно преувеличил, утверждая, что сопротивление охватило всю страну уже с января 1791 г. Для его взглядов показательно, что даже Конкордат, заключенный Наполеоном с римским папой, Ж. де Вигери трактует как антирелигиозную политику.

Иных воззрений придерживается автор множества трудов по истории религии П. Пьерар, выпустивший в 1988 г. книгу "Церковь и революция". По его мнению церковная организация не только вначале приняла революцию, но и в предшествовавшие ей годы сама активно реформировалась. Она оказалась вовлеченное "католическое Просвещение" и обновилась в соответствии с идеалом бедной церкви-проповедника народной культуры. И народ тянулся к религии не потому, что видел в ней прибежище от революции, а в церкви - вдохновителя контрреволюции, но вследствие глубины религиозных чувств. П. Пьерар привел убедительные примеры того, как в самые драматические этапы Французской революции - во время штурма Бастилии или восстания 31 мая 1793 г. - санкюлоты проявляли себя людьми верующими.

Показательны симпатии автора к конституционной церкви. Он указывал на наличие среди ее представителей многих гонимых и мучеников, замечая, что "контрреволюционная пропаганда систематически стирала эту страницу религиозной истории". Одновременно П. Пьерар критически высказывался о неприсягнувших и Конкордате, полагая, что последний "заморозил" народное христианство.

В очерке "Религия и революционная Франция (1980 г.)" Я. Фошуа в качестве одной из ключевых черт, объясняющих развитие событий, фигурирует гражданское устройство духовенства. Подход историка к реформе был двойствен. В одном месте Я. Фошуа пишет, что она ускорила "сползание" революции вниз, в другом - оценивал перемены в жизни церкви как "приход нового мира". Рассматривая причины такой неоднозначности, надо иметь в виду, что автор - сотрудник института P. Apoна, возглавлявшегося лидером неолиберального направления Ф. Фюре, а введение к работе написано единомышленником последнего Д. Рише. У неолибералов резко критическая характеристика революционного радикализма сочетается с высокой общей оценкой политических преобразований революции. Такая линия принята и Я. Фошуа. Недаром в его книге две части: в первой показаны преследование церкви и "революционный вандализм", во второй, напротив, - созидательная деятельность революции в духовной сфере, утверждение передовых идей и принципов, новых церемоний и гражданских культов.

Рост в 80-е годы внимания к вопросам религии в изучении революционной эпохи несомненен. При этом церковно-религиозные сюжеты занимают все большее место и в обобщающих трудах о революции, и в исследованиях отдельных французских регионов, предпринятых к ее 200-летию, и в других работах. Религиозный фактор рассматривается в качестве одного из первостепенных различными направлениями в науке, в том числе и теми, по которым позиции сторон во многом противоположны.

В пронизанной настроениями катастрофизма книге - размышлении одного из крупнейших историков современной Франции, лидера неоконсерваторов П. Шоню "Великое деклассирование" (1989 г.) именно нововведения революции в церковной сфере трактуются как наиболее губительные для будущего страны. Считая разрушительной акцией гражданское устройство духовенства, автор осудил также секуляризацию церковных земель и даже отмену десятины - меры, которые были приняты не только нацией, но и большинством священнослужителей. О главных мотивах гражданской войны на западе, в которой его симпатии оказались на стороне восставших, П. Шоню пишет, что крестьяне-вандейцы "боролись и умирали за самую фундаментальную из свобод - религиозную".

В 80-е годы "повороту к религии" оказалась подверженной и "классическая" историография, ориентированная на социальную интерпретацию революции. Ее выдающийся современный представитель Ж. Годшо незадолго до смерти опубликовал труд "Французская революция на Тулузском юге" (1986 г.) - первый из серии "Провинциальная история Французской революции". Здесь автор отказался не только от некоторых проякобинских симпатий, унаследованных от своего учителя А. Матьеза, но и от акцента на социально-экономические вопросы. Это вызвано как эволюцией его взглядов, так и особенностями изучаемого района. Ж. Годшо установил, что главной проблемой, будоражившей Тулузский юг зимой 1791-1792 гг., была не опасность войны, волновавшая парижан, а церковный раскол. В дальнейшем "дехристианизация встречала в деревнях огромное сопротивление". Антицерковные меры оборачивались враждебностью не только якобинизму, но и республике вообще.

В опубликованной докторской диссертации марксиста Г. Лемаршана из Руанского университета "Конец феодализма в области Ко" (1989 г.) значительное место занимают материалы, связанные с церковью и верой, далекие от аграрной истории, которой непосредственно посвящена работа. Автор рассмотрел столкновения на религиозной почве на западе Нормандии с июня 1791 г. по сентябрь 1792 г., но особое внимание уделил дехристианизации. Хотя его мысли об этом движении не лишены противоречивости, исследователь все же отнес дехристианизацию в области Ко на счет небольшой группы людей, опиравшихся на перемены в умонастроениях, произошедшие в XVIII в., но наталкивавшиеся на сопротивление населения, не готового к столь радикальным мерам.

Значительное увеличение научной литературы, так или иначе затрагивавшей тему религии и церкви, сказалось на общих характеристиках революционной эпохи. В 80-е годы явления и события религиозной истории были широко и правомерно вплетены в саму ткань повествования о Французской революции. Но, поскольку политика властей в церковной сфере, сопровождавшаяся преследованиями священников и дехристианизацией, выставляла революцию в негативном свете, то происходило некоторое "поправение" историографии. Революция и религия характеризовались исследователями как глубоко враждебные друг другу реальности. О положении дел в стране судили по результатам исследований "горячих точек", преимущественно на западе и юге Франции, где в силу привязанности к церкви и традиционной культуре жители особенно тяжело воспринимали нововведения. Это усиливало упрощенное черно-белое восприятие взаимоотношений революции и церкви, когда первая оказывалась окрашенной сугубо в темные тона, а на стороне ортодоксального крыла второй предполагалось большинство населения.

Ситуация в историографии существенно изменилась в 90-е годы. Произошел отход от некоторого схематизма, присущего построениям религиозной истории революции в предшествовавшее время. В 70-е годы подчеркивалось, что церковь перед революцией была неспособной к самореформированию, а значительная часть французов прониклась равнодушием в отношении веры. Наступление революционных властей на церковные структуры казалось поддержанным многими и отчасти оправданным. Место прежнего культа заняли новые, которые, по предположению исследователей, удовлетворяли религиозные потребности людей. В следующее десятилетие, напротив, утвердилось мнение о сильной религиозности большинства населения, его решительном противодействии церковным реформам и замене традиционного католицизма гражданской религией. В наши дни успешно преодолеваются крайности этих подходов, устанавливается взвешенное видение. По мере углубления в проблему перед учеными открывается вся ее сложность и многогранность. Становится ясно, что отношения революции и религии отличались в зависимости от времени и места событий, на разных этапах революционной драмы, в том или ином регионе. Серьезные отличия в крепости веры обнаруживаются нередко и в соседних районах одного департамента, что требует обстоятельного анализа на уровне микроистории.

Новые историографические веяния хорошо передает работа Ж. Шолви "Религия во Франции с конца XVIII века до наших дней", вышедшая в 1991 г. Прежние суждения историка о тяге народа к традиционной церкви, решительной ее поддержке перед лицом гонений со стороны революционного государства сменились иными, не столь однозначными характеристиками. Теперь ученый повел речь о секуляризации сознания части населения до революции. О том, что философия Просвящения оставляла в умах элиты мало места для религиозной веры, писали многие. Но автор сослался на несоблюдение пасхальных обрядов значительными городскими слоями и привел на этот счет убедительную статистику. Он заключил, что соединение настроений элиты с недовольством приходских кюре и верующих злоупотреблениями высшего духовенства, неудовлетворительным распределением десятины и доходов, поступавших с церковной собственности, привели с началом революции к быстрому падению галликанской церкви.

Но одно дело - критический взгляд на часть клира или отдельные церковные течения, а другое - отношение к христианству как таковому. Религия, ее обиходные стороны и торжественные ритуалы, крест и колокол были необходимым элементом самого существования огромной массы людей, важной составляющей народной культуры. Поэтому попытки вытравить традиционную веру из сознания французов с помощью гражданских культов-однодневок и революционного календаря завершились провалом.

Значительным своеобразием отличаются подходы, предложенные авторами третьего тома труда "История религиозной Франции", опубликованного в 1991 г. Это проявилось уже в нестандартной группировке материала, в предпочтении, отданном проблемному принципу перед хронологическим. Авторский коллектив состоял из ученых, придерживающихся различных воззрений: наряду с М. Вовелем в него вошли далекие от марксизма К. Ланглуа из Руанского университета и Ф. Бутри - руководитель исследований Французской школы в Риме, а также представитель "якобинской" историографии профессор Европейского института во Флоренции Д. Жюлья - специалист по проблеме образования в эпоху Старого порядка и революции. Редактором является ректор Безансонской академии Ф. Жутар. Этих историков объединяет отказ от крайностей: мнения о торжествовавшей во всем дехристианизации и, наоборот, преувеличенных представлений о силе религиозных чувств населения.

В книге отмечается существенное ослабление влияния религии на поведение людей в интимной жизни. Если в последние десятилетия XVII в. на семью в среднем приходилось по 6,85 ребенка, то перед революцией только 4,54, что объясняется регулированием рождаемости, в которое оказалась вовлеченной половина всех супружеских пар. В ходе самой революции стали даже игнорировать запреты, налагаемые церковным календарем на сексуальные отношения.

Но далеко не во всем динамика перемен была столь однозначной. Это касается и места религиозной литературы в массе книжной продукции. Жюлья принципиально корректирует ставший общим местом в историографии вывод о падении выпуска книг религиозного содержания. Хотя в 1784-1788 гг. они составляли только 10% впервые изданной литературы, среди переизданий их удельный вес составил 63%.

Вопреки часто пессимистическим для церкви оценкам в науке, авторы труда отметили позитивные изменения, происходившие в XVIII в. с корпусом священнослужителей в сфере образования и общеинтеллектуального уровня. Это сделало более благоприятным духовный климат в приходах, а интериоризация и индивидуализация религиозной жизни позволили верующим легче справиться с трудностями, принесенными революцией.

Для авторского коллектива показательно, что даже М. Вовель, прежде характеризовавший вторую половину XVIII в. однолинейно как время быстро прогрессировавшей дехристианизации, в рассматриваемой книге развивал не вполне согласующийся с этим утверждением тезис о переносе сакральности в ходе революции на новые гражданские ценности. Общей взвешенной линии соответствовало и заключение Ф. Жутара. Отмечая поражение революционных новаций в религиозной сфере, он указывает на широкое внедрение благодаря революции светскости в общественную жизнь.

В научной литературе часто ищут связь между религиозными настроениями жителей того или иного региона и их политическими симпатиями. Усилия в этом направлении предпринял М. Вовель в монографии "Открытие политики: геополитика Французской революции", вышедший в 1993 г. Историк подчеркнул значимость религиозного фактора в революции, которая особенно возросла в 1791 г. Среди наиболее важных показателей, с которыми в регионах коррелирует политическое поведение населения, он называет процент присягнувших священников и степень размаха дехристианизации. Главной причиной неприятия революции на западе Франции Вовель считает преданность тамошних крестьян традиционным церковным установлениям.

В 1994 г. в свет вышла книга "Религия и революция", основанная на материалах коллоквиума, проходившего в Сен-Флоренс-де-Вией, на западе Франции. В ней отчетливей, чем раньше, проявилось своеобразие нынешнего этапа в изучении религиозно-церковной истории Французской революции конца XVIII в. Отношения религии и революции здесь представлены особенно нюансировано. О том, что они были не только и далеко не всегда враждебными, убедительно показано в главах книги, посвященных юго-востоку Франции.

В одной из них, предложенной исследовательницей из Прованса марксистом М. Кюбелье, речь идет о деятельности иерарха конституционной церкви архиепископа Ж.Б. Ру. Тот считал, что революция избавит веру от наслоений "темных веков", приведет к первозданной чистоте. Его гибель на эшафоте в 1794 г. связана не с гонениями на церковь, а с участием в антиякобинском федералистическом движении.

Особый интерес представляет поведение как всего корпуса священнослужителей, так и верующих в департаменте Вар, о чем написал другой профессор университета Прованса Б. Кузен. С гражданским устройством духовенства согласились 94% приходских кюре. О политической лояльности местного клира свидетельствовал такой факт: хотя более сотни священников, возобновивших свою деятельность с 1796 г., присоединились не к конституционной, а к римской церкви, это не помешало им присягнуть Директории. Что же касается населения, то его мужская часть проявляла интерес к внешним формам культа, но не отличалась ни силой религиозных чувств, ни скрупулезным исполнением церковных предписаний. Иной была позиция женщин, привязанных к традиционной вере и активно поддержавших священников. Эта особенность наблюдается не только в регионе, но и по стране в целом. В самом департаменте религиозные мотивы не играли важной роли в частных катаклизмах, его потрясавших. О правомерности такого вывода автора свидетельствуют и цифры погибших священнослужителей - 16 за все революционное десятилетие.

Широко принятое представление о том, что на западе Франции религия и революция уж точно были антиподами, развеивает профессор университета Ренн П.Р. Дюпюи в главе, касающейся положения дел в департаменте Иль-и-Вилен в Бретани. Также вопреки сложившемуся в науке мнению, будто бы позиция священников всецело зависела от умонастроений прихожан, он, напротив, настаивает на большом влиянии кюре, игравших в бретанской деревне роль элиты. Поначалу лояльный к революции клир использовал вопрос о присяге духовенства, чтобы склонить центральную власть к более терпимому курсу. Но та в своем радикализме бросала все новые вызовы, угрожавшие культурной и политической идентичности сельской общины. Последним из них, имевшим большое значение, стал объявленный в феврале 1793 г. набор 300 тыс. человек в армию. О религии же в качестве первопричины гражданской войны на западе говорили и республиканцы, и их противники, желая придать ей солидное идеологическое основание. Так жакерия против могущественного государства превратилась в конфликт традиционной веры и идей Просвещения.

Исследование, проведенное в другой местности западной Франции, дало несколько отличные результаты. Профессор университета в Пуатье Ж. Пере, характеризующий положение дел в департаменте Де-Севр в воевавшей Вандее, пришел к выводу, что для единения мятежников основополагающими были общинная и религиозная солидарность. В целом книга свидетельствует об отходе в 90-х годах от прежних однозначных представлений о религиозной природе конфликтов на западе страны. Показательна в этом смысле историографическая глава, принадлежавшая перу авторитета в области исторической антропологии Ф. Лебрена и объясняющая восстание совокупностью факторов, среди которых религиозные чувства имели важное, но не исключительное значение.

Касаясь судеб религии в масштабах всей страны, авторы книги не согласились с представителями крайних течений в историографии, относящими к последствиям революции упадок церкви и веры. Удар, по их мнению, был нанесен не христианству как таковому, а церковному засилью в светских делах. Ф. Лебрен считает, что лучше говорить не о дехристианизации, а об оспаривании "традиционного, сильно клерикализированного католицизма". Его поддерживал Ж. Шолви, отметивший, что народный антиклерикализм не доходил до неприятия религии.

За истекшие после второй мировой войны полвека в изучении религии и церкви эпохи Французской революции XVIII в. несколько раз происходили серьезные повороты. Менялись аспекты исследований и интерпретации, иначе оценивалась роль религиозного фактора в революционной истории. В первые послевоенные десятилетия проблемой занимались мало, а религиозные мотивы в поведении участников событий учитывались слабо. Позднее благодаря сдвигам во французской исторической науке в целом тема церкви и религии при Старом порядке и революции стала одной из приоритетных. Это способствовало достижениям в изучении религиозных настроений французов XVIII в. Оборотной стороной медали явились некоторые перекосы, допущенные в 80-е годы, когда историки были склонны искать корни Вандеи и шуанрии в основном в сильной религиозности жителей восставших районов. На современном этапе историографии революции наметился отказ от этого и других однолинейных представлений. Сегодня традиционная набожность населения западной Франции рассматривается лишь как один, хотя и очень важный элемент в совокупности факторов, вызвавших антиреспубликанские выступления. Исследователи перестают также видеть в религии и революции только антиподов как часто полагали раньше. Они доказывают, что реальная жизнь была сложней, а ситуация менялась по ходу революции и в зависимости от места действия на территории страны и отдельных регионов.

Размещено на Allbest.ru