Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

В последние годы Россия переживает кардинальную трансформацию всех сфер жизни общества, включая власть и науку. Серьезные реформы коренным образом изменили характер и направленность научных исследований, саму модель развития научного сообщества. В этих условиях большой научный интерес и непосредственную практическую значимость приобретает изучение опыта взаимодействия государства и науки на различных этапах отечественной истории и, особенно, в ее переломные моменты, когда обновлявшаяся власть определяла и выстраивала новую политику в отношении науки, имея целью изменение модели ее организации и функционирования. Изучение государственной политики по организации и развитию научных исследований представляет не только научную важность, но и немалый практический интерес в деле реформирования гуманитарных и естественных наук, выработке принципиально новой модели их взаимоотношений с государством. Если до настоящего времени это реформирование было в значительной мере спонтанным, то анализ исторического опыта мог бы придать ему более организованный, целенаправленный и менее болезненный характер. Некоторые из исторически апробированных каналов и методов взаимодействия власти и науки могут быть успешно адаптированы к современности. [5]

В аналитическом обзоре сделана попытка исследовать динамику отношений между властью и научной интеллигенцией.

Инженерное сообщество, как социальная группа, обладает особыми атрибутами, присущим отдельной социальной группе - набор особых ценностей. Из художественно-публицистических описаний Солженицына А.И., это люди с высокими морально-нравственными ценностями, живущие во всем времена не по мещанскому принципу «иметь», а по принципу «быть» [6]. Личные внутренние морально-нравственные установки оказываются дороже каких-либо привлекающих взор материальных ценностей. В соответствии с этим, в годы послереволюционные необходимы были особые методы манипуляции и управления научной интеллигенцией.

Делая какой-либо аналитический обзор, необходимо всегда руководствоваться теми историческими и общественными реалиями, в которых находился объект суждения. В данном контексте - это революция 1917 года, приход к власти большевиков, пятилетки, госзаказы, военный коммунизм, НЭП, гонка вооружений и холодная война.

В данном аналитическом обзоре рассмотрен исторический аспект взаимоотношение науки и власти в 1917-1991, в котором учитываются как внешние, так и внутренние обстоятельства.

Вместе с тоталитарным политическим режимом в СССР установилась командно-плановая экономика с системой госзаказов, направленная на развитие ВПК.

В идеологическом плане интеллигенцию старой научной школы трудно было сломить, соответственно особо отличившиеся подвергались репрессиям. И, в соответствие с этим, проводилась политика смещения руководителей «старой школы» ввиду несоответствия их мировоззрения господствующей идеологии. В эти годы страна подвергались великие ученые, например Королев С.П. (занимался исследовательской деятельностью в закрытом КБ (жарг.» Шарашка»), крупнейшая фигура 20 века в области космического ракетостроения и кораблестроения).

Будет рассмотрен психоаналитический подход к истокам власти Фромма Э. и Солженицына А.И.

Заказчик научных проектов - государство, как для внешних нужд военно-промышленного комплекса, так и внутреннего контроля - системы слежения, прослушки.

Какими методами существующий властный режим контролировал научную интеллигенцию? Во-первых, во многих случаях руководство различными отраслями сменилось на людей, так скажем, идейных (в том смысле, что они поддерживали мэйнстримовую идеологию). Вследствие того, что определяющим фактором в тех условиях было уже не служение правде и чести, а следование инструкциям действовать в соответствие с идеологией, а также беспрекословно и любыми методами достигать намеченного плана очередной пятилетки.

Наука-это социальный институт напрямую финансируемый государством. За рубежом также практикуется частное спонсорство. Частный бизнес заинтересован в том, чтобы вкладывать деньги в наукоёмкие технологии. В Российские научные разработки, проекты сложно привлечь капитал, и поэтому науку полностью зависима от власти, существующего режима. И здесь потому необходимо чётко осознавать субординацию власть-наука.

1. Государственная власть и научная нтеллигенция в Советской России: эволюция взаимоотношений в 1917-1991 гг.

В Советской России действовал жесткий государственный контроль над развитием научных исследований. Даже семантика словосочетания «советская наука» со всей определенностью указывает на ее государственный статус. Хотя любое государство обладает привилегией в отношении производства и распространения знаний, советское государство было абсолютным монополистом в этой области. Выступив в широком смысле созидателем качественно новой социально-политической и экономической системы в пространстве бывшей Российской империи, советская власть в узком смысле сформировала особый тип науки и интеллектуально-культурной жизни как элементы этой системы.

Наука в Советской России использовалась в интересах социалистической модернизации, преодоления научно-технического отставания от развитых стран Запада, обеспечения экономической самодостаточности государства. Посредством законодательного регулирования и госбюджетного финансирования государство последовательно управляло системой организации научной деятельности, регулировало социальный состав и численность научного сообщества. Приоритеты политики советского государства в сфере организации научных исследований сформировались в сложных условиях первых послереволюционных лет, которые характеризуется с одной стороны высылкой представителей «буржуазной» науки за рубеж, с другой - активным участием лояльной научной интеллигенции в общественно-политической жизни страны. Определенная политизация научного сообщества в 1920-е гг. объясняется вынужденной борьбой ученых за сохранение основ старых научных школ. Одновременно происходил неизбежный в советских условиях переход от социального типа элитарного ученого дореволюционной формации к новой «красной профессуре», ориентированной на социалистическую модернизацию общества.

После победы большевиков в революции и гражданской войне начинается новый этап в развитии социально-гуманитарных наук, происходит рождение новой системы гуманитарного знания, противостоящего логике и элементам старой дореволюционной системы. При этом, несмотря на внешнюю оппозиционность, советское обществознание во многом сочеталось с теорией и концепциями дореволюционного времени, сохранялись некоторые традиции, определенная преемственность профессиональных кадров и исследовательской проблематики. В рамках утвердившейся и заработавшей новой системы, элементы включенной в нее старой приобрели иной смысл и другое функ-циональное предназначение.

Сразу после революции в условиях преодоления общегосударственного кризиса остро встала проблема взаимоотношений власти и «старой» научной интеллигенции. Осознавая всю сложность ситуации, политическое руководство молодой Советской республики сделало вынужденную ставку на укрепление сотрудничества между властью и «старой» научной элитой страны. Призывая ученых активно включиться в социалистическое строительство, Г.М. Кржижановский писал в 1928 г.: «Мы глубочайшим образом убеждены, что если научные работники, работая с нами, проанализируют действительность, то увидят, как красноречиво говорит она, что будущее за нас». Использую потенциал «старой» научной интеллигенции, партия одновременно формировала новые научные кадры, подготовленные в советских вузах. Власть стремилась обеспечить оптимальный баланс между развитием материального производства и демографической сферой, эффективнее использовать кадровые возможности каждого района, в том числе малых и средних городов. Правительство всеми методами добивалось максимально активного участия научной интеллигенции в идейно-политической и производственной жизни страны.

В 1920-е гг. происходило непростое сочетание и взаимодополнение старого и нового научных укладов. Сформировавшаяся на этом этапе качественно новая модель отношения власти и науки может быть определена как неравноправное партнерство. Хотя наука испытывала усиливавшееся влияние большевистской идеологии, ее характерной чертой в 190-е гг. оказался плюрализм во всех аспектах: теоретико-методологическом, институциональном и кадровом, в принципах и системе профессиональной подготовки. Идеологическое давление на ученых старой школы объективно усилило позиции нового поколения молодых специалистов, чья творческая инициатива, особенно в гуманитарных науках, была полностью ограничена официальным политическим заказом. Активные дискуссии в гуманитарных науках рубежа 1920-х и 1930-х гг. часто выходили за рамки обсуждения методологических аспектов профессионального знания. Они без преувеличения стали коренным переломом, ознаменовав завершение генезиса советской науки и положив начало ее существованию как относительной целостной системы.

1930-е гг. стали наиболее критическим периодом взаимодействия власти и научного сообщества. Политический контроль над наукой достигался благодаря широкому распространению выдвиженчества, лишения ученых права заниматься профессиональной работой, агентурной деятельности спецслужб с целью выявления политически неблагонадежных специалистов. Подчинение научного сообщества государственному аппарату стало неотъемлемой частью «великого перелома» в развитии страны.

В 1930-е гг. в общих чертах сформировалась система идеологического контроля над дисциплинами социально-гуманитарного цикла. В дальнейшем развитии советского социогуманитарного знания выделяются два хронологических периода: с конца 190-х по середину 1950-х гг., когда превалировала модель государственного диктата в отношении науки; и с середины 1950-х до середины 1980-х гг., когда отношения государства и науки приобрели нормальный (в контексте советской системы) характер. Изменение в отношении власти к науке были связаны с эволюцией самой политической системы страны, которая от революционного самоутверждения перешла к стабилизации своего развития. Государственный диктат постепенно сменился патерналистским отношением к науке.

Государственный патернализм в естественных науках позволил мобилизовать усилия научного сообщества на нужды индустриализации, создание эффективного военно-промышленного комплекса, обеспечить решающий перевес советской науки в переломные годы Великой Отечественной войны.

Великая Отечественная война оказала двойственное влияние на развитие советской науки. С одной стороны, война стимулировала рост прикладных работ, направленных на удовлетворение неотложных потребностей фронта и тыла, с другой - она отрицательно сказалась на развитии фундаментальных исследований. В годы войны сеть научных учреждений в СССР не только не сократилась, но продолжала расширяться. Нельзя не отметить особую роль образованного в июле 191 г. Научно-технического совета Государственного Комитета Обороны, в состав которого вошли видные ученые (А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, С.И. Вавилов, Н.Н. Семенов). Деятельность совета способствовала оперативному выполнению заданий фронта и тыла, повышению эффективности исследований. Выполняя государственный заказ, ученые вели разработку новых технологий выпуска металла, вооружений, боеприпасов, использования сырьевых ресурсов, освоения новых производственных мощностей. В послевоенный период правительственное поощрение научной деятельности интеллигенции, особенно в области технических наук, во многом было вызвано военным противостоянием двух систем и конкуренцией на рынках вооружений. Повышение внимания власти к проблемам развития естественных наук ярко иллюстрирует реализация ядерной программы СССР. Исторически сложившаяся в СССР система управления, планирования и координации научно-исследовательских работ являлась одним из тех определяющих факторов, которые обеспечивали концентрацию научных сил и материальных ресурсов для решения важнейших научных и научно-технических проблем. Позитивные моменты государственной стратегии включали: масштабное развитие исследовательской деятельности; создание разветвленной национальной системы образования, отличавшейся фундаментальным характером профессиональной подготовки; поддержку экспедиционной деятельности.

За годы советской власти произошли серьезные структурные изменения в системе управления наукой. В результате реорганизации Академии наук СССР, проведенной под непосредственным руководством Политбюро ЦК ВКП(б), ее статус приобрел тройственный характер (сообщество научных деятелей, ассоциация научно-исследо-вательских учреждений, советское учреждение).

Благодаря повышенному государственному вниманию и участию социальный статус естественных наук в стране беспрецедентно вырос. Это нашло воплощение в форсированном развертывании институциональной структуры науки, масштабной подготовке профессиональных кадров, кардинальном расширении и актуализации проблематики.

Патернализм государства в отношении советской науки проявился в иерархическом принципе ее организации и унификации профессиональной учебной подготовки. Хотя это лишало науку гибкости, взамен она получила значительное расширение сферы преподавания и кардинальное расширение масштабов подготовки профессиональных кадров.

Следует подчеркнуть стабильную государственную поддержку науки, часто вне зависимости от ее результативности, что предоставило ученым возможность удовлетворять свое интеллектуальное любопытство за счет государственного бюджета. В то же время, власть стремилась управлять проблематикой исследований в зависимости от приоритетных народнохозяйственных задач.

Определенная экономическая изоляция СССР создала благоприятные условия для масштабных научных исследований внутренних природных богатств страны. Совершенствовались организационные формы экспедиционной деятельности. Еще в апреле 190 г. было утверждено Положение о Совете по изучению естественных производительных сил СССР, задачей которого являлось «общее руководство научно-исследовательской деятельностью учреждений АН СССР в той части, которая имеет целью изучение производительных сил Союза». Освоение природных ресурсов СССР обеспечило форсированное развитие основных отраслей тяжелой промышленности, главным образом, машиностроения, электроэнергетики, топливной, металлургической и химической промышленности. Экспорт природных ресурсов принес в бюджет страны солидные средства за сравнительно короткий срок. В 1950-1980-е гг. политика государства в сфере развития гуманитарных наук носила крайне противоречивый характер, поскольку именно обществоведение было призвано отражать все существенные колебания официального идеологического курса. Сама внутринаучная динамика, в конечном счете, зависела от изменений в государстве и его стратегии, ведь именно коммунистическая власть была подлинным творцом как института советской науки, так социополитической системы, интеллектуально-культурного пространства, элементом которой она выступала. В условиях «железного занавеса» советское социогуманитарное знание развивалась во многом самостоятельно и независимо от западных образцов. Однако с точки зрения интеллектуальной проработки, глубины и содержательности теоретических проблем советская наука в целом не уступала ведущим западным национальным школам.

Вектор теоретических изысканий определялся общегосударственными задачами, решаемыми на том или ином этапе развития страны. Общественные науки, призванные обслуживать партийные доктрины, все более утрачивали функции социальной критики, прогнозирования общественного развития. Разработки партийных теоретиков служили основанием для формирования обществоведческого знания, что ограничивало направления научных исследований. Гуманитарные науки все более утрачивали свою связь с современностью.

На завершающем этапе индустриальной модернизации большое значение партийно-государственное руководство придавало связи науки и производства. Научные центры на производстве были представлены различными конструкторскими бюро и научно-исследовательскими институтами, которые занимались разработками прикладного характера для своих промышленных предприятий. С конца 1960-х гг. в Советском Союзе появляются такие формы соединения науки с производством как ПО (производственные объединения), НПО (научно-производственные объединения), МНТК (межотраслевые научно-технические комплексы). Целью их создания являлось стремление обеспечить более быстрое прохождение процесса внедрения в производство результатов научных исследований.

Руководство страны стремилось проводить сбалансированную научно-техническую политику. Принимая очередной пятилетний план развития народного хозяйства, всегда определялись задачи по развитию науки и техники и внедрению их достижений в производство. Государство стремилось ориентировать проводимую научную политику на приоритетные направления каждого нового этапа научно-технической революции. В целом, 1970-1980-е гг. оказались для советской науки парадоксальным временем одновременно ее расцвета и вызревания кризисных тенденций, связанных с общей экономической ситуацией в стране.

Основная масса интеллигенции в советский период имела весьма скромные доходы. В то же время, экономическое стимулирование научных и производственных коллективов, а также отдельных ученых в создании, выпуске и внедрении новых, более прогрессивных видов продукции являлось важной сферой управления наукой. На завершающем этапе индустриальной модернизации техническая интеллигенция заняла одно из самых прочных положений в обществе. Известный спор «лириков и физиков» был окончательно решен государством в пользу последних. Значительные объемы государственного финансирования научных разработок способствовали укреплению социального статуса ученых и их особому положению в советском обществе. Занимаясь научной деятельностью, многие ученые в условиях советской системы старались сознательно игнорировать политические и идеологические вопросы. Встречи и беседы с руководством страны стали для них вынужденной необходимостью. Выполняя идеологические задачи, поставленные руководителями партии и правительства, они стремились не отходить от конкретных научных проблем. Большое внимание партия и правительство уделяли материальному обеспечению научных кадров, которые осознавали всю степень ответственности за научный прогресс страны. Пристальное внимание руководства к информационному обмену в науке, формирование научных кадров, создание прослойки гуманитарной и технически образованной интеллигенции - очень типично для всех съездов и пленумов советского периода. В то же время проблеме повышения эффективности функционирования всей научной сферы уделялось внимания намного меньше, чем задачам количественного увеличения научного потенциала. Если в советский период власти стремились проводить единую государственную политику в области технического прогресса, капитальных вложений в наукоемкие отрасли, оплаты труда, цен, прибыли, финансов и кредита, то в 1990-е гг. наметилось снижение государственного контроля над связью науки и производства, что в целом, имело негативные последствия.

2. Проблемы философии власти в романе А.И. Солженицына «В круге первом»

Проблема совместимости нравственности и политики, морали и власти, индивидуальной и политической этики занимает умы людей не одно тысячелетие. Не меньший интерес вызывает и вопрос о нравственных основаниях поведения личности в пространстве власти. Он ставился еще Конфуцием и легистами в Древнем Китае, к нему обращались Платон, Аристотель, Н. Макиавелли, Т. Гоббс, И. Кант, М. Вебер и многие другие мыслители. Поиск ответов на него активно ведется и в наши дни. Но хотя количество работ на эту тему исчисляется сотнями, сегодня, когда российское общество в очередной раз пытается понять, что такое власть, как она соотносится со свободой, как влияет на личность, а та на нее, мне кажется интересным обратиться к художественнофилософскому опыту осмысления власти, представленному в романе А.И. Солженицына «В круге первом» (1958).

Специфика предложенного в этом многогранном и многоплановом произведении подхода к проблеме власти заключается в том, что она рассматривается в тесной связи с выбором личностью ценностных ориентиров и, как следствие, способа существования. Писатель противопоставляет две системы ценностей: одну из них реализуют в своей жизни заключенные марфинской шарашки, другую - облеченные властью офицеры МГБ. Различия в жизненных установках представителей этих двух групп выводятся Солженицыным не столько из их политических взглядов и убеждений, сколько из характерного для них отношения к материальным благам. И министр Абакумов, и его заместитель, и «хозяин» марфинской шарашки Яконов, и бывший начальник Мамурин предстают в романе неуемными стяжателями, теми самыми фроммовскими эгоистами, которые хотят всего для себя и которым доставляет удовольствие владеть самим, а не делиться с другими, поскольку в ситуации, когда целью является обладание, «индивид тем больше значит, чем больше имеет». Во время недолгого периода бесконтрольного обогащения в конце Великой Отечественной войны офицеры СМЕРШа машинами, поездами и самолетами повезли домой награбленное добро. Министр Абакумов понимал, что в случае репрессий, причиной которых может стать любая оплошность, богатство не поможет, что «никакие драгоценности не спасут обезглавленного», но не мог не брать. «Он грабил загипнотизированно», будучи не в состоянии отказаться даже «от двух чемоданов мужских подтяжек». Расплата за такое существование - непрерывный страх потерять накопленное, усугубленный ожиданием наказания за содеянное. Достижения людей-накопителей всегда предметны, а потому призрачны, ибо легко исчезают. Как отмечал Э. Фромм, «при такой установке… складывается впечатление, что суть бытия заключается именно в обладании и… человек - ничто, если он ничего не имеет». Смыслом всей деятельности индивида становится обладание, и при утрате накоплений происходит крушение самой его личности. Разрушающее воздействие на личность накопительных ориентаций убедительно показано в романе на примере инженера-полковника Яконова. В ночь, когда после страшного разноса у министра над головой Яконова сгустились тучи и возникла реальная угроза не только ему самому, но и его близким, мысли его вертелись вокруг превосходной квартиры с высокими потолками, многотысячной зарплаты, персональной «Победы» и т.д. Перед лицом их возможной утраты Яконову, сделавшему выбор в пользу обладания, не за что было ухватиться, он не мог оценить того, что у него оставалось, «и жить ему не хотелось». Не случайно в момент личного кризиса ноги сами принесли его на место, где он некогда встречался со своей девушкой. Здесь, у разрушенной церкви, Яконов вспомнил, как в погоне за благополучием предал любимую, как ради карьеры и материальных благ продал свою душу.

Люди-накопители выстраиваются в романе в своеобразную вертикаль: «Лейтенанты вывозили на тысячи, полковники - на сотни тысяч, Абакумов греб миллионы». Но продвижение вверх по иерархической лестнице, приближая чиновника к тиранствующему Хозяину - Сталину, не только повышало комфортность жизни, но и увеличивало страдания. Абакумов, например, с ужасом ожидал ежемесячных отчетов у Сталина, поскольку не знал, за какие упущения его могли внезапно наказать или низвергнуть. Эти «приемы, по часу, были тяжелой расплатой за всю власть, за все могущество Абакумова. Он жил и наслаждался только от приема до приема. Наступал срок - все замирало в нем… теперь-то Абакумов понимал, что в усердии своем заскочил слишком высоко: пониже было бы безопаснее, с дальними Сталин разговаривал добродушно, приятно. Но вырваться из ближних назад - пути не было. Оставалось - ждать смерти. Своей. Или…непроизносимой».

Венчает пирамиду стяжателей Сталин. Он достиг такого уровня обладания, на котором бесцениваются любые материальные блага, а целью и смыслом существования становится сама власть, безграничная возможность вершить судьбы отдельных людей и целых народов. Но даже нахождение на вершине пирамиды не приносит покоя, и Сталин предстает одним из самых беспокойных, неуравновешенных персонажей романа, которого гнетет как чувство неудовлетворенности, так и неизбывные страх, тревога, одиночество и непонимание. Беспокой-ство - имманентная составляющая жизни эгоиста, стремящегося к удовольствию и наслаждению: поскольку «его желания бесконечны, он должен завидовать тем, кто имеет больше, и бояться тех, кто имеет. Другими словами, не только жизнь в заключении, но и жизнь на воле оказывается движением по кругам ада: чем выше должность, тем больше можно потерять, а значит, тем сильнее страх и внутренняя дисгармония.

В иерархически организованных обществах, где власть реализуется по принципу обладания, компетентность уже не является обязательным ее атрибутом. Олицетворением власти становится титул, мундир или статус, и «эти внешние признаки компетентности заменяют настоящую компетентность и определяющие ее качества». Правитель «может быть глупым, порочным, злым… то есть в высшей степени некомпетентным для того, чтобы быть властью; тем не менее он обладает властью». Пока человек имеет соответствующий статус, «считается, что он обладает качествами, делающими его компетентным. Даже если король голый, все верят, что на нем роскошные одежды». Именно с этим и связана происходящая в обществе накопителей борьба за достижение и сохранение статуса, ибо только он может наделить своего обладателя властью.

В отличие от власти по принципу бытия, которая используется для «выполнения определенных социальных функций», власть по принципу обладания употребляется «лишь для эксплуатации того, кто ей подчиняется». Подобного рода власть, исходящая от особой группы или индивида и направленная на поддержание и укрепление их привилегированного положения, определяется Г. Маркузе как господство.

Описывая поведение представителей советской властной иерархии на различных ее уровнях, Солженицын подводит читателей к выводу, что они озабочены прежде всего удержанием и расширением своей власти и, таким образом, не столько отправляют властные функции, сколько господствуют. Но поскольку основой господства выступают ограничения в удовлетворении тех или иных потребностей, оно может держаться исключительно на силе. Насильственные ограничения, налагаемые деспотом, формируют «эффективный порядок», задавая модель дальнейшего общественного развития. Возникает форма «социальной организации с отказом от импульсивных порывов, признанием взаимных обязательств, учреждением особых, объявленных нерушимыми (святыми) институтов, то есть первыми началами нравственности и права».

В процесс поддержания и усиления господства включается само общество, ведь «устранение власти, которая (хотя и с помощью страха) сохраняла группу, может разрушить ее жизнь». С падением деспота его место занимают иные лица, силы, структуры, которые «обеспечивают подавление удовольствия, необходимое для сохранения их власти», и господство одного сменяется господством многих: «…Свобода приходит на смену господству - и вновь приводит к утверждению господства».

Мятущимся «вольным» в романе противопоставлены заключенные, зачастую обладающие удивительным внутренним равновесием, ибо у них уже почти не осталось того, что можно было бы отнять.

Именно им, а не могущественным чинам из органов госбезопасности, опасающимся за свое будущее, дано ощутить полноту бытия, как ощущает ее заключенный с двенадцатилетним стажем и нескончаемым сроком, «ничтожный и бесправный раб» Дмитрий Сологдин, который за колючей проволокой любуется красотой декабрьского утра, испытывая в душе «нерушимый покой». Секрет этого на первый взгляд парадоксального феномена раскрывается Солженицыным через беседу филолога Рубина и математика Нержина о наслаждениях, в ходе которой они приходят к мысли, что утрата позволяет понять истинную цену вещей и, избавившись от суеты и шелухи, обрести способность воспринимать и переживать все действительно важное. Вот, например, «сейчас вольняги рассыпались по увеселительным заведениям… Но те ли увеселительные заведения они избирают? Больше ли они получают удовлетворения от жизни, чем мы - это еще вопрос». Весьма примечательны в этом отношении и рассуждения Нержина о «природе сытости». На Лубянке или в контрразведке, замечает он, обобщая свой тюремный опыт, «реденькую полуводяную - без единой звездочки жира! - ячневую или овсяную кашицу» не ешь, не кушаешь - «ею причащаешься! К ней со священным трепетом приобщаешься, как к той пране йогов!..Сытость зависит совсем не от того, сколько мы едим, а от того, как мы едим! Так и счастье… вовсе не зависит от объема внешних благ… Оно зависит только от нашего отношения к ним!».

Как ни удивительно, зеки оказываются более свободными, чем сотрудники госбезопасности, ибо не испытывают тревоги и неуверенности, порождаемых страхом потерять имеющееся. «Если я - это то, что я есть, а не то, что я имею, никто не в состоянии угрожать моей безопасности и лишить меня чувства идентичности. Центр моего существа находится во мне самом; мои способности быть и реализовать мои сущностные силы - это составная часть структуры моего характера, и они зависят только от меня самого». Именно такими рисует заключенных Солженицын в романе «В круге первом». Вновь прибывшим в марфинскую шарашку заключенным кажется, что они попали в рай: «Я прожил пятьдесят два года, я выздоравливал от смертельной болезни, я дважды женился на хорошеньких женщинах, у меня рождались сыновья, я печатался на семи языках, я получал академические премии, - никогда я не был так блаженно счастлив, как сегодня! Куда я попал? Завтра меня не погонят в ледяную воду! Сорок грамм сливочного масла!! Черный хлеб - на столах! Не запрещают книг! Самому бриться! Надзиратели не бьют зеков! Что за великий день? Что за сияющая вершина? Может быть, я умер? Может быть, мне это снится? Мне чудится, я - в раю!» Возвращение малого из отобранного вызывает у человека эйфорию, но его восторг тут же охлаждают бывалые: «Нет, уважаемый, вы по-прежнему в аду, но поднялись в его лучший высший круг - в первый!». Шарашка - ад, и не потому, что в ней заключенные «горбили» по 14 часов в сутки (для переведенных в Марфино из лагеря интеллектуальный труд был наградой), а потому, что каждому из них рано или поздно предстояло выбирать между «быть» и «обладать». «В случае успеха разработки ближайшие к ней зеки получали все - свободу, чистый паспорт, квартиру в Москве; остальные же не получали ничего - ни дня скидки со сроку, ни ста граммов водки в честь победителей». Более того, строптивых, отказавшихся выполнять «госзаказ», равно как и не добившихся ожидаемого властью результата, вновь отправляли в лагеря, так что «середины не было». И за этот выбор приходилось платить высокую цену. Как замечали по этому поводу зеки: «…Хорош человек был Борис Сергеевич, царство ему небесное… - Умер? - Нет, освободился… Лауреатом стал». По этому пути собирается пройти Сологдин, поймавший благодаря своему талан ту удачу за хвост и стремящийся еще пожить в свое удовольствие. Правдами и неправдами решил получить от жизни свое вернувшийся с фронта Щагов. Удалось подняться наверх Галахову, расплачивающе муся за успех потерей писательского дара, необходимостью врать и подстраиваться под общественное мнение. Важное решение предстоит аспирантке Музе, которой нужно выбрать между доносительством и отказом от карьеры. И, напротив, изнеженный, честолюбивый, но порядочный Иннокентий Володин начинает свой спуск по кругам ада. Другими словами, герои Солженицына делают экзистенциальный выбор, от которого зависит, что станется с их «бессмертной душой».

Зеки невероятно гордятся ею; им кажется, будто ничто в мире уже не может их искусить. Однако искушений множество. Как говаривал дворник-зек Спиридон, «своя воля клад, да черти его стерегут». И не всем удается сохранить себя, ведь на карту зачастую поставлена не просто сытость, работа, зарплата, но сама жизнь: для многих возврат в лагеря - верная смерть. Тем не менее Глеб Нержин, Илларион Герасимович, Илья Хоробров, отказавшиеся служить МГБ, выбирают путь телесных страданий: «Да, их ждала тайга и тундра, полюс холода Оймякон и медные копи Джезказгана. Их ожидала опять кирка и тачка, голодная пайка сырого хлеба, больница, смерть. Их ожидало только худшее. Но в душах их был мир с самими собой. Ими владело бесстрашие людей, утерявших все до конца, - бесстрашие, достающееся трудно, но прочно».

Те, кто сделал иной выбор или оттягивает его, лишены такой внутренней прочности и невозмутимости, лишены душевного покоя. Таким образом, трагическая эпоха сталинизма служит лишь фоном, материалом для размышлений писателя об истоках нравственного поведения. Оказывается, что тоталитаризм и безнравственность питают друг друга. Страх за себя и своих близких, страх утрат толкает человека на подлые поступки и тем самым укрепляет тоталитарный режим, порождающий все новый и новый страх. Размышления Солженицына о природе власти подводят к неожиданным выводам. Считается, что власть связана со способностью влиять на выбор решений и поступков. При наличии широкого набора альтернатив власть тем сильнее, чем больше вариантов поведения она контролирует (предлагает), то есть могущество власти напрямую связано со свободой выбора. Лишая индивида множественности выбора, власть тем самым сужает поле своего контроля. Именно это, остро переживая ощущение свободы, подчеркивает инженер Бобынин в беседе с министром, когда говорит: «У меня ничего нет, вы понимаете - нет ничего! Жену мою и ребенка вы уже не достанете - их взяла бомба. Родителимои уже умерли. Имущества у меня всего на земле - носовой платок, а комбинезон и вот белье под ним без пуговиц… - казенное. Свободу вы у меня давно отняли, а вернуть ее не в ваших силах, ибо ее нет у вас самих. Лет мне от роду сорок два, сроку вы мне отсыпали двадцать пять, на каторге я уже был, в номерах ходил, и в наручниках, и с собаками, и в бригаде усиленного режима - чем еще можете вы мне угрозить? Чего лишить? Инженерной работы? Вы от этого потеряете больше».

В тоталитарном обществе, как оно описано в романе Солженицы на, вариантов поведения только два - двигаться вверх или вниз по вертикали, - а значит, власть контролирует там лишь половину открытых перед человеком альтернатив или, как в случае с Бобыниным, вообщеих не контролирует. В обществах гражданского, демократического типа, предлагающих своим членам веер возможных способов поведения, с помощью многообразных социальных институтов и иных структур и образований она контролирует гораздо больше, чем половину выбора. Сходные идеи можно найти у Н. Лумана, по мнению которого функция власти «состоит как раз именно в том, что власть устанавливает возможные сцепления событий абсолютно независимо от воли подчиненного этой власти человека, совершающего те или иные действия, желает он того или нет». Мало связывать власть с причиной или потенциальной причиной; ее функции скорее «можно сравнить с комплексной функцией катализатора». Итак, ограничение свобод граждан ограничивает и властные влияния на их поведение, тем самым приводя к умалению власти как таковой и, повидимому, к замене власти-процесса (модус «быть») властью-обладанием (модус «иметь»), ее отчуждению и в конечном счете трансформации в господство, которое базируется на ограничениях в удовлетворении потребностей, черпая в них силы для собственного воспроизводства.

Предположить, что в обществе потребления личность добровольно откажется от господства, не просто. Именно с таким отношением к власти и ее носителям мы столкнулись накануне президентских выборов 2008 г. Вместе с тем шутка В.В. Путина об уходе на «дембель» и отождествление им политикочиновничьей работы со служением России, почитаемым за честь - это своеобразный синтез западного понимания власти как вида деятельности и традиционно российского восприятия ее как особого священного поведения.

Именно как процесс управления, выполнение функций рассматривается власть в модусе бытия, описанном Фроммом. «Быть» (в противоположность «обладать») - «значит отказаться от своего эгоцентризма и себялюбия». Власть в этом случае соотносится с продуктивной (спонтанной) активностью, при которой индивиды «оживляют все, к чему… прикасаются… реализуют собственные способности и вселяют жизнь в других людей и в вещи». При неотчужденной активности Я ощущает себя субъектом деятельности, а не объектом манипулирования. Условием такой продуктивной активности является целостность личности, когда разные сферы человеческой жизни «слились в единоецелое». С психологической точки зрения жажда власти есть проявление слабости, поскольку свидетельствует о неспособности «жить, опираясь на свои собственные силы», о стремлении «найти замену, дополнительную силу, когда собственных сил не хватает».

Включая личность в поле бытия, власть предполагает ее способность к свободному выбору, к акту неподчинения, который «прямо связывается с началом человеческого мышления». В противном случае - это отчетливо видно из романа Солженицына, - даже находясь на вершине властной пирамиды, человек будет всего лишь рабом правителя, системы или какой-либо идеи.

3. Взаимоотношения науки и технологий - экономики - власти как основа социальных реформ

Если в силу реформ 1860-х гг. в ситуации «эволюционной ловушки» во второй триаде коэволюционирующих систем (власть - экономика - культура) оказалась власть, то в 1930-1940 гг. та же участь постигла культуру. Раскулачивание обернулось глобальным раскрестьяниванием страны, уничтожением ментально-психологического и духовного каркаса аграрной субцивилизации. Начался новый цикл инициированных коэволюционных трансформаций, «жертвой» которого стала уже наука. Имеется в виду приснопамятная (и скандальная) история «мичуринской агробиологии и советского творческого дарвинизма» - лысенковщины. На основании анализа архивных источников и данных советской экономической статистики была высказана следующая гипотеза. Инспирированный политическим руководством бывшего СССР разгром советской генетической научной школы был следствием инверсии и асимметрии системы обратных связей в цикле власть - наука - производство. В свою очередь, это повлекло за собой нарушеие конкурентных отношений между научными группировками внутри советского научного сообщества. В дальнейшем эта гипотеза получила общее математическое обоснование, став описание модного из конкретных вариантов эволюции социального института науки. Возможность именно такого социально-Эволюционного сценария прямо вытекает из модели тройной спирали. В результате событий 1917-1929 гг. существование системы организации науки утрачивает многовекторную опору на дифференцированные социальные институты и определяется теперь исключительно поддержкой, равнодушием или репрессиями государственной власти. Социальный и профессиональный статус как научного коллектива, так и отдельного исследователя определяется его способностью освоить чужеродный (политический) семантический код и интегрироваться в общий концептуальный каркас государственной элиты. В 1920-1930-е гг. менделевская генетика делает, как тогда казалось, решающий шаг к включению своих положений в концептуальное поле официальной («марксистско-ленинской») идеологии. Формируется несколько научных школ-группировок, имеющих не только явного научного лидера, но и «транслятора», способного обеспечить взаимопонимание с властными структурами. В ряде случаев функции лидера и транслятора совмещаются в одном лице (Н.И. Вавилови Г.К. Мейстер), в других эти функции оказываются разделены (тандемы Н.К. Кольцов - А.С. Серебровский, Т.Д. Лысенко - И. Презент). Первые сорта, созданные благодаря новой методологии селекционно-семеноводческой работы (1910-1940), основанной на парадигме классической генетики, в результате своеобразного эффекта синхронизации (первая мировая и гражданские войны) практически одновременно «выплескиваются» на поля с началом новой экономической политики (нэп). Там, где крестьянские сорта заменяются новыми, созданными путем научной селекции, происходит резкий скачек урожайности, что доказывает носителям власти потенциальную способность менделизма решить «социально-политический заказ», связанный с утверждением нового политического режима.

Ввиду практически нулевой эффективности принудительного труда в сфере научно-исследовательской деятельности властными структурами разрабатывается технология управления и манипулирования сознанием научных исследователей. Основное значение отводится в ней идеологизации науки как достаточно «эффективного» средства «переориентации» научно-исследовательской активности и «управления наукой» в желательном для власти направлении. Политические репрессии служили дополнением к этой системе.

Переход к политике индустриализации и коллективизации имел результатом усиление давления на научно-исследовательскую деятельность и в социальном, и в персональном аспектах. Ключевым семантическим конструктом, определяющим отношения между властью и наукой, становится «научное вредительство». Стимулом этого процесса стало обострение экономических проблем (в т.ч., продовольственной), чреватое резким ослаблением военно-экономического потенциала страны. Эволюция семантического кода взаимосвязей между административно-политической и научной элитами привела к преобразованию системы критериев селекции научных школ, получающих государственную и социальную поддержку или, наоборот, подвергаемых репрессиям и прессингу. Основным критерием достоверности стала практическая полезность. Это привело к усилению тех группировок внутри научного сообщества, которые развили более эффективные схемы и методы встречного манипулирования властью - вне непосредственной связи с уровнем достоверности, а следовательно, и производственной эффективности предлагаемых инноваций. Безусловной доминантой здесь стала группировка, сформировавшаяся вокруг тандема Трофим Лысенко - Исаий Презент, постепенно устранивших своих соперников - группы Н.И. Вавилова и Г.К. Мейстера - от руководства аграрным сектором в советской системе государственного управления наукой. История Трофима Лысенко и созданной им по аналогии с концептуальной схемой «краткого курса истории ВКП(б) «мичуринской генетики и советского творческого дарвинизма» можно рассмотреть в трех следующих аспектах:

1. По своей природе - трансформация научной идеи в псевдонаучный концепт, определяемая конкуренцией группировок внутри научного сообщества;

2. По механизму - равнодействующая двух технологий манипулирования: нисходящей (власть - наука) и восходящей (наука - власть);

3. По результатам - разрушение науки, подрыв экономической составляющей властных структур.

Защитная реакция научного сообщества сводится к двум основным процессам:

1. Мимикрия ? овладение и использование семантического кода, фразеологии «мичуринцев», при скрытом использовании методов классической генетики и селекции (наиболее распространенный поведенческий модус среди селекционеров-практиков, например, Б.П. Соколов, А.П. Шехурдин и др.);

2. Миграция ? уход в те области, которые не контролировались напрямую Т. Лысенко идеологически или административно (более выражена среди представителей теоретического естествознания).

Последняя особенность вынуждает группировку, захватившую верхнюю ступень и иерархии социального статуса и превратившую ее в монополию, непрерывно расширять сферу своего влияния - от прикладных областей к фундаментальной науке и далее в область точного естествознания, уже доказавшую свою военно-политическую полезность.

Это в конечном итоге и обеспечивает утрату ею (группировкой) социального статуса.

Альтернативный исход - деструкция всей социополитической системы.

Заключение

С приходом к власти большевиков научной интеллигенции пришлось либо мириться с существующим новым режимом, либо власть уничтожала их своим репрессивным аппаратом.

Таким образом, вследствие милитаризации экономики, вся наука также была направлена поддержание и усиление военно-промышленного комплекса. В довоенный период в течение пятилеток был накоплен потенциал, который впоследствии сыграл решающую роль в битве против фашисткой угрозы. Однако вопрос, какими средствами добились таких успехов. Оправдывает ли цель средства? Как трактовать, воспринимать жесткую политику репрессий Сталинского режима? И что произошло с наукой после 1991 года?

Русский народ обладает специфической ментальностью. Менталитет ленивых людей можно компенсировать только «ежовыми руковицами», однако в вопросах, касающихся научной интеллигенции, следует учитывать, что это творческая самоорганизующаяся система, на которую по большей части не эффективно оказывать какое-либо давление.

Это люди, за которыми не нужно следить, как они выполняют свою работу. Было проведено исследование, по которому был сделан вывод, что интеллектуальный труд выполняется лучше в одиночестве, в отличие от труда физического, где положительную роль играет человеческий фактор, когда кто-то за кем-то наблюдает.

За счет того, что научно-исследовательские центры были рассредоточены по всей России, после развала СССР разрушилась вся система научного и промышленного взаимодействия, которая столь непросто, огромными жертвами создавалась некогда. В связи с этим особую боль вызывают события современной России - коррупционные схемы распродажи государственного имущества военного назначения (дело «Оборонсервиса»), который столь широко освещаются в информационном пространстве.

Список использованной литературы

[1] Караулов С.А. Государственная власть и научная интеллигенция в Советской России: эволюция взаимоотношений в 1917-1991 гг. Вестник МГОУ №2, 2009, с. 89-95

[2] Е.Ю. Потапчук «Проблемы философии власти в романе А.И. Солженицына «В круге первом»», «Полития» №4 (55) 2009

[3] ГАУ - МСХА имени К.А. Тимирязева; Харьковский национальный экономический университет, В.И. Глазко, В.Ф. Чешко, «Взаимоотношения науки и технологий-экономики-власти как основа социальных реформ», Известия ТСХА, выпуск 4, 2011 год

[4] Рецензия на фильм «Облачный атлас», тема философии Солженицына тоталитарного режима http://colonelcassad.livejournal.com/883077.html

[5] автореферат диссертации, Москва, 2007 г. Пелих А.Л., «Политика советского государства по организации и развитию научных исследований (1917-1991 гг.)»

http://www.dissers.ru/2raznoe/politika-sovetskogo-gosudarstva-po-organizacii-razvitiyu-nauchnih-issledovaniy-1917.php

[6] Фромм Э. 1998 Иметь или быть? - Киев

Размещено на Allbest.ru