Октябрь 1917: закономерность или случайность?

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

«Не была ли социалистическая революция в России преждевременной? Могла ли российская историческая почва послужить базой для создания нового, демократического и социалистического общества? Почему так трагически не совпали ее цели и исторические результаты?

Ответы на эти вопросы требуют переосмысления наших прежних методологических и теоретических подходов и конкретно-исторических суждений о предыстории Октябрьской революции и самой революции» Пишет академик П. Волобуев.Октябрь 1917: Величайшее событие века или социальная катастрофа? Под ред. П.В. Волобуева - М.: Политиздат, 1991.

Итак, что такое революция? По словарю Даля революция - переворот, внезапная перемена состоянья, порядка, отношений; смута или тревога, беспокойство.http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc2p/348870 По словарю Ожегова - коренной переворот в жизни общества, который приводит к ликвидации предшествующего общественного и политического строя и установлению новой власти.http://slovari.299.ru/word.php?id=29913&sl=oj Однако у народов всего мира революция ассоциируется с кровопролитием, войной между братьями, бессмысленной и беспощадной. Был ли сделанный русским народом выбор в 1917 сознательным? Была Октябрьская революция в их глазах ориентирована на демократию или на диктатуру? Была ли она закономерной, или же тут сыграл фактор случайности? В связи с последними событиями на Украине ответить на данные вопросы необходимо, ибо эти же вопросы можно задать и касательно «Евромайдана».

В этой работе мною были использованы следующие работы: Булдакова В.П. «Красная смута. Природа и последствия революционного насилия»:автор анализирует происхождение и особенности революционного насилия в России, достигшего своего апогея в 1917-1920 гг. Исследуя психосоциальную динамику революции, он показывает, что в ее основе лежали традиционалистские реакции на модернизационные процессы. Значительное место уделяется критике всего комплекса исследований революции, выстраивается оригинальная теория ее происхождения и развертывания;Медведев P.A. «Русская революция 1917 года: Победа и поражение большевиков»: о событиях февральской и октябрьской революций 1917 г. в России, гражданской войны 1918-1920 гг., первых лет НЭПа с точки зрения непрерывного процесса, приведшего к образованию СССР; Книга: «Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа»: предлагаемый сборник подготовлен на основе материалов, публиковавшихся в периодической печати в 1989-1991 гг. Они отражают богатый спектр мнений о проблемах истории Октября 1917 г. Среди авторов книги известные советские ученые П.В.Волобуев, Г.З.Иоффе, В.И.Старцев, А.П.Бутенко, В.П.Булдаков, зарубежные советологи Ж.Элленстейн и А.Рабинович, русский историк, белоэмигрант П.Н.Милюков и другие.

Глава 1. Предпосылки к Октябрьской революции

Ленин в своем обосновании неотложности социалистической революции в России и перехода ее к социализму руководствовался не буквой марксизма (необходимость высокого уровня производительных сил и пролетаризации большинства населения), а опирался на марксистский анализ конкретно-исторической обстановки, сложившейся в России в 1917 году. Война обострила все общественные противоречия. Хозяйственная разруха, в следствие отсталости страны, приобрела небывалые по сравнению с другими воюющими странами масштабы, поставив Россию на грань национальной катастрофы. Российский капитализм, по сути, распадался как общественная система. Поэтому в социалистической революции Ленин видел не прыжок в неведомое, а конкретный ответ на конкретные проблемы и назревшие потребности. В таком контексте Октябрьскую революцию следует рассматривать как наш российский, отличный от западноевропейского, вариант пути к современной индустриальной цивилизации, избранный с учетом фактора форсирования всего общественного развития. Она вместе с тем есть попытка беззаветно смелого прорыва от абсолютизма к демократии в ее пролетарской, социалистической форме.

Да, налицо отклонение от обычного, «нормального», западноевропейского пути развития, если его принимать за эталон. И Ленин учитывал, что Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм. В этом он был согласен с меньшевиками. Но он видел, что в стране благодаря современным отраслям промышленности, транспорту, монополиям и банкам есть минимум материально-производственных предпосылок для постепенного перехода к социализму.

В начале XX в. Россия была страной среднеразвитого капитализма, а по общему объему промышленного производства входила в пятерку крупнейших держав мира. Она являлась «слабейшим звеном» империалистической системы, что создавало оптимальные условия для социалистического переворота. Но после свержения монархии в феврале 1917 г. создалось двоевластие буржуазного Временного правительства и Советов. Поскольку не были выполнены требования народа - прекратить войну, установить 8-часовой рабочий день, ликвидировать помещичье землевладение, нациям дать право на самоопределение, - возникла возможность перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.Булдаков, В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия / В.П. Булдаков. - М.: РОССПЭН, 1997.

Обратимся к непосредственно предпосылкам революции. В прошлом они искусственно селекционировались нашими обществоведами, причем предпосылки Октября и предпосылки социализма намеренно не различались. И это в то время, как сами вожди Октября утверждали, что в России социализм не мог победить «непосредственно и немедленно», что Октябрьский переворот произошел в мелкокрестьянской стране именно благодаря отсталости ее капитализма.

Говоря об объективных предпосылках социализма, следует прежде всего задаться вопросом: исчерпал ли себя к 1917 г. капитализм? Из перспективы сегодняшних дней можно говорить лишь о критическом моменте его развития как формирующегося мирового целого, о нежизнеспособности в этих условиях отдельных его звеньев, таких, как империалистическая Россия. Поэтому важно уяснить особенности и исторический тип капиталистической эволюции России. Современные исследователи выделяют три типа капиталистического развития. Для Западной Европы и США характерен естественно-исторический тип, когда основные противоречия внутринационального развития приводят к созданию механизма представительной демократии, позволяющего избежать революционного взрыва или ослабить его разрушительные последствия. Позднее возникает другой, «догоняющий» тип развития, когда внешние причины заставляют государство активно «насаждать» капитализм, вторгаясь в хозяйственную жизнь страны (Восточная Европа, Испания, Япония, Россия). Страны и народы большей части Азии, Латинской Америки, Африки попадают в третий тип, где воздействие передовых империалистических держав подавляет традиционные общественно-экономические уклады и навязывает зависимый -- колониальный, полуколониальный или неоколониальный -- тип капиталистической эволюции. Это деление приближается к ленинской классификации различных стран по «типам», или «историческим ступеням», развития соответственно географическому и этническому фактору. Опыт показал, что «второй тип» представляли страны- «маргиналы», расположившиеся на ближайшей периферии развитого капиталистического мира. Все они в свое время попытались решить задачу ускоренной капиталистической эволюции с помощью правоавторитарных режимов.Октябрь 1917: Величайшее событие века или социальная катастрофа? Под ред. П.В. Волобуева - М.: Политиздат, 1991.

Объективно Октябрьскую революцию можно было бы рассматривать как попытку леворадикального «уклонения» от военно-диктаторского режима. Действительно, Троцкий задолго до Октября предсказывал, что в России победа буржуазии объективно невозможна. Большевики считали себя всего лишь отрядом международного пролетариата, «звеном в цепи мировой революции» и не рассчитывали победить «одними своими силами», без мировой революции. Внутренних условий для победы социализма в России не существовало, но учитывался шанс активно включиться в мировую революцию или заняться подготовкой этих условий усилиями революционной власти.Революция и человек: Быт, нравы, поведение, мораль / Под ред.: П.В. Волобуева. - М.: ИРИ РАН, 1997.

Раз «внутренних условий для победы социализма в России не существовало», значит нужно было их создать, таким образом в своем повествовании я не могу обойти «Меморандум доктора Гельфанда»

На состоявшейся в конце февраля 1915 г. в Министерстве иностранных дел Германии встрече с Парвусом (Александр Львович Парвус ( Израиль Лазаревич Гельфанд) -- деятель российского и германского социал-демократического движения, теоретик марксизма, публицист, доктор философии.) статс-секретаря иностранных дел Ягова и Рицлера, которая по соображениям строгой секретности даже не протоколировалась, Парвус представил основные положения своего плана борьбы против царской России. Судя по всему, этот план был тогда одобрен, поскольку 9 марта 1915 г.; он направил в МИД Германии меморандум,содержавший подробный план организации революции в России. Этот документ, известный в литературе как «Меморандум доктора Гельфанда», был впервые опубликован в 1958 г. в сборнике документов «Германия и революция в России 1915-1918».

В самом деле, представленный в меморандуме план действий поражал своей масштабностью, грандиозностью своего замысла и вместе с тем не казался на первый взгляд фантастическим, поскольку основывался на конкретно-историческом анализе социально-политической обстановки в России того времени. Документ начинался с главной цели -- подготовить и провести в России весной следующего -- 1916 г. массовую политическую забастовку под лозунгом «Свобода и мир». «Центром движения, -- говорилось далее, -- будет Петроград, а в самом Петрограде -- Обуховский, Путиловский и Балтийский заводы. Забастовка должна прервать железнодорожное сообщение между Петроградом и Варшавой, и, Москвой и Варшавой и парализовать Юго-Западную железную дорогу. Чтобы сделать забастовку всеобщей, следует взорвать железнодорожные мосты, как это было во время забастовочного движения 1904-1905 годов». Наряду с рекомендациями по технической подготовке восстания в России в меморандуме содержалось предложение о финансовой поддержке «для группы большевиков в российской социал-демократической партии, которая борется против царизма всеми доступными средствами». И прямо указывалось, что «ее вожди находятся в Швейцарии». Интересно, что среди 11 пунктов приложения к своему меморандуму, переданному в МИД Германии несколькими днями позже, Парвус поставит предложение о финансовой поддержке большевиков на первое место. «После восторгов первых дней войны в России наступило отрезвление, -- отмечал он. -- Царский режим нуждается в быстрых победах, а на деле терпит кровавые поражения. Даже если русская армия останется на зиму на теперешних позициях, по всей стране прокатится волна недовольства». В случае поражения русской армии, предрекал Парвус, «антиправительственное движение приобретет невиданный размах» и «при мобилизации имеющихся сил согласно выше изложенному плану можно рассчитывать на массовую забастовку весной».

Однако, если оставаться на почве реальных фактов, то следует помнить, что план Парвуса «устроить» в России революцию полностью провалился. Но грандиозный масштаб этого нереализованного плана захватил не только политические и военные круги Германии, но и впоследствии некоторых историков. В опубликованной в 60-е годы книге «Февральская революция» профессор Оксфордского университета Г. М. Катков, признавая, что «документы германского министерства иностранных дел за период с февраля 1916 года по февраль 1917 года не содержат указаний на какие бы то ни было действия, предпринятые Гельфандом, или на какие-либо суммы, переданные ему на нужды революции», тем не менее считает, что «было бы ошибочно предполагать, что Гельфанд из-за неудачи 9 января 1916 г. отказался от намерения революционизировать Россию». Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств в архивах германского МИД, упорный характер забастовочного движения в России в 1916 г. и в начале 1917 г., по мнению Каткова, «наводит на мысль, что оно руководилось и поддерживалось Гельфандом и его агентами. Ни один из его агентов в Петрограде или Николаеве не был выявлен». Но из этого вовсе не следует, что рабочее движение, в частности в столице, руководилось агентами Парвуса. Они могли быть хорошо законспирированы и при этом никак не влиять на забастовки и стачки. В то же время реальные руководители забастовочного движения в Петрограде выявлялись охраной и систематически арестовывались полицией.Революционные настроения в Петрограде и стране с осени 1916 г. только усиливались и в любой момент могли разрядиться взрывом возмущения масс. И этот взрыв в условиях всеобщего подъема революционного движения мог стать началом новой революции в России без всяких провокаций извне. С начала января 1917 г. Петроградское охранное отделение было озабочено прежде всего грозными признаками приближающегося выступления питерского пролетариата. В телефонных сообщениях из полицейских участков, в донесениях тайных агентов главное внимание в эти дни было уделено забастовкам, митингам, собраниям, воззваниям и выступлениям, настроениям на фабриках и заводах. И в них не было ни слова о «германских провокаторах». Главным и явным провокатором в дальнейшем развитии событий в столице стал недостаток продовольствия. В докладе Петроградского охранного отделения 5 февраля констатировалось: «С каждым днем продовольственный вопрос становится все острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями»Февральская революция и охранное отделение // Былое. 1918. № 1(29). С. 41..

Февральская буря в Петрограде разразилась, таким образом, в обстановке резко обострившегося продовольственного кризиса, ударившего прежде всего по трудовым массам. Глубокое возмущение рабочих вызвало распоряжение уполномоченного по продовольствию Петрограда В. К. Вейса о запрещении Союзу потребительских обществ отпускать с 15 февраля 1917 г. муку и хлеб рабочим кооперативам и столовым. Нехватка продовольствия, катастрофический рост цен, постоянные очереди за хлебом, появившиеся в печати сообщения о введении в ближайшее время карточек на продукты питания -- все это на мрачном фоне продолжающейся войны настроило питерских рабочих на самые решительные действия против царской власти. 22 февраля представители Путиловского завода встретились с А. Ф. Керенским, которого они просили уведомить Государственную думу о том, что рабочие сделали все, чтобы избежать закрытия завода, но власти не захотели вступить с ними в переговоры и выкинули тысячи рабочих на улицу. В связи с этим Керенский предложил включить в проект резолюции Прогрессивного блока пункт о том, что все уволенные рабочие Путиловского завода должны быть немедленно восстановлены. Предложенная поправка была одобрена при голосовании резолюции в Думе 23 февраля 1917 г. Выступая в этот день с трибуны Государственной думы, Керенский пророчески предупреждал власти: «Ведь масса -- стихия, у которой единственным царем делается голод, у которых разум затемняется желанием погрызть корку черного хлеба, у которых вместо рассуждения является острая ненависть ко всему, что препятствует им быть сытыми. Ведь с этой массой, с этой стихией рассуждать уже нельзя, она уже не поддается убеждению и словам»Государственная дума. Четвертый созыв. Сессия пятая. Пг., 1917. Стб. 1660..

Массовое стихийное движение, возникшее 23 февраля 1917 г., имело в качестве направляющей силы самые различные рабочие организации, как действовавшие легально, так и находившиеся в подполье. В эти февральские дни 1917 г. ярко обнаружилась мобилизующая роль рабочих передовых предприятий, имевших прочные революционные традиции, -- Путиловского, Металлического, «Нового Лесснера» и др. Особенно это проявилось в тактике «снятия с работы». Такая тактика применялась и раньше, в периоды стачек питерского пролетариата, но никогда прежде она не носила столь массового характера. Сообщениями о фактах «снятия с работы» 23-25 февраля пестрят донесения приставов петроградскому градоначальнику.Астрахан X. М. О тактике «снятия с работы» в Петрограде в первые дни Февральской революции // Свержение самодержавия. М., 1970. С. 120-130. Что же касается таинственных личностей, которые должны были «выдать бастующим рабочим деньги на жизнь», то они до сих пор не обнаружены историками и, по всей видимости, их не было. Показательно, что, соглашаясь прекратить всеобщую стачку и возобновить работу, рабочие Петрограда в числе главных условий требовали уплатить им за «революционные дни»Волобуев П. В. Пролетариат и буржуазия России в 1917 году. М., 1964. С. 102-103., из чего следует, что никто не выдал им «деньги на жизнь» заранее.

Авторитетным свидетельством в данном случае могут служить показания бывшего начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева в созданной Временным правительством Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию деятельности царских сановников. В апреле 1917 г., отвечая на вопрос «относительно событий последнего времени на Путиловском заводе, где имели место провокационного характера выступления относительно необходимости заключения мира и поддержки Вильгельма», он заверил, что его агентами «таких выступлений не могло быть произведено». «Но я должен сказать, -- добавил Глобачев, -- что контрразведывательное отделение, подчиненное полковнику Якубову, имело свою заводскую агентуру, которой ведал капитан Соколов. Агенты, которыми она осуществлялась, состояли из лиц самого предосудительного поведения, совершенно незнакомых с агентурными приемами. За этих господ я не могу поручиться, что они не явились в некоторых случаях провокаторами». Несмотря на некоторую двусмысленность, присутствующую в этих показаниях, обратим внимание на то, что бывший начальник Петроградского охранного отделения не упоминает о возможности участия в забастовке на Путиловском заводе в феврале 1917 г. «германских агентов». Зато из источников охранки было определенно известно, что забастовкой путиловцев руководили социал-демократы из «ленинской группы», пытавшиеся придать выступлению путиловцев политический характер. События на Путиловском заводе в феврале 1917 г. получили широкий резонанс и даже стали темой запроса в Государственную думу. Главным фактором, который вызвал массовое выступление рабочих столицы в февральские дни, Глобачев считал «полную разруху в продовольственном деле»Вопросы истории. 2002. № 7. С. 104..

Еще более определенно Глобачев высказался в своих воспоминаниях «Правда о русской революции», написанных в эмиграции в 20-е годы XX в. и опубликованных уже в начале XXI в.Глобачев К. И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения // Вопросы истории. 2002. Ш 710«Теперь, когда прошло много уже времени после февральской революции 1917 г., -- писал он, -- многие задают вопрос: правда ли, что Германия принимала участие в ее подготовке. Я положительно утверждаю, что Германия никакого участия ни в перевороте, ни в подготовке его не принимала. Для Германии русская революция явилась неожиданным счастливым сюрпризом... Русская февральская революция была созданием русских рук». В связи с этим Глобачев выделяет особенно роль А. Ф. Керенского, деятельность которого, по его мнению, «развивалась главным образом за кулисами»Соболев, Г.Л. Тайный союзник: Русская революция и Германия: 1914-1918 / Г.Л. Соболев. - СПб.: СПбГУ, 2009.. Установив за Керенским тайное и открытое наблюдение еще с 1912 г., Департамент полиции, как отмечает в своих воспоминаниях бывший начальник Охранного отделения, был в курсе этой закулисной деятельности. За квартирой, где проходили частные совещания трудовой группы IV Государственной думы, душой которых был Керенский, велась постоянная слежка. «Наблюдение за всем, что происходило в этой квартире, -- вспоминает Глобачев, -- настолько было хорошо организовано Охранным отделением, что все, что там говорилось, было известно правительству с текстуальной точностью. На этих собраниях учитывалось: настроение в обществе, настроение в войсках, тыловых и на фронте, характеристика и надежность командного состава, настроение в придворных сферах, шансы на переворот, основанный на восстании Петроградского гарнизона, и т.д.». По мнению Глобачева, еще в 1915 г. Керенского было необходимо арестовать «за явно противогосударственную деятельность», о которой Охранное отделение было осведомлено достаточно полно. Одним из аргументов в пользу этого было подозрение в причастности Керенского к немецкому шпионажу. Как сообщает Глобачев, такое подозрение возникло в связи с тем, что Керенский, не обладая никакими личными средствами, в 1916 г. собирался субсидировать предполагаемый к изданию в Москве печатный орган социалистов-революционеров. «Являлся вопрос, откуда он мог взять эти деньги, -- писал по этому поводу бывший начальник Петроградского охранного отделения. -- Ведь рабочие с ним разошлись, да в то время уже никаких организаций партии с.-р. в Петрограде и не было. Остатки их были ликвидированы еще в 1915 году. Значит, рабочие ему этих денег собрать не могли. Это обстоятельство, а также косвенные связи с лицами немецкой ориентации, как-то было установлено наблюдением Охранного отделения, приводило к выводу последнее: не на немецкие ли деньги ведет работу Керенский. Этот вывод подтверждается еще и заявлением самого Керенского, что переворот должен совершиться весной 1917 г., даже если бы это стоило поражения России. Совокупность этих данных заставляла Охранное отделение полагать, что Керенский причастен к немецкому шпионажу, о чем в делах Охранного отделения имелась записка, правда, не на бланке и без подписи». Надо признать, что «совокупность этих данных» не представляется убедительной: как уже было сказано выше, в условиях развернувшейся на страницах печати шпиономании по доносам и обвинениям в германофильстве у контрразведки были тысячи подозреваемых в шпионаже. Тем не менее Глобачев был убежден, что «дальнейшее наблюдение за деятельностью Керенского в этой области могло бы дать подтверждение сделанных Охранным отделением выводов, но, к сожалению, этому помешал февральский переворот, а органы новой власти, естественно, не подняли бы этого вопроса даже при наличии неопровержимых доказательств, ибо Керенский сразу занял доминирующее положение во Временном правительстве, и с этим считаться приходилось».

И действительно, названная деликатная тема никогда не была предметом обсуждения во Временном правительстве за исключением инцидента, произошедшего во время одного из его первых заседаний. Об этом сообщает в своих воспоминаниях управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков. «В какой мере германская рука активно поучаствовала в нашей революции, -- это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа, -- писал он тоже в 20-е годы. -- По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, происшедший недели через две, в одном из закрытых заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что я не помню точных его слов, но мысль была именно такова, и выражена она была достаточно категорично. Заседание происходило поздно ночью в Мариинском дворце. Милюков сидел за столом, Керенский, по своему обыкновению, нетерпеливо и раздраженно ходил из одного конца залы в другой. В ту минуту, как Милюков произнес приведенные мной слова, Керенский находился в далеком углу комнаты. Он вдруг остановился и оттуда закричал: “Как? Что Вы сказали? Повторите?” -- и быстрыми шагами приблизился к своему месту у стола. Милюков спокойно и, так сказать увесисто повторил свою фразу. Керенский словно осатанел. Он схватил свой портфель, и, хлопнув им по столу, завопил: “После того, как г. Милюков осмелился в моем присутствии оклеветать святое дело великой русской революции, я ни одной минуты здесь больше не желаю оставаться”. С этими словами он повернулся и стрелой вылетел из залы»Набоков В. Д. Временное правительство // Архив русской революции. Т. 1. М., 1991. С. 22-23.. Интересно, что сам Милюков предпочитал изложить данный инцидент в своих мемуарах по НабоковуМилюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. М., 1990. С. 282., не развивая его по существу дела. Теперь трудно ответить, почему он так поступил: то ли он не владел конкретной информацией, то ли изменил свое отношение к немецкой помощи: обвиняя большевиков в тайных связях с Германией и называя их предателями и изменниками, Милюков позднее сам занял прогерманскую позицию и призывал генерала М. В. Алексеева «сговориться с германцами» для борьбы с большевикамиПоликарпов В. Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917. М., 1990. С. 334-335..

Таким образом, источники которыми мы располагаем сегодня, не позволяют со всей определенностью ответить на вопрос о том, имело ли место германское участие в февральских событиях 1917 г. в Петрограде. Современный историк А. Б. Николаев, проведя большую работу по изучению опубликованных и архивных источников, не внес по существу ничего принципиально нового в решение этой проблемы-загадки, подтвердив в основном то, что уже было известноНиколаев А. Б. Временный комитет Государственной думы, Временное правительство и вопросы контрразведки в феврале-марте 1917 года //Из глубины времен. СПб., 2000. № 12. С. 11-99.. Однако выявленные им новые факты о немецком шпионаже в годы Первой мировой войны заслуживают внимания и дальнейшего изучения. А. Б. Николаев указывает также на особый интерес А. Ф. Керенского и его доверенных лиц к уцелевшим документам и материалам Департамента полиции, Корпуса жандармов, Охранного отделения и контрразведкиНиколаев А. Б. Временный комитет Государственной думы, Временное правительство и вопросы контрразведки в феврале-марте 1917 года //Из глубины времен. СПб., 2000. № 12. С. 11-99.. Положение министра юстиции, сообщает автор, позволило Керенскому получить на хранение в своем министерстве документы Департамента полиции текущего производства. А. Б. Николаеву удалось также «установить факт интереса А. Ф. Керенского к делам, имеющим отношение к шпионству, которые возникали уже после Февральской революции». Но из этой заинтересованности, конечно, нельзя делать вывод о том, что Керенский был немецким шпионом и пытался после Февральской революции уничтожить следы своего «преступного сотрудничества» с Германией. Тем не менее такое подозрение возникло позднее у союзников России в 1917 г. Слухи о том, что февральские события 1917 г. в Петрограде были связаны с действиями немецких агентов, циркулировали тогда и в самых разных слоях населения России. В то же время германское командование санкционировало выпуск листовок на русском языке, в которых говорилось, что февральский переворот в России есть дело рук британских агентов, пытавшихся таким образом предотвратить заключение сепаратного мира между Россией и Германией. Германская пресса даже называла этот переворот «английской революцией»См.: Колоницкий Б. И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры Российской революции 1917 года. СПб., 2001. С. 14-15.. Позднее даже утверждалось, что английский посол в Петрограде Бьюкенен действовал по указанию влиятельного политика и банкира лорда Мильнера, потратившего на свержение царизма в России 20 млн руб. «Заказать» революцию в России оказалось невозможно, равно как и предсказать ее реальные и конкретные сроки. Даже вождь большевиков Ленин «проглядел» из Швейцарии Февральскую революцию в России.Соболев, Г.Л. Тайный союзник: Русская революция и Германия: 1914-1918 / Г.Л. Соболев. - СПб.: СПбГУ, 2009.

Юрий Александрович Поляков-- советский и российский историк, специалист в области новейшей истории России, утверждал: «совершенно очевидно, что революция была не преждевременной, а закономерной. В старом облике Россия оставаться не могла. Действительно, в стране за 12 лет произошло три революции, вовлекшие в свою орбиту десятки миллионов людей. Разве это обстоятельство могло быть случайным? Разве можно его объяснить действиями отдельных партий, течений, групп? Разумеется, нет. Три массовые революции подряд объективно свидетельствуют о том, что перемены назрели, стали жизненной тенденцией, требованием большинства классов и групп страны. Еще один аргумент, тоже представляющийся мне, как и предыдущий, неопровержимым. Многочисленные противники революции, борясь с ней, ненавидя ее, признавали вместе с тем, что устои старой России были подточены задолго до Февраля и Октября. Один из крупнейших лидеров контрреволюции, А. И. Деникин, в эмиграции написал труд «Очерки русской смуты». Он констатировал, что знаменитая формула, на которой испокон веков держалась идеология армии и всей страны -- «За веру, царя и отечество», -- оказалась накануне революции расшатанной, размытой. «Религиозность русского народа... к началу 20 столетия несколько пошатнулась... писал он, -- постепенно терялась связь между народом и его духовными руководителями». Ослабели и монархические чувства среди солдат и офицеров. По словам Деникина, у русского народа было налицо неверие в общегосударственную идею: «...его психология не подымалась до восприятия отвлеченных национальных догматов». Подобных признаний можно привести множество. А ведь деятели контрреволюционного лагеря не вспоминают о других, еще более важных противоречиях, разъедавших общество, -- о нараставшем недовольстве угнетенных национальностей, о борьбе крестьян против помещиков, о стремлении рабочих ликвидировать капиталистическую собственность и т. д. Революция не была выдумана большевиками, не была навязана народу «кучкой фанатиков-террористов». Она назрела, стала исторически неизбежной. Большевики оказались у руля не волей случая, а потому, что они предложили идеи, направленные не на подновление, а на обновление, переустройство общества. В последнее время в спорах вокруг Октября 1917 г. все чаще звучит мысль о других вариантах исторического развития России. Одним словом, приобрел особую остроту вопрос о том, почему революция приняла социалистический характер.Сейчас модно говорить об альтернативности, многовариантности развития. В самом деле, у каждого исторического явления, процесса всегда есть множество вариантов. Революция, к примеру, может победить или потерпеть поражение. Она может остановиться на полпути, на трети пути, на трех четвертях пути. Она может на каждом этапе уклониться влево или вправо, и все это зависит от множества объективных и субъективных факторов, множества причин, не поддающихся прогнозированию. Мне кажется, правильнее говорить не об альтернативности вообще, а о реальных альтернативах. На мой взгляд, в нашей революции, наряду с социалистическим выбором, более или менее реальными были три пути. Это -- установление военной диктатуры; парламентское (буржуазное) развитие; полная анархия, хаос, развал государства с непредсказуемыми последствиями.Попытки -- и достаточно серьезные -- установления военной диктатуры и перехода на парламентский путь предпринимались, но жизнь показала, что они не решают назревших проблем и не поддерживаются большей частью населения. Народ сделал социалистический выбор.» Павел Волобуев, Юрий Поляков

Октябрьская революция: главное событие XX века или трагическая ошибка?

Беседа доктора исторических наук, заведующего сектором Идеологического отдела ЦК КПСС В. Мельниченко с академиком АН СССР П. Волобуевым и членом-корреспондентом АН СССР Ю. Поляковым

Глава 2. Фактор случайности

октябрьский революция общественный

Была ли альтернатива?

Среди советских обществоведов, в том числе историков, единого мнения по вопросу: была ли в 1917 г. альтернатива Октябрю -- нет. Одни считают, что ее не существовало и не могло существовать, так как Октябрьская революция и переход к социализму были исторической неизбежностью, порожденной всем ходом общественно-исторического развития.

Другие полагают, что альтернативы не возникло из-за реального соотношения общественных сил: осенью 1917 г. решающий перевес был на стороне Советов, большевиков.

Третьи исходят из того, что только свержение буржуазии и переход к социализму открывали выход из глухого тупика, в котором оказалась Россия в 1917 г. вследствие отсталости, войны и разрухи, и позволяли разрешить в интересах большинства народа острейшие проблемы -- о мире, о земле, о национальном освобождении.

Историки-немарксисты в большинстве своем считают, что в 1917 г. не только была буржуазно-демократическая альтернатива социалистической революции, но более предпочтительны для России были бы капитализм и буржуазная демократия. Лишь отдельные американские исследователи видят в истории 1917 г. и другие упущенные возможности -- например, образование однородно социалистического правительства, составленного из большевиков, меньшевиков и эсеров. Надо заметить, что и известная часть советской интеллигенции, устав от наших догматических постулатов и победоносных схем, стала в годы застоя внимательнее вглядываться в предреволюционное прошлое и даже задним числом примерять к России западноевропейскую модель развития.

Итак, почему же не состоялся в 1917 г. буржуазно-реформистский путь развития? Почему Россия, не завершив еще буржуазной эволюции к зрелому и свободному от остатков феодализма капитализму, не закрепив демократического строя, круто повернула, причем раньше передовых стран Запада, на новый, социалистический путь?

Придя к власти, буржуазия хотела либо оттянуть разрешение неотложных задач, либо пойти на реформы, но такие, которые не затрагивали бы коренных интересов и привилегий капиталистов и помещиков. В отношении социальных реформ буржуазия заняла однозначную позицию: «сначала успокоение, а потом реформы». Она близоруко рассчитывала, как выразился один из ее авторитетнейших представителей, П. П. Рябушинский, что «все обойдется и русский народ никого не обидит».

До осени 1917 г. в народном движении главенствовали демократические партии -- меньшевики и эсеры, с 5 мая они входили во Временное правительство, то есть стали наряду с кадетами правящими и правительственными партиями. Их целью было решить назревшие задачи реформистскими методами, вывести страну из кризиса и обеспечить ее развитие по буржуазно-демократическому пути. Меньшевики были убеждены, что Россия в силу ее отсталости еще не созрела для социализма, и считали, что «пределом возможных завоеваний... является полная демократизация страны на базе буржуазно-хозяйственных отношений».

В. И. Ленин так оценивал намерения эсеро-меньшевистского блока: «Партии эсеров и меньшевиков могли бы дать России немало реформ по соглашению с буржуазией». Но «реформами не поможешь. Пути реформ, выводящего из кризиса -- из войны, из разрухи нет»Полн. собр. соч. Т. 32. С. 386, 407. Действительно, ситуация, сложившаяся в 1917 г., особенно в июле -- октябре, после мирного периода развития революций, оставляла мало места для реформистских решений основных проблем. Во-первых, крайняя острота классовых противоречий затрудняла наведение реформистских мостов и достижение консенсуса между имущими классами и трудящимися. Во-вторых, узел многочисленных и сложных проблем был затянут так туго, что его реформистская «развязка» требовала большого искусства и времени. В-третьих, практика показала крайнюю слабость буржуазии и мелкобуржуазных демократов, их неспособность реализовать реформистские возможности.

Меньшевики и эсеры возлагали надежды на опыт, знания и созидательно-организационные способности русской буржуазии. Но она не оправдала и не могла оправдать их надежд. Сформировавшаяся в условиях царского абсолютизма и потому политически малоопытная, консервативная, экономически исключительно узкокорыстная, лишенная, в отличие от западноевропейской, какого-либо престижа в глазах народных масс, предрасположенная не к уступкам народу, а к авторитарным методам правления -- такая буржуазия менее всего была пригодна стать носителем реформизма.

В конечном счете лидерам меньшевиков и эсеров пришлось, по сути, отказаться от программы социальных реформ, принеся их в жертву политике сотрудничества с буржуазией. А ведь массы, особенно крестьяне и солдаты, в первые месяцы революции доверяли эсерам и меньшевикам, надеялись, что можно будет все вопросы разрешить ко всеобщему благу посредством реформ и соглашения с буржуазией.

Под влиянием официальной исторической науки у нас десятилетиями складывались представления о большевиках как бескомпромиссных и беспощадных революционерах. Но именно они в марте -- октябре 1917 г. были единственной политической силой в стране, которая проявляла готовность к диалогу с демократическими партиями. Кстати, именно политический блок с левыми эсерами и компромисс с трудящимся крестьянством позволили Второму Всероссийскому съезду Советов принять знаменитый Декрет о земле и обеспечили победу Октября.

За восемь месяцев пребывания буржуазии и соглашателей у власти ни земли, ни мира, ни хлеба, ни закона о 8-часовом рабочем дне, ни ослабления хозяйственной разрухи народные массы не получили. А ведь ради этого они боролись и проливали кровь в Февральской революции! Что касается Учредительного собрания, то о перспективах его созыва меньшевистская газета «Свободная жизнь» писала в начале сентября: «Не везет Учредительному собранию! Его откладывают, о нем забывают, к нему не готовятся». Оно отложено на девять месяцев -- «страшно длинный срок, какого не знала ни одна европейская революция».

Как видим, причин для роста народного недовольства было более чем достаточно.

Чувствуя приближение развязки, эсеровская газета «Дело народа» 14 октября 1917 г. заклинала правительство: «...нужно дать, наконец, массам почувствовать осязательные результаты революции, ибо семь месяцев революционного бесплодия привели к разрухе, к анархии, к голоду». Добавим, что из-за военных поражений и политической нестабильности внутри страны резко ослабли международные позиции России и она, по сути, пересталабыть великой державой. Более того, ей угрожало территориальное расчленение и удушение со стороны империалистических государств. По поводу этой угрозы били тревогу большевики, о ней заговорила и меньшевистская печать.

Большевистская партия трезво оценила катастрофическое положение страны осенью 1917 г. и указала на революционный выход из тупика как верный путь национального спасения. Если меньшевики и эсеры, хотя и считали себя революционерами, испытывали страх перед «революционными потрясениями» и «взбунтовавшейся чернью», то большевики, напротив, открыто провозгласили неотложную необходимость социалистической революции. Ленин и большевики рассматривали переход к социализму не как некий сверхъестественный «прыжок в неведомое», а как практический выход из кризиса буржуазно-помещичьего строя, то есть как конкретный ответ на конкретные проблемы общественного развития.

В самый канун Октября произошла резкая поляризация классовых и политических сил на два противостоящих друг другу фронта: революции и контрреволюции. Такова, как показывает опыт истории, логика революционных кризисов в буржуазном обществе -- они подводят все классы и партии к альтернативной формуле: либо диктатура пролетариата, либо диктатура контрреволюционной военщины. В таких ситуациях открытой конфронтации революционных и контрреволюционных сил у средних элементов, сторонников реформистского пути, шансы на промежуточное решение падают до нуля.

Теперь народным массам фактически приходилось выбирать не между властью Советов и буржуазной демократией (в лице резко поправевшего и ненавистного Временного правительства), как в первые четыре месяца революции, а между властью Советов и диктатурой контрреволюционной военщины. Суть сложившейся в канун Октября альтернативной ситуации вождь большевиков выразил так: «Выхода нет, объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата»(Полн. собр. соч. Т. 34. С. 406). Исторически бесспорно, что если бы большевики промедлили со взятием власти и не упредили контрреволюцию, то слабое правительство Керенского сменила бы военная клика.

Одновременно осенью 1917 г. грозные очертания приобрела и новая альтернатива: возможность анархистского бунта. О нарастании анархистского движения в стране с тревогой сообщали все левые газеты и со злорадством -- правые. Стихийный бунт был чреват гибелью культуры и в конечном счете также обернулся бы иностранным вмешательством и торжеством контрреволюционной диктатуры. Одной из причин, почему Ленин торопил большевиков со взятием власти, были опасения, что стихийный взрыв анархии опередит все расчеты и планы.

Императив истории оказался таким: Россия, чтобы остаться Россией, должна стать социалистической.

Октябрь свалился на Россию, как гигантская снежная лавина. Но была ли она преждевременной!? В известном смысле - да. Во - первых до 1917 в глазах марксистских теоретиков - российских и зарубежный понятие «Россия» и «социализм» считалось не совместимыми. Во-вторых, сам Ленин - автор социалистического проекта преобразования России - полагал, что, не будь первой мировой войны, наша страна годы и десятилетия могла бы прожить без революции против капиталистов. И, более того, указывал приблизительный срок ускорения, вызванный этой войной, - 30 лет. Однако можно без всякого преувеличения утверждать, что наш народ совершил сравнительно легкую революцию тогда, когда часы истории пробили ее время. Насилия над историей не было, как не было и «роковой ошибки», хотя наша революция явилась особенно тяжелым случаем, говоря словами Ленина, родов нового общества.

Следовало ли из этого, что Россия готова к социализму? Вовсе нет. В одной из последних работ Ленин даже назвал "бесспорным" положение об отсутствии экономических, культурных предпосылок для социализма в России.(см.: Полн. собр. соч. Т. 45. С. 380).

Как ни парадоксально, исход Октября был достаточно четко предсказан еще до переворота. А. А. Богданов, в прошлом соратник В. И. Ленина, считал, что в годы войны капитализм повсеместно приобрел черты "военного коммунизма" - "авторитарно-регулируемой организации массового паразитизма и истребления", что не облегчало, а затрудняло переход к "товарищеской организации производства", то есть к социализму. Богданов полемизировал с теми (отнюдь не только большевиками), кто был убежден, что из состояния "военного коммунизма" пролетарская власть относительно легко может вывести страну. Однако такие предостережения большевиков не смущали. Ленин исходил при этом вовсе не из врожденного "деспотизма", как многие склонны сегодня считать. Напротив, он полагал, что всеобщая революционная инициатива трудового народа превратит "военный коммунизм" в совершенно новое качественное состояние. Такая установка подкреплялась убежденностью в нежизненности в России представительной демократии.Булдаков Владимир. Путь к Октябрю

Меньшевики подошли к оценке предпосылок Октября демократически, исходя из западноевропейского опыта развития капитализма и буржуазной демократии. Они преувеличивали отсталость страны, не понимали исторической диалектики, в силу которой, «наша отсталость двинула нас вперед». Необоснованны были и их обвинения большевиков в развязывании гражданской войны. Но надо признать, что меньшевики в известной мере верно уловили трагизм большевизма, возглавившего социалистическую революцию в разоренной и бедной стране, далеко не созревшей для перехода к социализму, с малочисленным промышленным и сознательным пролетариатом. Последнее обстоятельство оказалось роковым для судеб нашей революции - рабочий класс в дальнейшем не смог удержать государственную власть в своих руках, передоверив ее партии, а та позволила завладеть ею своему вождю - Сталину. Меньшевики были правы и тогда, когда предупреждали большевиков, что в условиях мелкобуржуазной страны им придется часто прибегать к насилию, ущемляя демократию и свободу. По вопросу о соотношении демократии и диктатуры, об опасности, если не неизбежности, большевистского крена в сторону диктатуры в ущерб демократии, меньшевики, по-видимому, верно угадали тенденцию развития нашей революции.

При всем том нельзя не замечать гуманистических ценностей и импульсов Октября. Гуманизм Октября состоит в том, что он выступил от имени угнетенных и обездоленных, поставив защиту их интересов, их приобщение к свободе, демократии и культуре во главу угла революционной политики. Прав был Н.А. Бердяев, когда писал: «Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В этом ее главным смысл!» Октябрь 1917: Величайшее событие века или социальная катастрофа? Под ред. П.В. Волобуева - М.: Политиздат, 1991.

Глава 3. Итоги революции

Сегодня очевидно, сколь не оправдано было членение событий 1917 г. на «буржуазно-демократическую» и «социалистическую» революции, на «мирный» и «немирный» этапы развития революционного процесса, на «сознательное» и «стихийное» в движении масс. Революционная действительность более многообразна и взаимосвязана. Современные дискуссии о событиях 1917 г. ясно убеждают, что схема «Краткого курса», положившая в основу истории советского общества его деление на «чистых» и «нечистых», якобы вполне определившееся в октябре 1917 г., не имеет ничего общего с исторической реальностью.

Несомненно, всякая революция начинается «сверху», отражая неспособность власти управлять по-старому, но становится таковой, лишь сомкнувшись с массовым движением «снизу». Тогда революционные идеи действительно овладевают массами и превращаются в движущую силу истории. Но куда направлен вектор этой силы? Идеологические конструкции, упрощаясь до лозунгов, неизбежно преломляются сквозь толщу народных утопий -- отнюдь не только революционных. Знание становится предметом веры, и это выталкивает на поверхность общественной жизни так называемых харизматических, то есть наделенных в глазах масс чертами исключительности, лидеров, действующих не по праву, а по интуиции. Но последние, вступив в область неизведанного, склонны бывают руководствоваться доктриной, а не «здравым смыслом». Отсюда начинаются действительные «загадки» революции, которые массовое сознание «застойного» времени решает по своим собственным, увы, примитивным меркам.

Сколь велика была в 1917 г. угроза контрреволюции? Существовала ли опасность российской Вандеи? Да, результаты выборов ясно указывают на это: в аграрных районах, в Сибири, Закавказье, непромышленных губерниях Украины, казачьих районах позиции большевиков были слабыми. Выборы показали «географию» будущей гражданской войны -- в случае, если революции суждено было замкнуться в национальных рамках, опасность этого вполне сознавалась.

В связи с этим Октябрьское вооруженное восстание и последовавший в ночь с 5 на 6 января 1918 г. разгон Учредительного собрания выглядят как вполне логичные действия, предпринятые большевиками в союзе с левыми эсерами. Но заставляет задуматься другое. Декрет о мире отвечал социальным интересам громадного большинства трудящихся России, но вместе с тем он был откровенным призывом к мировой революции, то есть предполагал разрастание масштабов насилия. Декрет о земле содержал уступку мелкобуржуазным представлениям о справедливости и в силу этого таил в себе опасность того, что крестьянство, расправившись с помещиками и реализовав свой идеал уравнительного землепользования, отвернется от городского пролетариата. Декрет о рабочем контроле находился в известном противоречии с идеей централизации банковского дела и принудительного объединения промышленных предприятий. В целом Октябрьская революция свершилась под знаком общечеловеческих ценностей и демократии, но стала утверждаться путем невиданного классового насилия.

В январе 1923 г. в условиях, когда Россия прошла кровавое чистилище гражданской войны с ее «военно-коммунистическим» забеганием вперед и ожиданиями мировой революции, когда до предела обнажилось унаследованное от прошлого устрашающее противоречие между хозяйственными укладами города и деревни, когда страна, отбросив старые социокультурные ориентиры, утратила и свою интеллигенцию, Ленин, отойдя, ввиду болезни, от текущих дел, дал свою оценку итогов и уроков Октября. Нет нужды выводить предпосылки революции из западноевропейских образцов, считал Ленин, ибо у народов свой счет к прошлому и свои представления о будущем. Куда уместнее задаться вопросом: «А не мог ли народ, встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую империалистскую войну, не мог ли он, под влиянием безвыходности своего положения, броситься на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?» И если для построения социализма требуется некий, еще никем не определенный «уровень культуры», то почему нельзя начать «с завоевания революционным путем предпосылок» для него, «а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 380, 381). Таков был извлеченный Лениным важнейший итог и урок Октября для всех стран, не желающих плестись в хвосте капиталистического прогресса или испытать на себе все антидемократические судороги «догоняющего» буржуазного развития. Время, однако, вносит в этот вывод свои коррективы. Несомненно, что любую революцию нельзя оценивать в рамках ею же расставленных идейных координат, ибо сознание революционной эпохи в принципе не может быть адекватно общеисторическому смыслу происходящего. Забвение этого правила уже обернулось вырождением отечественной исторической мысли: и деформацией социальной памяти народа.

Очевидно, что мощь Октябрьского взрыва, его глобальные последствия были обусловлены смыканием критических точек общероссийского и мирового развития. Во-первых, в начале XX в. «догоняющая» Россия переживала традиционный для нее цикл «смуты»: неповоротливая власть, не сумев завершить насущных преобразований в экономике и политике, спровоцировала настоящее «восстание масс». Во-вторых, весь мировой капитализм пережил тогда же остро кризисную фазу своего развития, с трудом выйдя из нее на путь активного само реформирования. Учитывая это, большевистский Октябрь предстает дерзновенной попыткой уравнять исторические шансы всех народов на пути мировой социалистической революции. Можно говорить об «утопизме» подобных замыслов, но нельзя не признать, что они были подготовлены всем развитием тогдашней социальной мысли, а человечество до сих пор страдает от невозможности их воплощения в жизнь. Впрочем, частично Октябрь выполнил свою «мировую миссию», ускорив слияние на Западе либеральной и социалистической традиций в соответствующей социальной политике.