Женское образование в XVIII - начале ХІХ вв.

Размещено на http://www.allbest.ru

Реферат по истории

Женское образование в XVIII - начале ХІХ вв.

Соколова Мария

1 курс. ИРВ 121

Вопрос о месте женщины в обществе неизменно связывался с отношением к ее образованию. Петровская государственность, пронизанная духом учения, государство, царь которого писал: «Аз есмь в чину учимых и учащих меня требую», естественно столкнулись и с вопросами женского образования. Знание традиционно считалось привилегией мужчин, образование женщины обернулось проблемой ее места в обществе, созданном мужчинами. Не только государственность, но и общественная жизнь строилась как бы для мужчин: женщина, которая претендовала на серьезное положение в сфере культуры, тем самым присваивала себе часть «мужских ролей». Фактически весь век был отмечен борьбой женщины за то, чтобы, завоевав право на место в культуре, не потерять права быть женщиной. На первых порах инициатором приобщения женщины к просвещению стало государство. Еще с начала века, в царствовании Петра I, столь важный в женской жизни вопрос, как замужество, неожиданно связался с образованием. Петр специальным указом предписал неграмотных дворянских девушек, которые не могут подписать хотя бы свою фамилию, -- не венчать. Так возникает, хотя пока что и в исключительно своеобразной форме, проблема женского образования. Мы уже говорили, что не следует думать, будто до Петра женщины в России были неграмотными. Когда при раскопках в Новгороде были извлечены из земли берестяные грамоты -- нацарапанные на бересте записочки XII, XIII, XIV веков, -- то стало ясно: эти записки (а многие из них писались женщинами или им адресовались) предназначались не для боярыни или монастырской игуменьи. Содержание их бытовое, отражающее повседневную жизнь обычной семьи: крестьянской, купеческой. Нет никаких сомнений, что среди новгородских женщин было немало грамотных. Однако в начале XVIII века вопрос грамотности был поставлен совершенно по-новому. И очень остро. Необходимость женского образования и характер его стали предметом споров и связались с общим пересмотром типа жизни, типа быта. Отношение самой женщины к грамоте, книге, образованию было еще очень напряженным. Так, известный мемуарист Андрей Болотов вспоминал о том, как одна невеста отказала ему, потому что он читал много книг и про него поэтому «пустили разговор», что он -- колдун. Тогда Болотов принялся искать себе невесту с помощью свахи и выразил желание, чтобы его будущая жена была грамотной.

Сваха, расхваливая невесту, ответила: «Вот -- и читать, и писать может, а коли мать прикажет, так и книги читает». Д. Фонвизин специально вводит в комедию «Недоросль» злободневную дискуссию о женском образовании и воспитании. Стародум застает Софью за чтением книги, автор которой -- популярный в русских просветительских кругах французский писатель Фенелон. Это вызывает его сочувственную реплику: «...читай ее, читай. Кто написал «Телемака» (то есть Фенелон. -- Ю. Л.), тот пером своим нравов развращать не станет». В этой же комедии Простакова возмущается: Софья получила письмо и сама может его прочесть! Для Простаковой это -- падение нравов: «Вот до чего дожили. К девушкам письма пишут! Девушки грамоте умеют!» Между тем почти за двадцать лет до того, как Фонвизин написал свою комедию, поэт А. Сумароков в сатирическом стихотворении «Другой хор ко превратному свету» нарисовал прекрасный образ совсем иного, чем в России, мира: Прилетела на берег синица Из-за полночного моря, Из-за холодна океяна. Спрашивали гостейку приезжу, За морем какие обряды. Синица отвечает: Все там превратно на свете. В «превратном свете» не берут взяток; воеводы там честные, в судах судят по правде. Дворяне там учатся: Все дворянски дети там во школахЗа морем того не болтают: Девушке-де разума не надо,Надобно ей личико да юбка,Надобны румяна да белилы. «За морем» учат и женщин: Учатся за морем и девки. Правда, завершается картина этого прекрасного, утопического мира несколько меланхолически: Пьяные по улицам не ходят И людей на улицах не режут ... Вот в этом «превратном» мире и дворянские девушки учатся... Подлинный переворот в педагогические представления русского общества XVIII века внесла мысль о необходимости специфики женского образования. Мы привыкли к тому, что прогрессивные направления в педагогике связываются со стремлением к одинаковой постановке обучения мальчиков и девочек. Начиная с середины XIX века мысль о равенстве полов и, следовательно, о единых для всех детей принципах воспитания стала своего рода знаменем демократической педагогики. Однако «общее» образование в XVIII веке практически было образованием мужским, и идея приобщения девушек к «мужскому образованию» всегда означала ограничение его доступности для них. Предполагалось, что могут быть только счастливые исключения -- женщины столь одаренные, что способны идти вровень с мужчинами. Теперь же возникла идея просвещения всех дворянских женщин. Решить этот вопрос практически, а не в абстрактно-идеальной форме можно было, только выработав систему женского обучения. Поэтому сразу же встала проблема учебных заведений.

Учебные заведения для девушек -- такова была потребность времени -- приняли двоякий характер: появились частные пансионы (о них пойдет речь ниже), но одновременно возникла и государственная система образования. Становление ее связано с именем известного деятеля культуры XVIII века И. И. Бецкого. Бецкой был приближен к правительственным кругам и в целом отражал настроения Екатерины II. Екатерина же хотела (или делала вид, что хочет) осуществить далеко идущую образовательную программу. Она носилась с широкими воспитательными проектами -- с идеей создания совершенно нового человека (!). Для будущего человека нужны были и новые города -- Екатерина стремилась и к этому: после пожара в Твери она проектировала создать на ее месте совершенно новый город. В итоге возникло то учебное заведение, которое потом существовало довольно долго и называлось по помещению, где оно располагалось, Смольным институтом, а ученицы его -- смолянками. Смольный институт в Воскресенском женском монастыре (в XVIII веке -- на тогдашней окраине Петербурга) был задуман как учебное заведение с очень широкой программой. Предполагалось, что смолянки будут обучаться по крайней мере двум языкам (кроме родного, немецкому и французскому; позже в план внесли итальянский), а также физике, математике, астрономии, танцам и архитектуре. Как обнаружилось впоследствии, все это в значительной степени осталось на бумаге. Общая структура Смольного института была такова. Основную массу составляли девушки дворянского происхождения, но при Институте существовало «Училище для малолетних девушек» недворянского происхождения, которых готовили для ролей будущих учительниц и воспитательниц (позже оно было преобразовано в Александровский институт). Эти две «половины» враждовали между собой. «Дворянки» дразнили «мещанок», и те не оставались в долгу.

В XIX веке девушки из «мещанской» половины писали «дворянкам» в записочках, что им не мешало бы выучить басню Крылова «Гуси» о том, что «наши предки Рим спасли», «а вы, друзья, годны лишь на жаркое». Учиться в Смольном институте считалось почетным, и среди смолянок попадались девушки из очень богатых и знатных семей. Однако чаще институтки происходили из семей не очень богатых, но сохранивших еще хорошие связи. Там можно было встретить и дочерей героически погибших генералов, не сумевших обеспечить их будущее хорошим приданым (такие назначения в институт бывали обычно жестом особой царской милости), и девушек из знатных, но обедневших семей, и совсем не знатных девушек, чьи отцы, однако, заслужили покровительство при дворе. Состав смолянок в целом был пестрым, смешанным, как позже -- состав воспитанников Царскосельского лицея, и обстановка -- при всех глубоких отличиях -- отчасти напоминала (по крайней мере, при Александре I) лицейскую.

Как и в лицее, учащиеся, с одной стороны, принадлежали к семьям средней знатности, с другой -- находились, как и лицеисты, в непосредственной близости ко двору. Обучение в Смольном институте длилось девять лет. женщина образование воспитание мариинский смольный

Сюда привозили маленьких девочек пяти-шести лет, и в течение девяти лет они жили в институте, как правило, не видя, или почти не видя, дома. Если родители, жившие в Петербурге, еще могли посещать своих дочерей (хотя и эти посещения специально ограничивались), то небогатые, особенно провинциальные институтки на годы были разлучены с родными. Такая изоляция смолянок была частью продуманной системы. В основу обучения клался принцип замкнутости: институток вполне осознанно отделяли от домашней атмосферы. Традиция эта восходила к И. И. Бецкому, который стремился отгородить воспитанниц от «испорченной» среды их родителей, вырастив из них «идеальных людей» по просветительской модели. Впрочем, эти философские мечты вскоре оказались забытыми. Изоляция девочек и девушек от родных потребовалась для совершенно иной цели: из смолянок делали придворные игрушки. Они стали обязательными участницами дворцовых балов. Все их мечты, надежды, помышления формировались придворной атмосферой. Императрица знала всех учениц, а впоследствии Александр I и Николай I очень любили посещать этот «девишник». Однако, по сути дела, после окончания института любимые игрушки мало кого интересовали. Правда, из одних смолянок делали фрейлин, другие превращались в светских невест; но нередко окончившие Смольный институт бедные девушки становились чиновницами, воспитательницами или учительницами в женских учебных заведениях, а то и просто приживалками. Девять лет обучения разделялись на три ступени. Учение на первой ступени длилось три года. Учениц низшей ступени называли «кофейницами»: они носили платьица кофейного цвета с белыми коленкоровыми передниками. Жили они в дортуарах по девять человек; в каждом дортуаре проживала также приставленная к ним дама. Кроме того, имелась также классная дама -- надзор был строгий, почти монастырский. Средняя группа -- «голубые» -- славилась своей отчаянностью. «Голубые» всегда безобразничали, дразнили учительниц, не делали уроков. Это -- девочки переходного возраста, и сладу с ними не было никакого.

Девочек старшей группы называли «белые», хотя на занятиях они носили зеленые платья. Белые платья -- бальные. Этим девушкам разрешалось уже в институте устраивать балы, где они танцевали «шерочка с машерочкой» и -- только в особых случаях -- с ограниченным числом придворных кавалеров (на такие «балы» приезжали и великие князья). Обучение в Смольном институте, несмотря на широкие замыслы, было поверхностным. Исключение составляли лишь языки. Здесь требования продолжали оставаться очень серьезными, и воспитанницы действительно достигали больших успехов. Из остальных же предметов значение фактически придавалось только танцам и рукоделию. Что же касалось изучения всех других наук, столь пышно объявленного в программе, то оно было весьма неглубоким.

Физика сводилась к забавным фокусам, математика -- к самым элементарным знаниям. Только литературу преподавали немного лучше, особенно в XIX веке, в пушкинскую эпоху, когда профессорами в Смольном институте стали А. В. Никитенко, известный литератор и цензор, и П. А. Плетнев -- приятель Пушкина, которому поэт посвятил «Евгения Онегина». Плетнев не был значительным литератором. Однако, тесно связанный с пушкинским кругом (например, в течение ряда лет являясь издателем Пушкина и заботливо руководя денежными делами поэта), Плетнев находился в центре литературной жизни эпохи. Составляя программу занятий, Плетнев смело ввел в нее творчество Пушкина, а также ряда других молодых поэтов*. Плетнев читал институткам «Евгения Онегина», а девицы краснели, слушая такие строки: «Но панталоны, фрак, жилет, / / Всех этих слов на русском нет». Они говорили: «Какой ваш Пушкин эн де са», то есть -- непристойный: слово «панталоны» вызывало у них ассоциации с деталями женского белья. Отношение смолянок к занятиям во многом зависело от положения их семей. Девушки победнее учились, как правило, очень прилежно, потому что институтки, занявшие первое, второе и третье места, получали при выпуске «шифр» (так назывался украшенный бриллиантами вензель императрицы). Смолянки, окончившие с шифром (особенно хорошенькие девушки), могли надеяться стать фрейлинами, а это для бедной девушки было, конечно, очень важно.

Что же касается институток из семей знатных, то они хотели, окончив институт, выйти замуж и только. Учились они часто спустя рукава. Центральным событием институтской жизни был публичный экзамен, на котором, как правило, присутствовали члены царской семьи и сам император. Здесь вопросы давались заранее. Девушка получала накануне экзамена один билет, который она и должна была выучить, чтобы назавтра по нему ответить. Правда, воспоминания свидетельствуют, что и этот показной экзамен вызывал у институток достаточно волнений! Праздничная сторона жизни смолянок, связанная с придворными балами, во многом была показной. Впрочем, характер их будней и праздников менялся в зависимости от придворных веяний. При Екатерине дух института определялся вначале влиянием И. И. Бецкого и его утопических планов воспитания «идеального человека». Так, в 1770-е годы в институте с целью идеального воспитания был создан любительский театр. Воспитанницы ставили на школьной сцене пьесы, которые демонстрировались не только внутри института, но и делались составной частью придворных празднеств. Спектакли в Смольном институте начались в 1771 году. В этом же году смолянки поставили трагедию Вольтера «Заира»; на масленице 1772 года игралась трагедия А. П. Сумарокова «Семира» и т. д. Сам Сумароков высоко оценил театральные усилия смолянок.

Чтобы оценить этот шаг довольно осторожного Плетнева, следует учесть, что, начиная с 1830-го года вокруг оценки творчества Пушкина шла острая полемика и авторитет его был поколеблен даже в сознании наиболее близких к нему поэтов (например, Е. Баратынского). В официозных же кругах дискредитировать поэзию Пушкина сделалось в эти годы своего рода обычаем. В «Письме к девицам г. Нелидовой и г. Барщовой» (1774 ?) Сумароков, который в это время открыто переходил к критике программных установок правительства Екатерины II, обратился и к вопросу воспитания смолянок. В послании, обращенном к этим двум наиболее выдающимся воспитанницам института, Сумароков под предлогом одобрения театральных опытов смолянок развернул широкую и, по существу, расходящуюся с принятой программу женского воспитания в России. Позиция Сумарокова близка позиции Бецкого, но свободна от присущего последнему утопизма.

Сумароков, как уже говорилось, -- убежденный сторонник женского образования. Однако, в отличие от Бецкого, он помещает русскую девушку не в условно конструируемую обстановку, а в мир образованной дворянской семьи. В воспитанницах он видит будущих культурных матерей, причастных развитию искусства и науки в России: Предвозвещания о вас мне слышны громки, От вас науке ждем и вкусу мы наград. И просвещенных чад. Предвижу, каковы нам следуют потомки. В институтках Сумароков прославляет (разумеется, с присущей жанру гиперболической условностью) «возвышенных питомиц муз», «дщерей Талии и дщерей Мельпомены», а в создании институтского театра видит заслугу директрисы института Лафон («Блаженна часть твоя, начальница Лафон!») и Бецкого: Скажите Бецкому: сии его заслуги. Чтут россы все и все наук и вкуса друга И что, трудясь о сем, блажен на свете он*. Однако праздничные дни были редкими. Каждодневная же жизнь институток не вызывала зависти. Обстановка в этом привилегированном учебном заведении была весьма тяжелой. Фактически дети оказывались полностью отданными на произвол надзирательниц. Состав надзирательниц не был одинаковым. О многих из них окончившие институт впоследствии вспоминали с благодарностью, но общая масса была иной. Надзирательницы часто набирались из числа женщин, чьи собственные судьбы сложились неудачно. Уже сама необходимость до старости лет пребывать на жалованье в ту эпоху считалась аномальной. И, как это часто бывает с людьми, для которых педагогическая деятельность не определяется призванием и интересом, а есть лишь следствие случайности или жизненных неудач, воспитательницы нередко использовали власть над детьми как возможность своего рода психологической компенсации.

Сумароков А. П. Избр. произведения. Л., 1957, с. 307. Обращение поэта к воспитанницам Смольного института напоминает, и видимо не случайно, известные строки М. Ломоносова: «О вы, которых ожидает // Отечество из недр своих...» Однако Ломоносов обращается к русскому юношеству без какого-либо указания на сословие, весь же смысл послания Сумарокова состоит в создании программы для воспитания русской дворянской девушки.

Как правило, это были девицы из «белой» группы. На вопрос одной простодушной девочки (которая потом рассказала об этом в мемуарах), что значит «обожать», ей объяснили: надо выбрать «предмет» обожания и, когда «предмет» проходит мимо, шептать: «Восхитительная!», «Обожаемая!», «Ангел», писать это на книгах и т. д. Только «голубых», как правило, никто не обожал: они дергали младших за волосы и дразнили их. В самой старшей группе «обожали», как правило, членов царской семьи -- это культивировалось. «Обожали» императрицу, но особенно императора. При Николае I «обожание» приняло характер экстатического поклонения. Николай был, особенно смолоду, хорош собой: высокого роста, с правильным, хотя и неподвижным лицом (только в конце жизни у него вырос живот, что он тщательно скрывал мучительным перетягиванием). Истерическое поклонение государю многие смолянки переносили за стены учебного заведения, в придворную среду, особенно -- в круг фрейлин. Л. Толстой придал эту характерную черту образу Анны Павловны Шерер в «Войне и мире». При Николае I традиция «обожания» государя часто становилась основой для мимолетных романов императора (это также нашло отражение у Л. Толстого -- в повестях «Хаджи-Мурат» и «Отец Сергий»). Атмосфера, царившая вокруг двора Николая I, проницательно и с тонким психологическим проникновением отражена в романе Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов». Атмосфера эта включала подчеркнутое соблюдение внешних приличий. Николаевский двор прощал «приличьем стянутые» похождения, но жестоко преследовал подлинные чувства. Это отражалось и на судьбах воспитанниц. Внимание двора распространялось не только на воспитанниц Смольного института, но и на дам-преподавательниц, и вообще на все окружение института. Строгости захватывали даже дочерей воспитательниц, от которых также требовалось соблюдение всех условностей петербургского общества. Пушкин не преувеличивал, когда он писал: ...Но свет... Жестоких осуждений.. Не изменяет он своих: Он не карает заблуждений, Но тайны требует для них.(III (1), 205)

Жертвой узаконенного лицемерия сделался Ф. И. Тютчев. Великий поэт Ф. И. Тютчев, петербуржец, дипломат, человек уже немолодой (ему 50 лет) и женатый, отец двух дочерей, воспитывавшихся в Смольном институте, был охвачен глубоким, неподдельным чувством к двадцатилетней девушке Елене Александровне Денисьевой, которая недавно сама носила платье смолянки. Елена Александровна была племянницей Анны Денисьевой -- одной из самых уважаемых классных дам Смольного института, выполнявшей также одно время обязанности директрисы. Если бы известный в Петербурге чиновник завел «прилично» обставленную незаконную связь с молодой гувернанткой, это никого бы не потревожило. Но (ситуация, очень похожая на изображенную позже в «Анне Карениной») чувство, связывавшее Тютчева и Денисьеву, было подлинным и глубоким. Петербургский свет всполошился. Трагическая любовь длилась четырнадцать лет и окончилась смертью Е. Денисьевой от чахотки. Особый придворный женский мир, выросший на нравах Смольного института, пронизанный интригами, экстатическими «обожаниями», погубил Денисьеву, подверг ее остракизму и довел до преждевременной смерти. Но этот же мир питал среду, чьи мысли и представления определяли сознание самой Денисьевой. Не случайно ее искренняя страсть окрашивалась в традиционные тона «обожания» («мой боженька», называла она Тютчева). «Институтская» атмосфера губила Денисьеву, но вместе с тем была единственной, в которой она могла жить и дышать. Положение Тютчева было безвыходным. Сохранилось свидетельство о сцене, разыгравшейся во время посещения Тютчевым и Вяземским известного в петербургских аристократических кругах князя Шереметева. Восемнадцатилетняя княгиня Шереметева, сама только недавно освободившаяся от положения воспитанницы, не пропустила случая открыто дать почувствовать немолодому поэту всю глубину своей оскорбленности присутствием столь безнравственного человека. Мемуаристке запомнилось, что Тютчев не только вынужден был терпеть унижение, но и безуспешно пытался завоевать расположение «оскорбленной» хозяйки.

Забота двора и воспитательниц о благополучии смолянок оказывалась, по сути, лицемерной игрой. Одна из бывших институток с горечью вспоминала, что после смерти одной из ее подруг, девушки из небогатой семьи, никто даже не позаботился приобрести крашеный гроб. Девушки должны были сами собрать деньги и каким-то образом организовать похороны. Сломанная игрушка оказалась никому не нужной. Смолянки еще в николаевскую эпоху славились особой «институтской» чувствительностью. Сентиментальная неподготовленность к жизни культивировалась и была свидетельством неиспорченности. «Невинность» сочеталась с повышенной экзальтацией, обязательной влюбленностью.

Экзальтация поведения, например когда мы говорим об упавшей в обморок матери, конечно, не означает отсутствия искренности -- каждое время имеет свой язык выражения чувств. Язык этот в равной мере может быть использован для выражения и правды, и лжи. Смольный институт был отнюдь не единственным женским учебным заведением в России. Возникали частные пансионы. К концу XVIII века по проверке их оказалось несколько десятков в Петербурге, десять с лишним -- в Москве и ряд -- в провинции. Пансионы были иностранные*. (Первое воспитательное заведение для девушек возникло в Дерпте, задолго до Смольного института, в 50-е годы XVIII века. Преподавание там велось на немецком языке.)

Уровень обучения зачастую оказывался весьма невысоким. Систематически учили лишь языку и танцам. Воспитательницами были, как правило, француженки или немки. Во французских пансионах (начиная с 1790-х годов часто заполнявшихся бежавшими от революции эмигрантками) учениц в грубой и упрощенной форме приобщали к манерам французского общества дореволюционной поры, в немецких -- к навыкам бюргерского ведения хозяйства и воспитания. Первый случай нам знаком по образу помещицы Натальи Павловны из поэмы Пушкина «Граф Нулин»:...К несчастью, Наталья Павловна совсем Своей хозяйственною частью Не занималася: затем, Что не в отеческом законе Она воспитана была, А в благородном пансионеУ эмигрантки Фальбала.Она сидит перед окном. Пред ней открыт четвертый томСентиментального романа: Любовь Элизы и Армана, Иль Переписка двух семей. Вот так выглядит воспитанница французского пансиона в деревне. Один из мемуаристов -- Н. Шипов -- оставил довольно яркую картину воспитания харьковских девушек в пансионах начала XIX века: «Начальница встречала их в большом рекреационном зале и заставляла проделывать различные приемы из светской жизни.- Ну, милая, -- говорила начальница, обращаясь к воспитаннице, -- в вашем доме сидит гость -- молодой человек. Вы должны выйти к нему, чтобы провести с ним время. Как вы это должны сделать? Затем девицы то будто провожали гостя, то будто давали согласие на мазурку, то садились играть, по просьбе кавалера, то встречали и видались с бабушкой или с дедушкой». Такой «театр на дому» составлял обязательный элемент обучения. У другой содержательницы пансиона, немки, девочек учили арифметике, и maman говорила: «Учите сложение и вычитание; без них вы будете плохие жены. Какими вы будете хозяйками, когда не сумеете сосчитать базара?»23

Таким образом, пансионская система оказывалась направленной на то самое, о чем когда-то заботился Петр, чтобы девушка вышла замуж, стала (по французским ли, по немецким ли представлениям) хорошей женой. Третий вид женского образования -- домашнее. Домашнее воспитание молодой дворянки не очень сильно отличалось от воспитания мальчика: из рук крепостной нянюшки (заменявшей в этом случае крепостного дядьку), девочка поступала под надзор гувернантки -- чаще всего француженки, иноща англичанки. В целом образование молодой дворянки было, как правило, более поверхностным и значительно чаще, чем для юношей, домашним. Оно ограничивалось обычно навыком бытового разговора на одном-двух иностранных языках (чаще всего -- на французском или немецком; знание английского языка свидетельствовало о более высоком, чем средний, уровне образования), умением танцевать и держать себя в обществе, элементарными навыками рисования, пения и игры на каком-либо музыкальном инструменте и самыми начатками истории, географии и словесности. С началом выездов в свет обучение прекращалось. Конечно, бывали и исключения. Таково, например, обучение пятнадцатилетней Натальи Сергеевны Левашовой, провинциальной дворянской девушки из Уфы. Учитель ее, Г. С. Винский, свидетельствовал: «Скажу, не хвастаясь, что Наталья Сергеевна через два года понимала столько французский язык, что труднейших авторов, каковы: Гельвеций, Мерсье, Руссо, Мабли, переводила без словаря; писала письма со всею исправностию правописания; историю древнюю и новую, географию и мифологию знала также достаточно»24.Цели и качество обучения зависели не только от учителей, но и от состоятельности семьи, от ее духовной направленности (особенно -- от устремлений матери). Так, соседка Пушкина по Михайловскому, Прасковья Осипова (дочь Вындомского, сотрудника журнала «Беседующий гражданин», ученика Н. И. Новикова и знакомого А. Н. Радищева), воспитывая своих дочерей в имении, в Псковской губернии, добилась того, что они выросли литературно образованными, владеющими французским и английским языками.Сама Осипова, нарушая сложившиеся обычаи, продолжала свое образование, будучи уже зрелой женщиной. Тип русской образованной женщины, особенно в столицах, стал складываться уже в 30-х годах XVIII века. Напомним хотя бы о вкладе в культуру Екатерины II и ее ревностной союзницы княгини Екатерины Дашковой. Однако в целом женское образование в России XVIII -- начала XIX века не имело ни своего Лицея, ни своего Московского или Дерптского университетов. Тот тип высокодуховной русской женщины, о котором говорилось в предшествующей главе, сложился под воздействием русской литературы и культуры эпохи.

Ведомства учреждений императрицы Марии

В истории женского образования России учебные заведения Ведомства учреждений Императрицы Марии занимали особое место и имели большое значение для его развития и совершенствования на протяжении более чем векового периода. К сожалению, данный образовательный феномен, существование которого всецело принадлежит частной инициативе, мало исследован на сегодняшний день, а в период более 70 лет после 1917 года вообще вычеркнут из официальной исторической и педагогической литературы. С формально-исторической точки зрения, женское образование в России начинается с 5 мая 1764 года, когда в Петербурге, близ Смольного двора, указом Екатерины II было основано Воспитательное общество благородных девиц и при нем училище для мещанок, чем был заложен фундамент женского образования. В программе для всех возрастов Смольного института целью были обучение всем правилам добродетели, благонравия, светского обхождения и учтивости, знание домостроительства и норм гражданской жизни. Наряду с общеобразовательными дисциплинами девочек обучали рисованию, стихосложению, музыке, танцам, рукоделию, домоводству. В течение двенадцати лет девочки не покидали пансион, их держали в строгости, соблюдался жесткий режим дня. В истории института переплетались позитивные и негативные образцы и формы образования. К сожалению, многие прогрессивные педагогические идеи самой Екатерины II и выдающихся педагогов, стоящих у истоков женского образования - И.И. Бецкого и К.Д. Ушинского, -- не были реализованы.

С 1796 года после смерти Екатерины по указу Павла I дела Воспитательного общества были переданы в руки его жены Марии Федоровны, чем было положено начало Ведомству учреждений Императрицы Марии -- управлению, ведавшему в России до 1918 года некоторыми женскими учебно-воспитательными учреждениями: институтами, Мариинскими училищами и гимназиями, приютами. В конце ХIХ - начале ХХ веков Ведомством был открыт целый ряд женских институтов. В 1853 году их было 25, где обучалось 4187 человек. Главной целью институтов было, помимо образования, «воспитание честных и добродетельных жен, хороших хозяек, попечительных нянек или надзирательниц над детьми». После четырех дет обучения общеобразовательным дисциплинам, на основе способностей институток к обучению происходило их деление на два класса: учебный и хозяйственный. По окончании учебного класса из института выходили учительницы и гувернантки, по окончании хозяйственного -- экономки, няньки, рукодельницы.

В 1828 году Марии Федоровны не стало, но Ведомство, носящее ее имя, при поддержке царствующих один за другим двух ее сыновей и участии их жен продолжало развиваться. Однако система закрытых сословных заведений, каковыми были институты благородных и мещанских девиц, к середине ХIХ века -- эпохе реформ Александра II - не способна была удовлетворить возрастающие потребности в женском образовании. В начале 1858 года профессор педагогики К.А.Вышнеградский разработал план создания новых учебных заведений для приходящих девиц, заведений открытых и общедоступных, т.е. всесословных. 19 апреля 1858 года произошло открытие такого учреждения - женского училища Ведомства Императрицы Марии, т.е. Мариинского женского училища. В 1862 году уже ряд таких училищ был переименован в Мариинские женские гимназии. Значение данного события было велико не только потому, что оно сделало образование доступным для женщин в том же объеме и форме, что и для мужчин, но и потому, что подобного еще не было в Западной Европе.

В основу деятельности новых учебных заведений с 7-летним сроком обучения были положены воззрения Н.А.Вышнеградского, который в качестве цели выдвигал «общечеловеческое» воспитание и общее образование. Еще одна идея Н.А.Вышнеградского - идея самовоспитания, понимаемая как «воспитание в себе постоянного стремления к интеллектуальному совершенствованию, ставя его в связь с активизацией учащихся в процессе учебных занятий и принципом воспитывающего обучения». Призыв Н.А.Вышнеградского - «строить весь учебный процесс на основе учета своеобразия детской психики и индивидуальных особенностей каждого ребенка, постановка вопроса об интересе в обучении, взгляд на учение как на труд, ряд ценных указаний дидактического и методического характера” - нашел место в деятельности созданных Мариинских женских гимназий. Учебный курс мало чем отличался от мужских гимназий, правда, вместо «мертвых» древних языков здесь изучались новые. По сравнению с женскими институтами в гимназиях было расширено преподавание математики; на уроках словесности, истории и географии отдавалось предпочтение русской литературе, истории русского народа, географии России; признавалась ведущая роль русского языка как яркого проявления народности и как средства развития мышления; придавалось большее значение литературе и истории в нравственном и эстетическом воспитании. Позднее в учебный курс была введена педагогика, гигиена и «учение о подании первой помощи”. В процессе преподавания предпочтение отдавалось активным методам. При Мариинских гимназиях были открыты двухгодичные педагогические курсы. Они являлись продолжением учебно-воспитательного процесса гимназии и имели своей целью подготовку слушательниц к преподаванию в начальных классах, прогимназиях и женских гимназиях. Особенностью программно-методического обеспечения учебного процесса гимназий было то, что для преподавателей не было детально расписанных программ по предметам, чем предоставлялась свобода в выборе содержания. В 1872 году были разработаны проекты более подробных программ с распределением учебного материала по классам.

В Мариинских гимназиях складывались своеобразные виды и формы внеклассной работы: общеобразовательные чтения для учениц, литературные беседы, встречи с писателями и литературными деятелями, лекции о текущих событиях, дополнительные чтения по курсу наук, выпуск гимназических журналов. В 1859 году были утверждены «Правила внутреннего порядка Мариинских женских училищ” (позднее гимназий), в которых излагались основные требования к дисциплине, нормы взаимоотношений служащих и родителей, обязанности классных наставников, правила внутренней жизни, режимные моменты. Поскольку гимназии были открытыми учебными заведениями, целью которых было соединить в одно целое семью и школу, не отрывая девочек от семейной среды как ведущей воспитательной силы, ответственность за поведение и успехи детей возлагалась правилами не только на педагогический состав, но и на родителей. Сочетание большей свободы с началами строгого внутреннего порядка, отсутствие формальной внешней дисциплины характерны для этих Правил и для Мариинских гимназий в целом.

Постепенно складываются традиции, объединяющие воспитанниц и педагогов в единую дружную семью, доминирование семейственных отношений в гимназии - это тоже своеобразная традиция. Важное место в жизни гимназии занимало ставшее традиционным празднование Дня основания гимназии. Традиционным было ношение формы гимназистками. Воспитанию чувства принадлежности к гимназии, гордости за нее и за свои успехи способствовали такие явления, как «дух гимназии» и «образ жизни гимназии». «Дух гимназии» олицетворяли высокие идеалы и жизненные ценности, а «образ жизни» составляли глубокая религиозность педагогов и учениц, накладывающая свой отпечаток и на образ мыслей, и на образ действий, а также культура светского поведения.

К 1917 году Ведомство учреждений Императрицы Марии управляло частью учебно-воспитательных и лечебно-благотворительных учреждений, среди которых насчитывалось: 70 женских гимназий и институтов, 176 детских приютов, 21 училище для слепых, 21 богадельня, 40 больниц и ряд закрытых специальных учебно-воспитательных заведений. После Октябрьской революции, с мая 1918 года, было введено обязательное совместное обучение. 30 сентября 1918 года было принято “Положение о единой трудовой школе РСФСР”, а с 1 октября того же года учебные заведения всех ведомств перешли в ведение Народного комиссариата по просвещению. Так закончилась деятельность Ведомства учреждений Императрицы Марии, а также деятельность подведомственных ему учреждений, а богатейший опыт, накопленный ими в обучении и воспитании, был на долгие года предан забвению.

«Мариинки» и другие

Всерьез женским образованием занялась Екатерина II, открывшая Смольный институт, где девушки стали получать систематическое образование, изучать языки, литературу, Закон Божий, алгебру, физику, обучаться танцам, рукоделию, домоводству, другим предметам и наукам. После смерти Екатерины II в 1796 году продолжательницей ее дела стала императрица Мария Федоровна, урожденная принцесса Вюртембергская (1759-1828), жена Павла I. Уже в следующем году было основано «Ведомство учреждений императрицы Марии Федоровны», которое объединило все благотворительные и учебные заведения, находившиеся в ее ведении.

«Министр благотворительности»

Императрица Мария Федоровна была матерью десятерых детей. Она высоко ценила семейные добродетели и после смерти Екатерины II решила несколько изменить идеологию воспитания в женских институтах. Она считала, что многое в государстве зависит от семьи, а семья зависит от женщины, поэтому институты должны были воспитывать будущих «добрых супруг, хороших матерей и хороших хозяек». Сама Мария Федоровна стремилась стать примером для институток. В 1836 году А.С. Пушкин в журнале «Современник» писал о ней: «Это имя, которое в тече¬ние сорока лет является у нас залогом чистоты нравственной и лучшей образованности прекрасного пола. В непосредственное ведение свое Она приняла одну только часть управления, которая требовала не холодной администрации, но сердечного участия, нежнейшей попечительности, где все зависело от ангельского терпения, и при царствовании Она была только министром благотворительности». Мария Федоровна занималась благотворительностью, которой посвятила свою жизнь после смерти супруга. Лишь малую часть денег она тратила на себя, все остальное отдавала бедным и составляла капитал для благотворительных учреждений, который продолжал существовать и после ее смерти. Практически каждый год императрица открывала приюты, учебные заведения, воспитательные дома, больницы, которые посещала, интересуясь условиями содержания в них девочек. А они встречали ее с большой радостью и величали «maman». Бывшая ученица Екатерининского института, основанного в 1800 году Марией Федоровной, впоминала: «Императрица приезжала нас поздравлять с принятием святых тайн. При нам подавали чай с красным вином и каждой просвиру. В институте не делели шагу без ее истинно материнской заботы и любви».

Император Николай I в 1828 году после смерти матери учредил IV отделение Собственной Его Величества канцелярии, куда вошли все учреждения Марии Федоров¬ны. К началу XX века Ведомство процветало и насчитывало уже 683 благотворительных учрежде¬ния. Ведомство императрицы Марии было упразднено в 1917 году после революции.

Юные «мариинки»

Одним из первых детищ императрицы стал Мариинский институт, основанный в Петербурге в 1797 году. Со дня своего открытия и до 1917 года институт находился под покровительством особ императорской фамилии. В течение 31 года покровительницей была сама Мария Федоровна, а после ее смерти эту обязанность взяла на себя ее дочь великая княгиня Елена Павловна, а потом и внучка - великая княгиня Екатерина Михайловна.

Мариинский институт был одним из одиннадцати женских институтов закрытого типа в Петербурге, дававших среднее образование и находившихся в «Ведомстве учреждений им¬ператрицы Марии Федоровны». В институт принимались исключительно дочери священников, купцов, ремесленников, дети мещан и канцелярских служителей, то есть дети среднего сословия. Предпочтение при поступлении отдавалось девочкам-сиротам.

Девочки принимались в институт с 10 до 12 лет. Учебное заведение ставило себе целью «сделать из них честных и добродетельных женщин, хороших и сведущих хозяек, попечительных нянек или надзирательниц за детьми, а в случае нужды, надежных и исправных прислужниц, искусных во всяких рукоделиях». Институт готовил прежде всего воспитательниц и учительниц, которых в то время крайне не хватало. Императрица лично знала всех воспитанниц, десятерых из которых она всегда назначала своими пансионерками, то есть сама платила за их обучение.

Как и в других закрытых учреждениях, распорядок дня здесь был строгим. Вставали в «мариинке» в 6 утра, после молитвы шли завтракать, обычно пили чай с хлебом. Потом два часа уроков и рукоделие, а в 12 часов обед, после которого до 2-х часов длился отдых. Затем возобновлялись занятия и продолжались до 5 часов. В 8 вечера - ужин, в 10 часов институтки отправлялись спать. Платья «мариинок» были кофейного цвета, а пансионерки носили голубые. Телесные наказания считались нежелательными, но иногда допускались, хотя классные дамы старались воспитывать учениц прежде всего словом и внушением. Последний выпуск в Мариинском институте состоялся в 1918 году.

Женское «вторжение»

В рамках «Ведомства императрицы Марии Федоровны» в 1858 году в Петербурге была открыта Мариинская гимназия, которая также содержалась за счет Ведомства, частных пожертвований и платы за обучение. Но плата была невелика и доступна многим - 25 рублей в год. В гимназию принимались девочки от 9 до 13 лет всех сословий и вероисповеданий. Обязательными предметами были Закон Божий, русский язык, арифметика, история, география, чистописание, рисование, рукоделие. Курс обучения длился семь лет. По аналогии с гимназиями Петербурга подобные учебные заведения стали появляться и в других городах России.

В середине XIX века многие образованные женщины, окончившие гимназии, стали посещать лекции Петербургского университета в качестве вольнослушательниц. Но их появление в университете было часто стихийным. Мест не хватало, многие педагоги были недовольны их «вторжением». И тогда в сентябре 1878 года было принято решение об открытии при Петербургском университете Высших женских курсов, которые вошли в историю как Бестужевские по имени историка Константина Николаевича Бестужева-Рюмина, их первого директора.

Интерес к образованию был так велик, что в день открытия девушки из семей интеллигенции: дочери учителей, врачей, адвокатов. Сначала обучение было трехлетним, потом четырехлетним. С1906 года обучение велось на четырех отделениях: естественно-научном, юридическом, физико-математическом, словесно-историческом. В числе преподавателей были такие выдающиеся ученые, как А.Н. Бекетов, A.M. Бутлеров, Д.И, Менделеев, лекции читали И.М. Сеченов, А.П. Бородин и др.

На Бестужевских курсах впервые возникли традиции взаимопомощи. Именно здесь появилось обращение друг к другу: «товарищ» и «товарка». Студентки, несмотря на свое дворянское происхождение, часто работали даже на кухне, таким образом понижая стоимость обеда. Также были распространены благотворительные спектакли и вечера, на которых выступали: Ф.М. Достоевский, АА. Блок, В.В. Маяковский, Ф.И. Шаляпин. В отличие от институтов благородных девиц, из слушательниц курсов выходили общественные деятельницы и педагоги, имевшие право преподавать в женских средних учебных заведениях.

«Столбовые дворянки»

На протяжении всего XIX века решался «женский вопрос», связанный с образованием. Были открыты институты, профессиональные школы, педагогические и рисовальные классы, многочисленные гимназии, классы для изучения языков и практические курсы, подготавливающие учительниц, нянь и акушерок. Все эти учебные заведения находились в «Ведомстве императрицы Марии Федоровны» под покровительством императорского дома. Порой поводом для учреждения подобного заведения становилось особенное торжество в императорской семье. Примером тому может служить Ксенинский институт благородных девиц, который был учрежден в 1894 году в честь бракосочетания великой княгини Ксении Александровны, дочери императора Александра III. Институт был торжественно открыт в 1895 году. Сюда принимали девочек-дворянок, потерявших отцов. Всего в институте обучалось 350 институток. Тех, кто учился бесплатно, называли «казеннокоштатными», а тех, за кого платили 250 рублей в год, - «своекоштатными». Обучение в институте длилось 10 лет: 7 лет продолжался общий курс, 3 года - специальный. Последний выпуск из института состоялся в 1918 году.

Судьба XXI века - в руках образованных женщин