Краткая биография П.Я. Чаадаева

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Краткая биография П.Я. Чаадаева

Чаадаев Петр Яковлевич (27.05 (7.06).1794, Москва, -- 14(26).04.1856, там же) - русский мыслитель, философ и публицист, родился в дворянской семье(мать -- дочь историка князя М. М. Щербатова).

Дедом Чаадаева по линии матери был известный историк и публицист князь М.М.Щербатов. После ранней смерти родителей Чаадаева воспитывали тетя и дядя. В 1808 поступил в Московский университет, где сблизился с писателем А.С.Грибоедовым, будущими декабристами И.Д.Якушкиным и Н.И.Тургеневым и др. видными деятелями своего времени. В 1811 оставил университет и вступил в гвардию. Участвовал в Отечественной войне 1812, в заграничном походе русской армии. В 1814 в Кракове был принят в масонскую ложу.

Вернувшись в Россию, Чаадаев продолжил военную службу в качестве корнета лейб-гвардии гусарского полка. Его биограф М.Жихарев писал: «Храбрый обстрелянный офицер, испытанный в трех исполинских походах, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях, он не имел причины не пользоваться глубокими, безусловными уважением и привязанностью товарищей и начальства». В 1816 в Царском Селе Чаадаев познакомился с лицеистом А.С.Пушкиным и вскоре стал любимым другом и учителем молодого поэта, которого называл «грациозным гением» и «нашимДантом». Чаадаеву посвящены три стихотворных послания Пушкина, его черты воплотились в образе Онегина. Личность Чаадаева Пушкин охарактеризовал знаменитыми стихами К портрету Чаадаева: «Он вышней волею небес / Рожден в оковах службы царской; / Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, / А здесь он - офицер гусарской». Постоянное общение Пушкина и Чаадаева было прервано в 1820 в связи с южной ссылкой Пушкина.Однако переписка и встречи продолжались всю жизнь. 19 октября 1836 Пушкин написал Чаадаеву знаменитое письмо, в котором спорил со взглядами на предназначение России, высказанными Чаадаевым в Философическом письме.

В 1821 Чаадаев неожиданно для всех отказался от блестящей военной и придворной карьеры, вышел в отставку и вступил в тайное общество декабристов. Не найдя в этой деятельности удовлетворения своим духовным потребностям, в 1823 отправился в поездку по Европе. В Германии Чаадаев познакомился с философом Ф.Шеллингом, с представителями различных религиозных течений, в числе которых были приверженцы католического социализма. В это время он переживал духовный кризис, который пытался разрешить, усваивая идеи западных теологов, философов, ученых и писателей, а также знакомясь с социальным и культурным укладом Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Италии.

В 1826 Чаадаев вернулся в Россию и, поселившись в Москве, несколько лет жил отшельником, осмысляя увиденное и пережитое за годы странствий. Начал вести активную общественную жизнь, появляясь в светских салонах и высказываясь по актуальным вопросам истории и современности. Отмечаемые современниками просвещенный ум, художественное чувство и благородное сердце Чаадаева снискали ему непререкаемый авторитет. П.Вяземский называл его «преподавателем с подвижной кафедры».

Одним из способов распространения своих идей Чаадаев сделал частные письма: некоторые из них ходили по рукам, читались и обсуждались как публицистические произведения. В 1836 он опубликовал в журнале «Телескоп» свое первое Философическое письмо, работу над которым (оригинал был написан по-французски в виде ответа Е.Пановой) начал еще в 1828. Это была единственная прижизненная публикация Чаадаева.

Всего им было написано восемь Философических писем (последнее в 1831). Чаадаев изложил в них свои историософские взгляды. Особенностью исторической судьбы России он считал «тусклое и мрачное существование, лишенное силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его предании... Мы живем одним настоящим, в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя».

Публикация первого Философического письма стала важнейшим этапом в формировании русского исторического самосознания. По мнению А.Григорьева, оно «было тою перчаткою, которая разом разъединила два дотоле если не соединенные, то и не разъединенные лагеря мыслящих и пишущих людей» - западников и славянофилов. Общественный резонанс был огромным, Философическое письмо обсуждалось всеми мыслящими членами общества. Студенты Московского университета явились к председателю цензурного комитета графу Строганову и заявили, что готовы с оружием в руках вступиться за оскорбленную Чаадаевым Россию.

Жандармский генерал Перфильев донес своему начальнику Бенкендорфу о всеобщем негодовании, вызванном чаадаевской статьей. Министр народного просвещения Уваров представил Николаю I соответствующий доклад, на который царь наложил резолюцию, объявляющую статью «дерзостной бессмыслицей, достойной умалишенного». После этого журнал «Телескоп» закрыли, а Чаадаев был официально объявлен сумасшедшим и обречен на отшельничество в своем доме на Басманной улице, где его посещал врач, ежемесячно докладывавший о его состоянии царю.

В такой атмосфере Чаадаевым была написана статья Апология сумасшедшего (1836-1837), задуманная как своеобразное оправдание перед правительством и обществом, как разъяснение особенностей своего патриотизма, своих взглядов на высокое предназначение России. Чаадаев писал: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами.

Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной... У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество». Чаадаев считал, что Россия призвана быть «совестным судом» человеческого духа и общества.

Умер Чаадаев в Москве 14 (26) апреля 1856

За что П.Я. Чаадаев критикует русскую историю?

Чаадаевское видение России обозначается следующим: Россия является аномальной страной, чье развитие складывается вопреки законам развития наций. Положительные стороны российской действительности не занимают его внимания, поскольку Чаадаев увлечен в основном выявлением пороков и несовершенств русского народа.

Своеобразность России понимается Чаадаевым с помощью антитез ее истории и современности определенным законам, которым следует история человечества. Причиной изолированности русской цивилизации он называет обособленное географическое положение страны, которое недает ей причислить себя ни к Востоку, ни к Западу, тем самым оставляя ее вне времени, вне пространства и даже вне исторического прогресса.

Условия жизни в Росси видятся ему невозможными для нормального существования человека, безрадостными, лишенными смысла, обесценивающими личностное начало человека. Бурные эпохи перехода от юности к зрелости в своем развитии пережили все общества, кроме России, в которой ничего не меняется. «Мы растем, но не созреваем, движемся вперед, но по кривой линии; то есть такой, которой не ведет к цели».

Однако Чаадаев отмечает, что в прошлом таковое движение имело место, но вслепую, без ориентиров и преимущественно в направлении усиления рабства. Сначала, по его мнению, Россия являлась представителем дикого варварства, затем - глубочайшего невежества, после длительное время находилась под властью не менее варварского и невежественного завоевателя, от которого и наследовала дух тирании. Освободившись от татаро-монгольского ига, Россия создала для себя новый вид рабства - крепостничество. Русская история «была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничего не оживило кроме злодеяний ничего не слисшего, кроме рабства» .

Подводя итог своим теориям, Чаадаев заключает: «Про нас можно сказать, что мы составляем исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из, иных, которые как бы не входят составной частью в род человеческий», и добавляет; «а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру: то есть, урок того, как и почему народ выпадает из рода человеческого и как вновь войти в его состав» .

Он полагает, что внимание провидения, отмеренное другим народам, обошло Россию стороной. Она не подпадает под действие закона о единстве народа, поскольку не наблюдается ни единства внутри самого русского менталитета, ни среди сообщений России с другими нациями. Говоря о роли религии, то есть христианства, в истории Запада и России, он видит, что после католицизма Запад освободился от крепостничества, а русский народ, напротив, именно после христианизации и попал в новое рабство. Это заставляет его усомниться в православии, которое не возражало светской власти.

История русского народа видится Чаадаевым как череда сплошных отречений от прав и благ в пользу властителей. Именно это обстоятельство и побуждает Чаадаева доискиваться до причин порабощения и России, и соседних народов. Особенную горечь вызывает в нем то обстоятельство, что истины, давно известные другим народам, в России только-только открываются, и не вошли еще в жизнь, рассматриваясь исключительно как теоретическое умствование.

Отношение современников к работам П.Я. Чаадаева.

Взгляды Чаадаева проделали сложную эволюцию. К моменту появления в печати “Философического письма” он отошел от некоторых его крайних утверждений. В памяти русского общества он старался прежде всего как строгий обличитель казенного патриотизма.

В политическом плане концепция первого Философического письма” была направлена против российского абсолютизма. Чаадаев стремился показать ничтожество николаевской России в сравнении с Западной Европой. Именно эта сторона чаадаевскойстатьии привлекла наибольшее внимание в 1836 г. “Былое и думы” Герцена великолепно передают первыевпечатления от чтения “Философического письма”. Герцен ценил “Философическое письмо” именно как политический документ эпохи, как вызов николаевскому самодержавию. В работе “О развитии революционных идей в России” он утверждал: “Сурово и холодно требует автор от России отчета во всех страданиях, причиняемых ею человеку, который осмеливается выйти из скотского состояния. Он желает знать, что мы покупаем такой ценой, чем мы заслужили свое положение; он анализирует это с неумолимой, приводящей в отчаяние проницательностью,а закончив эту вивисекцию, с ужасом отворачивается, проклиная свою страну в ее прошлом, в ее настоящем и в ее будущем… Кто из нас не испытывал минут, когда мы, полные гнева, ненавидели эту страну, которая на все благородные порывы человека отвечает лишь мучениями, которая спешит нас разбудить лишь затем, чтобы подвергнуть пытке? Кто из нас не хотел вырваться навсегда из этой тюрьмы, занимающей четвертую часть земного шара, из этой чудовищной империи, в которой всякий полицейский надзиратель - царь, а царь - коронованный полицейский надзиратель?” чаадаев русский мыслитель

Историко-философская сторона концепции Чаадаева была чужда Герцену. Безотрадный чаадаевский пессимизм, неверие в русский народ, котолические симпатии, насильственное отмежевание России от Европы Герцен не принял: “Заключение, к которому пришел Чаадаев, не выдерживает никакой критики”. Многие представители либеральной общественности официальное противопоставление России и Европы приняли не сразу. На рубеже 1820-1830-х годов они продолжали высказываться за европеизацию русской жизни. Об этом не раз говорили “любомудры”, продолжавшие традиции веневитинского кружка. Обыгрывая особенности русского календаря, Шевырев в 1828 г. писал в “Московском вестнике”: “Потребен был Петр I, чтобы перевести нас из 7-го тысячелетия неподвижной Азии в 18-е столетие деятельной Европы, потребны усилия нового Петра, потребны усилия целого народа русского, чтобы уничтожить роковые дни, укореняющие нас в младшинстве перед Европою, и уравнять стили”. В стихах молодогоШевырева воспет Петр I, поставлена тема России, которой поэт сулит великое будущее, но чье настоящее вовсе не радужно. В стихотворении “Тибр” (1829) сопоставление России - Волги и Европы - Тибра завершается торжеством как Тибра (“пред тобою Тибр великий плещет вольною волной”), так и Волги (“как младой народ, могуча, как Россия, широка”).примечательна мысль о несвободе России - Волги, скованной “цепью тяжкой и холодной” льда (образ, близкий Тютчеву).

В статье “Девятнадцатый век” И. В. Киреевский скорбел, что “какая-то китайская стена стоит между Россиею и Европою… стена, в которой Великий Петр ударом сильной руки пробил широкие двери”, и ставил вопрос: “Скоро ли разрушится она?” Вопреки официальной идеологии, он писал: “У нас искать национального, значит искать необразованного; развивать его на счет европейских нововведений, значит изгонять просвещение; ибо, не имея достаточных элементов для внутреннего развития образованности, откуда возьмем мы ее, если не из Европы?”

Не принимая официального восхваления прошлого, настоящего и будущего России, либералы не были согласны и с чаадаевским утверждением о неисторичности русского народа, об отсутствии у него богатого исторического прошлого. Видимо, один из самых ранних откликов на “Философическое письмо” принадлежит П. В. Киреевскому, который 17 июля 1833 г. писал поэту Языкову: “Эта проклятая чаадаевщина, которая в своем бессмысленном самопоклонении ругается над могилами отцов и силится истребить все великое откровение воспоминаний, чтобы поставить на их месте свою одноминутную премудрость, которая только что доведена adabsurdum в сумасшедшей голове Ч., но отзывается, по несчастью, во многих, не чувствующих всей унизительности этой мысли, - так меня бесит, что мне часто кажется, что вся великая жизнь Петра родила больше злых, нежели добрых плодов”. Не соглашаясь с желчными выпадами Чаадаева, П. Киреевский словно нащупывает путь, который позволил соединить неприятие казенного патриотизма с чувством национальной гордости. Замечательно, что в 1833 г. он далек от позднейшего славянофильноского осуждения Петра I.

Письмо П. Киреевского - прекрасный образец спора с Чаадаевым, мысли П. Киреевского близки пушкинским высказываниям из знаменитого письма к Чаадаеву от октября 1836 г.

П. В. Киреевский: “Я с каждым часом чувствую живее, что отличительно, существенное свойство варварства - беспамятность; что нет ни высокого дела, ни стройного слова без живого чувства своего достоинства, что чувства собственного достоинства нет без национальной гордости, а национальной гордости нет без национальной памяти”. А. С. Пушкин: “Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться… я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал”.

Деятельным утверждением идей истинного патриотизма, бесценным вкладом Петра Киреевского в сокровищницу национальной памяти стало Собрание народных песен, к записи которых он, Николай Языков и другие члены дружной семьи Языковых приступили в 1831 г. “Тот, кто соберет сколько можно больше народных наших песен, сличит из между собою, приведет в порядок и проч., тот совершит подвиг великий… положит в казну русской литературы сокровище неоценимое и представит просвещенному миру чистое, верное, золотое зеркало всего русского”, - писал Н. Языков.

По-своему спорил с Чаадаевым (и не в меньшей мере с “официальной” идеологией) его постоянный корреспондент А. И. Тургенев, который принял на себя трудную и своеобразную роль “посредника” между Россией и Западной Европой, между русской и западноевропейской культурой. Россию он понимал как неотъемлемую в политическом, общественном и культурном отношении часть Европы. Тургеневская “Хроника русского”, отдельные части которой печатались в “Московском телеграфе”, в “Современнике”, в других журналах, знакомила русского читателя с событиями современной западноевропейской жизни, ее содержание подрывало тезис о “гибели” Европы. Одновременно А. И. Тургенев без устали собирал в европейских архивах свидетельства о средневековой истории русского народа, в историческое “ничтожество” которого он не верил.

Сильное впечатление на русское общество произвели европейские потрясения 1830-1831 гг. Как “небывалое и ужасное событие” воспринял революцию Чаадаев. Крушение легитимного, котолического и стародворянского режима Бурбонов он понимал как крушение своих надежд на Европу. В сентябре 1831 г. он писал Пушкину: “Что до меня, у меня навертываются слезы на глазах, когда я вижу это необъятное злополучие старого, моего старого общества; это всеобщее бедствие, столь непредвиденно постигшее мою Европу”.

Европейские события, понимаемые в духе формулы “гибель Запада”, вынуждали Чаадаева внести изменения в стройную историческую концепцию, выраженную в “Философическом письме”. В том же сентябрьском письме к Пушкику он размышлял: “Ибо взгляните, мой друг: разве не воистину некий мир погибает, и разве для того, кто не обладает предчувствием нового мира, имеющего возникнуть на месте старого, здесь может быть что-либо, кроме надвигающейся ужасной гибели”.

К середине же 1830-х годов “предчувствие нового мира” привело Чаадаева к пересмотру прежнего пессимистического взгляда на будущее русского народа. В 1833 г. он писал А. И. Тургеневу: “Как и все народы, мы, русские, подвигаемся теперь вперед бегом, на свой лад, если хотите, но мчимся несомненно. Пройдет немного времени, и, я уверен, великие идеи, раз настигнув нас, найдут у нас более удобную почву для своего осуществления и воплощения в людях, чем где-либо, потому что не встретят у нас ни закоренелых предрассудков, ни старых привычек, ни упорной рутины, которые противостали бы им”.

Два года спустя он убеждал Тургенева: “Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе”. Теперь Чаадаев не был склонен считать николаевскую систему помехой на пути превращения России в центр европейской цивилизации: “Мы призваны… обучить Европу бесконечному множеству вещей, которых ей не понять без этого. Не смейтесь: вы знаете, что это мое глубокое убеждение, мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее могущество, основанное на разуме, превысит наше тепершенее могущество, опирающееся на материальную силу”.

Литература

Вебер Альфред. История европейской философии / И.А. Линниченко (пер. со 2-го фр. изд), Вл.В. Подвысоцкий (пер. со 2-го фр. изд). - Изд.2-е - М.: URSS. ЛКИ, 2007. - X, 409с.

Евлампиев Игорь Иванович. История русской философии: Учеб.пособие для студ. вузов. - М.: Высшая школа, 2002. - 584с.

История философии в кратком изложении / И.И. Богута (пер). - М.: Мысль, 1995. - 590с.

Лосский Николай Онуфриевич. История русской философии. - М.: Академический Проект, 2007. - 551с.

Источник: http://www.aphorisme.ru/about-authors/chaadaev/?q=4462

Размещено на Allbest.ru