История изучения кипчакских племен (1960-е - 1990-е гг. ХХ в.): этнополитическая история и политогенез

Размещено на http://www.allbest.ru/

История изучения кипчакских племен (1960-е - 1990-е it. ХХ В.): этнополитическая история и политогенез

В настоящем реферате мы рассмотрим проблему истории изучения этнополитической истории и политогенеза кипчакских племен в России по материалам советской историографии периода 1960-1990 гг. Настоящий период важен в истории развития кипчако- ведения, в этот период были окончательно определены направления в научно-исследовательском изучении кипчакской проблематики.

Одно из приоритетных мест в советской историографии продолжают занимать проблемы взаимоотношений Киевской Руси и половцев, выявление степени влияния кочевников на исторические процессы внутри Древнерусского государства.

Историк В.В. Каргалов обращает внимание исследователей на проблему набегов половцев на Киевскую Русь, при этом отмечает организованность половецких веж, говорит о наличии центров половецких кочевий и силе их походов. Вместе с тем, историк приходит к важному выводу, что половцы в сравнении с монголами и татарами были просто беспокойными соседями, не помышлявшие уничтожить государство, их набеги были многочисленны и порой опустошительны, но не заходили севернее Рязани и Чернигова [1, с. 72]. Действительно, половцы не желали полностью покорить Русь, тем более не стремились уничтожить все ее население и разграбить все города и деревни соседа. Более того, они получали заметные выгоды от сотрудничества с отдельными князьями, способствовали их подъему.

Филолог Н.А. Баскаков при изучении древнерусско-половецких связей обратил внимание на военные столкновения между соседями. Указывая на факты родственных отношений между русскими князьями и половецкими ханами, ученый составил уникальную генеалогическую схему, в которой наглядно показал эти связи. При чем русские чаще женились на половчанках, чем половцы на русских [2, с. 92-98]. Отсюда следует, что связи между соседями носили сложный характер и без учета этих особенностей нельзя реконструировать и главное понять внешнеполитические процессы Киевской Руси и Половецкого поля.

Археолог С.А. Плетнева выделяет пять «внешних» периодов в истории половцев основываясь на данных русских летописей, в которых ученый прослеживал динамику половецких походов на Русь. При этом ученый не упускает из виду походы русских князей на половцев. В конечном итоге исследователь приходит к мнению о болезненности и разрушительности этих походов, как для половцев, так и для русских [3, с. 220-226].

Проблема имен собственных половецких ханов на научной филологической основе была изучена именитым тюркологом

Н.А. Баскаковым. Анализу были подвергнуты имена Шарокан, Кончак, Гзак, Кобяк, Овлур встречающиеся в «Слове о полку Игореве» [2, с. 147-153]. Оригинальным представляется список этнонимов и антропонимов половцев, которые неоднократно фигурируют в древнерусских письменных памятниках. Филолог согласно собственной классификации разделил эти слова на три категории: 1) собственные личные имена; 2) семейно-родовые прозвища или групповые имена; 3) названия более крупных родоплеменных объединений [2, с. 70-91]. Каждое слово по возможности снабжено краткими филологическими и историческими комментариями, указаниями на древнерусский источник. Это позволяет ориентироваться в половецкой этнонимии и антропонимики. Дает возможность проверять и дополнять сведения ученого.

Ученый А.А. Зимин поставил задачу сравнить общие черты и особенности Ипатьевской летописи и «Слова о полку Игореве». В процессе исследования выяснилось, что поход князя Игоря на половцев был не попыткой завоевания Тмутаракани, как думали Д.С. Лихачев и Н.К. Гудзий, а как утверждает В.Г. Федоров поход Игоря в 1185 г. преимущественно был набегом, рассчитанным на внезапность и на отсутствие больших половецких сил. Автор «Слова о полку Игореве», следовательно, хотел приписать своему герою крупные внешнеполитические задачи, явно преувеличивая цели одного из обычных для XII в. набегов северских князей [4].

Академик Б.А. Рыбаков отмечает родственные связи и союз между князем Игорем и ханом Кончаком, описывает политику северского князя в период нападений хана на Русь, поход, воспетый в «Слове» представляется, не как героическая эпопея, а как частная акция едва не стоившая срыву большого похода на половцев великого князя Киева [См. 5]. Здесь князь Игорь предстает не былинным героем, а реальным историческим персонажем со своими достоинствами и недостатками, и что важно для нас, академик подчеркивает характер союзнических и родственных связей князя и хана на что ранее не обращали внимания исследователи.

Как видно, изучение памятника «Слово о полку Игореве» продолжает способствовать разработке половецкой проблематики, выявлять новые и возвращаться к прежним проблемам.

Критически подходя к наследию древнерусских летописцев, Л.Н. Гумилев объективно подошел к поставленной задаче - оценке роли и влияния половцев в русской истории. В его публикации «Древняя Русь и Кыпчакская степь в 945-1225 гг.» проделан сложный анализ политических событий, приводятся объяснения причин произошедшего и последствий, ставятся вопросы, которые ранее либо замалчивались, либо трактовались однозначно. Пожалуй самая большая заслуга ученого состоит в том, что ему удалось доказать равноправный характер взаимоотношений двух могучих соседей [6].

По справедливому мнению С.А. Плетневой отношения между половцами и русскими, шире - между кочевниками и земледельцами можно разделить на четыре основных типа: 1) враждебные; 2) союзнические; 3) даннические; 4) вассальные [7, с. 150]. Это означает, что отношения между соседями могли быть различными. При чем в один и тот же исторический период часть половцев могла быть во враждебных отношениях, часть настроена дружелюбно и охотно заключала союзы, другие же могли пойти на службу к русским князям или требовать дань с русских княжеств.

Из этих материалов видно, половцы уже представляются равноправным соседом Киевской Руси, исследователи прямо говорят не только о наступлении кочевников на Русь, но наблюдают обратный процесс контрнаступления.

История военно-политических взаимоотношений половцев и русских не будет полной без рассмотрения роли других южнорусских кочевников в этом процессе. политогенез кипчакский племя

Археолог С.А. Плетнева в ряде своих археологических исследованиях обращается к выяснению истории взаимоотношений половцев, черных клобуков и русских, а также выявлению древностей половцев, печенегов и торков [См. 8; 9]. При разработке проблемы половецко-русских-черноклобуцких взаимоотношений автор обращает внимание не только на враждебный настрой кочевников, но и на родственный характер этих связей. При чем исследователь прямо говорит о не желании русских и черных клобуков воевать против своих «сватов» половцев [См. 8, с. 26]. Xотя до этого считалось, что черные клобуки искони враги половцев, не упускавшие случая пограбить половецкие кочевья.

В связи с рассмотрением этой проблемы вполне логично перейти к вопросу о «диких» половцах, кочевниках с преобладающими чертами половецкого погребального обряда с включением в него новых черт характерных для других кочевых народов. С.А. Плетнева придерживается точки зрения историка Б.А. Рыбакова, считавшего их остатками половецких орд разбитых на Донце в походах 1111-1116 гг. [8, с. 27]. Археолог размещает «диких» половцев в междуречье верховий Буга и Днестра, южной окраине Галицкого княжества, для них было характерно смешение обычаев и обрядов, это было следствием пестрого этнического состава. Различные этнические элементы связанные единой административной системой создают единую культуру с этнографическими, экономическими и социальными признаками [8, с. 28; 10, с. 70-95].

Эти сложные проблемы впервые в археологической науке находят свое отражение, всему этому процессу прямо способствовали как накопление нового археологического материала, так и введение в научный оборот новых письменных источников и выхода в свет новых работ историков, археологов, этнографов и филологов.

Повествуя о яростном сопротивлении половцев монголо-тата- рам, В.В. Каргалов пишет, что осенью 1238 г., по сообщению Рашид-ад-дина, хан Берке отправился с большим войском против половцев. Война в Половецкой земле была затяжной и кровопролитной. Ожесточенные бои разгорелись не только в приднепровских степях, но и в Крыму, куда отступили разбитые монголо- татарами половцы. Половецкая степь надолго превратилась в Пустыню [1, с. 73].

Это указывает на факт длительного сопротивления кипчакских племен пришельцам из Центральной Азии, происходит схожий процесс, который историки наблюдали при появлении половцев в южнорусских степях, когда разбитые торки и печенеги были вынуждены отступить к границам Византийской империи и Киевской Руси.

До периода 1960-х гг. в исторической науке господствовала точка зрения, что кипчаки-половцы были поглощены завоевателями и утеряли свои самобытные черты, растворившись в населении Монгольской империи. И не обращались к изучению свидетельств источников, как письменных, так и исторических относительно истории половцев в составе монгольских государств.

Видный советский археолог Г.А. Федоров-Давыдов в своей известной работе «Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники» демонстрирует на широком археологическом материале историю и культуру вхождения половцев в состав Золотой Орды. Исследователь один из первых в археологии совершил серьезную попытку проследить историю и культуру половцев от появления в южнорусских степях до самого распада Золотой Орды, что позволяет заполнить лакуну золотоордынского периода в истории кипча- ков-половцев [См. 11].

Актуальным остается вопрос о влиянии половцев на исторические процессы в Киевском государстве. В данной связи интересными могут представляться выводы В.В. Каргалова. Ученый считает, что набеги половцев, были той самой необходимостью, которая скрепляла разрозненные феодальные княжества в единую державу. Вместе с этим кочевники оказали влияние на процесс складывания раннефеодального государства и процесс складывания древнерусской, а затем и великорусской народности [12, с. 59-60].

Постепенно ученые обращают внимание на историю самих половцев. С.А. Плетнева выделив, пять «внешних», указывает на четыре «внутренних» периода половецкой истории. Первый период середина IX - начало XII вв., второй 20-60-е годы XII в., третий вторая половина XII в., четвертый конец XII - первые десятилетия XIII вв. [13, с. 265-266].

Первый, по мнению автора, характеризовался активной наступательной политикой половцев и непрестанными набегами. Его конец знаменуется несколькими удачными походами Руси на половцев [13, с. 266]. Второй прослеживается по активному участию кочевников в междоусобных войнах на Руси [13, с. 275]. В это же время кочевники окончательно осваивают южнорусские степи. Третий этап определяется своеобразным сближением русских и половцев, это сближение было в виде взаимных грабительских набегов, совместных союзнических походов, миров и браков [13, с. 282-283]. Четвертый период выделяется мирным характером общения соседей и участием половцев в междоусобицах русских князей [13, с. 297]. В это же время половцы потерпели поражение от татаро-монголов и были вынуждены частью подчиниться и войти в состав Золотой Орды, частью уйти на Кавказ, в Венгрию или, попав на невольничьи рынки попасть в Египет, где они стали известны под именем «мамлюки».

Подобная хронология была представлена впервые в исторической науке. Серьезную помощь автору этой концепции оказали материалы археологических экспедиций позволившие проследить динамику заселения кочевниками степей и их исторические судьбы. Как видно из этой хронологии выпадает период Золотой Орды, на что справедливо указывал Г.А. Федоров-Давыдов [14, с. 3]. Этот недостаток не был преодолен С.А. Плетневой в последующих работах, как будто кипчаки исчезли с исторической арены вовсе. По прежнему оставались невыясненными степень и значение кипчакского компонента в истории тюркоязычных народов СССР. Необходимо заметить, что вышеуказанная периодизация не была поддержана и развита другими исследователями, она не нашла своего применения в историко-археологических исследованиях.

Особую актуальность в кипчаковедении приобретают региональные исследования позволяющие пролить свет на проблемы этнополитической истории кипчакских племен в составе народов союзных республик и автономий.

Крупных успехов в этом направлении достигли башкирские ученые. Так, говоря о вкладе кыпчакских племен в этническую историю башкир, Р.Г. Кузеев приходит к выводу, что кыпчакская миграция в Башкирию в XIII - XIV вв., по этническому составу сама по себе чрезвычайно сложная, была наиболее мощной из всех тюркских миграций в Волго-Уральский регион [15, с. 170]. По мнению этнографа, основным районом кыпчакской миграции в

XIII - XIV вв. остается юго-западная и южная Башкирия. Кып- чакские племена направляются на Южный Урал или остаются в западной Башкирии, расширив кочевья в лесные районы правобережья р. Белой [15, с. 170-171].

Вместе с признанием роли кипчакского компонента в этногенезе башкир Р.Г. Кузеев считает, что кипчакское влияние, масштабы которого в домонгольскую эпоху были, не совсем ясны, было не столь существенным, чтобы изменить направление этнического развития башкир [16, с. 457]. Другими словами, процесс кыпчакизации башкир получил свое широкое развитие в монгольскую эпоху, золотоордынский период, тогда как начался еще со времен первого появления кыпчакских племен на территории Башкирии. Эти события, пришествие половцев, были хорошо отражены в русских летописях.

Одним из замечательных археологов посвятившим много сил для изучения археологических памятников кыпчакского периода был Н.А. Мажитов. В своих публикациях ученый делает попытки дополнить конкретные историко-политические, этнические процессы известные по письменным источникам имевших место в Башкирии материалами археологических исследований и что более существенно наполнить информационным содержанием временные пробелы, по которым имеется минимум сведений исторических источников [См. 17; 18; 19].

Археологические исследования в республике были продолжены учеными-археологами В.А. Ивановым и В.А. Кригером. В их работах кыпчаки находят свое специальное рассмотрение.

В.А. Иванов поставил вопрос о возможности археологической фиксации и документации кыпчакского этапа в этногенезе башкир [20, с. 75]. На основе анализа материалов погребений кочевников археолог приходит к наблюдению, что из известных в настоящее время в степях Южного Урала 56 погребений XIII вв., 44 с полным основанием могут быть связаны с кыпча- ками, кроме, если следовать контексту работ Н.А. Мажитова, курганов «башкир-беркутовского типа», расположенных в самом центре кыпчакского расселения в Приуралье [20, с. 93].

Данные ученых Башкирии в целом позволяют проследить не только специфику миграции кипчакских племен на территорию России, но и дать информацию о кипчаках Волго-Уральского региона - восточных кипчаков-половцев. Полагаем, что многие вопросы, выдвинутые В.А. Ивановым и В.А. Кригером, еще требуют дальнейшей разработки, в частности вопрос о выявлении этнографических различий между кыпчакскими племенами, что в купе с данными письменных источников позволит разобраться в этнокультурной ситуации в регионе. Надо заметить, что исследователями была проделана большая работа, разработана типология вещественного комплекса, методика анализа погребального обряда, его составляющие, даны общие положения об этнической истории населения Южного Приуралья.

В это же время ведутся поиски исторических корней кипчаков в других регионах СССР. Я.А. Федоров и Г.С. Федоров при изучении кипчакских древностей на Кавказе поднимают круг вопросов от археологических свидетельств до исторических событий связанных с местопребыванием кочевников в этом регионе. Так, исследователи развенчивают историографический миф о бегстве кипчаков во главе с ханом Отроком в Грузию: «О многочисленности кыпчакской орды на Северном Кавказе можно судить по самому факту переселения в Грузию не менее четверти миллиона половцев. Это переселение состоялось по просьбе Давида IV в 1118-1120 гг. и не имеет ничего общего с «бегством» Отрока на Северный Кавказ. Переселенные в Грузию кыпчаки выставили 40000 воинов ...» [21, с. 241]. Это дает основания искать прочные исторические свидетельства о пребывании кочевников в регионе и выявлении этнических и политических связей местного населения и половцев.

Согласно данным археологов А.Ф. Шокова и Т.М. Минаева проводившим археологические исследования в Подонье и на Ставрополье, половцы оставили после себя многочисленные памятники в виде курганов и каменных статуй. По мнению Т.М. Минаева археологические данные подтверждают наличие в северокавказских степях крупного половецкого центра, прослеживавшегося по данным письменных источников. Половцы, а не татаро-монголы потеснили местное аланское население в При- кубанье. После разгрома половцев в предгорья верхней Кубани на свободные территории переселись адыгские племена [22, с. 194].

Ю.А. Заднепровский раскопал погребение в Фергане, материалы которого косвенно указывают на пребывании в этом регионе кипчаков [23].

В целом материалы раскопок археологов подтверждают и местами конкретизируют сведения письменных источников и этнографических данных.

Одним из спорных вопросов самого раннего упоминания кып- чаков является проблема прочтения и интерпретации рунической надписи «Селенгинский камень», открытой и расшифрованной филологом Г.И. Рамстедом. Тюрколог С.Г. Кляшторный, основываясь на прочтении финского ученого, пришел к созданию концепции этнической истории кипчаков в составе древнетюркских каганатов [См. 24].

По ходу анализа этнонима в рунических надписях ученый разворачивает картину политических событий в степи, на фоне которой оказывается, что два этнонима «сир» и «кыбчак» упоминаемые в тюркских и уйгурских памятниках рунической письменности тождественны [24, с. 155]. Таким образом, были реконструированы исторические события, произошедшие с кыпчаками в составе древнетюркских каганатов, что помогло заполнить лакуну между «хуннским» и собственно «кимеко-кипчакским» периодами истории кипчакских племен.

Сложной проблемой остается проблема государственности и социополитической организации у кипчакских племен. Эта ситуация была обусловлена общим развитием исторической науки. Исследователи мало обращались к вопросам политогенеза у кочевников, в общем, и у кипчаков в частности. При этом господствовала та точка зрения, что кочевники евразийских степей не достигли уровня создания полноценного государства, для них были характерны захватнические империи, либо союзы племен.

Археологи Я.А. Федоров и Г.С. Федоров замечают: «Было бы, однако, ошибочным представлять северокавказскую Кыпчакию как централизованное государство, а тем более как монархию с царем - «мере» во главе» [21, с. 242].

Замечание ученых вполне оправдано, но, отмечая это явление, историки не идут дальше, не ищут причины такого феномена, не рассматривают детально процессы, происходившие внутри политической структуры. Возможно, здесь мы имеем дело с новым вариантом государственного развития кочевого общества, так как сравнительный анализ с другими кочевыми социумами - древних тюрок, кочевых уйгуров, монголов, - не дает положительных результатов. Клише «одинаковости», идентичности всех кочевых коллективов с эпохи древности по новое время, налагаемое на всех кочевников, было традиционным для советской историографии, и кыпчаки-половцы были зачислены в эту же «когорту» автоматически.

Оригинальными представляются мысли С.А. Плетневой о процессе развития государственности у кипчаков. По мнению ученого, общественные процессы были обусловлены процессом и стадией развития кочевого хозяйствами. Иными словами форма кочевого скотоводства определяла степень политической зрелости общественного развития. Схожей точки зрения придерживался этнограф Р.Г. Кузеев считавший, что одинаковый тип хозяйства порождал схожие формы общественной организации [25, с. 32].

С.А. Плетнева выдвинула собственную классификацию кочевых обществ по формам ведения кочевого хозяйства [См. 26, с. 180, 182-184; 7, с. 145]. Она имеет ряд достоинств в виде учета взаимосвязей развития экономики кочевого хозяйства с общественным развитием и культурой, понимания эволюционного пути развития кочевых обществ и признания наличия у кочевников возможности появления государства, городской культуры, развитой культуры на основе письменности, торговли, возможности восприятия учений мировых религий. Недостатками следует признать схематизм и формационный подход в решении сложной проблемы, неспособность охватить все многообразие общественно-экономической и культурной жизни кочевников, трудности в реализации этих моделей на исторической практике. Однако следует признать, что сам факт появления подобной классификации отрадное явление в науке, это является предвестником, будущим изменений в представлениях исследователей о кочевом обществе.

Г.А. Федоров-Давыдов отмечает, что союзы племен ни разу за всю историю кипчакских племен не охватывали всего половецкого населения, к тому же они не имели управленческого аппарата и налоговой системы, что в совокупности не дает оснований для выделения союзов племен как государственных образований [11, с. 222-223]. С.А. Плетнева определяет эти объединения, как союзы орд. Союзы племен, по мнению археолога, с ростом родовой аристократии превращались уже в государственные объединения - ханства. При этом исследователь отмечает, что ханствами стали приднепровское и донецкое объединения, кроме того, они постоянно заключали между собой союзы с целью совместных нападений на Киевскую Русь [27, с. 23]. Выходит, что с точки зрения ученого, остальные объединения половцев не достигли уровня государственного объединения. Встает вопрос - что же они из себя представляли? Союз орд или территориальное «рыхлое» объединение с общими и отличительными от других объединений этнографическими признаками? С.А. Плетнева не отвечает на эти вопросы.

Таким образом, советские ученые приходят к общему выводу, что кипчакские племена не имели единого государства и не достигли высокого уровня развития государства с присущими ему централизованной властью, аппаратами управления и подчинения, юридическим правом и другими отличительными признаками.

Указывая причины упадка государственных объединений кочевников, в числе которых: завоевание внешним врагом, междоусобицы, природный катаклизм и демографический «взрыв» вынуждавший население уходить с нажитых мест, исследователь говорит о завоевании кимеков и кипчаков монголами, но, тем не менее, побежденным удается сохранить яркие черты самобытной культуры, например родоплеменные названия. Не обошлось и без потерь, была забыта древнетюркская письменность и городская культура [7, с. 138]. Г.А. Федоров-Давыдов замечает: «Монгольское завоевание несло половцам не только огромные бедствия, но и разрушение общественной системы, которая сложилась к этому времени, изменение традиционного распределения пастбищ между родами и племенами, низвержение племенной аристократии, место которой заняли бы в случае победы сами монгольские феодалы» [11, с. 228]. Действительно, монголы покушались не только на пастбища кипчаков-половцев, но и стремились разрушить традиционную систему кочевнического общества, уничтожить общественные институты и уклад привычный половцам, на которых базировалось все половецкое общество.

Больших успехов ученые достигли при обращении к проблеме общественной организации половцев.

Весомый вклад в разработку проблематики внес филолог

Н.А. Баскаков обративший внимание на социальную терминологию в «Слове о полку Игореве» и прокомментировавший титулы «каган», «быля» (знатный старейшина), «боярин», «сал- тан», «чага» (не достигший зрелого возраста пленник или пленница), «кощей» (пленник, раб) [28, с. 307-316; 2, с. 154-162]. Отметим, что подобные исследования позволяют выявить семантику социальной терминологии, что неизбежно благотворно скажется на понимании социальной реальности кипчакских племен.

По реконструкции С.А. Плетневой иерархия властной структуры общества выглядела следующим образом:

1. хан - глава племенного союза;

2. солтан - глава орды или племени;

3. бек - князь, стоящий во главе рода;

4. свободный воин - глава или член семьи [3, с. 195; Ср. 10, с. 131-132].

Из этого следует, что властная структура была вертикальной и базировалась на родоплеменном принципе.

Относительно власти ханов и солтанов, ученый считает, что она была выборной и ограничивалась советом старейшин, ее масштабы целиком зависели от военной активности правителя выражавшейся в организации походов и набегов на соседей. Расцвет политической культуры половцев приходится на время создания единого государства во главе с ханом Кончаком, когда были сформированы институты централизованного государства, например институт наследственной власти. Но этот процесс был ликвидирован нашествием монголов [3, с. 195].

В самом низу социальной лестницы находились рабы-колодники, большинство их продавалось на невольничьих рынках, но часть оставалась в кочевьях в качестве домашних рабов. Челядь, домашние рабы входили в большую патриархальную семью [См. 10, с. 133; 11, . 220-222]. Однако нельзя говорить о большом распространении рабства в кочевом обществе, сам характер хозяйства не позволял держать много рабов под постоянным присмотром.

Археолог А.Ф. Шоков на основе изучения половецких каменных изваяний пришел к мысли, что статуи отражают имущественные и социальные отношения в обществе. Они доказывают не только неравенство имущественное и правовое, но и косвенно указывают на процесс разложения родоплеменного строя (поздний патриархат) и формирование феодализма [29-33].

В связи с изучением половцев в составе Золотой Орды Г.А. Федоров-Давыдов выделяет, что незначительная примесь монгольского этнического элемента обнаруживается лишь в Поволжье и Заволжье. Остальные степные территории сохранили старое кочевое население, сменилась только своя родоплеменная аристократия на новых хозяев - степных ханов Золотой Орды и их эмиров. Для нас важен вывод ученого, что в целом, монгольское завоевание уничтожило ту оболочку племенных делений, которая прикрывала развитие половецкого общества по пути феодализации, и поставило население Дешт-и-Кыпчака в рамки улусной системы как формы феодального развития в степи [11, с. 247; 14, с. 171]. Это важное замечание указывает на полную политическую реформацию общества выразившейся в смене правящей верхушки и навязанной улусной системы империи чингизидов. Вместе с тем это должно говорить об изменении курса и эволюции процесса государственности у кипчакских племен под внешним воздействием. Но эти моменты еще не нашли своего специального рассмотрения в историографии.

Завершающий этап образования кипчакской народности был уничтожен монголами. Кипчаки стали принимать участие в образовании целого ряда тюркских народов.

Полученные данные позволяют в целом обрисовать социально-политическую организацию половецкого общества. Это социум с далеко зашедшими процессами имущественного и социально-правового неравенства, но сложно отнести это общество к разряду феодальных либо рабовладельческих формаций, т.к. ни одна из них формаций в полной мере не характеризует это общество. Нельзя также обозначить это общество, как патриархальное, т.к. по некоторым сведениям в нем мог получать еще развитие матриархат, на что указывает высокий статус женщины в обществе. Вероятно, общество следует рассматривать с позиций родоплеменной системы являвшейся основополагающим принципом кочевого общества.

Знать общества во главе с ханами еще не могла отделиться от родов и племен, власть основывалась на том простом правиле, что хан, организующий удачные походы и набеги щедро распределяющий добычу пользовался безмерной поддержкой своих соплеменников, дарение было основой его политической и военной власти. Конечно, нельзя забывать и о силе традиций, а также сакрализации правителя, который в некоторых случаях играл роль жреца-шамана. Проблемы, поставленные советскими исследователями, еще далеко не разрешены, в некоторых направлениях исследования принимают еще поверхностный характер, опыт изучения других кочевых обществ часто без раздумий переносится на половецко-кипчакское общество. При этом упускается из виду сложный и уникальный характер общества, отметаются детали, имеющие первоочередное значение в решении поставленных задач.

В полной мере эти замечания применимы к изучению проблемы рода у кипчакских племен.

Одним из достижений Р.Г. Кузеева можно считать осмысление «живой» природы рода, его постоянных изменений и адаптацию под сменяющиеся исторические эпохи. По мнению этнографа при рассмотрении рода исследователи сталкиваются с парадоксом, наблюдая процесс генеалогической интеграции (объединения) и сегментации (обособления) групп родовых подразделений. Время постепенно стирало иерархическую соподчиненность основных и дочерних родов. Все они становились родовыми организациями в составе племени и имели одинаковые статус и функции [15, с. 120]. Эти процессы, надо полагать, были постоянным спутником «жизни» рода и их можно проецировать на родовую структуру половецкого общества. В свою очередь противоречивая природа рода состояла в том, что многочисленность людей в роде давало ему больше шансов на выживание, с другой стороны экстенсивный характер экономики не позволял роду сохранять свое единство длительное время.

Одной из острых проблем в советской историографии была проблема отождествления или разделения куманов и половцев. С.А. Плетнева высказала мнение о верности предположения ряда исследователей, имена которых, к сожалению, не упомянула, что «.в южнорусских степях XI - XII вв. протекало сложение не одного, а двух близкородственных этносов: кунов-куманов, возглавлявшихся одной или несколькими кипчакскими ордами, и половцев, объединявшихся вокруг орд шары-кипчаков» [10, с. 40]. Под кунами ученый подразумевает одну из орд кимаков (кимеков) [См. 10, с. 36]. Заметим, что никаких веских аргументов в пользу этой гипотезы исследователь не приводит. Оригинальным выглядит высказывание И.Г. Добродомов, что название «сорочины» относилось к Западному объединению, а «куманы» - к Восточному, а термин «половцы» был общим названием для обоих объединений [36, с. 105]. На каком основании филолог пришел к подобному мнению нам не известно, заметим лишь, что ни один из советских ученых не принял эту версию к рассмотрению.

Эта гипотеза была итогом развития не только исследований по половцам, но и работами по истории и археологии кимеко-кип- чакских племен в местах их первоначального обитания и последующего расселения.

Большой вклад в разработку проблем этнополитической истории кимеко-кыпчакских племен внес своими исследованиями археолог и историк Д.Г. Савинов. Предложенная периодизация этнокультурного и этнического развития кыпчакских племен на юге Западной Сибири состоит из четырех последовательных этапов. Первый этап, период сложения кыпчакского этноса -- до середины VIII в. н. э., в формировании культуры этого этапа принимали участие различные компоненты, в том числе предположительно племена верхнеобской и таштыкской культуры. Второй этап, это период вхождения кыпчаков в государственное объединение кимеков - IX-X вв. При этом определяющей культурой этого этапа была сросткинская, в северных районах ее распространения, вероятно, воспринятая кыпчаками. Третий этап, период оформления кыпчакской этнокультурной общности на широкой территории, в том числе и на юге Западной Сибири - XI-XII вв. Культура этого этапа носила синкретический характер, но в качестве определяющего компонента сохраняются традиции сросткинской культуры. Заключительный, четвертый этап, это период вхождения кыпчаков в состав монгольского государства - XIII-XIV века. В это время происходит определенная стандартизация все элементов культуры, которая постепенно складывается как новая «государственная» культура в пределах улуса Джучи [37, с. 72].

Как видно из настоящей периодизации кипчаки, по справедливому мнению ученого, могли проживать постоянно на территории юга Западной Сибири, в своем этнокультурном развитии они прошли ряд чередующихся этапов. Каждый, из которых характеризуется глубокими изменениями в этническом составе и культуре кипчаков. Но по-прежнему остается дискуссионным вопрос о прародине кипчаков.

Основным лейтмотивом работ исследователя является связь сросткинской культуры с культурой кимеко-кипчакских племен. Сросткинская культура постепенно теряет свое этническое содержание и становится культурой общей для ареала обитания кимеко-кипчакских племен [37, с. 61]. В монографии «Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху» археолог резюмирует свои многолетние исследования в этом вопросе и приходит к выводу, что сросткинская культура в этническом отношении была культурой кимеко-кипчакских племен. Более того, эта культура является «государственной» для кимеков и кипчаков [41, с. 118].

Д.Г. Савинов подробно исследовал проблему кимеко-кыр- гызских этнокультурных связей, на что ранее практически не обращалось серьезного внимания, хотя указывалось, что территории кимеков и енисейских кыргызов были соседними после разгрома Уйгурского каганата [42; 43].

Значение трудов Д.Г. Савинова в области кипчаковедения состоит в том, что ему удалось создать цельную концепцию истории и культуры кимеков на базе археологических источников.

Археолог В.А. Могильников считал, что необходимо отдельно рассматривать культуру кимеков и сросткинцев. При изложении материалов по археологии кимеков археолог заметил, что в XI - XII вв. количество памятников кимеков резко сокращается, что связано с отходом их на запад в связи с передвижением и перегруппировкой племен в первой половине XI в. [44, с. 45].

При изучении сросткинской культуры В.А. Могильников указывает на факт проникновения кимеков и других тюрок с Горного Алтая и его степных предгорий в Обь-Иртышское междуречье и Приобье, которое привело к сложению здесь сросткинской культуры, занимающей лесостепные районы Приобья, Притомья и

Обь-Иртышского междуречья. Хотя далее заявляет, что точные границы этой культуры еще не выявлены [40, с. 45]. Отсюда следует, что исследователь предпочитал связывать происхождение культуры с кимеками и другими тюркскими племенами и народами. Не спешит ученый определить локальные варианты сросткинской культуры, ссылаясь на необходимость продолжения исследований в этом направлении [40, с. 46].

В итоге в работах В.А. Могильникова мы видим осторожный анализ многогранной проблемы, упор на прочные аргументы и свое видение темы. По-видимому, отчасти прав исследователь, когда говорит о нескольких этнических группах приведших к образованию сросткинской культуры, одной из которых были кимеки. Иначе чем можно объяснить столь разные черты археологической культуры в отдельных регионах, приводящих археологов к мысли о присутствии локальных ее вариантов.

Как видно из вышеуказанных археологических материалов в период 1960-1990 гг. археологи одними из первых, стали проявлять серьезный интерес к проблеме прародины кимеко-кып- чакских племен, подходить к постановке и решению круга проблем связанных с этнокультурной и исторической ситуацией в Центральной Азии в IX - XII вв.

Крупных успехов достигли востоковеды, посвятившие себя изучению памятников мусульманского круга. Востоковед Б.Н. Заходер, знаток истории прикаспийских областей, подготовил к изданию монографию, в которой на основе арабо-персидских источников рассматривает историю, географию и культуру хазар, буртасов и печенегов [См. 45]. Применительно к кипчакской проблематике нас интересует сведения, что кипчаки граничили с печенегами на востоке, нападали на них, обращали печенегов в рабство и продавали. Интересно, что по сведениям мусульманских источников печенеги вследствие разделения на мусульман и приверженцев религии предков пошли войной друг на друга. Мусульмане победили и изгнали язычников в область между Хазарским каганатом и Византийской империей [45, с. 30-31]. Источниковедческие данные указывают на факт ведения военных действий между кипчакскими племенами и печенегами и ослаблением последних из-за гражданской войны на религиозной почве, что должно было способствовать вторжению кипчаков.

Не менее интересные сведения содержатся в арабском сочинении Абу Хамида ал-Гарнати о его путешествии в Восточную и

Центральную Европу (1131-1153 гг.). Путешественник посетил Хорезм, Саксин на Волге, Волжскую Булгарию, башкирдов (предков башкир), Половецкую степь, Венгрию [См. 46]. В путевых заметках пилигрим при описании Саксина на Волге отмечает там огузов: «И на ней (р. Волга - Н.К.) находится город Саджсин, в нем сорок племен гуззов, и у каждого племени - отдельный эмир. У них [гуззов] большие дворы, а в каждом дворе - покрытый войлоками шатер, огромный, как большой купол, один вмещающий сто и больше человек» [46, с. 27]. Далее перечисляются жители города хазары, булгары, купцы мусульмане. Все это означает, что город был многонациональным. Возможно, среди них были половцы, на это указывает небольшая группа погребений, раскопанная Г.А. Федоровым-Давыдовым [См. 11, с. 149-150].

При чтении перевода арабского источника в тех местах, где должны быть локализованы половцы и куманы, не упоминается имен этих объединений, как будто их там не было вовсе. Однако повсеместно говорится о тюрках, которых путешественник не разделяет по этническому и родоплеменному признаку. Вместе с тем источник ценен своей достоверностью, арабский путешественник побывал в местах непосредственных кочевий кипчакских племен в период домонгольского нашествия, обрисовал картину этнографии и географии соседей племен.

Много ценных источниковедческих сведений по истории киме- ков и кипчаков привели в фундаментальной хрестоматии «Материалы по истории киргиз и Киргизии» востоковеды Института востоковедения АН СССР. Еще во введении ответственный редактор В.А. Ромодин ставит перед учеными задачу по дальнейшему выявлению и исследованию письменных источников и этнографических данных о кипчаках, прежде всего в связи с историей Тянь-Шаня, Ферганы и Восточного Туркестана [47, с. 10].

Переводы трудов мусульманских писателей ал-Истахри, Ибн ал-Асира, извлечения из «Худуд ал-Алем», Мухаммада ан-Насави, Низам ад-Дина Шами, Шараф ад-Дина Али Иезди и ряда других восточных авторов содержат сведения об этнополитической истории, географии расселения, этнографии кимеко-кипчакских племен. Так как особое внимание в сборнике было посвящено киргизам, то сведения по кимеко-кипчакским племенам приводятся попутно и в той лишь части, где они прямо или косвенно касаются самих киргизов. Именно этим обстоятельством можно объяснить отсутствие великолепных по своему содержанию данных о городах и государстве кимеков, полных данных по родоплеменному составу кипчакских племен. Исключение составляет извлечение из «Худуд ал-Алем» под наименованием «Слово об области кимаков и ее городах», где прямо говорится о наличии у кимеков хакана (кагана) и его самостоятельных одиннадцати ставленниках передающих свою власть по наследству от отца к сыну [47, с. 44].

Эти источниковедческие работы оказали существенное влияние на развитие исторических и археологических исследований по кипчакской проблематике. Историки и археологи, пользуясь данными источниковедения, не всегда в полной мере обращались к ним в процессе работы. Хотя известно, что мусульманские источники одни из монументальных и ценных источников по истории раннего средневековья.

Последней в списке, но одной из первых по своей значимости представляется проблема этимологии этнонимов кипчакских племен советскими тюркологами. Ряд интересных гипотез и выводов мы находим в специальном исследовании И.Г. Добродомова посвященном анализу половецких этнонимов в древнерусской литературе [36]. Исследователь обоснованно критикует несостоятельные версии этимологии этнонима «половцы», как производного от «полон» («плен»), «полог» («палатка»), «поле» и т.д. Далее он разбирает гипотезы этимологии этнонима «кыпчак», в связи с этим вопросом филолог указывает на слабую аргументацию реконструкции А.Н. Бернштама о тождестве китайского «цюйше» («кюйше» у Н.Я. Бичурина) и этнонима «кыпчак», которая стала очень популярна в исторической литературе [См. 36, с. 110-111].

При рассмотрении этимологии этнонима «куман» исследователь критически подходит к версиям выдвинутыми предшественниками, которые страдают либо отсутствием лингвистического анализа, либо игнорированием исторических фактов связанных с куманами [36, с. 113-115].

Этимология этнонимов кыпчакских племен стала основной темой публикации академика А.Н. Кононов «К этимологии этнонимов кыпчак, куман, кумык», после подробного рассмотрения этимологий отечественных и зарубежных авторов, тюрколог приходит к заключению: «Таким образом можно с значительной долей вероятности утверждать, что этноним «куман», «кыпчак», «кумык» - генетически родственных племенных образований - восходит к одному корню (куб) и представляет собою различные формы фонетико-морфологического развития этого корня уменьшительно-ласкательные формы + показатель собирательности» [38, с. 166].

Таким образом, из материалов советской историографии 1960

1990 гг. следует, что кипчакские племена достигли высокого уровня социально-политического развития выражавшегося в далеко зашедших процессах имущественного расслоения и правового разделения в обществе. Но большинство исследователей по-прежнему считают, что у кипчаков не было единого государства, лишь отдельные государственные образования. В области русско-половецких взаимоотношений кочевники предстают равноправным партнером. Эти отношения характеризуются наличием родственных, даннических, союзнических, вассальных и враждебно настроенных связей.

Монголы разрушили процесс формирования кипчакской народности, этнические процессы пошли в сторону участия кипчаков в образовании тюркоязычных народов.

Разработка источниковой базы в истории, археологии и этнографии, позволила приступить к изучению «внутренней» истории кипчакских племен. Тогда как ранее изучение истории кочевников велось в курсе изложения истории России.



Список литературы

1. Каргалов В.В. Половецкие набеги на Русь // Вопросы истории.- 1965.- № 9.- С. 68-73.

2. Баскаков Н.А. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». - М.: Наука, 1985.- 208 с.

3. Плетнева С.А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях // МИА СССР, 1958, № 62, С. 151-226.

4. Зимин А.А. Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве» // История СССР.- 1968.- № 6.- С. 43-64.

5. Рыбаков Б. Князь Игорь и Хан Кончак // Наука и жизнь.- 1986.- № 9.- С. 39-43

6. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Кыпчакская Степь в 945 - 1225 гг. // Гумилев Л.Н. Ритмы Цивилизации / Предислов. С.Б. Лаврова.- М.: Экопрос, 1993.- 576 с., С. 518-542

7. Плетнева С.А. Кочевники Средневековья: поиски исторических закономерностей. - М.: Наука, 1982.- 188 с.

8. Плетнева С.А. Древности черных клобуков. - М.: Наука, 1973.96 с.

9. Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы. // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. / Отв. ред. С. А. Плетнева. - М.: Наука, 1981.- 303 с., С. 213-222.

10. Плетнева С.А. Половцы. - М.: Наука, 1990.- 208 с.

11. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археологические памятники. - М.: МГУ, 1966.- 274 с.

12. Каргалов В.В. Внешне-политические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. Уч. пос. для студ. истор. ф-тов. - М.: Высшая школа, 1967.- 263 с.

13. Плетнева С.А. Половецкая земля. // Древнерусские княжества X - XIII вв. - М.: Наука, 1975.- 303 с., С. 260-300.

14. Федоров-Давыдов Г. Ф. Общественный строй Золотой Орды. - М.: МГУ, 1973.- 179 с.

15. Кузеев Р.Г. Историческая этнография башкирского народа. - Уфа: Башкирское книжное издательство, 1978.- 264 с.: ил.

16. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история расселения. - М.: Наука, 1974.- 570 с.

17. Мажитов Н.А. К изучению археологии Башкирии I тысячелетия нашей эры. // Археология и этнография Башкирии.- 1964.- Том II.- С. 101110.

18. Мажитов Н.А. Новые материалы о ранней истории башкир // Археология и этнография Башкирии.- 1964.- Том II.- С. 148-157.

19. Мажитов Н.А. Происхождение башкир (историко-археологический анализ). // Археология и этнография Башкирии.- 1971.- Том IV.- С. 11-16.

20. Иванов В.А. Погребения кыпчаков в бассейне р. Урал. // Памятники кочевников Южного Урала. Сборник научных трудов. / Отв. ред. В.А. Иванов Уфа: БФАН СССР, 1984.- 136 с., С. 75-97.

21. Федоров Я.А., Федоров Г.С. Ранние тюрки на Северном Кавказе. - М.: МГУ, 1978.- 296 с.

22. Минаева Т.М. К вопросу о половцах на Ставрополье по археологическим данным // Материалы по изучению Ставропольского края.- 1964.- Вып. 11.- С. 167-196.

23. Заднепровский Ю.А. Кочевническое погребение XIII - XIV вв. в Фергане // Советская археология.- 1975.- № 4.- С. 276-280.

24. Кляшторный С.Г. Кипчаки в рунических памятниках // TURCO- LOGICA. 1986. К восьмидесятилетию академика А.Н. Кононова. - Л.: Изд- во «Наука» Ленинградское отделение, 1986.- 302 с., С. 153-164.

25. Кузеев Р.Г. Очерки исторической этнографии башкир. Часть I. (родо-племенные организации башкир в XVII - XVIII вв. - Уфа: Башкирское книжное издательство, 1957.- 184 с.

26. Плетнева С.А. От кочевий к городам: салтово-маяцкая культура.- М.: «Наука», 1967.- 198 с.

27. Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния // САИ.- 1974.- Вып. Е 4-2.- 200 с.

28. Баскаков Н.А. Тюркизмы - социальная терминология в «Слове о полку Игореве» // Гумилев Л.Н. Древние тюрки / Сост. и общ. ред. А.И. Куркчи: В 2-х книгах. Кн. 2. М.: Институт ДИ - ДИК, 1999.- 480 с.: ил.- (Серия «Сочинения Л.Н. Гумилева»; Вып. 13). С. 307-316

29. Шоков А.Ф. К половецким древностям на Дону // Известия Воронежского государственного педагогического института.- 1960.- Том XXXI.- С. 177-181.

30. Шоков А.Ф. Каменное изваяние на кургане (К половецким памятникам Подонья) // Известия Воронежского государственного педагогического института.- 1967.- Том 84.- С. 64-67.

31. Шоков А.Ф. Половецкие памятники Подонья // Известия Воронежского государственного педагогического института.- 1964.- Том 45.- С. 129-141.

32. Шоков А.Ф. Половецкие ханы в «Слове о полку Игореве» // Известия Воронежского государственного педагогического института.- 1967.- Том 84.- С. 77-79.

33. Шоков А.Ф. Половцы в «Слове о полку Игореве» // Известия Воронежского государственного педагогического института.- 1967.- Том 84.- С. 69-76.

34. Кумеков Б.Е. Об этнонимии кыпчакской конфедерации западного Дешт-и Кыпчака XII - начала XIII века. // Известия НАН РК. Сер. обществ. наук.- 1993.- № 1.- С. 58-70.

35. Кумеков Б.Е. О триаде этнополитических объединений кипчакского мира по мусульманским источникам. // Древнетюркская цивилизация: памятники письменности: (Материалы международной научно-теоретической конференции, посвященной 10 - летию независимости Республики Казахстан, г. Астана, 18-19 мая 2001 г.). - А., 2001.- 584 с., С. 156-163.

36. Добродомов И.Г. О половецких этнонимах в древнерусской литературе // Тюркологический сборник 1975. - М.: Наука. Гл. ред. вост. лит-ры,

1977. - 279 с., С. 102-129.

37. Савинов Д.Г. Об основных этапах развития этнокультурной общности кыпчаков на юге Западной Сибири // История, археология и этнография Сибири. Томск: Изд-во Томского университета, 1979.- 200 с., С. 53-72.

38. Савинов Д.Г. К этнической принадлежности сросткинской культуры // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Материалы Всесоюзной конф. 14-16 июня 1973 года. - Томск: Изд-во Томского университета, 1973.-- 236 с., С. 189-192.

39. Савинов Д.Г. Расселение кимаков в IX - X веках по данным археологических источников // Прошлое Казахстана по археологическим источникам. А.-А., «Наука» КазССР, 1976.- 236 с., с. 88 ил., С. 94-104.

1980. Могильников В.А. Сросткинская культура // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. / Отв. ред. С.А. Плетнева. - М.: Наука,- 303 с., С. 45-46.

40. Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. - Л.: ЛГУ, 1984.- 175 с.

41. Савинов Д.Г. Кыргызско-кимакские связи в IX - X вв. // Всесоюзная тюркологическая конференция. 27-29 сентября 1976 г. Этнические и историко-культурные связи тюркских народов СССР. Тезисы докладов и сообщений. - А.-А.: Наука КазССР, 1976.- 126 с., С. 92-95.

42. Савинов Д.Г. Этнокультурные связи енисейских кыргызов и кимаков в IX - X вв. // Тюркологический сборник 1975. - М.: Изд-во Наука. Гл. ред. вост. лит-ры, 1978.- 279 с., С. 209-225.

43. Могильников В.А. Кимаки // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. / Отв. ред. С.А. Плетнева. - М.: «Наука», 1981.- 303 с.,

С. 43-45.

44. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX - X вв. - М.: Изд-во Восточной литературы, 1962.- 280 с.

45. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг). Публикация О.Г. Большакова, А.Л. Монгайта. - М.: Главная редакция восточной литературы, 1971.- 136 с.

46. Материалы по истории киргиз и Киргизии. Выпуск 1. / Ответ. ред.

В.А. Ромодин. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1973.280 с.

47. Кононов А.Н. «К этимологии этнонимов кыпчак, куман, кумык» // Ural-Altaisch Jarbucher (Fortsetzung der «Ungarischen Jarbucher») Band 48. Otto Harrassowitz.- Wiesbaden, 1976, P. 159-166.

In present clause the problem of history of studying of ethnic and political history kipchak tribes in Russia (1960-1991) is considered.

Размещено на Allbest.ru

...