Мифология "подпольного человека": радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа

Размещено на http://www.allbest.ru/

Российский Государственный Гуманитарный Университет

Историко-Архивный Институт

Реферат

по истории России

по монографии М. Могильнер «Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа»

Выполнила: Лотник К.Э.

Курс: 1

Группа: ФД

Преподаватель: Гордеева И.А.

Москва

2015

Введение

К началу XX века в России окончательно сформировалась политическая группа, называвшаяся радикальной интеллигенцией, а так же была построена и хорошо налажена внутренняя организация их партийной системы. Внутренняя среда, настрой членов леворадикальных партий подпитывались так называемой радикальной мифологией. Этот феномен играл существенную роль в формировании самосознания дореволюционной радикальной интеллигенции. Радикальная мифология характеризовалась прежде всего «утрированной литературностью совсем «нелитературных» по своему характеру документов: частных писем, передовых статей в партийной печати, выступлений на судах, предсмертных записок террористов и т.д.» М.Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 6. Также особенностью её было беллетризация и герое-центризм, связь с русской словесностью и художественной литературой. М. Могильнер называет фактическим основателем радикальной мифологии террориста, а так же писателя Степняка-Кравчинского. Название его основного произведения «Подпольная Россия», после стало определением «мира профессиональных революционеров», их партий, противопоставивших себя существовавшему режиму. Хотя в их программах существовали расхождения, они всё равно говорили на одном языке, «языке единства», которое встало в оппозицию существовавшему режиму. Причинами, определившими самовыражение Подпольной России именно в мифотворчестве стали долговременная невостребованность данной интеллигенции в государственных структурах, оторванность от народа и государства, попытка найти свою историческую миссию и воссоздать свою собственную биографию, поиск своего места в социально-политической сфере. Оторванность и невостребованность интеллигенции способствовало созданию внутри Подпольной России «иллюзорных миров для себя в прошлом и настоящем», создание некоего «идеального мира» с «идеальными людьми».

В своей монографии М. Могильнер исследует феномен радикальной мифологии, её корни в рамках семиотического анализа. Могильнер пишет, чтобы не поддасться «обаянию» радикальной мифологии было необходимо рассмотреть её в историческом контексте, проследить её источники, социальные функции, а так же соотношение с другими слоями радикальных сознаний. В этой книге Могильнер прибегает к множественным литературным источникам, авторами которых были писатели-революционеры.

могильнер мифология семиотический монография

Часть I

Радикальная интеллигенция России конца XIX века была влиятельной силой в обществе и имела на своей стороне достаточно общественных масс, поддерживающих её. То есть, со стороны общества не было никакого сопротивления или отпора. Это непротивостояние было важным условием, для того, чтобы радикальная интеллигенция могла существовать, т.к. её действия и позиция не имели оправдания ни в рамках государственного строя, ни во всеобщей морали. Художественная литература могла быть связующим звеном между общественностью и радикалами. К тому же, это был единственный легальный способ у радикальной интеллигенции самовыразиться, поддаться философским и идейным исканиям, а так же выразить свою борьбу, несогласие.

Такая литература так же стала мощным орудием агитации и пропаганды левых радикалов.

Функция литературы Подпольной России была настолько утилитарной, что почти каждый член радикальной интеллигенции считал себя способным к литературному творчеству, начиная от песенных репертуаров и лозунгов, до серьезных произведений. Но кроме литературных способностей писателя, большую роль играло место, которое он занимал в радикальной деятельности, чем он занимался, и была важна его биография в общем. Так Марина Могильнер приводит пример: «Именно поэтому в Достоевском радикальная интеллигенция чтила «петрашевца и бывшего катаржанина больше, чем знаменитого писателя», на том же основании отказывали в формальном признании В. Розанову и многим другим.» М.Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 34

Литература радикальной интеллигенции создавала невероятные образы, архетипы, примеры героизма, мужества, самопожертвования и любви к человеку. Одним из таких примеров послужил образ Нечаева как идеального революционера. Во времена нечаевского процесса печатались материалы, радикалы читали их как художественный текст, поэтому образ Нечаева представлялся им идеальным. «Как отмечали Московские ведомости. (1871 номер 161), образ мыслей лежавший в основе преступных действий «не только не подвергся порицанию, но даже прославлен». М.Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 25

Так же М. Могильнер пишет о том, что Подпольная Россия, имевшая в глазах людей образ идеального общества, населенного «идеальными героями» противопоставляла себя России Легальной. Гармоничный образ подпольной России был литературным, иллюзорным образом, с которым было сложно конкурировать «реальному миру», т.е. Легальной России.

Перед 1905 годом сильно ощущался раскол России на две части надполье и подполье. Вся внутренняя духовная работа происходила в подполье, шла энергичная работа, во внешней же среде всеми силами добивались общего молчания.

Мифологи зция литературы составляло неотъемлемую часть мира радикальной интеллигенции, так же она показывала суть этой субкультуры и её существования.

В главе «Миф о герое» М. Могильнер пишет о том, что в литературной мифологии подполья центром внимания чаще всего был герой-революционер с определенными и практически неизменными качествами и функциями в произведении. Ближе к русской революции этот персонаж рассматривался уже не просто как революционер, радикал, просто исполняющий свой долг, а обязательно как террорист, который в любой момент мог пожертвовать своей жизнью ради благополучия народа. Т.е. в мифологическом подполье чтился больше всего герой-страдалец, которого так же создал писатель Степняк-Кравчинский. В литературе этот персонаж скорее безликий, он как абстрактный образ Героя-революционера. «Степняк показал, что настоящий герой Подпольной России есть «революционный дух» в человеческом облике». М.Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 45

Герой был одновременно и всеобщим идеалом, и оправданием радикализма.

Наравне с героями-мужчинами, существовал образ героини-девушки красивой юной хрупкой, рожденной для хорошей жизни, но в силу обстоятельств, ставшей жертвой революции. М. Могильер приводит пример героини Веры из произведения Софьи Ковалевской «Нигилистка» (1906г.). Некоторые современники усматривали в женском типе героики некую связь с религиозным культом, они сравнивали героинь с «живыми богородицами» революции».

С наступлением 1905-1907 гг, в период восстаний Подпольная Россия вышла на свет и активно начала проявлять себя в общественной жизни. Революционные идеи начали превалировать в обществе, на книжных полках магазинов стало больше революционной литературы. 1905 год стал «звездным часом» радикалов. Авторы, некогда запрещенные или укрытые в тюрьмы стали востребованы, особенно произведения Степняка-Кравчинского. Помимо всего выше перечисленного появился новый персонаж - мать революционера-террориста. В книге это объясняется так: «Появление Матери - образа, воплощавшего преемственность, способность давать жизнь,- было попыткой интеграции в общество через традицию.» М.Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 63 Таким образом продолжалась создаваться и поддерживаться радикальная мифология, но угнаться за событиями революции стало сложно. Мифологические образы героев-революционеров и «идеальных людей» стали рушиться. Так, постепенно левый радикализм лишался права на террор, а так же моральной санкции со стороны общественности.

Как следствие, в печати начинают появляться литературные произведения уже другого содержания, такие как утопия «Анархисты будущего», «театральная пьеса «Конец мира» и т.п. Это литература больше не предполагалаобраз идеального Героя, наоборот, предсказывала конец героического периода.

Революция 1905-1907 гг. сильно сотрясла общество. Как следствие, многие психиатрические больницы были переполнены люди сходили сума от потрясений, от разрушенных моделей и систем, которые существовали у многих в головах. Многие революционеры, выйдя из «своего» мира начинали осознавать несостоятельность тех идеалов, перед которыми склонялись, и так же сходили с ума. Радикальная мифология начала мертветь, уже не была столь востребованной, «миф становился историей». Некогда Герои стали «бывшими людьми», они должны были теперь вливаться в обычное общество, что несомненно было тяжело. Впереди была только неизвестность, потому что все идеалы, ориентиры были разрушены. Появилось большое количество психических болезней у разного рода социальных групп. После революции настала эпоха «безвременья», неопределенности. Главной жертвой революции М.Могильер называет Героя - иллюзию Подпольной России.

Часть II

1905 год стал роковым для мифа Подпольной России. Кризис мифологического образа выражался в разрушении у читателя стереотипа о нем. Начала выходить в печать литература, менявшая взгляд людей на революционеров-террористов, на их жизнь внутри подполья. Это рассказы Вернера, Грина, Сургучева и Евтихеева. Их произведения структурно и стилистически подходили под традиционную литературу, но уже не содержали в себе намек великий образ Героя . Это означало закат эпохи Героев.

В 1909 году, в журнале «Русская мысль» вышла повесть Ропшина «Конь белый». Это произведение должно было сделать решающий ход в сторону развенчания героики Подпольной России. Его сравнивали с «Вехами», направленными на интеллигенцию и «призывающими её к покаянию», но приняли спокойнее и с большим интересом. М. Могильнер называет причины хорошей реакции: характер повести без прямых указаний и нравоучений, присутствуют одни монологи и позиция самого автора. И не менее важный фактор: читатель на уровне ощущений мог почувствовать, что автор сам имеет «внелитературную биографию», и что он сам может быть причастен к тому, о чем пишет. И действительно, факты и события, раскрывающиеся в повести имеют реальную основу, имеют отношение к процессам, происходившим в Подпольной России. Хотя произведение не выделялось особым стилем или красотой изложения, но читателя цепляло и интересовало что стояло за этой повестью. «Бледный конь» как образ смерти, конец террора и эпохи Героизма, конец мифологии.

Ропшин сам был носителем чистого образа Героя. «Герой, выносящий приговор Подпольной России - такого еще не было.» Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 107

В произведении присутствуют два «классических» героя мира подполья, два террориста Ваня и Жорж, один террорист, другой убийца-профессионал. В течение прочтения образы «классических» Героев исчезают. Эти персонажи необычны. Ваню М.Могильнер называет террористом религиозно-жертвенного типа, но он не равен мифологическому Герою. Он выбирает путь террориста, так как не приспособлен к жизни, он может только умереть во имя любви, но не жить. Такой образ литературного героя показал большую разницу между реальным революционером и его идеалом. Ваня разрушил один из главных мифов радикального подполья - миф о чистой жертве. Т.к. Ваня был с детства ведом мыслью о смерти, а террористический акт стал только поводом, мотивационным самоубийством.

Другой персонаж Жорж внес в умы другую идею. Идеология профессионального убийцы такова: «...почему убить для идеи - хорошо...убить для себя - невозможно?...»

Ропшин показал, что в каждом террориста присутствует убийца Жорж и жертвенный Ваня. Они - две стороны одного лица.

«Серебряный век» 1880-90-х гг. играл значительную роль в раскрытии мира Подпольной России и в возвращении его в реальный мир. Терроризм и фанатизм воспринимался теперь как пережитый опыт, как жертва. «Это был достойный выход, по сути, единственно возможный для тех, кто ощущал дистанцию между заветами русского революционизма и практикой партийной борьбы.» Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с. 114

После того, как образ Героя был раскрыт, разрушен, и его место было пусто, на горизонте появился новый персонаж - полная противоположность Герою. Это эгоист, крайний индивидуалист, сверхчеловек, живущий для себя. Воплощением его стал персонаж, интеллигент - Владимир Санин., его автором в 1903году стал Михаил Арцибашев. Как пишет Могильнер - «...этот роман «сделал эпоху». Герой Арцибашева стал кумиром интеллигентной молодежи. Этот персонаж делал первичным наслаждение вместо самоотречения. Что бы жить без мучений нужно прежде удовлетворить свои физиологические потребности. Санин - совершенный антипод прошлому Герою, каждая его мысль, высказывание противопоставлялись идеям Героя. Санина сравнивали с Базаровым, похожим бунтарем, но Базаров противопоставляется себя общественным порядкам, а Санин больше утверждает своё «я», он в центре мира. Образ Санина стал последним из идеалов, к которым стремилась интеллигенция. «Но будучи по природе своей антиобщественной, он способствовал разрушению ментального стереотипа связанного с радикальной героикой.» Могильнер «Мифология “подпольного человека”: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа.» М., “Новое литературное обозрение”, 1999, с.132

Заключение

После вскрытия «подполья» большое число интеллигентов не захотели дальше связывать себя с радикальной мифологией в литературе. Многие отошли от этого, приноравливаясь к новой жизни. Прежняя неустойчивая граница между двумя Россиями исчезла из литературы. Тотальность и однозначность так же исчезла из беллетристики радикальной интеллигенции. Во время «безвременья» произошло «отодвигание литературы» как от дополнительной реальности. Беллетризация жизни таила в себе множественные опасности, осознав их, интеллигенты должны были найти себя в «реальной» жизни, что противоречило их природе.

В довоенное время интеллигенты все менее были отделены от реальности, постепенно в нее интегрируясь.

Мировая война прервала этот процесс. Она закончилась крахом российской государственности. В процессе войны погибли зачатки нового отношения к жизни, которые начали формироваться в годы «безвременья».

Размещено на Allbest.ru