Иностранная интервенция в мировой истории (XIX-XX вв.)

Размещено на http: //www. allbest. ru/

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ АКАДЕМИЯ ВЕТЕРИНАРНОЙ МЕДИЦИНЫ

Кафедра организации, экономики и управления ветеринарным делом

РЕФЕРАТ

по дисциплине «История»

на тему «Иностранная интервенция в мировой истории (XIX-XX вв.)»

Выполнил:

Студент 1 курса факультета ветеринарной медицины

Петров П.П.

Проверил: Кандидат исторических наук

Иванов А.А.

Санкт-Петербург 2017

Введение

военный интервенция государственный власть

В современных условиях становления многополярного мира, несмотря на усилия международных организаций и гражданского общества, вооруженная агрессия по-прежнему остается не только распространенной альтернативой дипломатическому урегулированию конфликтов, но и одной из постоянно совершенствуемых человеком насильственных практик. По мнению экспертов, в данный момент мировой истории происходит масштабное внедрение военных приемов и средств в сферу международных отношений. Место войны, ранее являвшейся, фактически, единственной формой вооруженного противоборства стран и народов, в XX - начале XXI веков все активнее занимают терроризм, геноцид, интервенция и т.д. Последнее из этих понятий в настоящее время получает все более широкое распространение на международной арене, хотя в «Концепции внешней политики Российской Федерации», утвержденной Президентом В.В. Путиным 12 февраля 2013 года, подобные операции названы «подрывающими устои международного права».

По мнению Министра иностранных дел России С.В. Лаврова, использование военных интервенций с целью смены политических режимов в неблагополучных странах - это «прямой путь к потере контроля за глобальными процессами, что больно ударило бы по всем членам мирового сообщества, включая инициаторов внешнего вмешательства». Это убеждение поддерживается и представителями зарубежного научного сообщества, по словам которых, сейчас «почти невозможно установить глобальный демократический контроль над проведением интервенций», а «начав интервенцию, становится невозможно ее контролировать»

В этом контексте противодействие попыткам интервенции на данный момент входит в число приоритетных задач государства, так как от эффективности этой деятельности нередко зависит существование страны. В свою очередь, выработка рекомендаций по преодолению указанных проблем стала бы невозможной без осмысления соответствующего исторического опыта. История показывает, что недостаточное внимание государственной власти к проблеме ограждения внутреннего устройства от деструктивного внешнего воздействия создает риски дестабилизации. Как следствие, вопрос об изучении механизмов подготовки и проведения интервенций становится все более острым, так как полученные в ходе таких исследований выводы в перспективе позволят вскрывать и успешно противостоять попыткам вмешательства во внутренние дела суверенных государств на ранней стадии.

По мнению военных специалистов, сейчас в межгосударственных конфликтах все чаще силовые акции используются только тогда, когда «исчерпаны политические, дипломатические и иные возможности» добиться успеха, а главным ресурсом для этого становится способность «диктовать свою волю противнику без применения оружия». Как заметил президент Академии военных наук генерал М.А. Гареев, сегодня «мир вступает в период войн нового поколения, направленных не столько на непосредственное уничтожение противника, сколько на подрыв его военной мощи изнутри». В рамках подобных операций главной действующей силой становится отнюдь не армия, а иные государственные ведомства и институты, акции которых, как правило, носят скрытый, неявный характер.

Несмотря на то, что залогом ограничения подобной деятельности, по мнению Президента России В.В. Путина, должен являться «гражданский контроль за работой госаппарата», даже после введения соответствующих мер крупнейшими мировыми державами, активное вмешательство разных служб во внутреннюю политику суверенных государств сохраняется в практике межгосударственных отношений.

Хотя описанные тенденции, по большей части, свойственны интервенциям XXI века, их истоки кроются все же в конфликтах прошлого, и политические деятели регулярно апеллируют к историческим аналогиям при принятии ответственных решений. В ракурсе указанных обстоятельств именно изучение опыта интервенций прошлого в значительной степени позволяет выявить наиболее опасные для государства формы внешнего вмешательства, апробированные в различных условиях. Этот опыт является необходимым условием формирования способности общества противостоять дезорганизации и кризису государственности.

1. Основная часть

Изучение интервенции с теоретической точки зрения является для отечественной науки сравнительно новой темой. Несмотря на то, что отдельные случаи иностранного военного вмешательства во внутренние дела независимых государств (Кореи, Греции, Вьетнама и т.д.) нашли отражение в исследовательской литературе, на данный момент сложно говорить о существовании общей теории, способной объяснить сущностные черты таких операций. Этот факт не может не вызывать озабоченности, если учесть, что еще в 1874 году в книге «Начало невмешательства» профессором Л.А. Камаровским был поставлен вопрос о необходимости создания общей теории интервенций. Он считал, что отвергать возможность существования такой теории могут только «люди мало знакомые с природой государства и законами», однако до настоящего времени обращения исследователей к этой теме были достаточно редкими. В результате, в научной литературе по данной проблеме отсутствует даже унифицированный терминологический аппарат.

Принимая во внимание вышеназванные обстоятельства, определение интервенции необходимо сформулировать следующим образом - «это умышленное вмешательство одного или нескольких государств во внутренний конфликт на территории другого государства с целью его прекращения». Таковое вмешательство вовсе не обязательно является насильственным, но вполне может быть добровольным; оно не всегда призвано причинить вред народу страны, подвергшейся интервенции, но бывает призвано оказать ему поддержку. Собственно, и прекращение конфликта может быть достигнуто не за счет достижения мирных договоренностей, а с помощью военного разгрома одного или нескольких противоборствующих групп и лагерей. Если известный французский историк М. Фуко называл едва ли не главным инструментом поддержания межгосударственного баланса в Европе войну, то наиболее радикальным средством восстановления нарушенного политического баланса внутри страны считалась и считается именно интервенция.

Отдельно стоит остановиться на проблеме интервенции «по приглашению». Такие операции имели место в 1958 году, когда правительство Ливана обратилось к США с просьбой о вмешательстве в развернувшуюся гражданскую войну; в 1965 году аналогичное обращение сторонников «хунты» повлекло за собой американскую интервенцию в Доминиканскую Республику. В 1964 году на основании «приглашений» британские войска участвовали в подавлении армейских бунтов в Танганьике, Уганде и Кении. В 1966 году Франция получила от президента Чада предложение оказать помощь в борьбе с местными партизанами и т.д.

Основываясь на этих и подобных им фактах, американский правовед Ф.Р. Тисон в конце XX века высказывал суждение, что интервенция может проводиться только с согласия хотя бы части граждан государства, которое становится объектом зарубежного военного вмешательства, и «иностранные войска имеют моральное право оказать жертвам угнетения помощь в свержении диктаторов при условии, что интервенция пропорциональна злу, которое она должна устранить».

Как ни странно, схожие тезисы можно встретить и в работах бывшего Председателя Реввоенсовета РСФСР Л.Д. Троцкого, по мнению которого «нельзя навязывать другим народам революционные идеи и убеждения при помощи военного насилия. Эта правильная мысль не означает, разумеется, недопустимости военной интервенции в других странах с целью содействия революции. Но такая интервенция, как часть революционной международной политики, должна быть понятна международному пролетариату, должна отвечать желаниям рабочих масс той страны, на территорию которой вступают революционные войска».

Схожих идей в 1918 году придерживались и некоторые политические деятели стран Антанты, ожидавшие официального «приглашения» к интервенции от «красных» или «белых». В данном ключе проблема состояла в правомочности названных лагерей давать подобные разрешения другим государствам.

В настоящее время по этому поводу в практике международных отношений действует принцип, обозначенный Международным судом ООН при разборе дела «Никарагуа против США» 1986 года, что просьба об интервенции может исходить только от правительства страны, но никак не от оппозиции. Однако, во-первых, этот принцип был сформулирован через много лет после окончания российской Гражданской войны, а, во-вторых, в условиях внутреннего вооруженного конфликта революционного типа разделить противоборствующие стороны на «легитимное правительство» и «оппозицию» часто не представляется возможным.

Более того, само право правительства «приглашать» зарубежные войсковые соединения для урегулирования возникших в стране конфликтов проистекает из предположения, что правительство действует от лица народа и выражает его волю. Вместе с тем, в условиях революции и гражданской войны гарантировать это достаточно сложно, и от лица народа вполне может действовать как раз оппозиция.

В свете данных обстоятельств общая логика международного права позволяет считать, иностранное государство может пользоваться «приглашением» к интервенции только в том случае, если оно поступает от признанного этим государством и местным населением режима, органа или лидера. Правда, данный подход создает нездоровую ситуацию, когда «радикальные круги внутри этнических и религиозных меньшинств» могут пойти «на эскалацию конфликтов с применением вооруженных сил в надежде на победу благодаря вмешательству иностранных миротворческих сил».

Как бы то ни было, европейские континентальные политики конца XIX - начала XX века имели возможность опираться в этом вопросе на историко-правовую концепцию Х. фон Роттека, согласно которой в случае распада государства на несколько борющихся самостоятельных образований, оказание военной помощи любому из них являлось абсолютно законным и приемлемым актом.

Что касается, английских исследователей данного вопроса, то еще правовед и политический деятель сэр Р. Филлимор в своих «Комментариях по международному праву» делал недвусмысленное заключение, что государство имеет полную возможность вмешиваться во внутренние дела соседей, если его интересы оказались затронуты прямо или косвенно. При этом, с его точки зрения, ни одно государство не имело право устанавливать у себя политический режим, открыто враждебный правительствам и народам других стран - в таком случае использование против этого государства военной силы было совершенно необходимо. Помимо этого, интервенция считалась оправданной для воспрепятствования осуществлению каким-либо государством территориальных захватов и расширения границ. Причем ряд британских писателей рассматриваемой эпохи даже полагали, что европейские державы в отношениях с азиатскими народами должны пользоваться исключительно «языком силы», так как последние иных аргументов не понимают.

Получалось, что до принятия Устава ООН в случае начала открытой вооруженной борьбы в какой-либо стране, другие государства имели полное право вмешиваться в нее, поддерживая одну из сторон практически любыми средствами. Если же речь шла о ранних стадиях конфликта, когда восстания и партизанская борьба еще не превратились в полномасштабную Гражданскую войну, а законное правительство обладало реальной властью, «приглашение» все же считалось необходимым. Иными словами, легитимность интервенции зависела от масштаба конфликта, числа жертв и динамики эскалации. Как ни странно, аргументы такого рода до сих пор используются в общественно-политических и правовых дискуссиях, и оправданность «гуманитарных интервенций» часто связывается именно с числом жертв в конфликте.

В целом, становится совершено очевидным, что, как современным интервенциям, так и аналогичным операциям XIX - начала XX веков были свойственны одни и те же черты.

Во-первых, опыт исследования интервенций на данном хронологическом отрезке доказывает, что, иностранное военное вмешательство часто было направлено не только на подавление насилия на конкретной территории, но и на инспирирование там социально-политических изменений. К числу таковых можно причислить получение автономии или независимости отдельными регионами страны, подвергшейся интервенции (если ожесточенная борьба за независимость была причиной вмешательства), демилитаризацию, принятие новых законов и подзаконных актов, изменение формы государственного устройства (от демократии до военной диктатуры) и т.д.

К примеру, в результате военного вмешательства России, Франции и Англии, независимость от Османской Империи в 1830 году получила Греция, причем участники этой интервенции называли своей задачей содействие «спасительному делу умиротворения» и отказывались от попыток добиться «увеличения своих владений», «исключительного влияния» и «преимущества в торговле для своих подданных» В 1878 году благодаря интервенции России независимость приобрели Сербия и Румыния. А в 1860-1861 годах имело место французское военное вмешательство в Сирии для защиты местных христиан от притеснения со стороны мусульман, что привело к частичной трансформации сирийской системы государственного управления (была принята Конституция, вводившая на части территории страны должность правителя, избираемого из христиан). Характерно, что такие операции проводятся до сих пор, хотя и тогда и теперь они вызывают мощную критику, ведь «чтобы политическая свобода пустила корни у известного народа, она должна быть упрочена собственными усилиями граждан, а не принесена на иностранных штыках».

Во-вторых, несмотря на замечание историка Дж. Броунли о том, что в указанный период интервенции «происходили в политических целях, далеких от идей гуманизма», использование морально-этических аргументов при проведении таких операций было практически повсеместным. Политические деятели Нового времени неоднократно апеллировали к необходимости вооруженными методами отстаивать общечеловеческие ценности, охранять порядок и стабильность. Это обстоятельство во многом связано с тем, что легитимность интервенции, как операции, не носящей характер войны, как в прошлом, так и в настоящее время, строится в основном на общественной поддержке. И если в современном мире общественные деятели часто выражают недовольство по поводу несоответствия официальных и фактических задач интервенций, то для политиков прошлого военная агрессия выступала средством воплощения конструктивных функций конфликта, о которых на рубеже XIX-XX веков неоднократно писали ученые и философы.

Например, еще в словах российского императора Николая I, датируемых апрелем 1849 года, можно видеть сочетание различных мотивов вмешательства - от сугубо национальных до всемирно-гуманистических: «Не одна помощь Австрии для укрощения внутреннего мятежа и по ее призыву меня к тому побуждает; чувство и долг защиты спокойствия Богом вверенной мне России меня вызывают на бой», поскольку в венгерском мятеже «явственно видны усилия общего заговора против всего священного и в особенности против России».

Не менее интересно, что в речи кайзера Вильгельма II перед солдатами, отравленными для подавления Ихэтуаньского восстания, содержался призыв не только защитить немецких граждан в Китае или продемонстрировать миру военную мощь Германии, но и «открыть путь цивилизации». В представлении главы немецкого государства, восточная модель управления была неэффективна, так как строилась не на христианских принципах, и германские войска были призваны своим примером доказать это китайцам, нанеся им поражение. Тем самым, интервенция воспринималась им как инструмент, способный спровоцировать переоценку ценностей у жителей Азии, хотя ее официальные цели состояли только в защите собственных граждан и китайских христиан.

В администрации Соединенных Штатов Америки также достаточно часто прибегали к использованию аналогичных аргументов. Так, в 1906 году отправка войск на Кубу, где в этом время происходило восстание антиправительственных сил, шла под лозунгами «восстановления порядка» и «защиты жизни, собственности и личной свободы» жителей острова, хотя из докладов разведки можно понять, что цели интервенции лежали в плоскости защиты американских инвестиций на Кубе и «установления политического контроля» над островом. Интересно, что Госсекретарь США Р. Лэнсинг в 1918 году прямо называл среди причин интервенции в Россию «защиту гуманитарной работы» в стране американских дипломатов. Даже по прошествии длительного времени риторика не изменилась, и в 1983 году перед интервенцией США на Гренаду вновь звучали лозунги «остановить правление террора», хотя целью операции было воспрепятствовать созданию на острове социалистического правительства.

В-третьих, именно в начале XX века (как происходит и сегодня) наблюдалась политическая активность в сфере ограничения и регулирования норм и правил иностранного вмешательства во внутреннюю политику независимых государств. Дело в том, что к тому моменту подобные действия мировых держав, фактически, стали нормой - имела место так называемая «рутинизация» интервенции, доминирующим было отношение к ней, как к обыденному явлению. Как заявил Министр иностранных дел Франции Ф.Р. де Шатобриан на Веронском Конгрессе, «государство должно вмешиваться или не вмешиваться в дела другого, смотря по своим потребностям». Причем с точки зрения многих ученых XIX столетия иностранная интервенция считалась допустимой, скажем, если последствия политических преобразований в одном государстве представляли опасность для других государств. При этом едва ли не единственным «ограничителем» действий интервентов на протяжении XVIII-XIX веков являлся коалиционный формат военных вмешательств и связанные с ним взаимные обязательства стран-участниц по недопущению различных форм насилия. Как писал об этом профессор М.Н. Капустин, международное сообщество с середины XIX века стремилось «сделать вмешательство актом общеевропейским и отнять право его у отдельного государства».

Значительная часть интервенций в данный период, в самом деле, носила коллективный характер - например, действия I антифранцузской коалиции в 1791-1797 годах, призванной остановить развитие революционного процесса во Франции, интервенции в Греции и Мексике в XIX столетии - и необходимость координации действий и недопущения чрезмерного усиления влияния союзников-интервентов способствовали началу выработки правил вмешательства в чужие конфликты.

Так, в 1833 году в Берлине дипломатические представители Российской Империи, Австро-Венгрии и Пруссии подписали конвенцию о праве на проведение интервенции «во время смут внутренних, а также при внешней опасности», с согласия правительства страны, которая не могла справиться с возникшими проблемами самостоятельно. Притом каждый конкретный случай коллективного вмешательства мировых держав во внутренние военно-политические конфликты сопровождался отдельным соглашением - в 1861 году такой документ был подписан Великобританией, Францией и Испанией относительно интервенции в Мексике; в конце 1917 года аналогичное соглашение по поводу действий в России заключили Великобритания и Франция.

Благодаря этому, как справедливо заметили Дж. Броунли и Ф.К. Эбью, к началу XX века большинство политиков и членов научного сообщества на Западе признали существование у мировых держав права на осуществление военной интервенции, если она не является «односторонней акцией, проводимой вооруженными силами одного государства на территории другого».

Конечно, на тот момент коалиционный формат вмешательств находился в стадии становления, так как был осложнен отсутствием постоянно действовавших крупных военно-политических блоков, однако коллективные операции сулили гораздо больше шансов на успех. Данная точка зрения была озвучена, к примеру, Министром иностранных дел Российской Империи К.В. Нессельроде при рассмотрении в 1830 году вопроса об отправке русских войск для подавления Бельгийской революции: «посылка помощи королю Нидерландов, - писал министр, - поставит нас перед выполнением двойной задачи: помочь ему привести к послушанию его восставших подданных и не допустить, чтобы наша интервенция привела к всеобщей войне. Но для достижения этой цели необходимо сотрудничество Англии, так как мы знаем, что это единственное средство воздействовать на французских революционеров». В свою очередь, взаимный контроль участников интервенции позволил бы избежать ее чрезмерной эскалации.

Заключение

Подводя итоги, можно сделать вывод, что в XIX-XX веках интернационализация внутренних вооружены конфликтов (интервенция) была обусловлена не только стремлением самих участников внутреннего конфликта заручиться поддержкой из-за рубежа (такого рода помощь должна была уравновесить силы или склонить «чашу весов» на сторону того из противоборствующих лагерей, кто смог заручиться поддержкой более могущественной державы), но и инициативой международного сообщества. Поводом к вмешательству могло служить принципиальное неравенство сил (асимметрия в военно-техническом и политическом потенциале), нарушение противником общепринятых правил и законов, а также непропорционально большое число жертв с одной из сторон.

Сегодня наблюдается иная ситуация - широкое распространение получили операции по принуждению к миру, в рамках которых доминирующей стала последовательность «сила - право - мир». Ведь государства, как правило, не стремятся признавать существование вооруженного конфликта в рамках своих границ (даже в тех случаях, когда он очевиден), поэтому международному сообществу приходится использовать силовые методы остановки взаимного насилия. Этот механизм современные французские исследователи называют «гибридом из дипломатических и военных методов разрешения конфликтов». Силовое воздействие в этой системе не является главным элементом, но обойтись без него невозможно - как пишет французский генерал П. Сартр, «отказ от использования силы ради достижения целей миротворческой операции придает ей некий имидж, который не только не сдерживает деструктивные элементы, но и даже может спровоцировать их»

При этом, в отличие от прошлых эпох, сегодня наравне с интервенциями военными, в которых главным инструментом достижения поставленных целей является армия, то есть вооруженные силы государства, существуют интервенции экономические, дипломатические, идеологические, разведывательные и т.д. В рамках подобных операций главной действующей силой становится отнюдь не армия, а иные государственные ведомства и институты, акции которых, как правило, носят скрытый, неявный характер. Это существенно затрудняет как обнаружение подобного рода вмешательств, так и противодействие им. Особенно сложно решить данные задачи в ситуации разведывательной интервенции, проводимой агентурными службами государств, чья деятельность, как правило, автономна и целиком строится на применении тайных, негласных методов и техник, подчас сопряженных с нарушением закона.

Как следствие, механизмы сдерживания интервенций, выработанные в XIX - XX веках, на сегодняшний день во многом утратили актуальность, и международному сообществу необходимо обратить пристальное внимание на данную проблему во избежание очередного кризиса всей системы международных отношений.

Список источников и литературы

1. Бокерия С.А., Петрович-Белкин О.К. К вопросу о гуманитарной интервенции в начале XXI века. // Власть. 2013. №3.

2. Воробьев И.Н., Киселев В.А. Военная наука на современном этапе. // Военная мысль. 2008. №7.

3. Гареев М.А. Если завтра война? М.: ВлаДар, 1995.

4. Достоевский Ф.М. Парадоксалист. // Русские философы о войне. М., 2005.

5. Иванов А.А. Словарь профессионального конфликтолога. Raleigh: Lulu Publishing, 2014.

6. Камаровский Л.А. Начало невмешательства. М., 1874.

7. Капустин М.Н. Обозрение предметов международного права. М., 1856.

8. Киняпина Н.С. Внешняя политика Николая I. // Новая и новейшая история. 2011. №2.

9. Лавров С.В. Внешнеполитическая философия России. // Международная жизнь. 2013. №3.

10. Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Том 11. СПб, 1895.

11. Намазова А.С. Бельгийская революция 1830 года. М.: Наука, 1979.

12. Семенов В.С., Гранов В.Д., Наумова Т.В. Россия в начале XXI века: новый курс. М., 2005.

13. Соловьев В.С. Смысл войны. // Русские философы о войне. М., 2005.

14. Троцкий Л.Д. Еще и еще раз о природе СССР. // Бюллетень оппозиции. 1940. №81.

15. Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977-1978 учебном году. СПб.: Наука, 2011.

16. Хрестоматия по истории СССР. Том 2. / Под. ред. С.С. Дмитриева. М., 1949.

17. Abiew F.К. The Evolution of the Doctrine and Practice of Humanitarian Intervention. Boston: Kluwer Law International, 1999.

18. Brownlie J. International Law and the Use of Force by States. Oxford, 1963.

19. Cooley C.H. Social Organization. New-York, 1909.

20. Le Mon C.J. Unilateral Intervention by Invitation in Civil Wars: The Effective Control Test Tested. // New York University Journal of International Law and Politics. 2003. Vol. 35. №3.

21. Millett A.R. The Politics of Intervention: The Military Occupation of Cuba, 1906-1909. Columbus: Ohio State University Press, 1968.

22. Pandolfi M., McFalls L. Global Bureaucracy. // Conflict, Security and the Reshaping of Society: The civilization of war. London: Routledge, 2010.

23. Phillimore R. Commentaries upon International Law. Vol. 1. Philadelphia, 1854.

24. Sartre P. Making UN Peacekeeping More Robust: Protecting the Mission, Persuading the Actors. New-York: International Peace Institute, 2011.

25. Simmel G. Soziologie: Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung. Leipzig, 1908.

26. Teson F. Humanitarian Intervention: An Inquiry into Law and Morality. New-York: Transnational Publishers, 1998.

27. von Rotteck H. Das Recht der Einmischung in die inneren Angelegenheiten eines fremden Staates vom vernunftrechtlichen, historischen und politischen Standpunkte erцrtert. Freiburg, 1845.

28. Williams W.A. American Intervention in Russia: 1917-1920. // Containment and Revolution. / Ed. by D. Horowitz. Boston, 1967.

29. Wippman D. Military Intervention, Regional Organizations and Home-State Consent. // Duke Journal of Comparative & International Law. 1996. Vol. 7. №1.

Размещено на Allbest.ru