История после 1945 года

Размещено на http://www.allbest.ru/

История после 1945 года

Эрик ХОБСБАУМ (Англия

почетный профессор колледжа Бирбак Оксфордского университета.

Текст подготовлен осенью 2000 года в связи с новым тысячелетием.

© 2002

1945 год, без сомнения, представляет собой переломный момент в политической истории Европы и, следовательно, в истории мирового политического устройства. События, которые можно было бы условно назвать тридцатилетней мировой войной XX века, закончились самоубийством Гитлера и бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Это не только разгром Германии и Японии, но также конец Великобритании и Франции как мировых держав. Таким образом, 1945 год знаменует собой завершение двух столетий мировой политической истории, в течение которых преобладали амбиции и соперничество кучки “великих держав”, расположенных почти исключительно в Европе. Начиная с XVI века мореплаватели и воины европейских государств, за которыми следовали колонисты, завоевывали гигантские территории и устанавливали там свое господство. И хотя к концу XIX века система заморских территорий, находившихся под прямым контролем метрополий, перестала быть исключительно европейской, до Второй мировой войны европейские знамена по-прежнему развевались над подавляющим большинством колониальных территорий и населявшими их народами, то есть приблизительно над всей Африкой и Океанией, над сотнями миллионов жителей Южной и Юго-Восточной Азии, над частью Среднего Востока и над окраинами Америки, давно избавившимися от колониальной зависимости. Конец европейского господства имеет следствием также крах колониальных империй. Короче, год 1945-й - это завершение традиционной евроцентристской истории, известной по довоенным лицейским учебникам.

Однако это вовсе не значит, что покончено с прежней привычкой рассматривать мировую историю с точки зрения амбиций и соперничества держав, их альянсов, их ссор и конфликтов. Напротив, если вы кого-нибудь спросите, каков лейтмотив мировой истории после 1945 года, вам, скорее всего, ответят: вплоть до падения Берлинской стены это “холодная война”. Однако “холодная война” соответствует устаревшей модели мировой политики национальных государств, сведенной к двум игрокам, “супердержавам”, одна из которых, СССР, евроазиатская, другая же, Соединенные Штаты, целиком расположена за пределами Старого Света.

На самом деле прежняя история мирового устройства заканчивается только с распадом СССР, она завершается, следовательно, дестабилизацией раздробленного мира, который в течение девяностых годов еще не поддавался мощи единственной существующей на сегодняшний день великой державы - Соединенных Штатов.

Как известно, в эпоху “холодной войны” у каждой сверхдержавы была своя яркая идеологическая окраска. Каждая представляла собой мировую модель, некую систему глобальных устремлений, теоретически несовместимую с выживанием другой. Каждая рассматривала себя как силу Добра в схватке со Злом. “Холодная война”, таким образом, походила на своего рода религиозную войну. Она мобилизовала не только дипломатов, военных, по выражению одного из американских президентов, “военно-промышленный комплекс”, но и массу фанатиков, идеологов, пропагандистов, которые за десятилетия “холодной войны” усложняли задачу сохранения мира и продолжали омрачать все полотно современной истории. Напомним, что в 1946 году именно один из идеологически беспристрастных американских дипломатов Джордж Кеннан определил основы стратегии “холодной войны”. Со своей стороны, знаменитейший служитель Вашингтона Генри Киссинджер в начале 70-х годов, когда война во Вьетнаме была в самом разгаре, добивается антисоветского сговора между коммунистическим Китаем Мао Цзедуна и Соединенными Штатами президента Никсона, ибо он не был рабом идеологических a priori. В “холодной войне” не следует недооценивать роль старой дипломатии. Отчасти благодаря ей в течение почти полувека обе сверхдержавы, вооруженные до зубов и готовые в любой момент развязать военные действия, в конечном счете не бросили нас в пламя третьей мировой войны.

В зависимости от того, какие вопросы ставит перед собой историк, 1945 год может указывать либо на конец, либо на начало исторической эпохи, либо располагаться где-то посередине более широкого, более масштабного исторического процесса. Короче, как и любая историческая периодизация, эта дата произвольна. Будучи историком, я готов отстаивать то положение, что середина XX века означает знаменательный поворот, который за последние 10 000 лет составляет, быть может, грандиознейший перелом в человеческой истории.

Хотя в XX веке количество человеческих существ было уничтожено в масштабах, до тех пор невообразимых, беспрецедентно и умножение рода людского в течение этого же столетия, и особенно после окончания Второй мировой войны. Два с половиной миллиарда человек в 1950 году превратилось в шесть миллиардов к 2000 году. Более того, за весь XX век мировое материальное производство - то есть богатство мира - растет, как никогда прежде, что, кстати, доказывает, что земной шар 2000 года в состоянии прокормить шесть миллиардов человек, чье телосложение, вес и продолжительность жизни в совокупности значительно выше, чем у предшествующих поколений. Но это богатство растет неслыханными темпами, главным образом за тридцатилетие после окончания Второй мировой войны, растет в два раза быстрее, чем в самые процветающие времена прошлого. Социальные и культурные последствия этого экономико-демографического потрясения поистине невероятны. Таким образом, начало последнему полувековому периоду положили революционные изменения в истории земли. Это время, когда формируется бешеный ритм перемен, в которых живет современный мир. С этой точки зрения легитимна периодизация, ставящая на первое место 1945 год или любую другую дату, символизирующую середину XX века. Не исключается, конечно, и иная периодизация.

Есть ли связь между этим внезапным, драматическим, совершенно беспрецедентным ускорением в истории человечества и политическими событиями XX века, которые находятся в центре традиционной истории, - эпохой мировых войн, закончившейся в 1945 году периодом “холодной войны”? Это историческая проблема, которую еще предстоит решить. Как бы то ни было, необходимо прежде всего определить этот момент на пути от прошлого к настоящему, учитывая более обширные исторические рамки.

Можно ли понять, что происходит в мире после 1945 года, не отдавая себе отчета в том, что Вторая мировая война была лишь последним звеном в той эре катастроф, которая началась в Сараево в 1914-м? То, что произошло тогда, суть подлинный крах общества и цивилизации, буржуазного и либерального капитализма на Западе, и особенно в Европе. Две мировые, тотальные войны, отмеченные варварством, превосходящим кошмары XIX века, имели следствием две серии бунтов и революций в мировом масштабе. В середине века треть населения земли жила в условиях коммунистического режима. Глубочайший экономический кризис поставил на колени мощнейшие капиталистические экономики, в том числе и Соединенные Штаты, хотя и недосягаемые для войн и революций. С 1917 по 1942 годы перестали существовать либеральные демократические институты, кроме институтов Северной Америки, окраин Европы и Океании. Прогрессируют неоварварские движения, предающие поруганию ценности Просвещения. Под эгидой гитлеровской Германии, культивирующей войну, гигантский блок фашизма и его сателлитов готов завоевать весь Старый Свет. И только парадоксальному контральянсу либерального капитализма и коммунизма, равным образом оказавшихся под угрозой этого блока, удается разгромить общего врага, прежде всего благодаря усилиям и неисчислимым жертвам Красной Армии в Европе.

После окончания войны СССР лежал в руинах. Но затем эта страна превратилась в величайшую военную державу евразиатского континента, возглавив блок коммунистических режимов в Европе, Восточной и Юго-Восточной Азии, которые установились как следствие действий национально-освободительных сил или Красной Армии. С другой стороны, именно благодаря войне, будучи далеко от полей сражений, Соединенные Штаты достигли колоссальной эффективности своего производства, которое преобладало в мировой экономике индустриальных стран еще до Великого кризиса. В 1945 году на Соединенные Штаты приходилась половина производства мировой экономики, и они выходят из войны как всеобъемлющая гегемонистская держава. В разоренной Европе Вашингтон оказывается во главе блока ослабевших, политически левеющих стран, находящихся, как казалось, на грани социальных потрясений. На остальной части мира, кроме, быть может, Латинской Америки, этого традиционного заповедника Вашингтона, последний сталкивается с напором национально-освободительных, социальных и особенно антиимпериалистических движений, среди которых самое мощное, возглавляемое коммунистической партией, было готово вот-вот взять власть в Китае.

Однако назревал не последний бой между капитализмом и социальной революцией, иначе говоря, не мировая война между Соединенными Штатами и СССР, готовилась “холодная война”, то есть настороженный мир между сверхдержавами. Вероятно, ядерное равновесие взывает к осторожности, ибо, с учетом того, что обе эти державы владеют ядерным оружием, война означает обоюдное самоубийство воюющих сторон, то, что американцы называют “неминуемым взаимным уничтожением”. Ни Вашингтон, ни Москва не готовы идти на подобный риск. Но, в сущности, не одно лишь равновесие страха поддерживает мир между великими державами, а также тот факт, что, согласно старым дипломатическим критериям, у них не было серьезных оснований для войны. Риск заключается в шаткости политической, экономической и социальной ситуации в мире, особенно в разоренной Европе, которая, как казалось, препятствует образованию устойчивого мира между двумя сверхдержавами.

Уже с 1945 года стало ясно, что социальная революция в Европе не перешагнет демаркационную линию, относительно которой более-менее пришли к согласию Рузвельт, Черчилль и Сталин еще до окончания Второй мировой войны. СССР делает все, чтобы не допустить реализации проектов, выходящих за пределы территории, признанной зоной его влияния. Однако между 1945 и 1948 годами становится еще более очевидным, что в освобожденной Западной Европе нет места революционным потрясениям. По крайней мере, в Европе нет более речи о борьбе не на жизнь, а на смерть. Послевоенная бомба обезврежена. “Холодная война” есть сосуществование двух сверхдержав, испытывающих недоверие друг к другу, обладающих очень неравными силами, у которых, однако, есть один общий интерес: не дать выйти из-под контроля непредсказуемой и полной опасности ситуации в мире. Но если Европа демонстрирует стабильность, этого не скажешь о регионах, занятых основной частью населения земли: об Азии, Африке и даже Латинской Америке.

Европа быстро стабилизируется вследствие прочности социальных и институциональных структур и инфраструктур, унаследованных от XIX века, благодаря огромным резервам производительных сил, а также благодаря потенциалу капиталистической экономики. Этому глубочайшим образом реформированному и реорганизованному капитализму удается собственная реструктуризация, преодоление эпохи катастроф. Травмированные кризисом тридцатых годов, правительства повсюду отказываются от рыночной экономики в пользу смешанной экономики, направляемой, управляемой, даже планируемой. Мировые войны отшвырнули Россию, а затем и половину Европы за пределы буржуазного общества. Кризис низверг гитлеровскую Германию за пределы цивилизации.

Напуганные опасностью подобных экстремистских политических полевений, политические деятели, приверженцы status quo, пускаются в невиданную до тех пор амбициозную социальную политику, девиз которой - “полная занятость” и “государство - покровитель”. Короче, либеральный капитализм принимает социальные программы реформистских рабочих движений. Страшась революционного насилия, государство соглашается на “второй брак”, беря в спутницы социал-демократию. На мой взгляд, этот счастливый союз лежит в основе Славного тридцатилетия неслыханного развития относительно гуманизированного капитализма и возрождения социальной и политической стабильности в богатых и развитых странах. Экономический рост никогда не был столь стремительным, как за период с 1945 по 1973 годы. Никакая система понятий сегодняшнего неолиберализма, никакая риторика его идеологов не в состоянии скрыть тот факт, что с середины 70-х годов размеры роста мировой экономики становятся значительно ниже показателей Славного тридцатилетия. Гигантскими темпами росло лишь социальное и экономическое неравенство.

Только в регионах, находящихся за пределами двух блоков, “холодная война” становится подлинной борьбой во имя будущего. Она соответствует неоконченной еще борьбе за освобождение от колониализма, за деколонизацию, за установление новых границ между новыми государствами. Это объясняет тот факт, что оружие не молчит особенно в Азии и в Африке, хотя сверхдержавы с самого начала тщательно избегают прямой конфронтации. Контраст поразительный. С 1945 года на территории нынешнего Европейского Союза не было войны, однако с 1991-го война вновь вернулась на наш континент. С другой стороны, за период с 1945-го до начала 80-х годов 19-20 миллионов человек погибли в войнах, прокатившихся по территории Азии и Африки.

В регионах, близких к китайским морям, Соединенные Штаты встретились с новыми коммунистическими режимами, посвятившими себя продолжению неоконченной национально-освободительной борьбы: это театр военных действий обеих Корей и Вьетнама. В других краях они оказываются в мире деколонизации, где только контрреволюционеры симпатизируют державе, которая из соображений мировой политики стала союзником и покровителем бывших империалистических держав и консервативных элементов в обществах, мечтающих о модернизации.

Но эти страны предпочитают модернизацию без свободного рынка, ибо они опасаются, что засилье иностранного капитала будет заменено колониализмом старого образца. Это не ленинские режимы, ибо слабость коммунистических движений была очевидна везде, кроме Восточной и Юго-Восточной Азии. “Холодная война” не интересует эти государства, но она позволяет играть на соперничестве двух великих держав, даже если новые режимы скорее симпатизируют СССР. Советский Союз, известный своей антиколониальной традицией и помощью, оказываемой освободительным движениям, предстает в их глазах как страна, скорее родственная “третьему миру”, как бедное и отсталое общество, ставшее могучим, чья плановая экономика, возможно, открывает более короткий путь к современности, чем западный капитализм. Среди новых независимых государств немногие не заявляют о социализме, в том числе режимы, запрещающие свои коммунистические партии. Даже для тех, кто находится в сфере влияния Соединенных Штатов, кто отвергает эту опасную этикетку (социализм), путь к современному миру и богатству лежит через руководящую роль государства: комиссии по планированию, национализацию базовых ресурсов, защиту национального рынка от иностранного капитала. Соединенные Штаты не слишком комфортно чувствуют себя в этом “третьем мире”, которому, в сущности, не нравится ни их мощь, ни их экономическая система. Но, несмотря на свой подавляющий демографический вес, “третий мир” не представляет собой решающего поля боя в борьбе, которую ведут сверхдержавы.

Во всяком случае, вплоть до 70-х годов развитие “третьего мира” остается скромным. Только индустриально развитые страны извлекают выгоду из большого экономического скачка: в 1975 году семь стран владеют тремя четвертями мирового производства автомобилей. С 1945 года непомерно растет пропасть, разделяющая мир богатых и “третий мир”. Согласно подсчетам Поля Бэроша и Мирового банка, соотношение между долями валового национального продукта на душу населения в богатейших и в беднейших странах выражается следующим образом: 1:19 - в 1950 году, 1:31 - в 1971-м и 1:72 - в середине 90-х годов.

Итак, “третий мир” остается совокупностью регионов, где жребий еще не брошен и продолжается борьба за будущее. Нет ничего удивительного, что он явился эпицентром третьего великого социального потрясения XX века: потрясения 70-х годов, которое опрокидывает последнюю европейскую колониальную державу - Португалию, древние империи - Эфиопию и в конце этого бурного десятилетия - Иран; все эти государства - клиенты Соединенных Штатов. Даже Латинская Америка бросает вызов господству Вашингтона, испытавшего тяжкую катастрофу во Вьетнаме. Поднимается температура “холодной войны”, то есть возрастает риск войны ядерной. К счастью, в начале 80-х годов напряженность спадает.

Таким образом, “холодная война” касается трех отчасти переплетенных мировых историй: истории так называемого “мира либерального капитализма”, переживающего яркое возрождение, истории “третьего мира” и истории “второго мира”, весьма замкнутого мира коммунистических режимов. Последний не стремится выходить за пределы своих границ, завоеванных до 1970 года, его территория остается неизменной, за исключением достаточно необычного казуса Кубы.

Это не монолитный мир, хотя с 1945 по 1958 годы над ним властвует мощь и престиж СССР и память о его вожде Сталине. Конечно, после смерти Сталина очевидными становятся разногласия между СССР и Китаем. СССР расстается со сталинским железным веком террора и Гулага, Мао же готов низвергнуть свою страну в серию катастроф “большого скачка” и “культурной революции”. И еще до разрыва СССР с Китаем стала очевидна хрупкость коммунистического блока в Европе: в 1948 году - сепаратизм в Югославии, в 1953-м - рабочее восстание в Восточной Германии, волнения в Польше, в 1956-м - революция в Венгрии; позднее - Пражская весна 1968 года и после 1980-го - Польша, ускользающая от господства коммунистической партии. мировой история холодный война

И все же до начала 1960 годов перспективы социалистической системы выглядели радужно. Темпы экономического роста коммунистических автаркических стран превышали показатели экономики Запада. Сегодня нам кажется бредом мечта Хрущева о мирной победе коммунизма над капитализмом благодаря экономическому превосходству, но в те времена премьер-министр Великобритании воспринимал все это всерьез. Начнем с того, что, совершив свои космические подвиги, СССР обошел Соединенные Штаты в области новейших технологий.

Государственная экономика советского типа не смогла, однако, обеспечивать какой-либо прирост, кроме как в военной промышленности, априори определяющей свои цели и достигающей их любой ценой, в частности, путем создания комплекса тяжелой индустрии в аграрных регионах, что привело к разорению российского сельского хозяйства. Хотя эта слабость и понятна, реформам, проводимым ради создания более гибкой и эффективной экономики, не удается пробить брешь в стене жесткой командной системы. В отличие от капитализма, плановая экономика не обладает органически присущей динамикой роста. Кажется, кроме как в военной области, она не способна использовать научно-технический прогресс. Ее промышленность продолжает функционировать согласно модели 20-х годов, поэтому она теряет позиции в сравнении с ошеломляющим взлетом реструктурированного капитализма. Государственный социализм не только не приходит на смену капитализму, но погружается в полосу экономического, а вскоре и политического кризиса.

Три мира, три истории. Что их объединяет, так это потрясающий динамизм первого мира, динамизм реструктурированного и все более и более технологизированного послевоенного капитализма. Логика поиска его предпринимателями наивысших прибылей, логика стремительного роста общества потребления толкает индустриализацию за пределы прежних границ: эта логика продвигается в Латинской Америке, в Индии и особенно на востоке Азии. Многонациональные компании завоевывают то, что еще недавно покинули колониальные чиновники. Благодаря революции в области коммуникаций и транспорта современная промышленность приобретает всемирный характер. В настоящее время нарождается капитализм, не признающий границ.

Но история склонна к иронии. Ибо сокрушительный прогресс капитализма “золотого века” начинает топтаться на месте именно тогда, когда несостоятельность экономик советского типа становится очевидной, когда “третий мир” восстает против американской гегемонии. Начиная с 1973 года рост замедляется, на всех широтах вновь наступает полоса серьезных экономических, а также политических и социальных кризисов. В сущности, с начала нефтяного кризиса и резкого изменения конъюнктуры в 1973-м наступает новая историческая эпоха, эпоха для всех проблематичная. Мы не знаем, преодолели ли мы ее. Каков ее итог?

Положительным итогом является окончание “холодной войны”, возможного кошмара вселенского ядерного холокоста. Реформаторы, пришедшие к власти в СССР, понимают, что у их все более и более хромающей экономики нет шансов выздороветь, не освободившись от непосильного гнета перманентной мобилизации всех ресурсов на случай мировой войны. Последний руководитель СССР Михаил Горбачев сумел убедить американцев. Вторым положительным результатом стал закат в мировом масштабе диктатур и авторитарных военных режимов между 1970 и 1980 годами, а после 1989 года - режимов коммунистических.

К позитивным результатам, несмотря на неравенство, я отнес бы мировое перераспределение промышленного производства в пользу обширных регионов “третьего мира”, которое с очевидностью ускорилось с начала Славного тридцатилетия. Несомненно, следует отметить также улучшение условий человеческого существования (надежды на лучшую жизнь, ликвидация безграмотности и другие составляющие индекса “развития человеческого потенциала” Всемирного банка), которое продолжается на большей части земного шара, но, к сожалению, не в тех несчастных районах, где очевидна регрессия: регионы к югу от Сахары, территории бывшего Советского Союза и основной части его империи. Следовало бы также считать позитивом, хотя и проблематичным, колоссальное ускорение научно-технической революции за последние десятилетия XX века.

Отрицательным результатом является, в первую очередь, крушение Советского Союза, несчастного пациента, не пережившего режима социалистических, реформистских, а затем и капиталистических лекарей. Стоит заметить, что после смерти Мао коммунистический режим в Китае сумел радикально переориентировать и динамизировать свою экономику и политику без того, чтобы серьезно пострадали его политические структуры и институты. Никто не сожалеет о гибели советского режима, лживой, коррумпированной и неумелой диктатуры, попиравшей интеллектуальную свободу. Но исчезновение СССР при отсутствии запасного решения, кроме призыва к свободному рынку, превратилось в экономическую, социальную и моральную катастрофу для его народов. Последствия этого события стали гораздо более серьезными и долговременными (даже в Восточной Германии), нежели последствия обеих мировых войн в любой из стран. Через одиннадцать лет после падения Берлинской стены практически все государства-преемники СССР находятся в состоянии разрухи или расстройства. Среди государств-продолжателей коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе лишь одна Польша демонстрирует скромный экономический рост, превосходящий жалкий уровень 1990 г. Положение в балканских странах, опустошенных войной, остается плачевным.

Второй отрицательный момент - возврат после 1930 г. к крайним вариантам экономического неолиберализма как основе политики правительств и международных экономических институтов, политики, близкой теологическому фундаментализму свободного рынка, а у идеологов - после 1973-го. И до сих пор эта политика безудержной глобализации в соответствии с императивами капитала не преуспела в достижении темпов роста “золотого века”. Зато она ускорила концентрацию капитала в руках кучки транснациональных компаний, чей оборот превосходит валовой внутренний продукт многих стран.. Следствием глобализации стал космический взлет экономического и социального неравенства как в международном плане, так и внутри самих стран. В настоящее время ежедневный доход половины населения земного шара составляет менее двух долларов в день. Приблизительно у четверти людей этот доход менее одного доллара в день. На другом полюсе - суммарное богатство 200 самых богатых людей, превосходящее валовой национальный продукт целой группы стран, в которых проживает более 40% населения планеты. И речь здесь не идет о крупнейших международных компаниях, но об отдельных личностях, таких же, как вы и я, у которых две ноги и один рот, которые сидят на одном стуле и проглатывают за раз одну ложку икры. В то же время эта политика делает все, чтобы ослабить, даже ликвидировать системы социального обеспечения, которые до сих пор составляли гордость развитых стран.

Третий негативный момент итога - дестабилизация международной обстановки после окончания “холодной войны”, усилившаяся в результате дезинтеграции структур и государственной власти на многих континентах. Речь идет не только о развязывании новых войн в регионах, где объединенные усилия двух сверхдержав помешали бы их возникновению ради недопущения ядерной катастрофы. Правда и то, что с момента падения Берлинской стены не было международных военных действий большого масштаба. Но вот вам новое изобретение века - геноцид. Для человеческих катастроф не нужны масштабные военные операции. Сколько людей, одетых в военную форму, отдали свою жизнь в вооруженных конфликтах, оскверняющих мир в 2000 году? Страдают мирные граждане. В настоящее время одна только Комиссия ООН по делам беженцев берет на иждивение 18 миллионов человек, изгнанных из своих жилищ и ищущих убежище где угодно. Эта организация ООН полагает, что совокупное число жертв бесчеловечности достигает сегодня 50 миллионов человек. С конца Второй мировой войны Европа не знала подобных цифр.

Не историку подводить итоги последних десятилетий; и не ради того, чтобы судить, я попытался сформулировать эти положения. А ради того, чтобы связать нить истории, той истории событий, которые выносятся в заголовки газет, истории в том виде, как она каждый вечер предстает на наших экранах, с пониманием сил более глубинных, более мощных, более “геологических” в летописи человечества. Это силы, освободившиеся благодаря новому ритму истории; перманентный потоп, захлестывающий земной шар начиная с середины века, который уже почти утопил 10 000 лет истории человеческого рода. В то время, когда терпят крах старые политические планы социальной революции, сами того не зная, мы переживаем глубочайшее и стремительнейшее социальное потрясение всех времен. Двадцать лет назад мировой улов океанской рыбы за два года превзошел мировой улов всего XIX века. С 1945 года впервые в истории мир становится - и это феномен, распространившийся в масштабе планеты, - землей без крестьян, миром урбанизированным более чем на 80%, где первостепенное значение имеют школьные экзамены и женская эмансипация, миром, опрокинувшим человеческие отношения, унаследованные от безвозвратно ушедшего прошлого. Несмотря ни на что, это - мир, населенный в своей совокупности человечеством более многочисленным, более образованным, которое живет лучше и лелеет надежды бульшие, чем прежде. Короче, лучший мир.

Но это также мир, где вырванное из своей среды и дезориентированное человечество живет в состоянии неопределенности, плавая по океанам будущего без карты и компаса в направлении мира неведомого.

Размещено на Allbest.ru