Паломничество как фактор социокультурной и политической истории Индии (X–XX вв.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Специальность 07.00.03 - Всеобщая история. (Средние века)

ПАЛОМНИЧЕСТВО КАК ФАКТОР СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИНДИИ (X-XX вв.)

Глушкова Ирина Петровна

Москва 2009

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. На протяжении большей части средневековья паломничество оставалось важным фактором социокультурной и политической истории Индии. Однако отношение к нему как к явлению исключительно религиозного плана, существовавшему «всегда», «с незапамятных времен», вырывало его из временного контекста, лишая конкретности и обедняя его яркую историческую роль. К началу III тысячелетия этот древний институт, в основе которого лежит движение к святым местам, подтвердил свою живучесть в общемировом масштабе, что делает его исследование особенно актуальным.

Поскольку мобильность или циркуляция признается не особым, но обычным свойством социума, а исторический и социальный человек представляет собой историко-социокультурный продукт, то его осмысленное перемещение в пространстве, в особенности в составе коллектива, превращается из «инструментального» в «экспрессивное» и «коммуникативное» и тем самым определяет характер исторических эпох.

Обычно при историческом исследовании мобильности на первый план выходят войны и торговля, для которых пространственное движение является способом достижения намеченных целей. Если отказаться от стереотипного представления о религиозно-ритуальной доминанте паломничества и не воспринимать его на метафорическом уровне, то оно окажется очевидной формой циркуляции в ее самом общем виде удаления от собственного домена и последующего возвращения. Движение с возвратом в точку исхода является наиболее постоянной функцией человеческого сообщества, как раз создаваемого путем «перекрестного соединения циркулирующих потоков» Markovits Claude, Poochepadass Jacques, Subrahmanyam Sanjay. Introduction: Circulation and Society under Colonial Rule // Markovits Claude et al. (eds). Society and Circulation. Mobile People and Itinerant Cultures in South Asia 1750-1950. Delhi: Permanent Black, 2006. P. 3. людей, которые несут с собой предметы и идеи и встречают других людей с другими предметами и идеями. Помимо этого, паломническое движение существует одновременно как средство и цель, что открывает широкие возможности для изучения прошлого не в статике места, но в динамике дороги. Такой взгляд на индийскую историю является актуальным, поскольку способен заполнить остающиеся при иных подходах лакуны.

Движение, вектор которого нацелен на священный объект, понимается общественным мнением как паломничество, или - в индийской терминологии - тиртха-ятра, «движение (ятра) к святыням (тиртха)». Одновременно «движение к святыням» совершенно естественно соединяется с войнами и торговлей: ятра также означает «военный марш», а индусские тиртхи славятся своими ремеслами и рынками. Даже если движение не поддержано мощью оружия и не является военной экспансией, многотысячные колонны паломников, выходящие за границы родного локуса, воспринимаются как общность, своим перемещением осваивающая чужое пространство. Эта особенность ятры с учетом авторитета, признаваемого в традиционных обществах за институтами прошлого, широко используется в современной Индии: с помощью этой исторической формы движения выражаются политические и социокультурные запросы сегодняшнего дня. Это подтверждает не только актуальность, но и своевременность диссертационной темы.

Реконструкция индийского прошлого через призму средневекового паломничества обнаруживает новые смысловые акценты, существенно меняющие интерпретацию узловых моментов истории Южной Азии, в том числе «хаотического» XVIII века. Это связано с экстрарелигиозным значением тиртх как геополитических и геостратегических ориентиров, за которыми признавалась способность легитимировать политическую власть. Такое понимание святынь приводило к тому, что их конфигурация определяла вектор движения, а основные действующие силы того или иного периода соединяли ятрами святыни как между собой, так и с властными центрами Индии. Социкультурная и политическая ангажированность реальных индусских тиртха-ятр проявляется и в наши дни, что делает изучение исторического опыта особенно актуальным.

Научная разработанность темы. На протяжении двух с лишним столетий существования индологии основной упор в сфере паломничества делался на религиозном аспекте в его привязанности к статике: точки ухода из профанного мира и точки прихода в сакральный, т.е. в тиртхи. Последние описываются наиболее подробно, в результате чего исследование перерастает в изучение святого места с точки зрения регламентированных в нем ритуальных процедур, обещаемых заслуг и т.д. Источниками для разработки этих сюжетов становятся нормополагающие тексты индуизма на сакральном санскрите: древнеиндийский эпос, правовые трактаты (дхарма-шастры), собрания легенд и мифов (пураны), местные «величальные» (махатмъи), тематические дайджесты (нибандхи) и другие декларативные документы, создававшие теоретическую мысль древней и средневековой Индии, - шастру. Некоторые исследования, выполненные на основе этих источников, дополняют диахронический аспект синхронными данными о функционировании той или иной тиртхи, соединяя между собой не реальную историю и современность, но декларации давней эпохи с приоритетами сегодняшнего дня. Претворение собственно теории в практику - прайогу, становление теории под воздействием практики, а главное - процесс транзита, т.е. непосредственно движения и сопутствующих ему внерелигиозных факторов, а также связь между тиртхами как существенный признак тиртха-ятры оставались вне поля зрения.

Несмотря на огромный корпус интересных и ценных по другим параметрам работ в этой области, их, за небольшим исключением (труды Я. Энсинка, Я. Хеестермана, С.М. Бхардваджа, Х. Баккера, Я.В. Василькова, С.Л. Невелевой, Э. Голд, Виджай Натх), характеризует отсутствие темы движения и дороги. В результате этого тиртха-ятра утрачивает отличительные признаки, а вместе с ними и самостоятельное значение, и переходит в разряд ритуальных процедур или статической религиозности. В таком качестве паломничество в значительной степени лишается исторического контекста и становится объектом исследования текстологов, религиоведов и этнологов.

Литературу об индусском паломничестве отличает и то, что значительная ее часть посвящена не тиртха-ятре, имевшей истоком раннее средневековье и отразившей вытеснение индуизмом соперничающих религиозных систем буддизма и джайнизма, а другим разновидностям паломнической практики. В основном это гибридные формы, возникшие в русле бхакти, мистического направления индуизма, в пору развитого средневековья XIII-XVIII вв. (за исключением тамилоязычного юга, где бхакти проросло еще в VII - VIII вв.) и позднее (работы И. Карве, Г. Делери, Д. Хабермана, В. Дэниела, К. Эрндл, Ж.-К. Гали, С. Ачарьи, А. Малика, В. Сэкса, Ф. Лютгендорфа и др.). Эти формы движения к святыням (чаураси ван ки парикрама в Уттар-Прадеше, ратх-ятра в Ориссе, вари в Махараштре и др.) восходят к формированию культа локальных богов и становлению храмовой религии в период складывания региональных лингвоэтнических обществ. Паломничества без выхода за пределы региона не связаны с классическими тиртхами, пропаганде которых посвящены общеиндийские источники на санскрите, и изучение движения в бхакти базируется на региональных ресурсах.

Настоящая диссертация фокусируется на супрарегиональной тиртха-ятре, но не столько на «воображенном» движении, чьи образцы декларируются нормативной литературой на санскрите, сколько на реально совершенных паломничествах, выросших из древних моделей. Свидетельства о таких тиртха-ятрах содержатся в источниках на языке маратхи. На сегодняшний день этот язык является родным для 100 млн индийцев, проживающих преимущественно в штате Махараштре (столица Бомбей/Мумбаи). Таким образом, диссертация разрабатывает совершенно новый аспект, соединяя надрегиональные декларации с живым языком и историческими, а не вымышленными, персонажами, осуществлявшими движение к тиртхам и обратно.

Объект и предмет исследования. В качестве объекта исследования выступает индусское паломничество, т.е. движение по направлению к паниндйским святым местам как фактор политической и социокультурной истории Индии X - XX вв.

Предметом исследования являются специфика и функции тиртха-ятры в меняющемся историческом контексте, в том числе в процессе формирования индийской государственности. Тиртха-ятра считается самой старой разновидностью паломнической практики индусов, в различных модификациях дошедшей до нашего времени. Стереотипы этого феномена восходят к эпохе складывания древнеиндийского эпоса «Махабхараты», т.е. к периоду между III в. до н. э. и III в., однако в эпосе фактор пространственных перемещений выражен эпической гиперболой и/или перечислением топонимов, т.е. созданием «типичного паломнического итинерария». Свидетельства о реальных, а не «воображенных», тиртха-ятрах обнаруживаются с конца I тысячелетия, когда тиртхи превратились в «фокус, а не локус политических интересов» Bakker Hans. Introduction // Bakker Hans (ed.). The Sacred Center as the Focus of Political Interest. Groningen: Egbert Forsten, 1992. P. viii..

Цель и задачи исследования. Целью исследования является комплексный анализ института индусского паломничества/тиртха-ятры в его динамическом аспекте, т.е. движении, для выяснения его роли в политической и социокультурной истории Индии X-XX вв. Достижение поставленной цели требует решения конкретных задач, а именно:

1) исследования генезиса тиртха-ятры и соотношения шастры, или теории, и прайоги, или практики; 2) разграничения «воображенных» данных и исторических фактов; 3) обнаружения специфических признаков и свойств тиртха-ятры и создания исторической модели этого феномена; 4) реконструкции исторического контекста и определения ценностного статуса тиртха-ятры применительно к основному содержанию исследуемого исторического периода X-XX вв.; 5) установления способов присвоения пространства и контроля над ним посредством движения к тиртхам для легитимации политической власти; 6) описания роли тиртха-ятры в процессе консолидации маратхиязычного этноса и маратхской государственности; 7) изучения малоизвестных образований маратхской государственности и роли паломничества в укреплении их суверенитета; 8) анализа типологической преемственности между паломнической практикой средневековья и тиртха-ятрой в современных условиях.

Методологические основы. Методологической основой диссертации стал принцип историзма и сравнительно-исторический метод, а также общенаучные методы, используемые в гуманитарных науках: анализ и синтез, дедукция, обобщение и аналогия и т.д. Поскольку бульшая часть диссертации посвящена индийскому средневековью, она базируется на изучении разножанровых источников и их горизонтальном и вертикальном сопоставлении с использованием приемов текстологического анализа. В то же время широкий диапазон диссертации диктовал применение комплексных методологий.

С одной стороны, работа посвящена динамике индийского паломничества. Это повлекло за собой анализ концепций генезиса святых мест индуизма - тиртх и теорий их соединения перемещением - ятрой, что привело к возникновению феномена тиртха-ятры. В общетеоретическом плане это потребовало типологического сопоставления классического индусского паломничества с концепциями, разработанными в русле междисциплинарного изучения движения к святыням (pilgrimage studies/peregrinology).

С другой стороны, тиртхи функционировали как геополитические и геостратегические ориентиры. Они определяли вектор увязанных с религиозными целями военизированных маршей и иноземных вторжений, в том числе начавшейся в XVIII в. британской колонизации Южноазиатского субконтинента. Такая полифункциональность индусских святынь повлекла за собой, наряду с религиоведческим подходом, использование приемов гео- и этнополитического анализа. При ретроспективном изучении тиртх Доаба, междуречья Ганги и Ямуны, особенно плодотворной оказалась методика полевых исследований. Полевая работа в бывших центрах маратхских княжеств (Пуна, Танджавур, Бхор, Мирадз, Винцур, Джханси), а ныне обычных индийских городах и деревнях, принесла более глубокое понимание стартовых позиций паломничеств.

Кроме того, паломничество преобразовывалось в аксиологически важный компонент ценностной системы индуизма и становилось критерием религиозных заслуг. Накопление последних в дальнейшем определяло социальный статус не только индивида, но и целых этнических коллективов, и воздействовало на их представление о групповой солидарности, а по сути - идентичности. При изучении этого аспекта были использованы методы, разработанные в русле исторической антропологии.

Наконец, движение в форме паломничества содействовало решению широкого круга экзистенциональных задач - от образовательно-информационных и политико-дипломатических до эмоционально стабилизирующих, матримониально и финансово обусловленных. Эта многозначность категории была выявлена благодаря применению системного и структурно-функционального анализа категории движения, диахронического и синхронного подходов, а также метода case studies, т.е. исследования конкретных паломничеств, совершенных историческими персонажами.

Хронологические и географические рамки исследования. Самым ранним источником, предложившим идеальную - во всех смыслах - модель индусского паломничества, является древнеиндийский эпос «Махабхарата». Однако его разделы, посвященные тиртха-ятре, считаются поздними, уже средневековыми, интерполяциями. «Ранним» средневековьем (с первых веков н. э. до XI-XII вв.) датируется также ряд произведений традиционных жанров - смрити, пураны и махатмъи, в которых тиртха-ятра упоминается в контексте ритуальных отправлений в тиртхах или предполагается списком топонимов. Созданные на санскрите источники этого периода содержат рекомендации шастры, т.е. теоретической мысли, не отражают прайогу, т.е. реальную практику, и, как правило, являются внеличностными и внегеографическими, поскольку не привязаны ни к автору, ни к региону.

В период «развитой» фазы средневековья (XIII-XVIII вв.) возникает особый жанр паломнических дайджестов/нибандх, уже отражавших процесс трансформации теории под воздействием реального движения к святым местам. Эти тексты являются именными и, увязываясь с конкретными географическими пунктами, прежде всего с тиртхами Доаба, отражают политическую лояльность их авторов. С XIV-XV вв. сведения о паломничествах, преимущественно в рамках описания военных баталий и прославления патрона, проникают в маратхиязычные хроники и придворную поэзию, а еще через два века ретроспективно инкорпорируются в созданную ранее религиозно-дидактическую лирику бхакти.

Первые дошедшие эпистолярии, финансовые документы и нарративы, имеющие отношение к реальным историческим персонажам из Махараштры и совершенным ими тиртха-ятрам, относятся к XVI-XVII в. В XVIII в. их количество стремительно нарастает, отражая расширение - в прямом и переносном смыслах - поля деятельности маратхов. В XIX в., уже в колониальных условиях, паломнические нарративы превращаются в просветительские проекты и формируют особый жанр литературы путешествий, а в XX в. пропаганда паломничества в виде религиозного туризма становится прерогативой туристических агентств, создающих дайджесты нового поколения.

География исследования о тиртха-ятре, отличного от региональных паломничеств эпохи бхакти, выходит далеко за пределы Махараштры, начальной и финальной точки циркуляции изучаемых паломнических потоков. Охватывая бульшую часть Южноазиатского субконтинента, она включает, в первую очередь, святыни классической Арьяварты - так называемые города «трехместья» в Доабе (Бенарес/Каши/Варанаси, Праяг/Аллахабад и Гайю) - и распространяется до расположенных по четырем сторонам света «пограничных столбов» индусского пространства (Дварки на берегу Аравийского моря, Бадринатха в предгорьях Гималаев, Джаганнатх-Пури на берегу Бенгальского залива и Рамешварама на крайнем юге).

Источники и историография. В основе работы лежит анализ многочисленных и разнообразных источников - частично санскритских, но - преимущественно - маратхиязычных, впервые вводимых в научный оборот в отечественном и мировом востоковедении. В номенклатуру использованных источников входят эпос и дхарма-шастры, пураны, махатмъи и нибандхи; дидактическая и лирическая поэзия в русле религиозно-мистического учения бхакти, созданная поэтами-подвижниками традиций варкари и рамдаси, а также прославляющие их агиографии. Ценные сведения о движении к тиртхам содержат средневековые хроники, генеалогии отдельных родов, придворные нарративы, авторские описания тиртха-ятр и пропагандирующая старые паломнические маршруты рекламная литература современного турбизнеса. Подробная характеристика источников на маратхи приводится по мере введения их в оборот на страницах диссертации.

Особую категорию источников составляют архивные документы по истории маратхов, этноса, чья десятивековая мобильность является объектом исследования в настоящей работе. В диссертации использовались документы из архива пешв - главных министров Маратхской конфедерации - и переписка представителей ведущих княжеских семейств, собранные и изданные индийскими историками конца XIX - начала XX в. В.К. Радзваде, Г.Д. Сардесаи, Дж. Саркаром, Н.Б. Рэем, В.К. Бхаве и В.В. Кхаре. Отдельный пласт источников представлен материалами колониальной администрации на английском языке (газеттиры, мемуары, путевые заметки, отчеты, эпистолярии).

Исторический фундамент исследования базируется на посвященных общим проблемам индийской истории и ее отдельным этапам трудах отечественных и зарубежных ученых, в том числе И.М. Рейснера, К.А. Антоновой, Г.М. Бонгард-Левина, Г.Ф. Ильина, К.З. Ашрафян, Л.Б. Алаева, Е.Ю. Ваниной, Р.С. Маджумдара, Б.К. Мазумдара, Д.Д. Косамби, Д. Ротермунда, Х. Кулке, К.Э. Бэйли, А. Винка, Р. Итона и других. Для понимания политической истории Махараштры особенно ценными были работы Г.Д. Даффа (автора первой истории маратхов), Ч.А. Кинкейда и Д.Б. Парасниса, Г.Д. Сардесаи, Дж. Саркара, С. Гордона и Дж. Лэйна. В интерпретации санскритских текстов основной опорой стали работы индийских санскритологов К.В. Рангасвами Айянгара, Д.Р. Патила, а также отечественных исследователей В.И. Кальянова, Я.В. Василькова, С.Л. Невелевой, А.А. Вигасина, А.М. Самозванцева, Ю.Г. Коковой, Е.В. Тюлиной и Н.А. Корнеевой.

В плане понимания сложившихся соотношений между шастрой и прайогой, окультуривания пространства путем его брахманизации и общего статуса тиртх на автора оказали большое влияние взгляды санскритологов Ш.Поллока, Виджай Натх и Х. Баккера. Новаторские труды Р.Ч. Дхере, Г.-Д. Зонтхаймера и Э. Фелдхаус, посвященные этноистории конкретного региона - Махараштры, реконструировали генезис локальных культов и традиций и их множественную зависимость, в том числе от власти, что открыло дорогу к пониманию исторического контекста в процессе его формирования.

Выделение тиртха-ятры в отдельный раздел многотомной «Истории дхармашастры» (1930-е годы) было предпринято П.В. Кане, создавшим тем самым вариант паломнического дайджеста XX в. Насущную необходимость в специальных исследованиях по тиртха-ятре сформулировал в 1960-х годах А. Бхарати и впоследствии развили С.М. Бхардвадж, Я. Энсинк и А. Моринис, хотя за редким исключением внимание исследователей оставалось сфокусированным на сакральной статике в ущерб профанной динамике. В 1980-е и 1990-е годы привычным предметом исследования становились не тиртха-ятры, но паломничества более поздней эпохи бхакти.

Возникновение междисциплинарного направления - pilgrimage studies/peregrinology - связывается с трудами В. Тэрнера и многолетней дискуссией вокруг положений его теории. Посттэрнеровские исследования представлены индивидуальными case studies и коллективными работами с обобщением итогов научных дискуссий. Сборники под редакцией Н. Крамрайна, А. Мориниса, Р. Штоддарда, Дж. Ида, М. Сэллноу, С. Коулмэна, Дж. Элснера, Л. Томаси и В. Сватоса в полной мере определили магистральное направление исследований вне зависимости от географической и конфессиональной принадлежности паломничеств и оказались полезными при исследовании феномена тиртха-ятры. Историография паломничества как общемирового феномена включена в 3-ю главу последнего раздела диссертации, где проводится сопоставление общей теории и модели тиртха-ятры.

Наконец, автор нашел поддержку трактовке движения как исторической категории у К. Марковица, Ж. Пушпадаса и С. Субрахманиама, ставших инициаторами изучения индийского общества в формате циркуляции.

Научная новизна. Настоящая диссертация является первым в отечественной и - шире - мировой индологии целенаправленным исследованием практики индусского паломничества, или тиртха-ятры десяти веков (X-XX вв.). Предметом всестороннего изучения стали идея паломничества и история реального движения к святыми местам во всем многообразии свойственных ему функций, в том числе светской и военно-политической. Это первая отечественная работа по истории Индии, написанная на основе региональных источников на языке маратхи, а не общеиндийского, нередко лишенного локальной соотнесенности и этнического колорита, санскрита; привнесенного мусульманскими династиями персидского или англоязычных переложений. Более того, использование маратхиязычных источников как раз способствовало установлению фактов расхождения между санскритской шастрой и прайогой, отражение которой обнаруживается в источниках на маратхи, а также выявлению механизмов корреляции между ними.

Результатом исследования стал демонтаж стереотипов тиртха-ятры, сформированных под воздействием ее декларативной модели, которая была сконструирована при опоре на эпические коннотации в средневековых паломнических дайджестах. Тиртха-ятра предстала как синкретическое, многокомплексное явление, составляющее самодостаточный и полноценный сакрально-профанный этап жизни средневекового маратхского общества в процессе его перемещения по Южноазиатскому субконтиненту.

Переосмыслению подверглись и типовые представления о паломнических маршрутах и возможностях их прохождения. Также выявлены геополитические и социальные пружины, приводящие в действие людские потоки под предлогом движения к тиртхам. Это привело к новой интерпретации исторического содержания ряда эпох, в том числе XVIII века, считавшегося в индийской историографии «веком хаоса», но обнаружившего в свете изучения маратхской экспансии признаки «века порядка», выраженные в нацеленности на создание обрамленного святынями индусского государства.

Были выявлены особые - социальные и политические - функции движения к классическим тиртхам, предпринимавшегося представителями правящих семейств, в том числе «государственными вдовами»; описана социальная структура и в рамках case studies экономика паломничества; наконец, были сделаны важные выводы о трансформации паломничества в религиозный туризм, начавшейся в условиях эпохи индийского просвещения.

Научно-практическая значимость. Данная работа содержит материал, необходимый для написания обобщающих трудов по истории и культуре Индии, разработки учебных программ, подготовки учебных пособий, чтения общих и специальных курсов по истории и культуре Индии, истории стран Азии и Африки, всеобщей истории в российских и зарубежных вузах. Исследование паломнической практики одного из центральных индийских этносов, возведенной на определенном историческом этапе в ранг государственной политики, предоставляет теоретическую базу для понимания сущности этого фактора при его изучении в рамках политологии, социологии и других гуманитарных дисциплин, что представляет интерес и для практических организаций, работающих с Индией.

Апробация работы. Основные положения и выводы работы были опубликованы в двух монографиях, авторском сборнике статей, а также в научных статьях на русском и английском языках в академических изданиях и в главах коллективных трудов по истории, геополитике и культуре Индии. Основная часть фактического материала, теоретические и методологические подходы диссертации были апробированы при чтении курсов и спецкурсов «Практический индуизм» в Московском государственном институте международных отношений (университете) МИД России и Институте практического востоковедения; «Индийская регионология» в Восточном университете Института востоковедения РАН; «Культурная история Махараштры» в Институте стран Азии и Африки при МГУ и «Культура изучаемой страны (Индия) в новое и новейшее время» в Российском государственном гуманитарном университете. Паломнической проблематике были посвящены лекции, прочитанные в последнее десятилетие в Институте востоковедения им. Бхандаркара (Пуна), а также авторские семинары в Пунском университете (Махараштра) и Аризонском государственном университете (США).

Тематика диссертации была изложена в докладах на международных конференциях «Махараштра: культура и общество» (Сидней, Австралия, 1999; Сент-Пол, США, 2001 г.; Пуна, Индия, 2003 г. и 2007 г.; Токио, Япония, 2005 г.); Международном конгрессе по азиатским и североафриканским исследованиям - ICANAS (Москва, Россия, 2004 г.), Международной конференции по исследованиям истории Декана (Колхапур, Индия, 2005 г.) и Европейской конференции по современным методам изучения Южной Азии (Манчестер, Великобритания, 2008 г.). Обзор основных тенденций в исследовании паломничества в мировой исторической науке был представлен на специализированных конференциях «Паломничество как обряд и поиск: религиозные практики в движении» (Москва, Россия, 2006) и «Феномен паломничества в религиях: священная цель, священный путь, священные реликвии» (Санкт-Петербург, Россия, 2006 г.).

Результаты работы обсуждались на заседаниях Центра индийских исследований Института востоковедения РАН.

СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Диссертация строится по проблемно-хронологическому принципу и состоит из Введения, пяти разделов, включающих 11 глав, Заключения и Библиографии.

Введение кратко характеризует регион расселения маратхиязычного этноса и сообщает предварительные сведения о стереотипах, укорененных в отношении тиртха-ятры. Далее формулируются актуальность и научная разработанность, определяются объект и предмет, цели и задачи, методологические основы, хронологические и географические рамки исследования. Введение также содержит общий обзор основных источников, использованной отечественной и зарубежной научной литературы, аргументирует научную новизну и научно-практическую значимость работы, сообщает сведения о ее апробации.

Раздел I, «Источники и историография тиртха-ятры: от жертвоприношения к паломничеству», анализирует санскритские источники, представляющие собой нормативные установления шастры в отношении тиртха-ятры, и гипотезы исследователей о генезисе классического индусского паломничества.

Глава 1, «Тиртха-ятра в воображении», знакомит с одним из первых сторонних наблюдений об индусском паломничестве из «Книги, содержащей разъяснение принадлежащих индийцам учений, приемлемых разумом или отвергаемых», составленной в XI в. ал-Бируни. Источниками знаний хорезмского ученого были некоторые санскритские пураны и беседы с информантами из североиндийского Канауджа. Эта историческая область на священной Ганге с Бенаресом/Каши в качестве столицы династии Гахадавалов была им помещена в центр паломнического космоса. Брахман Лакшмидхара Бхатта, главный министр при Говиндачандре Гахадавале, включив в состав своего сочинения «Волшебное древо деяний» раздел «Книга суждений о священных местах» (1125 г.), стал зачинателем особого направления в жанре нибандх - паломнических дайджестов. «Книга» прокомментировала выборочные места из «Махабхараты», дхарма-шастр и пуран и на столетия вперед определила нормативные представления о тиртха-ятре. Лакшмидхара выделил, наряду с Бенаресом/Каши, расположенные поблизости от последнего Праяг и Гайю и специально остановился на вопросе передвижения между Бенаресом и Праягом, тем самым впервые отразив реальность дороги как компонента тиртха-ятры. Автор также бегло упомянул еще свыше сотни тиртх, не располагая о них достоверной информацией, но перечислив их в подражание «типичному паломническому итинерарию».

Через полтора века сочинение Лакшмидхары использовал брахман Хемадри, главный министр первой маратхиязычной династии Декана, при составлении «Волшебного камня четырех жизненных составляющих». Этот монументальный труд содержал впоследствии утраченный раздел о тиртха-ятрах, знакомивший жителей Западной и Центральной Индии со святыми местами Севера. В дальнейшем распространением славы северных тиртх и пропагандой тиртха-ятры, преимущественно в направлении святых мест Доаба, занимались переселившиеся в XVI в. в междуречье Ганги и Ямуны маратхские брахманы из священного Пайтхана, потомки которых сыграли заметную роль в превращении Бенареса в интеллектуальную «кузницу» Индии. Один из самых прославленных законодателей - Нараяна Бхатта - написал знаменитую нибандху «Мост к трехместью», тем самым введя в обиход термин тристхали, соединивший в единое целое Бенарес, Праяг и Гайю, а заодно и населявших их жрецов. Прочные контакты с родным регионом, обеспечившие циркуляцию людей и идей, и духовный авторитет бенаресских брахманов способствовали распространению среди маратхиязычного этноса концепции тиртха-ятры в виде «паломничества к трехместью», или тристхали-ятры. Поскольку Доаб и Махараштру разделяло более тысячи километров, «инструментальное» движение в трактате Нараяны обрело самоценность и стало популяризироваться как компонент, приращивающий заслуги паломничества.

В последующие века «Мост» оставался наиболее авторитетным паломническим дайджестом и основой для новых сборников. Самой последней по времени нибандхой по всей религиозно-правововой сфере деятельности человека стала многотомная «История дхармашастры» П.В. Кане, маратхского брахмана. В специальном разделе «Тиртха-ятра» автор собрал наиболее полную коллекцию разноплановых положений преимущественно о тиртхах, сообщив о надлежащих к отправлению ритуалах, и, в меньшей степени, о ятрах, т.е. проигнорировав аспект соединения святынь физическим движением. Опираясь на Нараяну Бхатту, своего предшественника и соотечественника, Кане уделил максимальное внимание городам-тристхали, подробно остановившись на ритуале поклонения предкам, или шраддхе.

Эти и другие источники подобного рода наиболее полно отражают содержание индийской шастры, т.е. системы теоретических постулатов, предшествующих, по утверждению Ш. Поллока, прайоге, а не вытекающих, как это характерно для эмпирической европейской науки, из последней. Пропагандируя «воображенный» образ путешествия к тиртхам, теория представляет его как аскезу и помещает в сугубо религиозный контекст ритуалистического индуизма. Декларации о тиртха-ятре, почерпнутые из нормополагающих источников, получили широкое хождение в период «ориенталистского» познания Индии и сохраняются в большинстве работ, связанных с этим предметом, и в стереотипах сознания современного общества. Однако реальные тиртха-ятры оказывали корректирующее воздействие на теорию, что доказывается появлением в паломнических нибандхах мотива дороги с сопутствующей ей внерелигозной проблематикой. Я. Хеестерман считал связь священных центров с «динамическим движением» их неотъемлемой характеристикой, манифестируемой «силой подчинения ими дальних расстояний» Heesterman J.C. Centres and Fires // Bakker Hans (ed.). Op.cit. P. 69..

Глава 2, «Тиртха-ятра как факт истории», рассматривает существующие концепции генезиса тиртха-ятры, неизвестной в эпоху «Ригведы». Д.Р. Патил обратил внимание на ранние упоминания о титтхах в джатаках буддийского канона и предположил влияние буддийской практики посещения мест, связанных с жизнью Будды, на формирование индусского канона. Исследуя «Вайю-пурану», один из старейших образцов жанра пуран, он выделил прямые ассоциации между тиртхами и священным ритуалом шраддхи, лучшим местом отправления которой признавалась Гайя, связанная с просветлением Будды.

Я. Энсинк высказал мнение о связи тиртха-ятры с отраженными в ранних брахманических текстах ритуалами Sвrasvata yвtsattras, т.е. «передвижения, [осуществляемого в целях] жертвоприношения». Самые древние тиртхи - священная Ганга, Курукшетра и Гайя - соединяются с жертвоприношением мифами и параллельными им ритуалами. Стянутые в «трехместье», Каши, Праяг и Гайя имеют в основе своих этиологических легенд именно жертвоприношение. И, наконец, священные тексты индуизма от «Ману-смрити» до правовых трактатов, не выделявшие паломничество в качестве отдельного сюжета, упоминали о жертвоприношении в качестве «меры» для определения результативности той или иной тиртхи. Однако Я. Энсинк считал снану (омовение) и дану (одаривание брахманов) центральными ритуалами индусской тиртха-ятры и в целом рассматривал обязательное «пребывание в воде» как продолжение практики оседлых неариев из междуречья Ганги и Ямуны, инкорпорированной в брахманскую традицию и соединенной с ведийским ритуалом жертвоприношений.

На основе эпиграфики Виджай Натх определила IV-VI вв. как период существенного роста числа тиртх. С ее точки зрения, паломнические «локусы» и «фокусы», в особенности возникавшие в племенных поясах, представляли собой эффективный механизм интеграции этих районов в основное культурное поле: это осуществлялось через паломническую практику за счет воспроизводства на новых местах готовых социальных моделей. Патронируемые правителями, тиртхи, к тому же, обеспечивали легитимацию расширявшей свои владения власти. Другим механизмом окультуривания Виджай Натх назвала экстенсивное освоение целинных земель и формирование новых региональных центров. Этот набор положений позволил ей отвергнуть гипотезу Р.Н. Нанди о стремительном и неожиданном росте тиртх в постгуптскую эпоху, обусловленном упадком городов и политикой жреческого класса по их возрождению.

Р.Н. Нанди исходил из текстов, эпиграфики и археологических данных, датируемых III в. На примере нескольких тиртх, в число которых вошли Каши, Праяг и Гайя, Нанди предположил, что они возникли в результате деградации раннее процветавших рыночных городов и усилий жреческого сословия по сохранению традиционного обмена дарами, составлявшими основу их экономического благополучия. В соответствии с его теорией, объявление угасавшего места «священным» возрождало его к жизни в ином качестве. Гипотеза Нанди, изложенная в небольшой главке «Начало тиртха-ятры» в более широком исследовании «Социальные корни религии в древней Индии», получила развитие в труде «История паломничества в древней Индии: 300-1200» С.М. Арьи, который увеличил число источников и расширил спектр городов в целях подтверждения именно такого генезиса святых мест Индии и соединившей их ятры.

Концептуально важным при историческом моделировании тиртха-ятры является общее признание того факта, что перечни святых мест, которые стали восприниматься как «типичные паломнические итинерарии», были поздними вставками в традиционные тексты. Наряду с «Махабхаратой», другие источники с эпизодами, посвященными тиртхам и тиртха-ятре, добавляют в процесс формирования института паломничества важные фрагменты. Так, «Вишну-смрити», датируемая III-VI в., является первым памятником из жанра дхарма-шастр, который в отдельной главе предлагает перечень из более чем 50 тиртх, соединяя их с отправлением шраддхи. В дальнейшем паломнические части включаются во все пураны, и соответствующие главы, согласно хронологии ведущего пуранолога Р.Ч. Хазры, датируются 700-1400 гг., а формирование и распространение самой тиртха-ятры периодом 300-1200 гг., как явствует не только из названия книги Арьи, но и исследований широкого круга историков и санскритологов.

Общими фактами, на которые преимущественно опираются исследователи, различаясь - полностью или частично - в их интерпретации, являются: появление списков святых мест, невозможность сплошной идентификации тиртх, отсутствие географической логики в их перечислении, добавление новых топонимов и создание паломнических «пучков». Количественный рост святынь сопровождался развитием тиртхоцентрической ритуальности (шраддха, снана, дана и т.д.) со стандартным набором представлений о правильном поведении в святых местах и ранжировании приобретаемых заслуг, что вело к унификации религиозной практики. Этот канон сводил паломничество к пребыванию в собственно тиртхе, т.е. к статике локуса, и отправляемым там ритуалам, умаляя значение его «фокусности» и движения.

Санскритские источники свидетельствуют, что когда-то шраддха, или жертвоприношение в целях обеспечения посмертного благополучия предков, процветания живых и перспективы достижения мокши/мукти, т.е. конечного освобождения, совершалась в любом месте. Но впоследствии она оказалась привязанной именно к тиртхам, и подробные регламентации в ее отправлении, как, например, в «Гаруда-пуране», свидетельствуют об исключительной важности этого ритуала в обретении тиртхами их значения.

Очевидно, что формирование святого пространства индуизма определялось множеством факторов: климатическими особенностями и житейскими потребностями, аскезой и эстетикой. То, что знаменитая святыня древности Праяг, «царь тиртх», упомянутый в «Махабхарате», носит название, восходящее к лексеме yajсa, т.е. «жертвоприношение», а имя главного бенаресского гхата (спуск к Ганге) - Дашашвамедха (daъвъvamedha) - отсылает к ритуалу приношения в жертву коня, указывает на роль жертвоприношений в формировании концепции тиртх. Об этом свидетельствует и то, что при пропаганде паломничества в нормативных текстах приобретаемые заслуги стали приравниваться к плодам жертвоприношений.

Создававшаяся в святых местах шастра, многословно призывающая к их посещению и подробно информирующая о поведении в тиртхах, преисполнена покоем статики, как и вся «литература места»: в ней отсутствует энергия заполнения пространства, т.е. нет дороги и движения, соединяющих между собой святыни и образующих тиртха-ятру, нет подвижности, но звучат призывы к подвижничеству, к каковому и причисляют в религиозном плане этот феномен.

Раздел II, «Идеальная модель и реальная тиртха-ятра», состоит из двух глав, рассматривающих воздействие эпической традиции на формирование идеальных представлений о паломничестве и реализацию их на практике персонажами индийской истории.

Глава 1, «Образец для подражания», анализирует четыре паломнических сюжета из «Махабхараты» в контексте ситуаций, побудивших основных героев эпоса отправиться в движение по святым местам.

Я.В. Васильков характеризует тему паломничества как сквозную, своего рода лейтмотив всего эпического повествования. Книга I «Махабхараты» начинается с прихода сказителя Уграшраваса в лес Наймиша, одну из главных тиртх, а заключительные книги - XVII и XVIII - содержат рассказ о последней круговой тиртха-ятре пропонентов Пандавов, после которой они отправляются в ятру - «великий уход», что является эвфемизмом для обозначения религиозного самоубийства. Я.В. Васильков также указывает на способность авторитетного текста, прошедшего через брахманскую редакцию, путем популяризации увеличивать доходность той или иной тиртхи, что отвечало интересам жреческого сословия. Обрамленная паломническими ремарками и содержащая описание разнообразных тиртх, обнаружению которых на реальном пространстве Индии посвящено немало работ, «Махабхарата» сыграла роль мощного катализатора: соединением святых мест в паломническую цепочку она придала динамический импульс статической семантике места и провозгласила приоритет перемещения между святынями.

Самая пространная экспликация паломнической темы содержится в книге III («Араньяка-парва», или «Лесная книга»), в главах под названием «Тиртха-ятра-парва» [80-153]. В них рассказывается, как в период многолетнего лесного изгнания средний брат из «пятерки Пандавов» - Арджуна - отправился в Гималаи за всесильным оружием, а оставшаяся четверка затосковала в его отсутствие. В этот момент перед ними предстал мудрец Нарада, и Юдхиштхира, старший из братьев, без видимой причины обратился к нему с «программным» вопросом: «Какой плод обретает человек, обошедший всю землю по кругу прадакшины, дабы посетить [святые] тиртхи?» [80, 7-10] Здесь и далее цит. по: Васильков Я.В. и Невелева С.Л. (пер. с санскр., предисл. и коммент.) Махабхарата, книга третья. Лесная (Араньякапарва). М.: Наука, ГРВЛ, 1987.. В ответ Нарада пересказал слова другого мудреца - Пуластьи, обращенные к патриарху Бхишме, одной из ключевых фигур эпоса.

Этого Пуластью индийская традиция признала «зачинщиком» передвижения по тиртхам. Он также возник перед Бхишмой неожиданно, когда тот поклонялся предкам, т.е. отправлял шраддху и совершал аскезу. На вопрос Пуластьи, чего бы он пожелал, Бхишма вдруг выразил сомнения в целесообразности посещения тиртх. Тогда Пуластья начал растянувшееся на две главы перечисление почти 270 тиртх, которые обходит воображаемый паломник, чей маршрут впоследствии и был назван «типичным паломническим итинерарием». Когда Пуластья замолк, Бхишма «обошел всю землю...» [83, 96-100], но детали его паломничества опущены. Однако момент встречи патриарха и мудреца - в период совершения шраддхи - является важным звеном в выстраивании исторической цепочки «тиртха и поминальный обряд, превращающиеся в паломничество». Последующие поколения паломников будут посещать тиртхи в первую очередь под предлогом отправления шраддхи.

После пересказа Нарадой слов Пуластьи Юдхиштхира обратился за разъяснениями к Дхаумье, родовому жрецу, а в ответ Дхаумья воспел около 60 тиртх, лежащих в восточной, южной, западной и северной сторонах. Когда же Пандавы созрели для паломничества, к ним явился еще один святой мудрец - Ломаша, обладавший не только теоретическими знаниями, но и практическим опытом («Дважды уже обозревал я до этого тиртхи...» [90, 8-10]). Он предложил братьям путешествовать налегке, но герои двинулись в путь вместе с брахманами, поварами, прочей челядью и 14 колесницами, груженными пожитками. Я.В. Васильков и С.Л. Невелева, сопроводившие «паломнический раздел» обширным комментарием, отмечают различные несовпадения между рекомендациями мудрецов и перемещениями Пандавов. И хотя ученые пытаются установить соответствия между эпическими тиртхами и реальной географией, это оказывается трудно выполнимой задачей, что они периодически отмечают Васильков Я.В. и Невелева С.Л. Там же. С. 655, примеч. 245, с. 666, примеч. 369 и сл..

В главах «Тиртха-ятра-парвы» описание собственно паломничества Пандавов занимает немного места: после старта Пандавы преимущественно выслушивали популярные в индусской традиции многоходовые легенды и мифы, а Юдхиштхира задавал новые вопросы, желая узнать продолжение или боковые линии. «Превеликое множество диковинных вещей, неподвластных разумению» вызывали у Пандавов удивление и новые вопросы, и они вновь обращались «к Ломаше, расспрашивая его об этом чуде» [109, 1-5]. В паломничесокм разделе примечательно не только то, что Пандавы, включая Юдхиштхиру, знатока дхармы, т.е. морально-правовой основы индуизма, а также их старший родственник, мудрый Бхишма, не были осведомлены о паломничестве и его целях, но и то, что потребовались усилия четырех прославленных мудрецов, чтобы выстроить цепочку объяснений и положений, весьма условно между собою стыкующихся.

Наряду с мудрецами инициатором паломничества братьев был и Арджуна, который еще в книге I «Махабхараты», «Ади-парве», был наказан 12-летним изгнанием. За ним шли «благородные брахманы», знатоки священных текстов: «Сопровождаемые этими и многими другими спутниками, которые умели красиво рассказывать, шествовал сын Панду, будто Индра - в сопровождении Марутов» [206, 1-6] Цит по: Кальянов В.И. (пер. с санскр. и коммент.). Махабхарата. Адипарва, Книга первая. М.- Л.: Издательство Академии наук СССР, 1950.. За время своего передвижения Арджуна заключил несколько браков и, непрестанно одаряя брахманов, посетил Гималаи, лес Наймиша, Гайю, священные места у берегов южного океана и святые обители «в других краях», Прабхас(у) и Двар(а)ку. Этот период в жизни Арджуны в дальнейшем стал трактоваться как тиртха-ятра.

Кроме Пандавов в книге IX «Махабхараты», «Шалья-парве», тиртха-ятру совершил Баладева, брат Кришны. Царский выезд Баладевы отличался особой роскошью: «Перед уходом он распорядился: „Доставьте все предметы, необходимые для паломничества, в места священные омовений и всевозможные вещи домашнего обихода... Доставьте золото и серебро, коров, одежду и коней, слонов и колесницы, ослов и верблюдов и других упряжных животных!“» [34, 12-17] Цит. по: Кальянов В.И. (пер. с санскр. и коммент.). Махабхарата, книга девятая. Шальяпарва, или Книга о Шалье. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1996.. Тяга Баладевы к передвижению в преддверие военных действий - центрального эпизода «Махабхараты» - объясняется в эпосе тем, что он не сумел примирить враждующих родственников и ушел к тиртхам на реке Сарасвати и в районе Курукшетры, чтобы избежать сражения на чьей-либо стороне. Покружив некоторое время вблизи от поля битвы, а вовсе не обходя Индию по «типичному паломническому итинерарию», Баладева встретил сообщившего ему исход битвы Нараду и поспешил обратно.

По наблюдению Василькова, «[а]нализ стиля „паломнических“ текстов „Махабхараты“ показывает, что если некоторые из них (напр., „тиртхаятры“ Арджуны и Пандавов) чисто эпические, устно-поэтические по стилю разработки „паломнической“ темы, то другие (напр., „тиртхаятра Пуластьи“) являются, очевидно, текстами иной традиции, глубоко чуждыми эпосу по многим признакам» Васильков Я.В. Эпос и паломничество (О значении паломнической темы в «Махабхарате») // Пригарина Н.И. (отв. ред.). Литературы Индии. Статьи и сообщения. М.: Наука, ГРВЛ, 1979. С. 12-13.. Важно, однако, что авторы пуран и дайджестов за основу для пропаганды взяли именно «перечень» Нарады-Пуластьи, обеспечив тем самым ему славу «типичного», а не царские выезды Пандавов или Баладевы. Таким образом, предписываемым образцом если и оказывается тиртха-ятра Пандавов, то не та, которую они «совершили», а та, которую «услышали».

Существенно другое: движение эпических персонажей к тиртхам содержало в себе не только религиозный компонент и стимулировалось не только благочестивыми намерениями, как можно предположить на основе «типичного паломнического итинерария». Нескрываемая принадлежность тиртха-ятры к поведенческому кодексу царя на столетия вперед определила ее характер и ограниченную доступность вопреки декларациям канонических текстов и сформированным под их воздействием «ориенталистским» представлениям. И хотя пураны и дайджесты проповедовали одно, реальные индусские паломничества в действительности отталкивались от «Махабхараты», усваивая широко понимаемый и используемый светский ресурс и политический потенциал, заложенные в эпической тиртха-ятре. Так прайога вносила коррективы в стимулированную брахманской теорией, или шастрой, модель тиртха-ятры.

Глава 2, «Статус, северо-южная вертикаль и кругозор: тиртха-ятра Серфоджи II», сообщает о начале маратхской экспансии в южном направлении. В результате в середине XVII в. власть в княжестве Танджавур, расположенном на исконной территории тамильского этноса, перешла к Въянкоджи, сводному брату Шиваджи Бхосле, основателя государства маратхов. В 1798 г. Ост-Индская компания, закрепившись на восточном побережье Индии, поддержала притязания тогдашнего наследника Серфоджи II на танджавурский трон, а затем заключением «Договора об укреплении дружбы и союзничества между Компанией и князем Танджора и об учреждении на постоянной основе правительства Танджора», по сути, ликвидировала независимость княжества. Свободный от государственных, дел Серфоджи II отправился в тиртха-ятры - сначала по югу Индии, а позднее, с разрешения англичан, - на Север, к городам «трехместья».

Паломническая практика князя реконструируется на основе эпиграфики («Родословная династии Бхосле»), рукописных архивов из танджавурской библиотеки «Сарасвати махал» и придворных нарративов («Перечень святых мест, [посещенных] Шарабхендрой, [составленный господином Шивой]» и «Лавани о ятре к городам трехместья, [созданные земледержцем Шарабхендрой]»).

Если шастра в период формирования культа святых мест пропагандировала их соединение тиртха-ятрой посредством ссылок на авторитет древнеиндийского эпоса («По этому поводу „Махабхарата“ [говорит]...»), то нарративы о паломничествах, совершенных историческими фигурами, уподобляли последних эпическим героям. Придворный пиит прямо сопоставил покидавшего в 1801 г. Танджавур князя Серфоджи II со старшим из Пандавов, Юдхиштхирой: «В тиртха-ятру отправился раджа, / позвав множество защищаемых [брахманов], / Подобный Юдхиштхире из славного сочинения, взяв с собой мудрецов, [которые как] боги [I, 34]. Обратно правитель возвращался «словно Индра», «царь богов», с которым в эпосе сравнивался Арджуна: «При подходе раджи к городу / грохотали [музыкальные] инструменты./ Горожане смотрели с восторгом / [на Шарабхендру, ] подобного богу Девендре» [X, 44] Mahadick A. K. (ed.). Tristhali yatrechya lavanya (Sharabhendra bhupal krut) ani Sharabhendra tirthavali (shri Shivkrut). Tanjore: T.M.S.S.M. Library, 1951.. Обход святынь вокруг Танджавура, совершенный Серфоджи II, напомнил своего рода дигвиджаю, древний ритуал закрепления прав на пересекаемые им территории.