Повседневная жизнь населения Центрального Казахстана в 30-е годы ХХ века

Размещено на http://www.allbest.ru/

Повседневная жизнь населения Центрального Казахстана в 30-е годы ХХ века

В.В. Козина, С.В. Елеуханова

В настоящее время большой научный интерес вызывает тематика, отражающая повседневную жизнь людей. Для Центрального Казахстана изучение материально-бытовых условий жизни населения в годы модернизации представляет особый интерес и актуальность. Это обусловлено ролью региона как сырьевой базы и ключевого звена в решении стратегических задач Советского Союза в годы индустриализации страны. Население региона в 30-е годы XX в. состояло из трех категорий: вольных граждан, спецпереселенцев и заключенных Карлага. И хотя правовое положение этих категорий было неодинаковым, повседневная жизнь сглаживала эти различия, часто делая правовой статус формальным. В статье авторы сделали попытку показать общее и особенное в повседневной жизни населения Центрального Казахстана в этот период.

Особенностью промышленного строительства в Центрально-Казахстанском регионе являлось то, что гиганты социалистической индустрии -- Карагандинский угольный бассейн, Балхашский медеплавильный комбинат, Карсакпайский медеплавильный комбинат -- и сотни менее крупных предприятий строились в пустынных и полупустынных местностях в условиях нехватки жилья, питьевой воды, продовольственных и промышленных товаров и многих бытовых удобств. Совершенно отсутствовала инфраструктура -- школы, клубы, детские ясли, больницы, бани, прачечные. И хотя страна располагала крайне дешевой рабочей силой, сверхфорсированные темпы индустриализации требовали огромных затрат на ввод новой техники и на поддержание хотя бы минимального жизненного уровня населения. В этих условиях экономика региона приобрела многие черты хозяйства военного времени.

В первую очередь Советская власть мобилизовала все возможные ресурсы для того, чтобы перебоев с питанием не было, по крайней мере, у тех, кто составлял ее социальную основу, -- рабочих, занятых на производстве. В 1930 г. в Караганде уже действовало 2 пекарни пропускной способностью около 400 кг печеного хлеба; 3 столовых, готовящих до 1000 обедов в день; 7 продларьков и палаток [1, л.47]. Но положение было не из легких, так как население стремительно росло.

В стране была введена карточная система. В 1933 г. Наркомат снабжения установил контингенты населения, снабжаемого в централизованном порядке и прикрепленного на снабжение к лавкам отделом рабочего снабжения (ОРС). Заводские (фабричные) магазины и ларьки ОРС стали строго закрытыми для лиц, не работающих на этих предприятиях. Определены были также нормы отпуска продуктов. На одного рабочего в 1932 г. месячная норма муки составляла 16,8 кг, а для прочих категорий населения -- 6,420 кг; крупы соответственно -- 1 и 0,2 кг. Для того чтобы рабочие могли обзавестись одеждой, обувью и другими необходимыми товарами, выдавались промкнижки на установленную сумму, в зависимости от качества работы. Большое распространение получили рабочие столовые. Однако даже то, что самый хорошо устроенный рабочий получал по карточкам или в столовой, было далеко от достатка. Проблема обеспечения продуктами позже стала решаться путем поощрения создания индивидуальных огородов. С 1930 г. началось промышленное освоение рыбных запасов озера Балхаш. Было создано 17 рыболовецких артелей [1, л.48].

Особо острой была проблема жилья. Стройматериалы, финансовые средства и рабочая сила -- все было поглощено первоочередными задачами индустриализации. Временные бараки и землянки, возведенные вокруг строительных площадок, надолго оставались неотъемлемой деталью панорамы новых городов. Они мало были приспособлены для жилья, самые лучшие -- саманные постройки, не имеющие элементарных бытовых удобств -- электричества и воды, которая была привозной и часто не пригодной для питья -- соленой и грязной.

К осени первого года строительства медного комбината в Балхаше работали свыше 5 тыс. человек и столько же насчитывалось членов семей, а наличие жилой площади -- лишь 10 тыс. кв. метров, т.е. на 1 человека приходилось 2 кв. метра. В создавшихся условиях, с разрешения Совета Труда и Обороны СССР, здесь даже временно был сокращен объем промышленного строительства. В 1930 г. на одного трудящегося Карагандинского угольного Бассейна приходилось приблизительно около 2 кв. метров жилой площади [2]. Постоянно растущая рабочая сила привела к переполнению и этих жилищ -- иногда в одной комнате жили несколько семей.

Необустроенность быта, культурного досуга сочетались не только с тяжелыми, но и опасными для жизни условиями труда. В 1934 г. в большинстве шахт Караганды не было вентиляции. «В шахтах скоплялись газы, было много случаев отравлений; пласты, забои, проходки почти не освещались. Только и света, что шахтерская лампочка. Такое положение способствовало травматизму, несчастным случаям...», -- констатировала в своем выступлении на 1 съезде женской молодежи Казахстана врач В.З. Халитова [3].

Вот как описывает свои первые впечатления прибывший из Кузнецкого бассейна один из первостроителей Караганды: «В Кузбассе я привык к копрам, солидным АБК и другой шахтной застройке. Здесь я этого не увидел. Отвалы породы и угля, эстакада и лебедки -- вот и вся производственная часть здания.1 сентября 1933 г. мы, семь комсомольцев, прибывших по путевкам НКТП (Народный Комиссариат тяжелой промышленности) из Кузбасса стали жителями Караганды. Здесь мы приняли первый «холодный душ»: группа шахтеров, прибывшая в Караганду с Урала, уезжала. Нам не терпелось узнать от них, что собой представляет Караганда. И что мы узнали? Шахты здесь мелкие, в банях моются шахтной водой, для питья она выдается по норме. Квартир нет, семейные живут в комнате по две, а то и по три семьи. Кроме того, чуть ли не половина рабочих -- бывшие зэки. Поздно вечером из дома выходить опасно» [4,21]. И это говорили квалифицированные рабочие, прибывшие по путевкам и наверняка пользующиеся различными «льготами». Можно только представить, в каких условиях жили казахские рабочие, в большинстве своем неграмотные, не знающие русского языка.

На 1 июля 1932 г. в юртах жили до 107 казахских рабочих, в землянках их удельный вес достигал 80 %, в бараках их было совсем мало [4,36]. В последнюю очередь они снабжались водой, топливом, освещением, находились в худших условиях по линии рабочего снабжения, медицинского обслуживания и т.д. Незнание русского языка, слабая представленность казахов среди технических и инженерных работников на многих предприятиях приводили к случаям отказа от приема их на работу или необоснованным увольнениям.

Крайне тяжелые условия труда и быта, острая нужда в рабочей силе стали причиной большой текучести кадров. Люди переходили с одного места работы на другое в поисках лучшей доли. Как удалось подсчитать, в угольной промышленности -- отрасли, где положение с этой точки зрения было наихудшим, каждый шахтер выполнял одну и ту же работу в среднем не больше четырех месяцев [5]. Например, на 1 января 1935 г. в Прибалхашстрое было 4 280 рабочих. За год приняты 3 374 чел., уволились 3 710 чел. [4, 117].

Проблема нехватки рабочих кадров решалась не путем улучшения условий труда и быта, а в результате использования принудительного труда. Решением бюро райкома ВКП (б) Караганды в 1931 г. была принята программа широкого вовлечения спецпереселенцев в промышленное производство. На бумаге им предоставлялись такие же возможности для работы и жизни, как и для вольнонаемных рабочих. Согласно «Положению о спецпереселенцах» они считались обладателями всех прав граждан СССР, лишь ограниченными в передвижении (документы, удостоверяющие личность, находились в местной комендатуре НКВД) [6]. Фактически культурно-бытовые условия их жизни были значительно хуже, чем у остальных рабочих.

Само их переселение осуществлялось на редкость бесчеловечно. Тысячи людей спешно проделали многодневный путь в скотских товарных вагонах под строгой охраной ОГПУ. Среди «кулаков» были беременные женщины, кормящие матери, дети всех возрастов, подростки и больные старики. Масса раскулаченных умирали в пути следования от сыпного тифа и желудочных заболеваний. Тысячами гибли они и в местах поселений. По Постановлению коллегии НКЗ РСФСР от 1 апреля 1930 г. спецпереселенцы расселялись отдельно от местного населения, в спецпоселках. Но никаких поселков не было. Раскулаченных привозили и высаживали в степи, по существу оставляя на погибель. Люди рыли землянки, укрывая их чем придется. Поверх набрасывали караганник и присыпали его землей, сооружали бараки из самана и дерна, которые летом не просыхали, а зимой промерзали. В каждый барак вселяли по 50-70 человек, где была одна печка на всех. Бедствовали с водой -- пили прямо из лужи. За водой ходили за 7 км, чтобы помыться и напиться. А с собой принести воды не в чем -- не хватало ведер. Скученность, сырость, голод порождали массовые заболевания [4,120].

Аналогичной была участь в регионе и депортированных народов. Сжатые сроки завершения переброски сотен тысяч людей в Казахстан сразу определили огромные трудности, лишения, бедствия и страдания. При погрузке и в пути терялись родные, а потом шла длительная переписка по воссоединению семьи. Во время пути в перегруженных вагонах начинались заболевания, особенно среди детей. Корь давала до 60 % смертности [7].

Вселение переселенцев также было неорганизованно, планы расселения постоянно менялись. Не успевали они освоиться на одном месте, как их перебрасывали на другое. Так, например, первоначально в Карагандинской области планировалось устроить 2600 хозяйств корейцев, затем -- 2255. В 1938 г. Карагандинский облисполком, заслушав доклад «об устройстве корейских переселенческих хозяйств», отметил: «не закончено устройство корейцев в существующие колхозы, но даже абсолютно ничего не сделано по организации новых колхозов» [8. Л.40].

В районы вселения представителей депортированных народов завозили без учета их прошлой трудовой деятельности. Так, в Карагандинскую область корейцы были переселены в колхозы огородническо-животноводческого направления для обеспечения населения Караганды сельскохозяйственными продуктами. Колхозники сельхозартели «Путь Ленина» Тельманского района писали: «... три года как мы приехали с ДВК, три года существует колхоз, имея большие убытки. Мы не умеем обрабатывать землю, так как занимались выращиванием риса. Эта работа для нас в сто крат тяжелее и ничего не получается, у нас ничего не выходит на трудодень: ни хлеба, ни денег. Просим переселить наш колхоз, где сеют рис. 15 ноября 1940 г.» [9]. Люди на местах испытывали крайнюю нужду в снабжении промышленными и продовольственными товарами. Остро ощущался дефицит в овощах, картофеле, мясе, рыбе, одежде, мануфактуре, обуви и т.п. К тому же покупательская способность спецконтингента была очень низка. Это связано было с тем, что многие не знали объема своего заработка, так как никто не вел учета заработанным трудодням. На количестве трудодней сказывался недород, причем из трудодней вычитали полученную ссуду. Многие семьи находились в самом бедственном положении и вынуждены были попрошайничать, ходить по домам за милостыней. Работа по замене обменных квитанций за сданное в ДВК имущество не производилась, хотя СНК КазССР еще 13 ноября 1937 г. принял постановление: в декадный срок учесть обменные квитанции у корейцев. Карагандинский облисполком в своем решении от 13 января 1938 г. отмечал, что отсутствуют полностью работа по части ускорения и получения натурой и средствами за сданный в ДВК сельхозинвентарь и зернопродукты [8, л.44].

Нищенское существование переселенцев, антисанитарные условия проживания, педикулез приводили к вспышкам эпидемиологических заболеваний. Высок был уровень смертности, особенно детской. Органы здравоохранения не в состоянии были обеспечивать профилактические и лечебные мероприятия среди населения. Это отмечал и Карагандинский облисполком в своем решении от 13 января 1938 г.: «... в области отсутствует систематическая медицинская помощь, перевязочного материала нет, подвижной дезкамеры нет, фельдшера и врача нет» [8, л.43].

Обследование состояния хозяйственного и бытового устройства спецпереселенцев с Северного Кавказа показало, что многие из них не были трудоустроены, не имели жилья, голодали. Многие из них не выдерживали тяжелого положения и бежали из Казахстана. В Карагандинском облгосархиве нами обнаружен «Алфавитный список выселенцев, бежавших с мест поселения, подлежащих розыску и привлечению к уголовной ответственности», в котором учтены бежавших 44 курда и 49 турков [8, л.45]. Бежавших снова возвращали, о чем говорит телеграмма в адрес НКВД Азербайджанской ССР от 26 апреля 1939 г.: «54 семьи из Нахичеванской АССР самовольно выехали из мест принудительного вселения. Вернуть в Пахта-Аральский район под охраной группами по 3-4 вагона» [10].

В документах Переселенческого отдела НКВД СССР, которому была поручена организация переселения, нам удалось обнаружить любопытный документ, который, по мнению авторов, экономически оправдывает переселения: «Имеющийся уже опыт прошлых лет переселения в Казахстан подтверждает положительные стороны этого мероприятия: в 1932 г. в Карагандинскую область было переселено большое количество переселенческих хозяйств: русских, поляков, украинцев, немцев и др., которые были расселены на совершенно голом, неосвоенном месте, только при наличии удобной земли, водных ресурсов; даже не было предварительно отстроенных им жилищных домов, обобществленных построек, и явно не было сельхоз. инвентаря. Все создавалось и строилось буквально с момента прибытия переселенцев, с использованием в основном местных ресурсов, в первую очередь по линии строительства и рабочих рук самих переселенцев. В настоящее время на пустом месте выросли новые поселки, стройные улицы, произведено озеленение улиц и т.п. Все население занимается общеполезным трудом, отходничеством, полеводством, животноводством, получают высокий доход и урожай корнеплодов и зерновых культур, обзавелись скотом и птицей целиком вступили в зажиточную жизнь» [11, л.62].

Как уже говорилось, большинство спецконтингента было занято на шахтах и подсобных предприятиях Каругля. Спецпоселенцам, работавшим на производстве, была установлена норма продовольствия. Например, в поселке Тихоновка -- 800 грамм хлеба, мяса -- 50 грамм; членам семей выдавалось по 400 грамм хлеба, вместо мяса иногда выдавали рыбу, а также крупу или муку по 104 грамма [11, л.63].

Жизнь узников Карлага определялась внутренним распорядком. Первым документом, регламентирующим режимные правила в лагерях, было «Положение об исправительно-трудовых лагерях», утверждённое СНК СССР 7 апреля 1930 г. Положение определяло «изоляцию от общества особых социально-опасных правонарушителей, изъятых из трудового общежития на срок, установленный судебным приговором или постановлением ОГПУ» [12, л.20].

В исправительно-трудовых лагерях существовал строго регламентированный внутренний распорядок, предусматривающий правила поведения заключенных во время работы и отдыха; перечень и количество предметов и вещей, которые они могут иметь при себе; правила производства проверок, свиданий, приёма и вручения осуждённым посылок, передач, бандеролей и корреспонденции. К средствам обеспечения режима относились также круглосуточная охрана и постоянный надзор за осуждёнными; передвижение их за пределами лагеря под вооружённым конвоем; обыски, досмотры посылок и передач, проверка корреспонденции; система мер поощрений и взысканий; возможность применения в установленном порядке мер безопасности (наручников, смирительной рубашки и, в крайних случаях, -- оружия) [12, л.11]. Всех заключённых в лагерях ОГПУ делили на три категории, в зависимости от их социального положения и характера совершённого преступления. К первой категории относились заключённые от трудящихся, пользовавшиеся до выполнения приговора избирательными правами, осуждённые впервые на сроки свыше пяти лет за контрреволюционные преступления.

Режим содержания единым не был. Применительно к категориям он подразделялся на три вида: первоначальный, облегчённый, льготный. Первоначальный режим применялся ко всем вновь прибывшим в лагерь заключённым и продолжался для осуждённых первой категории не менее шести месяцев, для второй -- не менее года и для третьей -- не менее двух лет [12, л.15]. Содержащиеся на первоначальном режиме могли использоваться только на обычных работах, проживать в пределах лагеря и не выходить без разрешения из бараков лагеря. Заключённые, находящиеся на облегчённом режиме, использовались на постоянной работе в учреждениях, предприятиях и на промыслах. Проживали в общежитиях, прикреплённых к предприятиям, имели право отлучки. Направлялись на работу по рабочим спискам. Сверх условий, установленных для облегчённого режима, заключённые, находящиеся на льготном режиме, имели право на выход за пределы лагеря и занимать административно-хозяйственные должности в управлении лагеря и по производственным работам [13].

Самым главным недостатком лагерей и колоний было то, что здесь отбывали наказания различные категории заключённых: лица, впервые совершившие преступления и неоднократно судимые, «политические» и преступники-профессионалы; мужчины и женщины; взрослые и несовершеннолетние. Заключённых разных категорий не изолировали друг от друга, а напротив, они свободно передвигались по территории лагеря и имели возможность посетить любой барак или производственный участок. Естественно, такой режим содержания заключённых только способствовал формированию и росту воровских традиций и законов, а вместе с ними формировался преступный мир и росла рецидивная преступность [14, л.1].

В лагерях ОГПУ были созданы штрафные изоляторы, куда направлялись нарушители лагерного режима на срок до шести месяцев. Право перевода в ШИЗО имел начальник Управления лагеря и его заместитель, начальники отделений и лагерных пунктов. В Долинском отделении Карлага располагался Центральный штрафной изолятор и карцер для особо злостных нарушителей режима. Всего в лагере имелось 45 штрафных изоляторов, которые всегда были переполнены. К штрафникам применялись жёсткие меры наказания, правоограничения, относящиеся к области элементарных материальных и духовных благ. Грубо нарушались права заключённых по срокам нахождения в ШИЗО и санитарно-гигиеническим условиям содержания. Все штрафные изоляторы размещались в обветшалых и аварийных зданиях. Степень изношенности помещений была такова, что даже значительные материальные и трудовые затраты не позволяли поддерживать их надлежащее техническое состояние. По оценкам начальника ВОХР Карлага капитана ГБ И.И. Маевского, 70 % ШИЗО не отвечали режимным требованиям [14, л.11]. Правила инструкции по режиму предоставляли широкие возможности дисциплинарного воздействия на осуждённых, предусматривали многочисленные и разные по тяжести меры наказания. К нарушителям лагерного режима применялись следующие взыскания: лишение свиданий, переписки, передач на срок до шести месяцев, ограничение в праве пользования личными деньгами до трёх месяцев, возмещение причинённого ущерба; перевод на общие работы; перевод в худшие материально-бытовые условия (штрафной паёк, неблагоустроенный барак); перевод в штрафной изолятор; перевод в штрафной лагерный пункт.

Инструкция по режиму предусматривала изменения условий содержания, осуществляемые как в пределах одного исправительно-трудового учреждения, так и путём перевода заключённых в другое учреждение, в частности, в тюрьмы. В директиве ГУЛАГа НКВД СССР от 25 апреля 1935 г. указывалось на создание в Казахстане следственных тюрем и тюрем первой и второй категории для содержания заключённых. Затем был приказ НКВД СССР от 8 августа 1935 г. «Об организации следственных тюрем и тюрем для осуждённых к лишению свободы», а через три месяца принята Инструкция ГУЛАГа НКВД СССР «О порядке направления заключённых в срочные тюрьмы из исправительно-трудовых лагерей». Из лагерей в тюрьмы обычно направляли заключённых после содержания их в штрафном изоляторе в течение шести месяцев или когда добавлялся в судебном порядке срок наказания, т.е. после исчерпания всех мер воздействия [8, л.50].

К осуждённым применяли не только систему мер наказания, но и поощрения. Основанием для поощрения служило соблюдение режима и высокие показатели в работе. Самой распространённой формой поощрения являлось зачисление заключённых на улучшенное питание. В зависимости от вида наказания, режима, степени исправления и перевоспитания осуждённого соотношение поощрения и наказания изменялось.

Прошедшие через тюрьмы и лагеря оставили немало воспоминаний о творившемся там произволе. Так, обыденной практикой являлось массовое избиение осуждённых. В Сарепском, Бурминском, Коктуринском отделениях Карлага систематически производилось избиение заключённых дежурными, офицерским и вахтерским составом, -- докладывала специальная инспекторская комиссия ГУЛАГа в 1935 г., подтверждая выводы многочисленными фактами. Спецконтингент избивался под предлогом отказа от работы, а иногда без всяких причин. Комиссия установила, что в течение ряда лет к заключённым применялись жестокие методы «воспитания» и издевательства: убийство и доведение до самоубийства, избиение, морение голодом, принуждение к сожительству. Произвол со стороны персонала лагеря усугублялся оскорблениями, открытым выражением враждебности к репрессированным [15, л.10]. Противоправные действия лагерной администрации в ряде случаев становились предметом разбирательства. Так, в приказе № 0072 от 17 февраля 1936 г. «О борьбе с фактами издевательского отношения к заключённым в ИТЛ, тюрьмах и колониях НКВД» генеральный комиссар государственной безопасности Г.Ягода отметил, что «несмотря на целый ряд приказов о решительной и беспощадной борьбе с фактами бездушного, грубого и издевательского отношения к заключённым, до сих пор ещё в отдельных лагерях, тюрьмах и колониях имеют место случаи исключительно безобразных преступлений и произвола со стороны лагерной и тюремной администрации» [15, л.16]. В рамках вышеуказанного приказа Г.Ягода потребовал от начальников Управления исправительно-трудовых лагерей и колоний (УИТЛК), Отдела исправительно-трудовых колоний (ОИТК) и ИТЛ «не оставлять без самого тщательного расследования ни одного заявления или жалобы заключённых о тех или иных нарушениях в лагере, тюрьме или колонии» [14, л.18].

Меры, принимаемые руководством Карлага об искоренении противозаконных действий со стороны личного состава ВОХР и надзирателей к заключённым желаемых результатов не дали. Не удалось сломить сложившиеся у сотрудников стереотипы отношения к осуждённым, что не могло не отразиться на конечных результатах деятельности мест лишения свободы. Ужесточение карательно-репрессивной политики государства с середины 1930-х годов не только обусловило расширение нелегитимных методов её реализации, но и оказало существенное влияние на изменение режима в ИТЛ.

В результате массовых политических репрессий увеличилось количество заключённых за контрреволюционные и другие особо опасные преступления. Максимальное число приговорённых по политическим мотивам приходится именно на 1937-1938 гг. (около 87 %) [15, л.21]. Так, в Карлаге отбывали срок наказания активные участники контрреволюционных, фашистских, повстанческих, националистических организаций и бывшие члены антисоветских политических партий (меньшевики, эсеры, анархисты и др.); перебежчики, вредители, руководители массовых беспорядков, бандиты, участники вооружённого разбоя, имеющие судимость за побег из лагерей [12, л.16]. Запрещалось направлять в лагерь осуждённых за участие в правотроцкистских контрреволюционных организациях, шпионаж, диверсию, террор, а также руководителей контрреволюционных, фашистских, повстанческих организаций и антисоветских политических партий [11, л.60]. В Карлаге наряду с заключёнными по политическим статьям находились «бытовики» и «уголовники».

Жизнь в бараках с зарешетчатыми окнами, территория, огражденная колючей проволокой и сторожевой охраной, ежедневный каторжный труд -- вот был удел узников Карлага. В соответствии с характером наказания и установленным режимом обязанность осуждённых трудиться могла быть обеспечена и принуждением. Отказ от работы квалифицировался как грубое нарушение режима. 15 июля 1939 г. вышел приказ НКВД СССР № 0168, согласно которому заключённые, уличённые в злостной форме саботажа, в дезорганизации лагерной жизни и производства предавались суду [15, Л.21]. Попасть в число саботажников было очень просто, особенно лицам, «мало приспособленным к физическому труду». Достаточно было не выполнить производственную норму.

В зависимости от выполнения производственных норм устанавливался размер пайка, который означал выживание или медленную смерть. В Балхашлаге, например, за выполнение нормы полагалось: утром -- баланда и 200 гр. хлеба; на обед -- та же баланда и такой же кусочек хлеба; на ужин -- жидкий чай и все те же 200 гр. тяжелого, непропеченного хлеба. Но и этих 600 гр. хлеба можно было лишиться, если норма не выполнялась. Тяжелый каждодневный труд, где почти все приходилось делать вручную, постоянно напоминал людям о том, что они почти что рабы, всего лишь рабочая сила, притом дармовая [16].

Итак, бытовые и жилищные условия жителей региона были крайне неблагоприятными. По производственным функциям население как бы разделилось на две части. Первая -- обеспечивала строительство и эксплуатацию индустриальных объектов. Это работники Карагандинского каменноугольного бассейна; строители, а позже и эксплуатационщики Балхашского металлургического комбината; жители рабочих поселков при рудниках и железнодорожных станциях. Вторая -- должна была решать их продовольственную проблему. Это обитатели совхоза «Гигант» ОГПУ НКВД и Осакаровская группа сельхозпереселенческих поселков и подсобных сельскохозяйственных артелей на предприятиях.

спецпереселенец заключенный бытовой

Список литературы

1. Центральный Государственный архив Республики Казахстан (далее ЦГА РК). -- Ф. 15. -- Оп. 1. -- Д. 24.

2. Кенбаев Р. Люди медного гиганта. Очерк истории Балхашского Ордена Ленина горно-металлургического комбината им.50-летия Октябрьской революции. -- Алма-Ата: Политиздат, 1977. -- С. 14-15.

3. Женщины Казахстана -- активные строители социализма 1918-1945 гг. Сб. документов и материалов.- Алма-Ата: Просвещение, 1981. -- С. 195.

4. Абиев Б. Карагандинский угольный бассейн. -- Алма-Ата: Казахстан, 1946. -- 236 с.

5. БоффаД. История Советского Союза. -- М.: Просвещение, 1990. -- С. 376.

6. Государственный архив Карагандинской области (далее ГАКО). -- Ф. 3. -- Оп. 1. -- Д. 6. -- Л. 49-51.

7. Кан Г. Корейцы Казахстана: исторический очерк. -- Алматы: Казахстан, 1994. -- С. 127.

8. ГАКО. -- Ф. 18. -- Оп. 1. -- Д. 164.

9. ГАКО. -- Ф. 27. -- Оп. 1. -- Д. 9. -- Л. 16.

10. ГАКО. -- Ф. 306. -- Оп. 1. -- Д. 32. -- Л. 6.

11. ЦГА РК. -- Ф. 1490. -- Оп. 1. -- Д. 13.

12. ЦГА РК. -- Ф. 1987. -- Оп. 1. -- Д. 3.

13. ГУЛАГ: его строители, обитатели и герои / Под ред. И.В. Добровольского. Франкфурт/Майн. -- М.: Автор, 1999. --С. 92.

14. Архив управления Комитета по правовой статистике и специальным учетом Генеральной прокуратуры по Карагандинской области (далее -- Архив ПС и СУ). -- Ф. 16. -- Оп. 1, Д. 2.

15. Архив ПС и СУ Ф. 16. -- Оп. 1. -- Д. 1.

16. Земсков В.М. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологическое исследование. -- 1991. -- № 7. -- С. 58.

Размещено на Allbest.ru