Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

История ближневосточной древности 1 тысячелетия до н.э. была ознаменована созданием великих «мировых» держав, империй. Принципиальным отличием империй от крупных государств более раннего времени было новое качество политической структуры: она не только по-прежнему расширялась за счет включения в нее различных племен и народов, противостоящих одна другой и связанных друг с другом хозяйственно-культурных зон, земледельцев и кочевников, но и становилась более жесткой с точки зрения внутренней администрации. Если прежде вновь завоеванные территории обычно оставались полуавтономными, а управляли ими их прежние правители, терявшие независимость и вынужденные выплачивать дань, то теперь все чаще новые регионы преобразовывались в управлявшиеся чиновниками центра провинции. Население империи в немалой степени нивелировалось за счет его массовых перемещений, как то впервые стало практиковаться ассирийцами. С точки зрения общей динамики эволюции появление такого рода империй было закономерным и в некотором смысле высшим, завершающим этапом процесса генезиса развитой политической структуры: на протяжении тысячелетий складывались первичные протогосударства, на их основе и в ходе ожесточенной междоусобной борьбы возникали вторичные протогосударства и политические образования типа ранних государств; затем шло политическое объединение более крупных масштабов -- возникали мощные развитые державы, о которых уже шла речь (Египет, Вавилония, Хеттское царство и др.). И наконец, мировые державы, империи типа Ассирии. Наследником Ассирии на короткий срок стало Нововавилонское царство, а затем пришла очередь персов.

Первые империи, что хорошо видно на примере Египта времен Нового царства, той же Ассирии, были объединениями еще непрочными, эфемерными. Они держались на силе и потому во многом зависели от хорошей армии, от удачливой внешней политики умелого правителя, от вовремя проведенных реформ, направленных на усиление власти центра. Но, поскольку сильные правители сменялись слабыми, в периоды правления которых резко возрастали центробежные тенденции, и поскольку реформам всегда противостояли издревле складывавшиеся устойчивые нормы обычного права и местные традиции, сильно ослаблявшие эффективность этих реформ, фундамент политической суперструктуры -- империи -- легко давал трещины. Империя приходила в упадок и рушилась. Однако на смену ей шла новая империя, энергично прибиравшая к рукам наследство своей предшественницы. Уже одно это примечательное обстоятельство убедительно подтверждает закономерность самого процесса: мозаика ближневосточной древности да и не только ближневосточной, по меньшей мере с 1 тысячелетия до н.э. была готова для политической интеграции. Вопрос был лишь в том, на какой этнополитической и религиозно-культурной основе такого рода интеграция окажется наиболее прочной и эффективной. И, конечно, многое зависело от создания оптимальной административной структуры, пригодной для институционализации имперских форм власти.

В поиск такой структуры внесли свой немалый вклад и египтяне, и вавилоняне, и ассирийцы, и хетты. Ассирия продемонстрировала первые реальные результаты процесса поиска: массовые перемещения населения и создание управляющихся из центра провинций заложили прочный фундамент эффективной имперской администрации, особенно на окраинах, заселенных до того иноплеменниками. Дальнейшие принципиально важные в этом направлении шаги сделали персы.

Древние иранцы, принадлежавшие к одной из ветвей индоевропейцев, появились на территории современного Ирана на рубеже II --1 тысячелетий до н.э., причем в науке до сих пор не решен вопрос, откуда они появились -- с территорий Кавказа или из Средней Азии через прикаспийские степи. Вступив во взаимодействие с местным населением -- хурритами, касситами и др.-- и частично ассимилировав его, иранцы с VIII в. до н.э. стали господствующим этносом, разделившимся, в свою очередь, на две части -- мидян на севере и персов на юге. Войны Ассирии с Урарту, вторжения киммерийцев и скифов создали благоприятную ситуацию для консолидации мидянских племен, на основе которой сложилось государство Мидия, ставшее уже в VII в. до н.э. сильной державой, союз которой с Вавилонией сыграл решающую роль в крушении Ассирии.

Удачливый правитель Мидии Киаксар (625 -- 585 гг. до н.э.) не только разгромил Ассирию, но сумел покорить и подчинить также Урарту и ряд других стран от прикаспийских степей до Малой Азии, где им был заключен союз с крупным Лидийским царством. Сын Киаксара Астиаг (585--550 гг. до н.э.) предпринимал усилия для сохранения и укрепления могущества Мидии. Однако в этой борьбе он встретил ожесточенное сопротивление региональной племенной знати, обогащение которой в ходе завоевательных войн способствовало ее усилению. Среди иранских племен, находившихся в зависимости от царей Мидии, были и ведшие борьбу с их соседями-эламитами персы.

Располагавшиеся на юге иранского плато, рядом с древним Эламом, персы долгие десятилетия существовали практически автономно от этнически близких им мидян. Консолидация персов в государство происходила медленно и чуть запаздывала по сравнению с мидянской. Однако автономия эта способствовала политической независимости формировавшегося государства. Правитель персов Кир 1 во второй половине VII в. до н.э. признавал авторитет Ассирии, с которой мидяне вели ожесточенную борьбу, а во времена его сына Камбиза 1, женатого на дочери Астиага, персы были уже вассалами Мидии. Сын Камбиза Кир II был по матери внуком царя Мидии, и это родство сыграло определенную роль как в его судьбе, так и в судьбах всех персов.

Кир II Великий и держава Ахеменидов.

Став в 558 г. до н.э. царем персов, Кир II в 553 г. выступил против Мидии и в 550 г. покорил ее, соединив тем самым в своих руках власть над обеими родственными ветвями древних иранцев. Вскоре энергичный Кир присоединил к своему государству Элам и, выступив против Лидии, разбил войска ее царя Креза, славившегося во всем древнем мире своими несметными богатствами. Подчинив почти всю Малую Азию, а затем и значительную часть Средней Азии, Кир выступил против Вавилона и в 538 г. захватил его, после чего персам добровольно подчинились и зависевшие от Вавилона небольшие государства, включая восточно-средиземноморские. Намереваясь выступить против последнего из крупных соперников, Египта, Кир решил предварительно обезопасить среднеазиатские границы своей державы, но потерпел неудачу и погиб в сражении с массагетами в 530 г.

Созданная Киром держава Ахеменидов (персидские цари возводили свою родословную к Ахемену. жившему в VIII -- VII вв. до н.э. 136) за короткий срок стала крупнейшей в мире; ее границы простирались от средиземноморского побережья до среднеазиатских оазисов. Непокоренным оставался Египет, так что неудивительно, что именно против него двинул свои силы сын Кира Камбиз II, в армию которого кроме персов были включены воины едва ли не всех покоренных его великим отцом стран и народов, не говоря уже о финикийском флоте. Египетские войска не сумели противостоять натиску этой армии: в 525 г. Египет был покорен, а Камбиз провозглашен его фараоном (27-я династия). Вслед за этим персы предполагали идти походом в Эфиопию и через ливийские пески на Карфаген, но недостаток продовольствия и общая неподготовленность огромной армии к длительным экспедициям в сложных условиях привели к крушению первоначальных замыслов. Кроме того, тревогу Камбиза вызвали дошедшие до него слухи о волнениях в Персии, вызванных ложными сведениями о его гибели и претензиями его брата Бардии на престол. Камбиз приказал казнить Бардию и поспешил обратно, но неожиданно умер в пути. В этой критической ситуации на передний план выступил, согласно некоторым данным, жрец (маг) Гаумата, выдавший себя за Бардию.

Традиционная версия о первом из известных истории самозванцев, сыгравших серьезную роль в политической борьбе крупного государства, ныне специалистами подвергнута сомнению: считается, что к власти пришел все-таки подлинный Бардия. Как бы то ни было, но взявший в свои руки власть Бардия (или Лжебардия-Гаумата) несколько месяцев успешно управлял империей и даже провел ряд реформ, направленных на укрепление центральной власти и ослабление знати. Возможно, именно это, в сочетании с достигавшими Персии противоречивыми слухами о Камбизе II (жив? или все-таки умер?), что ставило нового царя в двусмысленное положение, привело к острой политической борьбе в правящих кругах, в ходе которой осенью 522 г. Бардия (Лжебардия?) был убит заговорщиками. Один из них, представитель младшей ветви Ахеменидов Дарий, после этих событий был провозглашен новым царем персов.

Придя к власти, Дарий столкнулся с тяжелой ситуацией. Во всех концах империи вспыхивали восстания; одна за другой недавно присоединенные к Персии страны пытались добиться независимости. Опираясь на армию, молодой царь жесткой рукой подавил восстания и восстановил эффективную власть центра. В знак своих успехов он повелел высечь на Бехистунской скале гигантское барельефное изображение с надписью на нескольких языках. И изображение, и надпись (сыгравшая в свое время важную роль в расшифровке клинописи) призваны были закрепить в поколениях память о великой победе. Однако военными успехами деятельность Дария не ограничилась -- с них она практически только началась, ибо центр тяжести ее был в ином, т.е. в тех реформах, которые обеспечили почти двухвековое владычество персов на Ближнем Востоке.

Реформы Дария 1 и социальная структура империи Ахеменидов.

Создав огромную империю, немногочисленный этнос персов должен был выработать оптимальную формулу для управления разноплеменным конгломератом высокоразвитых и примитивных народов, различных по своим судьбам и уровню развития стран, объединенных отныне под властью единой администрации. Стоит заметить, что в распоряжении персидских правителей не было развитой религиозной системы, которая могла бы послужить основой для формирования крепкой власти. Такого рода система в форме иранского зороастризма еще только зарождалась и потому не могла быть использована в необходимом для нужд империи объеме. Поэтому центр тяжести был вынужденно перенесен на создание оптимальной административной структуры, типа той, основы которой были заложены еще ассирийцами. Вот эту-то структуру и вырабатывал в ходе своих реформ Дарий 1. имперский ахеменид социальный

Суть реформ Дария сводилась прежде всего к обеспечению господства персов в рамках созданной ими мировой державы. Сами персы -- кара (это слово означало одновременно «народ» и «воины», что адекватно отражало сравнительно ранний этап развития персов как этноса, и те социально-политические функции, которые выпали на их долю в империи) -- занимали привилегированное положение. Именно из их числа формировался командный состав армии, именно они составляли ядро административного аппарата, разветвленная сеть которого густо опутала всю державу Ахеменидов. Следуя уже апробированному ассирийцами методу, Дарий разделил страну на провинции -- сатрапии, во главе которых им были поставлены ответственные перед центром управители-сатрапы. Но в отличие от ассирийцев Дарий пошел дальше: для упрочения власти центра и ограничения всевластия сатрапов он ввел разделение военной и гражданской власти на местах. В функции сатрапов входило осуществление гражданской администрации, обеспечение регулярного поступления податей и выполнения повинностей. Они же выполняли судебные функции, имели право чеканить серебряную и медную монету. Однако сатрапы не имели военной силы, за исключением небольшой личной охраны и аппарата принуждения на местах. Что же касается военной администрации, то вся империя была поделена на пять больших округов во главе с военачальниками, в ведении которых находились военные руководители сатрапий, независимые от сатрапов и не подчинявшиеся им. Это разграничение гражданской и военной администрации при взаимном контроле ответственных руководителей различных ведомств сыграло важную роль в упрочении всевластия центра.

Именно центральный аппарат власти сохранял за собой все основные руководящие функции. Из заново отстроенной столицы (Сузы) по стратегическим дорогам, снабженным почтовыми станциями с лошадьми, гонцами, складами продовольствия и необходимого снаряжения, шли распоряжения и указания. Для упрощения канцелярско-деловой переписки в многоязычной державе Дарий перевел всю ее на арамейский язык, широко распространенная лексика которого удачно соответствовала переведенной на алфавитную основу по финикийскому образцу унифицированной клинописи. Только столичное казначейство, в сокровищницы которого ежегодно стекались подати из всех сатрапий, в строгом соответствии с их богатством и степенью экономического развития, имело право чеканить золотую монету, дарик, получившую широкое распространение не только в персидском, но и греческом мире. Во главе административного аппарата центра стояли знатные персидские вельможи, им помогали многочисленные чиновники из персов и мидян, причем часть этих же чиновников посылалась в сатрапии, где они выступали в качестве помощников сатрапов, исполняя судебные и иные функции.

Что касается администрации внутри сатрапий, особенно таких крупных и развитых, как Египет или Вавилон, то они делились на области, для управления которыми обычно привлекались чиновники и писцы из числа местных жителей. В сатрапиях, где политические связи издревле основывались на добровольном подчинении мелких государств (Финикия и др.), роль руководителей подчиненных сатрапам областей выполняли местные правители с их традиционным аппаратом власти и местным самоуправлением. Далекие периферийные районы, населенные небогатыми племенами, тоже обычно сохраняли традиционную систему управления во главе с вождями, а их взносы в персидскую казну ограничивались небольшой данью, принимавшей форму спорадических подарков. При этом почти во все окраины державы центр посылал свои военные отряды, сооружая там крепости и форпосты. Воины гарнизонов обычно получали освобожденные оп налогов земельные наделы и жили за счет их обработки. При этом строго соблюдался принцип, согласно которому в число воинов не должны были включаться жители данного района, даже вообще страны, особенно если имелась в виду такая страна, как Египет, Вавилония.

Вообще на организацию армии обращалось особое внимание, ибо именно военная сила была основой власти персов. Элитой армии был корпус «бессмертных» из 10 тыс. лучших персидских воинов, первая тысяча которых, состоявшая из представителей знатных родов, занимала привилегированное положение в качестве личной охраны царя. Остальная армия делилась на пехотинцев-лучников и всадников, причем периферийные ее подразделения, стоявшие гарнизонами в сатрапиях, включали в свой состав не только персов и мидян, хотя именно иранские племена по-прежнему оставались костяком армии. Вначале строго следили за тем, чтобы воинские наделы оставались наследственно-должностными и не переходили в личную собственность, не становились объектом купли-продажи. С течением времени, однако, наделы начинали отчуждаться, что не могло не сказаться на боеспособности армии. Как известно, это привело к тому, что последние персидские цари вынуждены были все большую ставку делать на воинов-наемников. Став мировой державой, империя Ахеменидов вынуждена была активно строить военные корабли, особенно после того как ей пришлось столкнуться с сильными именно на море греками.

Серия военно-политических и социально-экономических реформ Дария, приведшая к укреплению внутренней административной структуры и усилению власти правителя, сравнительно мало затронула те привычные социальные и экономические отношения, которые существовали на Ближнем Востоке издревле. При всем несходстве между развитыми и отсталыми странами, при всех модификациях моделей эволюции эти отношения в общем были однотипными: эффективная администрация центра опиралась на власть-собственность, производители выплачивали ренту-налог в казну, а частное хозяйств всегда было под строгим контролем чиновников.

Завоеватели-персы, облагавшие огромными податями подвластное им иноплеменное население, выступали в качестве правопреемников тех правителей, которые прежде олицетворяли собой власть-собственность в каждой из покоренных персами стран. Во всех них система царско-храмовых хозяйств становилась одним из важнейших источников дохода казны Ахеменидов, причем земли этих хозяйств по-прежнему обрабатывали арендаторы, обычно зависимые либо неимущие полноправные из числа местного населения. Параллельно с царско-храмовыми многие из аннексированных земель были розданы знатным персам и иным приближенным либо заслуженным лицам, которые тем самым приобретали большие должностные и личные владения, обрабатывавшиеся для них на правах аренды преимущественно теми же зависимыми (многих из них именовали персидским словом «гарда», в эламском варианте -- «курташ»), нередко из числа бесправных покоренных пленников. Часть крупных владений имела привилегии и иммунитеты, т.е. была освобождена от налогов, тогда как с остальных налоги взимались по минимальной ставке. К должностным землям крупного масштаба были близки по характеру и более мелкие должностные владения чиновников и воинов, которые обычно также обрабатывались арендаторами.

Основная доля земельного фонда в персидской империи принадлежала общинникам, выплачивавшим налоги непосредственно в казну и исполнявшим все повинности. Среди них были и богатые, и бедные, причем богачи подчас сдавали излишки земли в аренду беднякам. Долговое рабство распространено не было, но практика заклада имущества была хорошо известна, особенно в связи с системой откупов: крупные дельцы, бравшие на откуп тот или иной район империи, беспощадно выколачивали из населения не только причитавшийся с каждого налог, но и немало сверх этого, что и вынуждало бедняков расставаться с имуществом либо закладывать его.

В период расцвета державы Ахеменидов был достигнут высокий уровень развития ремесла, торговли, строительства. Ремесло и особенно транзитная торговля -- как, впрочем, и операции по закладу либо аренде -- нередко сосредоточивались в руках больших торговых домов частных собственников, в основном вавилонских. Рабов в империи было немного, причем использовались они либо в государственных хозяйствах на тяжелых работах (рудники, каменоломни), либо в сфере услужения в частных домах. Те из рабов, которые сажались на землю или обзаводились кое-каким имуществом, включались в торгово-ростовщические операции, приобретали ремесленные специальности и тем постепенно изменяли свой реальный статус, сближаясь в имущественном отношении с иными слоями населения, хотя юридически долго оставались неполноправными, что находило отражение в системе оброка-пекулия.

Греки, греко-персидские войны и гибель империи Ахеменидов.

Греки были одной из ветвей индоевропейцев, волнами мигрировавших во II--1 тысячелетиях до н.э. на запад. Если ранние из этих волн, положившие начало Микенам и позже гомеровской Греции, в принципе не породили ничего структурно нового, ибо микенские и гомеровские греки, известные как по данным археологических раскопок, так и из великих поэм «Одиссея» и «Илиада», жили примерно по тем же стандартам, что и все описанные выше древневосточные общества, то в более позднее время ситуация изменилась. Последняя из миграционных волн, приходящаяся примерно на XII в. до н.э., привела к заселению Эллады племенами дорийцев, энергично осваивавших земли Греции. Земли эти были не очень пригодны для интенсивного зернового земледелия, что вызвало к жизни массовую колонизацию. Следуя финикийцам, греки активно занялись торговлей и мореплаванием и стали одну за другой основывать колонии во фракийских и скифских землях, в Малой Азии, Италии и других местах, преимущественно на побережье и островах. Эпоха Великой колонизации, как ее именуют специалисты, подготовила Грецию к архаической революции VIII -- VI вв. до н.э.-- революции, имевшей уникальный в истории характер и потому принявшей облик социальной мутации, о чем уже упоминалось.

Многому научившись у народов Востока (финикийцев, египтян, вавилонян и др.), познакомившись с алфавитом и чеканкой монеты (монетами славилась Лидия), греки архаической эпохи, о которой идет речь, вступили на путь энергичного экономического, политического, социального и культурного развития, которое и составило суть упомянутой революции. Типичные для всех ранних земледельческих общин процессы закабаления бедняков богатыми были пресечены серией решительных реформ, наиболее знаменитыми и важными среди которых были реформы Солона в Афинах в 594 г. до н.э. Реформы Клисфена в тех же Афинах в конце VI в. до н.э. ликвидировали привычные формы родовой организации и тем самым подорвали силу родовой аристократии, заменив старые родовые связи новыми, основанными на территориальном представительстве граждан в совете, на обязательности поочередного исполнения общественных должностей выборными и подотчетными народу представителями. Созданный еще Солоном суд присяжных, равно как и первые своды законов, способствовали укреплению в греческих полисах гражданского демократического строя, который не смогли поколебать жестоко расправлявшиеся с политическими противниками тираны, время от времени захватывавшие власть в отдельных полисах, включая и Афины.

Греческий архаический полис в его обновленной форме стал коллективом равноправных граждан, чье имущество и достоинство охранялись и чьи энергия, частная инициатива, предприимчивость, обогащение -- но не за счет закабаления сограждан! -- всячески поощрялись. Можно добавить к этому, что граждане имели право приобретать рабов вне своего полиса: их можно было сравнительно дешево купить в колонизованных греками землях, у местных царьков и вождей в обмен на желанные и высоко ценившиеся греческие товары -- вино, оливковое масло, керамику, ткани, изделия из металла и т.п. Граждане, как правило, были грамотны, ибо все дети членов полиса учились в школе; граждане были физически развитыми, ибо все они занимались спортом, тренировались и соревновались, вплоть до участия в олимпиадах. В Спарте, знаменитом сопернике Афин, граждане были строго организованы в военизированные отряды с достаточно четкой и даже мелочной регламентацией жизни. Однако при всем том они были и ощущали себя именно гражданами, т.е. индивидами, имевшими неотъемлемые права и обязанности, свободу и достоинство.

Гражданская община в архаической Греции практически слилась с государством, которым здесь управляли не причастные к власти верхи общества, не профессиональная административно-бюрократическая элита, а сами полноправные граждане при посредстве демократических процедур (принцип подчинения меньшинства большинству в ходе выборов или голосования; правоспособность каждого члена полиса вне зависимости от его имущественного положения или родовых связей и т.п.). В Греции иным, нежели на Востоке, было и рабство: бесправность раба на фоне прав гражданина была очевидной и громадной. Впрочем, это далеко не означало, что только рабы или хотя бы преимущественно они были производителями и что именно за счет рабов процветал полис. Конечно, эксплуатация рабского труда способствовала процветанию полиса и граждан, но это процветание прежде всего обеспечивалось трудом самих греков и опиралось на те формы социально-экономических частнособственнических связей, которые столь разительно отличались от господствовавших вне Греции отношений. Олицетворением этих отношений для архаических греков как раз и была персидская империя Ахеменидов, чья граница все ближе подходила к зоне обитания греков, к их полисам.

Как известно, военные успехи Дария 1 прекратились именно тогда, когда он столкнулся со свободолюбивыми греками. Греко-персидские войны, столь красочно описанные античными авторами, в частности Геродотом и Фукидидом, продолжались долгие десятилетия и при преемниках Дария. Несмотря на некоторые успехи Ксеркса в сухопутных сражениях (битва при Фермопилах с героической гибелью спартанского царя Леонида), на море персы неизменно терпели поражения, кульминацией которых был знаменитый Саламинский бой 480 г. до н.э. Политическая раздробленность греческого мира и острые внутренние разногласия, даже соперничество, особенно между Афинами и Спартой, казалось бы, были на руку персам. Но великая империя так и не смогла воспользоваться своими преимуществами и в конечном счете вынуждена была отказаться от планов порабощения Эллады.

Успехи греков привели к тому, что в середине V в. до н.э. персы вынуждены были отступить и очистить не только собственно Грецию, но и греческую Малую Азию (не держать своих войск ближе, чем в трех днях пути от западного побережья Малой Азии). Следствием этой неудачи для великой империи был ряд антиперсидских восстаний в крупных сатрапиях -- в Египте, Сирии, Лидии. И хотя восстания были подавлены, они знаменовали постепенное ослабление могущества персов. Рубеж V--IV вв. до н.э. прошел под знаком сильных междоусобиц между претендентами на персидский трон, а вышедший из них победителем Артаксеркс II попытался было упрочить свои позиции активным вмешательством в междоусобную борьбу греков, особенно Афин и Спарты. На некоторое время это способствовало стабилизации его власти, но ненадолго. К концу его царствования от империи отпали Кипр, затем Киликия, Лидия; при его сыне разгорелись новые восстания, сопровождавшиеся дворцовыми интригами. И пока персы с трудом боролись за сохранение равновесия внутри империи, в далекой северо-греческой Македонии укреплялись позиции нового грозного соперника персов.

Дело в том, что развитие греческих полисов на рубеже V--IV вв. привело их не только к политическим междоусобицам, о которых уже упоминалось, но и к социально-политическому и экономическому кризису. В рамках полисов обострялись взаимоотношения между богатыми и бедными, демосом и аристократами. Метеки (неполноправные из числа свободных греков, живших в чужом полисе) и вольноотпущенники из числа удачливых и выбившихся в богатей вчерашних рабов занимали все более весомые экономические позиции, что не могло не влиять на статус и настроения граждан. Возникали требования перемен, находившие свое отражение, в частности, в различных утопических проектах, от комедий Аристофана до трактатов Платона. В политической борьбе это проявлялось в претензиях то одного, то другого из усиливавшихся время от времени государств (Афины, Спаржа, фивы и др.) на гегемонию в Элладе, на создание союза греческих городов. В междоусобной борьбе попеременно лидировали разные полисы, чаще всего Афины. Но с середины IV в. до н.э. центр тяжести борьбы за власть в Элладе стал перемещаться на север, в Македонию.

Политический строй Македонии отличался от греческих полисов: это была наследственная монархия, хотя и несколько ограниченная собранием воинов, советом знати. В экономическом плане Македония также отставала от остальной Греции, но уже в V в. до н.э. тесные связи с греками и заимствование их культуры привели к преодолению отставания. Ослабление полисной Греции в IV в. до н.э. совпало по времени с укреплением политического могущества Македонии, которая стала играть первостепенную роль во внутригреческих делах. Македонский царь Филипп II, умный и энергичный правитель, проведший свою молодость в Фивах в качестве политического заложника и немало полезного усвоивший там, не только реорганизовал и усилил армию, когда оказался у власти (359 -- 336 гг. до н.э.), но и начал активно вмешиваться в междоусобные войны полисов. В 338 г. до н.э., разбив противостоявшую ему армию греков, Филипп объединил под своей властью большинство полисов Эллады и стал фактически главнокомандующим всегреческой армии, готов ее к походу на восток, против Ахеменидов. Вскоре, однако, Филипп пал жертвой заговора, а верховная власть в Македонии оказалась в руках его сына, двадцатилетнего Александра, воспитанника знаменитого Аристотеля.

Александр в 334 г. выступил против персов во главе армии в 30 тыс. пехоты, 5 тыс. конницы и 160 боевых кораблей. Войско было оснащено саперной техникой и имело хорошо подобранный штаб, включая и разведку. И хотя его соперник Дарий III мог выставить значительно более сильную и многочисленную армию, военный гений Александра сыграл свою роль. Выиграв первые сражения в Малой Азии, Александр подчинил себе затем города Финикии и в 332 г. захватил Египет. Затем, вернувшись в Сирию, он двинулся к берегам Тигра и в решающей схватке при Гавгамелах 1 октября 331 г. нанес сокрушительное поражение персам. Бежавший в Бактрию Дарий III был там убит местным сатрапом, а персидская империя Ахеменидов перестала существовать.

Империя Александра Македонского.

Эпоха эллинизма на Ближнем Востоке.

Походы Александра и завоевание им ближневосточного мира вплоть до Индии вызвали к жизни небывалую до того по масштабам колонизацию. Греки и македонцы массами устремились в богатые земли Востока, сулившие им привилегированные условия жизни и легкие доходы. Именно за счет этой колонизации возникали десятки новых городов, значительная часть которых представляла собой образования, похожие на классические греческие полисы, т.е. являвшие собой самоуправляющиеся территории, подчас включавшие, помимо огражденного поселения, и обширную примыкающую к нему периферию. Эти полисы обычно имели не только автономные формы администрации, но и немалые привилегии и иммунитеты. Правда, о политической их независимости речи быть не могло: все вновь возникавшие эллинистические по типу городские поселения включались в единую систему государственной администрации Птолемеев и Селев-кидов, причем цари неизменно стремились поставить города под свой контроль, размещали там свои гарнизоны, направляли туда своих чиновников с большими полномочиями и правами верховного надзора. Словом, эллинистические города на Ближнем Востоке многим напоминали греческие полисы, да и жили там в основном колонизаторы-эллины, но при всем том эти города отличались от классических греческих полисов урезанными правами и свободами, которые были урезаны в пользу могущественной царской власти, античной Греции почти незнакомой, как, впрочем, и Македонии. Стоит заметить, что правами земельного владения в этих городах пользовались не только полноправные граждане, ими могли пользоваться и иные переселенцы, что резко изменяло характер статуса гражданской общины города.

Несмотря на все эти различий, эллинизированные города вместе с военными поселениями тех же греков и македонцев, основанными на принципе щедрого наделении воинов и ветеранов земельными участками с налоговым иммунитетом, были форпостами эллинистического влияния на древнем Ближнем Востоке. Именно за счет такого влияния в странах Востока, правителями которых были династии диадохов, т.е. тех же греков, осуществлялся генеральный процесс эллинизации, проникновения в ближневосточный регион элементов греческой культуры, социального и политического строя, экономики и образа жизни греков. Правда, это проникновение затрагивало лишь некоторые наиболее развитые в экономическом и культурном отношении районы и слои населения -- преимущественно те, что тяготели все к тем же греческим по характеру полисам, скажем, типа новой столицы Египта Александрии. Что же касается отдаленных районов или древних городских торгово-ремесленных центров вроде Вавилона, то они в основном сохраняли свою привычную структуру и мало что заимствовали у греков, разве что усиливали свои связи с ними.

Практически это означало, что вся территория ближневосточного региона как бы разделилась на две неравные части: на эллинистические и эллинизированные города и поселения, оказывавшие определенное воздействие на окружавшую периферию и включавшие в сферу своего влияния придворную и высшую служилую знать, часть аппарата администрации, а' также зажиточных представителей частнособственнического сектора, и на мало связанную с этими центрами периферию, которая жила прежней жизнью. Эта разница нашла отражение и в терминах: незатронутая эллинистическим влиянием периферия, т.е. основная часть ближневосточного мира, получила наименование хоры. Противопоставление хоры и полисов со временем привело к тому, что этнический термин эллин стал восприниматься как социальный: «эллинами» начали именовать всех причастных к власти, привилегиям, всех влиятельных и имущих -- в противовес массам разноплеменного непривилегированного и в основном сельского населения.

В птолемеевском Египте с его традиционной централизованной администрацией территориально-административное деление на полисыкатэкии и хору было наиболее наглядным и очевидным. Воины (клерухи, катэки), в основном из греков и македонцев, являли собой привилегированный слой землевладельцев и полноправных горожан. К этому слою примыкали как землевладельцы полисов из числа иных переселенцев, не бывших полноправными горожанами, так и традиционные слои жрецов и вельмож вне полисов. Хозяйства старой знати, как и все традиционные царско-храмовые хозяйства, по-прежнему обрабатывались в основном арендаторами из числа египтян, которые теперь именовались греческим термином лаой. Этим же термином называли и мелких земледельцев, обрабатывавших собственные наделы. Хотя четкой грани между арендаторами и владельцами наделов в птолемеевском Египте, как и прежде, не существовало, все же некоторые данные дают основание заключить, что регламентация жизни арендаторов, особенно так называемых царских земледельцев (чем-то напоминавших «царских людей» древности), была особенно мелочной, а контроль чиновников Птолемея ничем не уступал надзору дотошных надсмотрщиков далекой древности -- разве что теперь они обходились без палок и бичей.

Новое было в том, что рядом с этой традиционной сферой экономических и административных связей существовали крупные анклавы вроде Александрии, где жизнь текла по совершенно иным законам эллинского мира. А так как Александрия была столицей, ее образ жизни оказывал немалое влияние, особенно на имущие слои Египта, которые подвергались эллинизации в первую очередь. В то же время основной части страны -- хоры -- процесс эллинизации мало касался. Отсюда и итоговый результат: воздействие эллинизма на жизнь страны и народа в птолемеевском Египте было не слишком заметным, но тем не менее влияние его на правящие и имущие слои -- а именно они в первую очередь были причастны к экономическим рычагам и культурному потенциалу Египта -- было достаточно ощутимым, во всяком случае для того, чтобы весь исторический период, связанный с этим влиянием, считать и именовать периодом эллинизма.

Нечто подобное было и в государстве Селевкидов. Многочисленные Александрии, Антиохии и иные полисы здесь тоже задавали тон, особенно в верхах общества, среди имущих и привилегированных его слоев, включая центральную администрацию и двор. Все эти «эллины» противостояли основной части населения, жителям хоры, в большинстве именовавшимся тем же греческим термином лаой. Что касается рабов и рабства, то следует сказать, что античного рабства эллинизм с собой не принес. Роль рабства увеличилась, но тем не менее рабы и в полисах, и вне их обычно обретали статус, привычный для Востока и отличавшийся от того, который был характерен для классической античности. Рабов, находившихся в частном владении, было по-прежнему сравнительно мало как в полисах, так и вне их, причем все они имели определенные имущественные и социальные права. Было немало вольноотпущенников из числа вчерашних рабов, часть их была зажиточными горожанами (не гражданами!). Существовало немало казенных общественных рабов в полисах, где они обычно несли службу мелких стражей порядка. Рабы государственные использовались в царско-храмовых хозяйствах и на тяжелых работах -- в промыслах, рудниках и т.п.

Как в птолемеевском Египте, так и в государстве Селевкидов период эллинизма принес с собой некоторые изменения в центральной и местной администрации. Так, значительно большую, чем прежде, роль стал играть суд, опиравшийся хотя бы частично на эллинскую практику судопроизводства. В качестве всеобщего административного языка стал использоваться специфический диалект греческого -- койнэ, вместе с которым через уд, администрацию и иные официальные институты в гущу эллинистических стран Ближнего Востока проникали элементы культуры и религии греков, их философия, научные достижения, литература, искусство, методы и приемы в сфере просвещения, военного обучения и т.д. И хотя, как уже упоминалось, все это обычно ограничивалось сравнительно немногочисленными полисными анклавами вне хоры и привилегированными слоями населения, «эллинами», в целом результат такого воздействия на протяжении веков (а эпоха эллинизма » 1 в до н.э. в большинстве стран ближневосточного региона сменилась римским владычеством, в принципе продолжавшим и в некотором смысле даже углублявшим этот процесс) достаточно очевиден, хотя и нуждается в более глубоком теоретическом осмыслении. Вопрос в том, почему эллинизация, а затем. и сменившая ее романизация, углубленная и усугубленная к тому же во многих ближневосточных странах (те же Египет, Сирия и др.) христианизацией, в конечном счете так и не привели не только к радикальной трансформации ближневосточной структуры по европейскому стандарту, но даже и к сколько-нибудь заметному синтезу обеих структур. К этой проблеме мы еще вернемся. Пока же стоит заметить, что эллинистическое влияние не было одинаковым на всем Ближнем Востоке. Менее всего оно затронуло, в частности, районы расселения самих персов -- не исключено, что это было связано не столько даже со сравнительной отдаленностью Ирана от Европы, сколько с горделивой самобытностью иранцев. Впрочем, несмотря на это, греческое влияние ощущалось не только в самом Иране, но и к востоку от него, в Бактрии и североиндийских землях, через которые оно, в частности, оказало влияние на формирование иконографии буддизма Махаяны (гандхарское искусство скульптуры).

Великие империи Ахеменидов и Александра и последовавшая за ними на Ближнем Востоке эпоха эллинизма как бы подвели черту под почти трехтысячелетним развитием цивилизации и государственности в этом регионе. Влияние этого периода в истории человечества огромно. Его невозможно переоценить. Оно создало ту евразийскую средиземноморскую культуру, порождением которой стала античность -- без ближневосточной основы она сама по себе едва ли могла бы появиться на свет.

Но античность -- уникальный феномен. Ставить вопрос о том, почему такого же рода социальной мутации не произошло с Финикией или Вавилоном, некорректно, подобная постановка вопроса уничтожает смысл понятия «социальная мутация». Мы вправе, однако, поставить вопрос иначе: что мешало Вавилону или Финикии оказаться в ситуации, аналогичной античной Греции? И если попытаться ответить на него, то на передний план неизбежно выйдет все то же классическое восточно-деспотическое государство, государство-Левиафан. История освободила античную Грецию от давления со стороны подобного чудовища, как собственного, так и чужеземного: за те несколько веков, что в Греции был в этом смысле политический вакуум, как раз и успели возникнуть и сформироваться и полисная система, и гражданское общество, и античные правовые нормы, и, главное, господство рыночно-частнособственнической структуры, пусть в самой начальной ее форме.

Ни у Финикии, ни тем более у Вавилона таких благоприятных условий никогда не было. Оба торговых анклава, как и многие другие центры ближневосточной транзитной торговли, всегда находились под жестким давлением со стороны сильных государств, для финикийцев чужих, для вавилонян и других торговцев -- чужих и своих собственных. Когда же наступила эпоха империй, давление со стороны власти, чаще всего чужой, оказалось еще более ощутимым. Правда, это давление имело покровительственный оттенок. Имперская власть всегда поощряла транзитную торговлю и, устраняя таможенные барьеры, политические границы и вообще опасности, способствовала расцвету рынка и развитию накоплений собственников. Однако при всем том власть жестко давила и на рынок, и на собственность, не давая ни тому, ни другому главного, без чего они не в состоянии были стать полноценными,-- свободы. Свободы политической и экономической, социальной и правовой, свободы от контроля со стороны власти и тем более от притязаний и произвола власть имущих. Свободы, огражденной надежным барьером прав, гарантий и привилегий для собственника, индивида, гражданина, субъекта права. Все это было неотъемлемым достоянием античности -- и всего этого не было на Востоке и вообще нигде, кроме античности. Не было даже осознанной потребности в такого рода свободе, не было потому, что не существовало условий для формирования подобной потребности в ее сколько-нибудь ощутимом и социально значимом объеме.

Я сознательно акцентирую внимание на принципиальной разнице -- это важно для понимания сути проблемы. Допускаю, что в реальной действительности грани были более размытыми, что финикийские колонии типа Карфагена были ближе к античной структуре, чем, скажем, к египетской, что для многих транзитных торговцев эллинизованные анклавы времен эллинизма были роднее и понятнее, чем находившаяся под традиционным давлением властей провинциальная хора. Но, признавая это, не уйти от самого факта: отдельные исключения погоды не сДелали. Больше того, античный мир остался античным и по структуре, и по образу жизни даже тогда, когда римские граждане подвергались жесточайшему произволу всевластных тиранов-цезарей, а восточный мир оставался восточным и тогда, когда произвола почти не ощущалось, а все текло по традиционному и всех удовлетворявшему руслу каждодневной обыденности. И вот в этом-то и заключается коренная причина того, почему эллинизм остался лишь историческим эпизодом в жизни Ближнего Востока. Эпизодом, растянувшимся на тысячелетие, но принципиально почти ничего не изменившим: похожим на Европу Ближний Восток так и не стал, что оказалось особенно очевидным после его исламизации.

Размещено на Allbest.ru