Белорусский путь – вместе с Россией

Размещено на http://www.allbest.ru/

БЕЛОРУССКИЙ ПУТЬ - ВМЕСТЕ С РОССИЕЙ

Криштапович Л.Е.

В настоящее время вопрос о важности белорусского национального развития ни у кого не вызывает сомнений. В формальном смысле это бесспорно. Спорное начинается тогда, когда речь заходит о содержании белорусского национального развития.

В течение всего постсоветского времени белорусскому обществу навязывается польско-шляхетский взгляд на белорусскую историю, в соответствии с которым исторический путь Беларуси никак не вписывается в логику развития Русской цивилизации, русского мира. Официальная историческая наука в Республике Беларусь в своей трактовке белорусской истории исходит из политического перенесения нынешней Конституции страны на историю белорусского народа. Логика здесь школьническая: поскольку Белоруссия является независимым государством, постольку у нее должна быть независимая история. Независимая история от кого? Разумеется, от общерусской истории, от общерусского мира. Подход ребяческий, но если ему следовать, то фальсификация белорусской истории становится неизбежной. Отсюда возникла ныне действующая концепция истории Белоруссии, по которой Великое Княжество Литовское представляет собой первую, а Речь Посполитая вторую форму белорусской государственности.

Но если официальная историография в своих писаниях пытается сохранить видимость научного приличия и объективности, то так называемые «европеизированные» историки на страницах своей «неизвестной истории» упражняются в откровенной русофобии. Эта категория псевдоисториков преподносят Великое Княжество Литовское и Речь Посполитую в качестве белорусских феноменов и белорусской демократии. Вся эта ничего общего не имеющая с исторической наукой графомания преследует одну единственную цель - навязать белорусскому обществу мнение о том, что исторически Белоруссия развивалась вне общерусской истории. И здесь цели официальной историографии и «европеизированных» фальсификаторов полностью смыкаются.

О формировании белорусского характера

Еще одно важное обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание. Для правильного понимания исторического процесса на белорусских землях необходимо отказаться от ряда антиисторических химер при трактовке явлений средних веков. По какому-то недоразумению принято считать, что в отличие от монголо-татарского нашествия, которое принесло русским землям неисчислимые беды и замедлило развитие Северо-Восточной Руси, Литва и Польша якобы принесли Западной Руси демократию и процветание. Однако подобный взгляд абсолютно антиисторичен и представляет собой заурядную фальсификацию белорусской истории.

Дело в том, что в отличие от монголо-татарского ига, которое представляло собой военно-материальный гнет и не затрагивало национальной и духовно-культурной жизни Северо-Восточной Руси, польско-литовское господство в силу своей тотальности было более жестоким и тяжелым для западнорусских (белорусских) земель. Об этом красноречиво писал в 1908 году выдающийся белорусский этнограф Евдоким Романович Романов, отмечая, что белорусский народ вынес на своих плечах многовековой католическо-польский гнет, значительно более тяжелый, чем татарское иго, отстоял свою веру и народность от напора польщизны, остановив тем самым колонизацию русских земель с запада [1, c. 206, 218]. Очевиден тот бесспорный факт, что вся деятельность знаменитых западнорусских (белорусских) книгопечатников, писателей, ученых (братья Мамоничи, Лаврентий Зизаний, Cтефан Зизаний, Мелетий Смотрицкий, Андрей Мужиловский, Христофор Филалет, Афанасий Филиппович, Симеон Полоцкий, Георгий Конисский) проходила в борьбе против польско-иезуитской агрессии, против унии, против западной экспансии. И очевиден тот факт, что только воссоединение Белоруссии с Россией в конце XVIII века вывело белорусский народ на прогрессивный путь исторического развития. Видный белорусский историк П.Т. Петриков констатировал: «В конце XVIII в. белорусский народ воссоединился с русским народом в едином Российском государстве. Присоединение земель Беларуси к Российской империи, включение белорусского этноса в родственный великорусский историко-культурный организм открыли новую страницу нашей истории. Закончилась борьба белорусов за выживание в условиях ВКЛ и Речи Посполитой. Начался трудный процесс возрождения исторической памяти и самосознания белорусского народа, развития его духовности и культуры, национально-государственного самоопределения» [2, c. 20].

Фундаментальное влияние общерусской цивилизации на формирование белорусского национального характера - документально-источниковедческий факт и философско-историческая истина. Поэтому когда квазиисторики из факта большего времени нахождения территории современной Белоруссии в составе Великого Княжества Литовского ( ВКЛ) и Речи Посполитой пытаются вывести некую европейскость белорусов и тем самым противопоставить нас великорусскому народу, то они как несмышленые школьники просто не понимают принципиального отличия политико-государственного признака от цивилизационно-ментального. А ведь в вопросе этнической самоидентификации решающий критерий принадлежит именно цивилизационно-ментальному признаку. Еще в середине XIX века белорусский этнограф Павел Шпилевский писал: «Есть на всей Руси большой край, который называется Белоруссией. Живут там люди белорусские - родные братья людей великорусских»[3, c. 71]. В связи с этим особое значение имеет выяснение характерных признаков национального самосознания белорусского народа.

Историческим этапом, зафиксировавшим основные признаки белорусского национального самосознания, является рубеж XVI-XVII веков, когда нашим предкам была насильственно навязана церковная уния. Церковная уния 1596 года имела определенную установку - упразднить православную веру и лишить древний русский народ (так именовали себя в то время нынешние белорусы) своего этнического самосознания. В своей речи в Сенате западнорусский князь Константин Острожский прямо обвинил польского короля Сигизмунда III в насильственном насаждении унии: «На веру православную наступаешь, на права наше, ломаешь вольности наше, и наконец на сумненье наше налегаешь: чим присягу свою ломаешь, и то што-кольвек еси для меня учинил, в нивошто остатнею ласкою своею оборочаешь…»[4, c. 219].

Именно от этого времени история Белоруссии получает «по преимуществу народное направление» [5, c. 207]. Почему народное направление? Потому что защита своего образа жизни, своей веры и культуры, своего языка исходила именно из среды самого народа, то есть крестьянства и мещанства. Дело в том, что к этому времени западнорусская шляхта уже денационализировалась, то есть ополячилась и окатоличилась. Мелетий Смотрицкий в своем известном «Фриносе», или «Плаче восточной церкви» (1610) констатировал смерть знаменитых древних русских родов (Острожских, Соколинских, Вишневецких, Чарторыйских, Заславских), погибших в полонизме, латинстве и иезуитизме. Крупнейший специалист по истории Западной Руси, профессор Иван Андреевич Линниченко в статье «Малорусская культура» писал: «Лидеры народа (нынешние украинцы - Л.К.), его высшие классы, переходят повально из-за материальных выгод и удовлетворения своему честолюбию в лагерь польский, даже такие, как князья Острожские, чуть не владетельные князья, воспринимают целиком чужой язык, чужой быт, входят в ряды шляхты польской» [6, c. 358]. Такое же положение было и в Белоруссии. Историк и этнограф XIX века Адам Киркор писал: «В Белоруссии дворянское сословие состоит большею частью из туземцев, но с течением веков и политических событий усвоивших польский язык и польскую национальность»[7, c. 284].

Именно в этот период и выкристаллизовались те социально-философские принципы, которые сегодня лежат в фундаменте белорусского характера. Какие это принципы? Это принципы народности, трудового образа жизни, добродушия, братскости, союза с русским народом, миролюбия, отсутствия гонора. И это понятно, так как только такие принципы отвечали сущности такого общества, которое состояло из трудовых элементов - крестьянства и мещанства и в котором не было этнически своего высшего сословия. Такое общество по своему определению уже было обществом трудовым, народным, миролюбивым. Поэтому вполне закономерно, что история Белоруссии с этого времени приобретает характер народного направления как в своей сущности, так и в дальнейшем историческом развитии.

О фальсификации белорусской истории

Современные фальсификаторы, реанимируя комплекс антирусских взглядов польско-шляхетских идеологов на протяжении ХVIII-ХХ веков, тем самым идут вразрез с белорусской ментальностью и белорусской историей.

Наглядный пример такой фальсификации белорусской истории являет собой спектакль Национального академического театра им. М.Горького «Пане Коханку». Режиссер (Сергей Ковальчик) и драматург (Андрей Курейчик) этого спектакля пытаются представить известного польского магната ХVIII века Карла Радзивилла примером истинного белоруса, независимого и свободолюбивого, веселого и доброго, творческого и поэтичного. Кроме, как глупостью, подобные утверждения назвать нельзя.

Ибо Карл Радзивилл (Пане Коханку), известный как один из самых сумасбродных магнатов Речи Посполитой, не только не имел никакого отношения к белорусской ментальности и белорусской государственности, но был самым настоящим душителем всего белорусского. Все великолепие и богатство его Несвижского замка было основано на многовековом национальном и духовном порабощении белорусского народа. Этот исторический факт не вызывал сомнений у современников Карла Радзивилла. Вот как описывают очевидцы реальную ситуацию в Белоруссии во время господства польских магнатов. «Проезжая Белоруссию (в том числе и Несвижскую землю - Л.К.), надрывается сердце от боли и жалости. Богатая земля населена людьми, которые изнемогают от работы, а дурные паны управляют с безудержной властью крестьянами, доведенными до окончательной нищеты. Грабеж всюду бессовестный и бесстрашный» [8, c. 77]. Грабеж всюду бессовестный и бесстрашный - вот что такое Карл Радзивилл (Пане Коханку) для белорусского народа.

Но еще большей глупостью являются утверждения авторов этого спектакля, что Карл Радзивилл может служить примером государственного деятеля, отстаивавшего независимость своей страны. И это тем более актуально, заявляют эти театралы, что сегодня Белоруссия тоже ищет свой путь в мировом сообществе, стремится занять в нем достойное место в качестве независимой суверенной державы. Этим поклонникам Карла Радзивилла полезно было бы знать, что этот польский магнат отстаивал не независимость своей страны, а боролся за сохранение всевластия и произвола магнатов в Речи Посполитой. Что, кстати, не составляло секрета ни для кого. Еще в ХVI веке видный польский мыслитель и гуманист Анджей Моджевский писал: «Не нужно предсказаний астрологов, чтобы увидеть, что спесь и крайний произвол приведут это королевство ни к чему иному, как только к гибели» [9, c. 123]. Именно спесь и сумасбродство таких деятелей, как Карл Радзивилл, и привели к краху само польское государство.

И предлагать в пример людей, разрушавших собственное государство, для сохранения белорусской независимости в сегодняшнем мире могут только такие работники культуры, горизонт которых ограничен парадными залами Несвижского замка. В этом отношении показательна вся антибелорусскость организаторов и участников международного круглого стола «Проблемы генеалогического рода Радзивиллов XVI-XXI веков», проведенного 17 сентября 2015 года в Национальном историко-культурном музее-заповеднике «Несвиж». Вдумайтесь: день 17 сентября избран белорусскими историками, архивистами, геральдистами не для того чтобы рассказать о великом дне воссоединении белорусского народа в рамках единого этноса и единого государства в сентябре 1939 года, а о генеалогии Радзивиллов - этих жесточайших угнетателей и поработителей белорусов. Большего бескультурья и отсутствия всяких исторических приличий и такта придумать было нельзя.

Или взять польских магнатов Огинских, которых недалекие журналисты и культурологи причисляют к белорусским знатным родам. Вот что писал об этом «белорусе» Г.Р. Державин, который по поручению императора Павла I инспектировал белорусские земли в голодном 1798 году. «Проезжая деревни г. Огинского, под Витебском находящиеся, зашел в избы крестьянские, и увидев, что они едят пареную траву и так тощи и бледны, как мертвые, призвал приказчика и спросил, для чего крестьяне доведены до такого жалостного состояния, что им не ссужают хлеба. Он, вместо ответа, показал мне повеление господина (Огинского - Л.К.), в котором повелевалось непременно с них собрать, вместо подвод в Ригу, всякий год посылаемых, по два рубля серебром» [10, c. 451]. Таков был бесчеловечный принцип польской шляхты: «умри белорус, но деньги на мотовство польских панов вноси без промедления». Пришлось великороссу Державину спасать белорусских крестьян. Как он пишет, «приказал сию деревню графа Огинского взять в опеку по силе данного ему именного повеления». В польских имениях нередко стояли виселицы для наказания белорусских и украинских крестьян. 28 января 1787 года князь Г.А. Потемкин вынужден был дать управителю своих имений Брожзовскому такое распоряжение: «Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же сломать, не оставляя и знаку оных; жителям же объявить, чтобы они исполняли приказания господские из должного повиновения, а не из страха казни» [8, c. 79]. Несколько слов для пояснения этого приказания Григория Потемкина. Польский князь Ксаверий Любомирский был одним из богатейших магнатов на Украине. Он владел 9 городами, 179 деревнями и более 100 тысячами душ мужского пола. Ксаверий Любомирский не хотел никому и ничему подчиняться даже самому польскому королю и до такой степени опротивел самим магнатам и королю, что предан был суду, и ему угрожала банниция, то есть изгнание из страны. Тогда Ксаверий Любомирский прибегнул к покровительству Григория Потемкина, который после первого раздела Польши в 1772 году получил в свое владение белорусское Дубровно со всеми окрестными землями. В 1783 году они обменялись своими имениями. Так Потемкин стал владельцем украинской Смелы со всеми любомирскими владениями, а Любомирский господином белорусского Дубровно со всеми потемкинскими имениями. Здесь рельефно выступает все нравственное и политическое уродство польской шляхты, которая думала не о личной и государственной чести, а лишь о беспрепятственности для своего тиранства и сумасбродного поведения.

Возьмем, к примеру, жизнь польского аристократа Льва Ошторпа, который был предводителем дворянства Минской губернии. В своем имении в Дукоре он завел театр, картинную галерею, шляхта, по свидетельству очевидцев, пировала неделями, так сказать, у гостеприимного хозяина. Но за счет чего и кого просвещалась и веселилась польская шляхта? За счет нещадной эксплуатации белорусских крестьян. Когда Ошторп умер, то польский поэт-юморист Игнатий Легатович в своей язвительной эпиграмме метко подметил:

«Smierж Osztorpa w Dukorze zrobi zmiane znaczn№:

Panowie piж przestan№, chіopi jeњж zaczn№!»[7, c. 362].

То есть, смерть Ошторпа в Дукоре произведет большую перемену: господа перестанут пить, а мужики начнут есть.

Или вот еще характерная подмена белорусской культуры польско-шляхетскими артефактами. Раньше главным спектаклем Купаловского театра была бессмертная «Павлинка». Это действительно выдающееся произведение белорусской культуры, в котором народный поэт Белоруссии Янка Купала в лице шляхтича Адольфа Быковского высмеял ни на что не способную, но очень гонорливую польскую шляхту. Сейчас же новым художественным руководителем Николаем Пинигиным главным спектаклем сделано произведение польского поэта Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», где всячески восхваляется польская шляхта и польско-шляхетская история. Разве это не показательное неуважение к великому Купале и белорусской культуре, когда на сцене главного театра страны ставится произведение польского поэта Адама Мицкевича, который пренебрежительно относился к белорусам, считая их неисторическим народом. Видимо, Николай Пинигин спутал Минск с Варшавой. И может ли таким спектаклем гордиться белорусская нация?

Даже польский этнограф Вандалин Шукевич в 1910 году признавал, что когда Белоруссия находилась в составе Польского государства, «общественный строй бывшей Речи Посполитой основывался на привилегиях одного класса», белорусский народ был низведен «до положения невольников» (рабов. - Л.К.) [1, c. 253].

Польско-шляхетское иго на Белоруссии

Следует отметить, что ни в одной из стран Европы, в том числе и в России, закон не разрешал феодалу приговаривать своих крепостных крестьян к смертной казни. И только в Речи Посполитой постановлением сейма 1573 года польско-литовским помещикам позволялось наказывать своих крепостных «водлуг поразумення свайго», то есть в соответствии со своим разумом и желанием. Это право было юридически закреплено и в Статуте Великого Княжества Литовского 1588 года. («Будет вольно и теперь каждому пану подданного своего подлуг поразумения своего скарать»). Уже упоминавшийся польский гуманист XVI века Анджей Моджевский писал: «Ни один тиран не имеет большей силы над жизнью и смертью простых людей, чем та сила, какую дают шляхтичам законы. Шляхтичи бесчинствуют, убивают горожан и крестьян, относятся до них, как до собак» [8, c. 50]. И когда в газете «Советская Белоруссия» в статье «Критик из золотого века» (18 июня 2015 года), претендующая на белорусскость, Людмила Рублевская резонерствует о демократическом характере Литовского Статута 1588 года, заявляя, что «за убийство простолюдина шляхтича отдавали под суд»[11, c. 12], то это показательный пример как нынешние так называемые «национально-сознательные» историки, философы и журналисты фальсифицируют исторические документы с целью антиисторического отождествления польско-литовской истории с белорусской историей. Действительно, в Статуте 1588 года есть статья, которая говорит о том, что за убийство крестьянина шляхтич должен быть предан суду. Но речь здесь идет не об убийстве своего крепостного крестьянина, а об убийстве крестьянина другого шляхтича. В таком случае шляхтич должен был компенсировать нанесенный ущерб другому феодалу, то есть заплатить так называемую «головщизну». Выдающийся белорусский историк XIX века Михаил Коялович отмечал, что в Речи Посполитой «жизнь хлопа оценилась в 3 р. 25 коп. Можно было убить хлопа и заплатить 3 р. 25 к., больше ничего, т. е. жизнь хлопа ценилась так низко, как нигде не ценится жизнь негра, обращенного в рабочий скот, - так низко, что собака часто стоила дороже» [12, c. 37].

Известный исследователь истории Великого Княжества Литовского В.Т. Пашуто справедливо заключал: «Белоруссия была страной, подвластной и эксплуатируемой литовской феодальной знатью» [13, c. 322].

Фактически польско-литовская шляхта создала на территории Белоруссии систему кастового строя, где белорусские крестьяне занимали положение аналогичное индийским шудрам. Уже само расселение шляхты выстраивало стену между польским обществом и белорусскими крестьянами. Не случайно околицей или застенком называли поселение шляхты, чтобы отличить его от белорусских деревень, где жили крестьяне. «По образованию и состоянию околичная шляхта почти не отличается от крестьян, но вся она сознает себя выше крестьянина, выше хлопа. Это остаток польского мелкого шляхетства или, лучше сказать, это остаток древнего литовского (западнорусского - Л.К.) боярства...испорченного теорией польского шляхетства» [12, c. 36].

Для сравнения. При всем социокультурном расколе между «верхами» и «низами» такой кастовости, которая существовала между польской шляхтой и белорусскими крестьянами, в России все-таки не было. Разве не показательно, что великий русский писатель - А.С. Пушкин был духовно вскормлен простой русской крестьянкой - Ариной Родионовной? Или, например, шедевр сказочного искусства как в художественном, так и в гуманистическом плане русского писателя С.Т. Аксакова «Аленький цветочек» был вложен в его душу обыкновенной ключницей Пелагеей? И разве не удивительно, что выдающийся государственный деятель и поэт Г.Р. Державин в своём новгородском имении учил грамоте и молитвам крестьянских ребятишек? Или, скажем, дочь крепостного крестьянина, получившего вольную от графа Шереметева, Надежда Прокофьевна Суслова стала первой русской женщиной-врачом, доктором медицины.

Можно ли себе представить, чтобы, скажем, в воспитании отпрысков Радзивиллов или Огинских принимали участие белорусские крестьянки, а сами Радзивиллы или Огинские учили белорусских детей белорусскому языку и православной вере? Даже в самом фантастическом сне такое присниться не может. Показательно, что еще после первого раздела Речи Посполитой та часть нашего народа, которая осталась под властью польских панов, в своем прошении на имя Екатерины II высказывала следующую замечательную мысль: «Когда же и для нас взойдет солнце, когда и мы будем присоединены к единоверной России, избавимся от ига Польского!» [14, c. 364].

Роль православия в белорусской истории

Современное белорусское общество в конечном итоге есть воплощение национального характера и национальных традиций народа. Так, например, сложно представить себе в Белорусcии ту или иную модификацию западной политической системы, ибо она не соответствует представлениям белоруса, не вписывается в парадигму национального самосознания. Западный человек, обустраивавший свое благополучие за счет эксплуатации колониальных народов, объективно рассматривал незападного человека как материал для удовлетворения своих жизненных потребностей. Отсюда и западная ментальность с ее принципами индивидуализма и расового превосходства над другими народами. Для белоруса такие представления абсолютно невозможны в силу принципиально другого образа жизни. Мир в представлении белоруса был его реальный «мир» (общины, братства), где все должны трудиться и жить по справедливости. Такой мир априорно не знает и не принимает разделения людей на высших и низших, ибо все люди божьи создания. Подобного рода представления и были закреплены на ментальном уровне нашего народа.

Представляется необходимым адекватно оценить роль религиозного фактора как в процессе формирования национального самосознания белорусов, так и в ходе государственного строительства. Данный тезис может быть сформулирован следующим образом: выбор православия был обусловлен, среди прочих факторов, ментальностью народа, однако, в свою очередь, православие закрепило и сохранило тот исторический тип самосознания белорусов, который сегодня можно охарактеризовать как современный. Без всякой мистики и фантастических легенд: православие пришло именно на ту землю, где существовали ментальные предпосылки его сохранения. И именно оно, православие, скрепило и сцементировало теоретически существующее положение вещей. Рассматривая данный вопрос, нельзя не коснуться и униатства, которое некоторые белорусские писатели, философы, историки и политики по недоразумению зачисляют в разряд национальной религии белорусов. Здесь важно отметить, что в то время, когда на Белой Руси вводилось униатство (XVI-XVII века), меняли вероисповедание не простые верующие (крестьяне), а их патроны (паны, шляхта, церковные иерархи). В тот период считалось: чья власть, того и вера. Поскольку привилегированное сословие (шляхта) окатоличилось, то есть денационализировалось, то оно заставляло и своих подданных (крестьян) денационализироваться, а поэтому административно переводило православные приходы в приходы униатские путем навязывания православным мирянам униатских священнослужителей. «Загоняемый подобными насилиями в унию русский (белорусский. - Л.К.) народ не мог, конечно, искренно держаться унии. В глубине своей души он продолжал хранить старые свои верования, старые православные убеждения и искал только случая избавиться от насильно навязанной ему унии. Сами защитники латинства сознавались, что все униаты или открытые схизматики (православные - Л.К.), или подозреваются в схизме» [15, c. 161]. Поэтому, когда говорят, что в XVIII веке 80% белорусов были униатами, то это относится не столько к белорусским крестьянам, сколько к формальному количеству униатских приходов в Белоруссии. Крестьяне как раньше, так и в XVIII веке оставались верными вере своих предков, то есть православию. Cами ватиканские деятели вынуждены были признать, что «нет никакой надежды, чтобы эти гордые и упрямые люди когда-нибудь массово перейдут в унию» [16, c. 389]. Не случайно переход из унии в православие для белорусов был осуществлен без больших затруднений, поскольку все дело свелось к формальному переводу священников из унии в православие. И об унии в народном самосознании не осталось никакого воспоминания.

О русской природе белоруса

Мысль о русской природе белоруса постоянно присутствует на страницах исторических источников. В известном смысле она даже приобретает императивную окраску, когда требуется подчеркнуть национальную особенность коренного жителя на территории современной Белоруссии. Например, в послании киевского воеводы князя Константина Острожского епископу владимирскому Ипатию Потею 21 июня 1593 года по поводу замышляемой унии с римской церковью говорится: «...донести князю великому Московскому и московскому духовенству, какое гонение, преследование, поругание и уничижение народ тутошний Русский в порядках, канонах и церемониях церковных терпит и поносит» [4, c. 64-65].

И этот «народ тутошний Русский» (нынешние белорусы и украинцы) как раз противопоставляется полякам (ляхам) и литовцам как народам другой цивилизации, народам римским и латинским. Что же касается восточного соседа белорусов и украинцев, то он называется не столько русским народом, сколько московитами или народом московским. Имея общую веру (культуру), общий славянский язык, принадлежа к единой общерусской цивилизации, белорус и украинец видели в московите не своего духовного и национального оппонента, а один и тот же тип, объединяемый понятием Русь. Если же и возникали конфликты между русским (белорусом) и русским (московитом), то причина этой конфликтности носила не национально-психологический, а сугубо меркантильно-классовый характер. В этом плане любопытно признание папского посла в Польше Коммендоне, доносившего в 1564 году в Рим, что «все жители Киева и православное народонаселение в Литве симпатизируют московскому государю по причине веры» [17, c. 618-619]. Появление самих терминов Белая Русь, Черная Русь, Красная Русь, Украина свидетельствовало в то время не о национальной и политической характеристике, а о географической или территориальной.

Употребление различных терминов для характеристики одного и того же явления было следствием территориальной, политической и национально-религиозной специфики Великого княжества Литовского. Так, в территориальном плане нынешняя Белоруссия называлась Белой Русью; с точки зрения национально-религиозной - это уже была Русь, общерусская цивилизация, в которую входили все русские земли, невзирая на их территориальные особенности и политические границы, а в политическом отношении - Литва. Вот почему коренной житель Белоруссии мог одновременно выступать как бы в трех ипостасях: белоруса, т.е. человека, проживающего на территории Белой Руси; того же белоруса в национально-религиозном, цивилизационном аспекте называли русским человеком, представителем русского народа; а того же белоруса в смысле политического определения именовали литвином как подданного Великого княжества Литовского. Любопытно отметить, что после образования Речи Посполитой, начиная со второй половины XVII века, белоруса в России часто называли поляком на основании того, что он был подданным Польского государства.

Аналогично обстояло дело с характеристикой коренного жителя Московского государства. В территориальном плане он был жителем Великой России, т.е. великороссом. Как подданный великого князя Московского он именовался московитом, представителем народа московского; а с точки зрения национально-религиозной - это был русский человек, ничем не отличающийся от белоруса и украинца. В договорных статьях польского короля Сигизмунда III с московскими боярами 14 февраля 1610 года есть примечательный пункт, где говорится, что «Русским Московским (подчеркнуто мною. - Л.К.) в Польше и в Литве торги мають быти вольные»[4, c. 316]. Тем самым сами польские дипломаты подтверждают: кроме русских в Московском государстве, были еще русские в Речи Посполитой, т.е. белорусы и украинцы. Само появление белоруса и украинца следует рассматривать как консервацию древнего русского народа, оказавшегося в чужеземном государстве (Великое Княжество Литовское и Речь Посполитая). Ошибка исследователей, которые говорят о формировании белорусской народности в составе Великого Княжества Литовского как некоем эволюционном процессе, заключается в неосознанной подмене консервации эволюцией. Консервация - это фактически застой, регресс. Эволюция - это прогресс. Только не понимая принципиального отличия консервации от эволюции, можно и вести речь о формировании белорусской народности в ВКЛ. Собственно говоря, никакого формирования белорусской народности в смысле некоего белорусского поступательного развития в Великом Княжестве Литовском не происходило, а наблюдалось явление именно консервации, то есть застоя, стагнации древнерусской народности на территории нынешней Белоруссии. «Иноземное (литовское. - Л.К.) господство консервировало, замедляло развитие общественного строя Белоруссии» [13, c. 322-323]. Находясь в неблагоприятных политических условиях, древнерусская народность не смогла сохранить в чистоте своей древнерусский язык, который подвергся польско-латинскому загрязнению. В итоге возник исковерканный полонизмами и латинизмами язык, который получил название белорусского и украинского. Как признает польский этнограф Вандалин Шукевич, «народ (белорусский. - Л.К.), не имевший возможности пользоваться плодами просвещения, развиваться экономически, отстал в своем развитии и замкнулся в тесных рамках своего быта» [1 c. 253]. Нахождение древнерусской народности в составе Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой препятствовало выходу ее на более высокий уровень социального и культурного развития. В языковой сфере складывалась следующая ситуация: если великорусский язык на основе древнерусского языка шел по линии превращения в великий и могучий, мировой язык, то древнерусский язык на территории нынешней Белоруссии и Украины вынужден был остановиться в своем развитии и архаизироваться или, как выражались старые языковеды, археологизироваться. Эту языковую специфику уловил белорусский этнограф, подполковник Генерального штаба Российской империи Павел Бобровский, который в своих этнографических материалах о Гродненской губернии (1863), характеризуя белорусский язык, выводил его «из древнерусского языка, который из-за сложной исторической судьбы народа здесь как бы застыл, а поэтому сохранился неизменным» [1, c. 97]. Территориальные же характеристики Белой Руси и Украины с течением времени были перенесены на коренное население этих земель в качестве этнических признаков. Так возникли белорусы и украинцы, которые и сегодня в наибольшей степени сохранили историческое родство с древнерусской народностью. Белорусский фольклор и полемическая литература ХVI-ХVII веков тому красноречивое подтверждение. На эти исторические обстоятельства, обусловившие консервацию древнерусской народности в составе Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой, указал академик Николай Михайлович Никольский, который писал, что «с XIV века древнерусское население, которое жило на современной территории Белоруссии, подпало под иноземное господство, сначала под власть Литовского княжества, а затем, с половины XVI века, под власть Польского королевства» [18, c. 12]. В то же время, говоря о великорусском языке, следует сказать, что это был не только сугубо великорусский язык, ограниченный исключительно великорусской территорией, но также и язык общерусский, в выработке которого принимали участие выдающиеся представители как Великой Руси, так и Белой Руси, и Малой Руси. Не случайно Михаил Ломоносов называл «Славянскую грамматику» Мелетия Смотрицкого «вратами своей учености». На это обстоятельство в своей речи «О единстве русского народа», произнесенной на торжественном собрании Санкт-Петербургского Славянского общества 14 февраля 1907 года, справедливо указал известный русский филолог-славист Антон Семенович Будилович. В частности, он отметил, что «на этом языке (общерусском. - Л.К.) написаны не только наши древние летописи, жития святых, поучения, но и слово о полку Игореве», а также другие поэтические и прозаические произведения древней и средней эпох вплоть до Ломоносова» [6, c. 335]. Вот почему великорусский язык как общерусский язык является родным языком как для белоруса, так и для украинца.

Фальсификации «национально-сознательных» литераторов о польском восстании 1794 года

«Национально-сознательные» литераторы пролили много лицемерных слез насчет агрессивности России, «о русском империализме и его опасности». Но вот проблема: они почему-то помалкивают об агрессивности западных государств, в частности, Германии в отношении славянских стран. Исторически установлено, что главным инициатором раздела Речи Посполитой выступил прусский король Фридрих II. Напротив, Россия не была заинтересована в разделе Польши и всячески старалась сохранить Польское государство в этнических границах в качестве славянского противовеса милитаристской Пруссии и реакционной Австрийской империи. Лишь неблагоприятные внешнеполитические обстоятельства (война с Турцией, поддержка Пруссии Англией) заставили царское правительство уступить домоганиям Фридриха II.

В результате раздела Речи Посполитой все этнографические польские земли были захвачены Австрией и Пруссией. Кроме того, оба немецкие государства прихватили еще по изрядному куску белорусских, украинских и литовских земель. Австрия присоединила к себе Галицию со Львовом, а Пруссия - занеманскую Литву и Подляшье с Белостоком.

Второй раздел Речи Посполитой (1793) вызвал национально-освободительное движение польского народа во главе с Тадеушем Костюшко. Восстание началось в марте 1794 года и продолжалось до ноября 1794 года. цивилизация фальсификация литератор восстание

Самая большая фальсификация русофобов о восстании 1794 года состоит в несостоятельном отождествлении интересов польской шляхты с интересами белорусского крестьянства. Рисуется совершенно ложная картина, будто бы восстание 1794 года за независимость Польши было одновременно и восстанием белорусов против России. Уже упоминавшаяся газета «Советская Белоруссия» в номере за 4 февраля 2016 года в публикациях «Памяти Тадеуша Костюшко» и «Не должно быть травы забвения», продолжая свою дальнейшую фальсификацию белорусской истории, делает Тадеуша Костюшко национальным героем не только Польши, но и Белоруссии. Даже больше. Оказывается, речь идет не о польском, а о белорусском роде Костюшко [19, c. 9]. Это - чудовищная иезуитская ложь. Чтобы убедиться в нелепости подобного утверждения, достаточно перечислить наиболее важные пункты польского восстания: Краков, Рацловицы, Поланец, Щекоцины, Великая Польша, Варшава, Мацеевице, Вильно. Перечисленные пункты, за исключением Вильно, находились на этнической территории Польши. Ни одного, даже самого маленького очага повстанцев не было в Белоруссии, хотя польская шляхта и старалась привлечь белорусское крестьянство к своей борьбе против России. Но белорусский народ остался глух к призывам польской шляхты. Иначе и быть не могло. Белорусы прекрасно понимали, что их враг - не Россия, а польский пан и латинский иезуитизм. Сами католические миссионеры, видя провал своих проповеднических трудов в среде белорусов, в сердцах произносили: «Грубый и окаменелый в схизме (православии. - Л.К.) народ» [5, c. 279]. Крупнейшей политической ошибкой польского повстанческого правительства было требование восстановления Польши в границах 1772 года, т.е. включения в состав Польского государства белорусских и украинских земель. Разумеется, такая программа в корне подрывала саму идею восстановления национальной независимости. Нельзя было освободить польский народ от чужеземного гнета (пруссаков и австрийцев), не освобождая белорусов и украинцев от польского гнета. Собственно территория национально-освободительного движения свидетельствует о той непреложной истине, что, в лучшем случае, это было восстание польского народа за независимость своей родины.

Другая фальсификация русофобов заключается в том, что они рассматривают восстание 1794 года как что-то однородное и цельное в социально-классовом отношении. На самом деле все обстояло по-другому. С точки зрения социального состава восстание 1794 года характеризуется своей неоднородностью, полярностью. Если повстанческое руководство в основном смотрело назад (Польша в границах 1772 года) и тем самым объективно низводило значение национально-освободительного движения до обыкновенной войны польской шляхты с Россией и Пруссией, то народные массы (крестьяне и горожане) национально-освободительную борьбу тесно связывали с социальным освобождением от панского гнета. В польском восстании 1794 года была сильная демократическая якобинская струя, наложившая свой отпечаток на весь ход национально-освободительного движения.

Среди восставшего народа было сильно влияние варшавского «Якобинского клуба». По инициативе последнего 9 мая 1794 года варшавяне потребовали казни изменников Родины. Повстанческое руководство вынуждено было уступить требованиям народных масс. Были казнены четыре деятеля старого марионеточного правительства, сотрудничавшего с прусским и царским правительствами: великий коронный гетман Ожаровский, литовский польный гетман Забелло, епископ Юзеф Коссаковский и маршалок Анквич. Лозунг варшавян «Кара изменникам Родины» созвучен лозунгу французских якобинцев - «Роялистов на фонари». 28 июня 1794 года варшавяне устроили новый народный трибунал, повесив еще ряд изменников. Среди них были: князь Четвертиньский и виленский епископ Массальский.

Становилось очевидным, что национально-освободительное восстание перерастает в социальную революцию. Польская шляхта забеспокоилась за свою судьбу и пошла на сговор с прусским и царским правительствами. Так, брат польского короля, примас Михал Понятовский обратился к пруссакам с просьбой ускорить штурм Варшавы и даже указал наиболее уязвимые места в обороне города. Письмо было перехвачено. Гнев народа был беспределен. Варшавяне стали обвинять самого короля в национальной измене. Примас Михал Понятовский, не желая быть повешенным, покончил жизнь самоубийством. В Варшаве разыгрывался сценарий французской революции. Польские магнаты решили никоим образом не допустить подобного развития событий. Пытаясь сохранить свои сословные привилегии, они пошли на национальное предательство, сорвав тем самым план Тадеуша Костюшко создать крестьянскую повстанческую армию в 300 тыс. человек. Судьба восстания была предрешена.

После Третьего раздела Речи Посполитой царское правительство не оставляло мысли о восстановлении Польского государства. Этим объясняется лояльное отношение к польским повстанцам со стороны российской власти. Павел I практически всех поляков вернул из сибирской ссылки и возвратил им конфискованные у них имения. К слову сказать, даже Тадеуш Костюшко получил земельный подарок от Павла I. Но польские историки почему-то скрывали этот факт. Похоже, они полагали, что это может выставить Тадеуша Костюшко в невыгодном свете. Совершенно напрасно. Никто не сомневался в демократизме вождя польского восстания. Своим отказом от сотрудничества с Наполеоном Тадеуш Костюшко лишний раз подтвердил верность демократии и не питал иллюзий в отношении французской буржуазии, стремящейся использовать польские легионы в своих захватнических целях. Видимо, в душе Тадеуш Костюшко понимал, что подлинная свобода Польши невозможна в войне против России.

При Павле I польская шляхта была приравнена к русскому дворянству и русскому чиновничеству. Она получила право избирать местные органы власти: делопроизводство велось на польском языке. Фактически, власть поляков в Белоруссии стала еще сильнее, чем во времена Речи Посполитой. Подтверждение этому - судьба польского магната Адама Чарторыйского. В царствование Александра I Адам Чарторыйский был даже заместителем министра иностранных дел России. Опираясь на дружеские отношения с Александром I, умело обыгрывая польский вопрос во внешнеполитической деятельности России, Адам Чарторыйский полностью восстановил польское влияние в Белоруссии и на Украине. Это был прожженный польский аристократ, который всеми фибрами души ненавидел как русскую власть, так и белорусский народ и делал все возможное, чтобы на территории Белоруссии сохранить польское шляхетство и польский шовинизм. Особенно он усердствовал в насаждении польско-шляхетского самосознания в качестве попечителя Виленского учебного округа. Образовательная и воспитательная деятельность Виленского учебного округа распространялась на территории современной Литвы, Белоруссии и значительной части Украины (Киевская, Волынская и Подольская губернии). Все преподавание велось на польском языке, все гимназии, училища, приходские школы при католических и базилианских монастырях, при костелах контролировались руководством Виленского университета. Студенты, учащиеся и школьники воспитывались в духе преданности польской истории и польской национальности. Это относится и к обществам филаретов и филоматов, которые, по мысли так называемых «белорусизаторов», занимались распространением культуры на территории Белоруссии. Но какую культуру распространяли эти любители добродетели и науки, об этом «белорусизаторы» помалкивают.

Дело в том, что тайные общества филаретов и филоматов были созданы в 1821 году в Виленском университете и ставили своей целью развивать в студентах и образованной среде того времени любовь к «польской литературе» и «преданность польской национальности» [7, c. 119]. Во главе филаретов и филоматов стояли известные польские писатели, историки, поэты, в частности, Адам Мицкевич, Ян Чечот, Франц Малевский, Томаш Зан, Антоний Одынец. Общества филаретов и филоматов являлись идеологическими рупорами русофобии и польского шовинизма на территории Белоруссии. Никакого отношения к просвещению и образованию белорусского народа филареты и филоматы не имели, они лишь прикрывали свою антирусскость мнимой заботой о культурном развитии коренного населения (белорусов).

При Павле I было полностью восстановлено значение католической церкви в духовной жизни белорусского народа. Парадоксально, но российское правительство сохранило в Белоруссии иезуитский орден, который явно действовал в антирусском духе, хотя даже поляки в 1772 году ликвидировали у себя эту антинациональную заразу. Громадные имения иезуитов были отданы на устройство народных училищ и на преподавание на польском языке. Павел I, став гроссмейстером мальтийского ордена, еще больше укрепил положение иезуитов и римско-католической церкви в Белоруссии. Он во многом поспособствовал полонизации нашего народа. Поляки оказались господствующей нацией в Белоруссии.

Необъяснимый на первый взгляд союз царского правительства с польской шляхтой и католической церковью тем не менее имел свои причины. Дело в том, что царское правительство очень настороженно относилось к деятельности православных священников в Белоруссии и на Украине. Православие, будучи в Речи Посполитой угнетенной религией, в основном выражало интересы белорусского и украинского крестьянства. После раздела Речи Посполитой белорусские крестьяне вполне обоснованно считали, что тем самым покончено не только с польским национально-религиозным игом, но и социальным. Таким образом, православие становилось знаменем борьбы белорусского народа против гнета польских помещиков. Это всегда чувствовало царское правительство и этого оно больше всего боялось. Отсюда и то правительственное покровительство польской шляхте и католическо-униатской церкви, которое приводило в недоумение православных иерархов. Отсюда всяческие задержки с решением униатского вопроса в Белоруссии. Белорусский епископ Георгий Конисский забрасывал своими прошениями Синод Русской православной церкви, но так и не мог добиться ясного ответа, почему белорусскому народу нельзя добровольно переходить из униатства в православие.

Лишь с течением времени, когда религиозный фактор все более и более утрачивал свою национальную и общесоциальную функцию и превратился в частноконфессиональное явление, борьба между белорусским крестьянством и польской шляхтой стала разворачиваться под чисто светскими и народническими лозунгами.

Таким образом, не Россия погубила Польское государство, а антирусская и латинско-иезуитская политика господствующего класса Речи Посполитой привела Польшу к гибели. Если Польша, опираясь на поддержку русского народа, сумела противостоять немецкой агрессии в 1410 году, то в результате последующей неразумной антирусской политики она стала жертвой немецкого капитала и прусского милитаризма в конце XVIII века, а затем и немецкого фашизма в 1939 году.

Исторический опыт свидетельствует, что всякая попытка правительства Польши разыграть антироссийскую карту в своей политике неизбежно приводила к самым плачевным результатам для Польского государства. Только союз русского и польского народов является основой стабильности на европейском континенте и подлинной гарантией независимости Польши.

Беречь общерусскую историю

Нужно четко понимать, что это не некие абстрактные исторические дискуссии, не имеющие отношения к настоящему. Проталкивая польскую панскую культуру в белорусское самосознание, ее апологеты делают это для того, чтобы подчеркнуть неправильность избранного белорусами пути развития, попытаться навязать чуждые нашему народу ценности, а значит, в корне пересмотреть политику государства. Именно этим объясняются протаскивание лозунгов об исключительно европейском характере Белоруссии и игнорирование ее общерусских корней. Отказ от общерусских корней белорусского самосознания - это отказ от союза с братской Россией, а шире - от участия в каких-либо интеграционных процессах на постсоветском пространстве, отказ от исторического выбора белорусского народа, смена геополитической ориентации нашей республики.

Вот почему совершенной софистикой являются попытки некоторых, так сказать, «великокняжеских» и «шляхетских» ученых и писателей зачислить в разряд белорусских князей Миндовга и Витовта, тащить в белорусскую историю Радзивиллов, Сапег, Огинских и так далее как видных представителей белорусских знатных родов, белорусского самосознания. Это не только насмешка над белорусской историей, но и прямое оскорбление национального достоинства нашего народа, потратившего немало сил и времени, чтобы освободиться от подобных «благодетелей» и «представителей» белорусскости. Важно отметить, что после русской революции 1917 года, пытаясь оправдать свои притязания на исконно русские земли, польская шляхта сконструировала ложный этнический аргумент. Она убеждала западную общественность, что белорусы не русские, а «белые ruteni». Но, как справедливо указывал Александр Волконский, «rutenus есть не что иное, как искажение слова «русин» и, следовательно, синоним слова «русский…» [6, c. 85].

Поэтому все историко-культурологические усилия квазиисториков, направленные на то, чтобы из аббревиатуры ВКЛ вывести некую белорусскую идентичность, якобы несовместимую с русскостью, носят сугубо софистический характер. Даже больше. История ВКЛ в их изложении - это не реальная история Великого Княжества Литовского, а антирусская польско-шляхетская пропаганда, направленная на отрицание собственно белорусской истории. Вот почему следует понять, что никакого белорусского национализма в республике не существует. Мы привыкли употреблять привычные понятия, зачастую не понимая, что эти понятия используются совершенно в противоположном смысле. На самом деле под видом белорусского национализма, или так называемого литвинизма, скрывается польско-шляхетская камарилья, цель которой превратить Белоруссию в восточные кресы Польши.

Непонимание специфики формирования белорусского самосознания лежит в основе фальсификаторского тезиса о русификации белорусского народа в досоветский и советский периоды. Можно с уверенностью утверждать, что вопрос о белорусском языке не является ключевым для формирования белорусской идентичности. Данные социологических исследований показывают, что число граждан республики, считающих своим родным языком белорусский или русский, приблизительно равно. В то же время, хотя белорусами себя называют более 80% жителей страны, большинство наших соотечественников в повседневной жизни пользуются русским языком. Признавая себя белорусами, они в то же время считают своим родным языком русский. Тем самым опровергается выдумка русофобов о русификации белорусского народа, подтверждается специфика белорусской идентичности, которую нельзя подвести под шаблоны исторического словаря. Это и выражается в том, что русский язык - это не иностранный язык, а такой же родной язык для белорусов, как и белорусский. Это выражается и в том, что русский народ - это не иностранцы, как например, французы, немцы или поляки, а родной для белорусов этнос. Причем важно понять, что русский язык был родным языком для белорусов и в досоветский период. Поэтому ни о какой русификации белорусского народа не только в ХХ веке, но и даже в XIX веке не может быть речи.

Подтверждение этой бесспорной мысли можно видеть в языковой политике польского правительства в Западной Белоруссии в 1921-1939 годах. Так, в секретной записке полесского воеводы В. Костек-Бернацкого министру внутренних дел Польши в январе 1937 года указывается, что «не может быть и речи о том, чтобы в течение ближайших 10 лет учителем на Полесье был белорус или даже местный полешук. Учитель-полешук православного вероисповедания чаще всего русифицирует местное население, вместо активной учительской деятельности для пользы Польши» [20, c. 154]. А в аналогичной секретной записке белостокского воеводы Г. Осташевского от 23 июня 1939 года говорится: «Сознательный белорусский элемент придерживается прорусской ориентации. В первом ряду стоят здесь древние русские симпатии… Мы должны одолеть древнюю белорусскую культуру» [20, c. 182].