Последствия и оценки революционных событий и первых конституционных преобразований в Америке и Франции

Подлинный энциклопедист, он впитал в себя все богатство античной и европейской мысли. Но исторический подход, которому следовал Джефферсон, подразумевает наличие надежной памяти о том, как развивались события в прошлом, что в свою очередь затрудняет процесс принятия чисто абстрактных рациональных решений. Как бы ни нравились ему теоретические построения мыслителей Старого Света, он рассматривал их применительно к конкретным нуждам американского общества. «Нет и не может быть, разумеется, одной лучшей формы политического устройства. Как нет лучшего лекарства от всех болезней. Но каждому народу, в каждой ситуации, на каждой стадии развития цивилизации наиболее подходит конкретный строй. От которого минимум вреда и максимум пользы” - высказывание М. Веллера [27, с. 443] не про США, но очень в тему. При подготовке проекта Декларации 1776 года (справедливости ради отметим, что ей предшествовала Декларация прав Вирджинии от 12 июня 1776 года, написанная Джорджем Мейсоном и отредактированная Джеймсом Мэдисоном, где говорилось о стремлении к достижению счастья) Джефферсон как автор (при участии Б. Франклина и Дж. Адамса) пояснял, что она была задумана «как выражение американского разума и должна была придать ему тот тон и дух, которых требовала обстановка» [11, с. 218]. Эта задача была блестяще решена и по форме, и по содержанию. Он и его товарищи, подписавшие этот документ, поклялись отдать «жизнь, состояние и священную честь». А кто способен на это в наше время? Психология примитивных амбиций и банального меркантилизма задушила творчество и изобретательность, а нравственный здравый смысл последовательно третируется тщательно дозированным цинизмом.

Не так видели общественные ценности Джефферсон и его соратники: «Анализ считался средством для выискивания фальши и суеверий. А здравая и практическая оценка прошлого опыта … была основанием, на котором строились все теоретические обоснования» [3, с. 199]. Этот незаурядный человек очень тщательно думал о том, каким в реальности будет будущее. Снова и снова, опираясь на разумный оптимизм, он возвращался к аналитическим и научным прогнозам на основе всесторонней и разумной оценки прошлого. Лучшим способом добиваться изменений он полагал применимость комплекса методов научного прогнозирования будущего и анализа исторических событий. Но в основе всего - нравственность, совесть и гуманное отношение к человеку. Что касается появления новых политических систем, то и американская, и французская рассматривались лишь как эксперимент, но в какой разительной степени отличалась «джефферсоновская» философия от французской идеи создания нового человека и справедливого общества по рецептам Гельвеция и Робеспьера! О практических последствиях обоих экспериментов сказано достаточно.

Однако на континенте внимание всех было приковано не к американским, а французским событиям. Парадоксальнее всего это коснулось Российской Империи [13, с. 16]. «Просвещенная» царица Екатерина II, которая сама не чуралась новомодных взглядов, переписывалась с Вольтером, приглашала Д'Аламбера и Дидро приехать в Россию [28, с. 272], которая разрешила в стране оборот французских газет… эта самая Екатерина очень напряглась, увидев, куда выруливает французское просвещение. А ведь еще недавно она была на диво добра к вольнолюбию! Вся империя зачитывалась якобинскими газетками. Один из современников писал: «… цитаты из Священного Писания, коими прежние подьячие любили приправлять свои разговоры, заменились в их устах изречениями философов XVIII века и революционных ораторов» [13, с. 17]. На волне революционной эйфории А.Н. Радищев издает свое «Путешествие из Петербурга в Москву», вызывая гнев императрицы: «Бунтовщик хуже Пугачева!» и указ о заточении начинающего литератора в Алексеевский равелин.

Екатерина II окончательно утвердилась в мысли, что просвещенный абсолютизм все-таки лучше, чем оголтелая власть толпы. И начала потихоньку закручивать гайки - выступила одним из инициаторов антифранцузской коалиции, отказалась от всех заключенных с Францией договоров, выслала французского посла, приказала выгнать из России всех подозреваемых в симпатиях к Французской революции, а в 1790 году даже выпустила указ о возвращении из Франции всех русских. Прибывший по этому указу в Россию революционный граф и член Якобинского клуба Строганов был немедленно сослан в свое имение - внимательно задуматься о жизни. Однако революционные семена были уже посеяны и позже проросли тайными сообществами, масонскими ложами, вольнодумными салонами. Посленаполеоновская оккупационная миссия в Западной Европе изменила сознание офицеров-дворян, что привело к революционному брожению, «Конституции» Муравьева и «Русской Правде» Пестеля, и в конечном счете - к восстанию декабристов.

Французская конституция не была первой на континенте. 3 мая 1791 года Конституцией «обзавелась» Речь Посполитая (справедливости ради отметим, что называлась она Ustava Rz№dowa [29, с. 250], то есть «Закон о правлении», хотя в самом тексте латинский термин употребляется неоднократно). Но никакого влияния на ход европейских событий она не оказала, да и для самого государства этот документ не стал действующим актом. Причин тому множество, и писать о них приходится в трагических и безысходных тонах.

Весь XVIII век страна пребывала в жесточайшем кризисе. Её политическая культура представляла «экзотический анахронизм» [30, с. 57], принцип «либерум вето» при голосованиях в Сейме блокировал принятие любых государственных решений (как писал Ш.-Л. Монтескьё, «цель законов Польши - независимость каждого отдельного лица и вытекающее отсюда угнетение всех» [31, c. 138]); отсутствовала нормальная постоянная армия, налоги и бюрократия; экономика в полном упадке; в сельской местности сохранялась жёсткая крепостная система, а в городах продолжали существовать гильдии; внутренние распри между политическими группировками (как правило, проплаченными из-за границы) приводили к открытым вооруженным столкновениям; «католицизация» и полонизация приняли невиданный характер; на юге вспыхивали регулярные крестьянские и казацкие восстания; на территории государства пребывали иностранные войска, постоянно готовые к вмешательству во внутренние дела Речи Посполитой; западные политические идеи шляхту и магнатерию не интересовали вовсе; … и так далее. Средневековая идея «золотой шляхетской вольности» в эпоху развивающегося капитализма и формирования европейских наций символизировала глубокий провинционализм и отсталость реликта феодальной эпохи. Страна при любых раскладах была обречена, но появился шанс для выживания белорусов как этноса (это отдельная история, она блестяще изложена у В. Булгакова «История белорусского национализма» [30]).

Да, можно говорить о прогрессивном характере Конституции 3 мая 1791 года; о влиянии на её содержание идей Американской и Французской революций [32, с. 51-61]; о «пальме первенства» на Европейском континенте; об отчаянной и героической борьбе патриотов исчезающей Родины против внешних агрессоров; о восприятии идеи нации как единого политического сообщества и т.д. Всё это было, но предотвратить распад государства было уже невозможно, слишком глубоким оказалось падение в бездну. Этот документ так и остался конституцией на бумаге, а поляки, белорусы, литовцы, украинцы надолго распрощались со своей свободой, обретя государственность лишь в XX веке. Этот «акт о намерениях», скорее, можно назвать «квазиконституцией», а поскольку она писалась для «польской нации», правы те исследователи, которые не рассматривают её вехой в истории белорусского конституционализма. Реальная конституционная традиция начинает формироваться лишь в 90-е годы XX века, и эта история ещё не написана.

Заключение. Революционные события и конституционные преобразования рассмотренного периода, подобно зеркалу, отразили основные вехи французской и американской истории, реальное общественное бытие, идейные ценности и традиции, чаяния и разочарования людей той эпохи. Особенно ярко это отразилось в принимаемых юридических актах, которые по сей день являют настольную книгу для юристов-конституционалистов, историков и политиков. Вторая половина XVIII века очень значима для развития европейской цивилизации, от нее начался новый временной отсчет, поскольку борьба и реформы были посвящены коренным вопросам общественно-политического устройства: о форме государства и пределах государственной власти; о характере отношений между государством и народом; о демократических правах и свободах личности. Важно лишь понимать, что ценности меняются с течением времени, отсюда - особая важность исторического подхода, умения рассматривать события в контексте соответствующей эпохи. Однако многое из того, что привнесли Франция и США в мировой опыт, носит универсальный характер, отражает общие тенденции европейского цивилизационного развития. А оценки той или иной эпохи могут быть самые разные, это лишь обогащает политико-правовую мысль, дает возможность избежать трагических ошибок прошлого. История - очень демократичный учитель, многому может научить, но никого не заставляет учиться.

Литература

1. Синкотта, Х. Что такое демократия? / Х. Синкотта. - Вашингтон, округ Колумбия: Информационное агентство Соединенных Штатов Америки, октябрь 1991. - 32 с.

2. Сийес, Э.-Ж. Что такое третье сословие? / Э.-Ж. Сийес // Аббат Сийес: От Бурбонов к Бонапарту

состав., пер., вступ. ст. М.Б. Певзнера. - СПб.: Алетейя, 2003. - 224 с.

3. Сол, Дж.Р. Ублюдки Вольтера. Диктатура разума на Западе / Дж.Р. Сол; пер. с англ. А.Н. Сайдашева - М.: АСТ: Астрель, 2007. - 895 с.

4. Токвиль, А. де. Демократия в Америке / А. де Токвиль; пер. с франц. Гарольда Дж. Ласки. - М.: Прогресс, 1992. - 554 с.

5. Сорман, Г. Либеральное решение / Ги Сорман; пер. с франц. - М.: Изд-во «Новости», 1992. - 272 с.

6. Нісбэт, Р. Кансэрватызм / Р. Нісбэт; пер. з англ. А. Андрыеўскай і А. Дынько; пад рэд. А. Дынько. - Менск-Вільня, Фрагмэнты, Віленскі клюб, 2000. - 13 с.

7. Берк, Э. Размышления о революции во Франции и заседаниях некоторых обществ в Лондоне, относящихся к этому событию. - М.: Рудомино, 1993. - 144 с.

8. Немецкие демократы XVIII века. Шубарт. Форстер. Зейме / ред., вступ. ст. и примеч. В.М. Жирумнского; пер. с нем. - М.: Гос. изд-во художественной лит., 1956. - 663 с.

9. Кошен, О. Малый народ и революция / О. Кошен; пер. с франц. О.Е. Тимошенко; предисл. И.Р. Шафаревича. - Айрис-пресс, 2004. - 288 с.

10. Солженицын, А.И. На возврате дыхания. Избранная публицистика / А.И. Солженицын. - М.: Изд-во «Вагриус», 2004. - 719 с.

11. История политических и правовых учений: учебник для вузов / под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. - М.: Норма, 2004. - 912 с.

12. Хайніцка, К. Гісторыя палітычных і праўных тэорый / Крыстына Хайніцка, Гэнрык Альшэўскі; пер. з пол. Уладзіміра Маруціка; навук. рэд. У. Маруцік. - Мінск: Медисонт, 2007. - 312 с.

13. Бьюкенен, П.Дж. Смерть Запада / П.Дж. Бьюкенен; пер. с англ. А. Башкирова. - М.: ООО «Изд-во АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2003. - 444 с.

14. Никонов, А.П. Наполеон: Попытка № 2 / А.П. Никонов. - М.: ЭНАС; СПб.: Питер, 2010. - 376 с.

15. Гюго, В. Девяносто третий год / В. Гюго; пер. с франц. Н. Жарковой. - Минск: «Беларусь», 1977. - 352 с.

16. Новак, М. Дух демократического капитализма / Майкл Новак; пер. с англ. В.Г. Маргутика. - Минск: «Лучи Софии», 1997. - 544 с.

17. Зуев, Я. Большой план апокалипсиса / Я. Зуев. - М.: Эксмо, 2012. - 512 с.

18. Робин, К. Реакционный дух. Консерватизм от Эдмунда Бёрка до Сары Пэйлин / К. Робин; пер. с англ. М. Рудакова, И. Кушнаревой, К. Бандуровского. - М.: Изд. Ин-та Гайдара, 2013. - 312 с.

19. Местр Ж. де. Рассуждения о Франции / Ж. де Местр. - М.: Рос. полит. энцикл. (РОССПЭН), 1997. - 216 с.

20. Бёрк, Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного

/ Э. Бёрк. - М.: Искусство, 1976. - 237 с.

21. Ллойд, Д. Идея права / Д. Ллойд; пер. с англ. - М.: «ЮГОНА», 2002. - 416 с.

22. Солоневич, И.Л. Народная монархия / И.Л. Солоневич. - М.: Ин-т рус. цивилизации, 2010. - 624 с.

23. Шафаревич, И. Русофобия / И. Шафаревич // Русь многоликая: сб. Публицистика. - М.: Сов. писатель, 1990. - С. 311-356.

24. Фридман, М. Капитализм и свобода / М. Фридман. - М.: Новое изд-во, 2006. - 236 с.

25. Мизес фон, Л. Социализм. Экономический и социологический анализ / Л. фон Мизес. - М.: Gatallaxy, 1994. - 151 с.

26. Соединенные Штаты Америки. Конституция и законодательные акты: пер. с англ. / сост.: В.И. Лафитский; под ред. и со вступ. ст. О.А. Жидкова. - М.: Прогресс-Универс, 1993. - 768 c.

27. Веллер, М. Человек в системе / М. Веллер. - М.: Изд-во «Астрель», 2010. - 575 с.

28. Биллингтон, Дж.Х. Икона и топор. Опыт истолкования истории русской культуры / Дж.Х. Биллингтон. - М.: Рудомино, 2001. - 880 с.

29. Чудаков, М.Ф. Конституционный процесс в Беларуси (историография вопроса, периодизация)

/ М.Ф. Чудаков // Гісторыя і сучаснасць: беларуская дзяржаўнасць ва ўсходнееўрапейскім цывіліза-цыйным кантэксце: зб. навук. прац, прысв. 90-годдзю з дня нараджэння праф. І.А. Юхо / рэдкал.:

С.А. Балашэнка (гал. рэд.) і [інш.]. - Мінск: Бизнесофсет, 2012. - С. 239-252.

30. Булгаков, В. История белорусского национализма / В. Булгаков. - Вильнюс: Ин-т белорусистики, 2006. - 331 с.

31. Монтескье, Ш.Л. О духе законов / Ш.Л. Монтескье. - М.: Мысль, 1999. - 672 с.

32. Юхо, І.А. Гісторыка-прававы аналіз вытокаў Канстытуцыі Рэчы паспалітай 3 мая 1791 г. і Канстытуцыі Францыі 3 верасня 1791 г. / І.А. Юхо, В.У. Сажына // Гісторыя і сучаснасць: беларуская дзяржаўнасць ва ўсходнееўрапейскім цывілізацыйным кантэксце: зб. навук. прац, прысв. 90-годдзю з дня нараджэння праф. І.А. Юхо; рэдкал.: С.А. Балашэнка (гал. рэд.) [і інш.]. - Мінск: Бизнесофсет, 2012. - С. 51-61.

Размещено на Allbest.ru