Взаимосвязь фронта и тыла во время русско-японской войны 1904-1905 гг.

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

УДК 94

Взаимосвязь фронта и тыла во время русско-японской войны 1904-1905 гг.

Новичков Андрей Вячеславович

Кандидат исторических наук

Доцент кафедры гуманитарных и социальных дисциплин

Королевского института управления, экономики и социологии.

В статье рассматривается вопрос о взаимодействии фронта и тыла русской армии во время вооруженного конфликта между Японией и Российской империей в 1904-1905гг. В условиях вооруженного конфликта прочная связь с тылом не только надежно обеспечивала действующую армию всем необходимым, но и способствовала подъему морального духа солдат. Особенно это было актуально для русской армии, которая вела боевые действия за тысячи километров от родного дома.

Ключевые слова: История повседневности, фронтовой быт, вооруженный конфликт.

Фронт и тыл - два неразрывных понятия: фронт без тыла не мог бы просуществовать и дня, и не только потому, что тыл есть источник действующей армии, а и потому, что в тылу остались близкие и родные тех, кто был мобилизован в действующую армию.

Это была очень прочная связь, которая оформилась еще на этапе самой мобилизации и отправки на фронт. Вот, например, зарисовка с натуры:

«Сразу всколыхнулось все море голов, запрудивших казарменный двор. Все устремились к воротам, откуда двумя потоками хлынула на улицу вместе с колонной, плотно охватив ее с обеих сторон. Послышались громкие рыдания, заголосили бабы, полились бесконечные причитания... Колонна медленно подвигалась вперед по пыльным улицам среди живых шпалер горожан, провожавших своих земляков всем, чем могли: слезными благословениями, крестными знамениями, сердечными пожеланиями; многие из толпы совали солдатам в руки деньги, папиросы, пряники. Солдаты шли большей частью с серьезными, сосредоточенными лицами; иные, впрочем, балагурили; немало было и пьяненьких, безуспешно старавшихся попасть в ногу, в такт музыки.

По мере приближения к вокзалу толпа провожавших, росла без конца, запрудила на дебаркадере всю так называемую воинскую площадку, и все прилегавшие улицы, по которым прекратилось всякое встречное движение, конное и даже пешее.

Наконец, сделан расчет по вагонам; последовали звонки, свистки.... Опять послышались еще более громкие рыдания и причитания, и поезд медленно тронулся мимо несметной толпы народа, провожавшая нас громким “ура”...

Эта сплошная толпа родных и чужих, знакомых и незнакомых, прильнувших к эшелону, провожавших нас бесконечными пожеланиями и благословениями, видимо готовая ринуться с нами и за нас, говорила нам о той крепкой неразрывной связи, которую уносим с собою за много тысяч верст и которая будет служить нам поддержкой и утешением при жизни, где бы мы ни были, сохранится и после нашей смерти. Да, - и после смерти!» Грулев М. Указ.соч. Ч. 1. С. 124-125. (Выделено нами - А.Н.)

Проводы на фронт - самые трагические истории воспоминаний и тех, кто оправлялся на фронт, и тех, кто провожал. С этих проводов, в принципе, и начиналась фронтовая жизнь: без близости родных и близких, без ощущения дома, оторванности от привычного уклада жизни, с преобладанием в настоящем и будущим таких аспектов, как грусть, тоска, обида, и проч.:

«Но что действовало на нервы, и что заставляло сжиматься сердце до боли -- это толпы жен, матерей, отцов, братьев, прощавшихся с отъезжающими и потому голосивших и причитавших на разные лады. Маленькие ребята, облепившие баб, не понимая происходящего, звонкими голосами дополняли раздирающую какофонию. Душу надрывало от этих воплей, причитаний. Волна людского горя залила маленькую площадь уездного города. Я видел, как бородач солдат, вспоминая свою старую службу, и стараясь держать себя в строю молодцом, отгонял одной рукой крохотную девчурку, просившуюся к нему на руки, а другой украдкой сбрасывал с глаз выступавшие невольно слезы; я видел, как молодой солдат вырвался из строя и с нечеловеческим воплем бросился к своей бабе-молодухе, державшей грудного ребенка; я видел, как старуха-мать посинелыми губами шептала сотый раз молитву и неустанно крестила по воздуху по направленно стоявшего сына; я видел... да я увидел такую массу людского горя и безысходной тоски, что думаю, если бы виновники войны присутствовали при этой картине, вряд ли решились бы они на ненужную никому бойню. Самого закоренелого злодея тронули бы эти слезы. Сколько стоило мне труда собрать свои силы. Горло сдавливали спазмы, голос не повиновался. Наконец я, как можно громче, скомандовал “на молитву”. Все притихли, строй обнажил головы и сквозь непрестанно ливший дождь понеслись к Творцу вселенной слова молитвы; в них отражалась вся беспомощность и вся надежда на скорое возвращение» Оболенский В.В. Записки о войне офицера запаса. М., 1912. С. 10-12..

В «крепкой и неразрывной связи» фронта и тыла не было и намека на казенное понятие патриотичности, речь шла о простых человеческих чувствах - опасениях за судьбу родных и близких, переживаниях о тех, кто, отрываясь надолго от дома и семьи, отправляясь куда то в неизвестность, и еще неизвестно, все ли вернуться назад. Все это было свойственно скорее российской ментальности, но эти «связи» родного дома и солдат оставались чрезвычайно важными для настроения солдат, а, значит, не могли не сказаться на их боеготовности и на общем состоянии дел на фронте РГВИА. Ф. 14389. Оп. 1. Д. 22. Л. 67..

Для нижних чинов и офицеров, отправляющихся в действующую армию, необходимо было «переболеть» время от расставания с родными до «вписывания» в военную жизнь; этот временной отрезок приходился как раз на переезд, что оказывало, к сожалению, только отрицательно на душевное состояние:

«Какая мука в вагоне! Духота, тучи мух, комаров и над ухом свист, шипение проходящих мимо паровозов, поездов! Всю ночь промаялся. В довершение несчастья вблизи стоит водокачка, машина которой, как и все паровозы, отапливается каменным углем, который дает удушливый дым, застилающий вагон» «Когда ж закончится война?» Из дневника офицера-интенданта 29 июля - 31 декабря 1904 // Земство. Архив провинциальной истории России. Пенза. № 1(5). 1995. С. 103-104..

Отсюда и резкие спады в настроении прибывающих на фронт солдат и офицеров, спады, усиленные еще и не только организационной неразберихой по пути следования, но и необъяснимым равнодушием тех, кто встречал эшелоны на станциях, пунктах питания, обеспечения, и проч. В дневниках военнослужащих той поры звучали не просто печальные, а - «отчаянные нотки», за которыми просматривался вопрос - а кому и зачем это нужно?

«Грустновато сознаться, - писал один из офицеров, - что пословица “всяк за себя, Бог - за всех” так резко выражается в поведении русских!.. Неужели на этом огромном управлении не нашлось ни одного отделения, которое специально могло бы удовлетворять насущные нужды прибывающих частей? Вчера пришли сюда после месячного странствования.

Правда, нас встретили, но встретили лишь для того, чтобы нас поскорее спровадить с глаз долой, из памяти вон. Вот вам место, об остальном - ваша забота! Разве не нашлось бы подходящей для квартиры фанзы, разве дорого бы стоило построить специально для квартир здания?! Эх, правду говорят, велика ты, матушка Русь, обильна, да порядку-то в тебе нет!

Сегодня Преображение. Если бы мне не подсказали, я совершенно забыл бы о нем. Здесь ведь церквей нет, войска не молятся, частные лица тоже занятой народ и тоже, пожалуй, разучиваются креститься... Грустно!.. Благодаря дождям страшная грязь, бедные лошади из сил выбиваются, вытягивая повозки...» «Когда ж закончится война?» Из дневника офицера-интенданта 29 июля - 31 декабря 1904. С. 104, 111.

В этой обстановке очень была бы важна поддержка тыла, даже в самой простой форме - письмами, посылками, подарками и проч. Но механизмы интендантства, почтового ведомства еще не заработали даже «в полсилы», поэтому, вместо связи с тылом, солдаты и офицеры исходили «мыслями, далекими от военных забот»:

«Всю последнюю ночь лил, как из ведра, дождь; утром немного он приутих, но к 12 часам дня “отверзлись все хляби небесные”, и дождь с сильным ветром хлестал меня по лицу, когда я уже в походной форме, с буркой на плечах, садился на коня, чтобы ехать к выстроившемуся моему эшелону.

Я был удивлен, я был до глубины души тронут, найдя всех солдату моего парка готовыми к выступлению: ездовые у своих запряженных коней, прислуга на своих местах у зарядных ящиков, все трезвые, лихо ответили мне “здравия желаем”.

Я понял тут, что у этого испорченного средой мужика, запасного солдата, споенного нищетой, некультурного, имеется душа чистая и хорошая Об этом мы уже говорили выше.. Это обращение с солдатами я поставил себе началом для будущего и никогда в том не раскаялся. Полное доверие, безусловную исполнительность и сердечное, могу сильнее сказать, любовное отношение я только и видел от людей, с которыми и до сих пор многие из офицеров, принципиально, обращаются хуже, чем с животными. Помощь солдату в нужде как материальная, так и нравственная, разумная отдача приказаний, с объяснениями исполняемого, и вообще обращение, как с равным человеком, вот залог, вот успех воспитания солдата, как настоящего заступника интересов родины, как разумного исполнителя приказаний начальника. Эту дисциплину я называю дисциплиной разума, в отличие от дисциплины кулака, практикующейся и до сих пор в огромнейшем масштабе» Риттих А. Русский военный быт в действительности и мечтах. СПб., 1893..

Этой дисциплине сопутствовали и глубокое непонимание солдата, притом -- «нежелание понять его, и мрак, насильно создаваемый начальством, и нечеловеческое с ним обращение, битие его и окружающее его воровство» См.: Подвязкин И.Х. Как я ездил в Манчжурию: записки санитара Воронежского отряда Красного Креста. Воронеж, 1912..

Подобное «душевное отрезвление» есть результат раздумий военнослужащих, оторванных волей судьбы от дома, родных и близких, раздумий о доме, о родных и близких:

«Боязнь света также сильно развита в теперешнем воспитании солдата. Ведь лучше смотреть открытыми глазами, чем искусственно прикрывать их.

Разве правда, сказанная разумному солдату, развратить его? подорвет ли она дисциплину к начальнику-другу?

Разве не много раз зловреднее предоставить хулиганам просвещать солдата путем подпольным?

Нечего бояться подрыва дисциплины в неразумной солдатской массе, всегда усмиряемой силой разумной. Страшнее подорванная вера в будущее в разумном слое армии» Милютин Д.А. Старческие размышления о современном положении военного дела в России // Известия императорской Николаевской военной академии. СПб., 1912. Вып. 30. С. 840..

Отношение солдат к событиям текущей войны «преламливалось», в не последнюю очередь через переписку с родными и близкими, которые передавали солдатам и офицерам те новости и слухи, которые циркулировали в тылу. «Так как предсказания о мире не исполнились, то солдаты перешли к другой крайности и стали говорить, что наш русский белый царь не принял японских уполномоченных и велел казнить всех, кроме одного, которого и отпустил обратно к “японскому Микаде” для того, чтобы тот передал ему, как Россия отвечает на предложение о мире. Пока мы не возьмем “Японию и Токио”, до тех пор о мире чтоб никто не смел и заикаться. А с позиции, словно в подтверждение этих слов, доносился гром от орудийной перестрелки, и по небу, подобно вспышкам зарницы, пробегали отблески от орудийного огня» Шикуц Ф.И. Дневник солдата в русско-японскую войну. М., 2003. С. 70..

Тыл предопределял и поведение солдата в бою, его умение сохранить жизнь в этих экстраординарных условиях жизни, оставаясь, при этом, верным воинскому долгу:

«Русский солдат отличается, без сомнения, большой храбростью… весь социальный быт приучил его видеть в солидарности единственное средство спасения…» Ладыгин И.В. Первая Мировая: русский и германский солдаты глазами современников. [Электронный вариант.].

Анализ нравственной составляющей русского солдата будет не полон, если не упомянут о его отношении к событиям текущей войны. Кто считал, что солдат чужд понимания обстановки на театре войны и не выходит из сферы интересов своей роты, тот не знал солдата. Но чтобы узнать, что он думает по поводу текущих событий и как их понимает, надо слышать солдатскую беседу между собою в сторожевом охранении, на позиции, на биваке; а еще лучше в лазарете среди раненых: там солдат откровеннее.

Чтение газеты всегда вызывает «молчаливое и сосредоточенное внимание», причем не пропускалась даже иностранная хроника. Газеты выпрашивались у офицеров и зачитывались «до последней возможности» Соловьев Л.З. Указ.соч. С. 47.. И газеты - это еще одна из «ниточек», прочно связывающих фронт с тылом; солдаты, благодаря своей природной смекалке, умели считывать информацию и между строчек (не всегда, прочем, адекватно ее трактуя).

Отношение к России иностранных государств воспринималось солдатами - благодаря газете и письмам из дома - достаточно субъективно, а к положению русской армии на театре войны - осмысленно См.: Гамильтон Я.С. Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны. СПб., 1906-1907. Т. 1-2; Гогенцоллерн К. На театре русско-японской войны. Очерк принца Карла фон-Гогенцоллерна // Новое слово. СПб., 1912. № 2; Канн Р. Из вражеского стана: Из «Дневника военного корреспондента» при японской армии. СПб., 1905..

Вообще понимание обстановки проявлялось «замечательно здравое» Ладыгин И.В. Первая Мировая: русский и германский солдаты глазами современников. [Электронный вариант.].

Интересны и впечатления солдат (отразившиеся в письмах к родным), вырвавшихся в тыл после много месячного пребывания в окопах. Они как будто видели окружающий их мир впервые. Вот вспоминания русского офицера, который со своим старшим ординарцем, унтер-офицером, отправился в Мукден по делам службы. Впервые, за всю компанию, они направлялись в тыл, где все время сравнительного затишья на передовых позициях, война «неумолчно клокочет и бурлит - как приходилось неоднократно слышать - несравненно более заметным образом, чем там, где война настоящая - где стоишь лицом к лицу с противником, где царит торжественная тишина смерти: «В противоположность могильной тишине и пустынному безлюдью, к которым мы привыкли в месте нашего расположения на передовой позиции - по мере удаления в тыл начинает снова долетать до слуха шумливый гомон людской и бодрящий шепот жизни; вместо изредка встречающихся у нас рыскающих по полю одичавших собак начинают попадаться одиночные люди, китайцы, повозки, транспорты, торговцы... Все это так ново, так непривычно...» Грулев М. Указ.соч. Ч. 2. С. 20-22.

Въехали в Мукден... Показалось, что въехали «в какой-то омут и всплыли». Этот «водоворот клокочущей жизни прямо захватывал и, казалось, уносил куда-то против воли. Легко себе представить, что изображала собою главная, и в то же время единственная, торговая улица Мукдена, если вспомнить, что почти все разнородные потребности двухсоттысячной армии сходились здесь как в общем фокусе: нужно ли кому помыться в бане, как мне в эту минуту, нужно ли узнать об оперативных планах в штабах командующего армией или большей части корпусов, или купить веревку, вино, или чумизу - для всего этого нужно было проехать по этой улице Мукдена... Зато какие эффективнейшие переливы цветов костюмов, национальностей и всевозможнейших уличных сценок чередовались в этом уличном калейдоскопе, - стоило лишь на минуту отойти в сторону и стать в роли зрителя. фронт тыл армия

Вот среди кипящей, как муравейник, улицы черепашьим шагом пробивается с большим трудом небольшой китайский арбяной транспорт, набитый мешками с зерном и разной домашней рухлядью, увенчанный сверху целым цветником напудренных и размалеванных “мадама”, - очевидно, переселение китайцев из района угрожаемого военными действиями в места более безопасный; возницы нараспев звонко улюлюкают, «цокают» и щелкают длинными бичами, подбадривая шестерки и семерки лошадей, запряженных цугом в эти арбы. Рядом, по одной стороне улицы, лавируя среди встречного течения обозов, верховых и пешеходов, подвигается шагом группа всадников и всадниц из двух военных врачей, несколько сестер милосердия примостившихся верхом - и по мужски и по дамски, - сопровождаемых форменной двуколкой битком набитой сестрами милосердия: хочется, очевидно, и город посмотреть и купить что-нибудь» Грулев М. Указ.соч. Ч. 2. С. 22-23.. Так писали офицеры домой, стремясь поделиться «новыми» впечатлениями.

Для солдат и офицеров, попавших в мирный (относительно мирный) тыловой город после недель окопной жизни было равносильно перемещению в иной мир, мир, где совершенно иные ценности, иное отношение к жизни, и человеческим слабостям.

Именно поэтому впечатления от посещения города остались в памяти, а бои и пребывание в окопах - нет.

***

Русский солдат времен русско-японской войны 1904-1905 гг. -- «редкий по стойкости материал», учитывая сложившиеся условия, при которых навряд ли устояла бы какая-нибудь другая европейская армия, а также по своей безусловной храбрости, выносливости, неприхотливости и бодрости. Даже после тяжелых поражений, потерь, общих невзгод и трудностей в армии не было заметно ни уныния, ни упадка духа, ни тени той приниженности и потери веры в успех, что так тяжело поражало в то время в глубоком тылу России (там - тревожные и нелепые слухи, там фантастичнее «факты», там - подавленное и мрачное настроение) Соловьев Л.З. Указ.соч. С. 48.. Солдаты же, находясь в столь тяжелых условиях фронта, сохранили веру в себя и в Россию Голикова Н. И. Помощь фронту в русско-японской войне 1904 - 1905 годов (По материалам Вологодской губернии) // Воинский подвиг защитников Отечества: традиции, преемственность, новации. Материалы межрегиональной научно-практической конференции Вологда, 2000. Ч. 2. С. 280 - 282..

Конечно, в первую очередь, в газетах (но не в письмах), приносящих вести в армии с далекой родины, отражается сполна настроения упадка и подавленности. Вместо поддержки, ободрения, сочувствия тем, кто вдали на фронте, жертвует всем, что есть дорогого в жизни (да и самою жизнью), приходиться слышать упреки, обвинения и нападки Соловьев Л.З. Указ.соч. С. 48.. Такое отношение еще более ухудшает и без того непростое состояние армии.

***

Несмотря на воззвания о «любви к Родине» идущие из тыла, к самому этому воззванию необходимо относиться не только не формально, а - достаточно сознательно См.: Гущин А.В. Образ русского военного моряка глазами представителей сухопутной армии в Русско-японскую войну 1904-1905 годов // История Сибири, 1583-2006. Проблемы и перспективы: Сборник материалов региональной молодёжной научной конференции. Новосибирск, 2006.. Неудачи русской армии на фронте были неприятны и досадны, но мало кто в тылу отдавал себе отчет в том, что они были губительны для интересов родины. Война была непопулярна в тылу, и в этом надо искать главную причину такого ненормального положения. Кроме того, к чувству любви к родине имеют большое отношение чувства долга, самолюбия, стыда. Но эти все чувства, принимая во внимание некоторые инстинкты человеческой природы, разгорающиеся под давлением чувства самосохранения, требовали непременно «надзора» со стороны военного командования, самого тыла, и вообще всей российской власти См.: Энгельман И.Г. Воспитание современного солдата и матроса. СПб., 1908. С. 67..

Если относиться снисходительно к проявлению нижними чинам, и особенно их офицерами, инстинктов своей природы, и не карать за это, то они будут развиваться, и примут эпидемический характер, получив подпитку из радикальных тыловых кругов (умеющих заглушить здравый голос родственников военнослужащих; или, наоборот, - воспользоваться им).

Тогда, конечно, чувство любви к родине заглушается, потому что «любить родину» - долг каждого солдата, а, при отсутствии сознания долга, он «любит только свою жизнь», и, конечно, прежде всего, «думает не о родине, а - о спасении своей жизни» Дружинин К. Исследование душевного состояния воинов в разных случаях боевой обстановки по опыту русско-японской войны 1904-1905 гг. СПб., 1910. С. 113..

Армия имеет право сказать, что и сама родина была неблагодарна, не ценила ее жертв и готова была даже не доставлять ей необходимейших средств для достижения боевых успехов. Однако все это, пожалуй, следует отнести исключительно к лету 1905 г., когда уже был заключен мир, а Россия оказалась втянутой во внутренние беспорядки, когда нельзя обвинять родину за то, что «какая то небольшая часть граждан», воспользовавшись неудачами войны, позволила себе критиковать армию См.: Новиков Н.В. Гулльский инцидент и царская охранка // Морской сборник. 1935. № 6. С. 96-108; Степанов К.А. Деятельность Ростовского земства по оказанию помощи семьям русских солдат и матросов, воевавшим с Японией в 1904 - 1905 гг. // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 2006. Вып. 16. С. 284 - 291..

Общество (тыл) знало виновников поражений, знало лиц не выполнивших своих обязательств перед государством, но к ним относились безразлично См.: Масаеси М. Российская пропаганда во время русско-японской войны 1904 - 1905 гг. // Россия и Азиатско-тихоокеанский регион. 2002. №. 4(38). С. 63 - 67.. Только при ясном представлении обо всех ошибках, как со стороны армии, так отчасти и всей России, можно было предвидеть то, что нужно для будущих успехов армии, и что должны сделать государство и общество, чтобы быть уверенной в своей армии Дружинин К. Указ.соч. С. 113-114..

К сожалению, русское общество (тыл) не сделало должных выводов по итогам русско-японской войны 1904-1905 гг. Примерно то же наблюдалось и в годы Первой мировой войны, конфликта более кровопролитного и требующего более тесной связи фронта и тыла. Чем объясняется подобная ситуация? Пожалуй, одним - ментальностью большинства русского общества, его радикализмом (получившим основательную «подпитку» в начале ХХ в., когда государство переживало интегральный кризис), нетерпением к тому, что не вписывалось в систему ценностей того или иного человека, нежеланием в чем то уступить государству, не учитывая, что последнее находится в состоянии войны и просто обязано ограничить права самого общества.

Список литературы

1. Оболенский В.В. Записки о войне офицера запаса. М., 1912. С. 10-12. 2. РГВИА. Ф. 14389. Оп. 1. Д. 22. Л. 67.

3. «Когда ж закончится война?» Из дневника офицера-интенданта 29 июля - 31 декабря 1904 // Земство. Архив провинциальной истории России. Пенза. № 1(5). 1995. С. 103-104.

4. Подвязкин И.Х. Как я ездил в Манчжурию: записки санитара Воронежского отряда Красного Креста. Воронеж, 1912.

5. Милютин Д.А. Старческие размышления о современном положении военного дела в России // Известия императорской Николаевской военной академии. СПб., 1912. Вып. 30. С. 840.

6. Гамильтон Я.С. Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны. СПб., 1906-1907. Т. 1-2; Гогенцоллерн К. На театре русско-японской войны. Очерк принца Карла фон-Гогенцоллерна // Новое слово. СПб., 1912. № 2; Канн Р. Из вражеского стана: Из «Дневника военного корреспондента» при японской армии. СПб., 1905.

7. Гущин А.В. Образ русского военного моряка глазами представителей сухопутной армии в Русско-японскую войну 1904-1905 годов // История Сибири, 1583-2006. Проблемы и перспективы: Сборник материалов региональной молодёжной научной конференции. Новосибирск, 2006.

8. Энгельман И.Г. Воспитание современного солдата и матроса. СПб., 1908. С. 67.

9. Дружинин К. Исследование душевного состояния воинов в разных случаях боевой обстановки по опыту русско-японской войны 1904-1905 гг. СПб., 1910. С. 113.

10. Новиков Н.В. Гулльский инцидент и царская охранка // Морской сборник. 1935. № 6. С. 96-108;

11. Степанов К.А. Деятельность Ростовского земства по оказанию помощи семьям русских солдат и матросов, воевавшим с Японией в 1904 - 1905 гг. // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 2006. Вып. 16. С. 284 - 291.

12. Масаеси М. Российская пропаганда во время русско-японской войны 1904 - 1905 гг. // Россия и Азиатско-тихоокеанский регион. 2002. №. 4(38). С. 63 - 67.

Размещено на Allbest.ru