Образ русского царя в исторической хронике А.Н. Островского "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский"

Размещено на http://www.allbest.ru/

1

1

УДК 82-21

Шуйский филиал Ивановского государственного университета

Образ русского царя в исторической хронике А.Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»

Новиков Антон Витальевич

Исторические хроники Островского вобрали в себя многие явления русской жизни в XVI-XVII вв.: непростые социальные отношения, сложный бытовой мир, религиозность и суеверия народа. Все это «придало пьесам Островского особую яркость, красоту, сочность, теплоту и живость» [9, c. 202].

Хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» вызвала немало споров у исследователей наследия драматурга. Некоторые из них отказывали Островскому в художественности изображаемых событий: «Самозванец» отличается чисто внешней исторической верностью, этой грубой верностью больше хронологического и топографического свойства» [4, c. 46].

По мнению И.А. Овчининой, «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» -- новый шаг Островского в мастерстве изображения исторического прошлого. Персонажи предстают людьми со сложными характерами; острый конфликт придал действию драматическую напряженность; глубокий психологизм наполнил произведение истинными страстями. В хронике зазвучали раздумья о сущности самодержавной власти, об участии народа в историческом процессе» [8, c. 136].

Самодержавная власть в исторических хрониках Островского была представлена царем.

Русский царь - вершина социальной пирамиды в Русском государстве XVI-XVII вв. Он был не только главным землевладельцем в государстве, но и тем лицом, к которому были обращены все надежды и чаяния народа.

Прежде всего следует отметить отношение к царю как к помазаннику Божьему. «К началу XVII столетия практически все в России были уверены: Российское царство - это богоизбранная держава, «Третий Рим», «Новый Израиль», а русский народ - это «новый избранный народ», единственный «истинный народ христианский» [11, c. 364]. Такое понимание царской власти создавало особый, божественный, образ русского государя, поднимая его тем самым на недосягаемую высоту. «Ты знаешь сам, что всяка власть от Бога» [10, c. 56], - заключает Шуйский.

Часто Островский использует эпитет «святая», что соответствует психологии людей того времени. Так, Самозванец называет Золотую палату «святым и неприступным Приютом царей».

Монолог Лжедмитрия в Золотой палате написан Островским как драма в миниатюре и по всем основным законам этого жанра: завязка - кульминация - развязка. Драматург создал из Самозванца не просто действующее лицо, а показал его как глубокую и противоречивую личность, заложника политической игры русского боярства. Иван Грозный прямо спрашивает лжецаря:

Зачем ты здесь? Столетними трудами

И бранями потомство Мономаха

Среди лесов Сарматии холодной

Поставило и укрепило трон,

Блистающий нетленными венцами Святых князей, замученных в Орде,

Окутанных одеждой херувимской

Святителей и чудотворцев русских, - Гремящий трон! [10, c.49]

В словах Грозного предстает история Руси как богоизбранного государства: «нетленные венцы», «святые князья», «одежда херувимская» - все эти образы придают Русскому государству исключительность. Естественно, что и царская власть, в понимании людей того времени, имела божественное происхождение.

Видение Ивана Грозного Самозванцу можно назвать кульминационным моментом не только монолога, но и всей хроники, потому что в нем сопряжены две стороны происходящего: 1) это рассуждение Самозванца о самом себе; 2) предсказание трагической развязки Дмитрию - «вскочить легко, но усидеть попробуй!» Монолог лжецаревича становится кульминационным моментом хроники.

Островский так характеризует правителя Руси:

На грозном троне шутовских забав

Народ не любит. Грозному Ивану

Народ простил распутства, злодеянья,

Мучительства безропотно стерпел - За сановитость царскую, за строгость

Его лица и поступи, за чинность

И набожность. [10, c. 25]

В хронике царь предстает в двух ипостасях: как помазанник Божий и как обычный человек. Первая ипостась представлена «сановитостью царскою», «строгостью лица и поступи», «чинностью и набожностью». Такие выражения создают особый образ царя, подчеркивают его недосягаемость для обычных людей. Особо следует отметить «строгость лица». Этот признак роднит правителя с ликами на иконах. Использование таких характеристик создает образ, лишенный суеты, сохраняющий православную строгость. Вторая ипостась - обычный человек - представлена «распутствами», «злодеяниями» и «мучительствами». В этих характеристиках Островский остается исторически точным. И.Е. Забелин в книге «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях» указывает, что черты царского быта «нисколько не удалились от обычных исконных, типических очертаний русской жизни» [2, c. 21]. Царь представляется не идеальным, а полностью слитым с обычаями народа. Драматург создает образ монарха в двух ракурсах. Первый - психологический - соответствует представлениям о царе как о богоподобной личности. Второй ракурс - исторический - показывает царя как такого же простого человека, как и его подданные. Но необходимо отметить, что драматург создает божественный образ царя только в народном сознании.

Русское государство было консервативным, обычаи предков свято чтились, поэтому важной составляющей характеристики царя было отношение к религии. Не допускалось, чтобы царь был иноверец и не соблюдал православные каноны:

Москва привыкла видеть,

Как царь ее великий, православный, На высоте своей недостижимой

Одной святыне молится с народом,

Уставы церкви строгие блюдет,

По праздникам духовно веселится,

А в дни поста, в смиренном одеянье,

С народом вместе каяться идет… [10, c. 25]

Православие становится консолидирующим началом для русского общества: и царь, «на высоте своей недостижимой», и простые люди молятся одному Богу, «духовно веселятся».

Русский царь обладал неограниченной властью, своенравным характером. Голицын говорит о правлении Ивана Грозного: «Мы не жили, мы только трепетали: / Не сон ли то, что царь Иван нарочно, / По выбору, губил мужей совета / И воевод, бестрепетных во бранях?» [10, c. 35] Островский создает образ своенравной, крайне противоречивой личности Грозного. Здесь также усматривается намек на проводимую Иваном IV в 1565-1572 гг. опричнину.

Все государство в понимании людей того времени представлялось как вотчина князя. Поэтому народ ощущал себя царскими детьми, был готов исполнить любую волю правителя. Личность царя всегда была интересна простому народу, каждый хотел увидеть русского самодержца: «..дозволь взглянуть поближе / На батюшку, на наше солнце красно» [10, c. 33]. Фольклорное выражение «красно солнышко» восходит к языческим временам. Все солярные знаки «связаны с приобретением как материальных, так и духовных благ, приумножением их» [1, c. 30]. Таким образом, царь в понимании людей рассматривается не только с практической стороны, но и с духовной.

Русские люди становились «сиротами бедными», если царь внезапно умирал или, как в Смутное время, наблюдался династический кризис. А возвращение царя на престол становилось важным событием в жизни народа: «Вот праздник-то! Такого не видала / Москва давно. В нарядах береженых, / С сияющим на лицах торжеством, / Идет народ веселыми стопами / В предшествии хоругвей и икон…» [10, c. 8] Драматург создает торжественный, праздничный образ народа, встречающего своего царя. Примечательна характеристика нарядов - «береженые». Это значит, что вступление на престол царя становилось великим праздником, ведь именно для таких торжеств люди берегут свои лучшие одежды.

Смерть царя воспринималась как всеобщее горе, люди ощущали себя сиротами: «И веришь ли, когда пришли к нам вести / Про смерть царевича, Рыданье слезно / По всей Москве пошло; заговорили, / Что легче нам опять царя Ивана / Мучительство, чем вовсе сиротать / Без царского потомства…» [10, c. 9].

По русскому обычаю, вступая на престол, царь должен целовать всенародно крест. Об этом и просит Бельский Самозванца: «И с лобного поклясться всенародно / Целуя сей животворящий крест, / Что ты наш подлинный царевич…» [10, c. 41]. Важно было, чтобы на престол вступал человек именно «царской» крови.

В день коронации царя над Русью раздавался колокольный звон, о чем драматург, упоминает в монологе Василия Шуйского: «По-старому, в день нашего венчанья, / По всей Руси, под колокольный звон / Польются милости народу щедро…» [10, c. 25]. Венчался на царство и первым принял титул царя Иван Грозный в 1547 году. Русские цари обычно короновались в Успенском соборе Московского Кремля. Островский, следуя верному пониманию психологии людей XVI-XVII вв., отождествляет коронацию с церковным праздником: «…под колокольный звон…». «Милости народу» ограничивались лишь даровым вином, о чем и сообщает драматург: «Бочку меда / Им выкати! Да потчуй хорошенько, / Чтобы пили все за царское здоровье». [10, c. 28]

Русский народ сурово расправлялся с изменниками: «Изменникам царевым суд короткий! - / Изменников и Бог велит казнить!» [10, c. 53] Люди были готовы сложить «голову за батюшку царя». А.Н. Островский создает образ бесконечно преданного царю народа.

В народе утвердилась мысль о том, что царь был отличен от всех остальных людей, безгрешным и нравственно чистым, православным.

Сопоставляя Ивана Грозного и Лжедмитрия, дьяк Осипов говорит: Какой ты царь! Тебе ль управить царством, Когда собой управить ты не в силах! монарх традиция религиозность царь

Какой ты царь! Ты сам в оковах рабства!

Ты раб греха! Служитель сатаны… [10, c. 98]

Русский царь должен всегда заботиться о приумножении богатства своего государства, казны. Деятельность именно в таком контексте Шуйский подвергает критике Самозванца:

Ограбил всю страну и промотал дотла Копленую казну царей московских.

То в Польшу шлет, то здесь дарит полякам

Без разума, без счета - точно ворог

Земле своей и царству разоритель. [10, c. 114]

В исторической хронике «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Лжедмитрий являет собой образ, противоречащий образу настоящего русского царя. Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского», подчеркивая природный ум самозванца, указывает: «Страстный к обычаям иноземным, ветреный Лжедмитрий не думал следовать русским: желал во всем уподобляться ляху, в одежде и прическе, в походке и в телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, греховным яством» [3, c. 893]. В.О. Ключевский в «Русской истории от древности до нового времени» пишет: «Своими привычками и выходками, особенно легким отношением ко всяким обрядам, отдельными поступками и распоряжениями, заграничными сношениями Лжедмитрий возбуждал против себя в различных слоях московского общества множество нареканий и неудовольствий…» [5, c. 356]. С.М. Соловьев также указывает на несоблюдение русских обычаев: «Он ввел за обедом у себя музыку, пение, не молился перед обедом, не умывал рук в конце стола, ел телятину, что было не в обычае у русских людей того времени, не ходил в баню, не спал после обеда…» [12, c. 287]. Но драматург, «в отличие от многих предшественников-драматургов, <…> не отождествлял самозванца с Отрепьевым» [6, c. 125].

В исторических хрониках А.Н. Островского нет противоречий между авторским вымыслом и исторической действительностью. Драматург указывает на важную деталь в облике истинно русского царя: монарх должен исповедовать православие, знать и оберегать каноны веры. И стоит отметить, что тема религиозности выходит на первый план в исторической хронике и является своеобразным «мерилом» соответствия/несоответствия образу истинного русского царя. Лжедмитрий не соблюдает русские обычаи. «Кругом царя мы иноверцев видим», - заключает Купец. Ключевое слово в этой фразе - «иноверец», потому что означает человека другой веры, что было невозможным в XVI-XVII вв.

М.М. Уманская отмечает, что «в хронике «не один, а два драматических конфликта: борьба с Лжедмитрием Шуйского, союзниками которого становятся народ и бояре, и конфликт народа с правящими верхами в лице бояр и Самозванца» [6, c. 125]. Но оба эти конфликта непосредственно связаны с бытом и культурой русской нации. Если при первом конфликте Самозванцу противостоит вся культура Руси (и бояре, и народ - представители одной культуры), то во втором конфликте происходит различие между бытом простого человека и правящих кругов. Каждый из этих конфликтов специфичен и содержит уникальную коллизию.

Василий Шуйский резко отзывается о вере Самозванца: «…с ним два попа латинских». Эпитет «латинский» указывает на католическую веру, что было недопустимо для русского государя. Существительное «поп» имеет пренебрежительную окраску, что указывает на недоверие к иноверцам и, в частности, к лжецарю.

Дмитрий Самозванец активно проводит политику римского папы по превращению православного Московского государства в католическое. Об этом и говорит иезуит Самозванцу: «Давно умы святейших наших пап / Обращены на этот север дальний» [10, c. 47]. А.Н. Островский здесь исторически точен: неоднократно католическая церковь предпринимала попытки по «религиозному завоеванию» Руси. «Давно умы святейших наших пап…» - ретроспектива, позволяющая осознать всю катастрофичность сложившейся ситуации, так как решался вопрос: быть Московскому государству католическим или нет. По сути, Смутное время поставило Русское государство не только на грань политической катастрофы, но и религиозной. В образе «дальнего севера» Островский запечатлел всю Россию. Эпитет «дальний» создает пространство, дистанцирует Запад и Россию, а наступление войск Самозванца на Русь и его конечное воцарение превращается в крестовый поход.

Иезуит настойчиво (неслучайно драматург заканчивает его монолог восклицательным знаком) подталкивает Самозванца к введению католичества на Руси:

И ныне наш universalis pater,

Святейший Павел Пятый, умоляет Всевышнего, да дарует он силу

Димитрию, второму Константину,

Овец заблудших дома своего

Привесть к стопам наместника Христова! [10, c. 47].

Василий Шуйский продолжает характеристику Самозванца: «Он - вор, не царь, и сходства очень мало / С покойником; не царская осанка, / Вертляв, и говорлив, и безбород, / Обличие и поступь препростые, / Не сановит, да и летами старше» [10, c. 19]. Все мужчины того времени носили бороды.

Отсутствие бороды указывало на нарушение традиций, что было недопустимым в Русском государстве.

Ближними людьми к монарху на Руси всегда были бояре. Однако, Самозванец пренебрегает этим важным моментом, навлекая на себя гнев высшего сословия. Шуйский иронично замечает: «Боярам честь потом, а немцам прежде».

В своей речи Дмитрий обращается не к русским воеводам, а к французу Маржерету: «Ну, Маржерет, мой храбрый капитан! / Вы - молодцы, вы бьетесь лучше русских» [10, c. 38]. В диалогах Самозванца Островский использует иноязычную лексику, подтверждая отличное от русского воспитание Самозванца.

Дмитрий проявлял себя как правитель западного типа, как достаточно демократичный монарх. Но Московское государство заимствовало у монголов деспотию. Русский народ был привычен к казням, которые проводили монархи: «Изменников и бог велит казнить!» Демократичный Самозванец был чужд народу. Недаром предупреждает Басманов Лжедмитрия: «…без грозы ты царством не управишь» [10, c. 44].

«Действия главных героев пьесы Островского подтверждают психологическую и социологическую закономерность, отмеченную В.Е. Хализевым на материале пушкинского «Бориса Годунова»: «Идущие или только что пришедшие к власти говорят о народе благожелательно, сочувственно и доверительно… Властители, запятнавшие себя преступлениями… отзываются о народе весьма нелестно и даже уничижительно: как о суеверной, глухой и равнодушной к истине, бессмысленной черни». Так, Дмитрий, называющий себя «бродягой безбородым», «взлелеянным» смутой, надеется искупить свою вину многочисленными милостями и льготами, но после встречи с Осиповым называет московский народ «жестоким, непреклонным, бесчувственным и твердым» и говорит о нем: «Он милостей не ценит и не стоит» [7, c. 210-211].

Во времена Смуты актуальными стали апокалипсические сюжеты. Гибель богоизбранного Русского государства «напрямую ассоциировалась с гибелью всего мира и приходом антихриста. Более того, в некоторых сочинениях начала XVII века появляется и предтеча антихриста - так называли Лжедмитрия I» [11, c. 365]:

Василий Шуйский

Антихрист он или его предтеча.

Осипов

О господи помилуй! Эко слово

Ты вымолвил! [10, c. 19]

Отношение Самозванца к Марине, будущей царице, отличается от принятого на Руси. На Руси женщина по своему социальному положению был ниже мужчины. Марина Мнишек верно указывает, что русские женщины «по мужу лишь царицы». Но Марина не желает разделить такую участь, она хочет стать полноправной правительницей Московского государства. Для Самозванца равноправие с женщиной - обычное явление. Но для Руси это было недопустимым. В этом видится отличие Самозванца от истинно русских царей. Критик И.И. Иванов пишет об отношениях Самозванца и Марины: «…он - жертва увлечения, жертва бурной безотчетной страсти, она - холодная, практически расчетливая, честолюбивая кокетка» [4, c. 43].

С.А. Мартьянова, сравнивая образ Дмитрия в творчестве А.Н. Островского и Ф. Шиллера, справедливо указывает на невозможность утверждения власти «на нравственно ложных основаниях» [7, c. 213].

А.Н. Островский создает образы царей, противоположных друг другу. Самозванец, психологически сложная фигура, обречен на неудачу, ибо пренебрегает обычаями русского народа, его верой, а также допускает политические просчеты.

Литература

1. Берегова О. Символы славян. - СПб.: «Издательство «ДИЛЯ», 2008.

2. Забелин И.Е. «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях». - М., 2005.

3. Карамзин Н.М. История государства Российского. - М.: Изд-во Эксмо, 2005.

4. Кашин Н.П. Драматическая хроника А.Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» // Журнал Министерства народного просвещения. - Петроград, 1917. - № 6.

5. Ключевский В.О. Русская история с древности до Нового времени. - М., 2006.

6. Лазуткина М. Г. Формирование художественного образа самозванца Лжедмитрия I в русской литературе XVII-XIX веков: диссертация ... кандидата филологических наук. - Москва, 2003.

7. Мартьянова С.А. Сюжет о Дмитрии Самозванце в творчестве Ф. Шиллера и А.Н. Островского. // Щелыковские чтения, 2003.

8. Овчинина И.А. Национальный характер в исторических пьесах драматурга. // А.Н. Островский, А.П. Чехов и литературный процесс XIX-XX вв. - М., 2003.

9. Овчинина И.А. Русская история и национальный характер в пьесе А.Н. Островского «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» // Духовно-нравственные основы русской литературы. Часть 1. - Кострома, 2007.

10. Островский А.Н. Собрание сочинений в 10 т. Т. 5. - М., 1960.

11. Перевезенцев С.В. Россия. Великая судьба. - М.: Белый город, 2006.

12. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. - М.: Эксмо, 2010.

Аннотация

Образ русского самодержца - еще не изученный вопрос в островсковедении. В работе представлены особенности изображения русского царя в исторических хрониках А.Н. Островского, исследуются различные стороны жизни монарха в XVI-XVII вв., в том числе его национальная идентичность с народом, почитание русских традиций, обрядов, особое место отведено религиозности царя.

Ключевые слова: Островский А.Н.; исторические хроники; русский царь; Смутное время; культура; Россия; драматургия; русский мир.

Russian sovereign image is not well presented in the studies of A.Ostrovsky works. Peculiarities of the Russian tsar depiction in historical chronicles by A.N. Ostrovsky, different sides of life of the Russian monarch in XVI-XVII centuries, including his national identity with people, Russian traditions and rites respect are presented in the article. Special attention is focused on the tsar devoutness.

Key words: Ostrovsky A.N., historical chronicles, Russian tsar, the Time of Troubles, culture, Russia, dramaturgy, Russian world.

Размещено на Allbest.ru