Модернизация России: итоги и перспективы

Размещено на http://www.allbest.ru/

модернизация России: итоги и перспективы

Ю.Д. Гранин,

доктор философских наук, заведующий кафедрой истории и философии науки

Института повышения квалификации работников ТВ и РВ

e-mail: granin@mail.ru

Аннотация

В статье анализируются современные трактовки понятия «модернизация», исторические особенности модернизации России в XVIII-XX столетиях, недостатки нынешней государственной политики модернизации РФ.

Ключевые слова: модернизация, мир-системная теория, цивилизация, наука, образование, инновации.

Sumary

In article are analyzed modern treatments of the term «modernization», historical features of modernisation of Russia in XVIII-XX centuries, lacks of a present state policy of modernisation of the Russian Federation.

Keywords: modernisation, world-systems theory, civilization, science, education, innovations.

В последние годы, особенно с началом мирового экономического кризиса, понятие «модернизация» из работ отечественных социальных философов и социологов спешно перекочевал в лексикон политических деятелей и государственные документы. При президенте России даже создана специальная комиссия по модернизации, ориентирами деятельности которой стали обозначенные в Послании ФС Д.А. Медведева пять приоритетных направлений: внедрение новейших медицинских, энергетических и информационных технологий, развитие космических и телекоммуникационных систем, радикальное повышение энергоэф-фективности. Несмотря на то что в статье «Россия, вперед!» президент использовал термин «модернизация» в более широком значении, включив в его состав «модернизацию российской демократии» и «формирование новой (умной) экономики», нелицеприятные политкомментаторы сразу же определили, что модернизация интерпретируется Кремлем главным образом в технологическом ключе.

Более того. По мнению некоторых, некогда влиятельных аналитиков, провозглашенная политика модернизации в действительности есть не что иное как «прогрессизм» - инструментальный ответ на геополитические вызовы без четко обозначенной цели, позволяющей власти инициировать политику «чрезвычайщины» и позиционировать себя в качестве «инновационной». «Этой власти, - констатирует Глеб Павловский, - «все по плечу». В прошлом любая экстремальная задача решалась силами команды, собиравшейся ad hoc - и последняя из таких команд управляет Россией. Естественно, она уверена, что любая будущая задача может быть решена таким же способом. Если бы оказалось, что судьба России зависит не от инноваций, а скажем, от полета на Юпитер - власть организовала бы полет на этот чертов Юпитер. Если бы для единства России требовалось доказать физическую теорию струн, Кремль созвал бы математиков, и Сурков требовал бы строить Большой андронный коллайдер для поиска этих чертовых «струн»… Поэтому Кремль не опасается упреков Ясина в «дефектной демократии» - любой опасный дефект становится толчком к креативному выпаду, инновационной экспансии в иную область» Павловский Глеб. Инновационная власть пытается соблазнить экономику // Русский журнал. 2010. № 46-47. С.2.

Кстати, статья гл. редактора Г.Павловского в этом номере - не исключение: весь номер посвящен теме «прогрессизма», с которым, собственно, и отождествляется отечественная «модернизация». .

Итак, если верить Павловскому, не имея долгосрочной стратегии развития «инновационная власть» вместо модернизации занимается «прогрессизмом» с характерной для последнего краткосрочностью целей, что «автоматически наделяет власть уникальной легитимностью» Там же.. С другой стороны, если верить А. Рябову, модернизация России уже давно началась. Но ей сознательно препятствуют консервативно настроенные властные элиты, которые возрождают социальную архаику, дабы остановить модернизационные процессы, начатые в конце 1980-х - начале 1990-х годов Рябов А. Возрождение феодальной «архаики» в современной России: практика и идеи // Рабочие тетради. Working paper. - М.: Московский центр Карнеги. 2008. №4. С.4.. Кто прав? Не вдаваясь в полемику, замечу очевидное: и официальная власть, и ее политические оппоненты, и добавлю - многочисленные исследователи наделяют термин «модернизация» разным содержанием. Так что же такое «модернизация», и какую роль должны играть наука и образование в ее осуществлении? Отвечая на эти вопросы, следует обратиться к истории возникновения термина, его содержательным теоретическим интерпретациям и, безусловно, к истории модернизаций разных стран, включая Россию. Начать целесообразно с появления концепций модернизации и их критики, результаты которой позволили существенным образом переосмыслить процесс мировой динамики мирового развития в XVII-XX столетиях.

Прежде всего, отметим, что теоретический дискурс о модернизации крайне разнообразен и методологически противоречив. Поэтому, опуская интересные узким специалистам подробности, обратим внимание на общеупотребительное значение термина: «модерн» - т.е. современность - эпоха в развитии капитализма, начало которой датируется Новым временем. Именно тогда, полагали основоположники теории модернизации Р. Арон, У. Ростоу, Ш. Эйзенштадт и др., первоначально локализованная в странах Западной Европы, а затем распространившаяся по всему миру сформировалась modernity (современность) - наилучшая («современная») хозяйственная система. Одновременно определились передовые тип общественного (экономического, социального и политического) развития и тип общества, выступающие для государств и народов иной цивилизационной принадлежности в качестве модели и образца существования.

Эта точка зрения, интерпретирующая историю человечества XVII-XX столетий с позиций европоцентризма, была господствующей вплоть до начала 1970-х годов. Ее основной постулат - все общества проходят некие эволюционные стадии роста на пути от примитивной, статичной и функционально неразделенной «традиционности» к «современности», характеризуемой выделенной персональностью, преобладанием инноваций над традициями, инновационной динамичностью, рациональным научным управлением, неуклонным материальным ростом, новым типом государственности (суверенное правовое демократическое государство), дифференциацией на функциональные сферы экономики, политики и культуры. Тем самым всемирно-исторический процесс интерпретировался в виде некоего линейного прогресса с эксплицитно заданной и, как позже выяснилось, идеологически окрашенной целью: предполагалось, что все страны должны стремиться достичь высшего уровня современности, воплощением которого были США. Неслучайно именно в 1950-1960 годы большинство «традиционных» стран мира, образовавшихся на обломках мировой системы колониализма, были названы американскими теоретиками модернизации «развивающимися», а идея естественно-исторического развития социальных форм жизни была сдана в теоретические архивы.

В начале 1970-х ее извлекли оттуда последователи Фернана Броделя - основоположник мир-системного подхода И. Валлерстайн и его коллеги (А. Бергезен, Ф. Борншир, К. Чейз-Дан, С. Амин, А. Франк и др.), занявшиеся изучением истории становления глобальной системы капитализма. Важно иметь в виду, что мир-системная теория предложила новую методологию изучения социальной реальности, отличную не только от господствовавших в западной социологии того времени концепций модернизации, но и от структурного функционализма Т. Парсонса. В отличие от Парсонса, Валлерстайн меняет представление о фундаментальных объектах исследования. Он отказывается от самого понятия «общество» и заменяет его концептом «историческая система», подчеркивая тем самым непрерывную динамику общественных процессов, их «жизненную» природу. Изменяются представления ученого и относительно пространственно-временной структуры социальной реальности. Отказываясь от идеи монолинейного прогресса и пытаясь «историзировать социальные науки», Валлерстайн для характеристики социальных процессов использует категорию «время-пространство» («TimeSpace»), которую выводит из концепции множественности форм исторического времени Броделя и теории стохастического (нелинейного) развития диссипативных структур И. Пригожина.

Для Валлерстайна каждая историческая система обладает разнообразными институтами, через которые и совершается ее функционирование. При этом «все институты действуют одновременно и политически, и экономически, и социокультурно и не могут быть эффективными иначе». Исторические системы как фундаментальные объекты исследования Валлерстайн разделяет на две группы: «мини-системы» и «мир-системы» (или миросистемы). По мысли социолога, анализу подлежат только мир-системы («world-system») -- «крупные и устойчивые во времени единицы». Мир-система для социолога -- «это не просто мировая система, а система, которая сама есть мир и которая фактически почти всегда была меньше, чем весь мир» Валлерстайн И. Миросистемный анализ: Введение. - М., 2006. С. 211.. Он делит мир-системы как изучаемые объекты на мир-империи - обширные политические структуры (например, Египет эпохи фараонов, Римская империя или Китай династии Хань) и мир-экономики -- неравномерные цепи структур, основанные на торговле и производстве.

Таким образом, созданный Валлерстайном мир-системный анализ основывается на новой научной картине социального мира, вводит новый фундаментальный объект исследования -- «исторические системы», меняет философские основания социоэкономического исследования: онтологические основания его теории представляются сеткой категорий: «мир-система», «мир-экономика», «мир-империя», «время-пространство», «время большой длительности», «ядро», «периферия», «вековые тренды», «геоистория», «геокультура» и т.д.

Подчеркивая значимость этой теории, следует иметь в виду европоцентричный характер мировой динамики Валлерстайна, которая плохо согласовывалась с историческими данными, на что обратили внимание последователи «линии Броделя» в мир-системном анализе А.Г. Франк и Б. Джиллс. Они выступили против идеи Валлерстайна о зарождении капитализма в Европе и неизменном разделении мира на «центр», «периферию» и «полупериферию». Критикуя европоцентризм Валлерстайна, они доказывали, что смещение мировых центров с Востока на Запад произошло в период с 1250-х по 1450-е гг., охватывающий первый «вековой тренд» Броделя. По их мнению, новая европейская капиталистическая система возникла на периферии существующей восточной системы. Эту точку зрения сейчас разделяют многие современные сторонники мир-системного подхода, которые на основе большого конкретно-исторического материала относят существование восточной мир-системы в средние века и даже в эпоху бронзового века. В итоге оформился принципиальный поворот изучения истории человечества как глобальной целостности совсем в другом ракурсе: ракурсе противостоящего евроцентризму полицентризма исторического развития, связанного с периодическими смещениями «центров» мировой динамики. В работах П. Абу-Лахгод, С. Амина, Эдварда В. Саида, Б. Тернера, П. Кеннеди данное направление исследований получило название «реориентализма».

Некоторые идеи и результаты этих исследований способствовали уточнению и развитию «модернистской парадигмы» в социальных исследованиях, на основе которой сформировался так называемый модернистский подход. Как и другие (формационный, цивилизационный), он не является внутренне единым, а представляет сложную совокупность многочисленных теорий модернизации и постиндустриализма, находящихся между собой в отношениях конкуренции, но объединенных общим представлением о наступлении принципиально нового - постиндустриального или постмодернистского - этапа в развитии человечества Более подробно о специальных различиях теорий модернизации и постиндустриализма см.: Иноземцев В.Л. Перспективы постиндустриальной теории в меняющемся мире // Новая индустриальная волна на Западе. Антология. - М., 1999. С.3-66. . Игнорируя пропагандируемую мир-системниками возможность смены полюсов мирового развития, они едины в негативном отношении к теориям локальных цивилизаций, предпочитая оперировать макроисторическими (макросоциологическими) категориями, выстраивая проекции исторического развития по линиям «аграрное - индустриальное - постиндустриальное общества» или «досовременное состояние - эпоха (общество) модернити - эпоха постмодернити (постсовременность)». Так, Э. Гидденс См.: Гидденс Э. Последствия модернити // Новая постиндустриальная волна на Западе. - М., 1999. С.101-122. считает, что эпоха модернити не сменяется сегодня какой-то новой стадией, но просто переживает радикализацию, связанную со становлением мировой сети производственных и информационных структур. С ним солидаризуется П. Дракер, который фиксирует переход человечества (в лице экономически развитых стран Запада и Японии) в постиндустриальное состояние «информационной цивилизации «третьей волны», для которой характерны рост ТНК, становление глобальной информсистемы как «нервной сети» человечества и «транснациональной сети» международных неправительственных организаций, которые, будто бы, в обозримом будущем вытеснят институт государства. На Западе приверженцами модернистского подхода являются Д.Белл, С.Крук, С.Лэш, а в России - В.Л. Иноземцев, А. Караганов и ряд других авторов.

Не имея возможности подробно анализировать достоинства и недостатки мир-системного и модернистского подходов к анализу древней, новой и новейшей истории человечества, замечу: картина мировой динамики будет более полной, если мы используем ключевые идеи этих парадигм в корпусе цивилизационного анализа - т.е. в контексте формирования, развития и конкуренции цивилизаций, наилучшей политической формой которых на протяжении многих столетий выступали «империи», в пределах которых формировались особые «мир-экономики». В этом случае становление и развитие «модернити», включая капиталистические формы хозяйствования, выступит как «культурное ядро» западноевропейской цивилизации с присущим ей и только ей синтетическим (антично-христианским) видением мира, человека и его места в мире, постепенно в ходе колониальных завоеваний распространявшим свое влияние на весь мир.

Однако современное доминирующее положение западноевропейской цивилизации, постепенно трансформировавшейся в евро-атлантическую и прошедшую в своем развитии раннеиндустриальную, позднеиндустриаль-ную и постиндустриальную стадии, нельзя объяснить лишь тер-риториальной, военной и политической экспансией составляющих ее колониальных империй, экономическое процветание которых во многом было достигнуто за счет внешних источников. Нынешнее эмпирически наблюдаемое разделение стран мира на страны экономически доминирующего «центра», страны «полупериферии» (Индия, Китай, Россия, новые индустриальные страны - НИС) и «периферии» (государства «третьего» и «четвертого» мира) было обусловлено не только более высокими темпами роста Запада, обеспеченными социокультурой модернити, но и ограничениями собственного развития других, незападных стран.

Данные ограничения имели объективный и субъективный характер: объективные были исторически заданы «стартовыми возможностями» и социокультурными особенностями обществ, которым так и не удалось имплантировать «модернити» в тело своих культур. Субъективные ограничения - нежеланием правящих элит многих стран осуществлять модернизацию в форме «вестернизации». То есть инициировать изменения в направлении тех типов социальной, экономической и политической систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с XVII-го по XIX век, затем распространились на другие европейские страны, а в девятнадцатом и двадцатом столетиях - на южноамериканский, азиатский и африканский континенты. В каждой стране «второго эшелона развития» и в разные исторические периоды сочетание этих факторов имело свой особый характер. И это обстоятельство следует учитывать, обсуждая исторические особенности модернизации России.

Анализируя эти, частью сохранившиеся до настоящего времени особенности развития России К их числу следует отнести элементы архаики - социально-психологические архетипы общественного сознания и поведения, выражающиеся в социальной практике чиновных «кормлений», лишении домовладельцев земли, скупке богатыми земель вместе с населяющими их людьми, ставке на силу и привилегии. Эти и некоторые другие виды социальной практики, показывают исследователи, взаимосвязаны и несовместимы с индустриальным характером развития РФ. (Подробнее см.: Рябов А. Возрождение феодальной «архаики» в современной России: практика и идеи // Рабочие тетради. Working paper. - М.: Московский центр Карнеги. 2008. №4. С.4-5.), следует иметь в виду те исторические вызовы, с которыми сталкивалась она на протяжении многих столетий. Первый вызов, который испытала Россия - природный. По мнению В.О.Ключевского, она не могла из-за суровости природы развивать интенсивное хозяйствование и пошла по экстенсивному пути - расширению земли, единственно возможному для традиционных обществ. Дальнейшие вызовы последовали из Азии (Монголия) и с Запада (его форпостов - Польши и Швеции). Анализируя этот период, А. Тойнби писал: «Временное присутствие польского гарнизона в Москве и постоянное присутствие шведской армии на берегах Нарвы и Невы глубоко травмировало русских, и этот внутренний шок подтолкнул их к практическим действиям, что выразилось в процессе «вестернизации», которую возглавил Петр Великий. Эта небывалая революция раздвинула границы западного мира от восточных границ Польши и Швеции до границ Маньчжурской империи. Таким образом, форпосты западного мира утратили свое значение в результате контрудара, искусно нанесенного западному миру Петром Великим, всколыхнувшим нечеловеческим усилием всю Россию» Тойнби А. Постижение истории. - М.: 1991. С.108. .

Однако вызов Запада состоял не только в попытках колонизации России. Помимо экономической, политической и военной экспансии стран этого региона, вызов заключался уже в самом факте его существования, в необходимости реагировать на существование Запада путем изменений, ускорения собственного развития даже независимо от того, побуждает их к этому Запад или нет. С появлением «западного мира», первым осуществившим переход от традиционного общества к современному (с характерным для последнего быстрым ритмом жизни, доминированием инновации над традицией, выделенной персональностью, переходом от ценностной рациональности к целерациональности, от мировоззренческого знания к научному и т.д.), стало возможно дискурсивно противопоставлять западную «современность» в качестве горизонта развития всему остальному миру. «С появлением Запада, - отмечают В.Г.Федотова, В.А. Колпаков и Н.Н. Федотова - человечество оказалось как бы в разных лодках, плывущих в одном направлении. Незападные страны не могли не ощутить своей отсталости, того, что направление движения задается Западом, одновременной привлекательности Запада и исходящей от него опасности для их традиционного существования». Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. Социально-философский анализ взаимоотношений экономики и общества. - М.: 2008.С.96. Тем самым, легитимизировав свой вызов в концепции прогресса, Запад предложил всему остальному миру общую линию развития к «современности», на которую элиты незападных стран могли ответить только «пафосом справедливости - равного исторического шанса своим народам», в конечном счете воплотившемся в двух моделях модернизации: «вестернизации» и «догоняющей модели развития». Там же. С.100-107.

Со времен Петра I Россия развивалась по догоняющей модели. Петр не собирался реформировать страну по европейским лекалам, вплоть до конца жизни у него даже не было сколь либо продуманного плана действий: «Только разве в последнее десятилетие своей 53-летней жизни… у него начинается высказываться сознание, что он сделал кое-что новое и даже очень немало нового. Но такой взгляд является у него, так сказать, задним числом, как итог сделанного, а не как цель деятельности». Ключевский В.О. Курс русской истории. Полное издание в одном томе. - М.: 2009. С.880. Из багажа модернити он заимствовал (во многом формально) лишь одно политическое изобретение - структуры госуправления, формы организации промышленного производства (мануфактуры), армии, флота и что очень важно - формы организации научной деятельности и образования - Академию и университеты. Но Петр не собирался полностью европеизировать Россию. Не собирались этого делать ни Елизавета, ни Екатерина II, ни Александр I, реформа которого по проекту М.М. Сперанского была приостановлена запиской Н.М. Карамзина «О древней и новой России», в которой историк предупреждал против механического заимствования европейского опыта, могущего подорвать самодержавие.

Так что, частично заимствовав из Европы системы организации науки и образования для дворян и части мещанства, импортировав в империю немало европейских ученых, Россия вплоть до второй половины XIX столетия по существу оставалась неграмотной и псевдоевропейской страной, опиравшейся в своем развитии не на инновации, а на традиции. Собственно модернизация начинается в России с реформ Александра II, который ввел общедоступность и внесословность начального образования, самоуправление университетов и многое другое. Именно тогда, отмечают исследователи, «Запад становится для России образцом развития, идея приблизиться к нему - догоняющей моделью модернизации, индустриализацией, капитализмом - целью, которую надо выполнить». Федотова В.Г. Российская история в зеркале модернизации // Вопросы философии. 2009. №12. С.15. Но этот период длится недолго, и Россия вновь, если пользоваться терминологией А.Янова, проваливается в пропасть контрреформы, «деспотическую Московию» и очередное «особлячество от Европы», завершившиеся революциями и образованием СССР, который начал индустриальную модернизацию страны (индустриализацию) на принципиально новой экономической и политической основе и при определяющей роли государства.

Оставляя в стороне давно известные факты того времени, заметим, что ведущая роль государства в процессе индустриализации - это не историческая особенность царской России и СССР, а характерная черта всех стран «второго эшелона» мирового развития, попытавшихся в конце XIX - начале XX века ответить на вызов Запада и перейти к модели «догоняющего развития». В государствах Восточной и Юго-Восточной Европы, в Турции, Италии, Португалии, Испании, некоторых наиболее развитых странах Латинской Америки (Аргентине, Бразилии, Уругвае, Чили), Японии - так же как и в России реакция правящих кругов (или тех, кто приходил им на смену в результате революций и войн) на внешние угрозы и обстоятельства играла куда более важную роль в модернизации этих стран, чем внутренние импульсы к социально-экономическим и политическим преобразованиям. Иными словами их модернизация носила неорганичный (экзогенный) характер и оказывалась возможной благодаря форсированному заимствованию готовых форм организации производства и социальной жизни у более развитых стран. Причем одной из стран второго эшелона - Японии - во второй половине XX века удалось войти в группу стран первого эшелона, а кое в чем и превзойти их.

Разумеется, провозгласивший целью развития достижение социализма и коммунизма Советский Союз эпохи Сталина разительно отличался от многих современных ему государств догоняющего развития идеологией, тоталитарным характером власти и имперскими амбициями. Но не следует забывать и другое: усиление роли государства в процессе догоняющей модернизации всегда сопровождалось установлением откровенно авторитарных режимов. Так, в 1920-1930-х годах было в Италии, Португалии, Аргентине, Японии, многих других странах, политические режимы которых получили название «авторитаризмов развития». См. подробно: Авторитаризм развития: Генезис, функции, перспективы («круглый стол») // МЭиМО (Мировая экономика и международные отношения), 2005, № 5. СС. 41-53; № 6. СС. 92-105. Такие режимы обеспечивали - как экономическими, так и административными методами - существенное увеличение доли капиталовложений в ВВП, в том числе и за счет богатых слоев общества. Они проводили политику, направленную и на технологическую модернизацию существующей промышленности, и на создание принципиально новых для страны отраслей хозяйства, обеспечивали условия для подготовки соответствующей рабочей силы, создавали национальные системы образования и научных исследований. Последнее, как правило, делалось не на начальных этапах модернизации, а после достижения некоего уровня промышленного развития. При этом «авторитаризмы развития» использовали не только репрессии, осуществляя «принуждение к прогрессу». Они опирались на идеологию, обеспечивавшую общественный консенсус: общество или, по крайней мере, его наиболее активная часть, соглашалось обменять политические свободы на рост материального благосостояния и расширение возможностей вертикальной социальной мобильности. Другими словами, «авторитаризм развития», с одной стороны, отбраковывал неспособную к новой работе часть населения, а с другой, - открывал перспективы, в том числе и для выходцев из социальных низов, сделать карьеру честным трудом, благодаря способностям и усердию. Это наглядно проявилось в ходе ускоренных модернизаций в НИСах Азии, а сегодня наблюдается в Китае и Вьетнаме, где принцип меритократии восходит к конфуцианской традиции.

Конечно, в Советском Союзе, предпринявшем в 1930 годы перед лицом грядущей войны попытку ускоренной индустриализации, «принуждение к прогрессу» осуществлялось мобилизационными, недопустимо жесткими и жестокими средствами. Но, вынося за скобки вопрос о «цене прогресса», следует признать: к началу 1960-х годов СССР вошел в обойму индустриально развитых стран мира. Правда, его замкнутый на «оборонку» индустриальный потенциал имел однобокий характер, административно-командная экономика была крайне неповоротливой и в среднесрочной перспективе не могла конкурировать с ведущими экономиками Запада. Но правда и то, что в 1960-е годы Советский Союз имел лидирующие позиции в ключевых областях науки и, по оценкам экспертов США, обладал лучшей в мире системой образования. Поэтому если бы смена (или хотя бы перестройка по китайской модели) общественно-экономического строя произошла лет сорок назад, сегодня Россия безусловно входила бы в число экономически развитых стран мира.

Однако история не знает сослагательного наклонения: вместо «вестернизации» и даже политики «догоняющего развития» в СССР наступил «застой», суть которого заключался в том, что социалистическое государство перестало быть «государством развития». Причина этого кроется не в характере общественно-политического строя, как утверждают некоторые политики и ученые, а в ряде субъективных факторов, прежде всего в догматизме и необразованности политического руководства страны и его клевретов. Общественно-политический строй и характер политического режима в отношении экономической модернизации амбивалентны: они могут либо способствовать, либо препятствовать индустриальному и экономическому развитию. Пример современного Китая - лучшее тому подтверждение. А во второй половине ХХ века впечатляющие примеры догоняющей индустриальной модернизации дали военно-полицейские режимы ведущих стран Латинской Америки, так же как СССР поставившие себе цель «догнать США». Особенно успешной была Бразилия.

Выдвигая планы превращения страны в великую державу, модернизаторы Бразилии в военных мундирах и их единомышленники в гражданских костюмах активно использовали в ходе преобразований мощь государственных предприятий, принимали долгосрочные программы развития разных отраслей и инфраструктуры. Причем смена конкретных лиц у руля власти не отменяла преемственности в выполнении этих программ. Но главное - военно-бюрократический авторитаризм сделал ставку на развитие науки и новых технологий. Чтобы стимулировать технический прогресс и инновации, правительство проводило политику ускоренной амортизации оборудования. Дополнительные инвестиции в инновации освобождались от налогов, частным фирмам предоставлялись также специальные субсидии и кредиты для инновационной деятельности. Именно при военном режиме крупные фирмы стали создавать у себя научно-исследовательские и опытно-констpуктоpские подразделения. Быстро увеличивалось число научных институтов и центров, которые занимались технологическими разработками и подготовкой кадров специалистов. В стране удалось создать основы аэрокосмической индустрии и ядерную энергетику, разработать уникальную технологию получения моторного топлива из тростника, наладить выпуск отечественной электронно-вычислительной техники.

Успехи в последней области особенно впечатляющи. В 1972 году при Министерстве планирования и координации Бразилии была организована Комиссия по деятельности в области электроники (КАПРЭ). Одним из важнейших результатов ее работы стало начало производства в 1974-м году собственных ЭВМ на предприятии «Кобра». Спустя два года был принят специальный Закон об информатике, регулировавший деятельность фирм, научных центров и самого государства по развитию электронной промышленности и программного обеспечения ЭВМ. В итоге уже в 1979-м, всего через три года после появления первого персонального компьютера «Эппл» Джобса и Возняка в США, бразильские инженеры Э. Френьи и Й. Манастерски из университета штата Сан-Паулу создали первую бразильскую «персоналку». Тогда же вместо КАПРЭ под эгидой могущественного Совета по национальной безопасности появился Секретариат по электронике и информатике (СЭИ) с более широкими полномочиями, чем у его предшественницы. Он должен был контролировать импорт, выдавать разрешения местным производителям выпускать электронную технику, регулировать закупки электронной техники государственными предприятиями и учреждениями.

Усилия СЭИ не пропали даром. С 1975-го по 1986-й год доля компьютеров, произведенных в стране фирмами под контролем национального капитала, возросла с 5-ти до более чем 75-ти %. C 1979-го по 1984-й год число фирм, занятых производством микрокомпьютеров, возросло с 2-х до 33-х. По темпам внедрения электронной техники и информатизации Бразилия в начале 1980-х годов не уступала многим развитым странам Западной Европы, в ней было сосредоточено более половины парка компьютеров всего континента. В середине 1980-х бразильские фирмы выиграли тендер за право автоматизировать банковскую сеть в соседней Аргентине. Правда, другим латиноамериканским странам никак не удалось даже приблизиться к уровню, достигнутому Бразилией в конце 70-х - начале 80-х гг. в области электронно-вычислительной техники и программного обеспечения Подробнее см.: Красильщиков В.А.(рук.), Белоусов А.Р., Гутник В.П., Клепач А.Н., Кузнецов В.И. Модернизация: Зарубежный опыт и Россия. - М., 1994. С. 59-65..

Современная Россия, как с удивлением отметил Д.А. Медведев, по уровню и качеству современных высоких технологий находится в числе аутсайдеров среди индустриальных стран мира. Так, выступая на первом заседании Совета по развитию информационного общества при президенте, он, в частности, сказал: «В соответствующих международных рейтингах Россия занимает (я сам, когда смотрел материалы, удивился) даже не 20-30-е, а 70-80-е места! Это при том, что у нас очень высокий в целом исторический интеллектуальный потенциал, интерес к этой сфере, масса программистов. Отставание от стран-лидеров не уменьшается, а как это ни парадоксально в условиях казалось бы развития экономики и в целом улучшения жизни наоборот нарастает. Вот по индексу развития так называемого электронного правительства мы были в 2005-м году на 56-м месте, а в 2007-м году достигли 92-го. О чём это говорит? Это говорит о том, что у нас никакого электронного правительства нет, всё это - химера. В рейтинге готовности стран к сетевому миру (есть такой рейтинг) мы тоже на «почётном» 72-м месте». Стенографический отчёт о заседании Совета по развитию информационного общества. 12 февраля 2009 г. Москва. Кремль. Постоянный адрес: http//:www. kremlin.ru Что делать?

Прежде всего, следует взглянуть правде в глаза и признать: начиная с 1991-го г. Россия не только не приумножила свой промышленный ресурс, но в значительной степени его потеряла. В то время, как, невзирая на кризисы, страны НИС («азиатские тигры»), Бразилия, Индия, Китай и др. продолжали неуклонно двигаться по пути догоняющего развития, модернизируясь на собственной культурной основе, Россия за последние 15 лет пережила деиндустриализацию и еще больше отстала от них.

Несмотря на то, что 2011-й год был отмечен экономическим рост в 4,7 %, этот рост был достигнут только за счет добывающей промышленности. А декларируемые Медведевым задачи (внедрение новейших медицин-

ских, энергетических и информационных технологий, развитие космических и телекоммуникационных систем, радикальное повышение энергоэф-фективности) так и не были выполнены. В настоящее время наша страна живет за счет экспорта сырьевых ресурсов, а не за счет производства и экспорта высоких технологий и высокотехнологичной продукции. Для сравнения: в США экспорт высокотехнологичных производств и самих технологий составляет 95% от общего объема экспорта. А поступления в бюджет от прогрессивных технологий, особенно высокотехнологичных производств, продажи наукоемких продуктов на внутренних и внешних рынках, составляют около 90%. И тот факт, что в обозримом будущем страны НИС, Китай, Индия, Мексика, другие государства «второго эшелона развития» не смогут приблизиться к этому показателю, нас утешить не может. Хотя в этих странах создаются национальные программы инновационного экономического развития, тогда как в России такой программы до сих пор нет.

Но более всего удручает недальновидность руководства страны, которое, постоянно декларируя необходимость отказа от углеводородной иглы и перехода к инновационному развитию, не имеет государственной программы развития науки и даже не собирается увеличивать ее финансирование. Так, в относительно благополучном 2007-м году расходы на науку, включая оборонные, составляли примерно 1,07% ВВП. Это при том, что абсолютная величина ВВП России была примерно в два с половиной раза ниже, чем в Китае, и примерно в шесть раз ниже, чем в США. Для сравнения: по данным самого полного из издающихся в мире справочников американских «Индикаторов науки и техники. 2008» (Science and engineering indicators. 2008), государственная поддержка науки, исчисляемая в процентах по отношению к национальному ВВП, выглядела так: США (2006) - 2,57, Израиль (2005) - 4,71, Швеция (2005) - 3,86. Финляндия (2006) - 3,51, Япония (2004) - 3,18, Южная Корея (2005) - 2,99, Германия (2005) - 2,51, Франция (2005) - 2,13, Великобритания (2004) - 1,73, Китай (2005) -1,34. В список развитых стран Россия, согласно Индикаторам науки и техники, не входит, а среди крупных развивающихся стран (Китай, Индия, Мексика, Бразилия, Индонезия) она в 2007-м году занимала четвертое место. См.: Ранжирование развивающихся стран по экспорту высокотехнологичной продукции // Индикаторы науки и техники. 2008 (http://www.nsf.gov/statistics/seindO8.tables.htm).

В 2010-м году это отставание не уменьшилось: ведь на науку гражданского назначения государство потратило всего 159 млрд. рублей (95,5% от уровня 2009 года). При этом финансирование АН РФ было урезано: Российская академия наук получило от государства всего 31,5 миллиарда рублей, что на 3,5 миллиарда меньше, чем в предыдущем году. Как известно, средний американский университет финансируется так же, как вся РАН. И вот даже эти скромные деньги сокращаются. Кстати, ведущие страны поступают ровно наоборот: именно в кризис увеличивают вложения в науку, так как уверены, что только она способна найти эффективные способы выхода из кризиса. В дополнение к уже выделенным десяткам и сотням миллиардов долларов Президент США предложил Конгрессу в 2009-м году выделить ещё 21 млрд. долл. Политика Обамы встретила полное понимание в Конгрессе США. Спикер палаты представителей Нэнси Пелоси заявила, что слова «наука, наука, наука» должны стать «лейтмотивом Демократической платформы». Цит. по: Беляева С. Спасибо за стимул! // Поиск. 2009. 6 марта. С. 22.

Но у нас, как водится, собственный российский путь. Судя по всему, политическое руководство страны вполне сознательно урезает бюджет академии, так как вслед за системой образования, реформа которой заменена многолетним бюрократическим администрированием и по сути провалена, оно решило перестроить и организацию научных исследований. В последний день 2009-го года президент Дмитрий Медведев создал рабочую группу во главе с Владиславом Сурковым и тремя иностранными специалистами по созданию «обособленного комплекса для развития исследований» - российский аналог американской «кремниевой долины». Сейчас этот научный центр (по сути - бизнеснаукоград) уже строится в подмосковном Сколково. Научную часть проекта возглавил академик Ж. Алферов, «ведет» проект олигарх Виктор Вексельберг. Дело, понятно, хорошее. Непонятно, правда, зачем в Московской области надо строить еще один наукоград. Почему нельзя привлечь отечественный и зарубежный бизнес в уже существующие научные центры? Любопытный ответ на этот вопрос дал теневой куратор проекта Владислав Сурков. На вопрос корреспондента, каковы начальные условия для возникновения этого «инновационного чуда», Сурков ответил: «1. Дерзость, Вера и Воля». А отечественные вузы и академические институты отнес к числу третьего по счету факторов. И это неудивительно, поскольку этот, как его назвал сам Сурков, «остров фантазий» будут создавать иностранцы: «Они сами скажут, что им нужно. Останется только исполнить. Нам нужна новая «Немецкая слобода». Нам критически необходимо, чтобы сюда проникала более высокая культура производства, технологий и исследований - вместе с живыми ее носителями». Сурков Владислав. Чудо возможно. // Ведомости. 2010. 14 февраля. С.4.

Ну, что же - ходить за умом к варягам нам, со времен Гостомысла и Петра, не привыкать. Но рассчитывать всерьез на то, что «заграница нам поможет» не следует. Какие бы импортные технологии мы ни покупали, они не будут «завтрашними», ибо никто не желает плодить собственных конкурентов. А технологии сегодняшнего дня к моменту их запуска в производство с неизбежностью будут вчерашними. Поэтому прогрессивные и, особенно, высокие технологии и создаваемые ими наукоемкие высококонкурентные товары, так же как инновационный сектор экономики, можно создать лишь на основе собственной науки, собственных опытно-конструкторских разработок, собственных технологических проектов. Для этого наша наука и наше образование нуждаются в мощных инвестициях и государственной поддержке. Но этого пока не происходит, а то, что делается, например, в сфере образования, вызывает массу сомнений.

Последний пример весьма показателен: 23 апреля 2010 года Госдума тихо и сразу в трех чтениях приняла инициированный Минфином законопроект с непонятным для непосвященных названием «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с совершенствованием правого положения государственных (муниципальных) учреждений». В соответствии с этим актом всем учреждениям начальной, средней и высшей школы с 2012-го года будет предложено жить на государственные «субсидии», размер которых планируется корректировать в сторону уменьшения за счет предполагаемого перехода на «самоокупаемость» учреждений образования. По сути это означает сворачивание государственной поддержки образования, его коммерционализацию и де-факто - нарушение статьи 43-й Конституции РФ, гарантирующей право на бесплатное образование. А в федеральном бюджете на 2012-2015-е годы расходы на науку опять составят менее 1% от ВВП.

Такая вот «модернизация».

Литература

модернизация индустриализация государственный россия

1. Авторитаризм развития: Генезис, функции, перспективы («круглый стол») // МЭиМО (Мировая экономика и международные отношения), 2005, № 5. СС. 41-53; № 6. СС. 92-105.

2. Беляева С. Спасибо за стимул! // Поиск. 2009. 6 марта. С. 22.

3. Валлерстайн И. Миросистемный анализ: Введение. - М., 2006. С. 211.

4. Гидденс Э. Последствия модернити // Новая постиндустриальная волна на Западе. - М., 1999. С.101-122.

5. Иноземцев В.Л. Перспективы постиндустриальной теории в меняющемся мире // Новая индустриальная волна на Западе. Антология. - М., 1999. С.3-66.

6. Красильщиков В.А.(рук.), Белоусов А.Р., Гутник В.П., Клепач А.Н., Кузнецов В.И. Модернизация: Зарубежный опыт и Россия. - М, 1994. С. 59-65.

7. Павловский Глеб. Инновационная власть пытается соблазнить экономику // Русский журнал. 2010. № 46-47. С.2.

8. Рябов А. Возрождение феодальной «архаики» в современной России: практика и идеи // Рабочие тетради. Working paper. - М.: Московский центр Карнеги. 2008. №4. С.4-5.

9. Сурков Владислав. Чудо возможно. // Ведомости. 2010. 14 февраля. С.4.

10. Тойнби А. Постижение истории. - М. 1991. С.108.

11. Федотова В.Г. Российская история в зеркале модернизации // Вопросы философии. 2009. №12. С.15.

12. Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. Социально-философский анализ взаимо-отношений экономики и общества. - М., 2008. С.96.

Размещено на Allbest.ru