Государственный подход нетерпимости к педагогам Юга России, пережившим немецко-фашистскую оккупацию

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

ГОУ ВПО «Таганрогский государственный педагогический институт»

Государственный подход нетерпимости к педагогам Юга России, пережившим немецко-фашистскую оккупацию

Агеева В.А.

К концу лета 1943 г. в основном территория Юга России была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. В этой связи перед региональными органами власти встал вопрос о проведении восстановительных работ, в том числе и в сфере образования. Однако для того, чтобы начать процесс созидания и организовать процесс обучения в учебных заведениях, необходимо было сформировать педколлективы, которые непосредственно занялись бы осуществлением этих мероприятий. В условиях, когда часть бывших работников была призвана в ряды вооруженных сил, часть находилась в эвакуации, а оставшиеся на местах пережили немецко-фашистскую оккупацию, укомплектовать педагогическими кадрами восстанавливающиеся общеобразовательные школы, РУ, ЖУ и школы ФЗО оказалось для советских властей очень сложной задачей.

На начальном этапе восстановления первыми на работу вернулись учителя и мастера РУ и школ ФЗО, остававшиеся на захваченной врагом территории. Однако в последующем их стали освобождать от занимаемых должностей как скомпрометировавших себя работой на немцев. Городские и районные отделы образования, руководство ремесленных училищ и школ ФЗО составляли пофамильные списки, в которых указывалось место работы учителя или мастера в период оккупации и его должность после освобождения [1]. Эти сведения направлялись в партийные организации и отделы НКВД. К примеру, в сентябре 1943 г. на заседании Ставропольского крайкома ВКП (б) были обсуждены итоги принятого им ранее закрытого письма к первичным партийным организациям «О фактах политической беспечности в отношении лиц, активно сотрудничавших с немцами в период оккупации края» [2]. Этот и подобные документы, разрабатываемые на уровне краевых и областных органов управления Юга России, детализировали общегосударственную программу массовых репрессивных мероприятий по отношению к гражданам, в том числе и работников образования, переживших немецко-фашистскую оккупацию.

Наказаниям подвергались не только те, чья вина была доказана, но и те, кто только подозревался в сотрудничестве с фашистскими властями, или просто остался в оккупации. Дело каждого изучалось персонально работниками отделов госбезопасности, партийными органами, руководящими структурами системы образования. Учителя в течение нескольких месяцев могли находиться под следствием [3]. Иногда было достаточно анонимного доноса, чтобы «запустить» следственную машину.

Практически повсеместно снятию с работы подлежали учителя, исключенные из партии, комсомола, хотя компрометирующих материалов на них могло и не быть [4]. Одной из распространенных причин лишения партбилета являлось невыполнение в 1942 г. приказа местных властей об эвакуации, а была ли возможность выполнить это указание у большинства рядовых работников образования, никого не интересовало [5].

Как свидетельствуют архивные документы, порою для администрации законным поводом увольнения педагогов служило негласное распоряжение партийных органов отстранять от занимаемой должности «за работу при немцах». Учитель Отраднинского района Краснодарского края К.Н. Харламов был отстранен от должности за «содействие» немецко-фашистским властям в качестве инспектора народных училищ, хотя было известно, что он способствовал сохранению советских учебников, программ, оказывал поддержку партийным работникам в период оккупации. Одновременно из Отраднинской школы были уволены и две его дочери, таким образом ответившие за «провинности» отца перед властью [6]. В Шпаковском районе Ставропольского края комиссия в составе двух комсомольцев так же коротко распорядилась судьбой педагога: «…Исключается из рядов советского учительства. Она не имеет права быть советским учителем. И вообще не имеет права работать в советских учреждения» - при этом данное заключение не было подкреплено какой-либо аргументацией [7]. В этом же районе бездушно-бюрократическое отношение властей к нуждам школьных работников прикрывалось политикой недоверия к лицам, остававшимся на оккупированной территории. К примеру, в ответ на просьбы учителей оказать им материальную поддержку, так как им не были выданы продовольственные карточки, один из председателей сельсовета заявил: «Картофель мы вам не дадим, может быть выбросим, но не дадим» [8]. Изгонялись учителя из педагогических коллективов даже без приказа, по устным заявлениям руководства: «за работу у немцев» [9]. Зачастую же для карательных органов неважно даже было, работали педагоги на фашистский режим или нет, уже сам факт нахождения их в оккупации являлся достаточным основанием для применения к ним различных санкций. Так, для 9 преподавателей спец. РУ № 2 г. Ставрополя единственным источником существования при «новом порядке» была продажа вещей и доходы родственников. Один же из них работал в немецком архиве, хотя, по выводам комиссии, «имел полную возможность не работать» [10]. При этом данное резюме ни чем не объяснялось. В итоге все эти люди попали под общий каток чистки педагогических рядов от чуждых элементов.

Определенное количество работников образования, пройдя эти своеобразные проверки, возвращались к исполнению своих обязанностей в учебные заведения, хотя клеймо «политически неблагонадежных» сохранялось за ними еще долгое время, и они могли быть уволены в любой момент. Между тем, многие были вынуждены остаться на захваченных территориях в результате непродуманной государственной политики по эвакуации мирного населения, которая фактически не проводилась.

Список учителей, трудившихся в оккупационных учреждениях и школах Ростовской области, включая Тарасовскую районную управу, Морозовское полицейское управление, Таганрог и учителей начальных школ г. Каменска и Калининского района, насчитывал более 3500 человек [11]. На Кубани в различных сферах, в том числе и образовательной, на «новый режим» работало 9325 учителей, в Ставропольском крае - 2178 педагогов [12]. Несомненно, среди этих людей были те, кто активно поддерживал режим «нового порядка» и совершил преступления по отношению к своему государству и народу, но в основном это были жертвы обстоятельств и объективных условий военной реальности.

Из объяснительной записки начальника отдела кадров управления трудовыми резервами Ставропольского Края: «…С больной дочерью, после бомбежки была прервана связь с Нальчиком и я вынуждена была остаться в Минеральных водах, оккупированных немцами. Опасаясь немецкого террора вся наша семья ушла из своей квартиры и переселились жить на птичник. Прожив там 12 дней мы возвратились домой… Ночью в нашу квартиру ворвались немцы, вооруженные и пьяные. И стали требовать, чтобы отец указал партизан, которые якобы скрывались в нашей квартире, когда немцы убедились, что партизан нет, стали грабить квартиру. В это время умер мой ребенок…утром немцы, взяв лучшие вещи и пригрозив, что все равно нас найдут, ушли, а мы, наскоро похоронив ребенка, опять ушли из квартиры к знакомым… Вскоре мы нашли пустую квартиру, она была значительно хуже нашей и мала для нашей семьи… Я не работала два месяца и практически голодала, в итоге вынуждена была идти работать, чтобы не умереть. Несколько дней я работала на кухне, но вскоре немецкий повар стал меня ругать и чуть не обварил кипятком. Я ушла работать уборщицей в депо. После изгнания немцев работала в горкоме комсомола и восстанавливала комсомольские организации в колхозах, затем работала в ЖУ и ФЗО, в итоге назначена зав. кадрами управления трудовыми резервами Ставропольского края…» [13]. С последней должности женщина была уволена, к сожалению как сложилась ее дальнейшая судьба неизвестно, скорее всего, также как и тысячи других судеб «скомпрометировавших себя работой на немцев».

Основная масса работников образования, оставшихся в оккупации, быстро осознали человеконенавистническую сущность «нового порядка» и «благие намерения» захватчиков. Однако они вынуждены были адаптироваться к деструктивной атмосфере немецко-фашистского оккупационного режима для удовлетворения своих материальных, социальных и духовных потребностей. При этом ведущими из них стали: бытовые потребности, потребность безопасности, потребность свободы и обуздания агрессора. Большинство работали на немецкий режим для того, чтобы как-то прокормить себя и свои семьи. При этом зачастую проявляли образцы мужества, стремясь сохранить советскую систему образования и ведя антифашистскую пропаганду [14].

Перегибы советских органов власти в отношении гражданского населения (в том числе и учительства), пережившего немецко-фашистскую оккупацию, в условиях крайнего напряжения всех физических и духовных сил, на грани жизни и смерти, породили новые стрессовые ситуации. Люди, ждавшие освобождения от фашистских захватчиков, мечтавшие о восстановлении советской власти, оказались в роли «предателей», стали ненужными и почувствовали себя лишними в собственном социуме. Процессы выяснения властными структурами степени виновности или невиновности того или иного учителя приводили к морально-психологическим конфликтам. Естественной реакцией людей на неопределенность своего положения в обществе и, в частности, в профессиональном коллективе, становились душевные надломы, отчаянье, ожесточение и ощущение социальной несправедливости.

Итак, вопрос формирования педагогических коллективов учебных заведений на Юге России решался сложно и неоднозначно. Учительству региона, пережившему немецко-фашистскую оккупацию, пришлось столкнуться с определенной предвзятостью со стороны партийных и государственных органов власти. Педагоги вынуждены были повсеместно доказывать свою преданность советскому строю и пройти своеобразные проверки на «политическую благонадежность». Государственный подход тотального недоверия к своим гражданам, на наш взгляд, был не вполне объективным, так как центральные и местные власти не производили полномасштабных мероприятий по эвакуации мирных жителей. Учителя, оказавшись в условиях оккупации, в своем большинстве шли «работать на немцев» не по политическим убеждениям. Направляющей их поведения в экстремальных условиях, как и у значительной массы гражданского населения, стала психологическая потребность в безопасности и удовлетворении материальных проблем. В итоге политика социальной агрессии государства к лицам, перенесшим ужасы фашистского оккупационного режима, подвергла их новым жестоким испытаниям, оказав при этом в очередной раз разрушительное воздействие на их систему ценностей, моральное здоровье и психологическую устойчивость.

Список литературы

репрессивный работник образование оккупация

1. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК), ф. 1561, оп. 4, д. 592, лл. 35, 44, 45.

2. Государственный архив новейшей истории Ставропольского края (ГАУ «ГАНИСК»), ф. 1, оп. 1, д. 517, лл. 22, 25, 39.

3. ГАКК, ф. 1561, оп. 1, д. 1, л. 74.

4. Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК), ф. 1774-А, оп. 2, д. 741, л. 55.

5. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО), ф. 9, оп. 1, д. 400, л. 22 об.

6. ЦДНИКК, ф. 1774-А, оп. 2, д. 741, лл. 12, 13.

7. ГАУ «ГАНИСК», ф. 1, оп. 2, д. 586, л. 156.

8. ГАУ «ГАНИСК», ф. 1, оп. 2, д. 586, л. 156.

9. ЦДНИКК, ф. 1774-А, оп. 2, д. 741, л. 13.

10. ГАУ «ГАНИСК», ф.1, оп. 2, д. 950, л. 41.

11. Государственный архив Ростовской области (ГАРО), ф. 3983, оп. 1, д. 91, лл. 1-207; д. 118, лл. 1-108 об., д. 192, лл. 10-102.

12. ГАКК, ф. 1561, оп. 1, д. 1, л. 31; ГАУ «ГАНИСК», ф. 1, оп. 2, д. 822, л. 6.

13. ГАУ «ГАНИСК», ф. 1, оп. 2, д. 297, л. 6.

14. ЦДНИКК, ф. 1774-А, оп. 2, д. 741, л. 13.

Размещено на Allbest.ru