82 Издательство «Грамота» www.gramota.net

Размещено на http://www.allbest.ru/

78 Издательство «Грамота» www.gramota.net

Балканская политика России и панславизм в 80-е годы XIX - начале ХХ века

Григорьева Анна Александровна

В статье анализируется взаимосвязь между внешней политикой России на Балканах и эволюцией российского панславизма в 80-е годы XIX - начале ХХ века. Раскрываются основные аспекты панславистских теорий, а также «механизмы» использования «славянской идеи» в качестве своеобразного обоснования российских геополитических претензий на Ближнем Востоке. Особое внимание при этом уделяется средствам расширения политического, культурного и экономического влияния России на славянский регион (созывы Всеславянских конгрессов, попытки утверждения русского языка и литературы в качестве общеславянских, разработка проектов Всеславянского таможенного союза, Всеславянского банка и т.д.).

Ключевые слова и фразы: панславизм; неославизм; Россия; Балканы; славянские съезды; славяне. внешний политика панславизм балканы

К 80-м годам XIX века Россия уже накопила ощутимые природно-территориальные, экономические и демографические ресурсы, позволившие ей сформировать мощную военную базу, а ослабление Османской и Габсбургской монархий создало объективные предпосылки для активного продвижения «русского колосса» в балканском направлении. Идеологическим обоснованием последнего стал российский вариант панславянской теории, легитимировавший дальнейшее расширение Российской империи на Ближний Восток и присоединение к ней остальных славянских земель. Показательно, что формирование и эволюция панславизма в России проходили под пристальным контролем со стороны правительства и всегда находились в тесном контакте с внешнеполитическим курсом официального Петербурга.

Приход к власти в Болгарии и Греции в 1885 г. прогерманских кругов неизбежно повлек за собой усиление на Балканах геополитических противников России, что на некоторое время «охладило» панславистские настроения среди «братских» народов. Английский посол в Константинополе сэр У. Уайт в письме своему петербургскому коллеге сэру Р. Мориеру по данному поводу писал: «Русские понесли много жертв для освобождения Греции, Сербии и Румынии. Одна только Черногория осталась верной и благодарной… В настоящее время они теряют Болгарию… Эти только что освобожденные народы желают дышать свежим воздухом, но не через русские ноздри» [5, c. 149]. Весьма любопытной, в связи с этим, представляется интерпретация западноевропейской историографией причин временного отпадения Сербского королевства от России и превращения его в «несколько больше, чем вассала» [18, р. 73-74] Габсбургов. По мнению

Р. У. Сетона-Уотсона, одним из главных факторов подпадания сербов под власть Австро-Венгрии являлось не что иное, как «разочарование» короля Милана Обреновича явно безразличным отношением России к Сербии. Это, согласно Р. У. Сетону-Уотсону, особенно четко проявилось в 1878 г. на Берлинском конгрессе, когда «близорукая политика А. М. Горчакова, сосредоточенного на получении Россией материальной компенсации, возлагала все надежды на Болгарию, рассматривая при этом Сербию, впрочем, как и Румынию, в орбите австро-венгерских интересов» [Ibidem]. В действительности все было гораздо прозаичнее. Милан Обренович, являясь неуравновешенным и крайне расточительным человеком, поддерживал свое финансовое благополучие преимущественно за счет субсидий, предоставляемых ему Веной. Не будучи в состоянии самостоятельно рассчитаться с долгами, он даже предлагал «Францу Иосифу… купить Сербию, но тот отказался, резонно рассудив, что присоединение этого государства вряд ли пройдет без внешнеполитических осложнений. А в самой монархии славяне получат опасный численный перевес» [17, c. 341-342].

Лишившись опоры на Балканском полуострове, Российская империя оказалась перед необходимостью поиска иных рычагов воздействия на баланс сил в Европе. Следствием этого стала политика продвижения России на восток, к Тихому океану. Однако угроза «разрешения восточного вопроса в западном, несогласном с нашими выгодами смысле» [6, c. 251-252] постоянно подталкивала дипломатические круги к поиску новых способов утверждения российского господства над проливами. Еще в 1892 г. тайный советник А. И. Нелидов в секретной депеше Министерству иностранных дел писал: «Если бы турецкой империи грозила анархия, а ее столице - бедствие междоусобной войны и внешнего вмешательства, то мы как ближайшие соседи должны явиться там для восстановления порядка и власти и обеспечения наших интересов… При всех этих обстоятельствах казалось бы крайне важным, если бы нам удалось достигнуть Константинополя, по мере возможности пройти в Дарданеллы и при помощи турок запереть и этот пролив» [Там же].

На фоне этих событий обозначился очередной подъем интереса к «славянской идее» как в России, так и за ее пределами. В новых условиях сторонники общеславянского единства полагали вполне естественным способствовать культурному, экономическому и политическому сотрудничеству всех славянских народов на паритетных началах. В печати все настойчивее звучали призывы к «общему покаянию славян друг перед другом» [9, c. 131]. Речь шла о разрешении польско-русских, сербохорватских и сербо-болгарских противоречий. Вместе с тем, подчеркивалось принципиальное отличие «возродившегося» славянского движения от тех течений, которые в российском и западноевропейском общественном сознании ассоциировались с понятием «панславизм». Поэтому в оборот был введен термин «неославизм». Предполагалось, что его концептуальный смысл и содержание не вполне совпадают, а в чем-то и принципиально отличаются от своего предшественника - панславизма. Радикальные отличия неославянской идеи от славянофильства и панславизма сами ее адепты видели в переходе борьбы между немцами и славянами из теоретической сферы в практическую. Многие неослависты отрицали политический характер данной конфронтации, а достижение взаимопонимания славянских народов рассматривали только в сфере экономики и культуры. «Нет сомнения, - писал историк и юрист А. Л. Погодин, - что победа неославизма будет победой человеческой культуры, большим шагом вперед в развитии гуманизма. В настоящее время национальная борьба в Европе свелась, в чистом виде, к борьбе именно немцев со славянами. Сплотив последних не для завоевательных целей, неославизм - в отличие от старого славянофильства… потребует, чтобы и пангерманизм сложил оружие своих завоевательных стремлений» [11, c. 263-264]. Впрочем, существовала и иная точка зрения. В частности, народоволец Н. П. Стародворский утверждал, что неославизм представляет собой явление, прежде всего, политическое и может быть внедрен в жизнь только насильственными методами: Россия «с оружием в руках» при поддержке Франции нанесет решительный удар немцам и мадьярам, результатом чего станет распад Австро-Венгерской империи на несколько самостоятельных государств. Далее предлагались два возможных варианта объединения славянских этносов с Россией: «Подчиняясь закону развития, маленькие славянские государства найдут для себя… выгодным и удобным соединиться в один политический организм [подобно Италии]. Или же это объединение произойдет одновременно с падением Австро-Венгрии, причем русский царь тут же на поле битвы будет провозглашен славяно-русским императором» [2, д. 180, л. 26]. Считалось, что для этого России придется отказаться от монархической формы правления в пользу федеративной. Это, с одной стороны, является прямым свидетельством гипотетической целостности политических, экономических и культурных задач славянства. С другой стороны, теоретически обращает к панславистской концепции Н. Я. Данилевского. Следовательно, речь шла не столько о трансформации, сколько о расширении средств достижения славянского единства. Поэтому отрицание преемственной связи «неославизма» с предшествующими течениями прославянской направленности, равно как и лишение его политического содержания, вряд ли соответствует действительности и является научно корректным.

Не обошли своим вниманием неослависты и проблему общеславянского языка и литературы. Неослависты, как и их предшественники, предлагали принять русский язык и русскую литературу в качестве базовой: «Из [славянских] азбук самая удобная для славянских языков - русская… Принятие ее избавило бы поляков, чехов и хорватов от употребляемых ими для многих общих с русскими звуков побочных знаков, которые обременяют нынешнюю их печать и замедляют письмо» [1, c. 393].

В 1905-1906 гг. на страницах либеральной печати появился проект «Славянского союза», ставившего своей внутриполитической задачей установление в России демократического конституционного порядка и предоставление полякам автономии в ее составе. В международных отношениях акцент делался на восстановление влияния России в Европе, существенно подорванного поражением в войне с Японией (1904-1905 гг.), а также в связи с военно-экономическим усилением Германии. Один из наиболее важных пунктов программы сводился к заключению таможенного союза с Габсбургской монархией. Обсуждение вопросов, связанных с развитием и систематизацией межславянских культурно-экономических связей (учреждение Всеславянского банка, Всеславянского таможенного союза, славянского туризма и т.д.), получило дальнейшее продолжение на Всеславянских съездах 1908 и 1910 гг. [19].

Попыткой приняться за более интенсивное изучение славянской культуры стал Предварительный съезд русских филологов в Санкт-Петербурге (1903 г.), организованный Российской академией наук. Участники форума, среди которых были не только русские, но и хорваты, сербы, поляки, болгары, чехи, словинцы и др., поставили перед собой «важный научный вопрос… о составлении и издании “Энциклопедии славяноведения” или сжатого очерка научных данных, входящих в состав понятия “славянской филологии”» [3, c. 336]. Однако все усилия делегатов данного форума найти практическое решение обозначенной задачи потерпели крах, столкнувшись с проблемой выбора языка для составления данной энциклопедии.

Стимулом к возобновлению сотрудничества российских общественно-политических деятелей с зарубежными славянами послужила инициатива магистра гражданского права Новороссийского университета А. А. Борзенко о созыве в России очередного Всеславянского съезда. Инициатива получила одобрение и со стороны правительства, впрочем, с оговоркой, что в роли устроителя съезда должна официально выступить общественная организация (например, Санкт-Петербургское славянское благотворительное общество), чтобы исключить связь с правительственными учреждениями. На предложение А. А. Борзенко относительно проведения общеславянского конгресса положительно отреагировали и представители австрийского рейхсрата. Лидер славянского движения К. Крамарж в связи с этим высказал надежду на скорейшее разрешение русско-польских противоречий и установление более тесных взаимоотношений между Российской и Дунайской империями, в том числе по Восточному вопросу. В свою очередь, австрийский премьер-министр А. Л. фон Эренталь усмотрел в перспективе сближения России с двуединой монархией возможность оказывать влияние на балканскую политику официального Петербурга с учетом интересов, прежде всего, Вены, а не Сербии и Черногории. Таким образом, заинтересованность правящих кабинетов Австро-Венгрии и России во взаимном сотрудничестве создала благоприятную почву для формирования идеологического содержания неославистского движения.

В апреле 1908 г. в Праге состоялись переговоры между русским Клубом общественных деятелей и представителями комитета по подготовке очередного Славянского съезда. Предполагалось обсудить и утвердить новую программу развития культурно-экономических межславянских контактов. Экономические связи между славянскими этносами и странами планировалось укреплять посредством образования Всеславянского банка в Москве или Петербурге, соответственно с филиалами во всех славянских землях. А. А. Борзенко выступил на съезде с проектом «Всеславянской палаты», призванной стать общеславянским административным органом (аналог «Организации американских государств»). Единственное условие для успешной реализации данного проекта А. А. Борзенко видел в «признании равноправности отдельных славянских народов, ревниво охраняющих свои местные, национальные особенности от подчинения не только иноплеменному влиянию, в особенности от подчинения Германии, но также от обезличения перед могущественным воздействием более сильного, хотя бы родственного другого славянского народа» [4].

Российские дипломаты, в частности А. П. Извольский, благожелательно отнеслись к заявлению Вены об аннексии Боснии и Герцеговины. Они рассчитывали на то, что усиление дунайской монархии в балканском регионе может быть компенсировано, с одной стороны, изменением режима черноморских проливов в пользу России и территориальными уступками Сербии и Черногории, с другой, - численно увеличит славянское население Австро-Венгрии и существенно повысит его политическую роль в пределах империи. Но далеко не все сторонники славянского единства разделяли столь оптимистичные прогнозы дипломатов. Так, лидер правого крыла кадетов В. Маклаков прямо заявлял, что аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией приведет не к усилению в ней славянского элемента, а лишь упрочит немецкое господство: «Нельзя подвергать Боснию опытам искусной и жестокой германизации… положение австрийских славян станет прочно тогда, когда славянский мир будет достаточно сплочен… не механическим присоединением новых славян к Австрийской монархии, а общей победой славянского дела в Европе» [8]. Только таким путем «достигнется и желанная славянизация Австрии» [Там же]. Резкое обострение в конце 1908 г. сербо-австрийских отношений отодвинуло на дальний план вопрос о статусе Боснии и Герцеговины, спутав, таким образом, планы официального Петербурга. В данной ситуации представителям российского Министерства иностранных дел контакты со славянством Австро-Венгерской империи представлялись особенно важными. Они рассматривались как одно из наиболее реальных средств воздействия на рейхсрат, а значит и решение вопроса о статусе Боснии и Герцеговины. После боснийского кризиса сербские и болгарские неослависты высказали твердое намерение оказывать всяческую поддержку России в создании Балканского союза. В связи с этим, в 1910 г. открылся панславянский съезд в Софии.

Также как и Пражский, он был посвящен, большей частью, проблеме единения славян в области культуры и экономики. Особое внимание участники съезда уделяли вопросам организации съезда славянских филологов в Праге, установлению тесных связей между славянскими академиями и научными обществами, составлению славянского словаря, выработке общеславянской научной и торговой терминологии. Примечательно, что в качестве одного из участников съезда пригласили Л. Н. Толстого. Однако приехать в Софию известный писатель отказался, дав недвусмысленно понять, что его интерпретация «единства» резко отличается от той, которую предлагали неослависты. Л. Н. Толстой писал: «Да в единении и смысл, и цель, и благо человеческой жизни, но цель и благо это достигаются только тогда, когда это единение всего человечества во имя основы, общей всему человечеству, но не единение малых или больших частей человечества во имя ограниченных, частных целей… И только для того, чтобы сознательно служить истинному прогрессу… должно не содействовать всем таким частным соединениям, а всегда противодействовать им» [15]. Л. Н. Толстой в своих суждениях исходил из того, что славяне, освободившись от немецкого и турецкого ига и объединившись в одно государство, окажутся в аналогичном положении, но уже в условиях российской монархии. Кроме того, писатель осознавал, что создание такого объединения неизбежно будет базироваться не только на борьбе с другими подобными союзами, но и на «подавлении и эксплуатации более слабых соединений и отдельных личностей» [Там же].

В целом, Софийский съезд не оправдал надежд неославистов. Доклады обсуждались без особого энтузиазма. Прения возникали лишь по актуальным политическим вопросам (в первую очередь, по македонскому и польскому). На съезде и вокруг него сложилась напряженная атмосфера. Болгарские и польские общественные деятели-неослависты осудили панрусистскую политику официального Петербурга, направленную против польских «братьев». Столь неутешительные для неославистов итоги Софийского съезда вызвали негативную реакцию со стороны российских представителей. Известный ученый-славист А. Л. Погодин обратился с призывом к сторонникам славянского единства принять во внимание опыт панамериканских конгрессов. Залогом успеха последних, утверждал он, явилось отсутствие у США стремлений к установлению господства в рамках атлантической цивилизации, желание объединить всех американцев на исключительно демократических началах - всеобщей свободе и равенстве. Славянские народы должны поставить перед собой сходные цели. Однако, в отличие от американцев, «державные стремления» у славян постоянно сталкиваются с «завоевательными»: «Соединенные Штаты имели возможность показать крошечным республикам Южной Америки свое политическое преобладание и великодушно отказывались от этого; русские участники славянских съездов постоянно указывали на неравенство славянских народов, а последний съезд в Софии представлял прямо-таки картину недостойного подобострастия перед Россией» [10, c. 317].

Сложившаяся ситуация вызвала отклик и со стороны большевиков: «Его (т.е. Софийского съезда - А. Г.) смысл, - по словам Л. Д. Троцкого, - можно кратко выразить так: политические банкроты разных славянских стран собрались воедино, чтобы прокричать о своем банкротстве на весь мир» [16]. Гораздо большее значение для революционеров-интернационалистов имел форум болгарской рабочей партии, обнаружившей, в отличие от адептов всеславянства, абсолютную солидарность в решении Восточного вопроса: «государственное объединение Балканского полуострова» возможно только в форме федеративной республики, ответственность за обеспечение жизнеспособности которой «всей своей исторической тяжестью» ложилась на плечи «балканского пролетариата» [Там же]. Фактически, большевики предложили свою, «пролетарскую» интерпретацию панславянской идеологии.

Из вышесказанного следует, что славянский съезд в Софии, изначально призванный помочь этнически и конфессионально родственным народам прийти к миру и взаимопониманию, преимущественно, за счет образования единого культурно-экономического пространства, не сумел устранить межславянских территориально-политических конфликтов. На Софийском съезде (1910 г.), на конгрессе славянских журналистов в Белграде (1911 г.) и торжественных мероприятий в Праге (1912 г.) обнаружились непримиримые противоречия во всех сферах внутриславянских отношений. Это существенно снизило интерес официального Петербурга к неославистскому движению, хотя российская дипломатия по-прежнему продолжала тщательно отслеживать динамику развития неофициальных славянских взаимоотношений. Большое влияние на самосознание славянских народов оказала Первая мировая война. Многие общественно-политические деятели восприняли эти события как кульминацию многовекового германского «Натиска на Восток». Победа славянства над германо-романской цивилизацией не вызывала никаких сомнений в панславистских кругах. В связи с этим перед Россией ставился ряд политических и экономических задач. В качестве первоочередной задачи провозглашалось объединение «элементов общества, которые чувствуют и думают по-славянски» [14], в различные общеславянские организации (общеславянский союз журналистов, общеславянскую академию художеств, общеславянскую консерваторию). Планировалось также ввести общеславянскую денежную единицу, разработать единое торговое и вексельное право, учредить общеславянский почтовый союз и основать библиотеку специальных книг для ремесленников и купцов. К моменту окончания войны, согласно убеждениям сторонников панславизма, России и славянству предстояло закрепить за собой ряд территорий: побережье р. Вислы, Данциг (Гданьск), южно-австрийские земли (Крайна, Штирия, Славония, Далмация) и все побережье Адриатического моря. Приобретение Адриатики обеспечило бы Болгарии и Сербии «свободный транзитный выход» [12]. Данциг, при наличии железных дорог и открытого морского порта, способствовал бы превращению Варшавы в товарообменный центр между Востоком и Западом [13]. Албанию планировалось включить в состав одного из славянских государств, а Константинополь с проливами передать России. Однако с началом новой эпохи «славянская идея» в России на сравнительно короткий период уступила место идеалам «мировой революции», одним из лозунгов которой провозглашалась «беспощадная борьба с шовинизмом и “патриотизмом” мещан и буржуа всех без исключения стран, в особенности с царской монархией и великорусским, панславистским шовинизмом» [7, c. 6].

Таким образом, поиск официальным Петербургом путей закрепления позиций на Балканах и установления контроля над черноморскими проливами, являвшимися на тот момент единственным для России выходом в воды Мирового океана, способствовал подъему прославянских настроений и возобновлению интереса к панславизму. Последнее фактически свидетельствовало о совпадении политических стремлений российских государственных и общественных деятелей. На этой волне с подачи российских правящих кругов был образован т.н. Балканский союз, доминирующая роль в котором принадлежала Сербии, а также одобрены инициативы созывов Всеславянских съездов, направленных на укрепление политических, культурных и экономических межславянских связей. Однако объективные закономерности и тенденции развития России и других европейских стран делали панславистские проекты иллюзорными, что впоследствии убедительно подтвердила политико-дипломатическая история Первой мировой войны.

Список литературы

1. Абель К. О возможности общеславянского литературного языка // Известия Санкт-Петербургского славянского благотворительного общества. 1885. № 9. С. 392-395.

2. Архив Российской академии наук (АРАН). Ф. 543. Оп. 5.

3. Бодуэн-де-Куртэнэ Ж. По поводу съезда славистов // Вестник Европы. 1903. № 7. С. 328-343.

4. Борзенко А. Всеславянская палата // Славянин. 1913. 12 мая.

5. Вандам Е. А. Геополитика и геостратегия. Жуковский - М.: Кучково поле, 2002. 272 с.

6. Ламздорф В. Н. Дневник. 1894-1991. М., 1991. 456 с.

7. Ленин В. И. Задачи революционной социал-демократии в европейской войне. Российская социал-демократия о европейской войне // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1961. Т. 26. С. 1-7.

8. Маклаков В. А. Босния и славянский вопрос // Речь. 1908. 2 ноября.

9. Ненашева З. С. Под лозунгом равенства. Расцвет и увядание неославизма // Родина. 2001. № 1. С. 131-133.

10. Погодин А. Л. Панамериканские и всеславянские съезды // Вестник Европы. 1911. № 6. С. 314-320.

11. Погодин А. Л. Причины и цели новейшего славянского движения // Вестник Европы. 1909. № 1. С. 249-265.

12. Славянин. Исторические задачи славянства // Славянское эхо. 1915. 26 (8) марта.

13. Славянин. Исторические задачи славянства // Славянское эхо. 1915. 29 (12) апреля.

14. Славянин. Исторические задачи славянства // Славянское эхо. 1915. 5 (18) июня.

15. Толстой Л. Н. Славянскому съезду в Софии [Электронный ресурс]. URL: http://www.philosophy.ru/library/tolstoy/ tol10.html (дата обращения: 25.03.2012).

16. Троцкий Л. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война [Электронный ресурс] // Троцкий Л. Сочинения. М. - Л., 1926. Т. 6. URL: http://www.pseudology.org/trotsky/trotm083.htm (дата обращения: 25.03.2012).

17. Шимов Я. Австро-Венгерская империя. М.: Эксмо, 2003. 608 с.

18. Seton-Watson R. W. German, Slav and Magyar: a Study in the Origins of the Great War. L., 1916. 220 р.

19. Vyљnэ P. Neo-Slavism and the Czechs 1898-1914. Cambridge University Press, 2010. 304 p.

Размещено на Allbest.ru