"Большой террор" в СССР (1937-1938 гг.): проблемы концептуального осмысления в современной российской историографии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

"Большой террор" в СССР (1937-1938 гг.): проблемы концептуального осмысления в современной российской историографии

Исторические науки и археология

Степанов Михаил

В статье дан анализ концептуальных моделей «большого террора» в СССР (1937-1938 гг.) в российской историографии. В рамках современной отечественной историографической традиции были выделены два направления в изучении проблемы: неосталинистское (предпринимаются попытки частичной реабилитации массовых политических репрессий в СССР) и либеральное («большой террор» позиционируется исключительно как противоправная деятельность государства в 1937-1938 гг.). Кроме того, в статье показаны наиболее популярные оценки «большого террора» в либеральном направлении: ликвидация «пятой колонны», самоистребление населения, сталинская социальная инженерия, «контрреволюционный переворот» И. В. Сталина, тотальная кадровая ротация, этническая чистка.

Ключевые слова и фразы: российская историография; Советское государство; сталинизм; неосталинизм; политические репрессии; «большой террор». большой террор контрреволюционный либеральный

Новый этап развития репрессивной политики как в центре, так и на местах в 1937-1938 гг. получил название «большого террора», когда карательные акции приняли массовый характер. Именно «большой террор» в СССР стал одной из первых научных проблем, которые привлекли широкое внимание исследователей в современной отечественной историографии.

Опубликованные к настоящему времени работы, в которых реабилитируется роль И. В. Сталина в проведении политических репрессий, позволяют утверждать о формировании неосталинистского направления в современной российской историографии. Данное утверждение хорошо иллюстрирует работа М. В. Назарова [20]. Также Ю. В. Емельянов снимает с И. В. Сталина вину за политические репрессии, считая, что Сталин верил всем письменным материалам, представленным ему недобросовестными работниками НКВД, и что жестокость репрессий во многом отвечала господствующим настроениям в обществе [8]. В целом Ю. В. Емельянов придерживается взгляда, согласно которому «Ягода - плохой нарком НКВД СССР, Ежов - хороший» [Там же, с. 117]. Данные умозаключения Ю. Емельянова объясняются исключительно субъективным видением проблемы, а не детальным анализом исторических источников.

На наш взгляд, нельзя также согласиться с тезисом С. Кремлева о том, что «репрессиям начала и конца 30-х годов пока не дана всеобъемлющая объективная оценка» [13, с. 134]. Кроме того, С. Кремлев предлагает развести «два достаточно разных процесса: ликвидация возможной Їяптой колонны? в низах общества и ликвидация конкретного антигосударственного (формально - антисталинского) заговора Їверхов?. Эти две категории репрессий совпали по времени и были, безусловно, взаимно связаны - хотя бы их общей направленностью против антисоциалистических элементов. Но, тем не менее, для того, чтобы их понять, их надо четко разграничивать» [Там же, с. 140]. С. Кремлев ссылается сугубо на опубликованные партийные документы (материалы пленумов ЦК ВКП(б) и др.), причем игнорируя значительную часть доступного к настоящему времени ведомственного документального комплекса (органов госбезопасности) по проблеме.

В рамках того же неосталинистского направления в отечественной историографии следует выделить работу Д. Ю. Лыскова, в которой предпринята попытка объяснить репрессии в СССР правом советского государства обеспечивать себе защиту от «контрреволюционных элементов» общества [16, с. 27-28].

По мнению С. Миронина, в сталинское время репрессии применялись «как кара за содеянное, а не как наказание, адекватное тяжести преступления» [18, с. 72]. Опираясь всего лишь на некоторые воспоминания тружеников села, С. Миронин делает категоричный вывод о том, что «в 1937-1938 гг. трудовой народ был практически не затронут репрессиями, а пострадал достаточно узкий слой в основном в столице и крупных городах» [Там же, с. 73].

Однако в среде профессиональных историков постсоветского периода был начат процесс переоценки массовых политических репрессий в СССР в 1937-1938 гг. на основе привлечения ранее недоступных архивных материалов, что позволило ученым сделать вывод о сугубо противоправном характере сталинских политических репрессий. Данных исследователей следует отнести к либеральному направлению современной историографической традиции.

Р. А. Медведев показал, что организованные И. В. Сталиным «московские» процессы 1936-1938 гг., в ходе которых пострадали бывшие соратники В. И. Ленина, были сфальсифицированы с целью укрепления режима личной власти Сталина. Вклад Медведева в историографию проблемы состоит в том, что он впервые среди советских историков начал разработку проблемы репрессий «большого террора» 1937-1938 гг. В целом репрессивная политика Советского государства рассматривалась Р. А. Медведевым без выявления причин перехода к ужесточению карательных мер [17].

Главным мотивационным аспектом массовых репрессий Д. А. Волкогонов считает «ненависть Сталина к Троцкому», что представляется достаточно упрощенным и спорным, хотя и может рассматриваться в качестве одного из факторов [6].

В этом контексте, на наш взгляд, представляет интерес точка зрения О. В. Хлевнюка, который на страницах своей монографии вступил в полемику со сторонниками концепции «высокой степени автономности и бесконтрольности местной репрессивной инициативы». Автор настаивает на том, что «чистка» 1937-1938 гг. была целенаправленной операцией, спланированной в масштабах государства [33, с. 188]. Основной целью этой политики, по мнению О. В. Хлевнюка, стала ликвидация «пятой колонны» [Там же, с. 196-198].

Мы должны подчеркнуть, что исследования О. В. Хлевнюка базировались на всестороннем изучении архивных материалов и послужили определенным фундаментом для дальнейших исследований проблемы массовых репрессий в СССР.

В современной российской историографии стоит обратить внимание на довольно интересную концептуальную модель «большого террора» в СССР - это модель «самоистребления населения».

Данная точка зрения законченную форму получила у А. С. Ахиезера, считающего, что «ответственность за события во время правления Сталина невозможно свалить на одно и несколько лиц, на оборотней зла. Террор проводила и поддерживала вся страна. Это было невиданное в истории самоистребление. Все население страны должно было работать, обеспечивая пополнение лагерям: доносить, арестовывать, оформлять дела, транспортировать, охранять, расстреливать и т.д. Все другие проблемы (например, эффективность производства) были отодвинуты на задний план: не было дела более важного, более срочного, нежели выполнение контрольных цифр истребительного плана» [2, с. 483].

Частично точка зрения А. С. Ахиезера нашла отражение в исследовании Д. В. Верютина [5, с. 14].

На наш взгляд, данная концептуальная модель вряд ли может даже частично объяснить происходившие в стране в 1937-1938 гг. процессы. Также нельзя согласиться с тем, что расширение террора на базе стихийного самоистребления означало, что значительная часть населения признавала право на насилие над собой правящей элиты.

Другая часть исследователей склонна давать оценочные суждения в отношении «большого террора» как попытки резкой смены социальной структуры советского общества (своеобразной социальной инженерии).

Осуждая организованный Сталиным в 1937-1938 гг. террор, А. С. Ципко заметил, что в основе «красного» и сталинского террора по отношению к крестьянству, к «бывшим», по отношению к интеллигенции, деятелям бывших партий и т.д. лежал один и тот же классовый подход. Этот подход, как известно, призывает отбросить все критерии, кроме интересов реального укрепления власти пролетариата, его диктатуры [34, с. 222].

Такой классовый подход вел не просто к войне с народом, а к войне с лучшей его частью [Там же, с. 231].

Более радикальный взгляд представлен в работе Ю. Ф. Лукина. Он призывает оценивать «большой террор» в СССР как «геноцид против собственного народа» [15, с. 59]. С. А. Папков полагает, что особенность 1937-1938 гг. заключалась в том, что террор из отдельных операций вылился в цепь непрерывных действий карательной машины с целями, часто непонятными для большинства самих жертв [22, с. 33].

В одной из многих своих публикаций Л. А. Наумов сделал однозначный вывод, который в рассмотренных выше работах также был отражен: «Репрессии не были оправданы ни с точки зрения морали, ни с точки зрения права, ни с точки зрения политической целесообразности» [21, с. 390].

В исторических публикациях постсоветского периода определенный интерес представляет подход, характеризующий «большой террор» 1937-1938 гг. как «торжество контрреволюции». Следует сказать, что основоположником такой оценки сталинских репрессий выступил в своих работах еще Л. Д. Троцкий [30, с. 147-152].

В современной российской историографии эту точку зрения попытался более детально разработать В. З. Роговин [26, с. 10]. Также В. З. Роговин развил версию о том, что «ежовщина» была превентивной гражданской войной против большевиков-ленинцев, боровшихся за сохранение и упрочение завоеваний Октябрьской революции [Там же, с. 18].

Аналогичную концепцию отстаивает и В. В. Кожинов, но с других позиций. По его мнению, 1937 год - это «контрреволюция, осуществляемая Їпо-революционному?» [12, с. 298].

В своем публицистическом произведении «Сталин» Э. Радзинский также обратил внимание на «контрреволюционный» характер «большого террора» 1937-1938 гг. [24, с. 435].

Следующая группа исследователей характеризует «большой террор» 1937-1938 гг. как генеральную кадровую «чистку» партии и органов государственной власти, которая привела к форсированной кадровой ротации.

Л. А. Гордон и Э. В. Клопов считают, что фактическим результатом репрессий стала «именно и только замена управленческих кадров» [7, с. 197].

В 1992 г. О. В. Хлевнюк утверждал, что в 1937 г. Сталин наносил удар по партии, явно намереваясь «очистить» ее от старых кадров и привести к власти новое поколение, всецело преданное вождю [32, с. 75].

Л. П. Рассказовым был сделан вывод о том, что при осуществлении политики «большого террора» была «уничтожена старая большевистская элита» [25, с. 369]. Статистика арестов высших партийных деятелей также представлена в диссертационном исследовании В. И. Ивкина [11, с. 13].

Не вполне можно согласиться с взглядом Б. П. Курашвили о том, что «жесточайшая генеральная чистка 1937-1938 гг. достигла непосредственных целей, обеспечила дееспособность общества, государства, партии на критический период истории, но невероятная чрезмерность этой чистки стала в своем дальнодействии одним из факторов краха советского социализма» [14, с. 112].

Ю. Н. Жуков, проанализировав документальные комплексы фондов Российского государственного архива социально-политической истории и Российского государственного архива новейшей истории, пришел к следующему выводу: «Сегодня усомниться нельзя в том, что репрессии первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов стали неизбежным и логическим развитием давнего противостояния их с реформаторами, сталинской группой, перешедшего с мая 1937 г. в новую фазу - безжалостную и кровавую» [9, с. 457].

За «большой террор», по мнению Ю. Н. Жукова, несет ответственность лично Н. И. Ежов [Там же, с. 433-461]. Отсюда становится понятен и рефрен автора, призывающий оперировать понятием «группа Сталина», тем самым снимая ответственность лично с И. В. Сталина за развязывание в СССР политических репрессий.

По мнению Н. В. Работяжева и Э. Г. Соловьева, в результате массовых политических репрессий второй половины 1930-х гг. «Сталин в каком-то смысле осуществил старый идеал Ленина, создав абсолютно монолитную партию, в которой не было ни фракций, ни оппозиций, ни критики» [23, с. 174].

С. Ю. Рыбас же отметил, что «репрессии 1936-1938 гг. - это не имеющая аналогов по изощренности и средневековая по характеру операция одного, низшего, ядра населения против другого, высшего. Столкнулись две культуры. И чем цивилизованнее Сталин хотел показать проводимые судебные процессы, тем ужаснее они казались в Европе» [27, с. 452]. Причем, по мнению автора, всесилие Н. И. Ежова ограничивалось всесилием И. В. Сталина [Там же, с. 500]. Таким образом, С. Ю. Рыбас исключает неконтролируемость «большого террора» со стороны И. В. Сталина.

В современных публикациях ученых, обращающихся к последствиям «большого террора», затрагивается такой немаловажный вопрос в реализации массовых политических репрессий в СССР в 1937-1938 гг. - этнический аспект.

К примеру, В. И. Бруль, изучив материалы 1937 и 1938 гг., указал на непомерно высокую долю национальных меньшинств, как коренных, так и пришлых, среди репрессированных. В частности, исследователь отметил, что в отношении советских немцев они носили тотальный характер [4, с. 286]. Отсюда и закономерная оценка В. И. Брулем политики репрессий против немцев в 1937-1938 гг. как «этнической чистки» [Там же, с. 287].

Также национальный аспект репрессий получил отражение на материалах Якутии в работе Е. Е. Алексеева [1, с. 84], Хакасии - В. Н. Тугужековой и С. В. Карлова [31].

Кроме того, мы должны обратить внимание, что на рубеже XX-XXI вв. был сформулирован новый историографический подход в рамках социальной истории репрессий. Вслед за западными исследователями отечественные историки попытались реконструировать механизм репрессий, выявить факторы «закономерности» и «случайности», исследовать разные категории репрессированных, степени социальной поддержки «снизу» политики репрессий, изучить их влияние на психологию советского общества, на повседневную жизнь людей, в том числе на «маленького человека» [10; 19; 28; 29].

В целом мы можем полностью разделить оценки «большого террора» в СССР 1937-1938 гг., высказанные А. Ахиезером, И. Клямкиным и И. Яковенко: «…маховик террора в СССР был раскручен именно тогда, когда, согласно марксистским учебникам, для массовых репрессий исчезли какие-либо основания. Сталинский террор был юридически беззаконным, если понятие законности вообще применимо по отношению к массовому террору. Большой сталинский террор - это выкорчевывание из управленческих структур определенного человеческого типа. Он потому и был произвольным, что никаких формально-юридических обвинений репрессированным даже по советским законам предъявить было нельзя…» [3, с. 503-505].

Таким образом, в современной российской историографии «большой террор» 1937-1938 гг. в СССР получил неоднозначные оценки. В большинстве проанализированных исследований данный исторический феномен рассматривается как исключительно противоправная, ничем не оправданная кампания государства. Вместе с тем следует констатировать, что в начале XXI в. появляются публикации научно-публицистической направленности, в которых предпринимаются попытки реабилитации роли И. В. Сталина в «большом терроре». Несмотря на определенную популярность у массового читателя, данные «исследования» базируются исключительно на предположениях авторов и давно введенных в научный оборот документах, которые даже не подвергаются элементарной источниковедческой критике.

Список литературы

1. Алексеев Е. Е. Национальный вопрос в Республике Саха (Якутия) (1917-1941 гг.): дисс. … д.и.н. Казань, 1999. 98 c.

2. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта: социокультурная динамика России. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. 804 c.

3. Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М.: Новое издательство, 2005. 708 с.

4. Бруль В. И. Материалы архивов Западной Сибири о судьбе немецкого населения региона в 1920-1950 гг. // Российские немцы: историография и источниковедение. М.: Готика, 1997. С. 284-292.

5. Верютин Д. В. Деятельность органов НКВД на территории Центрального Черноземья накануне и в годы Великой Отечественной войны: автореф. дисс. ... к.и.н. Курск, 2002. 22 с.

6. Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия: политический портрет И. В. Сталина: в 2-х кн. Барнаул: Алтайское книжное издательство, 1990. Кн. 1. 576 с.; Кн. 2. 544 с.

7. Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. М.: Политиздат, 1989. 319 с.

8. Емельянов Ю. В. Сталин: на вершине власти. М.: Вече, 2002. 544 с.

9. Жуков Ю. Н. Иной Сталин: политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. М.: Вагриус, 2003. 510 с.

10. Журавлев С. В. Массовые репрессии 1930-х годов на микроуровне. Иностранцы Московского электрозавода под прицелом НКВД // Россия в XX веке: люди, идеи, власть. М.: РОССПЭН, 2002. С. 65-79.

11. Ивкин В. И. Вопросы военного строительства в деятельности Верховного Совета СССР в предвоенные годы (1937 - июнь 1941): автореф. дисс. … к.и.н. М., 1993. 24 с.

12. Кожинов В. В. Россия: век ХХ (1901-1939). М.: Алгоритм, 1999. 560 с.

13. Кремлев С. Берия: лучший менеджер XX века. М.: Яуза; Эксмо, 2008. 320 с.

14. Курашвили Б. П. Историческая логика сталинизма. М.: Былина, 1996. 287 с.

15. Лукин Ю. Ф. Из истории сопротивления тоталитаризму в СССР (20-80-е гг.). М.: Издательство Московского государственного университета, 1992. 204 с.

16. Лысков Д. Ю. «Сталинские репрессии»: великая ложь ХХ века. М.: Яуза, 2009. 288 с.

17. Медведев Р. А. О Сталине и сталинизме. М.: Прогресс, 1990. 488 с.

18. Миронин С. Сталинский порядок. М.: Алгоритм, 2007. 272 с.

19. Мухин М. Ю. Советское руководство 1920-1930-х годов и авиастроительные инженерные кадры: от ненависти до любви // Россия в XX веке: люди, идеи, власть. М.: РОССПЭН, 2002. С. 154-171.

20. Назаров М. В. Тайна России: историософия ХХ века. М.: Альманах «Русская идея», 1999. 736 с.

21. Наумов Л. А. Сталин и НКВД. М.: Яуза; Эксмо, 2007. 544 с.

22. Папков С. А. Репрессивная политика Советского государства в Сибири (1928 - июнь 1941 г.): автореф. дисс. … д.и.н. Новосибирск, 2000. 40 c.

23. Работяжев Н. В., Соловьев Э. Г. Феномен тоталитаризма: политическая теория и исторические метаморфозы. М.: Наука, 2005. 327 с.

24. Радзинский Э. Сталин. М.: АСТ, 2006. 640 с.

25. Рассказов Л. П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно-командной системы в Советском государстве (1917-1941 гг.). Уфа: УВШ МВД РФ, 1994. 465 с.

26. Роговин В. З. 1937. М.: Новости, 1996. 479 с.

27. Рыбас С. Ю. Сталин. М.: Молодая гвардия, 2009. 902 с.

28. Смирнова Т. М. «Сын за отца не отвечает»: проблемы адаптации детей «социально чуждых элементов» в послереволюционном обществе (1917-1936 годы) // Россия в XX веке: люди, идеи, власть. M.: РОССПЭН, 2002. С. 172-193.

29. Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи / сост. М. П. Лобанов. М.: Эксмо; Алгоритм, 2002. 637 с.

30. Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М.: Московский рабочий, 1991. 364 с.

31. Тугужекова В. Н., Карлов С. В. Репрессии в Хакасии. Абакан: Издательство Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова, 1998. 112 с.

32. Хлевнюк О. В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М.: Республика, 1992. 270 с.

33. Хлевнюк О. В. Политбюро: механизм политической власти в 1930-е годы. М.: РОССПЭН, 1996. 304 с.

34. Ципко А. С. Насилие лжи, или Как заблудился призрак. М.: Молодая гвардия, 1990. 271 с.

Размещено на Allbest.ru