Черносотенцы и националисты начала ХХ века об источнике властных прерогатив самодержавия

Размещено на http://www.allbest.ru/

ISSN 1997-292X № 4 (10) 2011, часть 1 141

Черносотенцы и националисты начала ХХ века об источнике властных прерогатив самодержавия

Максим Львович Размолодин, к.и.н. УФСБ РФ по Ярославской области

razmolodinml@yandex.ru

В статье проведен сравнительный анализ взглядов черносотенцев и националистов России начала XX века на решение проблемы источника властных прерогатив самодержавия. По мнению автора, основное различие двух доктрин состояло в том, что если черносотенцы сохраняли верность архаичной концепции божественного происхождения царской власти, то националисты восприняли либеральную трактовку народа как абсолютного источника права, делегировавшего свои властные полномочия правителю.

Ключевые слова и фразы: черная сотня; националисты; самодержавие; крайне правая идеология; консерватизм; базовые ценности русской цивилизации.

Black-hundreders and nationalists of the beginning of the ХХth century about autocracy power prerogatives source. Maksim L'vovich Razmolodin

The article presents the comparative analysis of Russian Black-Hundreders and Nationalists' views on the solution of the problem of autocracy power prerogatives source at the beginning of the XXth century. The author supposes that the basic difference between these two doctrines was as follows: Black-Hundreders were faithful to the archaic conception of the divine origin of the throne and Nationalists apprehended the liberal interpretation of people as the absolute law source delegating its power privileges to the ruler.

Key words and phrases: Black Hundred; Nationalists; autocracy; rightmost ideology; conservatism; basic values of Russian civilization.

Анализ непростых, а порой и враждебных отношений появившихся в начале XX века в России черносотенных и националистических организаций показывает, что противостояние их на политической арене было обусловлено разностью базовых компонентов их доктрин. Наиболее остро противоречия проявились в вопросе источника властных прерогатив, который на Западе в общем виде был разрешен уже к началу XIX века с утверждением принципа верховенства народа. Иначе дело обстояло в России, где легитимность царской власти официально основывалась на тезисе ее божественного происхождения, а, следовательно, рассматривалась не как народная, ибо не от народа истекала и не народную волю выражала. Если черносотенцы сохраняли верность идее русской православной монархии, основанной на сакральном источнике властных прерогатив царя, то националисты восприняли либеральную трактовку народа как абсолютного источника права, делегировавшего свои властные полномочия правителю.

Отстаивая принцип несхожести исторического пути России и Запада, идеологи черной сотни старались в своих историософских построениях обосновать источник верховной власти вне западоцентричных схем с их идеями о народоправстве. Черной сотне не требовалось отвечать на вопрос о позитивности или негативности самодержавной формы правления для России. Дискуссия по этому поводу представлялась кощунственной, так как рассматривалась посягательством на волю Творца. Из богоданной характеристики самодержавия рождался тезис о недопустимости ограничения власти царя. «Царское самодержавие, исторически развившееся вместе с Русской землей, - корнями своими глубоко проникающее в русскую народную почву и ставшее даже второй народной, - сохраняется в неприкосновенности и оберегается как священное наследие. Основываясь же на постоянном единении царя с народом, оно не может, однако, перейти в форму какой-либо сделки или договора между народом и верховной властью с целью ограничения последней», - утверждалось в выпущенной во второй половине 1906 года объединенной избирательной программе Русского собрания и СРН [3, д. 37, л. 7-8].

Заложенная в основе националистической доктрины либеральная идея «народа-суверена» как источника властных полномочий неизбежно вела националистов к обоснованию прав русского народа на участие в управлении государством посредством представительного органа власти. Принципиально позитивное отношение русских националистов к Государственной думе как политическому институту предопределяло их идейный разлад с черносотенцами. Если последние, в целом признавая необходимость законосовещательного народного представительства в виде Земских соборов, отвергали современный им законодательный формат

Думы, созданной по образцу и подобию западных парламентов, то националисты признали безусловную позитивность введения в России института законодательного представительства и выступали против его упразднения. Националисты оставили довольно многочисленные и вполне определенные заявления о признании русского парламента. «Я, - писал, в частности, М. О. Меньшиков, - …склонен славить Бога за то, что у нас есть парламент и есть конституция, по крайней мере, заложены их фундаменты, на которых предстоит возвести новое государственное здание» [9]. Разногласия касались и объема полномочий Государственной думы: если черносотенцы отрицали законодательный характер русского парламента, то националисты принимали современный им формат Думы.

Стремление националистов совместить логически несочетаемые принципы: самодержавно-абсолютистский, с одной стороны, и конституционный, с другой, не оставалось незамеченным крайне правыми, обращавшими внимание на предельно искусственную и тенденциозную систему их взглядов. Националистический тезис о самодержавии в «единении с законодательным народным представительством» резко критиковался и Л. А. Тихомировым, считавшим его пережитком «октябризма» [16, с. 214-215]. Признание парламентского строя, русской «конституции» - Манифеста 17 октября, а также «кощунственное» требование отделения церкви от государства окончательно позиционировали националистов в глазах черносотенцев как либералов-республиканцев, тактически более осторожных в достижении цели окончательного «умаления» монархии, чем кадеты и октябристы. По утверждениям крайне правой прессы, сохранение самодержавной власти националистам было необходимо лишь как инструмент расправы с революционными партиями. К ограничению самодержавия они подходили эволюционно, по меткому выражению «Русского знамени» - «медленной сапой» [15].

Напряженность между черносотенцами и националистами подогревалась разностью оценок сущности третьеиюньской монархии. Идеология и тактика русских националистов были нацелены на сохранение и упрочение современной им политической системы в том внутренне противоречивом («либеральносамодержавном») виде, в котором она оформилась на протяжении 1906-1907 годов. Черносотенцы же не приняли постманифестной системы, защищая сакральные принципы православно-самодержавной монархии. Оставаясь на позициях самодержавного кредо, они утверждали, что Манифест 17 октября и Госдума не изменили самодержавной сущности власти, что противоречило позиции националистов, убежденных в большем совершенстве конституционной модели и в исторической промежуточности самодержавнопредставительного образа правления. Их идеолог М. О. Меньшиков писал, что Всероссийский национальный союз (далее ВНС) одинаково отличается «от революционных и реакционных партий. И те и другие отвергают существующий порядок вещей, мы его признаем базой для дальнейшего развития…» [6, с. 84].

Фактически русские националисты признали ограниченный характер царской власти, однако высказывали это в предельно завуалированной форме. «Наш государственный строй может быть назван конституционным в том смысле, что в нем признается необходимым участие представителей народа в отправлении серьезных функций государственной власти, а самодержавным - в том смысле, что это строй, еще не установившийся, не приобретший всеобщей обязательности, и самодержавный государь, ввиду анархического состояния общества или других весьма серьезных причин, может частично или же вполне его отменить и установить другие его формы», - заявлял другой идеолог ВНС Н. О. Куплеваский [4, с. 68-69]. «Определяя государственный строй России как самодержавный и представительный, - говорил, выступая в III Государственной думе, Л. В. Половцов, - националисты никогда, однако, не отождествляли самодержавие с абсолютизмом. По их убеждениям, представительный образ правления должен быть незыблемым» [8, с. 154].

В отличие от черносотенцев русские националисты трактовали власть царя как неограниченную и ограниченную одновременно. Оценка сущности постманифестной государственности, предлагавшаяся идеологами ВНС, примерно соответствовала определению, содержавшемуся в известном международном политическом справочнике Гота: «Конституционная монархия при самодержавном царе», то есть дуалистическая монархия, при которой глава государства сохраняет право в критической ситуации вмешиваться по собственному усмотрению в формально закономерный ход дел и вносить в конституционные основы режима принципиальные коррективы. «Когда государственная жизнь течет нормально, действует незыблемое правило, что ни один закон не может быть издан без согласия законодательных учреждений. Но если государственная жизнь становится на опасный путь, на путь борьбы народного представительства с главою государства, то спасти страну и водворить порядок может только верховная самодержавная власть» [Там же, с. 155].

Подобная «гибкость» по фундаментальному вопросу, расценивавшаяся как политическая беспринципность и скрытый республиканизм, раздражала черносотенцев, констатировавших на состоявшемся в конце сентября - начале октября 1909 года Всероссийском монархическом съезде русских людей, что ВНС недостаточно ясно засвидетельствовал свою готовность наравне с крайне правыми партиями защищать неограниченное самодержавие. В связи с этим съезд предложил «выждать более точного самоопределения Национального союза в своей дальнейшей деятельности» [12]. В либеральной сущности националистов черносотенцы окончательно утвердились через два года. В постановлении состоявшегося в ноябре 1911 года съезда Всероссийского Дубровинского СРН констатировалось отступление националистов от правоконсервативных принципов, в связи с чем совместные действия с ними объявлялись предосудительными [11, с. 1-29]. Отказав националистам в монархических убеждениях, черносотенная пресса определила им место в лагере умеренно правых [14]. Характеризуя националистов как «робких конституционалистов» и политических «флюгеров», черносотенцы указывали на отсутствие четкой и твердой позиции по принципиальным вопросам, касающимся самодержавия и будущего страны. черносотенец националист самодержавие россия

Такой оценке способствовало поведение фракции националистов в Думе, постоянно лавировавшей между различными думскими группировками. Это наталкивало на мысль, что националисты преследовали те же цели, что и октябристы с кадетами, с которыми их разнила тактика (более медленные темпы) перехода к конституционному способу правления. «Левые устроят лет через пять новую революцию во имя республики - тогда эти националисты превратятся в умеренных республиканцев. Не задумываясь, превратятся, в случае надобности, в умеренных анархистов», - характеризовало «Русское знамя» конкурентов из правого лагеря [Там же]. В июле 1912 года «Русское знамя» причислило «националистов» (наряду с октябристами и кадетами) к партиям, «стремящимся к государственному перевороту», имея в виду ущемление прерогатив царя-самодержца.

Причины сильных либеральных тенденций в идеологии русского национализма, вносивших разложение в основы их политической консолидации, лежали отчасти в кадровом составе ВНС. Стоит отметить, что в период революции 1905-1907 годов многие лидеры ВНС входили в состав различных политических партий, открыто провозглашавших приверженность конституционализму, а накануне Учредительного съезда ВНС М. О. Меньшиков настаивал на том, что партия русских националистов должна быть «конституционной». «Русское знамя» указывало на разновекторность политических взглядов и компрометирующее прошлое видных лидеров ВНС: профессор Локоть являлся бывшим трудовиком, Савенко сотрудничал в годы революции в левой газете «Полтавский вестник», Юзефович поддерживал либеральное «Новое время» и т.д. В этой связи черносотенцы рассматривали националистов как незначительную часть русской интеллигенции, отшатнувшейся от «жидовской культуры» (читай: либеральной - М. Р.), но не пришедшей к истинным ценностям, а остановившейся на полпути [15]. Квинтэссенцию негативных качеств националистов «Русское знамя» персонифицировало в критике ведущего публициста «Нового времени» и лидера ВНС М. О. Меньшикова: «ярый жидовский фанатик, космополит, превратившийся в русского националиста». «Русское знамя» вопрошало: «Зачем же Суворин ему, атеисту, дозволяет вести руководящие речи в вопросах веры, ему, космополиту, трактовать о национальности, ему, непротивленцу, когда говорят об армии - этом символе активной борьбы, ярому республиканцу, доказывать значение монархии» [13].

В своем стремлении сохранить политическую систему в том виде, в которой она сложилась по итогам событий 1905-1907 годов, со всеми ее институциональными и государственно-правовыми противоречиями, русские националисты выступили ситуативными консерваторами постманифестной монархии, которую черносотенцы находили ущербной. Созданный в мае 1908 года Всероссийский национальный союз стал очередным проектом правительства Столыпина, пытавшегося, с одной стороны, сделать Союз основной правительственной партией, а с другой, усилить проправительственную фракцию октябристов в Госдуме. Националистические партии составили парламентскую опору авторитарно-либерального курса, который в 1907-1911 годах пытался проводить премьер-министр П. А. Столыпин. Если враждебность черносотенцев бюрократии давала основание последней характеризовать крайне правых как «революционеров справа», то исходным для русских националистов являлся тезис о безусловной лояльности по отношению к правительству, назначаемому императором. «Следовало бы в Основные Законы наши, - писал М. О. Меньшиков вскоре после «третьиюньского переворота», - ввести определение парламента не как борющейся стороны, а как помогающей» [5, с. 492]. В такой постановке вопроса, бесспорно, отражалась общая консервативная с точки зрения ситуативного подхода линия на принятие реалий такими, какими они «высочайше дарованы»: коль скоро общегражданские законы не предусматривали ответственности Совета министров перед Думой, оппозиция правительству автоматически превращалась в оппозицию императору, чего националисты позволить себе, разумеется, не могли. В целом черносотенцы характеризовали природу ВНС как либерально-бюрократическую, существование которой полностью зависело от близости к бюрократическим сферам и лично Столыпину [15].

Создание партии националистов прямо сказалось и на положении черносотенцев. С формированием ВНС П. А. Столыпин взял курс на раскол ставшего ненужным после подавления революции крайне правого лагеря. Департамент полиции предпринял шаги, направленные на ослабление влияния председателя СРН А. И. Дубровина и видоизменение роли самого Союза. В итоге произошло фактическое отстранение А. И. Дубровина от руководства СРН путем избрания в период его отсутствия заместителем графа Э. И. Коновницына. А. И. Дубровин вскоре вынужден был оставить пост председателя, а затем и вообще выйти из состава членов Главного совета. В конце ноября 1911 года он собрал своих сторонников на особый съезд, где они объявили о создании Всероссийского Дубровинского союза русского народа и отмежевались от СРН во главе с Э. И. Коновницыным и Н. Е. Марковым. С подачи бюрократии черносотенные организации вступили в полосу медленного угасания, которое закончилось их окончательным крахом в 1917 году.

Либерально-оппозиционная сущность националистов явно проявила себя в ходе деятельности в Госдуме, что еще раз продемонстрировало отсутствие в их идеологии консервативного ядра. Анализ парламентской деятельности националистов дал основание газете «Русский народ» в 1913 году утверждать, что природа ВНС по сути была октябристской, но в отличие от последних националисты проявляли меньше самостоятельности и полностью шли на поводу у правительства. Партия националистов состояла из «менее образованной интеллигенции, и, переполненные служилым элементом, они оказались более послушными и даже раболепными и тем совершенно удовлетворяли правящий слой» [Там же]. Националисты были ненадежны в законодательной работе, так как испытывали сильное влияние республиканских кругов. Не имея большинства в Государственной думе, они могли продвигать свои предложения только при содействии центристских партий. Сотрудничество с октябристами рождало подозрение о полном их подчинении этой партии. Свою зависимость от октябристов признал и Совет национальной фракции в Госдуме, опубликовавший в марте 1910 года в газете «Новое время» заявление: «Русская национальная фракция, имея в своих рядах девяносто членов Государственной думы, т.е. около одной пятой ее личного состава, не может быть признана ответственной за направление дел в законодательном учреждении. Решающее значение в Государственной думе имеет только Союз 17 октября, который, занимая центральное положение, может влиять на то или другое направление вопроса, привлекая на свою сторону правое или левое крыло народного представительства» [10]. Эта мысль была подтверждена и в выпущенной в 1912 году в С.-Петербурге книге «Националисты в 3-й Государственной думе»: «Имея значительное сходство в своих программах, русская национальная фракция и Союз 17 октября идут в большинстве вопросов рука об руку…» [8, с. 3-6].

Либерализм националистов проявился после смерти Столыпина, умело сдерживавшего оппозиционную сущность партии. Назначенный на должность председателя Совета министров В. Н. Коковцов, дистанцировавшийся от всех думских фракций, с первых же дней своего премьерства дал понять, что прежнего уровня доверительности в отношениях между премьер-министром и партиями думского центра ожидать не стоит. Эта позиция создавала плодородную почву для роста оппозиционности националистов, показав слабость их идейных консервативных основ. С началом работы IV Думы значительно чаще объектом критики фракции националистов становилось правительство в связи с непоследовательностью проведения политики умеренно-либеральных преобразований. «Современное желание сузить свободу печати и усмотрения администрации в этой области не в наших интересах», - заявлял секретарь Московского отделения ВНС В. Ф. Лашков [7, с. 9]. У некоторых лидеров ВНС стало оформляться представление о Государственной думе как о «старшем партнере» в отношениях с правительством: «Конечно, мы должны давать указания… лозунги, и нельзя сказать, чтобы мы так ничего и не давали» [2].

Консервативная маска с фракции националистов была окончательно сорвана в ходе разразившегося в России весной-летом 1915 года общеполитического кризиса, кульминацией которого стало образование в недрах IV Думы оппозиционного Прогрессивного блока, в который вступила значительная часть фракции националистов. Камнем преткновения явился вопрос о «министерстве доверия»: оппозиционное большинство думцев тогда потребовало от Николая II отправить в отставку председателя Совета министров И. Л. Горемыкина и сформировать кабинет во главе с человеком, не запятнавшим себя потворством Г. Е. Распутину. Отход от политики поддержки правительства на враждебные ему позиции сформулировал идеолог движения М. О. Меньшиков: «Во имя … великой войны пустим в ход все имеющиеся в нашем распоряжении парламентские средства, чтобы добиться полного обновления власти, без чего немыслимо достижение победы, невозможны насущные реформы» [1]. Конфликт между либеральной сутью идеологии национализма и консервативной формой закончился победой первого, показав песочное основание их консерватизма. В марте 1917 года националист В. Шульгин вместе с лидером октябристов А. И. Гучковым принял отречение из рук Николая II.

Таким образом, сравнительный анализ черносотенной и националистической доктрин по вопросу источника властных прерогатив самодержавия показал, что русский национализм представлял из себя идеологию с либеральным ядром, окаймленную самодержавно-православной риторикой. Его корни уходили в западный либерализм с его приоритетом прав личности и нации. Самодержавие и православие выступали в идейной системе националистов лишь элементами национальной традиции, положением которых следует поступиться с учетом изменения политической ситуации. Черносотенцы же стремились к защите православного и самодержавного кредо, выраженного в идее русской православной монархии. Разность идейных основ двух доктрин и обусловила отличие в подходах к решению основных политических проблем: государственному устройству, национальному вопросу, сохранению империи и перспективам развития страны.

Список литературы

1. Вечерняя газета. 1916. 14 октября.

2. Государственная дума: IV созыв: стенографические отчеты. СПб., 1913. Сессия I. Ч. 1. Ст. 553.

3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 116. Оп. 1.

4. Куплеваский Н. О. Исторический очерк преобразования государственного строя в царствование императора Николая II. СПб.: Издание русского национального клуба, 1912. Вып. 1. Преобразование высших государственных учреждений (1904-1907 гг.).

5. Меньшиков М. О. Письма к ближним. СПб.: Изд. М. О. Меньшикова, 1907.

6. Меньшиков М. О. Письма к русской нации / вступ. ст. и примеч. М. Б. Смолина. М.: Москва, 2000.

7. Московский отдел Всероссийского национального союза: очерки программы. М., 1912.

8. Националисты в 3-й Государственной думе. СПб., 1912.

9. Новое время. СПб., 1909. 24 марта.

10. Там же. 1910. 21 марта.

11. Постановления Всероссийского съезда Союза русского народа и примыкающих к нему монархических организаций 21 ноября - 1 декабря 1911 г. в г. Москве. СПб., 1912.

12. Постановления Монархического съезда русских людей в Москве в 1909 г. // Вече. 1909. 20 октября.

13. Русское знамя. 1907. 13 мая.

14. Там же. 1911. 1 марта.

15. Там же. 1913. 2 апреля.

16. Тихомиров Л. А. Апология веры и монархии. М.: Москва, 1999.

Размещено на Allbest.ru