К 100-летию революции 1917 г. в России: причины падения царского режима

180 Издательство ГРАМОТА www.gramota.net

Размещено на http://www.allbest.ru/

К 100-летию революции 1917 г. в России: причины падения царского режима

Седельников Валерий Георгиевич

С приближением 100-летнего юбилея события революции 1917 г. закономерно продолжают привлекать внимание исследователей. 23 февраля 1917 г. начались антиправительственные выступления рабочих в г. Петрограде, а через 4 дня, 27 февраля 1917 г., романовская монархия, отражавшая любые удары в течение 300 лет, неожиданно рухнула. Причина этого феномена - переход на сторону противников царского режима крестьянства в лице его вооруженного авангарда - 5,5-миллионной российской армии. Объяснению взаимосвязи событий, которые стали прологом революции 1917 г., посвящена настоящая статья.

Ключевые слова и фразы: крушение царского режима; денежно-финансовая система; покупательная способность рубля; продовольственная политика; принудительное изъятие хлеба; антиправительственные выступления рабочих; «крестьянская лавина»; Петроградский гарнизон; российская армия.

С началом XXI века в обществе стала ощущаться неизбежность 100-летнего юбилея революции 1917 г. В России - события, которое во многом определило судьбу всего последующего мирового развития. Несмотря на солидность юбилейной даты, этот «роковой» год оставляет для исследователя еще немалое количество загадок. Одна из них - проблема неожиданно быстрого, всего за четыре дня - с 23 по 27 февраля 1917 г. - крушения романовской монархии, ставшего прологом обрушения российской государственности. На первый взгляд, причины февральского переворота лежат на поверхности: «экономический и политический кризис… в связи с военными поражениями и хозяйственной разрухой» [1, т. 18, с. 402], недовольство масс, «доведенных до отчаяния лишениями войны и явной несправедливостью в распределении жизненных тягот» [5, с. 75].

Приведенные высказывания (которые можно продолжить) носят достаточно общий характер и не дают ответа на главную часть вопроса: почему меньше недели потребовалось на то, чтобы «слиняло» Российское государство, складывавшееся столетиями? Для сравнения: в XVII в. царская власть вышла победителем в двухлетней гражданской войне - крестьянская война под предводительством Степана Разина 1670-1671 гг.; в XVIII в. царизм одержал победу в 20-летней войне со Швецией и в еще более страшной гражданской войне 1773-1775 гг.; в XIX в. Россия смогла победить самого сильного на тот момент врага в мире - наполеоновскую Францию. Даже тяжелая и неудачная Крымская война 1853-1855 гг. не поколебала устои династии Романовых. В начале XX в. революционеры, используя поражение страны в войне с Японией, в течение почти трех лет не на жизнь, а на смерть вели борьбу с царизмом, но добились лишь укрепления российской государственности.

23 февраля 1917 г. в Петрограде развернулась мирная демонстрация работниц, посвященная празднованию Международного женского дня, а уже 27 февраля 1917 г. царское правительство было свергнуто революционными рабочими и солдатами Петроградского гарнизона. Парадокс данной ситуации наиболее отчетливо, на наш взгляд, выразил современник и непосредственный участник февральских событий 1917 г., к тому же серьезный историк-исследователь - П. Н. Милюков. В своих воспоминаниях, уже по прошествии четверти века, он характеризует февральский переворот 1917 г. как «нечто неопределенное и бесформенное, что… получило… название начала великой русской революции» [9, с. 242].

В настоящее время раскрыть феномен февральских событий 1917 г. попытался В. Г. Сироткин в монографии с многозначительным названием «Почему “слиняла” Россия?». В ней автор исследовал все возможные факторы, подтолкнувшие Россию к трагической развязке февраля 1917 г. - от «природной аномалии» до «происков» авантюристов типа Григория Распутина. Однако, несмотря на широту поиска, выводы исследователя неоригинальны: «императорская Россия слиняла в 1915-1917 гг., опрометчиво брошенная Николаем II в Первую мировую войну, к которой она не была готова прежде всего военно-технически» [18, с. 468]. В целом, можно согласиться с мнением Г. А. Будник, которая отметила, что «требуется изучение и выявление… причин и особенностей революции (1917 г. - В. С., М. С.), в частности… мотивов и поступков людей, психологии масс в условиях кризиса политических структур» [3, с. 43].

В настоящей статье предлагается концепция решения «загадки» февраля 1917 г. с привлечением новых данных на основе исследования социальных процессов, обусловленных трансформацией экономической (денежно-финансовой) системы России в 1914-1917 гг.

В начале XX в. в России, наряду с другими ведущими мировыми державами, действовала система золотого стандарта - кредитные билеты свободно разменивались на золотую монету по номиналу, то есть в соотношении 1:1. В 1904 г. количество золота в обращении почти в полтора раза превышало сумму кредитных билетов (909 млн рублей золотом и 630 млн рублей кредитными билетами соответственно). И хотя русскояпонская война и начавшаяся вслед за ней революция нанесли ощутимый удар по системе золотого стандарта (в 1906 г. золотое покрытие кредитных билетов снизилось до 72%), она выстояла: уже в 1910 г. количество золота в обращении почти на 10% превышало сумму кредитных билетов, бюджетный профицит составлял 225 млн рублей [8, с. 64-67; 13].

Очевидно, эта тенденция могла продолжиться и дальше, но на горизонте маячила новая война. В денежнофинансовом отношении наша страна вступила в нее, как минимум, полутора годами раньше. Так, в 1913 г. на военные нужды была израсходована астрономическая сумма - 816,5 млн рублей, что составляло 26,6% всей расходной части бюджета [6, c. 767]. При этом бюджетный дефицит достиг 48 млн рублей, что потребовало дополнительной эмиссии кредитных билетов, в результате чего их количество на 2,8% превысило сумму золотого обеспечения [19, столб. 136-139]. Такого покрытия было достаточно для сохранения золотого стандарта, но тенденция говорила о неустойчивости равновесия между кредитным рублем и золотым запасом накануне войны. Темпы военных приготовлений сохранились и в 1914 г., хотя этого оказалось явно недостаточно. К началу войны (19 июля 1914 г. по старому стилю) не хватало 870 тысяч винтовок; артиллерийское оснащение русского армейского корпуса отставало почти на 70% от немецкого; количество артиллерийских снарядов в российской армии было в 10-12 раз меньше необходимого.

Правительство, общественность делали все, чтобы исправить ситуацию: к концу 1915 г. экономика страны практически была переведена на военные рельсы. В 1916 г. из 4500 основных предприятий 3800 (84%) работали на нужды войны. Остальные выполняли военные заказы: текстильные фабрики, мукомольные предприятия, сахарные заводы выпускали ручные гранаты, минометы, полевые кухни, детали снарядов и многое другое. Российская промышленность освоила производство самолетов, автомобилей, телефонных аппаратов, радиопередатчиков, химических снарядов. Отечественными конструкторами были изобретены двухмоторный самолетбомбардировщик, самозарядная винтовка, пистолет-пулемет, лыжно-гусеничная машина, танк оригинальной конструкции. Таким образом, военное отставание осталось в прошлом: по сравнению с началом войны к середине 1916 г. производство винтовок увеличилось в 10 раз, снарядов - в 170 раз. К сожалению, вышеприведенная тенденция во многом сводилась на нет встречным процессом дезорганизации армии. Тем не менее, заготовленного вооружения хватило, чтобы в дальнейшем белой и красной армиям воевать в течение трех лет.

За перечисленные достижения Россия заплатила высокую цену: во всех странах производство военной продукции финансируется за счет средств госбюджета, самый простой источник пополнения которого - денежная эмиссия. Предвидя это, российское правительство уже 27 июля 1914 г. отменило золотой стандарт и увеличило лимит эмиссии кредитных билетов с 0,3 млрд рублей до 1,5 млрд рублей. Однако эта сумма оказалась явно недостаточной, так как на покрытие бюджетного дефицита, вызванного военными расходами, уже в 1914 г. потребовалось 2,8 млрд рублей, в 1915 г. - 8,5 млрд рублей, а в 1916 г. - 13,7 млрд рублей. В этих условиях печатный станок значительно ускорил обороты, и количество кредитных билетов в обращении увеличилось с 1,6 млрд рублей в 1914 г. до 2,9 млрд рублей в 1915 г. и до 5,6 млрд рублей в 1916 г. Понимая опасность гиперинфляции, российское правительство до последнего сохраняло лимит на выпуск кредитных билетов: 22 декабря 1916 г. решением Совета Министров его «потолок» был установлен в размере 6,5 млрд рублей. С той же целью проводились повышение прямых и косвенных налогов, увеличение пошлин, наращивание заимствований. С 1914 по 1917 г. российская казна получила примерно 15 млрд рублей в виде внутренних и внешних займов [8, с. 73-74].

Однако результаты этих мероприятий во многом сводились на нет рядом других обстоятельств, прежде всего сокращением доходов от внешней торговли. Долгое время главным торговым партнером России была Германия, экономики двух государств в определенной степени дополняли друг друга. Теперь же Германия превратилась в противника, а Франция, Англия и другие европейские страны были отделены от России линией фронта. С целью мобилизации материальных ресурсов был запрещен вывоз из страны многих товаров традиционного российского экспорта. Среди них: зерно, кожи, меха, лес, нефть, уголь, цемент, молочные продукты и многое другое [2, с. 100]. Тяжелым грузом легли на бюджет бесплатные военные перевозки, а также принятый в июне 1914 г. запрет продажи алкогольных напитков. «Сухой закон» фактически отменял систему государственной винной монополии, которая в течение двадцати лет приносила в российский бюджет более четверти от всех его доходов. Итогом объективных обстоятельств, позитивных усилий и просчетов правительства явился дальнейший рост бюджетного дефицита, который к началу 1917 г. увеличился до 22,5 млрд рублей. Покрытие его (хотя бы частичное) возможно было лишь посредством наращивания денежной массы, достигшей к этому времени 9,1 млрд рублей [8, с. 73-74].

Самое опасное, что выпуск в обращение все новых кредитных билетов шел параллельно с уменьшением товарной массы. Главная причина заключалась в переходе экономики на военные рельсы. Вместо товаров народного потребления теперь производились винтовки, снаряды, пулеметы, танки, броневики, полевые кухни, обмундирование. Плюс к этому из продажи исчезли многие импортные товары и спиртные напитки.

Общеизвестно, что условием стабильности денежного обращения является примерное равновесие между денежной и товарной массами. С 1914 г. его «размывание» шло с двух встречных направлений - количество денег росло при одновременном сокращении товаров. Последствия этого вполне предсказуемы - нарастающая инфляция, обесценивание денег. Как следствие - к началу 1917 г. покупательная способность российского кредитного рубля упала в четыре раза, то есть стала равна примерно 25 довоенным (золотым) копейкам (для сравнения - российские ассигнации обесценивались до четырехкратного уровня 32 года - 1780-1812 гг.) [Там же, с. 23, 27].

Естественным следствием обесценивания денег является рост товарных цен. Однако в отношении конкретных товаров эта закономерность действует достаточно избирательно. В сознании потребителя они распределяются как бы на две категории: товары первой необходимости (продовольствие, одежда, инвентарь) и товары так называемого «отложенного спроса» (предметы роскоши, драгоценности). Для иллюстрации приведем свидетельство очевидца, в будущем доктора сельскохозяйственных наук Н. В. Орловского: «…коса, стоившая ранее (до начала Первой мировой войны - В. С., М. С.) 1 рубль 80 копеек, продавалась весною 1917 г. за 10-15 рублей. Воз пырейного сена стоил 90 рублей вместо прежних 15» [11, с. 127]. То есть цены на вышеприведенные товары, обгоняя падение рубля, увеличились в 6-7 раз. Еще в большей степени это относится к продовольствию (подтверждением может служить то, что даже в мирное время страны с самой «либеральной» экономикой не рискуют оставлять сельскохозяйственное производство на «произвол» рынка). В конкретных реалиях Первой мировой войны на продовольственные цены должно было повлиять еще и сокращение предложения хлеба, вызванное военной разрухой в сельском хозяйстве, а также использование зерна для производства самогона («сухой закон» прекратил действовать лишь в 1923 г.).

Ситуация с подорожанием хлеба могла вызвать самые серьезные последствия. 1 кг пшеничного хлеба накануне войны стоил примерно 0,15 руб.; городской рабочий получал в день в среднем 1 руб., то есть мог на свой дневной заработок купить примерно 6 кг хлеба. Если же цены на него вырастут в 4-5 раз, он сможет купить лишь чуть более 1 кг. Для семьи из 4-5 человек этого явно недостаточно. То есть в такой ситуации рабочий выжить не сможет, и вместо того чтобы ковать победу в тылу, пойдет бунтовать. Исходя из этого, российское правительство посчитало необходимым «заморозить» цены на хлеб, и его заготовки осенью 1915 г. проводились по «стабильным», то есть прошлогодним ценам. Однако деньги уже успели «подешеветь» на 60-70%, и крестьяне очень быстро поняли разницу между золотым и «падающим» рублем: они стремились «придержать» хлеб «до лучших времен», скормить скоту, перегнать на самогон - лишь бы избежать торговой сделки с государством «себе в убыток».

В результате осенью 1915 г. из 12,2 млн т готового к продаже хлеба удалось закупить лишь 5,6 млн т, то есть меньше половины [16, с. 178]. Еще более сложными оказались хлебозаготовки осенью 1916 г. Казалось, правительство должно было учесть предшествующий опыт и закупать хлеб у крестьян по рыночным ценам, то есть в соответствии с реальной покупательной стоимостью рубля. Однако оно продолжало придерживаться ранее выбранной линии - во что бы то ни стало получить у крестьян «дешевый» хлеб. Для преодоления их «саботажа» предполагалось принять меры - от привлечения к сельхозработам военнопленных (лишь в ходе знаменитого «брусиловского прорыва» летом 1916 г. было взято в плен свыше 400 тыс. вражеских солдат и офицеров) до принудительного изъятия хлеба у крестьян силами воинских частей, отправляемых на фронт после отдыха и переформирования в тылу. Свое окончательное выражение продовольственная политика правительства нашла в распоряжении вновь назначенного управляющего министерством земледелия А. А. Риттиха, подписанном 29 ноября 1916 г., «О разверстке зерновых хлебов и фуража, приобретаемых для потребностей, связанных с обороной».

Политика эта была весьма опрометчивой. Аграрный вопрос в России решен не был: почти как во времена Е. Пугачева, крестьянство страдало от бесправия и малоземелья, подвергалось эксплуатации со стороны помещиков и государства. Отмена крепостного права в 1861 г. и последующие реформы обеспечили крестьянам личную свободу, но отнюдь не решили вопрос справедливого распределения земли. В европейской части России среднее крестьянское хозяйство занимало 10-12 десятин земли - примерно в 200 раз меньше, чем среднее помещичье имение [20, с. 9]. Что касается крупных помещиков, то, например, князь Ф. Ф. Юсупов имел в собственности 37 имений, которые, по его словам, были «рассеяны по всей России, а иные столь далеко, что доехать до них нам не удавалось никогда. Одно из имений, на Кавказе, у Каспийского моря, простиралось на двести верст» [23, с. 55]. Юсупову принадлежали семь дворцов в обеих столицах, угольные и железорудные шахты, нефтяные промыслы, маслобойные заводы, мельницы; стоимость его состояния оценивалась примерно в 350-500 млн долларов США, то есть 20-29 млрд долларов США по сегодняшнему курсу [10, с. 319]. Как мог на этом фоне чувствовать себя крестьянин, который, по словам В. И. Ленина, «был доведен до нищенского уровня жизни: он помещался вместе со скотиной, одевался в рубище, кормился лебедой» [7, т. 4, с. 431]?

С началом войны крестьяне должны были на нужды армии отдать лошадей, принять на себя ужесточение военно-налоговой политики. Около половины трудоспособных крестьян были мобилизованы на фронт, где они «гнили» в окопах, кормили вшей, тонули, замерзали, гибли от огня противника и болезней. И когда, в дополнение к этому, российское правительство попыталось, фактически силой, отбирать у крестьян хлеб, их чаша терпения переполнилась. К началу 1917 г. российское крестьянство превратилось как бы в огромную снежную лавину, готовую прийти в движение от любого толчка и похоронить существующий режим. Когда в феврале-марте 1917 г. одетые в серые шинели и матросские бушлаты крестьяне выступили против правительства с оружием в руках, можно удивляться лишь тому, что они не сделали этого раньше.

Теперь несколько слов о том, ради чего были принесены в жертву интересы российского крестьянства. Сохранение в условиях инфляции «стабильных» цен на хлеб привело к сокращению объема хлебозаготовок. Следствием этого стала хроническая недостача продовольствия: в 1916 г. его уже не хватало для снабжения армии, к началу 1917 г. в Петрограде и Москве хлебных запасов осталось лишь на несколько дней, то есть обе российские столицы стояли на грани голода. Реализацию хлеба в условиях его нехватки и по ценам ниже рыночных правительство вынуждено было организовать в форме нормированного распределения, то есть посредством талонов и карточек. Это узаконило дефицит и способствовало спекуляции. С осени 1916 г. Петроград заполнили очереди, в которые его жители (преимущественно женщины, подростки) становились с вечера, чтобы на следующий день получить свою норму хлеба. Эти бесконечные («злые», по определению очевидцев) очереди являлись питательной средой для революционной агитации, забастовок, митингов, демонстраций, антиправительственных выступлений, которые для российской столицы в 1916 г. превратились в «постоянную составляющую» [14, с. 235]. Таким образом, благие намерения правительства «заморозить» инфляцию, обеспечить рабочих «дешевым» хлебом, чтобы гарантировать спокойствие в тылу воюющей армии, привели к прямо противоположному результату.

Очередная волна рабочих выступлений накрыла столицу России в начале 1917 г.: 9 января состоялись стачки в память жертв «Кровавого воскресенья», 14 февраля прошли забастовки и демонстрации по случаю открытия сессии Государственной думы (основные лозунги - «Хлеба!», «Долой войну!», «Ответственное министерство!»). Эти действия правящая верхушка воспринимала как привычное, неизбежное, но преходящее зло. Реальных шансов свергнуть или даже серьезно поколебать царскую власть у рабочих не было. Что могли сделать безоружные забастовщики против законной власти, в распоряжении которой находился огромный карательный аппарат (полиция, жандармерия) и 5,5-миллионная армия? Это понимали и идейные вдохновители рабочего движения. Вождь партии большевиков В. И. Ленин, выступая 9 января 1917 г. по поводу годовщины начала первой русской революции, с горечью отмечал: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции» [7, т. 30, с. 328]. Как видно, не только правительство, но и революционеры не придавали достаточного значения такому фактору как настроения крестьянства.

События, которые привели в движение «крестьянскую лавину», начались 23 февраля 1917 г. В этот день (8 марта по европейскому стилю) петроградские рабочие, среди которых по объективным причинам было много женщин, стачками и демонстрациями отмечали Международный день работниц. Правительство на эти «праздничные мероприятия», в которых приняли участие около 128 тыс. человек (примерно треть от общего количества рабочих г. Петрограда), реагировало довольно вяло. Одна из причин этого заключалась в том, что руководители страны не видели реальной угрозы в безоружных рабочих выступлениях, к которым успели привыкнуть в течение 1916 г. Так, императрица Александра Федоровна отмечала в своем дневнике 25 февраля 1917 г.: «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы создать возбуждение - и рабочие мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам» [15, с. 212]. Другая причина - нежелание министров, военачальников брать ответственность за возможное повторение «Кровавого воскресенья» в отсутствие главы государства (21 февраля Николай II отбыл из Петрограда на фронт, в свою ставку в г. Могилеве). Они считали, что если не доводить ситуацию до крайности с применением оружия, рабочие рано или поздно разойдутся, о чем свидетельствовал предыдущий опыт [12, т. 1, с. 183-184]. На случай же экстремального развития событий у правительства имелись весьма серьезные аргументы - в распоряжении столичного градоначальника находились 3,5 тыс. полицейских, 2 казачьих полка и 4 сотни императорского конвоя. Кроме того, в Петрограде располагался 170-тысячный военный гарнизон, состоящий из хорошо вооруженных солдат-гвардейцев.

Вопреки надеждам царских министров, 24-25 февраля число демонстрантов и забастовщиков не уменьшилось, а увеличилось, и тактика выжидания себя не оправдала. Реально жесткие действия против демонстрантов правительство стало предпринимать после получения телеграммы, отправленной императором вечером 25 февраля 1917 г.: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай» [Там же, с. 190]. К этому времени забастовка петроградских рабочих практически стала всеобщей, и для выполнения воли императора сил столичной полиции было явно недостаточно. В ночь с 25 на 26 февраля командующий войсками Петроградского военного округа генераллейтенант С. С. Хабалов отдал приказ начальникам частей Петроградского военного гарнизона в отношении демонстрантов и забастовщиков: «…действуйте по уставу, т.е. предупреждайте троекратным сигналом, а после троекратного сигнала - открывайте огонь» [Там же, с. 191-192].

Воскресный день 26 февраля 1917 г. мог войти в историю как второе «кровавое воскресенье» - в трех местах столицы солдаты Петроградского гарнизона стреляли по демонстрантам, в результате чего погибло несколько десятков рабочих. Однако продолжение аналогии получилось принципиально иным: вынужденное насилие 26 февраля стало толчком, который обрушил «крестьянскую лавину» - крестьяне-солдаты стали переходить на сторону демонстрантов и забастовщиков, повернули оружие против правительства. 27 февраля 1917 г. на сторону бастующих рабочих перешло 66700 солдат Петроградского гарнизона, что означало превращение всеобщей забастовки в вооруженное восстание. К концу этого же дня царское правительство самоликвидировалось (фактически разбежалось), «поставив точку» в существовании Российской империи. Император Николай II и его окружение поначалу расценили переход Петроградского гарнизона на сторону протестующих рабочих как локальный бунт. «Мы еще воображали, что вооруженные силы и крестьяне придут к нам на помощь - и как много из нас заплатили жизнями за этот грубый просчет», - отмечала впоследствии сестра Николая II - великая княжна Ольга Александровна [4, с. 298]. Несколько наивные рассуждения по поводу поведения российской армии в судьбоносные февральские дни можно встретить и у современных исследователей. Так, известный американский историк и философ Р. Пайпс пишет: «…понять случившееся (переход Петроградского гарнизона на сторону рабочих - В. С, М. С.) невозможно, не приняв во внимание состав и условия содержания Петроградского гарнизона… Резервисты, набранные из народного ополчения, чувствовали себя обиженными судьбой. Здесь, в Петрограде, они подвергались обычным для русских солдат унижениям: офицеры к ним обращались на “ты” и им запрещалось ездить внутри вагонов городского транспорта» [13]. Еще один американский историк - Р. Мэсси - отмечает, что солдаты Петроградского гарнизона - это «худшая часть призывников, от которой отказывались генералы на фронте, они были оставлены в столице с надеждой, что близость к дому удержит их от волнений» [10, с. 344]. Не оспаривая правильности и аргументированности подобных высказываний, отметим, что дело было не в качественном составе и условиях содержания Петроградского гарнизона, а в том, что он являлся составной частью русской армии. По причинам, изложенным выше, против царского режима выступила вся армия - вооруженный авангард многомиллионного российского крестьянства. Доказательством этому утверждению служит то, что предпринятые попытки найти в огромной российской армии хотя бы одну военную единицу, годную для подавления вооруженного восстания в столице, потерпели провал [21, с. 686-687].

В 1984 г. известный историк Н. Я. Эйдельман в эссе, посвященном восстанию Емельяна Пугачева, высказал предположение: «…недолго бы продержалась крестьянская вольница, даже если бы скинула с престола Романовых… Лились бы потоки крови, возможно, были бы перебиты многие замечательные люди…» [22, с. 198]. Прозорливость автора по поводу «потоков крови» и самой возможности успеха крестьянской революции соседствует с некоторой «зашоренностью», обусловленной реалиями того времени. Сегодняшний уровень изучения проблемы позволяет утверждать, что в феврале 1917 г. крестьянам удалось именно то, что не получилось у сторонников Пугачева и их предшественников. На этот раз крестьянство в лице многомиллионной армии было вооружено, едино в своих целях, обладало боевым опытом, приобретенным в сражениях Первой мировой войны.

Приведенный выше материал позволяет сделать выводы, ответить на вопросы, поставленные в начале статьи.

1. Основной причиной революции 1917 г. является экономическая (денежно-финансовая) и социальная политика, проводимая царским правительством в период Первой мировой войны. Стремясь свести к минимуму последствия военной инфляции, правительство пыталось ограничить объем денежной эмиссии, «заморозить» цены на продовольствие, что привело к необходимости насильственного изъятия (реквизиций) хлеба у крестьян.

2. Последствия этого:

- крестьянство, несущее основные тяготы войны, получило дополнительный очень серьезный повод для недовольства правительством; составляя 88% населения страны, являясь ее основной военной силой, крестьянство стало занимать все более враждебную позицию в отношении правящего режима;

- «замораживание» цен на продовольствие привело к снижению объема хлебозаготовок, к перебоям в снабжении продовольствием армии и крупных городов; дефицит, карточное распределение, хлебные очереди обострили недовольство рабочих, которое стало выплескиваться в антиправительственные выступления;

- привлеченные для их подавления солдаты-крестьяне стали присоединяться к протестующим рабочим, обратили оружие против правительства;

- переход солдат на сторону рабочих показал, что основные слои населения и, как следствие, армия находятся в антиправительственном лагере; это означало, что каких-либо шансов на сохранение царской монархии не осталось, и объясняло скоротечность свержения царского режима на фоне прошлой незыблемости, то есть - почему Россия «слиняла» за четыре дня.

Рассмотренный материал позволяет ответить еще на один вопрос, неизбежно возникающий у читателя: была ли альтернатива такому развитию событий? Очевидно, была: правительство могло сохранить рыночные цены для хлебозаготовок и торговли хлебом, а с целью компенсации подорожания продовольствия предоставить рабочим (малоимущим слоям населения) соответствующие субсидии. Это, безусловно, увеличило бы денежную эмиссию и подхлестнуло инфляцию, но ее негативные последствия распределились бы на все слои общества, и причин для недовольства со стороны крестьянства (а значит, и армии) было бы значительно меньше. Подобный сценарий мог дать шанс царскому режиму на сохранение государственности, достойный выход из войны и дальнейшую трансформацию в соответствии с требованием времени.

Необходимое уточнение: последнее было возможно лишь при условии решения аграрного вопроса. Доказательством служит судьба Временного правительства, которое попыталось переложить решение этого судьбоносного вопроса на плечи будущего Учредительного собрания, и наоборот - Советского правительства, радикально решившего аграрный вопрос, сохранившего власть, несмотря на все чудовищные ошибки, допущенные в том числе в отношении крестьянства [17, с. 63-67].

Осмысление материала не может повлиять на ситуацию в прошлом, изменить ход российской истории. Но для своего будущего страна должна сделать выводы из анализа фактов грядущего юбилейного события - революции 1917 г. Прежде всего, они заключаются в том, какое значение имеет правильность выбора социальноэкономической стратегии, насколько взрывоопасной и трагической по своим последствиям может быть политика консервации социального противостояния, игнорирования интересов широких слоев населения страны.

антиправительственный романовский монархия авангард

Список литературы

1. Большая универсальная энциклопедия: в 20-ти т. М.: АСТ; Астрель, 2010.

2. Борисов С. М. Рубль: золотой, червонный, советский, российский. Проблема конвертируемости. М.: ИНФРА, 1997. 288 с.

3. Будник Г. А. Новые подходы к изучению революции 1917 г. в России // Вестник Ивановского государственного энергетического университета. 2008. Вып. 1. С. 40-44.

4. Калинин Н. Н., Земляниченко М. А. Романовы и Крым. Симферополь: Бизнес-Информ, 2010. 320 с.

5. Карр Э. История Советской России / пер. с англ. М.: Прогресс, 1990. 769 с.

6. Коковцев В. Н. Из моего прошлого (1903-1919). Воспоминания. Мемуары. Минск: Харвест, 2004. 896 с.

7. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М.: Госполитиздат, 1962-1982.

8. Малышев А. И., Таранков В. И., Смиренный И. Н. Бумажные денежные знаки России и СССР. М.: Финансы и статистика, 1991. 496 с.

9. Милюков П. Н. Воспоминания (1859-1917): в 2-х т. М.: Современник, 1990. Т. 2. 448 с.

10. Мэсси Р. Николай и Александра: роман-биография / пер. с англ. М.: Интерпракс, 1990. 480 с.

11. Орловский Н. В. Страницы истории сельскохозяйственной науки XX века (воспоминания ученого). Красноярск: Краснояр. гос. аграр. ун-т, 2012. 496 с.

12. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: в 7-ми т. Л.: Государственное издательство, 1924-1927.

13. Пайпс Р. Русская революция [Электронный ресурс]. URL: http://krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_21.htm (дата обращения:

18.01.2016).

14. Палеолог М. Царская Россия накануне революции / пер. с фр. М.: Международные отношения, 1991. 336 с.

15. Радзинский Э. С. Николай II: жизнь и смерть. М.: Вагриус, 1998. 512 с.

16. Русский рубль. Два века истории. XIX-XX вв. М.: Прогресс-Академия, 1994. 336 с.

17. Седельников В. Г. Социально-экономическая стратегия советской власти в 1918-1920 гг. (на примере денежнофинансовой политики) // Ученые записки Российского государственного социального университета. 2011. № 3. С. 62-68.

18. Сироткин В. Г. Почему «слиняла» Россия? М.: Алгоритм, 2004. 480 с.

19. Советская историческая энциклопедия: в 16-ти т. М.: Советская энциклопедия, 1961-1976.

20. Советское крестьянство. Краткий очерк истории (1917-1969). М.: Политиздат, 1970. 510 с.

21. Спиридович А. И. Великая война и февральская революция. Минск: Харвест, 2004. 720 с.

22. Эйдельман Н. Я. Из потаенной истории России XVIII-XIX веков. М.: Высшая школа, 1993. 493 с.

23. Юсупов Ф. Ф. Мемуары / пер. с фр. М.: Захаров, 2004. 430 с.

Размещено на Allbest.ru