Спорные аспекты монастырского "удержания" в домонгольской Руси

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Казанский национальный исследовательский технологический университет

Спорные аспекты монастырского «удержания» в домонгольской Руси

Гайденко Павел Иванович, д.и.н., доцент

В историографии неоднократно высказывалось мнение о том, что древнерусские монастыри с самого момента своего основания выполняли пенитенциарные функции, являясь местом заключения лиц, виновных вразличного рода преступлениях или представлявших политическую опасность. При всей обоснованности данного тезиса в отношении XV-XVIII вв. [23; 25, с.40-47; 31], применительно к более раннему, домонгольскому, периоду истории Русской Церкви, высказанное суждение нуждается в существенных оговорках и уточнениях.

Действительно, уже в первые столетия христианства на Руси жизнь древнерусских обителей была отмечена пребыванием в их стенах лиц, подвергавшихся каким-либо политическим обвинениям. Так, в 1138г. врезультате отстранения от власти князя Святослава Ольговича, он сам и его супруга были помещены в монастыри. Святослав удерживался Мстиславичами «на Смядыне в манастыре», а его жена в обители св.Варвары [20, с.210-211]. Отчасти ситуация повторилась через 22 года, в 1160г. Тогда новгородцы поместилив Варварином монастыре супругу высланного в Ладогу князя Святослава Ростиславича [Там же, c.218]. Вероятно, это объяснялось не только сменой власти в городе,что требовало освобождения княжеских строений, но и иными обстоятельствами. Нельзя исключать того, что жена князя оказывалась в роли заложницы, и монастырь, нахождение на территории которого предоставляло человеку возможность получить право церковного убежища от политического преследования, был для этого наиболее подходящим местом. В известной мере признаки подобной формы ареста усматриваются в удалении в монастырь бывшего киевского князя Игоря [19, стб.387]. По сути, несчастный сменил поруб на более мягкую форму «заключения». Наконец, в 1147г. аресту и удалению в Печерский монастырь был подвергнут властный, амбициозный и несговорчивый новгородский епископ Нифонт [9, с.352-355; 20, с.214].

Как будто бы на причастность монастырей к выполнению пенитенциарных функций указывают и статьи Устава Ярослава относительно целого ряда преступлений, за совершение которых виновный подвергался удалению в «церковный дом» [28, с.85-91]. Традиционно большинство исследователей вслед за Я. Н.Щаповым склонны в этом наказании видеть помещение человека в монастырь [24, с.176]. Однако все приведённые свидетельства, как и обозначенные мнения, небесспорны и не обладают безусловной убедительностью в деле рассмотрения монастырей в качестве своего рода «тюрем» [16, c.10-13]. К тому же ни один иной источник кроме церковных уставов, связанных с деятельностью митрополичьей кафедры, не заметил эти «церковные дома». А если учесть, что обитательницами этих «домов» должны были оказаться женщины, виновные в блудных поступках, размещение таковых лиц рядом с «христовыми невестами» видится делом сомнительным или требующим какихто иных пояснений [2, с. 166-167]. Между тем, тот факт, что в определённых случаях церковные строения могли служить местом размещения лиц, подвергнутых наказанию, опале или нуждающихся в укрытии, не вызывает сомнения. Тем более что местом почётного заключения князя и его семьи в условиях Новгорода в XII столетии, покрайней мере, дважды оказывались и архиерейские палаты [20, с.209-212]. При всём уничижении арестованных, подобные арест и ограничение свободы перемещения никак нельзя назвать обычным «заключением». С таким же скептическим настроением правомерно рассматривать и уже упоминавшиеся удаления за стены обителей Нифонта Новгородского [9, с.352-355], князя-инока Игоря [8, с.428-430] и новгородских княгинь.

Впрочем, ситуация может видеться ещё интересней, если принять во внимание, что помещение в обитель грозило обетами. Принятие таковых уже само по себе могло изменять, понижать, социальный статус человека, значит, служило эффективным способом выведения нежелательного лица из полноценной социальной иполитической жизни. Подобные примеры хоть и немногочисленны, но вполне наглядны. В 1058г. Ярославичи вывели из поруба и постригли в монашество своего дядю и первого претендента на Киевский стол, Судислава [19, стб.151]. При не менее драматичных обстоятельствах принял иноческие обеты из рук епископа Евфимия и удалён в Феодоровский монастырь, смещённый с киевского стола и долгое время пребывавший взаточении, князь Игорь[Там же, стб.387]. Наконец, аналогичным образом попытался расправиться со своим конкурентом князь Роман Галицкий, повелевший захватить и насильственно постричь в монашество своего соперника, киевского князя Рюрика, вместе с его супругой и дочерью [11, с. 135-169; 18, стб.420-421, 425-426].

Тем не менее, очевидно и иное. Лица, обвинённые в существенных церковных проступках, должны были где-то содержаться в целях их изоляции и ради их исправления. Примеры подобного рода прещений хорошо известны и в некоторых случаях нуждаются в пояснении, поскольку места пребывания виновных не вполне ясны. И подобных эпизодов в истории церковной пенитенциарной системы, наверняка тесно связанной с деятельностьюмонастырей, немало. монастырь русь узник удержание

Под 1004 г. Никоновская летопись сообщает о том, как по воле киевского митрополита Леонта был осуждён на исправление некий странствующий инок Андриан: «Того же лета митрополитъ Леонтъ посади въ темницу инока Андреяна. Укаряше бо сей церковныа законы, и епископы, и презвутеры, и иноки; и помале исправися, и прииде въ покаяние и въ познание истины, якоже и многимъ дивитися кротости его, и смирению и умилению» [22, с.68]. Церковный историк А. П.Доброклонский связывал сообщение о деятельности и словах Андриана с ересью, богомильством [4, с.59-60]. Следы этого зародившегося вБолгарии движения прослеживаются и в Киевской Руси. Они обнаруживаются не только в присутствии корпуса литературных памятников, связанных с идейными воззрениями еретиков [5, с. 471-473], но и в цикле летописных сообщений: истории уже упомянутого монаха и в сообщениях о ряде восстаний, охвативших Белоозеро, Ростовские земли и Новгород в 1071г. [12, с.32-52; 19, стб. 164-171; 27, с. 113-130; 29, с.101-134].Во всяком случае, то, как прочитываются речи опального инока, а значительно позже и волхвов, позволяет увидеть в действиях Андриана, а также в словах вождей мятежников признаки богомильского мировоззрения [1]. Поэтому принятые против Андриана меры должны были соответствовать тем, что применялись вВизантии против лиц, обвинённых в ереси. В империи преступления против веры нередко рассматривались в качестве уголовных правонарушений. В итоге, обвиняемые Церковью могли быть подвергнуты состороны государства существенному поражению гражданских прав, а также аресту и тюремному заключению [2, с.139-146; 14, c.184-187]. При этом правоприменительная практика соответствовала нормам инквизиционного трибунала, предполагавшего, что обвинительное заключение Церкви поддерживалось наказанием со стороны государства. Т.е. местом удержания еретика служили не монастыри, а государственные темницы. Именно этим можно объяснить тот факт, что в период борьбы с «жидовствующими» (XVв.) сторонник крайне жёстких наказаний в отношении вероотступников Иосиф Волоцкий и его приверженцы выступали с категорической критикой заключения преступников в монастыри, что не соответствовало нормам византийского права, превращая обители в темницы [31, с.95]. Таким образом, есть основания полагать,что темница, в которую по воле митрополита Леона был помещён Андриан, скорее всего, принадлежала неЦеркви, а князю. А значит, усматривать в этом заточении удаление строптивого инока в монастырь непредставляется возможным. Более того, в домонгольский период дажеархеологическое присутствие натерритории монастырей каких бы то ни было тюрем или помещений, призванных ограничить свободу находившихся в них лиц, никак не прослеживается.

Не менее интересен уже затрагивавшийся пример пострига князя Судислава, просидевшего 24 года в порубе по воле своего брата, а после его смерти родных племянников [19, стб.151]. И всё же в этом случае ни о каком монастырском заключении говорить не приходится. Выведение Судислава из поруба и принятие им иночества указывали на то, что в понимании всех участников произошедшего - черноризские обеты, во-первых, смягчали участь несчастного, во-вторых, представляли тому большую свободу и, в-третьих, без применения излишнего насилия «безболезненно» выводили старейшего в роду князя из политической жизни Руси. Вероятно, что в своих действиях Ярославичи ориентировались на византийскую практику, не пренебрегавшую в борьбе завласть в том числе и помощью Церкви через возложение на «выю» политического конкурента иноческих обетов [26, с.385-388]. Впрочем, остаётся загадкой иное - где завершил свои дни этот несчастный Владимирович. Летописание не даёт каких-либо указаний о месте дальнейшего пребывания Судислава: был ли это его собственный дом или же он пребывал в каком-либо из монастырей. Однаков записи под 1063г. летописец не преминул сообщить о смерти князя-инока и о месте его погребения, «церкви святого Георгия»[19, стб.152], входившей в комплекс митрополичьего двора и Софийского собора Киева [8, с.232-237].Учитывая, что при ней же находился и монастырь, можно предположить, что именно в этой обители Судислав и пребывал, встретив здесь свою смерть. Тем не менее, рассматривать пребывание Судислава в стенах святого Георгия как полноценное заключение было бы не верно. Более того, учитывая специфическое положение последнего Владимировича, лишённого земель и княжеского состояния, статус Судислава можно сравнивать с изгойством, допускавшим введение человека в круг церковных людей или подразумевавшим широкую церковную опеку над ним. Изгойство, предполагавшее потерю человеком своего прежнего социального статуса, вцелом хорошо изучено [13, с.30-42; 30, с.460-472; 32, с.119-123]. В известной мере оно применимо и к князьям [17, с.206-214]. Правда, в случае Судислава, вероятно, приходится иметь дело с особой, крайне редко встречавшейся ситуацией, описаннойВ. О.Ключевским, с возникновением «богадельного» княжеского изгойства [10, с.269-270]. Несомненно, всё перечисленное лишний раз подтверждает то, что помещение вмонастырь не предоставляло особых свобод и прав и даже в существенной мере поражало таковые. Однако это и не было тюремным заключением.

Столь же значимы аресты и удержания в Киеве нескольких архиереев: новгородских епископов Луки Жидяты [15, с. 146-152; 20, с.182-283; 21, с.118-120] и Нифонта [9, с.352-355; 20, с.214], туровского святителя Иоакима [3, с. 131-134; 18, стб.314] и любимца Андрея Боголюбского Феодора (более известного как Феодорец) [18, стб. 355-357]. Все эти истории разбросаны во времени и связаны с различными обстоятельствами. Столь же примечателен сохранённый в Никоновской летописи отказ новгородцев выпустить прибывшего к ним с примирительными целями киевского митрополита Михаила[22, с.158-159]. Оказавшись вНовгороде, русский первоирах попытался вмешаться в противостояние Новгорода с Суздалем. Недовольные этим шагом горожане, поддержанные князем, не только не допустили такого посредничества, но и отказались выпускать Михаила из города.

Впрочем, при том, что перечисленные архипастыри хоть и в разной мере испытали на себе тяжесть удержания, однозначно утверждать о причастности монастырей к их заключению не представляется возможным. Достоверно известно лишь о пребывании в Печерском монастыре Нифонта Новгородского, что подтверждается как летописными, так и агиографическими источниками. Что же касается всех остальных архипастырей, то о месте их удержания ничего не известно. Правда, в случаях епископов Иоакима и Феодора, имя первого из которых после ареста более не появлялось в источниках, а последний был подвергнуть экзекуции и жестокой казни, предъявленные к обоим епископам обвиненияимели политический характер. Витоге нельзя исключать того, что жизнь упомянутых лишённых кафедры святителей, скорее всего, находилась в распоряжении княжеской власти. Сомнительным представляется и пребывание в каком-либо измонастырей Новгорода русского первосвятителя Михаила. Его статус и причины возложенных на него иего людей ограничений, скорее всего, предполагали более удобное размещение первоиерарха либо в княжеских, либо в епископских покоях, которые в свою очередь ещё не раз послужат местом почётного заточения местных новгородских князей.

Не в пользу существования монастырского заключения свидетельствует и арест Авраамия Смоленского, страдания которого, по мнению составителя его жития, стали результатом недоброй ревности его собратьев к популярности святого. Подробное описание совершённого над Авраамием церковного суда и дальнейшего заключения праведника не содержат никаких указаний на то, что страдалец был томим в монастыре. Вероятно, местом пребывания Авраамия всё же была княжеская темница. Иное дело, что охранявшая Авраамия стража выполняла волю епископа и его суда [6, с.30-65].

Более сложной видится ситуация насильственного пострига и размещение в монастырях князя Рюрика, его супруги и дочери. При том, что находившийся под клятвами смещённый киевский князь не мог покинуть обитель при жизни своего милосердного и коварного врага Романа, после смерти обидчика -никто непомешал Рюрику «сорвать» с себя иноческие одежды. Столь же свободной была и супруга, однако ей помешали оковы собственной веры [11, с. 135-169; 18, стб.420-421, 425-426].

Примечательно, что помещение в монастырь не оговаривается ни в одном княжеском уставе Церкви инив одном древнерусском каноническом своде этого периода:ни вответах митрополитов Георгия иИоанна, ни в Вопрошании Кирика. Принимая во внимание, что в анализируемый период многие обители обладали правами канонической автономии, их насельники были представлены выходцами из свободных изнатных слоёв древнерусского общества, а внутренняя дисциплина внутри большинства иноческих общин оставляла желать лучшего, вывод о возможном возложении на монастыри полноценныхпенитенциарных функций уже в домонгольский период видится более чем неоправданным. Не менее показательно житие преподобного Феодосия, рассказывающее о том, что преподобный Феодосий практически всегда был снисходителен к попадавшим в руки иноков разбойникам и всякий раз освобождал их, а созданный им монастырь еженедельно, каждую субботу, отправлял воз продуктов для находившихся в темницах [7, с.362-363].

Последнее ясно указывает на то, что на территории обители узников не было.

Впрочем, последнее не исключало того, что в более позднее время, уже с середины XIIв., некоторые монастыри, упоминавшиеся Печерский, Феодоровский и какие-то иные, стали местом «удержания» отправлявшихся в них иерархов и представителей княжеской власти. Вероятно, это объяснялось целым комплексом причин: 1)ктиторским характером обителей, позволявшим донаторам использовать монастырские помещения для удержания в них почётных пленников; 2)влиянием византийских правовых практик; 3)ростом церковного сознания в княжеской и боярской среде, существенно ограничивавшему проявлению жестокости вотношении, по крайней мере, знатных пленников; 4)осознанием особого статуса монастырей и храмов, обладавших правом защиты находившихся на их территории преступников, что также делало положение узника более выгодным; 5)несравнимо более лучшими условиями содержания помещённых в обители лиц. Если же принятьво внимание то обстоятельство, что главная задача заключения - ограничение перемещения и общения виновного, то даже сам постриг, изменявший социальное положениеличности, лишал человека влияния и без применения какого-либо дополнительного усилия ставил того перед необходимостью самостоятельного отказа о прежней свободы действий. В условиях господства религиозного сознания в применении подобных мер вполне справедливо усматривать черты своеобразной христианской средневековой «гуманности».

Список литературы

Ангелов Димитар.Богомильство в Киевской Руси [Электронный ресурс]. URL: http://nordxp.3dn.ru/gnosis/d-angelovbogomilstvo_v_kievskoj_rusi.pdf (дата обращения: 05.04.2016).

Гаген С. Я.Византийское правосознание IV-XV вв. / отв. ред. И.П.Медведев. М.: Юрлитинформ, 2012. 304с.

Гайденко П. И.Священная иерархия Древней Руси (XI-XIII вв.): зарисовки власти и повседневности. М.: Университетская книга, 2014. 212с.

ISSN 1997-292X № 6 (68) 2016, часть 1 65

Доброклонский А. П.Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутицкое патриаршее подворье; Общество любителей церковной истории, 2001. 936с.

Жаворонков П. И., Турилов А. А.Богомильство // Православная энциклопедия. М.: ЦНЦ «Православная энциклопедия», 2002. Т.5. С. 471-473.

Житие Авраамия Смоленского// Библиотека литературы Древней Руси: в 20-ти т. / под ред. Д.С.Лихачёва,

Л.А.Дмитриева, А.А.Алексеева, Н.В.Понырко. СПб.: Наука, 2005. Т.5. XIII век. С.30-65.

Житие Феодосия Печерского// Памятники литературы Древней Руси: XI - начало XII века / сост. и общ. ред.

Л.А.Дмитриева и Д.С.Лихачёва. М.: Художественная литература, 1978. С.305-392.

Каргер М. К.Древний Киев: очерки по истории материальной культуры древнерусского города: в 2-хт. / ИА АН СССР; отв. ред. Н. Н.Воронин. М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1961. Т.2. Памятники киевского зодчества X-XIII вв. 661с.

Киево-Печерский Патерик// Библиотека литературы Древней Руси: в 20-ти т. / под ред. Д.С.Лихачёва, Л.А.Дмитриева, А.А.Алексеева, Н.В.Понырко. СПб.: Наука, 2004. Т. 4. XII век. С.296-489.

Ключевский В. О.Сочинения: в 9-тит. М.: Мысль, 1989. Т.6. Специальные курсы: курс лекций. 476с.

Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б.Насильственный постриг княжеской семьи в Киеве: от интерпретации обстоятельствк реконструкции причин // Средневековая Русь / отв. ред. А.А.Горский. М.: Индрик, 2012. Вып.10. К 1150-летию зарождения российской государственности. С. 135-169.

Мавродин В. В.Народные восстания в Древней Руси. XI-XIII вв. М.: Соцэкгиз, 1961. 118с.

Майоров А. В.Социологические особенности древнерусского изгойства // Наукові праці Історичного факультету Запорізького державного університету / ред. кол.: Ф.Г.Турченко (та ін.). Запоріжжя, 1993. Вип.1. С.30-42.

Максимович К. А.Право и Церковь (Византийская империя) // Православная энциклопедия. М.: ЦНЦ «Православнаяэнциклопедия», 2004. Т.8. С.181-192.

Мильков В. В. Духовная дружина русской автокефалии: Лука Жидята // Россия XXI. 2009. №2. С. 116-155.

Нарышкина Н. И., Головкин Р. Б.Функционирование тюрем в России и Европе в X-XV вв. М.: Юрлитинформ, 2013. 184с.

Пестерев В. В.«А се четвертое изгоиство и себе приложим...» в Уставе князя Всеволода // Новгородика - 2012. Уистоков российской государственности: материалы IV Междунар. науч. конф. (24-26 сентября 2012г.): в 2-х ч. / сост. Д.Б.Терешкина и др.; НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2013. Ч.1. С.206-214.

Полное собрание русских летописей: в 43-хт. М.: Языки славянской культуры, 2001. Т.1. Лаврентьевская летопись. 496с.

Полное собрание русских летописей: в 43-хт. М.: Языки славянской культуры, 2001. Т.2. Ипатьевская летопись. 648с.

Полное собрание русских летописей: в 43-хт. М.: Языки славянской культуры, 2000. Т.3. Новгородская летопись старшего и младшего изводов. XII+720с.

Полное собрание русских летописей: в 43-хт. М.: Языки славянской культуры, 2000. Т.4. Ч.1. Новгородская четвёртаялетопись. 728с.

Полное собрание русских летописей: в 43-хт. М.: Языки славянской культуры, 2000. Т.9. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. 288с.

Пругавин А. С.Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством (к вопросу о веротерпимости): с крит. замеч. духов. цензора. М., 1905. 132л.

Российское законодательство X-XX веков: в 9-тит. М.: Юридическая литература, 1984. Т.1. Законодательство Древней Руси / отв. ред. В.Л.Янин. 432с.

Сидоркин А. И.Наказания, связанные с лишением и ограничением свободы, в русском уголовном законодательстве IX-XVII вв.: проблемы правового регулирования, систематизации и применения: автореф. дисс. … д.ю.н. Казань, 2005. 52с.

Соколов И. И.Состояние монашества в Византийской церкви с середины IX до начала XIII века (842-1204): опыт церковно-исторического исследования / вступ. статья Г. Е. Лебедевой. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003. 464с.

Размещено на Allbest.ru