Исторические интервью как источник интерпретации культурной травмы (на примере воспоминаний о Великой Отечественной войне)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 94(47).084.8

Исторические науки и археология

Пермский национальный исследовательский политехнический университет kucheva.a@mail.ru

Исторические интервью как источник интерпретации культурной травмы (на примере воспоминаний о Великой Отечественной войне)

Кучева Анастасия Викторовна, к.и.н.

Аннотация

исторический коллективный память трагический

В статье рассматриваются устные исторические источники в контексте актуальной в настоящее время проблематики коллективной памяти, культурной травмы и способов ее преодоления. Анализ интервью респондентов, переживших Великую Отечественную войну, дает возможность судить о стадиях формирования исторической памяти, связанной с одним из трагических событий XX века, и позволяет считать интервью одним из средств преодоления его травмирующих последствий.

Ключевые слова и фразы: культурная травма; устные источники; Великая Отечественная война; травмирующие воспоминания; память; травматический опыт.

Annotation

The article examines oral historical sources in the context of the subject matter of collective memory, cultural trauma and ways to overcome it, which is relevant at present. The analysis of the interviews of the respondents, who survived the Great Patriotic War, gives an opportunity to judge the stages of the formation of historical memory associated with one of the tragic events of the XX century, and allows considering an interview as one of the means of overcoming its traumatic consequences.

Key words and phrases: cultural trauma; oral sources; The Great Patriotic War; traumatic memories; memory; traumatic experience.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научного проекта № 16-21-19002.

Актуальность исследования кризисных событий и сложившихся на их основе травматических воспоминаний, оказавших влияние на повседневную жизнь человека, обусловлена возросшим интересом к изучению феномена «травма» и его осмыслению антропологами, историками, политологами, социологами, психологами. Обращение к парадигме травмы можно считать продуктивным применительно к историческим исследованиям, поскольку любое существенное историческое событие может быть охарактеризовано как социальнополитическая травма (в терминологии П. Штомпки), сопровождаемая культурной травмой. Травма - коллективный феномен, состояние, переживаемое группой, общностью, обществом в результате разрушительных событий, трактуемых как культурно травматические [17, с. 10].

Травма понимается не только как единовременное событие, резко изменившее жизнь человека, но и как процесс, который продолжает влиять на отношение людей к их прошлому, настоящему и будущему [15, с. 7]. Причем это влияние может быть не явно выраженным. В соответствии с современными научными теориями травматические моменты прошлого, трудно осмысляемые, оказавшие негативное влияние на человеческую психику, могут вытесняться в зоны антипамяти, приводя к так называемой блокировке памяти. Наступает латентный период, когда воспоминания, связанные с травмой, отодвигаются на второй план [2, с. 58]. При этом создается иллюзия, что деструктивное влияние травмирующих событий прекращено и их воздействие на дальнейшую жизнь людей минимизировано [3, с. 11]. Однако это субъективное ошибочное ощущение, поскольку влияние травматического опыта в определенный момент может обнаружить себя [1, с. 123].

Многие авторы обращают внимание на то, что травматические воспоминания оказывают отрицательное влияние не только на жизнь человека, непосредственно пережившего травму, но и на последующие поколения, несмотря на то, что они не принимали участия в событиях и не были их свидетелями [16, с. 115].

Поскольку влияние травматических событий и воспоминаний о них имеет разрушающие последствия для жизней нескольких поколений, исследователями ставится вопрос о необходимости выработки механизма преодоления психотравмирующей ситуации посредством индивидуальной терапии. Предлагается также создание специализированных мест памяти, где подавленным воспоминаниям будет уделяться эмпатическое внимание, в результате чего они обретут свое место в социальной памяти и перестанут оказывать скрытое длительное негативное влияние на общество в целом [2, с. 58].

Изучение преодоления травматических событий актуально для истории нашей страны, «где долгие годы предпочитали не помнить» [14, с. 9], где в зоне антипамяти оказалось значительное число событий, следовательно, травмирующий негативный опыт не был интегрирован в общественное сознание и приобрел черты непроработанной коллективной травмы. Примером подобной коллективной травмы для населения России можно считать Великую Отечественную войну и ее последствия, когда «непобедная, негосударственная сторона войны, вся ее тяжесть, человеческий страх ушли в своего рода “подсознание” общества (“слепое пятно” его официальной памяти)» [4, с. 38].

В задачу нашего исследования входило выяснение того, каким образом осознавалась, интерпретировалась война людьми, пережившими ее, изменилось ли восприятие войны и ее последствий с течением времени, когда в преклонном возрасте респонденты имели возможность оценить весь свой жизненный путь с точки зрения успешности - неуспешности, счастливости - несчастливости и т.д.

Для решения поставленного вопроса наиболее продуктивным является использование устных исторических источников. При изучении влияния травмы на жизнь человека повышается значимость сведений, полученных от респондентов, перенесших травматическое событие. Устные воспоминания, собранные в ходе бесед с людьми, пережившими Великую Отечественную войну, ценны тем, что передают живой опыт, отражают личностное восприятие событий.

Проведенные нами глубинные интервью представляют собой свободные биографические рассказы респондентов 1916-1937 годов рождения (15 женщин и 2 мужчин), которым на момент начала войны было от 4 до 25 лет. Рассказчики принадлежали к разным социальным группам, можно даже сказать, к разным поколениям: одни уже были взрослыми и работали, другие достигли подросткового возраста, а третьи были детьми. Различный жизненный опыт респондентов отразился и на содержании их интервью: кто-то был фронтовиком и непосредственным участником военных действий, кто-то попал в блокадный Ленинград, кто-то был привлечен к строительству оборонительных противотанковых рвов под Москвой, другие же жили в периферийных - тыловых - городах и селах. Тем интереснее было проследить степень осознания ими войны как травмы.

Анализ полученных устных исторических источников, содержащих воспоминания о послевоенных годах, позволяет понять субъективное восприятие последствий войны в качестве чего-то неизбежного, поскольку страдания, переживаемые всеми, воспринимались как нечто обычное.

«Ничего особенного не было, все в порядке вещей», - так подводит итог своему рассказу о жизни после окончания войны один из респондентов [11].

Другая рассказчица повествование о своих мытарствах после войны завершила словами: «Как живешь, так и приспособишься. Тогда нам все это казалось нормальным. Другого-то мы и не знали» [10].

Из содержания воспоминаний следует, что респонденты, пережившие войну, в послевоенный период не осознавали ее как травму. Послевоенный период можно характеризовать как латентный с точки зрения осознания катастрофического влияния этого события на судьбы людей. Причины этого явления носят как субъективный, так и объективный характер. Воспоминаний сторонились сознательно: слишком больно было мысленно возвращаться к утраченному и выстраданному в годы войны.

«После войны я работала, да огородишко был, не было у меня времени свободного. Я еще все думала, как это у людей время есть? Вот, когда было что-то ощущать-то?! И думать-то некогда! Живы, и ладно» [Там же].

Кроме того, большое значение приобретает особое восприятие населением времени после окончания войны как периода мирного, характеризуемого несколькими доминирующими тенденциями: желанием лучшей жизни, верой в светлое будущее, что обусловливалось психологическими причинами и поддерживалось правительственными мерами (отмена карточной системы, снижение цен и т.д.). Люди не могли быть настроены негативно, так как им удалось пережить огромное несчастье - войну, по сравнению с которой трудности всего послевоенного бытия воспринимались как нечто временное и преодолимое. Как точно определила тенденцию тех лет одна их респондентов: «Да все через это прошли. Было бы странно, да и стыдно как-то об этом говорить. Ну, или там жаловаться. А чего жаловаться? Все так жили» [5].

Особую роль в вытеснении травматического военного опыта сыграла идеология коллективизма. Идеологемы жертвенности, героизма, стойкости были призваны вытеснить внимание к индивидуальным проблемам, вследствие чего проработки травмы не произошло, «переживание боли» было отодвинуто в зону молчания [15, с. 36].

Многие психологи, характеризуя подобную ситуацию, употребляют термин «травмированная память».

«Все работали, да и время такое было, что всем ни до чего было. Мы такую разруху восстановили» [8].

Поскольку послевоенное время не представляло возможности людям для осмысления пережитого, то, анализируя проблему преодоления травмы, оставленной войной, особое значение приобретает рефлексия военного опыта, осмысление респондентами его в настоящий момент их жизни. Спустя долгие годы появилась возможность, внутренняя способность осмыслить влияние, которое оказала война на жизнь, возникло желание рассказать, передать опыт последующим поколениям. Почти все рассказчики, с которыми нам приходилось общаться, сами поднимали тему о влиянии войны на их судьбу.

Травматический опыт в воспоминаниях респондентов выступает, по образному определению С. Ушакина, «нулевым циклом» их жизни [15, с. 6]. Тема постоянного возвращения к неизжитому, т.е. возможному, упущенному прошлому, присутствует в большинстве рассказов о своей жизни.

«Я в институт не пошла учиться, потому что отца не было, а маме помогать надо было, ей было тяжело. Я бы спокойно сдала экзамены, у меня одни пятерки-четверки были. Да что говорить, если б не война, и отец был бы жив, думаю, мы бы жили неплохо. Он пробивной был, смог бы нас устроить» [11].

«Как война началась, какая уж учеба тут. Пристроилась на эвакуированный мотоциклетный завод, который потом обратно в Горький вернули. Ну и мы уехали. В 1947 году вернулась домой, пошла по заводам работу искать, да кому уж я такая нужна. У меня ж язва желудка образовалась. Болела я все время. Потом уж на швейную фабрику кое-как устроилась. Да… (вздыхает) У нас не было ни детства, ни молодости, ничего у нас не было» [10]. Тема здоровья, подорванного войной, часто появляется в рассказах людей, переживших военные годы.

«В 1941 году окончила 7 классов, учиться не пришлось, отправили работать на завод. Работа была такая тяжелая, да и жили-то в холоде. Ох, как это было! Вся больная до сих пор оттуда» [7].

«Я в 1941-1943 гг. была в блокадном Ленинграде, работала в госпитале. Так получилось, что весь наш институт эвакуировали, а я не успела уехать. Да, вот так без меня и уехали они. А я работать и осталась. Тяжестей натаскалась, холод, голод (пауза) - вот детей и нет» [13].

Респонденты оценивают войну как событие, кардинально повлиявшее на их жизнь и сформировавшее устойчивые жизненные позиции. К примеру, голод, всегда сопутствующий рассказам о военных годах, определил отношение к еде на всю дальнейшую жизнь.

«Помню голод. У меня и теперь рука не поднимется бросить кусок хлеба. Ну, отдай животному, высуши, только не бросай. Я же знаю, какая цена этого хлеба» [12].

Повествуя о своем жизненном пути, рассказчики невольно делают выводы о влиянии, которое оказала война на выбор их будущей профессии. Респондент, челюстно-лицевой хирург, Заслуженный врач РСФСР, вспоминает: «Во время войны в городе были госпитали с ранеными - голова - шея. Мы, школьники, ухаживали за ними. Может быть, потому я и выбрала такую специальность для себя в будущем, потому что привыкла к этому» [9].

«Папе, конечно, бог помог, потому что мама его три раза на фронт провожала и три раза он возвращался. И ранения были, операций много было, желудок еще болел, тяжело ему было. И мы о нем заботились. Ведь, может, потому у нас в семье было пять медиков! И все заботились о родителях. Это для нас было главным, чтоб они жили! После войны этой понимали цену здоровью и жизни» [6].

Осознание роли, которую оказала война на дальнейшую жизнь, может происходить в процессе воспоминаний, проговаривания «травмы», из чего следует, что устное историческое интервью играет роль средства, позволяющего выйти из психотравмирующей ситуации культурной травмы. И действительно, некоторые респонденты, заканчивая беседу, говорили, что им стало легче, что им приятен интерес молодого поколения к их жизни. Несмотря на долгие рассказы уже пожилых людей, сопровождающиеся тягостными воспоминаниями, часто слезами, нам кажется, что подобные интервью имеют значение не только для исследователей, но и для самих рассказчиков.

Таким образом, проведенный нами анализ нескольких биографических интервью не претендует на полноту выводов, но дает возможность прийти к нескольким заключениям. Рассказы, записанные по прошествии многих десятилетий после окончания войны, содержащие информацию не только о послевоенном периоде, но и всей жизни людей, включают в ткань повествования суждения об успешности или неуспешности респондентов. И оказывается, что жизненная траектория каждого из них определялась в первую очередь последствиями ключевого события - войны.

Несмотря на временную дистанцию, отделяющую настоящий момент от событий 1941-1945 гг., жизнь человека, сама его сущность пропитана последствиями пережитой войны, которая до сих пор является главным жизненным ориентиром и мерилом всех событий. Следовательно, война отрефлексирована и закреплена в памяти, в самосознании как событие, изменившее коренным образом дальнейшую жизнь.

Список литературы

1. Айерман Р. Социальная теория и травма // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12. № 1. С. 121-138.

2. Ассман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 328 с.

3. Бурлакова Н. С. Психодинамика передачи травматического опыта от поколения к поколению в контексте культурноисторической клинической психологии [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2016. Т. 9. № 45. URL: http://psystudy.ru/index.php/num/2016v9n45/1241-burlakova45.html (дата обращения: 08.09.2016).

4. Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. М.: Новое литературное обозрение; ВЦИОМ-А, 2004. 816 с.

5. Запись беседы с А. Н. Макеевой, 1924 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

6. Запись беседы с А. Ф. Опалевой, 1934 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

7. Запись беседы с В. И. Жолобовой, 1925 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

8. Запись беседы с В. И. Шангиной, 1916 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

9. Запись беседы с Е. А. Никоновой, 1930 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

10. Запись беседы с Е. Д. Пономаревой, 1924 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

11. Запись беседы с И. Д. Быковской, 1937 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

12. Запись беседы с М. М. Семовских, 1921 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

13. Запись беседы с М. П. Шелковниковой, 1921 г. р., сделанная автором // Личный архив автора.

14. Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 784 с.

15. Ушакин С. «Нам этой болью дышать?». О травме, памяти и сообществах // Травма: пункты: сборник статей / сост. С. Ушакин, Е. Трубина. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 5-44.

16. Хлевнюк Д. Бернард Гизен. Триумф и травма // Социологическое обозрение. 2010. Т. 9. № 2. С. 112-117.

17. Штомпка П. Социальное изменение как травма (статья первая) // Социологические исследования. 2001. № 1. С. 6-

Размещено на Allbest.ru