Известно, что в историческом процессе одинаково важную роль играют не только объективные, материальные факторы, но и субъективные, к числу которых относится и социально-психологическое состояние общества. Вряд ли можно согласиться с утверждением, что экономические отношения имели определяющее значение в первобытном или античном обществе на Востоке и в Африке в той же мере, как и в Европе Нового времени?"Я полагаю, - считает А.Я. Гуревич (и с ним следует согласиться), - что такого рода редукционизм ведет к игнорированию или недооценке человеческого начала, в чем бы оно не выражалось, - в религии или иных формах иррациональности, в проявлениях индивидуальности, в творческих обнаружениях личности и в коллективных социально-психологических феноменах" ^[1].

Для того, чтобы понять жизнедеятельность, поведение, культуру людей той или иной эпохи, необходимо представить присущие им взгляды и ценности. Следует выявить тип сознания этих людей, способ, которым они оценивали и понимали действительность. Многие научные положения, гипотезы и даже непосредственные факты в истории принимались или отвергались в зависимости от эмоционального к ним отношения, от того, насколько они оказывались желательными для отдельных групп или общества в целом. Подобную ситуацию без труда можно обнаружить и сегодня во многих регионах мира, например, странах Ближнего и Среднего Востока. Психологическое состояние общества здесь в основном определяется религиозными ценностями, поэтому распространение какой-либо другой идеологии, кроме исламской, чрезвычайно затруднено. Сам факт принадлежности к данной религии рассматривается там как гарантия нравственных качеств человека. Это объясняет, почему многие социально-эконо-мические, политические и другие процессы в странах этого региона протекают в религиозной форме ^[2].

Конечно, речь не идет о том, что тому или иному народу в принципе могут быть не свойственны какие-то виды деятельности. Напротив, их освоение и развитие может быть более успешным, если они сочетаются с национально-психологическими особенностями народа. С учетом таких особенностей можно более точно выбрать способ реформирования общественных отношений, предусмотреть реакцию людей на принимаемые решения, спрогнозировать образ их поведения и жизнедеятельности. Психология людей всегда являлась либо источником, либо тормозом реформаций, эволюционных преобразований в зависимости от того, какие ее компоненты запрашивались обществом, внешними обстоятельствами жизни людей.

В этой связи может возникнуть вопрос, насколько состоятельно выглядит утверждение о наличии каких-либо "особенных" психологических свойств, присущих лишь определенному историческому или этническому типу общества, и как они влияют на процесс его развития. Попытаемся ответить на этот вопрос на примере европейской и русской философии, где такие попытки предпринимались давно. Например, О. Шпенглер выражал эту идею следующим образом. Возможен, писал он, "только немецкий социализм, ибо никакого другого не существует. Мы, немцы, социалисты. другие же народы не могут быть социалистами" ^[3]. Интересно, что позднее Ф. Хайек также отмечал, что "социализм в Германии был с самого начала тесно связан с национализмом" ^[4].

В русской философии признание особенностей в развитии российского государства часто основывалось на утверждении исключительности, уникальности русского народа, его душевных качеств, образа жизни и мышления, т.е. на особенностях его социально-психологического состояния. Россия, утверждал, Н. Ильин, "всегда строилась духом свободы и предметности и всегда шаталась и распадалась, как только этот дух ослабевал, как только свобода извращалась в произвол и посягание в самодурство и насилие." ^[5].

Например, отказ от общинной психологии часто упоминался как главное условие любых экономических и политических реформ в России. В противном случае, утверждали исследователи, они вызывали активное неприятие со стороны масс. Так, анализируя отношение части населения России в XVIII в. к реформам Петра Великого, В.О. Ключевский утверждал, что преобразования, начатые царем, представлялись народу непонятной ломкой вековечных обычаев, старинного уклада жизни, освященных временем народных привычек и верований. Поэтому возбудили к себе несочувственное и подозрительное отношение народной массы ^[6]. Продолжая эту мысль, говоря уже о послепетровской России, К.Д. Кавелин писал: "естественный, нормальный ход жизни был нарушен: мысль то опережала ее, то отставала; действительные потребности то оставались без внимания, потому что не подходили под идеал, то удовлетворялись не так, как бы следовало, потому что на них смотрели не прямо, а сквозь предвзятую мысль" ^[7].

Другим примером могут служить исторические события 1917 г. Психологическое состояние российского общества того времени характеризовалось настроениями апатии и отчаяния, уныния и ненависти к институтам самодержавия. Эти настроения стихийно переплетались с чувствами радости и оптимизма, появившимися после победы Февральской революции. К этому можно добавить разрушения, причиненные продолжавшейся войной, начавшийся хаос в общественном управлении. Все это убеждало представителей различных партий в необходимости коренных перемен в государственном устройстве страны. Думается, в этих условиях именно фактор психологической напряженности и оказался решающим в определении путей дальнейшего развития государства ^[8]. В самом деле, экономические, социальные и другие последствия, связанные с первой мировой войной, были одинаково неблагоприятны, порой катастрофичны для большинства европейских стран. "Появилось ощущение, - свидетельствует К. Ясперс, - конца человеческого существования вообще, преобразования, охватывающего все народы и всех людей без исключения, которое ведет то ли к уничтожению, то ли к рождению нового" ^[9]. Многие европейские государства также нуждались в радикальных политических изменениях. Однако там эти процессы развивались в совершенно иной форме, поскольку революционные настроения, имевшие место в сознании некоторых европейских народов, не вызвали такого напряжения в психологии общества. О его взглядах, особенно той части, которая касается политики, можно судить, например, по работам Э. Бернштейна, К. Каутского, О. Баура, Р. Макдональда и других видных теоретиков западноевропейской социал-демократии. При всех своих разногласиях идеологи центризма были едины в понимании европейской действительности, не дававшей убедительных аргументов для революционного взрыва, отхода от политики конституционно-демократических реформ в рамках существующего строя. Таким образом, европейское общество сделало выбор в пользу эволюционного, естественноисторического развития.

С течением времени особенности "русской души", о которых упоминали в прошлом столетии В.Н. Ильин, В.О. Ключевский, Н.О. Лосский, В.С. Соловьев и многие другие, претерпели существенные изменения. Эти особенности не носят фатального характера, тем не менее, они имели место и не просто определяли своеобразие национальной психологии народа, но и влияли на его экономическое и политическое развитие.

Следует признать, что подобная позиция всегда вызывала среди исследователей диаметрально противоположные мнения. Так, например, Н.И. Бочкарев утверждал: "Веховцы распространили миф об особой религиозности русского народа, выдавали ее за атрибут "народной души"" ^[10]. Академик Н.П. Дубинин пытался подтвердить данный тезис даже с позиции естествознания. "Никаких генов, - писал он, - для духовного содержания человека не существует, черты человеческой психики формируются с помощью общественно-практической деятельности людей" ^[11]. Сегодня также можно встретить утверждение о том, что, например, известная строфа Ф.И. Тютчева "умом России не понять, аршином общим не измерить" выражала: "чувство неуверенности в себе, присущее "лишним" людям, вечно вопрошающим "Что делать?"" ^[12]. В самом деле, рассуждают современные публицисты, если взять ту же "общинную" психологию в качестве примера, указывающего на специфику русского народа, то, обратившись к опыту развитых европейских государств, легко увидеть, что нет таких обществ, в которых не было бы начал, могущих быть описанными как общинные. Идет ли речь о кельтах, италиках или аттических фратриях ^[13].

Трудно согласиться с логикой подобных рассуждений. Безусловно, в психологии разных народов, как и в их истории, найти общие элементы несложно. Тем не менее, это не может служить основанием для отрицания специфических черт в развитии каждого из них. Наличие последних, кстати, утверждалось не только "лишними людьми", но и авторитетными, как отечественными, так и зарубежными исследователями. "Европейский дух, - признает, например, К. Ясперс, - проник теперь в Америку и Россию, но это - не Европа. Американцы (хотя они и являются европейцами по своему происхождению) если не фактически, то по своим устремлениям обладают иным самосознанием и нашли на иной почве новые истоки своего бытия. Русские же сформировались на своей особой почве, на Востоке, восприняв черты своих европейских и азиатских народностей и духовное влияние Византии" ^[14].

История России, как и психология ее народа, самобытна и отлична от других, но этим, конечно, не следует ограничиваться. Безоговорочное и непримиримое противопоставление России Западу и наоборот, напоминает схоластический спор ни в чем не согласных друг с другом оппонентов. Ошибка и тех, и других состоит в том, что каждый из них стремится доказать свою правоту путем умаления позиции своего противника, не понимая относительности различия между своими и чужими представлениями. "Евразия как "месторазвитие", - отмечал по этому поводу В.В. Вейдле, - плодотворная формула, многое объясняющая в русской истории, при условии не считать месторазвитие предопределением и не создавать таким образом новой разновидности географического детерминизма" ^[15].

Можно и сегодня говорить о наличии специфических психологических качеств, определяющих поведение того или иного народа. Подобное понимание истории долгое время характеризовалось как ненаучное, и исследо-вания в этой области в таком ракурсе отечественными специалистами не велись. Лишь за рубежом такой подход к изучению общественных процессов оставался в поле зрения специалистов. Многие из них в результате приходили к интересным и оригинальным выводам. Наиболее примечательной выглядит концепция возникновения и развития капитализма М. Вебера. Рассматривая вопрос, почему современное индустриальное общество возникло только в Западной Европе, М. Вебер центральное место отводил системе нравственных предписаний, которая была сформулирована в рамках протестантизма лишь в этой части континента ^[16]. Если не иметь в виду его рассуждения о роли протестантизма не как социолога, а как теолога, то они позволяют прийти к пониманию того, что психологический аспект социальной детерминации, наряду с экономическим, имеет столь же существенное значение.

Действительно, для того, чтобы в средневековом обществе могли возникнуть принципиально новые экономические отношения, основанные на личной инициативе, предприимчивости, его психологическое состояние должно было быть соответствующим образом изменено, подготовлено к возможным инновациям. Лишь новому духовному миру, утверждал К. Ясперс (и с ним следует согласиться), "соответствует определенное социальное устройство" ^[17]. Необходимая трансформация духовной жизни общества, его психологического состояния произошла в период, именуемый эпохой Возрождения, только после этого в европейском обществе стали складываться новые политические и экономические отношения.

Подобная интерпретация исторических фактов говорит о том, что прежде чем в обществе появятся новые экономические, политические и другие отношения, в его психологии должны произойти соответствующие радикальные изменения. В этой связи актуальным остается вопрос о том, какие именно национально-психологические свойства кыргызского, русского и других народов возобладают в переживаемом сегодня не только в Кыргызстане, но и других республиках бывшего СССР процессе глубоких, радикальных изменений во всех сферах жизнедеятельности общества. Инициативность, терпеливость или пассивность, равнодушие, склонность к экстремизму и анархии?

Данное рассуждение имеет смысл не только в историческом аспекте, оно обладает и методологическим значением. В частности, оно дает возможность понять природу тех трудностей, с которыми сталкивается сегодня Кыргызстан при осуществлении радикальных преобразований. Во-первых, с самого начала реализации реформ значительная часть общества психологически не была готова к восприятию нового государственно-политического строя, что существенно сузило социальную базу данного процесса и лишило его активной поддержки со стороны значительной части населения. Во-вторых, методы и формы, которыми данные преобразования осуществлялись, отнюдь не всегда соответствовали социальным ожиданиям и особенностям психологии кыргызского и других народов, проживающих в республике. Это, в свою очередь, способствовало возникновению у людей чувства страха, растерянности, неуверенности в завтрашнем дне.

При отсутствии достоверной информации, взаимосвязи лиц, осуществляющих подобные преобразования с населением, данное обстоятельство порождает психологическую напряженность в обществе, которая представляет собой противоречие между установками, ожиданиями социальных субъектов и объективной реальностью. Такое рассогласование приводит к образованию в сознании общества доминанты социальной напряженности, способной вызвать к жизни различные социально-активные действия масс.

исторический процесс психологическое состояние народ

Здесь следует отметить, что признание своеобразия психологии и, в этой связи, истории отдельных наций не имеет ничего общего с концепцией национальной исключительности одних народов и исторической несостоятельности других. Сегодня, к сожалению, мы еще часто видим, как некоторые политические лидеры, в том числе и в Центральной Азии, национальные чувства рассматривают как основу своих политических действий. На современном этапе развития общества ни одна нация, сколь велика бы она ни была, не в состоянии без ущерба для себя жить в изоляции, обеспечивать себе постоянно высокий уровень жизни, создавать новейшую технику и технологии, внедрять их в производство. Ориентация на национальную самостоятельность, создание преград, не допускающих ничего инонационального, исторически несостоятельна.

В заключение можно отметить, что в развитии общества участвуют различные факторы, каждый из которых при определенных обстоятельствах может оказаться решающим. Социально-психологические явления представляют собой конкретный социальный механизм, через который общность людей воздействует на своих членов, формирует определенное отношение к окружающей действительности. Включенные в содержание массовой деятельности функции общественной психологии имеют своей целью воплощение убеждений, установок, других образований в реальные социальные отношения. Это позволяет говорить о познании социально-психологического состояния общества как важного условия для более полного и точного понимания социального развития.

Примечания