Специфика государственно-правовой политики в период гражданской войны в советской России (1918-1920 гг.)

Принудительные работы- 9, штраф- 4, общественное порицание- 13, другие наказания- 61 ^[7]. Характер приговоров не дает оснований говорить о кровожадности Трибуналов в этот период. Основными делами были агитация против советской власти, преступления против личности, преступления против социалистической собственности, должностные преступления, контрреволюционная агитация, непризнание советской власти, дезертирство, саботаж, незаконное хранение оружия, бандитизм, неуплата налога, убийства, грабежи и кражи, укрывательство дезертиров ^[7].

Ревтрибуналы обеспечивали все политико-экономические кампании в стране: топливную, продовольственную, против взяточничества, дезертирства и другие. Например, обеспечивали реализацию Положения СНК « О государственной монополии на соль» от 31 мая 1921 года, по которому вся монополизированная соль стала составлять соляной фонд страны, поступавший в распоряжение Наркомпрода и распределяемый им по планам, утвержденными Комиссией Использования, как для промышленности, так и для торговли. Торговля солью частным лицам воспрещалась под страхом уголовной ответственности. Трибуналы получили строжайшее указание преследовать беспощадно нарушителей монополии. Обеспечивали они и выполнение постановления ВСНХ от 7 марта 1918 г. о введении государственной монополии на спички, свечи, рис, кофе, перец и привозные пряности, а также о национализации спичечных и свечных заводов.

Активную роль играли ревтрибуналы в сборе натуральных налогов. Натуральные налоги охватили практически все виды сельхозпродукции: налог на сено, мясо, яйцо, хлеб, масло, шерсть, и прочее. Задача трибуналов состояла в выбивании налога с крестьян путем репрессий. При каждом губернском Ревтрибунале были учреждены особые постоянные сессии для разбора дел о нарушениях законов и постановлений о натуральных продовольственных и иных налогов, как плательщиками, так и должностными лицами и учреждениями (бездействие и превышении власти).

Созданы они были на основании и развития статьи 6 основного положения о революционных трибуналах от 18 марта 1920 года. Постоянные сессии создавались в составе Председателя и двух членов. Председатель и один из членов назначались из состава президиума Ревтрибунала, второй член назначался Губпродкомиссаром. В случае особо злостных нарушений (массовое уклонение от внесения налога или массовая порча подлежащих налоговому обложению продуктов) сессия выезжала на место не позднее 7 суток со дня поступления дела. Судопроизводство было упрощенным и должно было проведено в течение 24 часов, без сторон и свидетелей. Постоянные сессии помимо репрессий общего характера могли приговаривать обвиняемых к дополнительным видам наказаний: к немедленному внесению налога в 2- кратном размере; к конфискации имущества полностью или частично; к лишению земельных наделов. Эти меры касались в первую очередь злостных неплательщиков ^[7].

Кассационные жалобы осужденных представлялись в ревтрибунал на общих основаниях, причем на основании статьи 29 Положения о ревтрибуналах, можно было приговор в части его касающейся имущественного взыскания, привести в исполнение в виде лишения свободы.

Инструкция по применению постановления СНК от 15 июля 1920 года об ответственности за нарушение декретов о натуральных налогах признавала нарушениями декретов следующие деяния: несдача налога в уловленный срок, несмотря на письменное предупреждение; сдача продуктов недоброкачественных; несдача вследствие продажи, обмена или сокрытия продуктов; прямой отказ от сдачи налога; сдача продуктов умышленно испорченных; сообщение неправильных сведений о размерах пахотной и прочей земли. Инструкция предусматривала и дополнительные виды наказания, например, арест неплательщиков на срок свыше двух недель, на неделю. Правом его применения, наделялись губпродкомиссары и уездные продкомиссары. Накладывались пенни, опись имущества, военный постой за счет жителей данного села, запрещение торговли на рынках и их закрытие и т.д. ^[7]

Законодательство советской республики с самого начала предусматривало строгое наказание за неуплату натуральных и прочих налогов. Еще 20 декабря 1919 года принимается постановление НКЮ о привлечении к уголовной ответственности за неуплату чрезвычайного революционного налога, требовавшее усиления наказания. После чего меры наказания стали гораздо строже. Например, пять жителей Кирсановского уезда Тамбовской губернии в августе 1920 года были приговорены к 2,5 годам лишения свободы с формулировкой «неподчинение советской власти». Кассация осталась без последствий ^[7]. Обвинение в неподчинении советской власти стало стандартным в отношении неплательщиков.

В наиболее сложном положении находились Народные суды. Их состояние можно было определить как плачевное: ни имущества, ни помещений. Весьма затруднительным в условиях отсутствия процессуального кодекса было ведение судопроизводства. Существующие же нормы были протмворечивы и мало понятны. Так, согласно статье 8 и 14 декрета о суде №2, суд в отношении доказательств, не стесняясь никакими соображениями, допускал всякие доказательства для выявления истины и по ним выносил справедливое решение по совести, руководствуясь правилами и формами Судебных Уставов 1864г. (неотмененных) и декретами ЦИК и СНК и не противоречащих правосознанию трудящихся классов, с объяснением в приговорах, в случаях отмены устаревших буржуазных законов, мотивы такой отмены. Весьма путанное разъяснение процессуальных норм, малопонятное тогдашним судьям. Особенно трудно им было перевести нематериальное « революционное правосознание» в материальный приговор. Применялись и так называемые «Наказы» народным судьям, например, о порядке ведения судебных заседаний. Но часто было невозможно соблюсти даже упрощенные процессуальные нормы. Действуя на основе « революционной совести», суды выносили весьма своеобразные приговоры и решения.

Отсутствие процессуального кодекса, где бы личность обвиняемого в преступлении была защищена соответствующим образом, вело за собой многочисленные судебные ошибки. Положение усугублялось острой нехваткой кадров. Кадровая проблема судейского корпуса была одной из самых острых на протяжении всех первых лет советской власти. Тяжелое материальное положение судей, их профессиональная слабость - вот наиболее острые проблемы судейского корпуса. Из-за упразднения юридических факультетов приток подготовленных кадров прекратился. Спрос на юристов был огромен. Наблюдался интенсивный отток юристов в другие учреждения из-за лучших материальных условий. Речь уже не шла о профессиональных юристах. Не хватало просто грамотных людей.

Поэтому дело доходило до курьезов: умеющих хорошо читать и писать заключенных брали на канцелярскую работу в суды. Особенно сложно стоял вопрос о квалифицированных судьях для ведения сложных уголовных и гражданских дел. Судьи, к тому же, постоянно подвергались давлению местных властей. На местах ЧК нередко арестовывали судей, следователей без предъявления обвинения. Кадровую проблему пытались решать по- разному, в том числе и с помощью старых специалистов. В феврале 1919 года из Москвы на места поступила телеграмма следующего содержания: с мест поступают сведения об увольнении со службы без разбора всех чиновников старого правительства, не считаясь с той пользой, какую они могли бы принести. НКВД предлагает огульно не увольнять старых чиновников со службы. Они не опасны, но ответственных постов не давать ^[7]. В марте 1920 года НКЮ разрешает отпускать на работу в советские учреждения и предприятия и находившихся в заключении специалистов. Судебные ошибки порождали многочисленные кассации по различным поводам.

Поэтому была разработана инструкция, которая определяла основания для кассации приговоров и решений судов. Основания были следующие: нарушение и неправильное применение декретов, то есть неправильное их толкование; извращение судами смысла применяемого декрета; неполное судебное следствие; нарушение существующих форм судопроизводства (лишение подсудимого защиты, отказ в вызове важных свидетелей, отказ в представлении документов т.п.); отсутствие нужного количества заседателей; приговоры без оснований; неясные приговоры; неполнота документов; нарушение принципа равенства сторон ^[7]. Одна из главных причин судейских ошибок и казусов состояла в том, что судопроизводство опиралась не на закон с четко разработанными нормами, а на революционную целесообразность. Постановления не мотивировались, судьи не знали даже важнейших постановлений правительства.

21 октября 1920 г. ВЦИК было принято новое положение о народном суде, которое вобрало в себя весь опыт социалистического правосудия за предыдущие три года всей деятельности ^[10]. Эту дату можно считать началом нового, но весьма непродолжительного этапа развития судебных органов, продолжавшегося до начала судебного реформирования 1922 года. Новое положение сохранило все главные принципы организации и функционирования судебных учреждений положенные в основу «Положения о едином народном суде» 1918 г. Главное значение нового Положения состояло в том, что оно смогло ещё более приблизиться в разрешении многих вопросов и неточностей заложенных в 1918 г. Прежде всего в такой болезненной для суда теме, как избрание и отзыв народных судей. В соответствии с Положением 1920 г. избранные уисполкомами народные судьи представлялись на утверждение губисполкома через отдел юстиции, который давал о них свои отзывы. Исполкомы могли отзывать народных судей только по подробно мотивированному постановлению, подлежащему затем подтверждению в губисполкоме, по даче предварительного заключения губернского отдела юстиции (губюста).

Таким образом, до подтверждения постановления центральным органом власти губернии решение об отстранении окончательной силы не имело, и судья с должности не мог быть отозван. Временное отстранение от должности судебного работника ещё до утверждения губисполкома было возможно, только если отзыв производился советом народных судей (совнарсудом). Что касается народных следователей (нарследователей), то они избирались и отзывались только губисполкомом по представлению губюста и находились в непосредственном ведении губсовнарсуда. Укрепление на законодательном уровне независимости судебных органов от местных органов власти тем ни менее, как мы увидим в дальнейшем, не означало прекращения их вмешательства в судебную работу. Это вмешательство было обыденностью судебных органов во всех губерниях, а сами формы этого вмешательства были достаточно бесцеремонными и проявлялись даже со стороны органов никакого отношения к деятельности суда не имеющих. Так, например, помимо вполне обычных случаев вмешательства со стороны продовольственных органов, земельных отделов, милиции, был даже случай вмешательства со стороны уездной полномочной комиссии, попросту отменившей законное судебное решение ^[1].

С 1917 года и до окончания гражданской войны в 1921 году большевики вели отчаянную борьбу против русских и иностранных контрреволюционных армий за сохранение своей власти в советской России. Гражданская война оказала оказала огромное влияние на авторитарную партию, политический строй и правовую систему, находившиеся в процессе становления. Помимо становления централизованной бюрократической власти, они привели к широкой милитаризации советской жизни, укреплению наследия « военно-советской культуры» ^[1].

В этих словах Осинского точно отражено влияние гражданской войны на все сферы жизни государства. Эта культура не исчезла и после войны. Она продолжала жить в поведении элиты, в принятых решениях, методах, наконец, правовой политике. Роль права в условиях решения главной задачи - « защиты революции», становилась второстепенной и полностью включенной в партийно-государственную систему. Утилитарные ценности революции вводились в право. Главной особенностью государственно - правовой политики стало устрашение в форме террора. Террор становился определяющим методом сохранения власти, когда революционная необходимость (ее важнейшие элементы - удержание власти и политическая доктрина) становится определяющим элементом государственной политики, и как следствие - замена закона страхом и насилием, главными составляющими политики устрашения.

Предмет «устрашения», значение «устрашения» и смысл «устрашения» заключался в сохранении власти в условиях отсутствия ее легитимности. Очевиден и другой вывод - государственные репрессии в виде физического уничтожения политических противников становятся "террором" только тогда, когда они используются как способ управления обществом посредством превентивного устрашения. Но вскоре проявилась и вторая сторона политики устрашения. Начался утрачиваться контроль над масштабами террора, средствами его применения и самими исполнителями террора. Поэтому начался «откат» в применении террора в виде снижения накала репрессий и установления более жесткого контроля над репрессивными органами.

В целом можно констатировать, что логика действий большевиков заключалась в следующем. Поскольку была велика вероятность утраты власти, то в этих условиях реальных и потенциальных противников власти от антиправительственных действий можно удержать только превентивным устрашением. Устрашающее наказание, должно удерживать страхом от антиправительственных действий всех тех, кто оппозиционен режиму и не только. Подобная система наказывает не только реального преступника, но и потенциальных преступников, которые не совершили преступления, но потенциально могут совершить в будущем. То есть это, по сути, есть коллективное устрашение, в масштабах страны. Таким образом, большевики полагали, что превентивное устрашение есть самое действенное средство для предупреждения контрреволюции и допустимы самые жестокие его формы.

Говорить о наличии собственно правовой системы и правовой политики в период гражданской войны можно лишь с большой долей условности. Дело в том, что, опираясь в государственном управлении на примитивную модель, где главной была наиболее простая форма управления - насилие, большевики естественно смотрели на закон как на лишь дополнительный механизм удержания власти, реализации политической доктрины. Поэтому законодательство времен гражданской войны было в форме указаний, предписаний, циркуляров. Но все сводить к условиям войны неправомерно. Да, они ужесточили законы, делая их даже жестокими, но нельзя забывать и о доктринальной заданности большевиков, для которых закон был лишь средством достижения определенной цели. Массовый террор времен гражданской войны со стороны красных определялся не только установкой на победу любой ценой, но и представлениями о терроре как неотъемлемой части революции. Уверенности в этом им придавал опыт Французской революции. Вывод, к которому пришли большевики, был однозначен - социализм нельзя строить без насилия, в том числе и в отношении класса, от имени которого выступает власть.

Террор повлек за собой немаловажные и долгосрочные трансформации. Во-первых, поведение человека перестали контролировать. А «если ни религиозные, ни этические, ни юридические ценности не контролируют наше поведение, то тогда что же остается? Ничего, кроме грубой силы и обмана^{” [9, c. 500]} Начинает формироваться устойчивое негативное отношение к праву, закону. На первый план выдвигается грубая сила при разрешении любых конфликтов. Результат - моральный, юридический хаос, анархия. Каждый для себя становится для себя своим собственным законодателем и судьей, считая свой собственный поведенческий образец безупречным. Во-вторых, укоренился социологический подход к праву. Новое право стало расцениваться как « высший исторический тип права».

Одно из его основных положений - решительная борьба со всеми проявлениями антисоветизма, со всеми посягательствами на социалистический строй. В-третьих, складывалось дистанционное соотношение между властью, правом и законом, с одной стороны, и основной частью населения, с другой. Право, закон народом олицетворялись исключительно с властью, они не видели в них способ защиты своих интересов и прав. Отсюда как бы « удвоение» негативного отношения к праву и закону. И, наконец, в- четвертых, сформировался тот слой новых юристов, которые стали определять правовую политику и реализацию ее на долгие годы. Главное же последствие состояло в том, что гражданская война, метод устрашения, применяемый властью в этот период, явились долгосрочным и прочным базисом для правовой политики в будущем.

политический террор экстремизм война

Библиография

1. Государственный архив социально- политической истории Тамбовской области (ГАСПИТО). Ф. 840. Оп.1. Д. 8. Л. 18.

2. С.А. Террор и террористы: Словарь. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2004

3. В.И. Ленин. Полн. Собр. Соч. Т. 35.

4. Декреты Советской власти. Т. I. М., Изд- во политической литературы. 1957.

5. Л.Д. Голиков. Крах вражеского подполья. ( Из истории борьбы с контрреволюцией в Советской России. 1917 - 1924г.г.) М.: Политиздат. 1971.

6. Правда, 21 мая 1918 г . № 124

7. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р.- 5201. Оп 2. Д. 17. Л. 61

8. Ревуненков В.Г. История Французской революции. СПб.: Изд-во СЗАГС; Изд-во « Образование - Культура», 2003.

9. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992.

10. Собрание Узаконений РСФСР. 1918 г. № 65. Ст. 710

11. Вечерние известия. 1920. 15 февраля.

12. Никулин В.В. Уголовная ответственность за дезертирство в период гражданской войны в России. (1918- 1920г.г.) // Евразийский юридический журнал. 2010. № 8. С. 57- 60.

13. Декрет ВЦИК « Положение о Народном суде РСФСР.//Систематический сборник важнейших декретов. 1917-1920. М., 1920. Ст. 2.

14. Материалы НКЮ. Вып. 8. М., 1920. С. 121.

15. Государственный архив РФ (ГАРФ). Ф.А-353.Оп.5. Д.57. Л.24об; 25.

16. Девятый съезд РКП (б). Март - апрель 1920г. Протоколы. М. 1960. С. 115.

Размещено на Allbest.ru