О правовых основах деятельности органов государственной безопасности СССР в 1930-е годы по охране и укреплению социалистической собственности в деревне

Размещено на http://www.allbest.ru/

О правовых основах деятельности органов государственной безопасности СССР в 1930-е годы по охране и укреплению социалистической собственности в деревне

Гоцуленко Алексей Викторович

кандидат юридических наук

г. Екатеринбург

Аннотация

Статья посвящена деятельности правоохранительных органов СССР в предвоенные годы, направленной на защиту и укрепление социалистической собственности. Автор анализирует нормативные правовые акты описываемого периода и архивные материалы (в том числе впервые вводимые в научный оборот) с целью определения основных правовых моментов деятельности сотрудников НКВД СССР, Прокуратуры и суда по реализации указанного направления деятельности. В статье подняты вопросы соответствия определенных методов уголовных репрессий реалиям описываемого периода и повышения эффективности правоприменительной деятельности органов государственной власти в 1930-е годы. Методологической основой исследования являются основные принципы научной работы - историзм и объективность. Автор стремился всесторонне изучить как можно больший массив исторических и правовых источников и на этой основе обосновать выводы, быть максимально свободным от идеологических пристрастий при анализе исследуемых явлений и процессов. Научная новизна работы определяется не только тем, что автор вводит в научный оборот ряд архивных материалов, но и сравнительно-правовым анализом нормативных правовых актов, регламентировавших одно из основных направлений деятельности органов государственной безопасности НКВД СССР в 1930-е годы, и достигнутые при этом результаты.

Ключевые слова: правоохранительные органы СССР, уголовный процесс, уголовное право, репрессии, социалистическая собственность, органы государственной безопасности, НКВД СССР, указ семь восемь, коллективизация, борьба с хищениями

This article is devoted to the activity of law enforcing authorities of the USSR before the war and their measures aimed at protection and promotion of socialist property. The author of the article analyzes the legal acts and rules of that period as well as archive materials (including the materials that have been first introduced by the author) in order to describe the main legal provisions forming the legal basis for the activity of NKVD of the USSR, Prosecution Office and the court. In this research the author raises questions whether particular methods of political repressions actually answered the realities of that period and whether the law enforcement activity grew more efficient in the 1930s. The methodological basis of the research involves the main principles of research, i.e. historicism and objectivity. The author tries to analyze as many historical and legal sources as possible and make particular conclusions based on that analysis as well as to stay away from his own ideological preferences and beliefs when analyzing the phenomena and processes under study. The scientific novelty of the research is caused by the fact that the author reveals a number of archive materials that have never been studied before and conducts a comparative legal analysis of legal acts and standards regulating one of the main directions of the activity of state security bodies, NKVD of the USSR, in the 1930s.

Keywords: law enforcing authorities of the USSR, criminal procedure, criminal law, political repressions, socialist property, state security bodies, NKVD of the USSR (People's Commissariat for Intern, Seven - Eight Decree, collectivization, antitheft measures

Первую половину 1930-х годов советской истории с уверенностью можно назвать "периодом наступления социализма по всему фронту". Новый курс сталинского руководства, сопровождавшийся развертыванием сплошной коллективизации крестьянских хозяйств и раскулачиванием их значительной части, неизбежно приводил к углублению социально-политического размежевания в советской деревне и, как следствие, к реализации протестных форм крестьянских выступлений, проявлявшихся в волнениях (порой массовых), вспышках крестьянского недовольства, актах насилия и бандитских вылазках. В условиях перехода страны к форсированию индустриализации и коллективизации органы госбезопасности, являясь составной частью механизма внесудебной репрессии, обеспечивали курс партийного руководства, направленный на активное участие в политических кампаниях, в операциях по борьбе с "вредителями" чуть ли не во всех отраслях промышленности и сельского хозяйства ^{[1, с. 47]}.

Потрясения начала 1930-х годов, вызванные указанными обстоятельствами, нанесли удар невиданной силы по советской деревне, всему сельскохозяйственному производству и поставили под прямую угрозу срыва задачи индустриализации, намеченные вторым пятилетним планом. Проведенные государством мероприятия практически повсеместно повлекли отказ от индивидуальной формы ведения хозяйства и утверждение колхозов. Лишь к 1934 году положение сельского хозяйства приобрело относительную стабильности, а отношения между властью и крестьянством - равновесие, пусть и неустойчивое. Большинству колхозников пришлось свыкнуться с мыслью, что их труд в общественном хозяйстве пойдет в пользу государства, а их собственное существование в значительной степени будет зависеть от того, что они получат от своего огорода и своей коровы ^{[2, с. 7]}.

Отразились перемены в общественной и политической жизни государства и на задачах, решаемых органами НКВД СССР в деревне. После завершения политики сплошной коллективизации, проводившейся в основном Наркомвнуделом, значительные усилия ведомства были направлены на укрепление колхозного строя, повышение эффективности хозяйствования, сохранение и распределение собранного урожая. Одной из приоритетных задач органов государственной безопасности в этой области являлась охрана социалистической собственности, особенно борьба с хищениями хлеба.

В 1932 году ученый-юрист А. Шляпочников предложил рассматривать общеуголовные преступления как контрреволюционные. Он утверждал, что в СССР ликвидированы социальные условия преступности, поэтому преступной деятельностью занимаются мелкобуржуазные элементы, враждебные советской власти. По существу, уголовная преступность, по мнению Шляпочникова, стала одной из форм классовой борьбы. Эта точка зрения была популярна среди работников правоприменительной системы и партийных руководителей. Ее поддержали и ставший в 1935 году прокурором СССР А. Вышинский, и лично И.В. Сталин, указывавший, что "вор, расхищающий народное добро … есть тот же шпион и предатель, если не хуже …" ^{[3, с. 225]}.

"Основой нашего строя является общественная собственность… Мы, коммунисты, должны провозгласить общественную собственность священной и неприкосновенной, чтобы закрепить тем самым новые социалистические формы хозяйствования во всех отраслях производства и торговли" ^{[4, с. 508]}.

Сталинская Конституция утвердила данное положение, обязав каждого гражданина СССР беречь и укреплять социалистическую собственность, а лиц, покушающихся на нее, рассматривать как врагов народа ^[5].

На борьбу с хищениями социалистической собственности, в том числе колхозной, было направлено Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности"^[6], часто именуемое в публицистической литературе "законом о трех (пяти) колосках" или "указом семь-восемь". Данный нормативный правовой акт, конечно же, был принят "идя навстречу требованиям рабочих и колхозников" и стал мощным и весьма неоднозначным инструментом классовой борьбы, одним из ярких проявлений сталинской репрессивной политики на селе.

Закон приравнял хищения государственной и общественной собственности к контрреволюционным преступлениям и закрепил ряд альтернативных способов совершения деяний, квалифицируемых в соответствии с его положениями:

- посягательства на социалистическую собственность (части I и II);

- посягательства кулацко-капиталистических элементов на колхозную

систему путем воздействия на колхозников (часть III).

Закрепление в одном нормативном акте разных по своей объективной стороне деяний и придание им характера антигосударственных преступлений преследовало одну общую цель - обеспечить охрану социалистической собственности и утверждение колхозной, а значит социалистической, системы хозяйствования.

В последующие годы были приняты соответствующие декреты и постановления, согласно которым закон от 7 августа 1932 года распространялся на ряд особо квалифицированных форм хищений, и действовал в отношении отдельных категорий субъектов. Так, в январе 1933 года сессия ЦИК установила, что "всякий обман в деле учета колхозной продукции, колхозного труда и колхозного урожая должен рассматриваться как пособничество кулаку и антисоветским элементам, как попытка расхищения колхозного имущества, - ввиду чего должен караться по закону от 7 августа 1932 года"^[7]. Этим же постановлением было закреплено право применения закона от 7 августа 1932 года к лицам, уличенным в саботаже сельскохозяйственных работ, краже семян, во вредительском преуменьшении норм высева, вредительской работе по пахоте и севу, ведущей к порче полей и снижению урожая, в умышленной поломке тракторов и машин, уничтожении лошадей. Следует отметить, что самая передовая часть крестьянства - трактористы - отвечали по "закону о пяти колосках" не только в случаях хищения (семян, горючего, запасных частей, инструментов и продукции), но и в случаях злостного неисполнения правил (речь идет о правилах эксплуатации тракторов - А.Г.), повлекших за собой порчу машин или поломку трактора^[8]. К примеру, Управлением НКВД СССР по Челябинской области был выявлен факт вредительской деятельности начальника ПО Макушинского зерносовхоза, подговаривавшего одного из механиков заложить в картер комбайнового мотора кусок железа, с целью проверки бдительности крымских комбайнеров, направленных для работы в зерносовхоз^[9]. правоохранительный уголовный репрессия власть

Помимо этого, в законодательном порядке были даны указания о применении положений рассматриваемого закона в случаях:

- незаконного расходования поступившего гарнцевого сбора^[10];

- злостного расходования, разбазаривания или умышленного сокрытия подлежащего сдаче хлопка^[11];

- незаконного расходования молочных продуктов, поступивших по обязательным поставкам^[12].

Более того, вышедшая 13 сентября 1932 года совместная Инструкция Верховного Суда СССР, Прокуратуры и ОГПУ о порядке применения Постановления ЦИК и СНК Союза ССР от 7 августа 1932 года^[13] допускала применение репрессивных мер, предусмотренных названным законом, в отношении деяний, совершенных до его издания, в случаях, когда преступления имели общественно-политическое значение. Таким образом, закону от 7 августа 1932 года была придана обратная сила.

Особое принципиальное и практическое значение имело также постановление Верховного Суда РСФСР от 28 мая 1933 года, исходя из которого, по закону от 7 августа 1932 года ряд должностных лиц несли уголовную ответственность за способствование и невоспрепятствование хищениям. При этом ответственности подлежали не только воры, расхитители и растратчики, но и те работники и руководители, которые не приняли необходимых мер к предотвращению растрат и хищений. Следовательно, квалификация деяния по закону от 7 августа 1932 года была возможна не только в случае совершения самих хищений, выражавшихся в активных действиях, но и в случаях, когда лицо своими действиями или бездействием способствовало совершению хищений, явно не препятствовало или облегчало возможность их совершения, в том числе действуя без умысла, непосредственно направленного на хищение^{[14, с. 100-101]}. 58 Пленум Верховного Суда СССР закрепил указанное правило, постановив, что "закон от 7 августа 1932 года должен применяться в отношении руководителей государственных и кооперативных органов, не принявших необходимых мер к охране социалистической собственности и тем самым, создав благоприятные условия для ее расхищения"^{[15, с. 39-40]}.

Важно отметить еще один важный, но часто забываемый факт, заключающийся в правовых последствиях отнесения хищений социалистической, в том числе колхозной собственности к государственным преступлениям. Положениями действовавшего на тот момент Уголовного кодекса РСФСР в редакции 1926 года устанавливалась уголовная ответственность за недонесение о готовящихся или уже совершенных контрреволюционных преступлениях, а следовательно, и о деяниях, подпадавших под действие закона от 7 августа 1932 года. Верховный Суд РСФСР в Постановлении Президиума от 27 июня 1933 года разъяснил: "Учитывая, что хищение (воровство) социалистической (общественной) собственности направлено против основ советского строя, недонесение о достоверно известном, готовящемся или совершенном хищении социалистического (общественного) имущества должно квалифицироваться по ст. 58.12 УК РСФСР ("Недонесение")".

Примечателен еще один аспект юридической техники рассматриваемого акта - его обособленность от Уголовного кодекса РСФСР и кодексов других союзных республик. Закон от 7 августа 1932 года не был включен в состав УК, а действовал самостоятельно наравне с кодексами и теми их статьями, которые также устанавливали ответственность за посягательство на социалистическую собственность.

Общим принципом, положенным в основу судебной практики, разграничивавшим основания привлечения к ответственности по Уголовному кодексу и закону от 7 августа 1932 года, был принцип применения указанного закона к лицам, совершившим посягательства на общественную собственность в значительных (крупных) размерах, систематически, организованно или особо злостно. В иных же случаях такие посягательства, совершенные, к примеру, однократно, либо не повлекшие значительного ущерба, должны были квалифицироваться по статьям соответствующих Уголовных кодексов без применения "закона о пяти колосках".

Президиум Верховного Суда РСФСР в Постановлении от 28 мая 1933 года отметил, что необходимо "тяжесть судебной репрессии по закону от 7 августа направить не по отдельным случаям незначительных растрат и хищений, а по случаям крупных, злостных и организованных хищений и растрат"^{[14, с. 104]}. Однако на протяжении 1932-1934 годов данный закон в массовом порядке применялся в отношении мелких расхитителей государственной и колхозной собственности. Практику огульного применения рассматриваемого нормативного правового акта подверг существенной критике 58 Пленум Верховного Суда РСФСР, указав, что механический способ оценки, исходя из суммы похищенного, без учета всех обстоятельств преступления и значения похищенных предметов, ведет к "смазыванию эффективности применения закона от 7 августа 1932 года" и деяния подлежат квалификации в соответствии с его положениями лишь в случаях злостных и крупных растрат и хищений^[15]. Согласно этому же постановлению Пленума хищения социалистической собственности, сопровождающиеся бандитизмом, разбоем и убийством, должны квалифицироваться по совокупности закона от 7 августа и Уголовного кодекса. На практике же встречались случаи, когда обстоятельства совершенного хищения, в том числе отягчающие, вообще не учитывались при судебном рассмотрении дела. Так, в июне 1936 года Свердловский областной суд приговорил 18-летнего М. по закону от 7 августа 1932 года к 10 годам лишения свободы за хищение 2 169 рублей из кассы отделения связи, куда он проник, убив сторожа. В резолютивной части приговора не было сказано ни одного слова по поводу совершенного убийства^{[16, с. 44]}. Хотя в данном случае, и других подобных ему, виновные в "неправильном" применении закона от 7 августа вскоре были найдены. Неудивительно, что ими оказались "троцкистско-бухаринские и буржуазно-националистические агенты фашизма, пролезшие в ряде мест в аппарат органов юстиции, в контрреволюционных целях вредительски применявшие закон от 7 августа 1932 года, умышленно осуждая по нему трудящихся в случаях совершения ими незначительных хищений и не применяя закон к явным врагам народа" ^{[15, с. 39-40]}.

Всего же в рамках применения закона от 7 августа, действовавшего вплоть до 1947 года, к ответственности было привлечено более 183 тысяч человек, причем ежегодно прослеживалась тенденция к сокращению числа осужденных в период с 1932 по 1936 год. Так, если принять число осужденных в 1933 году за 100, то их движение за последующие годы можно представить в виде следующего цифрового ряда: 1934 год - 70, 1935 год - 58, 1936 год - 51,8^{[16, с. 41]}. В дальнейшем в соответствии с Постановлением ЦИК и СНК СССР от 16 января 1936 года "О проверке дел лиц, осужденных на основании Постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года" к июлю 1936 года было пересмотрено 115 553 приговоров, из которых переквалифицировано 91 546, что составило 79 % рассмотренных дел. Данные меры привели к существенному снижению числа лиц, отбывавших наказание в ИТЛ по закону от 7 августа 1932 года - к январю 1939 года оно сократилось до 27 661 человек^[17], уменьшившись по сравнению с 1936 годом более чем в 4 раза.

Приведенные цифры, характеризовавшие, по мнению официальной пропаганды, не количественные, а качественные результаты борьбы за охрану социалистической собственности, свидетельствовали о якобы имевших место эффективности судебной борьбы с государственными хищениями и всеобщей победе социалистических методов хозяйствования, утвержденных, в том числе, при помощи закона от 7 августа 1932 года. В действительности же последствия применения данного акта, являвшегося, по сути, предвестником больших социальных и политических потрясений конца 1930-х годов, заключались не столько в количестве лиц, подвергшихся репрессии на его основе, сколько в "возделывании" почвы для последующего "узаконенного беззакония".

Библиография

1. Советская деревня глазами ВЧК--ОГПУ--НКВД. 1918-1939. Документы и материалы: в 4 т. - Т. 3. 1930-1934 гг. Кн. 1. 1930-1931 гг. / под ред. А. Береловича, В. Данилова. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2003.

2. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: Документы и материалы: в 5 т. - Т. 4. 1934-1936 / под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2002.

3. Шитов О. Лидер правого фронта. Инквизитор. Сталинский прокурор Вышинский. // Сборник статей. М., 1992.

4. Сталин И.В. Итоги первой пятилетки // Вопросы ленинизма, 10-е изд.

5. Конституция СССР, 1936. Ст. 131. // Известия ЦИК СССР и ВЦИК, 6 декабря 1936, № 283.

6. СЗ СССР, 1932 г., № 62, ст. 360.

7. СЗ СССР, 1933 г., № 6, ст. 4.

8. СЗ СССР, 1933 г., № 60, ст. 361.

9. ЦДООСО, Ф.4, Оп. 31, Д. 35, С. 9.

10. Постановление ЦИК и СНК СССР от 9 февраля 1933 г. // СЗ СССР, 1933 г., № 2, ст. 9.

11. Постановление СНК РСФСР от 20 ноября 1934 г. // СУ РСФСР, 1934 г., № 41, ст. 256.

12. Постановление СНК СССР от 1 декабря 1934 г. // СЗ СССР, 1934 г., № 60, ст. 439.

13. ГАРФ, Ф-8131, Оп. 37, Д. 22, С. 2-3.

14. Герцензон А.А., Меньшагин В.Д., Ошерович Б.С., Пионтковский А.А. Уголовное право. Особенная часть. Государственные преступления. - М.: Юридическое издательство НКЮ СССР, 1938.

15. Постановление 58 Пленума ВС СССР "Об итогах применения в судебной практике закона от 7 августа 1932 года" // Советская юстиция, 1937, № 22.

16. Лифшиц С. Закон от 7 августа 1932 года в судебной практике // Советская юстиция, 1937, № 10-11.

17. ГАРФ. Ф. Р-9414, Оп. 1, Д. 1155, С. 5.

Размещено на Allbest.ru