Болгария и македонские болгары. 1878-1913 гг.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Болгария и македонские болгары. 1878-1913 гг.

Р.П. Гришина

Гришина, Р П. Болгарія і македонські болгари. 1878-1913 рр.

У статті автор розглядає діяльність ВМОРО та організації емігрантських македонських зем- ляцтв у Болгарії як чинник втручання у внутрішнє життя країни, що набував у ній роль самостійного «гравця». Підштовхуючи матір-Болгарію до війни проти Туреччини, а протягом Балканських війн 1912-1913 рр. - і проти союзників по Балканському союзу, ультрарадикальні лідери ВМОРО ви-ходили із пріоритету інтересів Македонії та Ординської області перед інтересами власне Болгарії.

Ключові слова: македонські болгари, ВМОРО, Балканський союз, Балканські війни.

Гришина, Р П. Болгария и македонские болгары. 1878-1913 гг.

В статье автор рассматривает деятельность ВМОРО и организаций эмигрантских македонских землячеств в Болгарии как фактор вмешательства во внутреннюю жизнь страны, приобретшего в ней роль самостоятельного «игрока». Подталкивая мать-Болгарию к войне против Турции, а в ходе Балканских войн 1912-1913 гг. - и против союзников по Балканскому союзу, крайне радикальные лидеры ВМОРО исходили из приоритета интересов Македонии и Одринской области перед интере-сами собственно Болгарии.

Ключевые слова: македонские болгары, ВМОРО, Балканский союз, Балканские войны.

Grishina, R. P. Bulgaria and the Macedonian Bulgarians in the period 1878-1913

This paper studies the interference of VMORO and Macedonian communities into Bulgaria's interior life. Having become a self-dependent “player”, the Macedonians instigated mother-Bulgaria to levy war upon Turkey and later - during the Balkan wars 1912-1913 - upon the fellow-members of the Balkan Alli-ance. VMORO radical leadership prioritized the interests of Macedonia and Edirne (Odrin) region over the interests of Bulguria.

Keywords: Macedonian Bulgarians, VMORO, Balkan Alliance, Balkan wars.

Болгарский философ Васил Проданов в недавно вышедшей книге убедительно об-рисовал определяющую роль внешнего фактора в истории Болгарии на примере трех би-фуркационных точек ее развития в новое и новейшее время, когда страна стояла перед необходимостью выбора пути. Это имело место, во-первых, в ходе Русско-турецкой войны 1877-1878 гг и освобождения из-под османской власти, а затем и регламентаций Бер-линского конгресса (в том числе на принятие в новом болгарском государстве западно-го образа политического устройства). Во-вторых, при освобождении в сентябре 1944 г. в результате сложившейся расстановки внешних для Болгарии сил в ходе Второй мировой войны, и, в-третьих, в потоке революционных событий 1990-х гг. в Юго-Восточной Евро-пе, сопровождавшихся развалом социалистического лагеря. На каждой из этих развилок Болгария была лишена возможности сделать собственный выбор. Направление выхода из ситуации определялось под внешнеполитическим давлением, которое в ряде случаев можно было бы назвать и насилием¹.

В. Проданов подробно рассматривает и результаты иностранного воздействия на внутреннюю жизнь Болгарии, с учетом ее модернизации, как это и замышлялось на международном форуме в 1878 г. Для специалистов, изучающих модернизационные процессы в странах «догоняющего» развития, особенно интересными представляются размышления этого автора о «первом болгарском капитализме», конец которому поло-жили события 1944 г.

Дополняя поднятую В. Продановым тему о формах вмешательства во внутреннюю жизнь малых стран, приобретавших часто судьбоносный характер, автор настоящей статьи делает попытку рассмотреть такой фактор в истории Болгарии, как македонский (внутренне/внешний для этой страны). Казалось бы, меньший по важности, чем действия европейских государств, он сыграл огромную, а отчасти даже роковую, роль в ее судьбе.

В результате Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., произведшей фактически револю-цию в этой части полуострова, социальный «кокон» под крышей османской администра-ции в виде «возрожденческого царства болгарского духа», не обремененного содержанием чиновничества и войска, был разрушен. И довольно жестко. Как каждая революция сопровождается разрушением прежнего строя, так и выход Болгарии из оттоманской системы разорвал ее связи с внутренним османским рынком. От этого более всего пострадало бол-гарское ремесленное производство, а именно в нем бельгийский обществовед М. Паларе, изучавший динамику экономики и хозяйства на балканских территориях в Новое время, видит главный источник уверенного развития. И потому жестко заключает: «Экономиче-ский прогресс закончился в Болгарии в 1878 г.»².

В болгарской исторической литературе встречаются не менее болезненные оценки произошедшего: разрыв органичных экономических связей с Османской империей, пишет Васил Проданов, имел катастрофические последствия для хозяйства в болгарских землях, и потребовались два десятилетия для восстановления потерь. Он считает, что для Болга-рии революция 1878 г., не будучи результатом ее собственного внутреннего развития, в экономическом отношении оказалась поворотом назад³. Процесс разорения ремесленни-ков и возвращение их к сельскому труду, т.е. превращение вновь в крестьян, известный болгарский деятель культуры Владимир Свинтила квалифицирует как инволюционный. По его мнению, приметами времени после Освобождения стало умирание возрожденче-ских городов, появление «вторичного» крестьянства и другие отрицательные явления⁴. Нельзя пройти мимо квалификации этого революционного переворота Л. Д. Троцким в 1912 г Несмотря на то, что тогда со времени Освобождения Болгарии прошло уже не менее 30 лет, вездесущий и проницательный военный корреспондент, с интересом изучав-ший Болгарию и ее народ, тонко почувствовал катастрофический характер отдаленных событий: «Болгарская интеллигенция, - писал он, - катастрофически призванная (инте-ресный акцент! - Р.Г.), после свержения турецкого ига, к управлению судьбами страны, получила возможность увенчать примитивно-бытовую основу политической надстройки демократии»⁵. В отечественной историографии подобная точка зрения, по понятным при-чинам, отражения чаще всего не находит - слишком дорога здесь память о 200 тысячах российских солдат, погибших в войне 1877-1878 гг. Да и десятилетия односторонней по-литической пропаганды нельзя сбрасывать со счетов. македонский землячество болгария война

Почему же прекрасные болгарские возрожденческие идеи получили так мало шансов на реализацию в новых условиях? Казалось бы, политические контуры свободного рыноч-ного государства получили после 1878 г. достойные европейские очертания: в Княжестве были введены либеральная конституция и выборный парламент, появились политические партии, череда сменяющих друг друга правительств. И истинный европеец во главе - князь Фердинанд, добившийся, наконец, в конце XIX в. признания на международном уровне. Почему же так грустно звучит сентенция болгарского историка Румяны Прешле- новой: «К сожалению, реализация этих мечтаний и ожидаемого от них эффекта - ускоре-ние экономического развития и культурный взлет нации - по ряду причин откладывались на десятилетия»⁶.

Княжество в 1880-е гг. лихорадило. Сдвиги в перераспределении населения с точки зрения его этничности и социализации, перемешивание человеческих судеб стали почти тектоническими. Покидала пределы болгарской автономии часть турок. С уходом их гар-низонов и администрации многие города заметно пустели, их новое заселение не могло быть быстрым⁷. Спускались с гор крестьяне, которым предстояло приспособиться к но-вым условиям жизнедеятельности. Нечто невероятное произошло с учительством - бу-дучи преобладающей частью возрожденческой интеллигенции и как прослойка наиболее грамотных людей, учителя становились главным человеческим материалом для строи-тельства болгарского государства, для создания и наполнения новых управленческих и партийно-политических структур. Им предстояла трудная внутренняя перестройка: вы-шедшие из недр народа, они оставались верны его традициям, но должны были стать «движителем» модернизации. «Возрожденческий интеллигент, - восклицает известный болгарский историк Николай Генчев, - будучи традиционалистом, должен был стать мо-дернизатором»⁸. Как пишет Р. Прешленова, «всё и перевернулось с ног на голову». Она со-глашается с мнением, что в 1878 г. «саморазвитие было прервано», но считает, что в стра-не имелись «необходимые ферменты для свободного развития»⁹. Весьма проникновенно и, кажется, психологически обоснованно оценивает обстановку «переворота» И. Пелева: «Болгарский человек, оказавшись вдруг (а с определенной точки зрения и насильственно) в совершенно новой, тотально другой ситуации, пережил болезненный культурный шок от случившегося»¹⁰.

Однако привычным упорным трудом в следующие два десятка лет после Освобождения болгарские крестьяне, ставшие свободными частными собственниками земли, сумели до-стичь того, что вновь вызывало у иностранцев впечатление болгарского чуда. Так, британец Генри Блейсфорд утверждал, отталкиваясь от сравнения с сербами, что у последних «от-сутствует способность к постоянной работе, потому-то они и достигли за восемьдесят лет меньшего морального и материального прогресса, чем болгары всего за двадцать пять»¹¹.

Труднее обстояло дело со строительством основ болгарского государства. На прак-тике большая часть анемичной, по мнению Н. Генчева, возрожденческой интеллигенции перешла на положение чиновников. Не все они были готовы к новому поприщу. А те, кто был готов или считал себя таковым, не имели ни управленческого опыта, ни чувства го-сударственности (возрожденческие общины являлись самоуправлявшимися). Отсюда по-нятно, отчего управленческие кадры в Княжестве Болгария оказались столь слабыми. По-литика и государственное управление поглотили, указывает Р. Прешленова, почти 50 тыс. человек. Недостаток же специалистов во всех областях государственной, политической и общественной жизни, требующих профессиональной подготовки, отмечался, по крайней мере, до Первой мировой войны.

Княжество Болгария, несмотря на все нестыковки, связанные с недостаточной готов-ностью архаичного еще общества к переходу на более высокую цивилизационную сту-пень, все же постепенно приспосабливалось к новому стилю жизни. Заимствованные на Западе административно-государственные институции, при всем их функциональном не-совершенстве и декоративности, становились фактором новизны и символом управлен-ческой самостоятельности. При этом возникшее в 1878 г., тогда еще на каком-то трудно уловимом ментальном уровне, разделение между болгарами, которые в Княжестве обрели собственную государственность, и теми, что остались в турецком султанате, со временем становилось все ощутимее. Македонские земли в рамках Османской империи, зависли в канонах прежней архаичной структуры. Немногое изменили в этом отношении турец-кие реформы эпохи Танзимата с его ведущей идеей равенства всех подданных султана. Правда, неким положительным знаком явилось разрешение избирать немусульман в мест-ные административные и судебные советы, так что в них смогли попасть и болгары. И, несмотря на ограниченные права и подчиненное положение болгар в меджлисах, - пишет болгарская исследовательница М. Тафрова, - многие из них сумели включиться в работу органов провинциальной власти¹². Но это никак не решало главной проблемы - избавле-ния от иноземной власти.

Негодование против навязанного внешними силами раскола «болгарского племени» вылилось в вспышку Разложско-Кресненского восстания в сентябре 1878 г Но уже тогда проявилась несогласованность между частями «племени» - обращение руководства по-встанцев к Комитету «Единство» в Софии с просьбой помочь добровольцами, оружием и боеприпасами (такие комитеты возникали во многих городах Болгарии в знак сопро-тивления международному диктату) не было удовлетворено. Разногласия возникли и по тактике. В Софии тогда признавали, главным образом, дипломатические формы борьбы против исполнения положений Берлинского конгресса.

После подавления восстания из родных мест в Княжество переселилось свыше 25 тысяч человек, очевидно, наиболее общественно активных. Известный болгарский этно-граф и демограф Васил Кынчев, обследовавший македонские земли «полевым способом», писал: «После Берлинского конгресса охридская община пришла в упадок. Местная ин-теллигенция массово бежала в свободную Болгарию, что ослабляло фронт сопротивления иностранной пропаганде. Таким же было положение в Струге»¹³. И в течение последую-щих примерно 15 лет местное, этнически многоликое, македонское население оставалось в основном пассивным. Впрочем, эта пассивность имеет свою генетику - известно, что воз-рожденческий процесс в Одринской Фракии, Беломории, Южной Македонии, а частично и в Вардарской области развивался с запозданием и «под сильным внешним противодей-ствием». В качестве особенности жизни населения Македонии болгарский ученый Ангел Димитров отмечает высокую плотность его включения в сферу греческих национальных интересов, так что и вхождение его в модерную эпоху происходило под влиянием тех же греков-просветителей и греческой духовной власти¹⁴. Он подчеркивает: поскольку основ-ные усилия македонских болгар были направлены именно на церковную борьбу, их вклю-чение в сеть революционных комитетов, созданную в 1860-1870-е гг, было «слабым»¹⁵.

Сказывался, очевидно, выработанный веками жизни под иностранным гнетом психо-логический настрой местного населения на неторопливость, постепенность, эволюцио-низм. Масса населения Македонии, несмотря на все большее ощущение неравенства сво-его положения в сравнении с Княжеством, и понимание того, что успех северо-восточных болгар обязан, в числе прочего, размаху предварительной национально-освободительной борьбы, продолжала жить в рамках традиционализма; носителей идеи общественных пе-ремен было мало.

Относительно дел в самом Княжестве в болгарской историографии устойчиво дер-жится миф, будто после того, как на Берлинском конгрессе Сан-Стефанские просторы Болгарии были урезаны, все кипело здесь в страсти по объединению с Македонией. Особ-няком стоит мнение профессора Ивана Илчева, считающего, что отнюдь не македонский вопрос находился тогда в центре общественной жизни. «Исторические исследования, - забрасывает он наживку для дискуссии, - дурачат нас, уверяя, что основным помыслом болгар в эти годы была политика в целом и особенно македонский вопрос»¹⁶. К сожа-лению, «научная интрига» не развернулась. В атмосфере неизбывного идеологического патриотизма в стране предложенной новации, суть которой, как представляется, наиболее приближена к реальности, не суждено было получить развитие.

Если посмотреть на фактическую сторону вопроса, то в действительности, вслед за Кресненско-Разложским восстанием и другими проявлениями недовольства Берлинскими постановлениями, острота политического неприятия сложившейся ситуации снижается. Македония отходит на задний план в сравнении с реальной возможностью добиться объ-единения Княжества с Восточной Румелией. На это обстоятельство обратили внимание итальянские ученые Франческо Гуида и Рита Толомео, отмечающие, что движение Со-единения являлось гораздо более сильным, чем движение за объединение с Македонией¹⁷. Это их наблюдение базируется, как пишет Р. Толомео, на реальном интересе Италии, кото-рая все время боится объединения Болгарии и Македонии¹⁸.

Тактика же болгарских правительств 1880-х - середины 1890-х гг., да и позже, состоя-ла в том, чтобы не провоцировать соседей и великие державы четническими выступлени-ями в Македонии. Любопытны рапорты бельгийского представительства в Софии. Иссле-довавшая их В. Костова отмечает, что в 1879-1885 гг. тема Македонии в дипломатических документах вообще отсутствовала, и что болгарские власти твердо держались негативной позиции в отношении организации чет и отправки их в Македонию. И даже предприни-мали конкретные меры против самоорганизующихся чет¹⁹. Линия на сдерживание чет- нической деятельности продолжалась и в последующие годы. Она не была строгой и по-следовательной и во многом зависела от личного отношения того или иного болгарского премьера к «македонскому делу», от чего зависела и его политика - либо способствовать ему и поддерживать, либо, наоборот, «прижимать».

Дискуссии по национальному вопросу оживились в Княжестве лишь с обострением Восточного вопроса в конце XIX в. О желательности объединения болгарского народа в границах единого государства стало говориться и писаться много, но единой государ-ственной доктрины выработано не было. Задачи ее разработки не брала на себя ни вер-ховная власть в Болгарии, ни «патриотические» политические партии, ни отдельные их представители. Иван Евстратиев Гешов, один из лидеров Народной партии считал, что партия вообще не должна обязывать себя «конкретными программными задачами по на-циональному вопросу»²⁰.

Инициатива пришла извне. «Братья из Македонии», поднявшиеся в начале 1890-х гг. на борьбу против османского гнета, основали в 1893 г Внутреннюю македонскую рево-люционную организацию (ВМРО, позже стала македоно-одринской - ВМОРО) с целью добиться политической автономии. Но даже революционно настроенные руководители ВМОРО словно застыли во времени. Оставаясь в круге традиционных понятий, они не удосужились изучить состояние международных и внутрибалканских обстоятельств в 1890-е гг., в которых им предстояло революционно действовать, и в строительстве ор-ганизации примером для них стал «опыт Ботева, Левского, Бенковского и других», т.е. они использовали лекала 20-летней давности²¹. Из того же времени пришло определение цели борьбы - в неравной битве с превосходящими силами противника добиваться не столько победы, сколько политического эффекта, ведущего к интернализации конфликта и вмешательству великих держав. Надежды строились на том, что, добившись автоно-мии, Македония сможет присоединиться к Княжеству, как это произошло с Восточной Румелией.

Не случайно в связи с этим уже цитировавшийся А. Димитров в более ранней своей работе утверждал, что известное Ильинденско-Преображенское восстание 1903 г, счи-тающееся в Болгарии вершиной национально-освободительного движения в Македонии, было «исторически запоздалым» и лишенным реальных перспектив успеха²². Целиком со-глашаясь с автором, отмечу, что эта его оценка - для многих специалистов, возможно, спорная, - не стала, как и в случае с вышеприведенным тезисом И. Илчева, предметом дискуссии среди болгарских историков.

Но нужно подчеркнуть, что политический и культурный уровень руководства орга-низации и не мог резко выделяться на фоне той степени социально-экономического раз-вития македонской провинции султанской Турции, которого она достигла к концу XIX в. Впрочем, с точки зрения умения стратегически мыслить недалеко ушла и политическая «элита» Княжества Болгария.

Здесь и в начале ХХ в. множественные и постоянно дробившиеся партии, внешне следующие западному образцу, внутренне были слабыми и мало приспособленными к предназначенной им деятельности. Неопытные и предоставленные самим себе (в Тыр- новской конституции такая форма политической организации, как партия, вообще не упо-миналась), межпартийную борьбу за приход к власти они мотивировали, главным обра-зом, возможностью для победителя и его сторонников беспрепятственно обогащаться. Из таких партий никак не складывалась авторитетная политическая сила, которая могла бы выработать перспективную программу внутри- и внешнеполитического развития страны. Политическая жизнь была временами бурной и шумной, но плохо регулируемой, недис-циплинированной. Интеллектуальная элита оказывалась неспособной к внутреннему на-пряжению для выработки перспективных программ в области внешней или внутренней политики, как это загодя сделали их соседи - сербы и греки. Да никто в Болгарии и не рвался к этому. Эволюционистская идея времен Возрождения проявляла свою жизнеспо-собность и в условиях значительно более энергичной политической практики в условиях молодого государства. В целом государство, его органы и административные структуры были слабыми, трудно мобилизующимися.

Главным в каждый текущий момент был вопрос о власти, и он стал, замечает болгар-ский исследователь Ст. Влахов-Мицов, вымещать проблему национального суверените-та²³. Современные болгарские ученые признают, что к моменту Освобождения концеп-ции собственных национальных интересов у болгар не было, и что «преднациональный», так называемый возрожденческий идеал, не имел конкретного оформления²⁴. Его «общая форма» скорее может быть отнесена к благонамеренным мечтаниям о свободных «родных и окрестных землях». Вот почему находкой для них оказался образ Сан-Стефанской Бол-гарии, недостаточно обдуманно, на мой взгляд, преподнесенный российской дипломати-ей²⁵. Как здесь уместны слова В. Проданова: «Реализация догоняющей модернизации не может быть осуществлена либерально-демократическими многопартийными демократи-ями, которые начинают формироваться с середины XIX в. в странах капиталистического центра, потому что доминирование сельского общества и недостаток образованных людей и ресурсов многопартийной представительной демократии создают весьма нестабильные и неэффективные, коррумпированные режимы. Для многопартийной представительной демократии в них нет социальной базы. Не пройден еще период первоначального нако-пления, необходимый для ускоренной индустриализации, для создания современной тя-желой промышленности. Для успеха догоняющей модернизации нужны нелиберальные режимы»²⁶.

В 1870-1880-е гг. македонские земли, остававшиеся под властью султана, культурно «осваивались» в основном силами болгарской Экзархии. Она занималась, помимо духов-ного окормления македонских болгар, строительством церквей и школ, и делала это до-вольно успешно. Ее политика в Македонии и Фракии, в своей основе базировавшаяся на эволюционистской идее Возрождения, носила исключительно мирный характер. Но с 1890-х гг. революционные македонские практики стали добиваться перевеса на этом поле. И вскоре оттеснили мироносцев экзарха на второй план. Уже в 1900 г экзарх в докладе Св. Синоду в Софии выражал недовольство направлением политики «революционных апостолов» в спорных провинциях.

Для общей картины не хватает еще такого мазка, как содержание школьного образо-вания в Княжестве. Заложенное в возрожденческую эпоху, оно уже тогда стало предметом гордости и славы болгарского народа, обладавшего, в сравнении с некоторыми соседя-ми, «какой-то странной особенностью» - внутренней потребностью в просвещении. К нему-то, в первую очередь, и обратились власти Княжества и руководство политических партий, как к едва ли не высшей ценности. Развивая и поощряя его для ликвидации «не-достатка знаний и умений в народе», они надеялись тем самым сделать страну «цивилизо-ванной», полноправным членом мировой общности. И более того - именно образование, в категориях мышления того времени (недалеко ушедшего от возрожденческих идеалов) должно было обеспечить Болгарии экономический подъем и просперитет.

Тщательно изучивший содержание школьного обучения молодой болгарский ученый Наум Кайчев пишет: целью являлся общий подъем образовательного процесса. В книгах для чтения и учебниках много внимания уделялось природным красотам родной земли, нежным поэтическим образам, а об обязанности защищать отечество говорилось как бы мимоходом: «если нападет враг, - тогда надо оставить все и сплотиться воедино». И поис-тине странно для молодого государства, заинтересованного в строительстве нации, звучит констатация Кайчева: «Руководители болгарского просвещения долгое время не уделяли специального внимания воспитанию чувства патриотизма, культивированию ощущения своей национальности», в отличие, например, от сербских учебников, где воспевалось величие смерти за родину, готовности отдать жизнь за нее. В Княжестве «военные цен-ности не доминировали в учебниках, - продолжает он. - В них вы редко встретите стихи, величающие в глазах маленьких читателей смерть за Родину. Гораздо чаще описываются добродетели просвещения, культуры, грамотности (Кирилл, Мефодий, Климент Охрид-ский), как и красоты родной земли»²⁷. Другой болгарский историк, Илия Тодев добавляет: «У нас мало достижений культуры под знаком национальной идеи»²⁸. На такой базе было воспитано несколько поколений болгарской молодежи. Сведения об Ильинденском вос-стании 1903 г., например, появились в учебнике истории только в 1917 г

Кстати, обучение в болгарских школах на македонской территории, когда оно ока-зывалось в руках революционно настроенных учителей, сторонников и членов ВМОРО, сильно отличалось от того, как оно велось в Княжестве. «Революционеры» были ориен-тированы на привитие учащимся «духа гражданственности и патриотизма», в их классах особое внимание обращалось на болгарскую историю и географию, которые турецкая цензура часто запрещала²⁹. Не только в знаменитой Салоникской мужской гимназии, но повсеместно в школах организовывались тайные кружки, их руководителями часто высту-пали учителя и директора учебных заведений. Учащиеся, находившиеся в самом лабиль-ном возрасте, легко и с радостью откликались на революционные замыслы, на борьбу, приключения, романтику³⁰. Многие из них, оказываясь потом в Княжестве, где вливались в эмигрантские македонские (земляческие) организации, стремились воздействовать на общественное мнение и политические круги Болгарии, настроить их на революционный лад, на поддержку вооруженной борьбы в турецких провинциях. Тактику действия не только извне, но и изнутри Болгарии македонские революционеры стали использовать особенно энергично со времени, когда одна за другой «посыпались» неудачи в повстан-ческой борьбе против османских властей. Массовая эмиграция македонских и одринских беженцев, поселявшихся в Княжестве (к началу Балканских войн их численность доходи-ла до 120 тыс., по другим данным, - до 200 тыс. человек), становилась фактором влияния на устойчивое благодушие болгарского общества - действовало уже само их присутствие, а немало их занимало места и в органах управления разного уровня.

1903 год я бы назвала особым в истории Болгарии - тогда македонский вопрос был поставлен перед болгарским правительством ребром: штаб повстанческой армии Ильин- денского восстания обратился к софийскому правительству с требованием объявить войну Турции. Демарш сопровождался массовыми митингами, организованными македонскими эмигрантскими землячествами по всей Болгарии, к ним присоединялись болгарские воен-ные, политики, простые граждане. Лозунгом было - «Война любой ценой!». Правительству с трудом удалось удержать ситуацию³¹. Оно не было готово к войне ни материально, ни морально. Не явилось ли это повторением ситуации Кресненско-Разложского восстания?

Как оценить требовательность ВМОРО к властям Княжества немедленно начать во-йну против Турции и фактически подставить его, неготового сражаться с явно превосходящими силами противника, под смертельный удар? В поисках ответа на вопрос об-ратимся к любопытной конструкции отношений между ВМОРО и Княжеством, предла-гаемой Ангелом Димитровым. Он пишет, что македонские организации свое понимание политики болгарского государства возводили к уровню отношений матери с ее детьми

- матери-Болгарии предстояло защищать обиженных судьбой Македонию и Фракию. И, как таковая, она должна выполнять свой долг до последнего дыхания, жертвуя всем³². Как мне представляется, такой ход мысли революционных руководителей мог быть обязан их неизжитой привязанности к возрожденческому романтизму, с его мечтательностью и большими планами, но при этом и прямолинейностью, предпочтением простых решений перед сложными. А ведь жить и действовать приходилось уже в новое, не столь благост-ное время.

Истоки противостояния между македонским руководством и болгарским правитель-ством, возникшего в 1903 г, до некоторой степени разъясняет уже упоминавшийся Илия Тодев. Он обратил внимание на так называемый первоначальный македонизм, заявленный еще в 1860-е гг., который Тодев считает претензией - «отчасти обоснованной, отчасти нет» - отдельных македонских литераторов (книжников) на то, что они, дескать, являются «более настоящими» и более полноценными болгарами, чем все остальные. Основания для таких претензий Тодев видит в лучше сохранившейся в Македонии культурной традиции, а также в чрезвычайно сильном, «доходившим до пароксизма», национальном чувстве. И к ощущению такого превосходства македонцев теперь добавлялось их раненое самолюбие из-за очерчивавшегося отставания в сравнении с Восточной Болгарией³³. И как результат - диалектический «перевертыш»: проявления своеобразного македонского антиболгаризма (родственного детскому эгоизму?), пренебрежение интересами собственно Болгарии со стороны левых руководителей «архиболгарской» ВМОРО, осознанное подставление ее под удар без заботы о последствиях. То, что не удалось в 1903 г, в конечном счете, произо-шло в 1912 г, для чего обновленному в 1911 г ЦК ВМОРО и сторонникам организации в Болгарии пришлось приложить немало сил и действовать более продуманно.

Итак, слово «война» было произнесено. Восстание, организованное ВМОРО, и уход болгарского правительства от ответственности за судьбу болгар-повстанцев в Македонии стали началом раскола болгарского общества. В Княжестве недовольство антивоенной по-зицией правительства проявляли не только отдельные лица. Заявление, что для достиже-ния национального идеала следует ориентироваться на военный путь, сделало в 1903 г. руководство Демократической партии, признавшее: исчезают иллюзии, что освобождения Македонии можно добиться путем внутренних восстаний, мало надежд оставалось и на реальные реформы в ней со стороны Турции.

Но тут же происходит движение в другую сторону - именно в 1903 г группа молодых демократов, выйдя из Демократической партии и образовав собственную Радикально-де-мократическую партию, занимает противоположную позицию: в документах РДП 1902, 1906, 1911 гг, фиксирует Д. Саздов, отражен «страх перед возможностью вовлечения Бол-гарии в военный конфликт». Молодые радикалы заявляют, что они против милитаризации страны, и что мир является первым условием прогресса и благоденствия народа. Их идеал

- достижение конфедерации балканских народов, но только мирными средствами. В сле-дующем, 1904 г., покидают Либеральную партию младолибералы, и им тоже не присуща боевая активность: они довольствуются гуманитарной помощью македонскому и фракий-скому населению³⁴. Элегантно сформулировал в 1903 г. свою позицию лидер Народной партии И. Е. Гешов: «Болгария не должна допускать безнадежные движения или пускать-ся в безвыходные авантюры», но должна быть постоянно готова помочь «зарильским со- народникам» добиться введения реформ, регламентированных Берлинским договором. Средством для чего являются легальные формы борьбы и мирные требования тамошнего населения, а не «постоянные вооруженные и несвоевременные попытки осуществления великих, но не созревших еще идей»³⁵.

Лишь после Аннексионного кризиса 1908 г., сочетавшегося с провозглашением Кня-жества Болгария Царством и его главы «царем (всех) болгар», когда активизировались великодержавные программы балканских стран, оживились и сторонники идеи «Великой Болгарии». Однако и тогда сплочения общества вокруг национальной идеи не произошло. Болгарская элита, в отличие от сербской и греческой, так и не составила мобилизующего письменного документа-программы объединения болгарского народа, хотя на войну были настроены Союзы офицеров и унтер-офицеров запаса, македонские и другие землячества, ряд политиков и их группировки.

Признаки раскола общества со временем становились все более явными. Тырновский акт 1908 г понимался в Болгарии сложно: приобретение статуса независимой страны признавалось несомненным успехом, но каким способом он достигнут? Один из лидеров БЗНС Александр Стамболийский открыто заявляет: провозглашение Фердинандом неза-висимости Болгарии в сговоре с Австро-Венгрией является государственным переворотом и угрожает интересам болгарского народа - международной изоляцией и экономическими потерями. Тогда же парламентская фракция БЗНС декларирует в Народном собрании, что считает Тырновский акт нарушением ряда статей конституции, и что это «преступление кладет начало будущим войнам»³⁶, а отрицательное отношение к войнам было принципи-альной позицией БЗНС. Выступают и представители Радикальной партии. По их мнению, тырновские события - это «особый государственный переворот», продиктованный инте-ресами монарха, а не страны. «Радикалы» отказываются величать Фердинанда царем³⁷. По-своему фрондируют социал-демократы. Руководство партии широких социалистов, выражая сочувствие борьбе македонских болгар, обращаются за ее поддержкой к меж-дународной социал-демократии. В 1907 г проблема обсуждается на Штутгартском кон-грессе II Интернационала, который принимает специальную резолюцию. Однако в самой партии есть и сторонники решения национального вопроса военным путем, хотя общая партийная позиция - против войны³⁸. Что же касается тесняков, то, как интернационали-сты, они национальным вопросом в принципе не интересуются, но уверены, что будущая социалистическая революция разрешит все вопросы, в том числе и национальный.

В 1911 г. эти партии, представлявшие нижние слои общества, выступили еще более резко, когда в парламент было внесено предложение об изменении статьи 17-й конститу-ции, принятие которого позволяло царю самостоятельно, без обращения к законодатель-ному органу, руководить внешней политикой Болгарии. В ответ «земледельцы» развер-нули антивоенную кампанию по всей стране, выступая против наделения царя бескон-трольными прерогативами и против курса на милитаризацию страны. Мелкобуржуазная Радикальная партия выступила с важными документами - специальной «Конституцион-ной платформой» и «Платформой по выборам депутатов в XV обыкновенное народное собрание» (август 1911 г), в которых отстаивала неприкосновенность конституции.

Эти примеры позволяют говорить о том, что 30-летний опыт функционирования бол-гарских буржуазно-демократических структур - заимствованных, неполноценных, ис-кривленных - оказался все же достаточным в обществе, где люди являются хозяевами своей частной собственности, чтобы граждане сумели организованно проявить несогла-сие с политикой власть имущих, сопротивляться ей. Или хотя бы не бояться и попытаться предъявить свои требования. Ведь даже в простом противостоянии стороны лучше по-нимают, чего хотят, лучше осознают самих себя, лучше формулируют. Как бы то ни было, очевидно, что именно в борьбе против случаев нарушения конституции и против курса на милитаризацию складывались в Болгарии элементы гражданского общества (как пишет профессор Великотырновского университета М. Палангурски, за годы с 1879 по 1911 бол-гарские граждане ходили на выборы 19 раз³⁹; должны же они были чему-нибудь научиться - добавим мы). Да, попытки сознательного общественного сопротивления были слабы, ожидаемого результата не принесли, но они по праву вошли в историю страны.

Сторонники идеи «Великой Болгарии» тем временем усиливали пропаганду. В 1910 г. известный политик Александр Малинов, тогда премьер, выступил с требованием Великой Болгарии. И не только в рамках, обусловленных Сан-Стефанским мирным договором, но и сверх того. Любопытную запись об этом оставил в мемуарах секретарь русской дипло-матической миссии в Софии В. Н. Штрандтман. В конце 1909 г, покидая свой пост, он нанес прощальный визит Малинову, в ходе которого премьер заговорил о Сан-Стефанской Болгарии как о недостаточном минимуме, охарактеризовав максимум словами: «Болгария должна лечь крестом на Балканском полуострове с выходом на четыре моря, а именно - на Черное, Мраморное, Эгейское и Адриатическое»⁴⁰.

Однако массового объединения вокруг планов премьер-министра не происходило. «Специалисты» и любители разного уровня выступали со своими трактатами, где обосно-вывали необходимость войны для объединения всех болгар в одном государстве, но были вынуждены констатировать, что общество расколото по этому вопросу. Неназванный автор одного из таких документов, помеченного как «совершенно секретный» и датированного 25 марта 1910 г, на 30-ти с лишним страницах машинописного текста рассматривает по-ложение Турции и остальных балканских стран. И приходит к выводу: последствия «нашей консервативной политики» для Болгарии - самые печальные, «только огонь и железо могут их преодолеть и укрепить наше существование». И в этих условиях, констатирует с воз-мущением аноним, «часть болгарского общества считает, что Царство должно закрыться в своей скорлупе и предаться мирному культурному и экономическому развитию»⁴¹.

И даже осенью 1911 г, когда болгарские и сербские дипломаты уже разрабатывали документы Балканского союза, в том числе секретные военные, «политическое единение, необходимое для страны, намеревающейся вступить в войну, в Болгарии отсутствовало»⁴².

В таких обстоятельствах особенно удивляет поспешность, с которой сугубо граждан-ское правительство Ив. Гешова вдруг стало подгонять страну к войне. Сам премьер-ми-нистр сумел даже добиться в ходе переговоров с сербскими уполномоченными некоего преимущества для своей страны - фиксации в Договоре о дружбе и союзе между Болга-рией и Сербией договоренности о первоочередности войны союзников против Турции. Война против Австро-Венгрии оставалась в некоей неясной перспективе⁴³.

Если следовать болгарской историографии, уверенно утверждающей, что известие о заключении Балканского союза и о грядущей войне было встречено в обществе с пони-манием, и общество было едино в таком подходе, то закономерно спросить, почему со-держание договора и особенно его секретной части держалось в тайне от болгарского на-рода? Власти не верили, что получат поддержку с его стороны? Опасались сообщить, что не удалось отстоять принцип автономии Македонии, считавшийся нерушимым? И ведь даже руководство ВМОРО не было осведомлено о том, как договаривающиеся стороны собирались распорядиться возможной военной добычей, взятой у Турции. Так о каком же общественном единстве в вопросе о войне можно говорить?

Конечно, никто не может отнять у народа права на войну, которую он понимает как справедливую, войну за объединение «племени» и территорию его проживания. Дело за-ключается, главным образом, в готовности или неготовности большей части населения воспринять эту войну как свою, народную, в истинном смысле этого слова, и на такой ос-нове объединиться вокруг центральной идеи. Ибо доверие или недоверие народа к своим руководителям многого стоит. Но, скорее всего, именно заключение Балканского союза в начале 1912 г заставило сторонников войны задуматься о необходимости реального спло-чения общества, создании в массах воинственного настроения.

Так Болгария оказалась перед новой бифуркационной точкой своего существования, на этот раз порожденной внутренними обстоятельствами. На повестке дня были вопросы - война или мирное продолжение политической и экономической модернизации страны. Выбор предстоял радикальный: каждая из стратегий - и военная, и мирная - имела своих сторонников. Первая - среди военных, ряда политиков и, главное, армии организованных македонских эмигрантов, мечтавших освободить родину и вернуться к своим очагам; по-думывал о войне и царь Фердинанд. Вторая - среди низших слоев болгарского общества, состоявшего в основном из крестьянства, которое критически относилось к милитариза-ции страны. Эти стратегии открыто противостояли друг другу, что четко обозначил, на-пример, Цанко Церковский, один из руководителей БЗНС, выступивший в 1910 г. со ста-тьей такого содержания: «Болгария только что вступила на путь экономического развития, и сегодня ее силы должны быть направлены исключительно на закрепление того эконо-мического подъема, который является единственным источником благоденствия народа, политических и гражданских свобод. Нынешнее македонствование наших патентованных патриотов приведет к тому, что вновь отвлечет внимание общества в другое направление, и собьет производительные силы страны с правильного пути»⁴⁴.

Путь сплочения общества вокруг идеи войны был далеко не простым, и во многом, в силу указанных выше обстоятельств, искусственным. Он почти не отражен в истори-ографии. Лишь Светлозар Елдаров, один из немногих болгарских историков, кто серьезно отнесся к теме и посвятил некоторым ее деталям специальную статью. При этом, думаю, не случайно, он отметил: имеет место замалчивание роли и значения уличного нажима на принятие судьбоносного для Болгарии решения - об объявлении Турции войны⁴⁵.

Труд Елдарова дает определенное представление о том, как весной-летом происходи-ло постепенное (и организованное!) накаливание обстановки в Болгарии. Сначала «упол-номоченные ВМОРО» университетские профессора Л. Милетич и Ив. Георгов отправи-лись в поездку по странам Запада, очевидно, с ритуальной просьбой вмешаться и помочь. Но о какой конкретно помощи они просили, остается неясным. В конце апреля 1912 г на специальной конференции в Софии они заявили, что для того, чтобы получить хоть ка-кую-нибудь поддержку, надо организовать акцию изнутри, т.е. в Болгарии. «Это стало сиг-налом для объединения разных групп, течений и организаций», делает вывод Елдаров⁴⁶.

Ядром дальнейшей подготовки стали офицеры действующей службы и запаса болгар-ской армии, а также македоно-одринские эмигрантские комитеты. 17 июня на собрании в доме члена легального ВМОКа Д. Влахова была выработана позиция: во-первых, не допустить никакого дележа Македонии и Одринского края - признается только их автоно-мия; и, во-вторых, добиться этого можно только путем войны, для чего необходимо воз-действовать на правительство. Задачей легальной деятельности была названа организация давления на население путем собраний и прочего, с выходом на проведение всенародного собора. Нелегальная же организация должна была в течение месяца подготовить восста-ние в Македонии и таким образом вызвать войну между Болгарией и Турцией⁴⁷.

Сколь успешны были эти усилия? В этом отношении весьма любопытны наблюдения о состоянии болгарского общества французского военного атташе майора К. Л. де Мата- рела, прибывшего в Болгарию в мае 1912 г Задаваясь вопросом - «хочет ли общественное мнение войны?», в докладе от 16/29 июня он отвечал на него так: «По-видимому, нет» и упоминал при этом бытующее мнение, что болгарин пробуждается, только если затронут его интересы. И заключал: «А в этот момент ничто им не угрожает, и масса остается без-различной»⁴⁸.

Офицер, блюдущий интересы Франции, которая заявляла о нерасположенности к войне в Европе, не удовлетворяется единственной констатацией. Наоборот, он постоянно следит за изменениями в настроении болгарского общества. В его докладе важными пред-ставляются такие строки: «Ни большинство населения, ни официальные круги, похоже, не хотят войны при нынешнем положении дел». От внимания Матарела не укрылись «те-матические» митинги и собрания, проводившиеся в стране. В середине июля он пишет: «Действительно, продолжается обработка общественного мнения, но, похоже, что это на-прасно. ... Короче, в целом общественное мнение остается спокойным и можно верить, что так и будет продолжаться, пока не случится какое-либо из осложнений, рассмотрен-ных в моих последних письмах.»⁴⁹.

Но в следующем докладе - от 14/27 июля уже звучит тревога: «В армии офицеры македонского происхождения проявляют в последнее время сверхвозбудимость. Некото-рые из них хотели бы даже начать военные действия без объявления войны, чтобы увлечь правительство»⁵⁰. В такой обстановке не хватало только зажженной спички. И ее запали-ли. Ею не стало, как было задумано раньше, восстание в Македонии, где преобладала в основном неграмотная крестьянская масса⁵¹, - видимо, наиболее активную часть ее насе-ления уже смели предыдущие, жестоко подавленные восстания, и волны эмиграции. Так, за один только повстанческий 1903 г в Болгарию переместилось около 32 тысяч человек; переселенцы направлялись еще и в Румынию, Сербию, Словению, и больше всего после Болгарии - в США⁵².

И ВМОРО пришлось удовлетвориться терактом в Кочани. За ним последовала кро-вавая расправа турецких властей с местным болгарским населением, погибли десятки человек. Эта-то провокация и была использована для развертывания по всей Болгарии ис-теричной антитурецкой митингово-журналистской кампании, размах которой должен был показать - Болгария хочет воевать, народ требует мести. Газеты выходили под лозунгами «Война? Народ хочет войны», «К оружию!», «Долой миролюбцев!». Взрыв в Кочани был произведен левыми руководителями ВМОРО, но тогда никто особо не интересовался, как произошел теракт, кто и зачем его устроил. Эмоции переливали через край - наших бьют, надо отомстить.

«Сторонний наблюдатель» Матарел смотрел в корень событий - в донесении от 28 июля/10 августа 1912 г. он резюмировал: «Резня в Кочани должна была произойти не для того, чтобы привлечь внимание к Македонии, а чтобы заставить болгар заниматься ею. В последнее время они оставались совсем безразличными и были глухи к призывам бунтов-щиков»⁵³. А два дня спустя в Софии был организован Конгресс македонских эмигрантских общин, где была принята резолюция с требованиями к болгарскому правительству немед-ленно объявить мобилизацию. Предложенный членом руководства ВМОРО Александром Протогеровым левацкий лозунг «Сейчас или никогда!» быстро получил признание⁵⁴.

В одном из последних перед началом Балканской войны донесений - от 25 августа/ 7 сентября Матарел фиксировал: «Сознание народа действительно в пользу войны» и при этом особо отмечал - «среди части населения и, в частности, среди македонских бунтов-щиков существует большое возбуждение, они заявляют, что предпочитают видеть Болга-рию исчезнувшей, чем продолжать нынешнее положение». Что это - отголоски македон-ского антиболгаризма?

Дополнительный нюанс состоял в том, что, хотя Балканский союз был заключен от имени болгарского правительства и, безусловно, с ведома главы государства, царь Фер-динанд все еще колебался. Адресатом масштабной македонской кампании летом 1912 г были не только народные массы, но и сам Фердинанд. Ее пик был приурочен как раз к возвращению царя из-за границы и должен был убедить его - смотрите, Ваше Величество, в Болгарии есть кому воевать. По слухам, он получал угрозы от македонских революци-онеров расправиться с ним в случае отказа от объявления войны Турции. Даже в россий-ской печати сообщения об августовской кампании в Болгарии подавались в таком стиле: националисты из союза «Гибель оттоманам» угрожали царю расправой, «если Македония не будет освобождена» («Утро России»). А позже передавались и, якобы, слова самого Фердинанда: «Если бы я противился войне, я, наверное, лежал бы головой на тротуаре» («Вестник Европы»)⁵⁵. Спрашивается, кто был так заинтересован в распространении «спе-циальной информации» за пределами Болгарии?

Августовская провокация с целью пробудить у болгар мстительный инстинкт ока-залась успешной. И на этой волне народ, посчитавший нужным ответить на насилие, на объявление Первой балканской войны (октябрь 1912 г.) откликнулся не без энтузиазма. И в ходе боевых действий проявил себя героически и самоотверженно. Военные успехи балканских союзников в первые недели сражений удивили и Запад, и Россию. Но первые же победные результаты, показавшие союзникам, что им уже есть, что делить из отвоеван-ных турецких владений, значительно повысили градус взаимной подозрительности. Уже в январе 1913 г Сербия заявила о несогласии с установленным в союзном договоре разгра-ничении взятых у Турции территорий; в феврале - о дополнительных компенсациях. Тогда же руководство ВМОРО поняло, что ни о какой автономии Македонии договоренности практически нет. Отсюда его первостепенной заботой становится «сделать все возможное, чтобы не позволить болгарскому правительству подарить болгарские земли сербам и гре-кам», как писал Т Александров⁵⁶.

Особенно ухудшились внутрисоюзные отношения после заключения в мае 1912 г от-дельного договора между Сербией и Грецией, направленного против Болгарии. Помимо того, что это, естественно, накалило обстановку в Софии, Александров 16 мая выступил с декларацией от имени ВМОРО, заявив, что организация не признает никаких спорных земель и считает, что в границах Македонии существуют только болгарские земли. И про-должил: если македонский вопрос не решится так, как ВМОРО того хочет, она продолжит свою революционную деятельность и для достижения цели использует все имеющиеся в ее распоряжении средства, «не обращая внимания ни на Женевские, ни на какие другие международные конвенции»⁵⁷.

Александров называл войну «нашей» (т.е. ВМОРО), признавал, что теракты в Штипе, Кичево и в Кочани были проведены «нами», и что именно они явились поводом к ней. В назревавшей межсоюзнической войне этот один из самых радикальных лидеров македо- но-одринской организации видел преимущественно «дело ВМОРО» и фактически отстра-нялся от интересов собственно Болгарии, которой такая война была противопоказана. Как иначе оценивать его роковые заявления: «если правительство попытается избежать войны, то мы спровоцируем ее и заставим ее вести»⁵⁸.

Межсоюзническая война окончилась для Болгарии страшным поражением. И случи-лось это, главным образом, из-за непрофессионализма власти, низкого качества политиче-ского руководства страны, не умевшего добиться согласованных действий с военным на-чальством, из-за плохой дипломатической подготовки и непродуманных решений. К горь-кому заключению приходит болгарский историк Георгий Марков, тщательно изучивший материю Балканских войн: «Непростим проигрыш войны еще до ее начала»⁵⁹. Избранное в 1912 г направление выхода из исторической развилки - в пользу войны - оказалось ту-пиковым. Печальный конец эпопеи Балканских войн уже тогда означал для Болгарии крах надежд на достижение ее национального идеала, его неисполнимость. А наиболее зримым следствием ее военного поражения, да и всего комплекса взаимоотношений союзников во время обеих Балканских войн, стало образование вокруг Болгарии кольца враждебных соседних государств, которые так и не выпустили ее из состояния изоляции ни в 1920-е, ни в 1930-е годы. И немалая доля ответственности за плачевный результат, отбросивший страну на десятилетия назад, лежит на вызывающей, провокационной деятельности «ма-кедонских революционеров».