Россия и болгарские попытки достижения национального суверенитета (1898-1903 гг.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Россия и болгарские попытки достижения национального суверенитета (1898-1903 гг.)

М. Палангурски

Руската дипломация разглежда проблема с ограничения български суверенитет като постоянно действащ елемент от Балканските проблеми и част от проблемите, създадени от Берлинския договор. Петербург се отнася двойствено към този проблем, в съответствие със своите текущи и стратегиче-ски цели и задачи. В този период руската дипломация сдържа всеки опит от страна на България да постигне пълен национален суверенитет. В този момент тя е против всяка промяна на статуквото и против всякаква промяна на международните договори. За да постигне тази си цел, Петербург не се колебае да използва и финансовата нестабилност на България. В същото време, когато процесите са под руски контрол, империята не пропуска да използва българските стремежи за независимост и допуска България на международната сцена по време на конференцията в Хага.

Ключови думи: суверенитет, Берлински договор, статукво, Хагска конференция.

Палангурски, М. Россия и болгарские попытки достижения национального суверенитета (1898-1903 гг.)

Российская дипломатия рассматривает проблему ограничения болгарского суверенитета как постоянно действующий элемент балканской подсистемы международных отношений и часть про-блем, созданных Берлинским договором. Петербург относится двойственно к этим проблемам, в соответствии со своими стратегическими целями и задачами. В этот период русская дипломатия сдерживает любые попытки со стороны Болгарии достичь полного национального суверенитета. Она выступает против любых изменений статус-кво и международных договоров. Для достижения этих целей Петербург без колебаний использует финансовую нестабильность Болгарии. В то же вре-мя, когда процессы находятся под русским контролем, империя не упускает случая использовать болгарское стремление к независимости и допускает Болгарию на международную арену во время конференции в Гааге.

Ключевые слова: суверенитет, Берлинский договор, статус-кво, Гаагская конференция.

Palangurski, М. Russia and the Bulgarian attempts to achieve national sovereignty (1898-1903)

The Russian diplomacy examines the problem of the restricted Bulgarian sovereignty as a permanent element of the Balkan problems and as a part of some of the problems created by the Treaty of Berlin. Saint Petersburg takes an ambivalent approach to the problem, in accordance with its current and strategic goals and objectives. During this period, the Russian diplomacy resists any of the attempts by Bulgaria to achieve its full national sovereignty. At this point, Russia is against any change in the status quo and opposes to any change in international treaties. To achieve this goal, Saint Petersburg does not hesitate to use against Bulgaria its financial instability. Meanwhile, when the processes are under Russian control, the empire decides to use the Bulgarian aspirations for independence and allows the country on the international stage during the conference in The Hague.

Keywords: sovereignty, Berlin treaty, status quo, Hague Conference.

Решения Берлинского конгресса определили Княжество Болгария как государство, вассальное Османской империи, что значительно затрудняло его международную деятель-ность и политическую активность. Режим капитуляции и свободная торговля, отсутствие полнокровного дипломатического ведомства и корпуса серьезно затрудняли защиту бол-гарских позиций и интересов на дипломатической арене. Еще на заре болгарской государ-ственности все правительства по тому или иному поводу, учитывая международную конъ-юнктуру и противоречия между великими державами, пытались превратить Болгарию в равноправный субъект международного права и отношений. В конце XIX века Княжество уже располагало сравнительно развернутой сетью дипломатических агентств в столицах великих держав и балканских государств. В пределах Османской империи действовали торговые агенты, выполнявшие роль болгарских консулов. Несмотря на неоднократные практические и дипломатические попытки страны к достижению полной дипломатиче-ской и политической самостоятельности, к началу XX века Княжество Болгария оставало-сь единственным вассальным государством в Европе¹.

Вполне естественно, что как до Соединения, так и после перемирия с Россией в 1896 году, болгарские правительства пытались использовать русскую дипломатию для достижения полного национального суверенитета. Со своей стороны, Россия разделяла большую часть болгарский намерений, но без радикализации. Она старалась, по мере воз-можностей, поддерживать болгарские требования, но в то же время очень внимательно следила за тем, чтобы ее действия не спровоцировали кризисных моментов во взаимо-отношениях с остальными державами, подписавшими Берлинский трактат². В принципе Петербург не имел ничего против отмены ограничительных параграфов трактата, но как сила, в значительной мере доминирующая в политике на Балканах, русская дипломатия всегда стремилась быть как инициатором, так и руководителем в случае изменений в ста-тус-кво. В свете австро-русского соглашения 1897 года Петербург опасался, что любые необдуманные и не контролируемые Певческим мостом акции могут скомпроментировать русские идеи относительно будущего Балканского полуострова. болгарский суверенитет русский дипломатия

* * *

Еще в начале рассматриваемого периода возникла и проблема участия Болгарии в Га-агской конференции. Конференция по ограничению вооружений и сохранению всеобщего мира была созвана по инициативе русского правительства. В условиях экономических, внешнеполитических и социальных проблем в конце XIX века русские правящие круги ясно отдавали себе отчет в том, что состояние империи уже не позволяло сохранения военного паритета в европейском и мировом масштабе. Россия все больше отставала в модернизации и перевооружении в сравнении с другими двумя континентальными импе-риями - Германией и Австро-Венгрией, а морское господство Англии продолжало остава-ться недостижимым для русских возможностей. Даже союзная Франция перевооружалась быстрыми темпами по собственной программе. Это вынудило дипломатические и воен-ные центры в Петербурге искать способ замедлить темпы перевооружения и внедрения новых систем оружия, чтобы империя могла сохранить свои позиции до того момента, когда у нее будут силы и возможности ответить новым вызовам.

По этой причине 12 августа 1898 г. русский министр иностранных дел граф М. Н. Муравьев отправил циркулярную ноту всем странам с предложением об огра-ничении вооружений. В столицах великих держав нота была встречена с недоверием, и царская дипломатия сделала все возможное, чтобы найти компромисс между противоре-чивыми интересами крупных европейских держав. Все приглашенные государства, ве-домые своими национальными интересами, выдвинули категоричные условия, которые предварительно стеснили периметр конференции, предопределяя ее практический неус-пех. В конечном итоге стороны пришли к согласию обсуждать на форуме только вопросы, связанные с вооружением, причем категорически подчеркивалось, что политические про-блемы, отражающие основные моменты международных противоречий, не будут затраги-ваться ни в какой форме. 31 декабря 1898 г. царское правительство во второй циркулярной ноте конкретизировало окончательную программу конференции, а 28 января 1899 г. было определено и место встречи - голландский город Гаага³.

Болгарское правительство получило информацию о планируемой конференции от Ю. Бахметева. Его «устное приглашение», отправленное княжескому кабинету, первона-чально являлось плодом дипломатической рутинности, так как русский дипломатический агент просто передал литографический текст циркулярной ноты петербургского правите-льства своим представителям за границей. Лишь позже Ю. Бахметев осознал, что пригла-шение Княжества будет сопровождаться трудностями, проистекающими из ограничите-льных положений Берлинского договора.

Как вассальное Османской империи государство, Болгария не имела права на самос-тоятельную внешнеполитическую деятельность, поэтому русский представитель с осно-ванием опасался возможного турецкого противодействия по поводу болгарского участия в конференции. Расчитывая на то, что болгарская делегация сможет сыграть определенную роль в противовес турецкой позиции, Ю. Бахметев убеждал русского министра иностран-ных дел, что нужно сделать все возможное, чтобы допустить софийское правительство на конференцию.

Аргументы русского дипломатического агента не были лишены основания. По его мнению, несмотря на то, что согласно статье І Берлинского трактата Княжеству надлежа-ло иметь только «народную милицию», по сути Болгария располагала «полностью неза-висимой армией» численностью более 300 тыс. человек, и вассальное положение страны не меняло значения этой огромной для региона вооруженной силы, которая к тому же превышала численность армий формально независимых балканских государств⁴. Русское министерство иностранных дел не только не возразило против доводов своего представи-теля, а восприняло их как руководящее начало.

Правительству Народной партии д-ра К. Стоилова удалось договориться с Петербур-гом об устранении всех препятствий⁵, поэтому новый кабинет Д. Грекова, пришедший к власти 19 января 1899 г., получил в наследство задачу дальнейшего продвижения вопроса о болгарском участии в конференции. В болгарской политике сохранялась преемствен-ность в плане попыток приобретения дипломатической самостоятельности, но в данном случае основным двигателем процессов являлась русская дипломатия.

После того как местом конференции была определена Гаага, русское правительство зондировало отношение голландского и германского правительств относительно возмож-ного болгарского участия, поскольку в данной ситуации ключевым являлся факт приг-лашения со стороны принимающего государства. Голландское правительство отнеслось настороженно к этому вопросу, учитывая германо-турецкое сотрудничество⁶, поэтому русская дипломатия обратила все свое внимание на преодоление турецкого несогласия.

19 марта 1899 г граф Муравьев поручил И. Зиновьеву заручиться согласием султана на участие Болгарии в конференции. Русский посол в присущей ему манере уведомил султана Абдул-Хамида, что возможный турецкий отказ «повлечет за собой неблагоприят-ные для интересов самой Турции последствия»⁷. Турция однако не торопилась дать окон-чательного ответа, пытаясь задержать по возможности дольше разрешение проблемы. Русскому послу было сказано, что это приведет к «укреплению международного значения Княжества и послужит поощрением честолюбивых замыслов князя Фердинанда». Султан относился особенно чувствительно к возможности получения равноправного статуса Тур-ции и Болгарии на конференции. Учитывая турецкую позицию, И. Зиновьев предложил русскому Министерству иностранных дел прибегнуть к прикреплению болгарских участ-ников к турецкой делегации в качестве компромиссного варианта в случае, если добиться их самостоятельного присутствия будет невозможно. Если и этот вариант не будет принят турецким правительством, по мнению русского посла в Константинополе, «нужно будет отказаться от дальнейших возражений и подчиниться необходимости»⁸.

Однако граф Муравьев не принял предложенных И. Зиновьевым вариантов и с со-гласия императора Николая ІІ распорядился продолжить нажим на султана. В результате, 6 апреля 1899 года Абдул-Хамид издал ираде великому визирю, в котором подчеркивало-сь, что «желанием могущественного монарха» нельзя пренебречь и что во имя хороших отношений между двумя империями он разрешает допустить болгарскую делегацию к заседаниям в Гааге. Единственное условие, которое султан поставил на обсуждение в ту-рецком Совете министров, относилось к сфере дипломатического протокола. Поскольку на таких конференциях делегации располагаются в алфавитном порядке, и по этой причи-не болгарские представители будут представлены раньше турецких, султан распорядился «принять необходимые меры по устранению этого неудобства»⁹.

Турецкое правительство немедленно вручило русскому посольству в Константинопо-ле и болгарскому кабинету в Софии условия, которые предъявлялись Болгарии: «1. Если делегаты займут места в зале в алфавитном порядке по названию представляемых ими государств, болгарские делегаты должны занять свои места непосредственно после ту-рецких. 2. Болгарские представители не должны поднимать другие вопросы, кроме пе-речисленных в русском циркуляре от 30 декабря 1898 года. 3. Они не должны поднимать вопросы, несовместимые со ст. І Берлинского трактата, согласно которой Болгария имеет право только на народную милицию»¹⁰. Болгарское правительство не имело полного пред-ставления о сложной игре между Петербургом и Константинополем, и надо отметить, что о решении султана в Софии узнали сначала от турецких дипломатов¹¹. Ю. Бахметев с опозданием проинформировал болгарский кабинет о турецких условиях, но зато вместе с ними передал и официальное приглашение голландского правительства к участию страны в конференции¹².

Условия турецкого правительства были приемлемы как для русской, так и для болгар-ской дипломатии. В России не желали подвергать риску проведение конференции, орга-низованной ценой больших усилий и компромиссов, из-за такого все же несущественного для отношений между великими державами вопроса. Кроме того, Россия получала, хотя и незначительного, но союзника, на дебатах в Гааге. И. Зиновьев и граф Муравьев пришли к мнению, что дальнейшее давление на Порту приведет к серьезным политическим послед-ствиям и превратит данную проблему в сложную дискуссию о содержании Берлинского трактата, а это противоречило задачам русской дипломатии¹³.

Болгарское правительство было вынуждено согласиться с русской позицией и тем самым достигло оптимального решения для данного этапа. Страна была допущена как фактически суверенное государство на международную конференцию, не имевшую ана-лога по своим масштабам в конце ХІХ века. На фоне целей этого форума условия турец-кой стороны были приемлемы. Болгария не расчитывала на достижение некой глобальной ревизии установленного на полуострове статус-кво. Для нее само участие в форуме имело большее значение, чем, собственно, присоединение Княжества к ожидаемым решениям. По существу, условия Константинополя были лишними, особенно второе и третье, поско-льку и без них предварительно было решено не поднимать вопросов вне предусмотрен-ной программы, а болгарская армия, несмотря на положения Берлинского трактата, давно функционировала как полноценная армия, а не как «народная милиция»¹⁴.

После того, как было получено согласие султана, болгарское правительство приняло необходимые меры предостережения от атак по второму пункту ираде. 21 апреля 1899 года премьер-министр Д. Греков разослал дипломатическим представителям страны распоря-жение о дополнительных мерах по обеспечению порядка, мира и спокойствия на полу-острове. Он объяснил, что в некоторых кругах болгарского общества и особенно в оп-позиционной печати предпринимаются попытки поднять македонский вопрос в связи с Гаагской конференцией, и поспешил разграничить правительство от этих попыток.

В качестве гарантии сопричастности Княжества к идеям и целям конференции, Д. Гре-ков демонстрировал понимание в вопросе о трудностях, связанных с болгарским участием, приказав органам Министерства внутренних дел «тушить любое волнение еще в самом его начале и не допускать никаких эксцессов». Чтобы продемонстрировать свое влияние на болгарское население в пределах Османской империи и в знак доброй воли, премьер- министр отдал распоряжение болгарским торговым агентам в Турции сделать все возмож-ное, чтобы «сохранить мир среди христианского населения, давая ему понять неуместность возможных волнений в данный момент и внушая ему доверие к настоящему правительству, которое будет работать неукоснительно по урегулированию Македонского вопроса»¹⁵.

Д. Греков старался не допустить осложнения обстановки до достижения главной цели - участия Болгарии на конференции в статусе фактически независимого государства. Чтобы успокоить Турцию, и особенно Россию, исполнявшую роль своеобразного гаранта болгарского участия, премьер-министр допустил утечку информации о своих ограничите-льных мерах. Россия с удовольствием восприняла его тактику, понимая, что единственно возможный выход для болгарского кабинета - успокоить радикально настроенные круги общественного мнения. Поведение болгарского правительства было адекватно междуна-родной обстановке и было продиктовано реальными условиями как внутреннего, так и внешнеполитического естества¹⁶.

Состав болгарской делегации был тщательно подобран. Первым делегатом был опре-делен Д. Станчов, болгарский дипломатический агент в Петербурге, которого сопровож-дал майор Х. Хесапчиев. По общим вопросам на конференции они действовали в полном синхроне с русской делегацией, так как и русские делегаты получили подобные инструк-ции. В период с 6 мая по 17 июля 1899 года болгарская делегация внесла свой вклад, хотя и скромный, в выработку окончательных документов форума¹⁷.

В ходе конференции болгарское участие все-таки превратилось в испытание для русской дипломатии, так как турецкая сторона попыталась сорвать предоставление права голоса болгарским представителям. Не поднимая вопрос публично, руководитель турец-кой делегации Турхан-паша обратился к Высокой порте с предложением выступить на закрытии конференции со специальной декларацией, которая должна была поставить всех перед свершившимся фактом, и тем самым скомпрометировать равноправный статус бол-гар. Согласованный с турецким правительством текст декларации гласил: «Как вассальное княжество, на этой международной конференции исключительно политического характе-ра Болгария имеет лишь консультативный голос. Оттоманская делегация желает, чтобы эта декларация была зарегистрирована в протоколах». Турция не случайно подчеркивала политический характер конференции, так как это давало ей возможность сослаться на вас-салитет Болгарии, установленный Берлинским трактатом. Чтобы не вызывать осложнений с Петербургом, Порта попыталась вырвать согласие у русской дипломатии¹⁸.

Уведомленный по дипломатическим каналам в Константинополе и Гааге о турецких намерениях, 26 мая граф Муравьев вмешался решительно. Русскому представителю в Константинополе было приказано заявить Высокой порте, что «подобный образ действия со стороны турецких делегатов находится в полном противоречии с предоставленными султаном заверениями в сообщениях, которые оттоманское правительство отправило нам в ответ на циркуляры от 12 августа и 30 декабря 1899 года». Ю. Щербачев, в тот момент исполнявший обязанности И. Зиновьева, получил распоряжение особо подчеркнуть благо-приятные для Турции обязательства, которые приняла на себя Болгария на конференции¹⁹.

В течение одной недели Порту напрасно убеждали дать другие инструкции своей делегации в Гааге и позволить болгарским делегатам «наравне с другими» обсуждать и высказываться по всем поставленным на форуме вопросам. Порте еще раз напомнили, что опасности для целости и будущего империи нет, так как предварительные договоренности о созыве конференции не допускают пересмотра какого-либо международного договора²⁰.

Убедившись в том, что турецкое правительство сохраняет свою неуступчивость, русский министр иностранных дел резко поменял тон и распорядился пустить в оборот «опасные последствия», которыми чреваты для Турции игнорирование и недооценка Бол- гарии²¹. 3 июня в Константинополь поспешно вернулся из отпуска И. Зиновьев и тут же получил секретную телеграмму с новыми инструкциями, которые министр иностранных дел Тефик-паша отправил по распоряжению султана Абдул-Хамида. Руководителю турец-кой делегации было приказано не оглашать подготовленную декларацию. Мотив этого отступления сформулирован в лучших традициях ориентальского дипломатического ви-тийства. «С целью достичь ограничения в укреплениях и вооружениях Княжества, им-перское правительство согласилось допустить делегатов из Болгарии на эту конферен-цию. Декларация Оттоманской империи, отказывающая им в праве голосования, была бы неподходящей согласно другим точкам зрения и была бы в ущерб этой цели...»²². Граф Муравьев немедленно уведомил руководителя русской делегации барона Е. Е. Стааля о достигнутой договоренности с турецким правительством. До завершения конференции болгарская делегация не встретила никаких препятствий в своем участии в дебатах и в подписании заключительных документов²³.

Работа болгарских представителей в ходе конференции получила весьма высокую оценку в русских дипломатических кругах. В своем отчете графу Муравьеву руководите-ль русской делегации барон Стааль специально подчеркнул роль и место Д. Станчова. Он отметил, что во всех сложных ситуациях первый болгарский делегат консультировался с русскими представителями, и описал его как «очень полезного и усердного помощника». Не без удовольствия царь Николай ІІ и граф Муравьев велели Ю. Бахметеву уведомить князя Фердинанда об удовлетворении России этим фактом²⁴.

Именно на это расчитывал болгарский монарх, назначая первым делегатом Д. Стан- чова, которому были хорошо известны планы Фердинанда продолжить политику сближе-ния с Россией. В своей тронной речи на открытии 10-го Обыкновенного народного собра-ния князь с гордостью отметил присутствие болгарских делегатов на конференции и роль русской дипломатии и лично императора Николая II в этом²⁵.

Тяжелый финансовый кризис, внутренняя нестабильность и международная обста-новка не позволили княжескому правительству продолжить свою линию. После несом-ненного триумфа в Гааге, до конца 1899 г. болгарских делегатов пригласили единственно на проведенную в Петербурге международную конференцию по железнодорожным про-блемам, но это был форум технического, а не политического характера²⁶. Ограниченные возможности вынуждали болгарские правящие круги искать хотя бы малейшую возмож-ность участия на международной арене в качестве равноправного государства. Австро-русское соглашение 1897 года вынудило князя и министров искать прорыв прежде всего в Петербурге, где единственно можно было надеяться на более благосклонное отношение к болгарским желаниям равноправного отношения.

Удобный момент для этого наступил лишь летом 1901 года, когда Великий князь Александр Михайлович во главе военно-морской эскадры был послан посетить черноморские порта соседних государств. В Софии надеялись организовать необходимый визит, который мог бы способствовать разрешению текущих проблем Княжества. Правительство П. Каравелова провело через Народное собрание нужную субсидию, а князь Фердинанд попытался добиться официального визита Великого князя в болгарскую столицу.

Подготовка к посещению вызвала тревогу в турецкой столице. Султан Абдул-Хамид заявил И. Зиновьеву, что существует опасность того, что визит «послужит поощрением болгарского честолюбия» и категорически настоял «под благовидным предлогом отмени-ть продполагаемое посещение Варны» российской флотилии²⁷.

Болгарские и турецкие требования вынудили нового министра иностранных дел Рос-сии графа В. Н. Ламздорфа отправить специальные инструкции в обе столицы. Князю Фердинанду было сообщено, что Великий князь не прибудет в Софию и «ограничится то-лько посещением черноморских портов». В свою очередь, И. Зиновьев должен был пере-дать султану, что «единственный официальный визит» состоится у последнего, в то время как болгарский князь и румынский престолонаследник сами отправятся встречать русский флот, причем визит к ним не будет иметь официального характера²⁸.

Таким образом, русская дипломатия вошла в русло дипломатического протокола, учи-тывая положения Берлинского договора. Единственным неисполненным по техническим причинам желанием султана осталось требование начать посещение с турецкой столи-цы. Петербург старался избегать и малейшей возможности того, чтобы развитие русско- болгарских взаимоотношений и желания Софии привели к ухудшению русско-турецких отношений. Болгарским министрам не оставалось ничего другого, кроме как отправить 27 июня 1901 года телеграмму императору, в которой выражалось «чувство беспредель-ной признательности и благодарности за особое благоволение, которое послужит залогом неразрывных связей между освободителями и освобожденными»²⁹. Николай ІІ поставил на телеграмме на редкость длинную для его менталитета резолюцию: «Прочитал с удово-льствием». Чувства императора, однако, расходились с интересами и стремлениями бол-гарского правительства. В очередной раз «статус-кво» взял верх над «удовольствием».

Новую возможность для расширения прорыва, обозначившегося в системе Берлин-ского трактата, болгарский кабинет нашел летом 1902 года. Правительство д-ра С. Данева возлагало особые надежды на заключенную 31 мая 1902 года русско-болгарскую военную конвенцию. В Софии ее рассматривали как попытку приравнить Княжество и его армию к статусу союзника империи и в очередной раз попытались извлечь выгоду для Болга-рии. Однако эти планы оказались неосуществимыми, так как все инициативы болгарского правительства в этом направлении потерпели полный, а порой и просто унизительный провал.

8 июня по предложению д-ра С. Данева князь Фердинанд присвоил Д. Станчову зва-ние «полномочного министра». Такой шаг имел целью достичь равноправного отноше-ния к болгарским дипломатическим представителям по меньшей мере в одной из столиц великих держав, а в дальнейшем, на основе прецедента, искать подобного признания и в остальных дипломатических канцеляриях. Ответ графа Ламздорфа, однако, был довольно жестким: «Крайне сожалеем, что болгарское правительство, без предварительного согла-сия императорского правительства, издало распоряжение, которое не принесет никакой пользы его агенту в Петербурге, а лишь вызовет тревогу в Константинополе и нарушит мирные отношения между Болгарией и Турцией». «В силу принципов международного права, - продолжал русский министр иностранных дел - Болгария как вассальное государ-ство не имеет ни активного, ни пассивного права на посольства».

После консультации с императором Николаем ІІ граф Ламздорф зачеркнул подго-товленный текст и отправил значительно более мягкий вариант своего категорического от-каза. В нем подчеркивалось, что звание, присужденное Д. Станчову, нельзя рассматривать иначе, кроме как «личное благоволение князя к своему чиновнику, подобное награждению чинами, орденами и пр. В глазах императорского правительства г-н Станчов по-прежне-му остается болгарским дипломатическим агентом», в соответствии с постановлениями статьи І Берлинского трактата. Для разрешения проблемы граф Ламздорф рекомендует Болгарии договориться с султаном, и если ей это удастся, тогда русское правительство не будет видеть никаких помех принять послов со стороны Княжества³⁰. Тем более, что инициатива исходила из Софии и вызвала очередную порцию шума вокруг возможности объявления болгарской независимости³².

Этот неуспех не смутил князя Фердинанда, который по другому каналу, в этот раз через военного агента России Н. И. Протопопова, только что прибывшего в Болгарию, по-пытался добиться изменения своего титулования. На основании того, что в приказе о его назначении командующим 54-м Минским полком, князь титуловался «Королевским вы-сочеством», Фердинанд настаивал признать за ним титул «Царское высочество». Генерал А. Н. Куропаткин, к которому совсем логично обратился военный агент, как всегда, был склонен дать согласие на подобные жесты, но все же переправил просьбу князя в Министер-ство иностранных дел. Вопрос о титуловании болгарского князя возник еще в 1896 году. Тогдашний министр иностранных дел России отдал распоряжение новоназначенному в Софии дипломатическому агенту Н. Чарыкову во взаимоотношениях с Фердинандом «на французском языке давать ему титул, который использует султан, а на русском языке - тот титул, который признается ныне действующей конституцией Болгарского княжества»³³.

На запрос, отправленный в Министерство иностранных дел, совсем естественно был получен категорический отказ. Военное министерство официально уведомили, что титул князя Фердинанда - «Королевское высочество», и что он должен соблюдаться военным агентом в дипломатическом протоколе³⁴. Генерал Сахаров все же поручил Протопопову посоветовать князю обратиться к графу Ламздорфу³⁵, но в Софии хорошо знали твердую позицию министра иностранных дел по этому вопросу, поэтому не стали предпринимать дальнейших действий.

Для болгарской стороны этот провал был особенно болезненным, поскольку наступил в канун подготовки Шипкинских торжеств. Несмотря на это, д-р С. Данев все же предпри-нял попытку превратить чествование Шипки не только в демонстрацию русско-болгарско-го сближения, но и в свидетельство равноправного отношения империи к Княжеству. Од-нако отказ графа Ламздорфа приехать в Болгарию, а также поспешный отъезд руководите-ля русской делегации - Великого князя Николая Николаевича в Константинополь вместо в Софию, ясно показали неизменную позицию русской стороны. Международный режим, установленный в отношении Княжества, продолжал соблюдаться неукоснительно³⁶.

Бурные события осени 1902 года вынудили русскую и австрийскую дипломатию при-нять меры о выработке программы реформирования македонских вилайетов. По этому поводу был предусмотрен визит графа Ламздорфа в Вену, Белград и Константинополь. Болгарская столица не значилась в предварительной программе министра иностранных дел. 11 ноября 1902 года граф Ламздорф и император Николай II пришли к мнению, что «для Болгарии в последнее время сделано слишком многое и ездить туда сейчас нет ос-нований»³⁷.

Неделей позже ими было принято новое решение. С учетом факта, что София распо-ложена на пути в Белград и Вену и было бы неудобно проездом не представиться князю Фердинанду, сложилось намерение предусмотреть краткосрочный визит министра ино-странных дел в болгарскую столицу³⁸. 24 ноября, под влиянием доводов И. Зиновьева о том, что визит графа Ламздорфа в турецкую столицу является лишним и «будет сопровож-дено рядом неудобств», Николай II решил сократить маршрут поездки своего министра, предвидев, что в Константинополе неминуемо возникнут «пререкания» с султаном, что было бы недопустимо для достоинства его советника³⁹. При этом, выключение Константи-нополя из программы не привело к повторному исключению Софии из списка посещений графа Ламздорфа.

Как видим, приезд русского иностранного министра в Болгарию сопровождался зна-чительными колебаниями и, несмотря на выраженную д-ром С. Даневым бурную радость по поводу посещения, империя в очередной раз ясно показала место, отводимое Княжест-ву, в ее намерениях. Само посещение, состоявшееся с 13 по 15 декабря 1902 года, нико-им образом не содействовало изменению международного положения Болгарии, так как было полностью посвящено македонскому вопросу⁴⁰. Выдвигая на передний план вопрос о своих реформаторских намерениях в македонских вилайетах, русская дипломатия стре-милась не позволить Болгарии поднимать вопрос об ее ограниченном международном статусе.

Несмотря на очередной неуспех, д-р С. Данев предпринял новую попытку достиже-ния равноправного отношения. 7 февраля 1903 года он разослал ноту государствам, за-ключившим торговые конвенции с Болгарией. В ноте настаивалось на заключение новых договоров, так как срок действия предыдущих истекал в конце 1903 года. Д-р С. Данев считал, что один год будет достаточным сроком для проведения и успешного завершения переговоров по торговым конвенциям.

Действия болгарского премьер-министра находились в соответствии с сущест-вующей к тому моменту практикой, но все же с одним исключением. Сначала Данев обратился к России, уведомив Петербург еще 17 декабря 1902 г. о своих намерениях, рассчитывая на то, что империя станет двигателем нового цикла переговоров и будет содействовать болгарскому правительству в обеспечении более выгодных условий, чем договоренные в 1897 году. Следуя логике своей политики, д-р С. Данев искал прецедент, который позволил бы ему настаивать на новом типе равноправного отношения к Кня-жеству со стороны великих держав⁴¹.

Премьер-министр возлагал надежды и на другой достигнутый им относительный ус-пех - завершение переговоров с Веной по консульской конвенции, рассчитывая, что это подтолкнет и Россию воспринять принципы, идентичные договоренным в австро-болгар-ском соглашении. К тому же, в договоре с Австро-Венгрией оговаривалось, что договор вступит в законную силу только в том случае, если и остальные великие державы заключат подобные соглашения с Княжеством⁴². План болгарского премьер-министра основывался на убеждении, что Россия не допустит отставания от Австро-Венгрии, но его замысел опять же остался невыполнимым в концептуальном отношении.

Подобный подход был использован еще в 1900 году Т. Иванчовым, который в ходе проходивших уже тогда переговоров с Австро-Венгрией, неоднократно выражал свое «со-жаление» и «надежду», что Россия не останется равнодушной и не подвергнет сомнению «свое исключительное положение покровителя и руководителя Болгарии»⁴³. По этому по-воду граф Ламздорф отправил специальную инструкцию Ю. Бахметеву. В ней подчерки-валось, что он «не видит никакого вреда», если австро-болгарские переговоры будут за-вершены до того, как Россия подпишет консульскую конвенцию с Болгарией. Русское пра-вительство не исключало возможности также начать переговоры с Софией, но это должно было произойти только после всестороннего изучения проблемы, для чего была назначена комиссия по выработке контрпроекта под руководством барона Н. Д. Остен-Сакена.

Граф Ламздорф подчеркнул, что нужно действовать осторожно, так как подобная кон-венция может «поощрить Турцию, которую тоже тяготят капитуляции, и которая оспари-вает их целесообразность и даже предпринимает время от времени частичные попытки их нарушения». В Петербурге опасались, что в Княжестве уже к тому моменту находили при-ют и работу «анархисты» типа проф. М. Драгоманова и П. Милюкова, что могло превра-титься во всеобщую практику в условиях устранения капитуляций. «Наконец, - заключает граф Ламздорф - нам нужно относиться с вниманием по вопросам прав, которые можно предоставить болгарским торговым агентам. На основании статуса наиболее благоприят- ствуемой нации претензии наподобие княжеским могут предъявить и другие державы, что может вызвать значительные неудобства, когда пойдет речь о торговых агентах не только европейских держав, но и Японии, в таком пункте как, например, Владивосток»⁴⁴.

Приведенные рассуждения русского министра иностранных дел являются блестящей иллюстрацией имперского поведения, стратегической позиции и уклонения от любых обязательств перед Княжеством, которые могли бы привести к дипломатическим ослож-нениям в регионе. Эти мысли не только представляют русскую позицию, но и в значите-льной мере обясняют почему результаты усилий болгарских правительств на пути к при-обретению полного национального суверенитета за весь исследуемый период объективно расцениваются как «незначительные»⁴⁵.

* * *

Русская дипломатия рассматривала проблему ограниченного болгарского суверени-тета как постоянно действующую в балканской подсистеме международных отношений. К попыткам Княжества добиться национальной независимости или хотя бы обойти, либо устранить некоторые элементы режима, установленного Берлинсим трактатом, Петербург относился двойственно и в соответствии со своими текущими и стратегическими целями.

На протяжении всего рассматриваемого периода русская дипломатия строго соблю-дала свое намерение сдерживать и ставить под контроль все болгарские стремления к су-веренитету. При любой попытке со стороны Болгарии добиться прорыва в намеченном направлении, русскими дипломатическими ведомствами принимались незамедлительные меры по ограничению болгарских инициатив. Россия рассматривала Берлинский трактат как элемент статус-кво, вставшего после 1897 года в центре внимания русской диплома-тии на Балканах. Поэтому любое нарушение трактата и любая попытка проигнорировать его решения встречали немедленный отпор. По этой причине даже самым последовате-льным русофильским партиям и правительствам в Софии не удалось изменить позицию империи. Следует отметить, что и сам период не предполагал успешных действий кня-жеских правительств. В условиях серьезной внутренней и финансовой нестабильности болгарские правящие круги не обладали никакими силами и возможностями для радика-лизации проблемы, а Россия сумела предотвратить все попытки Софии поставить ее перед свершившимся фактом и не допустила навязывания ей политики извне.

С другой стороны, в ситуациях, когда Россия являлась инициатором и движущей си-лой определенной дипломатической комбинации, она не пропускала случая приобщить Болгарию к своим планам. Наиболее ярким примером этому является допуск делегации Княжества к участию в заседаниях Гаагской мирной конференции по ограничению во-оружений 1899 года. Решение об этом было принято в Петербурге, и русскому прави-тельству удалось самостоятельно устранить все препятствия к болгарскому участию. Восприняв принцип непременного участия Болгарии, высшие правящие круги России внимательно следили за его соблюдением и решительно противодействовали любой попытке ограничения болгарского права голоса. О некоторых шагах России княжеское правительство даже не ставилось в известность, что лишний раз показывает старание Петербурга сохранить свою руководную роль в двусторонних отношениях и не допусти-ть разрастания болгарских стремлений до уровня, способного взорвать спокойствие на европейском юго-востоке.

Примечания

¹ Стателова, Е. История на българската дипломация (1879-1913). / Е. Стателова, Р. Попов, В. Танкова. София, 1994; Тодорова, Цв. Обявяване независимостта на България през 1908 г. и полити- ката на империалистическите сили. София, 1960; Обявяване на независимостта на България през 1908 г. София, 1989.

² Подробнее о русско-болгарских отношениях после 1896 г. см.: Мартыненко, A. Русско-бол-гарские отношения в 1894-1902 гг. Киев, 1967; Попов, Р. България и Русия (1894-1898). Политиче-ски отношения. София, 1985 (с целостным обзором литературы и источников).

³ Попов, Р. За участието на България в световните конференции за мир в Хага през 1899 и 1907 г. // Военноисторически сборник, 1970, № 2, с. 40-44; Топалов, Вл. Външната политика на България по време на радослависткия режим. / Исторически преглед, 1984, № 2, с. 35-36; Мартыненко, А. Цит. соч., с. 237-238.

⁴Мартыненко, А. Цит. соч., с. 237-238.

⁵ Попов, Р. За участието на България..., с. 45.

⁶ Там же, с. 46; Архив Внешней Политики Российской Империи (далее АВПРИ), ф. 151, оп. 482, д. 1309, л. 86 об.-87: Зиновьев, Пера - Муравьев, 19.03.1899.

⁷ Там же, л. 87.

⁸ Там же, л. 92: Зиновьев, Пера ... Муравьев, 1.04.1899.

⁹ Там же, л. 108: Ираде Его Величества султана, съобщенное Великому визирю от 6 апреля 1899, копия.

¹⁰ Там же, л. 98-98 об.: Зиновьев, Пера - Муравьев, 8.04.1899; Топалов, Вл. Външната политика на България..., с. 37; Попов, Р. За участието на България..., с. 46.

¹¹ Мартыненко, А. Цит. соч., с. 240.

¹² АВПРИ, ф. 151, оп. 482, д. 1308, л. 31: Муравьев, Петербург - Бахметев, 19.04.1899.

¹³ Там же, д. 1309, л. 98 об.-99: Зиновьев, Пера - Муравьев, 8.04.1899.

¹⁴ Топалов, Вл. Външната политика на България..., с. 37.

¹⁵ АВПРИ, ф. 151, оп. 482, д. 1309, л. 104-104 об.: Извлечение от поверителна кореспонденция на Д. Греков до българските дипломатически агентства.

¹⁶ Попов, Р. За участието на България..., с. 47.

¹⁷ Там же, с. 47-48; Топалов, Вл. Външната политика на България..., с. 37; Хесапчиев, Хр. Служба нс България в чужбина. София, 1993, с. 161-208.

¹⁸ АВПРИ, ф. 151, оп. 482, д. 1309, л. 114-114 об.: Щербачев, Пера - Муравьев, 23.05.1899.

¹⁹ Там же, л. 117: Муравьев, Петербург - Щербачев, 26.05.1899.

²⁰ Там же, л. 122: Муравьев, Петербург - Щербачев, 30.05.1899.

²¹ Там же, л. 123: Муравьев, Петербург - Щербачев, 31.05.1899.

²² Там же, л. 124-124 об.: Зиновьев, Буюк-Дере - Муравьев, 3.06.1899.

²³ Там же, л. 125-125 об.: Муравьев, Петербург - Стааль, 4.06.1899.

²⁴ Там же, д. 1308, л. 53: Муравьев, Петербург - Бахметев, 19.07.1899. Д. Станчов получил и личный подарок от императора Николая II - «золотую шкатулку, украшенную эмалью и инкрустиро-ванную брильянтами и изображением императорского герба, тоже с брильянтами» (Мартыненко, А. Цит. соч., с. 241).

²⁵ Топалов, Вл. Външната политика..., с. 38; СД Х ОНС, ИС, 1899, с. 2.

²⁶Мартыненко, А. Цит. соч., с. 241; ЦДА, ф. 176, оп. 1, а.е. 1170, л. 264.

²⁷ АВПРИ, ф. 151, оп. 482, д. 1314, л. 195: Зиновьев, Буюк-дере - Ламздорф, 16.06.1901.

²⁸ Там же, д. 1313, л. 89: Ламздорф, Петербург - Бахметев, 21.06.1901; л. 94: Ламздорф, Петер-бург - Зиновьев, 26.06.1901.

²⁹ Там же, л. 96: Българският министерски съвет до Николай II, Евксиноград, 27.06.1901.

³⁰ Там же, д. 1316, л. 155: Ламздорф, Петербург - Бахметев, 13.06.1902. На черновике резолюция Николая II: «Согласен».

³¹ Грънчаров, Ст. България на прага..., с. 199.

³² Там же, с. 198-199.

³³ ЦГВИА, ф. 401, оп. 5, д. 75, л. 375-376: Протопопов - Сахаров, 5.08.1902.

³⁴ Там же, л. 390 / Департамент Министерства иностранных дел / Канцелярия военно-учебного комитета на Генерального штаба, 26.08.1902.

³⁵ Там же, л. 391: Канцелярия Генерального штаба - Протопопов, 26.08.1902.

³⁶ Следует отметить, что даже предварительно цензурованные речи по своему содержанию были весьма сильными для Николая ІІ. Он считал, что граф Игнатьев позволил себе «говорить слишком много в Болгарии» и лично обратился к нему с недовольным письмом (ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 156, л. 33: Граф Ламздорф. Доклад императору, 12.11.1902, Ливадия). Это объясняет почему русской ди-пломатии пришлось, несмотря на предварительную подготовку, «остро дезавуировать» произнесен-ную графом Игнатьевым речь (Грънчаров, Ст. България на прага..., с. 215).

³⁷ ГАРФ, ф. 568, оп. 1, д. 156, л. 33: Граф Ламздорф. Доклад императору, 12.11.1902, Ливадия.

³⁸ Там же, л. 51: Граф Ламздорф. Доклад императору, 18.11.1902, Ливадия.

³⁹ АВПРИ, ф. 151, оп. 482, д. 1316, л. 270: Зиновьев, Пера - Ламздорф, 24.11.1902; л. 272: Ламз-дорф, Ливадия - Зиновьев, 26.11.1902.

⁴⁰ О визите графа Ламздорфа в Софию см.: Грънчаров, Ст. България на прага..., с. 221-222.

⁴¹ АВПРИ, ф 151, оп. 482, д. 1315, л. 81-82: Бахметев, София - Ламздорф, 25.12.1902.

⁴² Тодорова, Цв. Обявяване независимостта..., с. 26-27; Грънчаров, Ст. България на прага..., с. 122-123.

⁴³ АВПРИ, ф. 151, оп. 482, д. 1310, л. 287-288: Бахметев, София - Ламздорф, 11.07.1900.

⁴⁴ Там же, л. 289-290: Секретная инструкция Бахметеву в Софии. Петербург, 6.07.1900.

⁴⁵ Грънчаров, Ст. България на прага..., с. 122.

Размещено на Allbest.ru