Размещено на http://www.allbest.ru/

26

«Мусульманский вопрос» в Туркестане в начале XX в.

Котюкова Татьяна Викторовна

кандидат исторических наук

Российская государственная политика в отношении ислама в Туркестане выстраивалась постепенно. Так основным в мусульманской политике первого генерал-губернатора Туркестана генерал-лейтенанта К. П. фон Кауфмана1 было последовательное “игнорирование” ислама, то есть “ни гонений, ни покровительства”2. На практике это никоим образом не означало, что “мусульманский вопрос” в Туркестане был пущен на самотек и выпадал из поля зрения русской власти.

Приемник Кауфмана генерал-майор М. Г. Черняев был противником политики “игнорирования” и считал, что в будущем это ни к чему хорошему не приведет. После Андижанского восстания3 1898 г. в 1899 г. генерал-губернатор Туркестана генерал от инфантерии СМ. Духовской представил Николаю II доклад под названием “Ислам в Туркестане”, в котором ставилась задача “беспощадной борьбы” с исламом во всей империи4. Помимо жестких мер генерал Духовской предлагал усилить “слияние” русского и туземного населения.

Генерал-губернатор Туркестана в 1904 - 1905 гг. генерал от кавалерии Н. Н. Тевяшов считал, что “принцип невмешательства в религиозный быт населения не вызвал неудобств ранее и не вызывает теперь”5

Туркестанский генерал-губернатор 1908 - 1909 гг. генерал от артиллерии П. И. Мищенко констатировал проявление мусульманского фанатизма в крае и видел для себя два средства снизить накал ситуации: всесторонняя поддержка со стороны государства “тайной агентуры” среди мусульман, как Туркестана, так и сопредельных стран, и увеличение количества русско-туземных школ. Его приемник генерал-губернатор генерал от кавалерии А. В. Самсонов в 1909 - 1913 гг. проявил больший, чем два его предшественника, интерес к “мусульманскому вопросу”. 8 августа 1909 г. он сообщил лично премьер-министру П. А. Столыпину о крайнем “не спокойствии” в крае и “подъеме” в местной мусульманской среде6.

Известный туркестанский педагог, миссионер и востоковед Н. П. Остроумов считал, что русская администрация должна была “выработать такие отношения к туземному населению, которые бы не особенно стесняли его и в то же время были бы согласны с основными государственными интересами России”7.

Добиться этого попытались через систему образования. Народное образование в крае представляло собой два практически непересекавшихся направления: русские учебные заведения (гимназии, учительские семинарии и т. д.) и традиционные для мусульман мактабы и медресе8. Между школами кочевого и оседлого населения Туркестана существовали определенные различия, вызванные разными способами ведения хозяйства и образом жизни. Дети кочевников часто не получали вообще никакого образования или учились у так называемых “бродячих” учителей9.

В мактабах не было учебных программ, особой классно-урочной системы, учеба в большинстве случаев основывалась не на осмысленном усвоении, а на механическом заучивании, в результате чего многие из учащихся не достигали нужного уровня грамотности. К тому же, мактабы не имели устойчивой материальной базы, часто существуя за счет приношений граждан всего несколько месяцев. Они обычно закрывались за недостатком учеников или из-за отказа учителя, нашедшего себе более прибыльное занятие. Мактабы давали знания, соответствовавшие требованиям мусульманской уммы10, обеспечивали азбучную грамотность населения.

В высшей школе-медресе обучение также носило поверхностный характер, любые новшества подвергались осуждению. Наблюдалось господство религиозной схоластики, которая прививала учащимся идеологию, нередко граничившую с фанатизмом.

Наряду с этим в начале XX в. шел процесс реформирования традиционной мусульманской школы. Ведущим мусульманским движением в этой сфере был джадидизм. Джадиды, что дословно с арабского можно перевести как “сторонники нового метода в просвещении”, начинали как реформаторы традиционной системы образования мусульман11.

Они стали открывать так называемые “новометодные школы”, в учебную программу которых, при сохранении преподавания на родном языке и традиционных для мусульманской конфессиональной школы дисциплин, начинают включаться европейские языки и литература, физика, химия и т. д. Просветители искали пути выхода из регресса мусульманского общества через просвещение и науку.

Им противостояли кадимисты - та часть духовенства и мактабдаров12, которая придерживалась более консервативных взглядов не только на реформы в сфере образования, но и в целом на изменения жизненного уклада мусульман Туркестана.

Правительство пыталось сблизить русскую и местную системы образования, создавая так называемые русско-туземные школы, где дети коренных народов обучались вместе с русскими детьми и на русском языке. При этом учебная программа сохраняла для них изучение Корана, основных догматов ислама, арабского языка и т. д. Но, по мнению директора Ташкентской мужской гимназии Остроумова, большинство из русских чиновников в крае оказались “плохими культуртрегерами”13.

Существует определенная закономерность, которую нельзя не отметить: все крупные политические деятели и представители интеллектуальной и политической элиты Туркестана первой половины XX в. получили не только начальное традиционное образование в мактабе, но также являлись выпускниками либо русско-туземных школ, либо классических гимназий. Это явление не носило массового характера и скорее было исключением, которое только подтверждало правило - подавляющее большинство детей коренного населения Туркестана обучалось в рамках традиционной религиозной мусульманской школы.

14 января 1906 г. Государственной думой были утверждены новые правила для начальных национальных училищ. Теперь для облегчения перехода учащихся-инородцев к изучению русского языка учебники и пособия должны были печататься на родном наречии кириллицей14, а для народов, имеющих национальный алфавит, в двойной транскрипции.

Российские, а вместе с ними и туркестанские джадиды утверждали, что реформа народного образования жизненно необходима. Но их представления о реформах не имели ничего общего с правительственными. Так называемые “народные”, организованные Министерством просвещения школы для мусульман пустовали15.

Осенью 1910 г. в Государственную думу был внесен проект о введении всеобщего обучения. Он вызвал оживленные комментарии мусульманской печати, которая высказывала опасения, что это мероприятие повлечет за собой превращение мусульманских школ в правительственные, в которых будет запрещено преподавание религии и родного языка16.

Персидская и младотурецкая революции первого десятилетия XX в. усилили интерес российского правительства к оппозиционному мусульманскому движению. Одним из направлений национальной политики стала борьба с панисламизмом и пантюркизмом, под которым в России понималось всякое проявление культурно-политического самосознания мусульман. В приверженности панисламизму обвинялись, прежде всего, представители мусульманской интеллигенции.

Однако нельзя не отметить тот факт, что после турецкой революции в политическом сознании российских мусульман действительно наметилась сильная протурецкая ориентация, которая серьезно беспокоила власть. В целом комплексе вопросов Турция воспринималась российскими мусульманами как ориентир, к которому нужно стремиться.

В 1908 г. при Канцелярии Туркестанского генерал-губернатора была сформирована особая комиссия “По вопросу разведки вне и внутри Туркестанского края”. В вопросах административного устройства края комиссия признала необходимым отказаться от специальной системы управления для мусульман и подчинить их общеимперскому законодательству. В области религиозной политики была образована специальная православная миссия в Ташкенте. Помимо этого правительство все активнее проводило переселение русских крестьян из Центральной в Азиатскую Россию.

В целях выяснения настроений мусульманского населения в 1910 г. депутат Государственной думы С. Н. Максудов (Максуди)17 отправился в поездку по Волге, Уралу, Туркестану и Кавказу. Он с удовлетворением отмечал, что даже в юртах туркмен можно было встретить джадидские газеты “Вакт” (Время) и “Тарджиман” (Переводчик). По его мнению, в Бухаре положение оказалось хуже, чем его обычно представляют, а в Коканде, наоборот, имелось около 16 новометодных школ и хороший кружок прогрессивно мыслящей молодежи. Правительственные газеты отмечали, что впредь подобного рода “политические турне агентов панисламизма” должны быть недопустимы18.

13 марта 1912 г. своими туркестанскими впечатлениями Максудов поделился с думской трибуны. Текст его выступления был направлен для ознакомления и детальной проработки в Туркестанское районное охранное отделение (ТРОО)19.

Проводниками панисламистских и пантюркистских идей среди мусульман России правительство и “компетентные органы” считали поволжских татар. Это была наиболее образованная и интегрированная в общеимперское здание часть мусульманского общества. Вместе с тем, несмотря на достаточно высокий уровень европеизации, среда татарской интеллигенции была полноценной мусульманской средой, не отказавшейся от своей национальной и религиозной идентичности.

Правительство очень боялось усиления влияния поволжских татар в Туркестане. Им чинились всяческие препоны в возможности участвовать в экономическом развитии Туркестанского края. В 1910 г. было создано “Особое совещание для выработки мер по противодействию татаро-мусульманскому влиянию”. Совещание видело одной из насущных задач русского государственного строительства противодействие создаваемой между мусульманами религиозной и национальной сплоченности, а также вредному влиянию панисламистских и пантюркистских агитаторов. По мнению участников совещания, не подлежало сомнению, что указанного рода явление представляет для русского государства грозную опасность, так как в случае объединения всех тюркских и мусульманских народов России, насчитывавших тогда около 20 млн. человек, “государству… будет угрожать со всего внутреннего востока и юга серьезная культурная борьба, исход которой предугадать весьма трудно”20.

Условия Туркестана считались настолько своеобразными, что рассматривать его мусульманское население под углом зрения, применимым, скажем, к Поволжью, представлялось весьма рискованным21. Эту точку зрения разделял и начальник Азиатского отдела по Главному штабу генерал-майор Ф. Н. Васильев22.

Накануне первой мировой войны вопрос об умонастроениях мусульманского населения Туркестана стоял очень остро. Так, в секретном циркуляре, разосланном в 1910 г. уездным начальникам и полицмейстерам, военным губернатором Ферганской области выражалась глубокая обеспокоенность ситуацией и, в частности, говорилось: “Считаю еще раз необходимым подтвердить вопрос о необходимости зорко следить за настроениями туземного населения в нынешнее тревожное время, и в случае появления среди него агитаторов, с целью возбуждения населения против правительства, немедленно мне об этом доносить, принимая в то же время надлежащие законные меры…”23.

В 1910 г. начальник ТРОО полковник В. И. Андреев обратился к Остроумову за разъяснениями - в какой степени частные мактабы подчинены правительственному контролю, и нет ли признаков связи мактабдаров с Турцией, а если есть, то в чем она выражается24.

Интерес охранки не был случайным. В 1909 г. в Константинополе было основано “Научное Бухарское общество”, которое явилось органом отдела народного просвещения младотюркского комитета “Единение и Прогресс”25. При его посредничестве турки поддерживали сношения с Бухарой и Кашгаром, где вербовали учеников, которых затем размещали в военных и других правительственных школах Константинополя. По донесениям Российского императорского посольства в Константинополе, в 1910 г. насчитывалось до 100 учеников, “из коих половина бухарцы, а другая половина кашгарцы”. Помимо общей программы преподаваемых предметов, ученикам внушались “все ходячие идеи панисламизма и Турецкого шовинизма”26.

Из ответа Остроумова следует, что частные новометодные школы края правительству не подконтрольны. Что же касается связей с Турцией, то на этот счет официальных сведений в Управлении учебными заведениями не было. По личному мнению самого Остроумова, такая связь существовала. По крайней мере, как полагал Николай Петрович, некоторые учителя новометодных мактабов находились если не в прямых сношениях с Турецким просветительским комитетом “Единение и Прогресс”, то в идеологической и нравственной зависимости от последнего. Он считал, что затронутый вопрос имеет первостепенное государственное значение, и на него давно следовало обратить внимание на самом высоком правительственном уровне27.

На доклад, сделанный Остроумовым генерал-губернатору А. В. Самсонову в 1910 г., последний наложил резолюцию, в которой говорилось о том, что совершенно отказываться от наблюдения нельзя. Следовало постепенно подготовить население к контролю со стороны государства. Самсонов распорядился составлять дневник посещений новометодных школ, начиная с 1 апреля 1911 года28.

Эта резолюция означала для Остроумова и его подчиненных, что начальник края, не дожидаясь законодательного решения, собирается ввести “неофициальный” контроль над мусульманскими учебными заведениями края. Но как ввести эту меру не вызвав, как выражается Остроумов, “тревожного впечатления” в среде коренного населения? В секретном циркуляре от 27 сентября 1910 г. для инспекторов народных училищ Остроумов дает ответ на этот вопрос - посещать с повременными проверками не только новометодные школы, но и традиционные мактабы и медресе, обращая внимание на отсутствие в школах преподавания русского языка, на книги турецкого издания, запрещенные российской цензурой. Проверяющий должен был отрабатывать официальные и “неофициальные” сообщения о нарушениях во внутреннем укладе жизни учебного заведения, если, по его мнению, они противоречили “общерусским государственным интересам”29.

В течение 1911 г. недостающая законодательная и нормативная база была разработана и принята Министерством народного просвещения и Государственной думой. Для ее применения в Туркестане в январе 1912 г. краевой администрацией были составлены основные правила: открытие новометодных мактабов с началами общеобразовательных знаний допускается только с разрешения инспекции народных училищ; необходимо наблюдать, чтобы в новооткрываемые школы назначались учителя той же национальности, что и учащиеся; рекомендовать в таких школах преподавание русского языка; при открытии школ требовать представления программ учебных курсов с обязательным указанием рекомендуемой учебной литературы к ним30. Эти правила распространялись не только на открывающиеся, но и на уже существующие учебные заведения.

Правительство и туркестанская администрация не были противниками новометодных школ, но стремились их контролировать, так же как традиционные мактабы. Такая настороженность объяснялась их усиливающимся влиянием на умы и настроения коренного населения, а также тенденцией к снижению в целом политической лояльности к русской власти.

В свою очередь, боязнь контроля со стороны государства можно объяснить, с одной стороны, традиционной закрытостью мусульманского общества и нежеланием допускать в святая-святых - вопросы воспитания - иноверцев. С другой, как показывают документы, мактабдарам было что скрывать от государства, поскольку новометодные школы были местом пропаганды не только новаторских технологий в области педагогики, но и антиправительственных настроений.

Газета “Вакт” 3 февраля 1911 г. в статье “Стесняют ли ногайцев (тюрок. - Т. К.) в России или нет?” представила внушительный список притеснений, которые были вынуждены терпеть мусульмане и особенно в Туркестане: они не могли покупать в Туркестане землю; были лишены права выбора в Думу; им запрещалось преподавание родного языка в начальных школах, несмотря на то, что в Туркестане мусульмане составляли 95% всех жителей; их заставляли по закону о праздничных днях праздновать христианские праздники, отвергая их собственные - религиозные; 20-и млн. мусульман в России не разрешалось открыть хотя бы одну собственную мусульманскую учительскую семинарию; их не назначали на высокие государственные посты, когда в Турции христиане занимали министерские и другие высшие должности. Переселенческая политика в Туркестане проводилась далеко не в интересах мусульман. На мактабы и медресе в Туркестане государство не ассигновало ни копейки, а на церковно-приходские школы ежегодно отпускались средства из казны; из “инородцев” в Ташкентскую городскую думу избирали только 5% гласных и т. д.31.

С другой стороны, согласно всеподданнейшему отчету Министерства народного просвещения за 1913 г., в Туркестане насчитывалось 6022 мактаба из 9723, имевшихся в империи, 445 медресе из 1064, действовавших по стране. В 1912 г. в России насчитывалось 23 мусульманские типографии, в которых издавалось только на “киргизском языке 36 изданий, на сартовском - 40, на всех мусульманских языках в России печаталось книг и брошюр - 2 812 000 экземпляров, из них религиозного содержания - 1 282 000?32.

В пяти областях Туркестанского генерал-губернаторства к началу XX в. функционировало 12 733 мечети, в том числе 1503 соборных, что составляло более 50% от общего числа подобных учреждений всей Российской империи33.

Начавшуюся в 1914 г. войну мусульманская фракция Государственной думы встретила в патриотическом лагере. Ее лидерами было сделано заявление, в котором, в частности, говорилось, что, осознавая свой долг перед Родиной, “мусульмане готовы на всякие жертвы и в полном единстве со всеми русскими гражданами до конца будут бороться и защищать честь и целостность России”34.

В то же время разные периодические издания на своих страницах наперебой отмечали, что сепаратизм русских мусульман грозит большими затруднениями, нежели финский, польский и прочие35. Существовало мнение, что панисламизм, то есть идея создания государства, объединяющего всех мусульман, утопичен, поскольку народы, исповедующие ислам, разбросаны по всему свету и поэтому “могут сочувствовать этой идее лишь платонически”. Внутри России панисламизм для нее не опасен, но он может угрожать ей извне, особенно если Германия будет продолжать посылать своих военных инструкторов в мусульманские государства36.

Один из депутатов-мусульман как-то заметил: “Выведите нас из положения граждан второго сорта, дайте нам национальность, которая признает Россию своим единственным отечеством и мы готовы мирно трудиться над ее процветанием”37.

В конце 1914 г. в Петрограде был создан “Временный мусульманский комитет по оказанию помощи воинам и их семьям”, который проводил акции по мобилизации средств и усилий мусульман страны в интересах фронта. Повсеместно собирались пожертвования, проводились благотворительные мероприятия, правительственные и общественные структуры широко привлекали материальные и продовольственные ресурсы мусульманского населения для нужд войны. Так, население Туркестана с начала войны до 1 февраля 1917 г. пожертвовало 2400 тыс. руб., отправило на нужды фронта 70 тыс. лошадей, 40 899 244 пуд. хлопка, 299 тыс. пуд. мыла и т, д.38.

Начало первой мировой войны по разному было встречено населением края. У правительства были достаточно веские основания подозревать российских, а значит и туркестанских мусульман в сочувствии единоверцам в Турции. В этом правительство стало усматривать не только проявление панисламизма, но и симптомы дальнейшего развития сепаратизма.

Еще в начале 1910 г. Министерство иностранных дел России стало получать сведения о разрабатывавшемся в Турции плане по сбору средств на усиление армии и флота. План содержал обращение к российским мусульманам оказать турецкой армии посильную материальную помощь. Это не могло не насторожить российскую сторону. Руководство МИД и МВД полагало, что в случае военного столкновения с Турцией приверженцы ислама в России встанут на сторону “братьев-мусульман”. Отсюда требование - установить самый тщательный контроль за перемещением по территории России лиц, имеющих турецкое подданство. Главная задача была - выяснить, кто из местного населения поддерживает связи или может пойти на контакт с турецкими шпионами.

В августе 1910 г. дипломатический чиновник при Туркестанском генерал-губернаторе в секретном сообщении информировал Туркестанское районное охранное отделение, что по сведениям, имеющимся в МИД России, замечается усиленная панисламистская деятельность младотурок в отношении многочисленного мусульманского населения империи. А именно, в Россию под видом купцов и паломников посланы опытные турецкие эмиссары. В министерстве не без оснований полагали, что определенная их часть устремится в Туркестан, поэтому просили установить самый тщательный надзор за всеми подозрительными иностранцами39.

Туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов и районное охранное отделение, ссылаясь на текущие события на Балканском полуострове, которые турецкой стороной расценивались как джихад - “священная война против неверных” - настаивали на строжайшем контроле со стороны военных губернаторов областей края за турецкими “шпионами” и сочувствующими Турции. “Сочувствие” Турции носило весьма конкретный, материальный характер.

В мае 1909 г. в Ташкенте открылось мусульманское просветительское общество “Помощь”. Своей задачей оно считало оказание нравственной и материальной помощи нуждающимся. По сведениям ТРОО, под “нуждающимися” часто понимались единоверцы Османской империи, а собранные средства предназначались им. В Закаспийской области был известен случай сбора денег в пользу “Красного Полумесяца”, разрешенный начальником Красноводского уезда. Сбор денег был прекращен по распоряжению начальника области, а собранные деньги сданы в местное казначейство40.

Такие случаи были известны по всем регионам России, где компактно проживало мусульманское население41. Мусульманские печатные издания в России выпускали специальные номера, где открыто публиковали фамилии жертвователей в пользу раненых турецких солдат.

2 декабря 1912 г. Департамент полиции направил срочную телеграмму в ТРОО, в которой просил предоставить обстоятельную информацию об отношении различных кругов туркестанского населения к событиям на Балканском полуострове, указав, замечается ли и в каких именно слоях сочувствие к какой-либо из воюющих сторон и в чем оно выражается, какие вообще высказываются соображения по вопросу желательности вмешательства России в “славянский вопрос” на Балканах42.

2 января 1913 г. из Ташкента отправили ответ - местное русское население, безусловно, сочувствует славянам; мусульмане симпатизируют туркам, и среди интеллигенции приобретают все большее влияние идеи панисламизма. Кроме разговоров “сочувствие выражается сбором пожертвований доходящих у мусульман до весьма значительных сумм”. Вмешательство России в Балканский конфликт на стороне славян подтвердит у местных мусульман уже существующее убеждение, что война славянских народов и Турции была вызвана Россией. Между тем местное русское население высказывает опасения в неподготовленности России к войне43.

На фоне разгоравшегося Балканского конфликта в 1913 г. среди российских мусульман все сильнее обсуждался вопрос о якобы предстоящей войне России с Китаем. В Департаменте полиции полагали, что турецкие эмиссары, в случае действительного начала такой войны, вполне могли вести агитацию за объединение мусульманских народов и их отделение от России, с последующим нападением на последнюю в союзе с Японией и Китаем44.

В 1914 г. в соответствии с планом военных действий, разработанным в начале войны, задача турецких войск заключалась в том, чтобы ведя наступательную войну, войти в соприкосновение с мусульманским населением Азии и Африки. План предусматривал два основных оперативных направления: египетское и кавказское. Операции на кавказском направлении имели целью реализацию одновременно и панисламистских и пантюркистских идей в виде завоевания Кавказа, Поволжья, Средней Азии. Операции турецкой армии должны были быть поддержаны организацией в тылу противника восстаний, волнений, диверсионных актов и т. п.45.

Имелись сведения, что так называемым “мусульманским комитетом” из Тифлиса рассылались прокламации на турецком языке, направленные против России и призывавшие мусульман объединиться и “кровью защитить ислам, дабы не дать христианам восторжествовать и уничтожить мусульманство”46.

В Турции признавали, что одной из главных причин медленного распространения панисламизма в России является “малая культурность низших слоев мусульманского населения, невежество их духовенства и существующая между мусульманскими сектами (по всей вероятности имеются ввиду различные суфийские школы47. - Т. К.) религиозная ненависть”48.

Поэтому в Турции решили разделить панисламизм как движение на две части: на политическую и религиозную, и начать с религиозного объединения мусульман, обратив особое внимание на развитие фанатизма в народных массах и, одновременно с этим, на ознакомление масс с современной культурой. Пропагандистов в Россию было решено пока не направлять, “возложив обязанности по пропаганде панисламистских идей в России на избранных местных мусульман, сочувствующий этим идеям”49.

Для достижения цели Турция планировала принять следующие меры: открытие во всех городах с мусульманским населением возможно большего числа духовных школ; организация съездов видных общественных деятелей и духовенства для составления и издание учебников и книг по всем отраслям знаний на общедоступном для мусульман языке для их бесплатного распространения; издание во всех городах с мусульманским населением газет на местном языке для пропаганды панисламистских и пантюркистских идей; бесплатное обучение мусульманской молодежи всех стран в высших мусульманских школах Мекки и Медины для последующего распространения ими идеи религиозного объединения мусульман; направление лиц для ведения религиозного объединения местного мусульманского населения50. Из этого следует, что под турецкими эмиссарами и агентами не всегда следует понимать лиц, имевших турецкое подданство. В первую очередь ставка делалась на российских мусульман. Они и были главными “турецкими шпионами”. Подданных Турции были единицы. Это подтверждают документы ТРОО.

В Константинополе эмигранты из России тюркского происхождения основали Комитет защиты тюркских народов России. Он пользовался поддержкой младотурок, надеявшихся аннексировать тюркские районы Российской империи в случае победы Турции. Комитет обращался к австрийским и германским чиновникам, которые откликнулись на предложение формировать части из военнопленных-мусульман. Кроме того, германская дипломатия планомерно готовила почву для возможного в будущем прорыва в Среднюю Азию. Она активизировала деятельность своей агентурной сети в регионе, используя также силы своей союзницы - Турции.

Стоит отметить, что в отношении военнопленных-мусульман из Российской империи Германия реализовывала так называемую политику “привилегированного содержания”. Пленные объявлялись гостями кайзера, война против немцев и турок приравнивалась к стрельбе в Коран, а Германия позиционировалась как защитник будущего тюркских народов.

Стоит отметить, что новометодники-джадиды и традиционалисты-кадимисты относились к Турции и ее попыткам усилить свое влияние в Туркестане по-разному. Протурецкая агитация находила свою аудиторию в большинстве случаев в среде джадидов. Кадимисты относились к ней в лучшем случае сдержанно, а зачастую даже помогали краевой администрации бороться с крамолой по средствам анонимных доносов в районное охранное отделение.

Туркестанская охранка отслеживала и фиксировала перемещения и встречи лиц, подозреваемых в сочувствии и распространении протурецких настроений. ТРОО располагало достаточно разветвленной агентурной сетью, имевшей, однако, серьезный недостаток - очень поверхностное знакомство с мусульманской средой. За предвоенный и военный период сохранилось много агентурных донесений, зачастую страдающих слабым аналитическим разбором ситуации, но с выводами, которые должны были радовать петербургских чиновников - “в Багдаде все спокойно!”.

Согласно донесениям, уже к концу 1914 г. обстановка в Туркестане выглядела следующим образом: “Сейчас … мусульмане настроены довольно спокойно и интеллигентные сарты к поражению Турции относятся довольно хладнокровно, но если только Афганистан объявит войну России сарты восстанут как один человек. Мусульмане смотрят на Германию как на свою освободительницу и весь интерес войны сосредоточен на ней, потому что знают, если победит Германия, то Турции и всем другим мусульманским государствам будет хорошо. Имя Вильгельм известно даже самым темным и захудалым беднякам. Все мусульмане на него молятся, потому что среди них кто-то вселил убеждение, что Вильгельм всю эту войну начал из-за мусульман, которых он хочет слить в одно могущественное государство”51.

Вот текст турецкой прокламации за 1915 г.: “О верующие! Для вас настало время освободить себя от русского правительства. В настоящее время уже известно, что правоверный исламский Халиф, то есть турецкий султан, воюет, как с Россией, так и с другими державами, врагами ислама. Поэтому необходимо каждому мусульманину в настоящие дни, даже в близкие часы пожертвовать всем в этой борьбе. Если таковые общества мусульман не в состоянии пожертвовать деньгами, то должны вступить на поле сражения в рядах воюющих за ислам армий. Собранные деньги передать подателю сего объявления”52.

В середине 1915 г. на юго-восточных рубежах России было неспокойно. Многочисленные документы свидетельствуют о росте антироссийских настроений в сопредельных с Русским Туркестаном государствах. По сообщениям разведки, Афганистан усиленно готовился к войне с Россией. Отмечалось о прибытии турецких войск на его территорию53. В армию призывались горные племена, спешно обучаемые германскими и турецкими инструкторами. Населению в провинциях раздавалось оружие. В приграничной полосе сохранялось видимое спокойствие, но война с Россией считалась неизбежной54.

Непростой ситуация была в Персии, особенно в пограничных с Россией северных районах. Для борьбы с немецким и турецким влиянием в пределах Хорасана Россия командировала в Персию специальный отряд55.

Все больше беспокойства у власти вызывало положение дел в вассальных Хиве и Бухаре56. Политическая и социально-экономическая ситуация в этих полузависимых государствах серьезным образом влияла на ситуацию в Туркестанском крае. В рамках своего вассального статуса ханство и эмират сохранили формальную независимость во внутренней жизни, но политические и социально-экономические проблемы не обошли их стороной.

Внешне власть бухарских эмиров над их подданными была абсолютно не ограниченной, но в реальности эмиры должны были постоянно считаться с мнением могущественной корпорации мусульманского духовенства (улема). Особую роль в жизни ханства играл его первый министр (кушбеги), который одновременно являлся управителем столицы государства (Старой Бухары) и должен был постоянно находиться в городской цитадели (арке) во время отсутствия в городе своего государя.

В 1910 - 1914 гг. в Петербурге обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе Бухары. Туркестанский генерал-губернатор Самсонов настаивал на скорейшей ликвидации вассалитета Бухары, как “главного очага мусульманства в Туркестане”, и непосредственном включении ее территории в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Однако в Петербурге сочли пока нецелесообразным что-либо менять в “патриархальном быте” Бухары, опасаясь вызвать активизацию враждебных самодержавию настроений как среди туркестанских мусульман, так и за рубежом.

В начале 1912 г. в Хиве было решено провести налоговую реформу. Она заключалась в значительном увеличении налогов с туркменских племен. Это вызвало резкое недовольство последних, вылившееся к осени 1912 г. в вооруженное восстание. Ханским войскам его подавить не удалось. Хива обратилась за помощью к России и для усмирения восставших были присланы войска Туркестанского военного округа. Восстание продолжалось вплоть до 1915 г. и было подавлено только при помощи русских войск.

В январе-феврале 1916 г. волнения в ханстве возобновились. Под руководством Джунаид-хана57 отряды туркмен начали наступления на города Хивинского ханства, захватив 13 февраля столицу. В этой ситуации в Хиву были введены дополнительные русские войска, но правительство продолжало курс на сохранение внутренней самостоятельности ханства.

Бухарское и хивинское правительства оказывали содействие в снабжении воюющей русской армии. Так эмир бухарский на личные средства оборудовал лазарет в Ялте и пожертвовал 100 тыс. руб. на нужды Красного Креста, 100 тыс. - в пользу семей, призванных на фронт, и 1 млн. - на нужды военного времени по усмотрению русского правительства. Хан хивинский пожертвовал 1 тыс. тулупов и другие теплые вещи и 100 тыс. руб. деньгами.

Несмотря на это, выходцы из Бухары и сопредельных с Россией азиатских государств были широко задействованы в шпионской работе, особенно активно развернувшейся в Туркестане накануне и в ходе первой мировой войны. Кроме того, для выполнения разведывательных задач, в том числе на территории края, под различными благовидными предлогами европейские государства, прежде всего - Германия и Великобритания - практиковали поездки своих офицеров и дипломатов.

Но куда опаснее турецких и немецких шпионов было внутреннее движение в мусульманской среде России и пораженческие настроения. Здесь “татарское влияние” было куда более заметным и значимым. И если турецкими агентами в основном пугали, то следы влияния поволжских татар в Туркестане были вполне очевидны. Мусульмане-татары были, несомненно, ближе и понятнее коренному населению Туркестана, чем мусульмане-турки.

Один из наиболее видных татарских просветителей Ахмад Заки Валиди (Валидов)58 накануне войны совершил две научные поездки в Туркестан (в Фергану и Восточную Бухару) в период с конца 1913 по март 1914 г., а затем с 31 мая по 4 августа 1914 года. На встречах с туркестанскими и бухарскими джадидами одной из основных обсуждаемых тем была начавшаяся в Европе война. По мнению Валиди, победа ожидала Германию, а Россия, будучи по европейским меркам отсталой страной, окажется побежденной. С учетом такой ситуации Турция поддержит Германию, что приведет к новой политической ситуации, благодаря которой перед мусульманскими странами, в том числе Туркестаном, откроется возможность избавиться от ненавистного колониального ярма, добиться национально-государственной независимости. Эти мысли Валиди имеют много общего с пропагандистскими обращениями Германии к российским военнопленным-мусульманам.

Валиди был глубоко убежден, что “на протяжении последних сорока лет передовая культура, достижения прогресса не доходили до народов Туркестана, а то, что вошло в их жизнь, было нацелено на разрушение фундаментальных основ образа жизни, сознания, культуры, быта мусульманского населения”. Валиди имел в виду отсутствие статуса российского гражданства для населения Туркестана со всеми вытекающими отсюда последствиями: соответствующими институтами и учреждениями, гарантией гражданских прав, свобод и обязанностей и т. д.59. К “правам” мы можем отнести избирательные права, которых край был лишен и о необходимости восстановления которых велась обширна политическая дискуссия на разных уровнях. К “обязанностям” - несение воинской повинности. Отношение к этому вопросу при всех административно-управленческих просчетах со стороны властей, которых в других регионах империи было ничуть не меньше, было крайне негативным, что и проявилось в 1916 году.

Представители туркестанской национальной интеллигенции, по мнению современных узбекских историков, связывали прогресс своего народа не только с просвещением, но и с коренными изменениями его политического положения, с обретением независимости. “Права нужно брать, их не дают” - утверждали они60. При этом туркестанские, да и в целом российские мусульманские просветители, страдали от наивно-романтического представления о “прогрессе” и “развитии”. Вместе с прогрессом и развитием в жизнь российских мусульман неизбежно проникала европейская культура, которая зачастую входила в жесткое противоречие с их бытовым укладом и ментальностью.

В 1920-х гг. П. Н. Милюков61, размышляя в эмиграции на тему о происхождении национального вопроса в России, делал вывод: “Антинациональная и ассимиляционная политика, обращенная национальным большинством против меньшинств… чрезвычайно редко увенчивалась успехом. Большей частью она вела к озлоблению и обострению отношений, к болезненному росту преследуемого национального чувства, к ослаблению, а при первом удобном случае и распадению государств, которые позволяли себе подобную политику”62.

В начале XX в. Россия проиграла Турции “идеологическую войну”. В фондах ТРОО существует масса документов, сообщающих о протурецких, пантюркистских и панисламистских настроениях среди коренного населения. 16 апреля 1915 г. Туркестанский генерал-губернатор в письме военному губернатору Сыр-Дарьинской области писал: “Лучшим проводником в население сознания преследуемых правительством задач является печатное слово. К сожалению, частная мусульманская пресса мало того, что она не отмечается ни верностью взглядов, ни правильным пониманием вещей, но и очень часто враждебно настроена по отношению к деятельности наших органов отчасти вследствие поверхностного знакомства с этой деятельностью, а отчасти и по своей косности и фанатичности. К тому же и пресса эта сплошь татарского происхождения, далеко отстоящая от местной жизни… Тем не менее, нахожу настоятельно необходимым чтобы туземное население знакомилось с нашей здесь деятельностью не только через частные газеты, написанные не на родном его языке, но и через местный, пока единственный в крае печатный орган - “Туркестанскую туземную газету”, на который правительственная власть только и может опираться при проведении в широкие слои мусульманского населения правильного отношения и понимания его видов и целей”63.

Генерал-губернатор настаивал, чтобы “Туркестанская туземная газета” помимо обязательных подписчиков распространялась среди грамотных мусульман, которые в настоящее время или вовсе не получают газет или довольствуются частными газетами на татарском языке. “К сказанному считаю не лишним добавить, - писал начальник края, - что “Туркестанская туземная газета”, кроме освещения событий текущей жизни в доступном для туземцев изложении, может принести подписчикам и реальную пользу своим бесплатным приложением земледельческой газеты “Дехкан”, составляемой специалистами-агрономами, при заведывании изданием Туркестанского общества сельского хозяйства”64.

В 1916 г. в целях повышения и укрепления патриотических настроений среди коренного населения Туркестана Военное министерство приняло решение установить временно, на два года, выделение ежегодного пособия на издание “Туркестанской туземной газеты”, официального печатного органа на тюркском языке, издававшегося в крае, в размере 10 тыс. рублей. Становясь спонсором газеты, военное ведомство должно было обеспечить ее регулярный выход 3 - 4 раза в неделю. Газета рассылалась не только лицам туземной администрации, но и мударрисам мактабов и мечетей65.

Информационным и идеологическим вакуумом в определенной мере смогла воспользоваться Турция, которая, используя в достаточно широком объеме все виды религиозной агитации и антирусской пропаганды, опираясь на агентов влияния, прежде всего в среде национальной интеллигенции (в основном мактабдаров новометодных школ) и части духовенства, вела игру на национальных и религиозных чувствах коренного населения Туркестана.

В январе 1916 г. от директора Департамента духовных дел и иностранных исповеданий (ДДДИИ) на имя временного управляющего Канцелярией Туркестанского генерал-губернатора Н. В. Ефремова поступило следующее сообщение: “По имеющимся в распоряжении министерства сведениям, передовые элементы мусульманского населения Казанской губернии выражают недовольство мусульманской фракцией Государственной думы… Казанские мусульмане ведут агитацию в смысле необходимости командировать в помощь членам фракции опытных и образованных общественных деятелей из различных местностей с мусульманским населением… Не предполагается ли командирование уполномоченных с указанной целью в Петроград от мусульманского населения Туркестанского края”. Директор ДДДИИ настоятельно просил сообщить ему подробные сведения о личностях командируемых, если таковые будут66.

Во все области края были даны срочные распоряжения местному руководству о сборе сведений о настроениях местного населения. По мере получения сведений с мест, они отправлялись в Петроград. Ни в одной области Туркестана “крамолы” среди коренного населения выявлено тогда не было. Но это не могло означать, что ее не было на самом деле.

В начале XX в. ислам через густую сеть религиозных учреждений и многотысячную армию священнослужителей продолжал регламентировать не только общественные взаимоотношения, но и частную жизнь населения Туркестана. Сохранение за духовенством ведущей роли в воспитании молодежи в значительной мере определило устойчивость их воздействия на мировоззрение верующих. Так в начале 1916 г. из-за финансовых затруднений российское правительство решило прибегнуть к внутренним займам. В Туркестане население отказывались участвовать в займах, так как, согласно шариату, ростовщичество считалось небогоугодным делом. Только после обращения туркестанских властей к духовенству ситуация изменилась. Мусульманские священнослужители издали фетвы, в которых призвали население принять участие в благопристойном деле.

25 июня 1916 г. Николай II подписал указ “О привлечении мужского инородческого населения Империи для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии, а равно для всяких иных, необходимых для государственной обороны работ” в возрасте от 19 до 43 лет включительно. Целью указа являлось обеспечение рабочей силой ряда оборонных объектов и военных предприятий, то есть расширение возможности призыва на фронт занятых там русских рабочих путем замены их коренным населением ряда регионов империи, освобожденных от несения воинской повинности.

Краевая администрация возложила практическую реализацию указа на низовую администрацию из числа коренного населения и выразила полную уверенность в том, что беспорядков удастся избежать. Сельские и аульные старосты, которым было поручено составление списков мобилизованных, восприняли указ по-своему. Судя по всему, именно они стали распространять слухи, что это не набор на тыловые работы, а скрытая мобилизация на фронт, необходимая для уничтожения коренного населения и заселения освободившихся земель русскими.

Такая интерпретация возникшей ситуации базировалась на том, что после завоевания Средней Азии Россия гарантировала коренным народам освобождение от несения воинской повинности и достаточно долго свое обещание сдерживала. С одной стороны, эта была, по сути, привилегия, носившая характер “монаршей милости” русского царя, с другой - это была вполне оправданная политическая мера, поскольку мусульманское население недавно присоединенной к России огромной территории не могло считаться достаточно благонадежным. Коренное население Туркестана истолковало мобилизацию на тыловые работы, как отказ со стороны русского правительства от данных ранее обязательств и нарушение своих законных прав.

Вскоре на огромной территории Туркестана и Степного края разгорелось массовое восстание, реально угрожавшее как социально-политическому спокойствию на азиатских рубежах империи, так и ее экономическому могуществу. Туркестан и ранее периодически сотрясали антироссийские восстания67, которые, в независимости от того, какие определения давали им современники или дают историки нашего времени, отражали вполне очевидное и естественное стремление к освобождению от русской зависимости.

Первым открытым проявлением недовольства стало восстание 3 - 4 июля 1916 г. в г. Ходженте, вылившееся в расправы с чинами местной и русской администрации. Власти объявили город на военном положении. Весть об этом облетела весь Туркестан. 13 - 21 июля 1916 г. в Джизаке произошло наиболее крупное восстание. В нем участвовало несколько тысяч человек.

Восстания прокатились более чем в 100 местностях Ферганской области, 28 - Самаркандской, 20 - Сыр-Дарьинской68. Против восставших были брошены карательные отряды. 18 июля 1916 г. Туркестан был объявлен на военном положении.

По мнению одного из очевидцев, подавлением восстания царское правительство отвело в сторону опасность, но не уничтожило ее окончательно, а национально-освободительные идеи после этого “сделались более навязчивыми, чем раньше”69.

Наиболее массовый и в какой-то степени организованный характер носило восстание в Ходженте и Джизаке - ранее двух бухарских крепостях, оказавших ожесточенное и длительное сопротивление русским войскам во время присоединения Средней Азии. Политика “игнорирования” неизбежно сближала духовенство с массой простых мусульман и ставила его во главе всякого рода скрытых и явных антиправительственных и антирусских движений. Другими словами, если бы из мусульманского духовенства сделали бы государственных чиновников, а именно так правительство поступило в Поволжье и Крыму, ситуация в Туркестане выглядела бы иначе.

Обострение мусульманского вопроса в начале XX в. и особенно в годы первой мировой войны в России в целом, и в Туркестане в частности, вылившееся в итоге в масштабное восстание 1916 г., было связано с крупными изменениями в исламском мире вообще. Начавшиеся Балканские войны 1912 - 1913 гг. воспринимались мировой и российской общественностью как межцивилизационный конфликт. Это усилило влияние в России националистических тенденций и привело к формированию антимусульманской фобии. Турция, с которой Россия воевала на протяжении нескольких веков, ведя активную пропагандистскую работу, предложила мусульманам России идею единства всех мусульман. Российское правительство оказалось неспособным ничего противопоставить в качестве упреждающего или ответного идеологического хода.

Более того, Россия, с одной стороны призывала своих мусульман, в том числе туркестанских, “проникнуться духом русской гражданственности”, с другой, сохраняла дифференцированный подход к гражданам империи в этноконфессиональном вопросе. Русская администрация Туркестана только в середине 1915 г. стала делать некоторые самостоятельные шаги по пересмотру отношения к “мусульманскому вопросу”, понимая какими опасностями грозит возможный взрыв недовольства коренного населения, особенно в условиях войны.

Правительство все активней использовало русский национализм как инструмент для стабилизации положения как внутри страны, так и за ее пределами. Такая ситуация была закономерным следствием непродуманной национальной политики в империи. Нередко власть пыталась найти ответы на вопросы нового времени, прибегая к старым способам решения проблем. Но устаревшие механизмы руководства многонациональной империей все чаще давали сбой. Подобная политика в немалой степени способствовала значительному снижению лояльности части мусульманского сообщества России по отношению к государству.

Тем не менее, не стоит представлять мусульманское население Туркестана как “монолитную среду”. Здесь и до и после прихода русских происходили постоянные столкновения на национальной почве, в основном по вопросам земле- и водопользования. И, тем не менее, мусульманский фактор, как связующая основа конфессионального единства коренного населения, являлся, пожалуй, важнейшей проблемой, с которой столкнулись русские чиновники в Туркестане.

религия невмешательство ислам губернатор туркестан

Примечания

1. Кауфман К. П. фон - генерал-лейтенант. Служил на Кавказе. Участник Крымской войны (1853 - 1856). С 1867 г. - командующий войсками Туркестанского военного округа и туркестанский генерал-губернатор, руководил военными действиями против Бухарского эмирата (1868), Хивинского ханства (1873) и подавлением Кокандского восстания (1874 - 1876).

2. Проект всеподданнейшего отчета генерал-адъютанта К. П. Кауфмана по гражданскому управлению и устройству в областях Туркестанского генерал-губернаторства. 1867 - 1881. СПб. 1885, с. 207 - 208.

3. Андижанское восстание 1898 г. - крупное антироссийское восстание под предводительством Мадали-ишана (Дукчи-ишана).

4. Ислам в Туркестане. Доклад Туркестанского генерал-губернатора С. М. Духовского, 1899 г. Императорская Россия и мусульманский мир (конец XVIII - начало XX в.). Сб. материалов. М. 2006, с. 138 - 178.

5. Цит. по: АРАПОВ Д. Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII - начало XX в.). М. 2004, с. 220.

6. Там же, с. 221 - 222.

7. ФАЙЗРАХМАНОВ Л. М. Н. П. Остроумов - миссионер и исламовед. - Известия Алтайского государственного университета. История. N 4 (60), 2008, с. 147.

8. Мактаб - начальная мусульманская школа; медресе - высшее духовное учебное заведение.

9. Туркестанские ведомости. 8.II.1912.

10. Умма - мусульманская община.

11. Постепенно их требования приобретали политический характер.

12. Мактабдары - учителя в традиционных мактабах.

13. ОСТРОУМОВ Н. Колебания во взглядах на образование туземцев в Туркестанском крае. Кауфманский сборник. М. 1910, с. 159.

14. Эта идея была впоследствии реализована Советской властью. В частности в Узбекской ССР в 1940 г. письменность была переведена на кириллицу. АСАТОВА Г. Р., КОТЮКОВА Т. В. Языковая политика в СССР в XX в. (на примере Узбекистана). Доклады и материалы VI Международной научной конференция “Высшее культурологическое образование”. М. 2009, с. 54 - 63.

15. Государственная дума. Стенографический отчет. Созыв второй. Сессия II. Т. 2. СПб. 1907, с. 165.

16. АРШАРУНИ А., ГАБИДУЛЛИН Х. Очерки панисламизма и пантюркизма в России. М. 1931, с. 41.

17. Максудов (Максуди) С. Н. - татарской политический деятель, просветитель, депутат Государственной думы.

18. “Для приобщения нас к русской культуре не требуются такие жертвы, как забвение и отречение от родного языка” (О поездке С. Н. Максудова в 1910 г. в Туркестан). - Гасырлар авазы. (Эхо веков.) 2007, N 1, с. 117 - 121.

19. Центральный государственный архив Республики Узбекистан (ЦГА РУз), ф. И-461, оп. 1, д. 1260, л. 156 - 163об.

20. Из истории национальной политики царизма. Красный архив. Т. 4 (35). М.-Л. 1929, с. 107 - 127.

21. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 400, оп. 1, д. 3421, л. 4 - 23об.