Империя напоказ, или имперский опыт воспитания верноподданнических чувств у казахской знати в XVIII–XIX вв.

Практически с самого начала вхождения казахских племен в состав России, когда часть их во главе с ханом Абулхаиром обратилась к российскому правительству с просьбой о принятии в подданство, русскими властями была четко осознана необходимость более надежного закрепления их в этом подданническом состоянии. Угрожать применением силы на случай возможного отпадения было бы опрометчиво и малоэффективно в связи со сложной военно-политической обстановкой в регионе и слабостью здесь русского военного представительства. Такие действия, в лучшем случае, могли бы отпугнуть казахскую элиту, вынужденную силой обстоятельств обратиться к России за помощью против Джунгарии, в худшем - настроить ее против России и склонить к различным местным объединениям. Ни то, ни другое не отвечало стратегическим интересам России. Нужно было избрать такой образ поведения в отношении новоявленных подданных, который бы дипломатично и как бы исподволь действовал на их сознание, формируя образ великой и богатой Российской империи, которая одновременно может быть и милостива и сурова со своими подданными в зависимости от их поведения.

Принятие казахов в российское подданство преподносилось им как акт высочайшей милости и благосклонного соизволения императорской особы с обещанием защиты и выражением надежды на взаимность, «что и он, хан, и все войско к Ее Императорскому Величеству всегда в такой непоколебимой верности содержать себя будут, как то по вашему обещанию и верным подданным обыкновенно чинить надлежит» Инструкция Коллегии иностранных дел переводчику М. Тевкелеву, отправленному во главе посольства к хану Абулхаиру для принятия присяги на подданство России. 1731 г. // Казахско-русские отношения в XVI-XVIII вв. Алма-Ата, 1961. С. 42.. Согласно инструкции, данной отправленному в 1731 г. к Абулхаиру переводчику М. Тевкелеву, хан должен принести присягу на Коране и подписать соответствующий акт, после чего ему должно было преподнести присланные ее императорским величеством «знаки милости» в виде сабли, собольей шубы, лисьей шапки и сукна Там же.. Детали церемонии подробно не прописывались, причем Тевкелеву указывалось постоянно замечать реакцию хана на то или иное действие и создавать видимость равноправия сторон в случае необходимости в этом. Таким же образом в дальнейшем осуществлялось принятие присяги и у других казахских ханов и султанов Младшей и Средней орд в 1730-1740-х гг., изъявлявших желание вступить в подданство России.

Повод для коррекции церемонии появился в 1749 г., после того, как старший сын Абулхаира Нурали обратился к российскому императорскому престолу с просьбой об утверждении его в ханском достоинстве. Русские власти не замедлили воспользоваться столь благоприятной возможностью, между прочим, и для того, чтобы усилить церемониальный эффект. Если раньше казахские ханы и султаны предпочитали приносить присягу на верность России в собственных кочевьях, для чего к ним должны были пожаловать русские чиновники, то теперь церемонию утверждения Нурали предписывалось провести на берегу р. Яик (Урал) в пяти верстах от Оренбурга, т. е. на территории, считавшейся русской. Ныне хан должен был явиться к русским, чтобы они соизволили подтвердить его ханское достоинство. В отличие от своего отца, Нурали, как отмечал в своем донесении оренбургский губернатор И.И. Неплюев, не стал «чинить затруднительных вопросов» ни о приезде в указанный лагерь, ни о церемонии Донесение оренбургского губернатора И.И. Неплюева Коллегии иностранных дел о церемонии публичного избрания султана Нурали ханом. 1749 г. // Казахско-русские отношения в XVI-XVIII вв. Алма-Ата, 1961. С. 475. . Видимо, для него было важнее поскорее заручиться поддержкой русских против своего соперника султана Барака, и церемония полностью прошла в соответствии с русским сценарием, что позволило русским властям символически поставить казахскую знать на то место, которое им и подобало в имперской иерархии.

Церемония утверждения Нурали в ханском достоинстве проходила публично, на предоставленном русской стороной ковре, расшитом золотом. Вокруг ковра, как своеобразной сцены, должны были расположиться султаны и старшины (они могли стоять или сидеть «по азиатскому обыкновению»). Вначале губернатор объявлял собравшимся, что «по избранию их он, Нурали, от Ее Императорского Величества киргизским ханом всемилостивейше конфирмован, читан был публично на то ханство присланный к нему патент как на русском, так и на татарском языках», по прочтении которого хан должен был присягнуть, стоя на коленях и повторяя слова присяги вслед за муллой, потом - поцеловать Коран и приложить к присяге свою печать. «А потом публично ж надета на него присланная к нему от двора Ее Императорского Величества шуба и шапка, також саблею опоясан» Там же. С. 476.. Обращает на себя внимание акцент, сделанный русскими властями на публичности церемонии, которая, при явном стремлении унизить ханское достоинство (коленопреклоненная присяга, повторение текста присяги вслед за муллой, возложение на хана «знаков милости»), имела целью утвердить в глазах присутствовавших представителей казахской знати приоритет русской власти, богатство и величие Российской империи. В тот же день, согласно казахским обычаям, было устроено пиршество для народа, а старшинам и султанам даровано жалование.

Зафиксированный церемониально, новый тип отношений русских властей с казахскими ханами проявился впоследствии в установлении нового типа вассальной зависимости последних от России, что выразилось в фактическом присвоении государством широких полномочий и прав по контролю за их деятельностью История Казахстана: народы и культуры: Учебное пособие / Масанов Н.Э. и др. Алматы, 2001. С. 173..

Церемониал конфирмации казахских ханов в целом оставался неизменным вплоть до ликвидации самого института ханской власти в 1822 г., кстати, как и тип отношений русской власти с казахской знатью. Единственное - фиксируется усиление эффекта и имперских мотивов за счет добавления выстрелов из пушек и ружейных залпов в честь ознаменования акта присяги, после провозглашения тоста за ее (его) императорское величество, за наследника, за верноподданных ее (его) императорского величества, весь генералитет и русское войско и, наконец, в честь новоутвержденного хана и киргизский народ Церемониалы ханских выборов у киргизов (По запискам очевидцев, изложено П. Юдиным) // Русский архив. 1892. Кн. 1. Вып. 4. С. 501-502.. Иерархия выстрелов (их последовательность и количество) в данном случае недвусмысленно должна была указать казахской знати их место и символически зафиксировать их подчиненное положение. Гул и треск залпов сливался, в свою очередь, с громом барабанов, труб и литавров как раз в тот момент, когда офицеры возлагали на хана дарованные ему шубу, шапку и саблю Там же. С. 509., усиливая, по замыслу организаторов, эффект, производимый на «впечатлительных и честолюбивых дикарей», исподволь внушая им уважение к России и русским властям, воспитывая верноподданнические чувства. Своеобразным способом легитимации утвержденных русской властью ханов было включение в церемонию конфирмации традиционного казахского обряда, заключавшегося в поднятии нового хана на белой кошме и отдаче народу на растерзание его верхней одежды И.И. Неплюев в своем донесении (см. выше) не упоминает об использовании этих обрядов. Не находим мы подобных упоминаний и в воспоминаниях очевидцев о церемониалах ханских выборов у казахов рубежа XVIII-XIX вв. (Русский архив. 1892. Кн. 1. Вып. 4). Видимо, они были включены в официальную церемонию конфирмации не сразу, но не позднее 1817 г., когда их фиксирует в своих воспоминаниях С.Б. Броневский. - См.: Из воспоминаний первого омского областного начальника С.Б. Броневского (Публ. А.В. Ремнева) // Известия Омского государственного историко-краеведческого музея. 2000. № 8.. Угощение, устраиваемое после официальной части церемонии, и по обильности, и по длительности также, по замыслу русских должно было соответствовать казахским обыкновениям. Наподобие «искусных дрессировщиков», русские изучали и использовали повадки своих «диких» подданных, чтобы эффективнее управлять их поведением.

Интересно, что с ликвидацией института ханской власти в казахских ордах согласно «Уставу о сибирских киргизах» 1822 г. русские власти не отказались окончательно от церемониала конфирмации казахской знати, только теперь он принял иную форму утверждения в должности старших султанов открываемых окружных приказов, и приурочиваемой к этому событию так называемой уездной байги Байгой у казахов назывались скачки на призы, устраиваемые обычно во время какого-либо торжества или поминок. Русские в XIX в. распространили этот термин на традиционные казахские празднества в целом. , которая впоследствии стала также непременной составляющей церемонии награждения казахских султанов за те или иные заслуги перед русским правительством. Внешне утверждение избранного из казахов председателя приказа практически ничем не отличалось от процедуры конфирмации хана, и все же усиление имперской составляющей произошло. Это отразилось в дополнительной церемонии, связанной с открытием самого приказа в специально построенном для него домике. Церемония сопровождалась закреплением российского герба на фасаде здания, торжественным внесением портрета императора и составлением акта открытия приказа Безвиконная Е.В. Административная политика самодержавия в Степном крае (20-60-е гг. XIX в.): Дис. … канд. ист. наук. Омск, 2002. С. 110-112.. Байга же представляла собой угощение казахов за счет губернатора и сопровождалась традиционными казахскими играми и состязаниями. Как отметил семипалатинский губернатор В.А. Полторацкий в отношении к западно-сибирскому генерал-губернатору Н.Г. Казнакову в 1876 г., эта практика была выработана М.М. Сперанским и призвана была составить «звено в системе отеческих убеждений и политических ласкательств» Отношение военного губернатора Семипалатинской области Полторацкого западно-сибирскому генерал-губернатору Н.Г. Казнакову. 1876 г. // ГАОО. Ф. 3. Оп. 9. Д. 14215. Л. 22.. Таким образом, смысл церемонии изменился, но цели правительства остались прежними: исподволь внушить казахской знати и казахскому народу уважение и благоговение перед русскими властями, приучить их к подчиненности и сознанию своей включенности в имперскую целостность.

Но устраиваемая администрацией байга имела и другую сторону. Не только империя должна была реализовать здесь свой приоритет и величие, но и сами казахи являли себя взгляду империи и имперской власти, так как со временем, как следует из многочисленных свидетельств, уездные байги стали излюбленным зрелищем как местного общества, так и представителей местной власти. Причем русская администрация пыталась представить казахов такими, какими ей выгодно было их видеть. Интересно, что из репертуара уездной байги были исключены импровизированное казахское пение и игра на музыкальных инструментах, тогда как на настоящих казахских народных празднествах они составляли один из важнейших элементов. Кроме того, в программу административного праздника было введено кидание в толпу мяса, что, по замыслу устроителей, должно было спровоцировать свалку, «вроде того, как черни кидали орехи, пряники на драку» Русские и инородцы или киргизская байга // Сибирь. 1877. № 50. С. 6.. Как отмечает Ричард Уортман, одним из последствий влияния идеологии Просвещения в России стало рождение в эпоху Екатерины II «имперского мифа о правителе диких народов» Уортман Ричард С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1. С. 185. и, соответственно, если логически развить эту мысль, идеи о цивилизующей роли империи. Задаваясь в связи с этим вопросом, зачем русским властям понадобилось видоизменять традиционное казахское празднество и сдабривать его элементами, нагнетающими впечатление о дикости казахов, можно прийти к мысли о том, что эта коррекция произошла далеко не случайно, так как образ диких кочевников импонировал желанию и интересам администрации. Подтверждая лишний раз для себя и общества мнение о дикости и звероподобности казахов, власти получали хорошую возможность противопоставить им себя, подчеркнув собственную цивилизованность Русские и инородцы или киргизская байга. С. 6-7.. В этом смысле показателен следующий факт. В 1819 г. во время своей поездки по Сибири М.М. Сперанский получил возможность наблюдать подобный праздник в Омске. Результат - заключение будущего реформатора сибирского и степного управления о казахах, что «нет ничего отвратительнее сей одичавшей и униженной породы: это почти полузвери» Дневник графа М.М. Сперанского // В память графа М.М. Сперанского. 1772-1872. СПб., 1872. С. 26. О впечатлениях подобного рода Сперанского относительно казахов см. также: Письма Сперанского из Сибири к его дочери Елизавете Михайловне. М., 1869. С. 20.. И, тем не менее, практика административной байги продолжала существовать в прежнем виде вплоть середины 1870-х годов, когда это учреждение попытались реформировать. Образ диких сынов природы удачно вписывался в представления просвещенной империи и отвечал ее потребности осознания своей просвещенной, а значит, европейской идентичности.

Ту же двоякую цель заключала в себе и практика присутствия делегатов от казахской знати на коронационных торжествах российских императоров. Анализ этой практики представляется важным, так как, являя собой идеализированную модель государственного устройства, коронация, как и церемония конфирмации, призвана была символически закрепить место каждого, кто оказался включенным в имперскую политическую концепцию Подробнее анализ коронации российских императоров как символического действа по отношению к российским инородцам см.: Уортман Ричард С. Символы империи: экзотические народы в церемонии коронации российских императоров // Новая имперская история постсоветского пространства. Казань, 2004. С. 409-426. . Идеологическое основание для присутствия инородческих депутаций на коронационных торжествах было заложено опять же во время правления Екатерины II, так как именно тогда важным для государственной символики элементом стал «образ многонациональной империи», что выразилось, в частности, в том, как она гордилась полным текстом своего титула, включавшим титулы 38-ми губерний и земель. Имели место здесь и прямые параллели с Римской империей, сходство с которой призвано было возвысить Россию и ее монарха до статуса наследников высших ценностей классического Запада Уортман Ричард С. Сценарии власти. М., 2002. Т. 1. С. 186-188.. Впервые же присутствие делегатов от азиатских инородцев, в том числе и от казахов, фиксируется на коронации Николая I в 1826 г., что было связано с утратой этой церемонией исключительно элитарного характера и в целом со сменой модели государственного устройства. По мысли Ричарда Уортмана, именно в это время начала внедряться европейская модель государства как нации, господствующей над подвластными народами Там же. С. 414., достигшая своего апогея к концу царствования Романовых. Наряду с представителями от черкесов, кабардинцев, грузин, армян, калмыков и др., одетая в свои национальные одежды казахская знать должна была ожидать появления коронованного государя в массе остального народа на площади перед Успенским собором. По мысли организаторов, национальные делегации призваны были представлять как свою нацию, так и всю империю в образе единой политической сущности Там же. С. 383.. Что же касается присутствия азиатских инородцев на коронации Александра II тридцать лет спустя, то оно уже совершенно однозначно воспринималось очевидцами в более широком идеологическом контексте: не только как демонстрация величины и разнообразия империи, но и как свидетельство упрочения связей между азиатскими народами и русскими царями, как доказательство цивилизующей роли российского государства Уортман Ричард С. Сценарии власти. М., 2004. Т. 2. С. 60-61.. Тогда же у этого присутствия появился и второй аспект, который метко схватил английский корреспондент У. Рассел из «The Times of London» в своем восклицании: «Какое воспоминание о величии и могуществе России унесут эти люди с собой к своим диким племенам!» Современная летопись // Русский вестник. 1856. Сентябрь. С. 171.. Действительно, к этому времени русскими властями уже был осознан этот воспитательный эффект, который могло бы произвести зрелище коронационных торжеств на полудиких азиатов. Более чем вероятно, что автором идеи отправки казахских делегатов на коронацию Александра II именно в целях воспитания в них верноподданнических чувств был тогдашний управляющий областью оренбургских киргизов В.В. Григорьев. Накануне коронации в письме на имя оренбургского и самарского генерал-губернатора В.А. Перовского он ходатайствовал о такой отправке, утверждая, что «эта мера в десять раз будет действительнее для внушения ордынцам расположения и уважения к России, чем десять военных экспедиций и всевозможных циркуляров комиссии». По мысли автора письма, великолепие императорского двора, многочисленность и блеск войск, множество городов, которые казахские султаны увидят в пути - все это должно было способствовать обращению их в смирных подданных и утвердить в мысли, что Россия намного богаче и величественнее Хивы, однозначно склонив их мнение в пользу России Черновик письма Григорьева о желательности присутствия на торжествах коронации Александра II делегации от киргизов. 1856 г. // РГИА. Ф. 853. Оп. 1. Д. 56. Л. 1.. Актуальность этой задачи становится яснее, если иметь в виду бушевавшие в 1830-1840-х годах восстания в Казахской степи и ту роль, которую играли в них среднеазиатские ханства. казах подданство хан империя

Справедливости ради следует сказать, что идея воспитания верноподданнических чувств у казахской знати через ее ознакомление со столичными достопримечательностями в 1850-х годах была уже не нова. С 1840-х годов берет свое начало любопытная в этом смысле практика, связанная с отсылкой казахских депутаций в Санкт-Петербург и Москву с экскурсионными целями, предпринятая по инициативе оренбургских властей. В 1844 г. согласно «Положению об управлении оренбургскими киргизами» признано было полезным посылать в столицу время от времени тех или иных почетных киргизов, а в 1847 и 1850 гг. последовали и первые опыты оренбургских властей в этом направлении. Возникновение этой практики, весьма вероятно, было связано с деятельностью хана Букеевской орды Жангира (1824-1845). Известный своими симпатиями к русским властям и желанием преобразовать образ жизни своих подданных на европейских началах, он, согласно некоторым свидетельствам, отправляясь в Санкт-Петербург, Москву, Оренбург, Астрахань или Саратов, имел обыкновение брать с собой значительную свиту из одноплеменников, «чтобы там наглядным образом познакомить их с лучшим бытом: обратить внимание на качество и улучшение костюмов и чистоту в домах» Бабаджанов М.С. Заметка киргиза о киргизах // Северная пчела. 1861. № 4. С. 15. . Такие поездки сопровождались наградами, подарками и могли повысить авторитет в среде самих киргизов. Кроме того, существовала надежда, минуя местную администрацию, (наивный монархизм) вернуть свои привилегии, ханское звание, получить дворянство, сделать выборные должности наследственными. Не случайно сами киргизы ходатайствовали о таких поездках, готовы были нести немалые расходы.

Изначально цель, ставившаяся русскими властями перед поездками казахской знати в столичные города, была двоякой. С одной стороны (отметим сразу, что эта задача первоначально считалась первостепенной), было намерение развить в казахах стремление к улучшению степного хозяйства на началах земледелия и промышленности, в связи с чем особо отводилось время на посещение ими в столицах образцовых фермерских хозяйств, мануфактурных и фабрично-заводских предприятий. С другой же стороны, речь шла об ознакомлении азиатских путешественников с могуществом и блеском Российской империи. Реализации последней задачи должны было способствовать аудиенции у императора в Зимнем дворце, посещение театров, загородных императорских резиденций, музеев и высших учебных заведений, а также прогулочные экскурсии по городу и, наконец, сам переезд по железной дороге через пол-России. Сопровождение казахской депутации во время поездки вменялось в обязанность пристава, игравшего при них роль гида и снабженного генерал-губернаторской инструкцией, предписывавшей ему определенный образ действий. Интересно, что в первых таких инструкциях (1847 и 1850 гг.) особое внимание казахов приставам было предписано обращать на предметы, имеющие отношение прежде всего к совершенствованию хозяйственной и промышленной деятельности. Результат получился удручающий: степенные султаны и бии ничего не понимали (а может быть, и не хотели понимать), начинали скучать и просили избавить их поскорее от утомительных поездок на фермы и заводы. Неудивительно, что степное хозяйство не претерпело после их туров ни малейших изменений Плотников Л.Н. По поводу статьи «Путешествующие киргизы» // Русский вестник. 1860. Т. 30. Декабрь. С. 268-269..

В связи с тем, что акценты в предполагаемых целях этих поездок казахской знати были сделаны на комплекс хозяйственно-практических задач, у русских властей возникло ощущение в их бесполезности и нецелесообразности. Как результат, эта практика была прервана вплоть до конца 1850-х годов, когда было решено сделать приоритетным комплекс задач воспитательных. С подачи своей правой руки, В.В. Григорьева, оренбургский губернатор А.А. Катенин в 1859 г. в письме на имя тогдашнего товарища министра иностранных дел И.М. Толстого ходатайствует о возобновлении практики отсылки казахских депутаций в Санкт-Петербург, настаивая именно на полезности этих поездок для формирования у казахской знати соответствующего образа Российской империи. «Периодический вызов в Санкт-Петербург этих полудикарей, - читаем в этом письме, - был, между прочим, мерой весьма полезной, и, как теперь видно, имел весьма хорошие последствия. Чего именно недостает многим из влиятельнейших сынов степи, чтобы сделать их вполне верными и преданными подданными - это сознания величия и могущества России. Человек необразованный судит по преимуществу на основании свидетельства глаз, а потому неудивительно, что большинство ордынцев, зная Россию и судя о ней только по Оренбургу, Троицку и Уральску, думает, что мы немного сильнее Хивинцев, а Бухарский Эмир будет, по их понятиям, могущественнее Государя Российского. Чтобы вывести добрых людей из этого заблуждения, не представляется лучшего и вернейшего средства, как некоторым из них, умнейшим и способнейшим действовать на остальных, показывать Россию лицом к лицу, провезя их от Оренбурга до Санкт-Петербурга и обратно через Москву, Нижний Новгород, Казань и другие города и поразив их в обеих столицах зрелищем парадов, театральных представлений, фабричной деятельности, арсеналов и других коллекций, чтобы те из Киргизов, которые прошли такой курс наглядного ознакомления с Россией, возвращались в степь с совершенно другими понятиями, нежели с какими оставляли ее, и распространением этих понятий, посредством рассказов, весьма много содействовали утверждению в степи уважения к силам России, а потому и покорности распоряжениям Правительства» Из письма А.А. Катенина И.М. Толстому. 1859 г. // РГИА. Ф. 1291. Оп. 82. Д. 1. Л. 1-2.. В инструкции же, данной приставу при казахах Л.Н. Плотникову, которому было поручено сопровождать их в столицу в 1860 г., уже ни слова не говорилось о хозяйственных целях поездки. И хотя в программу ее вошли, между прочим, и показ усовершенствованных земледельческих орудий, и посещение Монетного двора, Ботанического сада, завода паровых машин и суконной фабрики, теперь все увиденное ими должно было стать проводником одной единственной идеи - о «величии, могуществе и богатстве России» Плотников Л.Н. Указ. соч. С. 268-269..

Конечно, впечатления казахских путешественников были далеко не однозначны: нередко они начинали скучать и отказываться от выездов из квартиры, не совсем понимали значение театральных представлений, не видели практической значимости ботанического сада, предпочитали прочим мероприятиям поездки по магазинам для закупки подарков для своих близких и родственников. И, тем не менее, общий психологический и моральный эффект этих туров был рассчитан оренбургскими властями верно, о чем свидетельствуют и проникавшие в печать отзывы самих казахов См., например: Бабаджанов М.С. Заметки киргиза о житье-бытье и участи его родичей // Санкт-Петербургские ведомости. 1861. № 136. С. 1. Отзывы казахских путешественников о своей поездке в столицу можно найти и в указанной статье Л.Н. Плотникова. .

Следующим и самым, как представляется, серьезным и ответственным этапом в нелегком деле воспитания привязанности казахов к России и русским должна была стать постановка в соответствующее русло дела их образования. Над сложностями и нюансами этой проблемы начал задумываться в 1860-х годах все тот же не раз упоминаемый нами В.В. Григорьев. Выдвинутая им идея аульных школ предполагала, как и остальные его инициативы, учет психологии и образа жизни казахов Алекторов А.Е. Вопросы инородческого образования // Оренбургский листок. 1899. № 22. С. 1-2.. Идея, как выяснилось впоследствии, оказалась очень продуктивной, но тогда, в связи с различными сложностями организационного характера, ее реализация была отложена до лучших времен.

Таким образом, способы, используемые империей для воспитания верноподданнических чувств и развития привязанности к ней своих подданных, могли включать в себя целый спектр самых разнообразных мероприятий. Эти мероприятия предполагали как воздействие на пассивного воспринимающего (церемонии принятия в подданство, конфирмации ханов, утверждения старших султанов), так и привлечение подданных к активным действиям определенного рода под руководством имперских чиновников (присутствие делегаций от инородцев на императорских коронациях, их экскурсионные туры в столицу, постановка в определенное русло дела их образования), но задача в любом случае всегда оставалась одной и той же - нужно было произвести впечатление на чувствительных и восприимчивых «дикарей», чтобы покорить их прежде всего нравственно, склонить на свою сторону их эмоциональную составляющую, ведь именно она, согласно ведущим теориям эпохи, должна была доминировать в «некультурных племенах».

Размещено на Allbest.ru