Дальневосточный наместник Е.И. Алексеев: необыкновенная карьера

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

«По образованию и ширине умственного кругозора он стоял выше многих крупных наших бюрократов». Так написал об Е.И. Алексееве его близкий сотрудник И.Я. Коростовец. Дипломат, конечно, польстил: наместник, по общему мнению, обладал не более чем средними способностями. Это не помешало Е.И. Алексееву сделать редкую по успешности карьеру, на пике которой он оказался во главе огромной территории - российского Дальнего Востока - с почти царскими правами. Объяснить, каким образом это случилось, непросто.

Его происхождение окружено ореолом загадки. Известно, что родился Е.И. Алексеев 11 мая 1843 г. Никаких официальных данных о его отце нет. Современники считали, что он - незаконнорожденный сын Александра II. Его мать, по слухам, была армянка. Трудно сказать, насколько достоверны были эти рассказы, но подобный головокружительный взлет человека «ниоткуда» без родственных связей самого высокого уровня представляется невозможным. После окончания Морского кадетского корпуса и участия в нескольких плаваниях, в том числе кругосветных, Е.И. Алексеев в октябре 1883 г. оказался на завидной должности военно-морского агента в Париже. С 1886 г. начинается его служба в качестве командира: сначала - крейсера «Адмирал Корнилов». В 1891 г. он сопровождал наследника престола Николая Александровича в его путешествии вокруг Азии. Постоянная близость к членам царствующей фамилии и неизменное покровительство двора косвенно служит доказательством не совсем простого происхождения Е.И. Алексеева. Поэтому не кажется удивительным, что в 1892 г. он уже контр-адмирал (нет и сорока лет!) и помощник начальника Главного морского штаба - «паркетная» карьера, типичная для отпрысков из знатных семейств.

В 1895 г. Е.И. Алексеев впервые попал на Дальний Восток - командиром Тихоокеанской эскадры (в августе 1897 г. он был переведен на Черное море). Помимо текущих дел, ему следовало приискать подходящую бухту для зимней стоянки российского флота. Е.И. Алексеев объехал ряд китайских и корейских портов, остановив свой выбор на Киао-Чао. Однако он считал необходимым заполучить также базу на южной оконечности Кореи (остров Каргодо). Видимо, в это время у Е.И. Алексеева начало складываться представление о целях дальневосточной политики России. Он полагал, что Петербургу необходимо взять Корею под свой контроль, не ссорясь при этом с Японией. Правда, как это сделать, он не уточнял. Соображения Е.И. Алексеева разделяли многие моряки, побывавшие на Дальнем Востоке (например, сменивший его Ф.В. Дубасов), а также Морское министерство. Однако политика России приняла иное направление: Корея не интересовала министра финансов С.Ю. Витте, оказывавшего тогда доминирующее влияние на дальневосточную политику и стремившегося к активным действиям только в Китае.

После захвата Порт-Артура и заключения договора с Китаем об аренде Квантунского полуострова в марте 1898 г. Петербург решил установить управление им по типу генерал-губернаторства (объединение гражданской и военной власти). Однако 17 сентября 1898 г. начальник Квантуна был подчинен приамурскому генерал-губернатору, практически потеряв самостоятельность. Но руководить Порт-Артуром из Хабаровска было затруднительно. Кроме того, управление городом Дальним и строительством Южно-Маньч-журской железной дороги находилось в руках главного инженера КВЖД А.И. Юговича, подчиненного напрямую министру финансов С.Ю. Витте. Дело еще более осложнялось бесконечными пререканиями и соперничеством военных и морских штабов. Выход из административного тупика предложил агент Министерства финансов в Китае Д.Д. Покотилов - сделать главу полуострова полновластным. В ноябре 1898 г. этот вопрос обсуждало специальное Особое совещание, взяв за образец организацию русской власти в Туркестане. В марте 1899 г. военный министр А.Н. Куропаткин и главный начальник флота великий князь Алексей Александрович наконец сошлись в том, что главную роль в Порт-Артуре должны играть моряки. На должность «начальника Квантунского полуострова и командира флота и портов Тихого океана» Николай II хотел назначить вице-адмирала Н.В. Копытова, известного своим интересом к дальневосточным делам (он еще в середине 1880-х гг. составил проект сооружения КВЖД). Однако большинство присутствующих выступило категорически против, полагая, что у Н.В. Копытова «гвоздь в голове» (мания величия и неуживчивый характер). В качестве кандидата фигурировал также адмирал С.О. Макаров, но выбор пал на Е.И. Алексеева. Его официальное назначение состоялось позднее, 19 августа 1899 г. К месту службы начальник Квантуна прибыл в декабре 1899 г. «Он был низкого роста и плотного телосложения, с большой головой, несколько крючковатым носом и проницательными черными глазами. В то время Е.И. Алексеев носил небольшую бороду, уже начавшую седеть». Перечень личных достоинств адмирала оказался невелик. По мнению хорошо знавшего его И.Я. Коростовца, у Е.И. Алексеева «был практический живой ум, мало склонный, как то часто встречается среди русских, к метафизическим обобщениям и химерам». Как руководитель, Е.И. Алексеев старался быть вежливым в обращении с подчиненными, но становился резок, «когда не понимали его желаний или относились к делу спустя рукава». Вместе с тем он был нерешительным, падким на лесть, нетерпимым к чужому мнению.

Перед самым назначением Е.И. Алексеева 16 августа 1899 г. было утверждено «Временное положение об управлении Квантунским полуостровом». Отличие от обычного порядка состояло в упразднении некоторых губернских структур (палат и правления) и введения вместо них института комиссаров, а также в праве главного начальника Квантуна вести внешние сношения, всецело руководствуясь при этом указаниями МИД. В общем же Е.И. Алексеев получил права, имевшиеся у главноначальствующего гражданской частью на Кавказе с ограничением в кадровых вопросах (запрет на отстранение от должностей начальников отдельных структур гражданского управления, с чем он согласился). Армейские дела всецело остались в руках военных, особо была оговорена недопустимость самостоятельных внешнеполитических действий. Е.И. Алексеев сразу продемонстрировал характер, категорически отказавшись назначить своим заместителем по военной части генерала Д.И. Субботича, на чем настаивал военный министр А.Н. Куропаткин.

Первым серьезным испытанием для начальника Квантунской области стало боксерское восстание, разгоревшееся до опасных размеров в 1900 г. Е.И. Алексеев не поддержал инициированный А.Н. Куропаткиным поход на Пекин, предлагая сосредоточиться на контроле над Маньчжурией. Он призывал быть максимально осторожными и не потрясать основ государственного устройства Китая. Тем не менее именно Е.И. Алексееву пришлось осуществлять руководство всеми русскими войсками в Китае, а конкретно - взятием Дагу и Тяньцзиня (по общему мнению - вполне удачно).

После разгрома восставших в руках начальника Квантуна оказалось фактически управление над всем Северным Китаем (Гиринская, Хэйлуцзянская и Мукденская провинции). Помимо прочего, осложнились отношения России с рядом других стран, особенно с Японией по поводу Маньчжурии. Державы, с нескрываемым подозрением относившиеся к манипуляциям русских властей в Китае, с нетерпением ждали, когда русской оккупации придет конец.

Получив реальную возможность влиять на дальневосточную политику России, Е.И. Алексеев первое время высказывался против установления русской администрации в Маньчжурии. «Оккупация Маньчжурии, говорил он, вызвана военными действиями и должна иметь временный характер. Она не должна нарушать внутреннего строя и быта китайцев и давать повод заподозрить искренность русского правительства, особенно после обнародованного им манифеста о том, что Россия не намерена присоединять китайской территории. Политика аннексий невозможна, ибо мы в союзе с Китаем, и неоднократно заявляли, что не ведем войны, а лишь подавляем мятеж. Хотя это фикция, но пока мы обязаны ее соблюдать». Однако вскоре он изменил свои взгляды, поддержав продолжение оккупации Маньчжурии, а неофициально высказывался даже за присоединение Северного Китая. Это был недальновидный и весьма опасный взгляд, так как Россия рисковала встретить объединенный протест большинства великих держав. К тому моменту Е.И. Алексеев сумел установить хорошие отношения с российскими дипломатами в странах Дальнего Востока. И А.И. Павлов (Сеул), и А.П. Извольский (Токио), а позднее и Р.Р. Розен посылали начальнику Квантуна обстоятельные частные письма, касавшиеся не только многих вопросов, но и в которых излагались собственные взгляды на дальневосточную политику России в целом. Единственным исключением оказался посланник в Пекине П.М. Лессар, который «глумился» над Е.И. Алексеевым. Однако говорить о влиянии дипломатов на взгляды адмирала если и можно, то со значительными оговорками. Скорее наоборот, Е.И. Алексеев, к примеру, не соглашался с позицией А.П. Извольского, настаивавшего на эвакуации Маньчжурии без всяких сепаратных соглашений с Китаем и предполагавшим договориться с Японией о размене Кореи на Маньчжурию. В большей степени он прислушивался к мнениям сменившего А.П. Извольского Р.Р. Розена, а также военно-морского агента в Японии А.И. Русина.

Большую сложность для Е.И. Алексеева представляли отношения с министрами. Если с М.Н. Муравьевым он хорошо ладил, будучи с ним давно знакомым еще по службе в Париже, то с В.Н. Ламздорфом отношения не сложились. Новый министр иностранных дел (с 1900 г.), не разбиравшийся в дальневосточных проблемах и предпочитавший верить С.Ю. Витте, сразу заподозрил, что глава Квантуна вмешивается не в свои дела. Поэтому многие действия и инициативы Е.И. Алексеева встречали немедленное противодействие В.Н. Ламздорфа. Схожие отношения установились у него и с А.Н. Куропаткиным. Обоим министрам адмирал платил взаимностью.

Разногласия стали особенно заметны в связи с начавшимся в конце 1902 г. выводом русских войск из Маньчжурии. Именно Е.И. Алексеев был назначен Николаем II ответственным за выполнение русско-китайского договора 26 марта 1902 г., несмотря на то, что он открыто выступал против эвакуации. Начальник Квантуна добивался от Китая гарантий преимуществ России в Маньчжурии. В конце концов царь поручил ему подготовку дополнительных условий к договору 1902 г. как необходимое условие вывода войск. В их число Е.И. Алексеев включил и выдачу Пекином концессии на лесные разработки на берегу р. Ялу (о чем активно, но безуспешно с 1902 г. хлопотали безобразовцы). Он также был против открытия для иностранцев ряда пунктов в Маньчжурии, усматривая в этом «американские домогательства», поддержанные В.Н. Ламздорфом. Кроме того, Е.И. Алексеев настаивал на предъявлении всех требований Китаю одной нотой, что, по мнению российского посланника в Пекине П.М. Лессара, обрекало все предприятие на неудачу. Так и получилось: 12 сентября 1903 г. адмирал заявил о намерении прекратить безуспешные переговоры, 18 сентября Петербург согласился с этим. Неудача означала автоматическое продолжение российской оккупации Маньчжурии, что входило в расчеты наместника. Втайне Е.И. Алексеев надеялся на присоединение Маньчжурии к России. Его план строился на том, что пребывание русских войск создаст в Северном Китае хаос, а это сделает аннексию неизбежной. В своих действиях на Дальнем Востоке Е.И. Алексеев исходил прежде всего из необходимости защиты Порт-Артура. Вероятные протесты многих стран он просто не принимал в расчет.

1. Е.И. Алексеев - наместник

Зенитом карьеры Е.И. Алексеева стала должность наместника. Идея учреждения наместничества на Дальнем Востоке принадлежала безобразовцам, которые намеревались таким образом разрушить «империю Витте». Она была вынесена на Особое совещание 26 марта 1903 г. А.М. Абаза предлагал свалить всю ответственность за неудачи на Дальнем Востоке на разноголосицу в деятельности министерств. Исправить ситуацию предлагалось введением там единоначалия во главе с Е.И. Алексеевым.

Решение о создании наместничества на совещании принято не было, но А.М. Безобразову удалось убедить Николая II в необходимости этой меры. 2 мая 1903 г. царь сообщил Е.И. Алексееву свое намерение объединить в его лице «высшее и ответственное на Дальнем Востоке управление по всем ведомствам». Другим принципиальным моментом явилось установление непосредственного руководства наместником со стороны императора. Правовой статус нового порядка управления был определен в основном указами Николая II Сенату 30 июля 1903 г. - об учреждении наместничества и 1 сентября 1903 г. - с изложением новых принципов управления Дальним Востоком. Активная работа по детализации положений указов началась летом 1903 г. Сразу обнаружились разногласия А.М. Безобразова с Е.И. Алексеевым: первый настаивал на том, чтобы центр управления Дальним Востоком был в Петербурге в виде Особого комитета Дальнего Востока, ему же подчинялся бы и наместник. Е.И. Алексеев предпочитал сосредоточить власть в своих руках и получать указания непосредственно от Николая II.

Несмотря на желание Е.И. Алексеева забрать все дальневосточные вопросы из ведомств, быстро выяснилась практическая невозможность переделать все управление Дальним Востоком «под наместника». Ему пришлось оставить текущие дела в министерствах, забрав себе только самые важные, что разрушило замысел централизировать власть на Дальнем Востоке помимо министерств. Впрочем, острота этого вопроса значительно спала вместе с отставкой С.Ю. Витте в августе 1903 г.

Завершилось ничем и стремление получить отдельный бюджет для наместничества. Специально созданная подкомиссия для организации финансовой части наместничества пришла к выводу о нецелесообразности выделять смету наместничества в отдельный бюджет и выступила за сохранение общеимперского порядка финансирования по функциональному, а не территориальному принципу. Небольшие оговорки были сделаны в пользу Е.И. Алексеева только в предварительном рассмотрении статей, касающихся наместничества, и в распоряжении кредитами.

По указу 1 сентября 1903 г. компетенция наместника определялась как вся полнота гражданской и военной власти на Дальнем Востоке, ему также предоставлялись полномочия для ведения некоторых международных дел (что послужило предлогом для устранения МИДа от ведения дальневосточной политики). В целом власть Е.И. Алексеева превышала компетенцию министра или наместника на Кавказе по положению 1845 г. (например, по дипломатической части). Статус наместника был также подкреплен повелением Николая II 9 ноября 1904 г. включить его в состав Государственного совета и Комитета министров. Для Е.И. Алексеева возвышение сыграло скорее дурную роль. Почти безграничная власть на Дальнем Востоке быстро опьянила адмирала, он начал насаждать рабское повиновение у подчиненных и окружать себя холопами.

Положения царского указа 1 сентября 1903 г. послужили базой для составления объемной печатной записки Е.И. Алексеева «Об устройстве управления в областях Дальнего Востока». В ней наместник вместо децентрализации управления и увеличения полномочий местной администрации, чего он обещал ранее, посвятил все внимание расширению собственной власти за счет министерств. Е.И. Алексеев запросил себе права изменять административно-территориальное деление, утверждать сметы и расклад земских повинностей, а также различных сборов, отчуждать казенные земли, управлять водными путями, принимать в российское подданство, командовать всеми войсками на территории наместничества, общаться с соседними странами «по делам вверенных ему областей». Обращения в ведомства объявлялись необязательными, они допускались только по инициативе самого наместника. Фактически это был план создания «надминистерской» власти в регионе.

Как и следовало ожидать, все отзывы, полученные из ведомств на план реформы дальневосточного управления, оказались отрицательными. Министерства не намеревались делиться своей властью с наместником. Переломить ситуацию могли лишь решительные действия Николая II, но царь воздержался от немедленных выводов. Вопрос об организации наместничества сняла с повестки дня русско-японская война. В Петербурге Особый комитет Дальнего Востока так ни разу и не собрался, лишь его канцелярия действововала с января 1904 г.

Е.И. Алексеева нередко отождествляют с безобразовцами. Это едва ли верно, так как их отношения нельзя назвать идиллическими. В начале 1903 г. у будущего наместника даже назрел конфликт с ними из-за плана разместить в устье р. Ялу 1 000 хунхузов под видом охранной стражи лесного предприятия. Начальник Квантуна расценил эти действия как провокационные, позволив дельцам набрать лишь 100 человек. Завербовали же они значительно больше, пользуясь разрешением Николая II разместить на устье р. Ялу под видом рабочих 600 русских нижних чинов из запасных. Однако недовольство Е.И. Алексеева не нашло понимания и поддержки в Петербурге, прежде всего у того же В.Н. Ламздорфа. Осторожный адмирал не решился в одиночку выступить против стремительно набиравшего влияние А.М. Безобразова, хотя и относился к его действиям «с истинной тревогой». Он лишь несколько ограничил военную деятельность концессионеров на Ялу, выдав им только стрелковое оружие и отказав в артиллерии. Несмотря на скептическое отношение к политике А.М. Безобразова, само предприятие на р. Ялу Е.И. Алексеев считал «вполне хорошим». Вскоре он оказался напрямую связан с деятельностью лесопромышленного товарищества: одним из решений Особого совещания 7 мая 1903 г. стала передача общества под контроль адмирала. Безобразовцы надеялись на его покровительство делу. Сам же глава Дальнего Востока вряд ли обрадовался такому поручению: с руководителем лесопромышленного товарищества И.П. Балашевым у него были серьезные разногласия относительно русской политики на Дальнем Востоке. И.П. Балашев не только занимал самую жесткую и агрессивную позицию (вообще не пускать Японию в Корею), упрекая наместника в излишней мягкости, но еще и пытался активно проводить свои взгляды, так что это вызвало увещевания даже со стороны А.М. Безобразова.

Еще раз неоднозначные отношения Е.И. Алексеева с безобразовцами проявились во время обсуждения судьбы их предприятия на порт-артурских совещаниях 18-28 июня 1903 г. Основная полемика на них развернулась между А.М. Безобразовым, А.Н. Куропаткиным и Е.И. Алексеевым. Военный министр и наместник выступали за ликвидацию военизированных постов в устье р. Ялу, А.М. Безобразов возражал. Е.И. Алексеев вообще выступил с собственными представлениями о политике России на Дальнем Востоке: осторожность в Маньчжурии, исключительно мирная деятельность на Ялу, аккуратность в любых действиях, дабы избежать риска войны. Тем не менее противостояние А.М. Безобразову, говорившему о неотвратимости столкновения, не объединило А.Н. Куропаткина и Е.И. Алексеева. Наоборот, адмирал хотел добиться отставки А.Н. Куропаткина как министра, не поделив с ним военную власть на Дальнем Востоке, и обратился за помощью к А.М. Безобразову. Это не мешало ему же жаловаться А.Н. Куропаткину на А.М. Безобразова. Наместник явно маневрировал, опасаясь безобразовцев, и старался использовать их в своих интересах (правда, безуспешно).

2. Русско-японские переговоры 1903 г.

исторический адмирал алексеев царский

Дипломатическое «возвышение» Е.И. Алексеева стало следствием резкого ухудшения позиций В.Н. Ламздорфа под сильным давлением безобразовцев. Потерпев поражение в противостоянии концессионерам на совещании 7 мая, В.Н. Ламздорф удержался в министерском кресле, но Николай II распорядился, чтобы все телеграммы по Дальнему Востоку посылались через Е.И. Алексеева. Отныне российские дипломаты на Дальнем Востоке были обязаны обращаться с донесениями и за получением указаний к наместнику. Такой противоречивый и непоследовательный порядок подчинения сразу же обернулся хаосом. Можно сказать, что на Дальнем Востоке во второй половине 1903 г. вокруг Е.И. Алексеева сложился центр управления внешней политикой России в регионе, чье направление отличалось от курса МИДа. Курс Порт-Артура правильнее назвать политикой Алексеева - Розена, так как их взгляды в основном совпадали и разошлись лишь незадолго до начала войны.

Сторонник твердой позиции по отношению к Японии, барон полагал, что Токио не осмелится начать войну. Он даже вывел формулу: риск наступления кризиса обратно пропорционален твердости России. По его мнению, Петербургу следовало быть пассивным в Корее и никак не связывать действия на полуострове и в Северном Китае. Со всем этим наместник соглашался, однако для него на первом месте стояла Маньчжурия.

Инициатива переговоров с Японией о Корее исходила от В.Н. Ламздорфа. Министр иностранных дел резонно считал, что присоединение Маньчжурии к России, за что выступал Е.И. Алексеев, увеличивает риск столкновения с Японией и с ней следует договориться. Однако Николай II предложил вести их Е.И. Алексееву. Наместник же являлся принципиальным противником переговоров: он полагал невыгодным для России обменять Южную Корею на Маньчжурию, предпочитая ждать, пока Япония не займет часть королевства силой, чтобы появился повод для протеста.

Попытка В.Н. Ламздорфа подчинить наместника умеренным директивам из Петербурга не удалась. 1 сентября А.М. Безобразов сообщил Е.И. Алексееву о распоряжении Николая II, чтобы посланник России в Пекине придерживался исключительно указаний наместника и ехал к нему с докладом по первому требованию. Аналогичные предписания получили российские дипломаты в Токио и Сеуле («беспрекословно выполнять все предначертания наместника»). О том, насколько ничтожным стало положение графа, свидетельствует то, что Министерство иностранных дел получало лишь копии некоторых (!) телеграмм, касающихся русско-японских переговоров.

Сами переговоры вел российский посланник в Токио Р.Р. Розен. Все японские предложения и ответы он посылал в Петербург, а также в Порт-Артур Е.И. Алексееву. В столице в суть дела посвящались министр иностранных дел В.Н. Ламздорф, военный министр А.Н. Куропаткин, безобразовец А.М. Абаза, который руководил канцелярией Особого комитета Дальнего Востока, и, разумеется, сам царь. После обсуждения запрашивалось мнение Е.И. Алексеева и лишь затем утверждалась окончательная инструкция для действий Р.Р. Розена. Такой порядок был весьма неудобен, а главное, он требовал колоссального времени для согласования заметно отличавшихся позиций Петербурга и Порт-Артура. Кроме того, он еще и менялся: влияние наместника постепенно уменьшалось, а В.Н. Ламздорфа - увеличивалось.

О передаче японских предложений Е.И. Алексееву и Р.Р. Розену для подготовки ответа В.Н. Ламздорф сообщил С. Курино 27 августа (9 сентября). Япония хотела, чтобы Россия отказалась от всяких действий в Корее, соглашаясь признать взамен лишь «специальные интересы» Петербурга в железнодорожных предприятиях в Маньчжурии. Реакция всего российского руководства, в том числе и В.Н. Ламздорфа, была дружно негативной. Тем не менее России понадобился почти месяц для подготовки ответа: он был представлен 20 сентября (3 октября).

В это время Николай II еще полностью доверял наместнику, поэтому «повелел вести дела так, как хочет Алексеев». Тот же настаивал на жестком курсе в отношении Японии, отказываясь увязывать корейский и маньчжурский вопросы, а также уступать ей всю Корею. Наместник требовал объявить Маньчжурию вне сферы интересов Токио, соглашаясь признать лишь торговые права Японии там. Позиция Е.И. Алексеева казалась излишне бескомпромиссной. Даже посланник в Японии, также склонный придерживаться твердой линии, полагал, что Япония не примет условий адмирала.

Русский ответ 20 сентября (3 октября) отразил в основном взгляды наместника и строился на разведении корейского и маньчжурского вопросов. Его основной смысл состоял в предложении обменять Корею на полный отказ Японии от всяких действий в Маньчжурии. При этом возможности Японии на полуострове ограничивались: от Токио требовали обязательства не укреплять Корейский пролив, а также установить нейтральную полосу, свободную от войск, севернее 39 параллели. Эта идея принадлежала Е.И. Алексееву.

В японском ответе, представленном Р.Р. Розену 17 (30) октября 1903 г., российские предложения были в основном отвергнуты. Петербургу фактически предлагалось согласиться на равенство прав в Маньчжурии и признать неограниченное доминирование Токио в Корее. Единственной реальной уступкой стало обязательство не укреплять берега Корейского залива. Принять такую постановку вопросов российское руководство категорически отказывалось, особенно это касалось Маньчжурии. Правда, Петербург недооценил то, что за позицией Японии в отношении Маньчжурии скрывались не столько собственные амбиции, сколько позиция практически всех великих держав, требовавших там равных возможностей. Эта недооценка сыграла важную роль в переговорах.

Тем не менее чрезмерная твердость наместника, оставлявшая совсем мало шансов на успех переговоров, встревожила Николая II. 22 сентября (т. е. сразу после отправки русского ответа Японии) наместнику была послана телеграмма с утверждением, что проникновение Японии в южную и центральную Корею только ослабит агрессора, а не явится поводом к началу войны: «в этом случае нам не следует горячиться, а напротив того, избегать всего, что могло бы вызвать столкновение». Действительно, Е.И. Алексеев был готов атаковать японскую армию в случае ее высадки на корейском берегу. Наместник полагал, что война неизбежна, поэтому лучше напасть первыми. Однако в ответ на предложение Е.И. Алексеева объявить Японии войну царь настоял, чтобы В.Н. Ламздорф составил от его имени телеграмму в Порт-Артур в самых категорических выражениях - «не желаю», «не допущу» войны. Николай II подписал ее, не смягчив резких фраз. В конце октября самодержец также запретил Е.И. Алексееву объявлять мобилизацию на Дальнем Востоке и разрешил В.Н. Ламздорфу давать указания русским дипломатам на Дальнем Востоке. После этого наместник стал вести себя осторожнее и предупредительнее. Так, он был против возвращения русских войск в Мукден, которое произошло в середине октября 1903 г. помимо его желания.

Несмотря на отрицательный итог первого раунда, Николай II предписал продолжать переговоры «и установить примирительную формулу для соглашения, отнюдь не отказываясь от дальнейших наших требований». Правда, непонятно, как можно было реализовать царскую установку. Впрочем, Е.И. Алексеев и не прилагал к этому усилий. Активность в переговорах исходила в основном от Р.Р. Розена. В октябре 1903 г. посланник забеспокоился, уловив ухудшение отношения японских верхов к переговорам с Россией.

Наиболее «решаемым» пунктом разногласий казалась увязка корейского и маньчжурского вопросов. Р.Р. Розен предложил обменяться взаимным признанием Маньчжурии и Кореи вне сфер влияния. Идея выглядела заманчивой, но было непонятно: что могло заставить Японию отказаться от Маньчжурии. В.Н. Ламздорф решил, что Р.Р. Розен «закинулся и как упрямый немец, настаивает на проведении своего мнения». С идеей также не согласился Е.И. Алексеев, продолжавший требовать исключения Маньчжурии из соглашения. По мнению министра иностранных дел, адмирал добивался «бессрочного продления военной оккупации Маньчжурии», надеясь напугать этим японцев и сделать их более сговорчивыми. Когда же стало ясно, что такая политика не приносит успеха, наместник начал просто тянуть время, чтобы лучше приготовиться к войне. С этого времени также наблюдается заметное различие позиций наместника и посланника в Токио по отношению к переговорам: Р.Р. Розен продолжал активно искать приемлемые формулировки соглашения.

Предел допустимых для себя уступок Е.И. Алексеев сообщил В.Н. Ламздорфу в начале ноября 1903 г.: Маньчжурия - вне интересов Японии, Токио можно предоставить свободу действий в Корее, но сохраняя, как минимум, 50-верстную нейтральную полосу на границе с Маньчжурией (т. е. бассейн р. Ялу). «Дальнейшие изменения» наместник считал «вряд ли возможными». После получения предложений из Порт-Артура министр иностранных дел сразу сообщил Николаю II, что новый проект Е.И. Алексеева вряд ли будет принят японцами. Монарху следовало выбрать между более гибкой и уступчивой позицией В.Н. Ламздорфа, нацеленной на достижение соглашения, и твердой Е.И. Алексеева, оставляющей мало шансов на удовлетворение японских амбиций. Николай II принял типичное для себя решение: продолжать переговоры «спокойно, но настойчиво», не делая существенных уступок. Царь согласился не настаивать на полном отказе Японии от Маньчжурии, что расходилось с мнением наместника, но категорически поддержал его в требовании нейтральной полосы в Корее. Адмиралу пришлось принять царскую позицию, это означало, что уже не Е.И. Алексеев диктовал содержание русских ответов.

Взамен самодержец поручил «хозяину Дальнего Востока» подготовить редакцию статьи о нейтральной зоне. В тактике ведения переговоров со стороны России это было новым и означало, что разработка ответа ведется по частям, сепаратно друг от друга, и их готовят люди, по-разному относящися к самой идее соглашения. Кроме того, 23 ноября Николай II в ответ на многочисленные запросы японского посланника распорядился передать ему контрпредложения России, минуя Р.Р. Розена, отвергнув, таким образом, алексеевскую тактику затягивания переговоров. Центр их проведения незаметно переместился в Петербург. Это означало, что влияние наместника на ход русско-японских переговоров уменьшалось.

Однако содержание русского ответа, переданного в Токио 28 ноября 1903 г., еще было пронизано духом Е.И. Алексеева. Россия вновь развела маньчжурский и корейский вопросы, оставив в проекте соглашения только Корею. Убрав ограничения на ввод японских войск в Корею, Петербург оставил лишь требование нейтральной зоны.

Очевидно, что не упорство Е.И. Алексеева, а подвижки в позиции России сыграли положительную роль в ходе переговоров. В полученном 8 (21) декабря ответе Япония согласилась не объединять корейский и маньчжурский вопросы. По большому счету, главным моментом, неприемлемым для Петербурга, оставалось требование Токио исключить из предполагаемого договора статью о нейтральной зоне.

Е.И. Алексеев в ответ вновь заявил о недопустимости любых уступок и повторил свой излюбленный тезис: пусть Токио действует в Корее без новых соглашений с Петербургом, а пока предложил всесторонне обсудить русские интересы в Корее. Наместник был «лично глубоко убежден, что если мы сейчас заявим Японии, что остаемся при существующих договорах, признающих независимость Кореи и равноправность в ней России и Японии, то она никогда не решится начать войну наступательную, без союзников, без денег и зимой».

Николай II также не верил в то, что война может начаться. Даже 13 (26) декабря 1903 г. в ответ на телеграмму Р.Р. Розена он заметил: «Высадка отряда японских войск в Корее не будет вызовом России. О нападении же на Порт-Артур или Владивосток, по-моему, и речи быть не может». Казалось, что сдвиг в японской позиции дает реальный шанс на достижение соглашения. Поэтому откровенное затягивание переговоров наместником взорвало В.Н. Ламздорфа, который прямо обвинил Е.И. Алексеева в стремлении сорвать их «всесторонним обсуждением». Министр упирал на то, что адмирал, несмотря на ясно выраженное желание Николая II продолжать дискуссию, дал делу «совершенно иное направление» (т. е. не управляется из Петербурга, что подсказывало и решение - устранить от переговоров). Правда, и на этот раз царь не сделал надлежащих выводов.

Однако для окончательного определения русского ответа самодержец 16 (29) декабря 1903 г. впервые собрал в Петербурге Особое совещание. По-видимому, обращение к давно апробированному способу решения сложных вопросов отразило не столько внимание к просьбе Е.И. Алексеева, сколько разочарование монарха ходом переговоров и его желание взять их целиком в свои руки. 18 декабря Николай II напрямую указал Р.Р. Розену продолжать переговоры, предпочитая их срыву (удар по престижу России) утверждение Японии в Корее по договоренности с Петербургом, что опять шло вразрез с позицией Е.И. Алексеева.

Наместник же, лишившись возможности управлять действиями Р.Р. Розена, продолжал уверять Петербург в правильности своей позиции. 22 декабря Г.А. Плансон (дипломатический чиновник при Е.И. Алексееве) снова телеграфировал в Петербург: «Ручаюсь, что энергичные действия в Маньчжурии и Корее, основанные на завоевании Маньчжурии и существующих относительно Кореи договорах о нашей равноправности с Японией могут единственно привести ее к смирению». Аналогичные послания Е.И. Алексеев и сам отправлял Николаю II.

Третий по счету русский ответ был вручен в Токио Р.Р. Розеном 24 декабря 1903 г. (6 января 1904 г.). Несмотря на все увещевания из Порт-Артура, влияние Е.И. Алексеева на переговоры сократилось до минимума. Петербург вернул в соглашение Маньчжурию, сохраняя там за иностранцами (в том числе и за японцами) все договорные права, за исключением устройства поселений. Похоже, что это был тонкий ход, придуманный столичными дипломатами: Россия лишь создавала видимость уступки, так как уже приобретенных договорных прав у иностранцев в Маньчжурии было мало.

31 декабря 1903 г. (12 января 1904 г.) Петербург получил ответ Токио, ставший последним. Из него проистекало, что стороны в принципе нашли консенсус относительно Маньчжурии. Россия обязывалась соблюдать там договорные права иностранцев, а Япония признавала всю Маньчжурию вне сферы своих интересов, а также специальные интересы России там и право на их защиту. Единственным спорным пунктом по-прежнему оставалась нейтральная зона в Корее.

К этому времени наместник уже утратил реальное влияние на переговоры и был откровенно раздражен происходящим. Он заявил дипломатическому чиновнику Г.А. Плансону: «Все ваши писания ничего не стоят. Я бы просто объявил японцам войну за их нахальство. Их необходимо проучить. Все равно войны мы не избежим». Настрой на войну стал у Е.И. Алексеева доминирующим. Он сообщил в Петербург, что не видит никакого смысла в продолжении переговоров из-за «большой твердости и самоуверенности» японцев и полагает, что вооруженное столкновение с Японией «должно быть признано неизбежным». Однако в столице так не думали. В конце концов, последнее русское предложение уже не содержало требования нейтральной зоны, хотя самодержец поручил Р.Р. Розену любым способом склонить японцев к подписанию «особой секретной статьи» о ней. 22 января (4 февраля) 1904 г. В.Н. Ламздорф уведомил о новых русских предложениях С. Курино. Одновременно Николай II еще раз подтвердил наместнику, что высадка японцев в Южной Корее - не повод для открытия военных действий. Ему давалось право атаковать их только в случае пересечения 38 параллели.

Е.И. Алексеев не только не участвовал в этих обсуждениях, но 12 января 1904 г. он впервые за несколько последних месяцев не получил ежедневных депеш из Токио, Пекина и Сеула. Оказалось, что российским представителям было предписано обращаться за указаниями непосредственно в Петербург. Это означало, что Е.И. Алексеев фактически отстранялся от дальневосточной политики России. Однако его просьба об отставке принята не была. Тем не менее эта победа В.Н. Ламздорфа сыграла скорее роковую роль. Возможно, что после этого Е.И. Алексеев решился на отчаянный и безрассудный поступок - ускорить начало войны, в развязывании которой наместник был уверен. За несколько дней до нападения японцев русская эскадра в полном составе под командованием вице-адмирала О.В. Старка вышла из Порт-Артура в море и примерно сутки занималась различными маневрами. Как оказалось, эти действия послужили для Токио «казусом белли».

Разумеется, всю вину за начало войны нельзя сваливать только на Е.И. Алексеева. Помимо вероломно напавшей Японии, несколько лет открыто готовившейся к вооруженному конфликту, свою долю ответственности несут безобразовцы, А.Н. Куропаткин, Николай II, С.Ю. Витте и другие персонажи тех событий. Однако несомненно, что действия Е.И. Алексеева - наместника на Дальнем Востоке - пожалуй, больше, чем кого-либо в России, способствовали началу вооруженного конфликта (жесткая позиция на переговорах с Японией, их сознательное затягивание и, наконец, ожидание боевых действий, которое даже не скрывалось, тем более что военные и дипломатические тайны сохранялись в Порт-Артуре плохо). Все-таки с ролью дипломата адмирал не справился. Неудачен он был и в качестве полководца.

28 января 1904 г. Е.И. Алексеев был назначен главнокомандующим всеми вооруженными силами России на Дальнем Востоке. Сразу после приезда на Дальний Восток А.Н. Куропаткина, возглавившего сухопутную армию, между двумя военачальниками начались постоянные трения и конфликты. Более осторожный А.Н. Куропаткин был склонен накапливать силы до достижения численного преимущества над японской армией, тогда как Е.И. Алексеев рвался дать решительный бой, будучи уверенный в превосходстве русских войск. Как показали события, его способ ведения войны был более рискованный, если не сказать авантюрный. В конце концов, разногласия двух командующих плохо сказывались на армии, и Е.И. Алексеев 12 октября 1904 г. был отстранен от должности главнокомандующего после очередного поражения на р. Шахэ. Ответственность за военные неудачи с ним в полной мере должен разделить и А.Н. Куропаткин.

Война поставила крест и на самом наместничестве в 1905 г. Интересно, что указ об упразднении наместничества неизвестен, есть только высочайший указ Сенату 8 июня 1905 г. об упразднении Особого комитета Дальнего Востока и перехода управления Дальним Востоком к обычному порядку дел, а также высочайшая воля 18 июня 1905 г. об упразднении канцелярий при наместнике.

После возвращения с Дальнего Востока Е.И. Алексеев остался в составе Государственного совета, с 1906 г. неизменно попадая в число назначаемых его членов. В верхней палате адмирал входил в правую группу, но заметен не был, далеко не всегда присутствуя на заседаниях палаты.

Он умер 26 мая 1917 г. в Ялте. После кончины оказалось, что Е.И. Алексеев был весьма состоятельным человеком: только в парижском банке Моргана бывший наместник держал 36 млн. франков (что, как мне кажется, является едва ли не самым весомым аргументом в пользу его «царского» происхождения). Через одиннадцать лет после его смерти во Франции неожиданно появилось «завещание» Е.И. Алексеева. Как выяснилось позднее, документ был подложным, но по нему мнимые наследники успели получить более 34 млн. франков. Мошенники так и не были найдены, пострадал лишь нотариус, подтвердивший подлинность фальшивки. Кажется, это был последний скандал, связанный с именем Е.И. Алексеева…

Размещено на Allbest.ru