История вестготов

Церковной собственностью распоряжались «экономы». Эту должность могли занимать только духовные лица (Hispal, c. 8). Несмотря на такое установление до самого правления Эврига в качестве церковных управляющих мы встречаем даже иудеев (LV 12, 3, 19).

Наряду с выручкой от земельных владений и пожертвованиями вестготская церковь получала доходы в виде церковной десятины (J. San Martin. El diezmo eclesiastico en Espana hasta el siglo XII, Palencia 1940, S. 52_75). Она причислялась к пожертвованиям и в качестве таковой делилась на три части: Одна треть оставалась в приходских церквях, одну треть получал епископ, а одна треть откладывалась на постройку и обновление церквей.

Мы располагаем многочисленными сведениями об епископских «династиях». У Юстиниана Валенсийского, жившего в середине VI века, было три брата, также занимавших епископские кафедры. Юстиниан воздвиг в Валенсии множество церквей и монастырей (Isidor, De viris ill., c. 33; Vives 259). Отцом епископа Браулио Сарагосского был епископ Григорий Осмийский. Скорее всего, он был облечен духовным саном, уже достигнув достаточно пожилого возраста. До Браулио епископом Сарагосским был его брат Иоанн. Другой его брат Фронимиан был священником (Ch. Lynch, P. Galindo, San Braulio, obispo de Zaragoza, Madrid, 1950). В Севилье в конце VI и начале VII века правили два брата, Леандр и Исидор. Их третий брат Фульгенций был епископом Эсихским (Ildefons v. Toledo, De viris ill., c. 9). Не все епископы происходили из высшего слоя общества. Павел Меридский, до того как стал священником, был врачом, а его племянник и преемник Фиделис прибыл в Мериду в качестве подручного греческих купцов. Юлиана Толедского также никак нельзя отнести к высшим кругам, так как он был сыном перешедшего в христианство иудея. В деяниях Одиннадцатого Толедского собора зафиксировано, что были епископы, не имевшие частной собственности. Вероятно, речь идет о каких_тто исключениях. Знатное происхождение к началу VII века считалось одной из важнейших рекомендаций для кандидата в епископы (Concil. Tolet. 12. В нем: Деяния собора времен Гундомара).

В VII веке возросло число епископов, носивших германские имена. И хотя некоторые из них, по всей видимости, были всего лишь римлянами, принявшими готские имена, тем не менее следует предполагать увеличение доли участия людей готского происхождения в испанском епископате (Выводы, которые Орландис (J. Orlandis, El elemento germanico en la iglesia espanola del siglo VII, Anuario de estudios medievales 3, 1966, S. 30). делает на основании списка германских имен, следует признать ошибочными).

Важнейшим событием для церковной организации стало возвышение епископства Толедского (J. F. Rivera Recio, Encumbramiento de la sede Toledana durante la dominacion visigotica, Hispania Sacra 8, 1955, S. 1). В течение V века в Испании установилась система митрополий. Похоже, Толедо играло довольно значительную роль уже в ранний период, как показывают два состоявшихся в этом городе собора, но Толедский епископ подчинялся Картахенскому митрополиту. Когда Картахена была захвачена византийцами, вестготская сторона была совершенно не заинтересована в поддержании церковной власти митрополита над подчиненными ему вестготскими епархиями. Церковное значение Толедо чрезвычайно возросло также и благодаря тому, что этот город стал королевской резиденцией. Около 610 г. Толедо становится местопребыванием «митрополита Карпетании». Под этим названием, больше не встречающимся во времена вестготов, скорее всего, имелись в виду части Карфагенской Испании, остававшиеся под вестготской властью. После изгнания византийцев и разрушения Картахены Толедо расширило сферу юрисдикции своего митрополита на всю провинцию. К началу VII века важнейшим из испанских князей церкви считался митрополит Севильский. Это положение основывалось на частом пожаловании паллиума его епископам и на высоком личном авторитете Леандра и Исидора Севильских (Magnin, S. 102). В 646 г. Седьмой Толедский собор постановил, что при митрополите Толедском должны постоянно находиться два епископа из провинций. В данном случае, по всей видимости, речь идет о подражании synodos endemusa Константинопольского патриарха, которого постоянно окружало множество епископов его диоцеза (Ibid., S. 97, прим. 2). Двенадцатый Толедский собор предоставил Толедскому митрополиту привилегию рукополагать с согласия короля епископов на вакантные епископские кафедры в других провинциях. Тем самым он получил права, заходившие чрезвычайно далеко и возвышавшие его над всеми остальными митрополитами. Прерогативы Толедо облегчали осуществление королевской власти над церковью, ибо право короля назначать епископов было официально признано церковью его государства. Привилегии, дарованные Толедо на Двенадцатом Толедском соборе, вероятно, также основывались на византийских образцах. Собор был созван при Эрвиге, который, будучи сыном византийца, наверняка был хорошо информирован о ситуации, сложившейся в Восточной Римской империи. В конечном итоге митрополит Толедский стал патриархом королевства вестготов, хотя он никогода и не употреблял этот титул.

Примечательна эволюция частных церквей (M. Torres, El origen del sistema de 'iglesias propias', Anuario de historia de derecho espanol 5, 1928, S. 83_217). Речь идет о церквях, основывавшихся частными людьми на своей земле и украшавшихся ими на свои средства. Владелец частной церкви обладал по отношению к ней определенными правами: он мог представлять на рассмотрение епископа кандидатуры священников в своей церкви и удерживать у себя церковные доходы, превышавшие средства, идущие на ее содержание (9. Tolet., c. 2). Частные церкви были общеевропейским явлением, игравшим большую роль в Средние Века. В Испании первое упоминание о них мы встречаем в 546 г. в деяниях Леридского собора. Таким образом, в данном случае речь идет о явлении римского происхождения, так как в те времена, когда вестготы еще были арианами, нельзя предполагать германское влияние на ортодоксальную церковь. Ограничение епископских прав в отношении, по_видимому, достаточно многочисленных частных церквей несло в себе угрозу для единства диоцезов. Вестготские соборы были постоянно вынуждены защищать права епископов. С познаниями деревенских священников дела часто обстояли отнюдь не лучшим образом. Четвертый Толедский собор потребовал от них знания Святого Писания и важнейших церковных постановлений. При рукоположении они должны были получать официальный допуск к служению.

Начиная с конца VI века необычайный подъем переживали монастыри. Похоже, арианам монашество не было известно. Правила, получившие в Испании наиболее широкое распространение, а именно Правило Исидора и Правило Фруктуоза Брагского, появились лишь в VII веке. Устав св. Бенедикта так и не вошел в употребление и, кажется, был совершенно неизвестен испанцам. На крайнем северо_западе полуострова отчетливо проявлялось ирландское влияние. Там возникли два монастыря_епископства Думио (диоцез Браги) и Бритония (диоцез Мондоньедо). В данном случае речь идет не о диоцезах в собственном смысле слова, а о монастырях, аббаты которых располагали епископскими правами по отношению к определенному кругу людей. Епископская власть аббата_епископа Думио простиралась на монахов и послушников этого монастыря. В юрисдикцию аббата монастыря Бритония, посвященного св. Максиму, входили частные церкви, принадлежавшие этому монастырю (J. Orlandis, Las congregaciones monasticas en la tradicion suevo_gotica, Anuario de estudios medievales 1, 1964, S. 103, 105. A. Mando, Il monachesimo nella penisola iberica fino al sec. VII. 4. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1957, S. 73_108). Возникновение обоих монастырей- епископств не поддается однозначному объяснению. Пожалуй, прежде всего следует предположить воздействие ирландских образцов, тем более что епископство Бритония уже одним своим названием указывает на то, что его насельниками были бритты, которые в V и VI веках из_за нападений саксов и англов уезжали не только в Бретань, но и в Галисию. Первый известный нам епископ Бритонии Махилок носит кельтское имя (Vgl. Schaeferdiek, S. 130, Anm. 89. J. N. Hillgarth, The East, Visigothic Spain, and the Irish, Studia Patristica 4, 1961, S. 442 bis 456. Ibid., Visigothic Spain and Early Christian Ireland, Proceedings of the Royal Irish Academy 62, Sect. C, 1962, S. 167-192). Средоточием монастырской жизни в королевстве вестготов была область Бьерсо (пров. Леон и Понферрада). Мы не знаем названий большинства вестготских монастырей, а в других случаях невозможно локализовать дошедшие до нас названия, как, например, монастыря Бикларо. Значительная часть высшего духовенства вышла именно из монашеской среды.

Так же, как существовали частные церкви, были и частные монастыри (J. Arenillas, La autobiografia de San Valerio como fuente para el conocimiento de la organisacion eclesiastica visigotica, Anuario de historia de derecho espanol 11, 1934. S. 468-478). Некоторые из них были обязаны своим возникновением исключительно материальным соображениям, так как монастыри пользовались определенными налоговыми льготами. Мы знаем, что насельниками таких монастырей были даже рабы владельца_основателя, который принуждал зависимых от него крестьян к принятию монашества.

Как ни странно, не было полностью искоренено язычество. О Масоне Меридском говорили, что он дружески общался с язычниками (Vitae Patr. Emerit., 5, 2, 7. S. Mc Kenna, Paganism and Pagan Survivals in Spain up to the Fall of the Visigothic Kingdom, Washington, 1938). Неустанно заботиться об искоренении язычества обязал священников Третий Толедский собор. Землевладельцы, не стремившиеся к изгнанию этого зла из своих владений, подлежали отлучению от церкви. Двенадцатый Толедский собор вынес постановление о преследовании тех, кто почитал камни, источники и деревья и зажигал факелы (12. Tolet., c. 11). При этом речь шла прежде всего о низшем слое свободных, так как в постановлении говорится, что именно против них должны были принимать меры их господа. Согласно постановлению Шестнадцатого Толедского собора следовало уничтожать «идолов» (idola). То, что было пожертвовано языческим богам, должно было отойти церкви. Судя по этому сообщению, язычество продолжало существовать и было еще довольно широко распространено. Если с ним боролись не столь жестко, как с иудейством, причину следует видеть в том, что речь шла о религии, выродившейся до уровня суверий низших кругов общества. В отличие от нее иудаизм обладал определенным потенциалом. В начале VII века Толедский митрополит был вынужден отлучить от церкви графа Фройю Толедского (о котором нам кроме этого ничего не известно), так как он открыто покровительствовал иудеям, бранил митрополита и основал синагогу (Ep. Visig., 20).

В VII веке усилились социальные различия. С одной стороны, имелся чрезвычайно богатый высший слой, а с другой стороны, расло число рабов и вольноотпущенников. Имущество высшего слоя состояло по большей части из земельных владений. К сожалению, нехватка источников не позволяет подробнее изучить структуру вестготской земельной аристократии. Из законов выясняется, что некоторые имения находились в нескольких днях пути от места жительства своего владельца (LV 9, 1, 9). Знатные люди прибегали к земельным ссудам и в своем кругу (LV 2, 1, 8). Более подробную информацию можно было бы почерпнуть из документов, написанных на кусках сланца, если бы они дошли до нас в хорошем состоянии (Vitae Patr. Emerit., 5, 2, 7). Такие документы были найдены в провинции Авила и, вероятно, составляли архив какого_то имения. Наряду с фрагментами нескольких частных грамот дешифровке подлежат также списки, касающиеся распределения масла и зерна между несвободными или колонами. К сожалению, они не могут способствовать разрешению важнейшего вопроса, а именно вопроса о соотношении господской земли, возделываемой рабами, и земли, выделенной зависимым колонам за выплату оброка. О размерах состояния высшего слоя может свидетельствовать закон о приданом, выпущенный Хиндасвинтом (LV 3, 1, 5). В нем устанавливалось, что приданое не должно превышать одной десятой доли от всего имущества. В высших классах упоминаются люди с состоянием в 10 000 солидов, которые соответственно могли выдавать приданое в 1000 солидов. Так как представители придворной знати приводятся еще до этой группы, их имущество должно было, как правило, оцениваться суммой больше 10 000 солидов. Кроме даров, по всей видимости, выдававшихся наличными, на 1000 солидов можно было отдать в приданое десять рабов и десять рабынь, двадцать лошадей и украшения.

Состояние и свита предоставляли в распоряжение членов высших кругов силу, угрожавшую нарушить государственную организацию управления. Уже один из законов Пересмотренного свода Леовигильда запрещал, чтобы кто_либо назначал своим представителем на суде человека более могущественного, чем он сам (LV 2, 2, 8). Повторение этого запрета Хиндасвинтом показывает, что он почти не соблюдался (LV 2, 3, 9). Если расторжение какого_либо брака не было зафиксировано документально или перед свидетелями, то в случае вступления одной из сторон в новый брак в дело вмешивался граф или судья. Однако если речь шла о знатных супругах, которых судья не мог ни вызвать в суд, ни разъединить, о таком деле докладывали непосредственно королю (LV 3, 1, 6). Подобные примеры, которые можно легко умножить, говорят о силе высшего слоя.

Знать не составляла никакого сословия в юридическом смысле; ее представители пользовались таким же вергельдом, как и все остальные свободные. Тем не менее в результате социального расслоения свободное сословие распалось на группы «уважаемых» (honestiores), «могущественных» (potentes), с одной стороны, и «простых» (viliores), «низших» (inferiores), с другой. Вследствие имущественных различий многие свободные больше не были в состоянии платить штрафы, налагаемые судом, и потому подвергались телесным наказаниям. Так, Эрвиг постановил, что знатный человек, отдавший христианина во власть иудея, должен заплатить 10 фунтов золотом (= 720 солидов). Простолюдин платил половину; если он был неплатежеспособен, он получал 100 ударов и подвергался унизительному пострижению (LV 12, 3, 17). Знатный человек, подделавший королевскую грамоту, терял половину своего состояния, а простолюдин свою руку (LV 7, 5, 1). Если во времена вестготов дело не дошло до юридического признания расслоения свободного сословия, то причину этого следует видеть в том, что в вестготском государстве вергельд играл относительно маловажную роль по сравнению с тем значением, которое он приобрел в юридических системах других германских держав. Под влиянием римского права в Испании действовали другие формы наказаний (Размеры вестготского вергельда известны нам только по одному закону, устанавливавшему величину выплаты в случае злонамеренного нападения домашнего зверя (LV 8, 4, 16). Речь идет о чрезвычайно редком случае и можно предположить, что в свод был включен достаточно древний закон, не претерпевший значительных изменений. Римскому влиянию можно приписать засвидетельствованную в этом законе градацию по полу и возрасту, а также по экономической полезности жертвы. Полный вергельд в размере 300 солидов (со времен Эрвига 500 солидов) выплачивался только за убийство мужчины в возрасте от 20 до 50 лет; за убйство 75_тилетнего, как за убийство 10_летнего, выплачивалось лишь 100 солидов).

К сожалению, мы мало что знаем о генеалогиях вестготских знатных родов и об истории их владений. В арабский период в верхнем течении реки Эбро значительным могуществом и обширными владениями располагал род Бану Квази. Один из его родоначальников, Фортунат, перешел при завоевании Испании в ислам и таким образом сохранил свое имущество и социальное положение (C. Sanchez_Albornoz, Ruina y extincion del municipio Romano en Espana e instituciones que le reemplazan, Buenos Aires 1943. Id., El gobierno de las ciudades en Espana desde el siglo V al X, 6. Settimana di Studio, S. 351-391. R. Gilbert, El reino visigodo y el particularismo espanol, Estudios Visigoticos 2, Rom_Madrid 1956, S. 46. E. Levi_Provencal, Espana musulmana (= Historia de Espana Bd. 4), 3. Aufl. Madrid 1967, S. 101). К знатным вестготам, утвердившимся и при арабской власти, относятся также сыновья Витицы и упоминавшийся выше Теодемир со своим сыном и преемником Атанагильдом.

Сложно определить и число знатных семей. В приговоре, вынесенном Павлу и его сторонникам, называются имена 52 осужденных, и всех их можно смело причислить к правящему классу, так как простые люди, конечно же, не считались достойными упоминания. При этом, похоже, в данном случае речь шла о большей части септиманской аристократии и о некоторых представителях знати Тарраконской Испании. Судя по всему, во всем государстве вестготов насчитывалось несколько сотен значимых в социальном и экономическом отношении семейств. Хотя цифры, приводимые псевдо_Фредегаром, могут оказаться крайне неточными, тем не менее они по меньшей мере не противоречат нашим данным. Впрочем, к придворной знати, по- видимому, принадлежал очень узкий круг семейств. Если включенные в Хронику Альфонса III генеалогии последних королей вестготов основываются на подлинной традиции, то начиная с 642 г. престол занимали представители только двух родов. Поэтому мы можем предположить существование внутри самой знати в высшей степени узкой «правящей верхушки». Кажется, число простых свободных людей на протяжении VII века неуклонно уменьшалось. Причины этого процесса следует искать в закрепощении, являвшемся частым правовым наказанием у вестготов, а прежде всего в более или менее добровольном переходе к зависимым отношениям. В законодательстве засвидетельствованы примеры самопродажи свободных людей в рабство (LV 5, 4, 10). Одна из формул, относящихся к этому явлению, упоминает в качестве основных причин нужду и нищету (Form. Visig. 32). Отношения зависимости, сначала не влиявшие на сословную принадлежность человека, также могли по прошествии времени ущемлять его личную свободу и, возможно, вели в конечном итоге к порабощению. Реккесвинт постановил, что свободные, вольноотпущенники и рабы, совершившие преступление по приказу своего господина или покровителя, не несли за это наказания. «Необходимость подчиняться приказам» вполне искупала их вину (LV 8, 1, 1). Уголовное равноправие свободных и рабов в подобных случаях отражает опасную тенденцию к ограничению свободы, которую нельзя недооценивать. Из этого закона следует, что дружинники также все больше и больше закабалялись своими господами, ибо в случае свободных людей, совершавших злодеяния по приказу хозяина, речь шла скорее всего о его свитских.

Об исчезновении свободного сословия говорит прежде всего один закон Хиндасвинта. Если до сих пор свободный, умиравший в походе и успевший составить завещание, должен был заручиться подписями трех свободных, выступавших в роли свидетелей, то теперь король вынес решение, по которому достаточно было собственноручно написать этот документ, если невозможно было найти свидетелей (LV 2, 5, 13). Должно быть, имущественные дела простых свободных людей обстояли плачевным образом. Тот, кто не повиновался вызову в суд, должен был заплатить судье и жалобщику по 5 солидов. При невозможности уплаты штрафа такой человек получал 50 ударов (LV 2, 1, 19). Следовательно, были такие свободные, которые охотнее ложились под плеть, чем платили 10 солидов. Тиупад, не следовавший вызову на военную службу, получал 200 ударов, подвергался позорному пострижению и должен был заплатить один фунт золота. Если он не мог этого сделать, его продавали в рабство (LV 9, 2, 9). Этот закон показывает, что редко у какого тиупада имелось имущество стоимостью в 72 солида. Король пытался сохранить свободное сословие. Так, Эрвиг постановил, что всякий продавший себя может быть выкуплен на свободу своими родственниками за ту же цену (LV 5, 4, 10). Вамба запретил браки между свободными и церковными вольноотпущенниками, так как дети, рожденные в таких союзах, автоматически становились церковными вольноотпущенниками и не платили государству налогов (LV 4, 5, 7). В то время как изначально дети, рожденные в браке свободной женщины с рабом, считались рабами, Эрвиг постановил, что они, в случае если они без помех проживут тридцать лет в качестве свободных, больше не должны возвращаться в рабство (LV 3, 2, 3).

В социальной структуре ступенькой ниже свободных стояли вольноотпущенники (C. Sanchez_Albornoz, Los libertos en el reino Asturo_Leones, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 317-351). Как по римскому, так и по германскому праву рабы, после того как они обретали свободу, не получали всех прав свободного человека. Такими правами могли пользоваться только их дети. У вестготов вольноотпущенники были ближе к рабам, чем к свободным. Похоже, их статус еще более понизился в течение VII века. Так, Реккесвинт постановил, что они только тогда могут выступать на суде со свидетельскими показаниями против свободного, если отсутствовал свидетель_свободный. Тем самым в этом важном пункте вольноотпущенники были приравняны к рабам (LV 5, 7, 12). Они не могли свободно распоряжаться своим имуществом; после их смерти определенная доля их собственности отходила отпустившему их господину (LV 5, 7, 13). Со времен Хиндасвинта бывший владелец сохранял все права на их имущество (LV 5, 7, 14). Обычным делом было дарование свободы «при условии дальнейшего повиновения» (sub obsequio). При этом бывший господин удерживал важные права в отношении своего бывшего раба (Form. Visig. 3). Также существовала тенденция к наследственному закреплению сложившихся зависимых отношений. В одном законе Реккесвинта говорится, что ни один человек из потомства вольноотпущенника не может вступить в брак с представителями рода отпустившего (LV 5, 7, 17). В данном случае за основу был взят закон из РЗВ, но тот предусматривал подобный запрет только для вольноотпущенника и его дочери (РЗВ 2, 20, 6). Эгика сделал еще один шаг вперед, выпустив постановление, согласно которому сыновья, внуки и правнуки вольноотпущенника оставались в зависимости от семейства бывшего господина (LV 5, 7, 20). Таким образом, полное дарование свободы, при котором рабу предоставлялось «римское гражданство», в конце VII века совершенно вышло из употребления (Различие между полным и неполным отпуском на свободу разъясняется в LV 12, 2, 14. Формулы для освобождения из рабства с наделением римским гражданством: Form, Visig. 2_4, 6. О «libera manumissio sine patrocinio» ср. 4. Tolet., c. 68). На это указывает также один закон Эрвига, по которому ни один вольноотпущенник не имел права покинуть своего господина, пока тот жив (LV 5, 7, 13).

Ответственность за такое развитие событий следует возложить на церковь. Вследствие запрета на продажу церковного имущества из этого положения выходили с помощью ограниченного освобождения рабов «sub obsequio», при котором церковь продолжала пользоваться трудом вольноотпущенников. Так как хозяин вольноотпущенников, а именно церковь, был бессмертен - а именно такие аргументы приводили отцы Четвертого Толедского собора - зависимость вольноотпущенника и его потомства сохранялась на все времена. Случалось также, что под церковное покровительство отдавались вольноотпущенники других господ (4. Tolet., c. 72). Вовсе не исключено, что стремление удержать вольноотпущенников в зависимости от их прежних хозяев явилось следствием уменьшения численности населения, приведшего к нехватке рабочей силы.

То, что вестготские соборы так часто обращались к рассмотрению дел вольноотпущенников, показывает, насколько важна была для церкви эта социальная группа. Похоже, множество вольноотпущенников изыскивало любые способы, чтобы уклониться от выполнения своих обязанностей. Поэтому Шестой Толедский собор потребовал, чтобы все вольноотпущенники того или иного диоцеза приносили официальное признание своего положения (professio) при занятии своей должности новым епископом. Девятый Толедский собор вновь указал на зависимость вольноотпущенников от их церквей. Некоторые епископы пытались вернуть вольноотпущенников в рабство, если при назначении нового епископа те несвоевременно предъявляли документы, подтверждающие их освобождение (3. Caesaraug., c. 4).

Еще хуже, чем у вольноотпущенников, было положение рабов (Ch. Verlinden, L'esclavage dans le monde iberique medieval, Anuario de historia de derecho espanol 11, 1934, S. 283-465). Судя по всему, их численность была очень велика. Шестнадцатый Толедский собор постановил, что у приходских церквей, даже если они были бедны и владели лишь десятью рабами, должен был быть собственный священник. Следовательно, во владении большинства приходских церквей, которых в государстве вестготов было несколько тысяч, находилось больше десяти рабов. При этом приходские церкви ни в коем случае не относились к числу крупных рабовладельцев. Монастыри и кафедральные соборы, но прежде всего аристократия и король располагали огромными толпами рабов. Рабами могли владеть даже бедняки: Проститутки, уличенные в постоянном возвращении к своей профессии, в качестве наказания дарились беднякам (LV 3, 4, 17). У одного раба могло быть несколько господ (LV 5, 7, 4). В данном случае, очевидно, господами этого раба были бедняки. Рабы были в принципе лишены всех прав, хотя закон и защищал их от наиболее грубых форм эксплуатации. В правовом отношении они отличались от вольноотпущенников прежде всего тем, что они, за незначительными исключениями, не могли выступать в суде. В случае правонарушения они, как правило, не привлекались к ответственности сами, но за них перед судом выступал их господин. Они могли, как римские рабы, владеть собственным имуществом (peculium), хотя оно и не считалось частной собственностью в полном смысле слова (LV 5, 4, 13). Кажется, некоторые рабы достигали относительного благосостояния, так как Реккесвинт признал определенную ценность свидетельских показаний тех рабов, которые прежде не подвергались наказаниям и «не были отягчены нищетой» (LV 2, 4, 10). В этом законе очевидно признается правовое расслоение внутри сословия рабов. Вестготский закон проводит четкое разграничение между «полезными» (idonei) и «простыми» (viles) рабами (например, LV 3, 3, 9). К последней группе относились сельские рабы (rustici), а «полезные» рабы были, как правило, ремесленниками (LV 6, 5, 1). Некоторые несвободные могли так высоко подниматься по социальной лестнице, что позволяли себе грубо и презрительно обходиться с аристократами (LV 6, 4, 7). Этот закон Хиндасвинта проясняет разницу между юридическим статусом, по которому рабы были аболютно бесправны, и социальным положением, позволявшим некоторым из них подниматься на ступень выше знатных людей.

Однако такое возвышение выпадало на долю очень немногих. Из законов и церковных постановлений VII века может даже создаться впечатление, что в тот период социальные противоречия и контрасты усугубились до предела. Растущую агрессивность обеих сторон можно считать признаком увеличивающейся напряженности в отношениях. Хиндасвинт запретил господам самовольно убивать своих рабов (LV 6, 5, 12). Реккесвинт запретил наносить рабам телесные увечья (LV 6, 5, 13). Немногим позже Меридский собор запретил епископам подвергать истязаниям церковных рабов. Так как это постановление было повторено Одиннадцатым Толедским собором, можно сделать вывод, что подобные злоупотребления продолжали происходить.

Ответом на жестокость церковных и светских хозяев было насилие со стороны рабов. При Леовигильде аббат Нанктус из Африки прибыл в Лузитанию, где король подарил ему имение. Служившие там рабы присмотрелись к новому господину и с негодованием обнаружили, что он носит грязную одежду; им показалось лучше умереть, чем служить такому человеку, так как они, вероятно, боялись, что бедный аббат будет притеснять их хуже богатого. Они подстерегли Нанктуса в лесу и убили его (Vitae Patr. Emerit., 3,8_12). Были также зафиксированы случаи, когда рабы прибегали к отравлению или «порче» (Conc. Emerit., c. 15). Рабы, нападавшие на хозяина с мечами, камнями или каким_либо другим оружием, могли быть убиты без суда (LV 6, 5, 12). Возможно, существует какая_то связь между социальной напряженностью и сопротивлением нижних слоев общества вестготскому владычеству в VI веке. После того, как в Ороспеду вошли войска Леовигильда, в городе вспыхнуло восстание городских низов, которое, впрочем, было с легкостью подавлено. Можно ли в данном случае говорить об отголосках движения багаудов? Источники, находящиеся в нашем распоряжении, не позволяют нам дать ответ на этот вопрос; их составители принадлежали к высшим кругам общества и не проявляли никакого интереса к явлениям подобного рода.

Если вооруженные восстания против господ были довольно редки, то множество рабов пыталось избавиться от своего тяжелого положения с помощью побега. Вестготский свод законов насчитывает не менее 21 закона против беглых рабов: пять из них были новеллами, а два закона были изменены при Реккесвинте (LV 10,1 по 21). Интенсивная законодательная деятельность доказывает неспадающую актуальность этой проблематики. Впрочем, все законодательные меры оказались недостаточными, так как в одном из последних вестготских законов Эгика жаловался, что нет ни одного города, крепости, села или двора, где не скрывались бы беглые рабы (LV 9, 1, 21). Жизни беглецов угрожало множество опасностей. На собственном опыте их испытал св. Фруктуоз. Когда он отправился в путешествие в Южную Испанию, один крестьянин принял его за беглого раба, потому что он был один, плохо одет и бос. Несмотря на все его уверения в обратном, Фруктуоз подвергся множеству оскорблений и был даже избит (Vita Fructuosi, c. 11). Какая_то часть беглецов подавалась в разбойники. Браулио Сарагосский извинялся перед своим другом Унанимом Валенсийским за долгое молчание, приводя в качестве причины то, что он долго не мог найти посланника из_за угрозы разбойничих нападений (Braulionis ep., 24).

Законы, направленные против побегов, указывают на нехватку рабочей силы. Чтобы выйти из создавшегося положения, хозяева пытались самыми разными способами заполучить как можно больше рабов. Рабов соблазняли бежать в церкви, где они находились в безопасности, так как церкви пользовались правом невыдачи преступников, и справедливо или несправедливо жаловались на своих бывших господ. Один священник, участвовавший в этой мошеннической игре, предлагал хозяину раба по низкой цене продать беглеца, которого тот не мог вернуть силой. Таким образом новому хозяину доставался ценный раб, который к тому же зачастую использовал во вред своему бывшему господину знания о его хозяйственном положении (LV 5, 4, 17). Другие выдавали своих рабов за свободных, чтобы те женились на свободных женщинах. Если брак состоялся и в нем были рождены дети, хозяин раба забирал его потомство в свою собственность (LV 3, 2, 7). По всей видимости, очень часто землевладельцы принимали на своей земле беглых рабов, чтобы пользоваться их трудом (LV 9, 1, 9).

Положение низших слоев общества, судя по тому, что нам известно, было действительно удручающим. Хиндасвинт издал строгий закон против детоубийств, так как число этих преступлений увеличивалось во всех провинциях его государства. Из текста закона вытекает, что речь шла об убийстве детей, рожденных в браке (LV 6, 3, 7). Мотивы следует искать прежде всего в экономических проблемах родителей. Шестнадцатый Толедский собор был вынужден выступить против участившихся в вестготском королевстве самоубийств, чрезвычайно редкого явления для Средних веков.

Социальное развитие в VII веке характеризуется возрастающей поляризацией. Экономическое и политическое могущество сконцентрировалось в руках все более сужающегося аристократического круга, в то время как количество простых свободных людей все уменьшалось, а число вольноотпущенников и рабов увеличивалось. Города также не смогли породить социальный средний слой, который мог бы несколько сгладить эти резкие контрасты. Вестготские города были прямыми преемниками городов поздней античности. Впрочем, и здесь мы замечаем очевидные признаки упадка. К самым крупным по занимаемой площади городам относились Мерида, римские стены которой окружали 81 гектар земли, Кордова (70 га), Кармона и Сарагоса (по 47 га) и Луго (34 га) (J. M. Lacarra, Panorama de la historia urbana en la peninsula iberica desde el siglo V al X, 6. Settimania di Studio, publ. Spoleto 1959, S. 321). Впрочем, на основании этих данных мы можем сделать лишь очень условные выводы о численности городского населения, так как нам неизвестна его плотность, вероятно, сильно различавшаяся от одного города к другому.

Римская муниципальная система, основанная на городском самоуправлении, осуществлявшемся городским советом, уже в IV веке оказалась в критической ситуации, так как поддерживавший ее слой, а именно городской средний класс, оказался под угрозой исчезновения. В VI веке уже были города без городских советов (Fragmenta Gaudenziana c. 15, MGH Leg. I, 1, S. 471. Ср. P. Merea, Estudios de dereito visigotico, Coimbra 1948, S. 146). Полномочия курий, зафиксированые еще в РЗВ, все больше сужались и к началу VII века они занимались лишь делами, добровольно предоставленными в их распоряжение горожанами. О положении куриалов в вестготском государстве сообщает один закон Хиндасвинта, из которого следует, что сверх общих налогов они должны были выделять личные средства на определенные работы по городскому благоустройству (LV 5, 4, 19). Этот закон говорит нам о том, что куриалы существовали еще в середине VII века, но что жили они в довольно угнетенном положении, как выясняется из ущемления их собственнических прав (C. Sanchez_Albornoz, Ruina y extincion del municipio Romano en Espana e instituciones que le reemplazan, Buenos Aires 1943. Id., El gobierno de las ciudades en Espana desde el siglo V al X, 6. Settimana di Studio, S. 351-391. Предложенная там интерпретация закона Хиндасвинта основывается на лингвистической ошибке). Хотя остатки древнего городского среднего класса находились на пути к полному вымиранию, в то же время его место не спешила занять никакая новая социальная группа. Ремесленное производство - как во времена античности - никоим образом не ограничивалось городскими пределами. Торговля, по всей видимости, находилась по большей части в руках евреев и восточных купцов, то есть двух социальных групп, представлявших собой периферию вестготского общества. В целом значение городов не следует преувеличивать. Доля городских жителей по отношению ко всему населению страны была довольно незначительной и вряд ли составляла когда_нибудь более 10 процентов. Так как подавляющее большинство населения жило в деревнях, города не могли оказывать сколь_нибудь значительное влияние на общегосударственные социальные процессы.

Таким образом, существенная часть населения не была заинтересована в сохранении вестготской державы, так как это государство ничего не могло им предложить. Смены правителя могли не опасаться, кроме евреев, также рабы и вольноотпущенники. И действительно, арабское завоевание положительно сказалось на экономическом положении низших слоев. Вряд ли будет ошибкой предположить, что социальная напряженность сыграла свою немаловажную роль в падении вестготского королевства. Причины этих социальных процессов лежали, с одной стороны, в давнем усилении позиций аристократии у вестготов. С другой стороны, определенную ответственность следует возложить и на общественные отношения поздней античности, к которым приспособились вестготы. Ассимиляция в существенной степени облегчалась тем фактом, что в обеих этнических группах ведущую роль играла знать. Социальное развитие вестготского государства во всех своих важнейших чертах явилось продолжением позднеантичных отношений. Критику позднеримского общества, предпринятую Сальвианом, по сути можно было бы отнести и к VII веку. Положение низших слоев населения, улучшившееся в V веке благодаря приходу вестготов, в конечном итоге вновь пришло к своему прежнему плачевному состоянию.

Об экономике вестготского государства мы располагаем лишь фрагментарными сведениями, на основании которых невозможно составить ясную или целостную картину. В отношении истории сельского хозяйства интересны упоминания об орошаемых землях; Реккесвинт назначил наказание за кражу воды в этих областях (LV 8, 4, 31). Иригационную систему можно было бы искать на юго_востоке, в области Валенсии и Мурсии, где до сих пор пахотные земли зависят от орошения. Торговые отношения Испании с другими средиземноморскими странами осуществлялись, по всей видимости, через Картахену. Прямое сообщение с Италией по побережью Южной Франции играло лишь второстепенную роль (G. Mickwitz, Der Verkehr auf dem westlichen Mittelmeer um 600 n. Chr., Festschrift A. Dopsch, 1938, S. 74_83). Чеканка денег ограничивалась выпуском одной трети солида (триента) (Miles, The Coinage of the Visigoths of Spain, New York 1951, S. 69). Теоретически эти монеты должны были весить 1,516 г, но в действительности их вес составлял не больше 1,4 - 1,5 г. Со времен Вамбы вес монет постоянно уменьшался, а монеты Витицы в среднем весили только 1,25 г. В этом проявлялся золотой кризис, тем более что начиная с Эгики содержание золота в монетах становилось все меньше и меньше. Монеты меньшего достоинства не выпускались. Можно было бы предположить, что в обращении были римские медные и, вероятно, серебряные монеты. Существовало 79 монетных дворов, которые, однако, функционировали не все одновременно. При Реккареде и Свинтиле монеты чеканились в 36 местах, а от правления Вамбы до нас дошли сведения лишь о четырех. Чеканка велась, как правило, в городах, и исключение составляла только Галисия, где засвидетельствовано существование не менее 38 монетных дворов. В. Рейнхарт пытался объяснить этот факт тем, что в Галисии велась активная речная золотодобыча (Reinhart, Die suebischen und westgotischen Muenzen als kulturhistorische Denkmaeler, Germania 25, 1941, S. 190).

Большинство архитектурных сооружений вестготского периода исчезло без следа (О дальнейшем ср. E. Campos Cazorla, El arte hispanovisigodo, в: Historia de Espana, S. 492ff. H. Schlunk, Arte visigodo, в: Ars Hispaniae, 2 Aufl., Madrid, 1947), S. 227ff. Id., Relaciones entre la peninsula iberica y Bizancio durante la epoca visigoda, Archivo Espanol de Arquelogia 18, 1945, S. 177-204). Ни в одном крупном городе государства вестготов не сохранилось ни единого культового или бытового здания. Кроме архитектурных фрагментов, которые, впрочем, не могут дать полного представления о зданиях, элементами которых они когда_то были, до наших времен сохранилось лишь несколько церквей в Северной Испании. Самой значительной из них является Сан_Хуан_де- Баньос у Венты_де_Баньос (пров. Паленсия). Она была основана Реккесвинтом и осящена 3 января 661 г. От других церквей ее отличает и то, что в сохранившейся надписи зафиксирована дата ее постройки. В самой Паленсии от вестготских времен до нас дошли посвященные св. Антолину крипты кафедрального собора, но они не несут в себе никакой полезной информации. Крестообразный план лежит в основании непритязательной сельской церкви Санта Комба в Банде (пров. Оренсе). Интересные скульптуры обнаруживаются в церкви Сан_Педро_де_ла_Наве; она была разобрана на части при постройке плотины и восстановлена у селения Кампилло (пров. Сарагоса). На ее капителях изображены библейские сцены, такие как жертвоприношение Исаака или пророк Даниил в яме со львами. По мнению Г. Шлунка, этот рельеф восходит к какой_то миниатюре. Одну обнаруженную в церкви надпись, похоже, следует считать календарем. Только в 1927 г. установили, что церковь св. Марии в Кинтанилле_де_лас- Виньяс (пров. Бургос) также была построена в вестготскую эпоху. Примечательно украшение внешних стен лентообразной лепкой, в которой отчетливо заметно восточное влияние. Очень серьезным изменениям подверглась церковь в Монтелиосе (округ Брага), посвященная св. Фруктуозу, и все же довольно легко восстанавливается ее первоначальный план. Характерной чертой этого плана является сильное византийское влияние, видное хотя бы уже из того, что за основу взят греческий крест. В церкви Сан_Педро_де_Бальшемао (округ Ламего) вестготские черты сохранил лишь план здания, а все остальное явилось результатом позднейших перестроек. Характерной чертой вестготской архитектуры является использование подковообразных арок. Это явление восходит к искусству римской Испании; римские надгробия из Северной Испании (например, в музеях Леона и Саморы) содержат подковообразные арки, выступающие в роли архитектурного орнамента. В Бехе сохранилась подковообразная арка римских времен.

Ни в области архитектуры, ни в сфере скульптуры вестготское искусство не обнаруживает ни малейших следов германского влияния. Наоборот, отчетливо заметны византийские черты, особенно усилившиеся во второй половине VII века. Восхищение перед восточносредиземноморскими образцами искусства привело даже к ввозу готовых капителей. Кроме того, довольно отчетливо проступает воздействие африканского и сирийского искусства. Отголоски германских традиций более ли менее обнаруживаются только в малых формах, но и в этой сфере исчезают в течение VI века. Так, например, германский тип фибул был вытеснен фибулами средиземноморского происхождения.

Литература в VII веке переживала неожиданный подъем (Ср. M. C. Diaz y Diaz, La cultura de la Espana visigotica del siglo VII, в: 5. Settimana di Studio, Bd. 2, publ. Spoleto 1958, S. 813-844; J. M. Lacarra, La peninsula iberica del siglo VII al X, 11. Settimana di Studio, Bd. 2, publ. Spoleto 1964, S. 233-278). При этом остается спорным вопрос, явился ли этот всплеск естественным продолжением живой классической традиции или же мы можем говорить о возрождении. В пользу первого предположения говорит то, что литературная жизнь поначалу наиболее активно развивалась в областях Южной и Восточной Испании, сильнее всего пропитанных римской культурой. Левант, внесший под византийской властью значительный вклад в церковную литературу благодаря трудам Лициниана Картахенского, после возвращения под власть вестготов утратил свое значение (J. Madoz, Liciniano de Cartagena y sus cartas, Madrid 1948). В конце VI - начале VII веков при митрополитах Леандре и Исидоре культурным центром становится Севилья (J. Fontaine, Isidore de Seville et la culture classique dans l'Espagne wisigothique, Paris 1959). Наиболее сильное влияние на традицию последующих столетий оказал прежде всего труд Исидора «Этимологии или истоки», словарь, в котором он обобщил существенную часть античного знания, расположив его изложение по предметным областям (Isidor von Sevilla, Etymologiarum sive originum libri XX, hrsg. W. Lindsay, 2 Bde., Oxford 1962). Исидора упрекали и том, что он черпал свои сведения по большей части из вторых рук. И все_таки, если принять во внимание ограниченные возможности его времени и его окружения, достижениям последнего отца церкви нельзя отказать в праве на уважение. Его произведение стоит на рубеже античности и Средневековья (M. Cruz Hernandez, San Isidoro y la 'cultura' hispano_visigoda, Anuario de estudios medievales 3, 1966, S. 413-423). Исидора побудил составить этот словарь, позднее считавшийся образцовым произведением, его младший друг Браулио Сарагосский. Он первым получил один экземпляр «Этимологий», над которыми, тем не менее, Исидор продолжал трудиться до самой смерти (Braulionis ep., 6). Оба епископа состояли в оживленном духовном общении; почти в каждом их письме друг другу речь идет об обмене научными или литературными произведениями. После смерти Исидора в 636 г. Браулио остался самым именитым ученым вестготской державы. Реккесвинт послал ему некий кодекс, чтобы тот внес улучшения в текст этого свода (Ibid., 38). Если предположение, что в данном случае речь идет о вестготском своде законов, соответствует действительности, то, видимо, епископская библиотека в Сарагосе была богаче королевской в Толедо. Браулио с филологической тщательностью приступил к перерабатыванию текста, но в конечном итоге проще оказалось написать совершенно новый текст, чем поправлять присланный королем.

Еще при жизни Браулио значительным центром духовной жизни становится Толедо. Свидетельством такой эволюции может служить письмо Браулио аббату Цевриле, жившему при дворе. Епископ просил отыскать для него комментарии на Апокалипсис Апрингия из Бехи: «Это будет Вам легко, благодаря Вашему большому влиянию и прославленности города (Толедо); и даже если этой книги нет у Вас самих, Вы можете узнать, у кого она есть, чтобы мы получили ее через Вас.» (Ibid., 25). Браулио полагал, что книга может находиться в библиотеке графа Лаврентия. Однако Цеврила не сумел выполнить просьбу епископа: Книги Лаврентия в то время рассеялись по всей стране, а в библиотеке Хиндасвинта, в которой продолжил свои поиски аббат, нужного произведения не оказалось (Ibid., 26). Хотя преемником Браулио стал Тайо, также интересовавшийся наукой, место культурного средоточия государства во второй половине VII века занял Толедо (Произведения Тайо можно найти в: Migne, Patrologia Latina 80). Возросшее культурное значение этого города было следствием политической эволюции, в результате которой Толедо стал столицей и в мирском, и в церковном отношении. Евгений II Толедский, друг Браулио, был первым в ряду Толедских митрополитов, занимавшихся литературной деятельностью (MGH AA 14, S. 283-291). Он переработал стихотворения африканца Драконция, но наряду с этим написал множество собственных стихотворений и писем (M. Manitius, Geschichte der lateinischen Literatur des Mittelalters I, 1911, S. 194). Его преемник Ильдефонс (ум. 667 г). составил каталог писателей. Образцом для него послужил сходный труд Исидора Севильского «О знаменитых людях» (De viris illustribus), в которой Севильский епископ в подражание античным авторам собрал заметки о писателях и их произведениях (Издано в: G. v. Dzialowski, Isidor und Ildefons als Literaturhistoriker, 1898. H. Koeppeler, De viris illustribus and Isidore of Seville, The Journal of Theological Studies 37, 1936, S. 16- 34). И наконец, на историческом поприще своим трудом выделялся Юлиан Толедский (ум. 690 г). Его произведение, написанное в несколько высокопарном стиле, обладает высокой информативностью и было в своем роде исключительным достижением того времени: это единственное историческое произведение, появившееся в те десятилетия в христианских культурных кругах. Впрочем, на нем же и прерывается линия историков у вестготов, если не принимать во внимание скупые на слова списки королей и возможное существование одного ныне утерянного, но, вероятно, включенного в Хронику Альфонса III труда.

Язык вестготских законов и деяний соборов в VII веке оказался в состоянии упадка. Вместо почти классической ясности, которую можно увидеть еще в законах из Пересмотренного Свода, мы обнаруживаем риторический и велеречивый стиль. За морализирующими рассуждениями законодателя зачастую пропадает сам юридический смысл. И тем не менее эта латынь во много раз превосходит язык, на котором писали в то время в королевстве франков. В литературном отношении вестготская держава была последним убежищем классической традиции.

Эта культура была разрушена нападением арабов. Около 754 г. анонимный клирик из Толедо написал хронику, чрезвычайно сырой и грамматически абсолютно неправильный стиль которой говорит о литературном упадке. Причину такого развития событий следует видеть в том обстоятельстве, что носителем вестготской культуры был очень тонкий высший слой, в последние десятилетия сосредоточившийся вокруг королевского двора. С падением королевской власти и закатом аристократии была обречена на гибель и культура вестготского государства. Этим же объясняется и поразительно быстрая арабизация ортодоксальных испанцев, мосарабов. К середине IX века в Кордове были совершенно неизвестны произведения Вергилия, сатиры Ювенала и Горация. Евлогий привез эти труды в столицу Андалузии из Памплоны (Paulus Alvarus, Vita Eulogii, c. 9, издано A. Schott, Hispaniae illustratae, Bd. 4, Frankfurt 1608) Значение вестготской эпохи для испанской истории остается предметом споров. Если Р. Менендес Пидаль многократно подчеркивал, что этот период был важнейшей составляющей испанской истории, которая, не будь этой эпохи, сложилась бы совсем по другому, то А. Кастро отрицал любое вестготское влияние (A. Castro, Los Espanoles: como llegaron a serlo, Madrid 1965). Создается впечатление, что оба исследователя рассматривали только один аспект общей проблемы. Следует согласиться с Кастро, если считать важнейшим критерием органичность и континуитет культурного и государственного развития. В этом отношении арабское нашествие означало непоправимый перелом. Оставшееся в завоеванных областях население приняло арабскую культуру и, в конечном итоге, ислам. Хотя среди вестготов, бежавших в государство франков, мы находим такие выдающиеся личности, как Агобард Лионский, Теодульф Орлеанский и Бенедикт Анианский, их деятельность всецело принадлежит франкской истории.

Вестготская государственная идеология королевства Астурии не может считаться естественным продолжением вестготских традиций, так как она возникла в результате сознательной политики Альфонса II. Речь шла о возрождении, а не о подлинной преемственности. Тем не менее, А. Кастро недооценил историко_формирующую силу этой идеологии. Не нуждается в доказательствах утверждение, что даже та идеология, которая основывается на произвольном толковании исторических фактов, может в свою очередь превратиться в формирующую силу и тем самым в политическую реальность. В этом смысле справедлива высокая оценка вестготского периода, которую дал Р. Менендес Пидаль. Заслугой вестготов остается и то, что они впервые в истории Пиренейского полуострова объединили его в единое самостоятельное государство (R. d'Abadal, A propos du legs visigothique en Espagne, 5. Settimana di Studio, Bd. 2, publ. Spoletto 1958, S. 582). Историческое значение вестготской державы в любом случае превосходит значение большинства других государств, образовавшихся в ходе Великого переселения народов. В развитии средневековой европейской государственной системы большую роль сыграло только королевство франков, получившее счастливую возможность жить и развиваться без тех катаклизмов, которые разрушили страну вестготов.