Крепостной ансамбль Мангупа

Анализ топографической ситуации «пещерных городов» в сопоставлении с археологическими данными позволил Е. В. Веймарну обоснованно усомниться в реальности существования «длинных стен» в виде цепи крепостей. На Мангупе в раннее средневековье, по его мнению, крепость существовала только на мысе Тешкли-бурун, а остальная [100] территория плато защищена только в VIII-X вв. (56, с. 77-78; 66, с. 125; 137, 139). К этому его приводит анализ оборонительной системы Эски-Кермена, который, как предполагалось, предшествовал Мангупу (54, с. 53-54; 66, с. 125). Однако данный вывод не был подтвержден нашими исследованиями (см. главу III).

Особенно важна статья Е. В. Веймарна об укреплениях Эски-Кермена, содержащая детальное описание и реконструкцию защитных комплексов, анализ их в свете истории развития тактики оборонительного и наступательного боя. Исторические выводы статьи следуют в русле взглядов Н. И. Репникова, подвергшихся серьезной критике со стороны А. Л. Якобсона (295, с. 289). На недостаточную обоснованность даты окончательного разрушения крепости Эски-Кермена (конец VIII в.)[13] обратил внимание Д. Л. Талис, выступивший в 1961 г. с обзорной статьей по проблемам истории средневековой Таврики. Отмечая слабые места в позициях того и другого автора, он, в свою очередь, выдвинул мысль о расцвете византийского крепостного строительства на полуострове в доюстиниановскую эпоху (256, с. 243-244), причем не связывая его с «длинными стенами», которые, по мнению автора, еще не обнаружены. Южнобережный вариант их локализации Д. Л. Талис исключал, поскольку этому противоречат слова Прокопия о строительстве крепостей Алустон и Горзувиты (256, с. 254-255). Последнее положение было выдвинуто в противовес гипотезе Э. И. Соломоник и О. И. Домбровского о нахождении страны Дори на побережье Крыма между Судаком и Балаклавой.

Появление укреплений на Мангупе Д. Л. Талис относил к концу V -- началу VI вв., ссылаясь на оборонительную систему Эски-Кермена, принимая даты Н. И. Репникова (232, с. 203). Эта мысль высказывалась А. Л. Якобсоном (290, с. 221-222), правда, в дальнейшем он отнес создание Мангупской и Эски-Керменской крепостей к VI в. (297, с. 11).

В работе, специально посвященной оборонительному зодчеству средневековой Юго-Западной Таврики, автор дал развернутую сравнительную характеристику защитных систем городищ. Оговариваясь, что об оборонительных сооружениях Мангупа можно судить только по небольшим зачисткам, Д. Л. Талис сопоставлял их со стенами Эски-Кермена и отмечал ряд технических различий, но в целом отнес их к квадровой кладке, для которой характерно сочетание двух рядов облицовки (258, с. 92).

Весьма ценной частью работы является описание остатков Баклинской цитадели, а также аргументы и соображения по поводу ее даты (вторая половина V -- первая половина VI в.) (258, с. 98-105). В то же время статья содержит ряд спорных положений, основанных главным образом на устаревших данных. Например, утверждается, вероятно, под влиянием взглядов Н. И. Репникова, что мангупские оборонительные стены имеют зубчатый парапет, строительство цитадели автор отнес к турецкому времени (258, с. 94). В отношении времени сооружения первоначальной оборонительной системы Мангупа повторяется ранее сделанный вывод -- конец V -- начало VI в. (258, с. 106-107, 113).

Кроме публикаций и архивных материалов, посвященных оборонительной системе городища, дадим хотя бы краткую характеристику концепций по более широкому кругу вопросов, относящихся к истории средневековой Таврики, поскольку некоторые выводы, в частности по датировке защитных стен Мангупа, базируются именно на теоретических посылках, подкрепленных памятниками, трактуемыми далеко не всегда однозначно.

Вопрос о зарождении крепости на Мангупе неразрывно связан с проблемой локализации страны Дори и «длинных стен», упомянутых в трактате Прокопия «О постройках». Анализ текста этого сочинения, проведенный Э. И. Соломоник, и археологические разведки на Южном берегу Крыма убедили О. И. Домбровского в том, что «длинные стены» реально могут быть прослежены в ряде дефиле Главной гряды. Построенные крымскими горцами еще в период римского господства, они были усилены в эпоху Юстиниана I и предназначались для защиты южнобережных владений Византии от нападений кочевников и функционировали до VII-VIII вв, (93, с 166). [101]

В развернутом виде аргументация этого положения приведена в совместной работе, вышедшей в 1968 г. (247, с. 11-14), Выводы ее были полностью поддержаны Е. В. Веймарном (60, с. 62; 67, с. 19-20) и приняты И. А. Барановым (32, с. 153). Со стороны А. Л. Якобсона последовала резкая критика с уже рассмотренных нами позиций (299, с. 298-301).

Киевский археолог И. С. Пиоро, ознакомившись с материалами исследований крепостных стен Мангупа 1971-1972 гг., выдвинул предположение о локализации страны Дори на плато Мангупа, а «длинные стены», по его мнению, -- это система ранних оборонительных сооружений городища (209) Еще С. П. Шестаков отождествлял Мангуп (он же Ай-Тодор, по мнению автора), якобы заселенный в IV-V вв. готами, с Дори. Но затем он пишет о представлении готам горной территории на берегу моря, то есть высказывается за южнобережный вариант локализации этой хоры (282, с. 8, 10).

Наконец, в 1979 г. Л. В. Фирсов, включившись в дискуссию, призвал вернуться к старому варианту представлений, согласно которому Дори находилась в Юго-Западной Таврике между Главной и Внешней грядами Крымских гор. Существование «длинных стен» на перевалах с VI в. кажется автору сомнительным, скорее, по его мнению, эти преграды создавались в период жизни княжества Феодоро и обращены они не на север, а на юг -- против генуэзцев (272, с. 113).

Несколько ранее, в 1977 г., вышла монография Л. В. Фирсова по вопросам радиоуглеродной хронологии памятников Крыма. Основное место в ней уделено Херсонесу, по Мангупу приводятся результаты определения образцов деревянных конструкций из оборонительных стен. Пробы были взяты из сооружений, датированных по внешним признакам не ранее XIV в. На основании анализов они были отнесены Л. В. Фирсовым к IX-X вв. (271, с. 169-170). Результаты новейших работ не подтверждают столь ранние даты сооружений, из которых бралось исследовавшееся на радиокарбон дерево. (см. приложение 2).

Археологическое изучение оборонительных сооружений Мангупа возобновилось в 1967 г. Здесь начала работу экспедиция Института археологии АН УССР и Крымского педагогического института им. М. В. Фрунзе под руководством Е. В. Веймарна. Первоначально изучение оборонительных стен ограничилось вырубкой растительности и незначительной зачисткой участка обороны в верховьях ущелья Капу-дере у главных городских ворот; продолжались эти работы и в следующем году.

В 1969 г. под руководством Е. В. Веймарна и И. И. Лободы (Бахчисарайский историко-археологический музей) начались раскопки юго-восточной куртины цитадели в районе вылазной калитки. Они велись до 1972 г. Кроме этого, были обмерены комплексы пещерных казематов, расположенных вдоль обрыва мыса.

С 1969 г. автор настоящей работы начал изучение уже известных оборонительных сооружений, а также приступил к поиску остатков стен на необследованных ранее участках мысов и ущелий плато. За три года были обнаружены новые звенья крепостного ансамбля Мангупа, которые позволили в общих чертах реконструировать контуры главной крепостной ограды, дискретно размещенные укрепления которой обеспечивали неприступность всей территории плато и верховьев балок (79, с. 171).

С 1973 г. оборонительная система городища становится главным объектом работ отряда Симферопольского государственного университета им. М. В. Фрунзе, с 1975 г. экспедиция приобрела самостоятельный статус.

Археологическим раскопкам подверглись следующие памятники комплекса крепостных сооружений: две оборонительные стены на западном и восточном склонах мыса Чамну-бурун, башня в верховьях Табана-дере, оборонительная линия на восточном склоне мыса Чуфут-Чеарган-бурун, участок второго оборонительного пояса в верховьях Лагерной балки, оборонительная стена и полукруглая башня в Гамам-дере, следы ранней оборонительной стены на западном мысе Елли-бурун, оборонительная система цитадели на мысе Тешкли-бурун. Общая площадь раскопок составила 1230 м2. Была произведена детальная топосъемка плато. Материалы этих исследований легли в основу данной работы. [102]

2.Главная линия обороны Мангупской крепости

памятник плато архитектурный

Мангупское плато[15] расположено на водоразделе Каралезской и Шульской долин в 20 км к юго-западу от Бахчисарая. Оно представляет собой гору-останец, сложенную мшанковыми известняками мощностью до 60-70 м, покоящимися на мергелях верхнего мела, отделенную от основного массива Внутренней гряды тектоническими и эрозийными процессами. Плато возвышается в виде скального острова, превышая уровень окрестных долин на 250-300 м. Высота его над уровнем моря достигает 584,5 м.

Между плато и находящимся на север от него массивом Чардаклы-Баир пролегает глубокая долина Джан-дере. С юго-восточной стороны находится долина Алмалык-дере, по ее склонам проходила в древности главная дорога в город, единственная доступная для колесного транспорта в настоящее время. Южное подножие плато обращено в обширную долину, именовавшуюся среди греко-татарского населения Ай-Тодор (204, с. 133). Название долины, вероятно, связано с одноименным селом, находящимся сразу за невысокой грядой, ограждающей долину с юга. От массива Шулдана, расположенного к западу, Мангуп отделяется узким извилистым ущельем Ураус-дере. По нему проходит современное шоссе, связывающее Бахчисарай с Севастополем.

Нередко в литературе форму плато в плане сравнивают с растопыренной четырехпалой кистью руки. Аналогия достаточно выразительная. С севера и северо-востока массив прорезается тремя ущельями, боковые обводы которых образуют обрывы мысов. За очертания плато мы принимаем линию края обрывов, а там, где их нет, продолжение горизонтали, соединяющей участки обрывистого склона.

Крайний западный мыс, самый большой по площади, называется Чамну-бурун (Сосновый). Его западный и приблизительно одна треть восточного обвода окаймлены отвесными обрывами, достигающими высоты 70 м. В нескольких местах они разрываются узкими расселинами, по которым без особых затруднений возможен подъем на поверхность мыса. Большой распадок шириной до 200 м существует в северной части его восточного склона.

Соседний к востоку мыс называется Чуфут-Чеарган-бурун.[16] Треть его западного и две трети восточного склона в основном представляют извилистую кайму отвесных обрывов, лишь в трех местах имеющих труднодоступные расселины, по которым возможен подъем на плато. Южная часть склонов мыса -- пологая, вернее, образованная уступчатыми террасами (такой же характер имеет и южная часть восточного склона Чамну-буруна).

Между упомянутыми двумя мысами лежит широкое (до 300 м) и относительно пологое ущелье Табана-дере. Название переводится как «Кожевенный овраг». Этот промысел караимов существовал здесь до конца XVIII в. (204, с. 133). До сих пор в верховьях балки хорошо видны ванны, вырубленные в скале, предназначавшиеся для вымочки кож. По балке проходит современная туристская тропа. Подъем по ней для здорового человека в среднем занимает 40-45 минут. Местами тропа совпадает с остатками дороги, которая еще в довоенное время была наезжена. О подъеме по ней верхом на лошадях красочно писал Е. Марков (172, с. 405), упоминает о ней и П. С. Паллас (204, с. 133).

К востоку от Чуфут-Чеарган-буруна находится мыс Елли-бурун (Ветреный). Большую часть его составляют вертикальные обрывы, местами имеющие отрицательную крутизну. Пологой является лишь южная половина западного и короткий отрезок восточного склонов у основания мыса (истоки ущелья Капу-дере).

Между этим мысом и предыдущим пролегает балка Гамам-дере (Банная). Она короче и круче Табана-дере. Максимальная ширина ее -- до 250 м. По литературным данным, в прошлом здесь была наезженная дорога на [103] плато (130, с. 420). Следы сильно заросших двух дорог были обнаружены во время разведок 1971-1972 гг. Подняться на Мангуп здесь можно за 30-40 минут.

Особо следует остановиться на небольшой балке, впадающей в Гамам-дере с юго-запада. Она образована участком пологого склона Чуфут-Чеарган-буруна и северо-западного склона мыса, известного в обиходе под названием «Таврского пятачка». По словам Е. В. Веймарна, это название появилось в 1938 г. после того, как на мыске были обнаружены фрагменты лепной керамики таврского типа. Для удобства топонимической номенклатуры мы предлагаем название Таврский мыс, а для безымянной ранее балки, в связи с размещением в ее верховьях с 1967 г. лагеря археологической экспедиции, название Лагерная балка. За последние десять лет эти новые топонимы хорошо прижились. Подъем на плато в этом районе не составляет большого труда. Верховья Лагерной балки выводят непосредственно к большой базилике (брауновской) и к дворцу князя Алексея. Склоны Таврского мыса, господствующие над средней частью Гамам-дере, представляют собой неприступный обрыв. К югу, к истокам балки, он переходит в уступчатые террасы.

Крайний северо-восточный отрог Мангупского плато, Тешкли-бурун (Дырявый), -- самый высокий из мысов, но в то же время наименьший по площади (1, 2 га). Его ровная поверхность имеет уклон к северо-западу. Окаймляют ее отвесные обрывы высотой до 40 м. Попасть на мыс можно только с юго-запада, т. е. со стороны плато. Тешкли-бурун выделяется своей изолированностью среди других отрогов и наиболее удобен для создания на нем укрепления.

Тешкли-бурун и Елли-бурун широко разведены пролегающей между ними балкой Капу-дере (Овраг ворот). Склоны ее, покрытые мергелевыми осыпями, весьма круты и трудно преодолимы при подъеме. В эту балку выходит главная проезжая дорога, проложенная по юго-восточному борту под северо-западным склоном Тешкли-буруна.

Южная кромка плато, несмотря на общее впечатление неприступности, которое она производит при взгляде на нее из Ай-Тодорской долины, на самом деле имеет несколько доступных для подъема участков. Самый значительный -- шириной до 100 м. Это -- уступчатый склон, протянувшийся от района современного триангуляционного знака до большой сталактитовой пещеры. Есть также два узких распадка с тропами, из которых наиболее известен западный, со спуском к пещерному монастырю, расположенному в большом естественном гроте под южным обрывом. Узкие и крутые расселины южного склона возле большой пещеры и у оконечности юго-западного фланга второй оборонительной линии дают возможность, хотя и с трудом, но все же без специального снаряжения подняться и спуститься с плато.

Сравнительно ровная поверхность Мангупского плато имеет уклон к северо-западу. Высшая точка его находится в окрестностях триангуляционного знака, самые низменные участки -- основания мысов и истоки балок (речь, естественно, идет не о самих балках). Наименьшая абсолютная высота этих участков -- до 540 м над уровнем моря.

Южная, не расчлененная балками часть плато покрыта травянистой растительностью степного характера, она распространяется и на плоские пространства мысов. Лишь изредка, отдельно или небольшими группами, здесь встречаются кизил, дикая яблоня, груша, барбарис, терн. К истокам балок древесная поросль становится гуще, в балках же и на склонах мысов она образует труднопроходимую чащу. Именно на таких участках находится большинство вновь открытых оборонительных сооружений городища.

Это говорит о том, что Мангупское плато представляет собой территорию в значительной мере укрепленную самой природой и, что очень важно для крепости, снабженную водой (52, с. 283), выходящей в виде источников в балках и под южным обрывом. Наиболее значительные источники находятся в верховьях Табана-дере и Гамам-дере. В первой известно даже три источника, дававших воду не только для питья, но и для нужд кожевенного производства.[17] Название второго оврага также связано с изобилием в нем воды. В Капу-дере известно два выхода. Небольшой источник находится под восточным обрывом Елли-буруна на территории кошар, открытых [104] разведкой 1968-1969 гг. (66, с. 133-135), в настоящее время он практически не функционирует; второй источник выходил из грота под северо-западным обрывом Тешкли-буруна. Функционировать он перестал вероятно тогда, когда его русло в скале было перехвачено колодцем, пробитым с поверхности мыса в XIV в. Под южным обрывом известны по крайней мере три выхода воды, но, как и источник под Елли-буруном, они не имели для крепости жизненного значения. Вопрос о происхождении родников на Мангупском плато остается дискуссионным (100, с. 82).

Обеспеченность плато водой, природная труднодоступность несомненно привлекали сюда людей еще в глубокой древности. Самые ранние следы пребывания здесь человека относятся к энеолиту. В Лагерной балке и на Тешкли-буруне в 1977-1979 гг. были обнаружены кремневые вкладыши, диоритовые топоры и тесла, а также другой инвентарь, относящийся к этой эпохе.[18]

Среди новых материалов, относящихся к ранним этапам заселения плато, следует отметить и кремневые наконечники стрел эпохи ранней бронзы. Что касается раннего железного века, то вывод о существовании на Мангупе следов таврского поселения был сделан еще в довоенные годы (261, с. 387). В наших раскопках были обнаружены фрагменты чернолощеных неорнаментированных лепных сосудов. Они обычно сопровождаются позднеантичной и раннесредневековой тарной и столовой керамикой и, возможно, являются таврским наследием в культуре этнически конгломерированного населения горных районов Крыма I тысячелетия н. э. (73, с. 182; 74, с. 190-191).

Материалы первых веков нашей эры представлены главным образом фрагментами светлоглиняных амфор, краснолаковых сосудов, монетами и, вероятно, одним надгробным памятником, вторично использованным в кладке стены северо-западного нефа большой базилики (261, с. 366, 368). Позднеантичные находки на Мангупе вместе с археологическими данными по его округе, на наш взгляд, свидетельствуют о постепенном освоении позднескифским населением горных районов полуострова и, в частности, верховьев долин рек Альмы, Качи, Бодрака, Бельбека. Процесс заселения мог быть обусловлен ростом численности населения государства, связанным с новым притоком сарматов, начавшимся с рубежа нашей эры (73, с. 184). Во всяком случае, нет оснований относить появление населения на Мангупе только к III в., ставя это в связь с готскими и гуннскими вторжениями (73, с 186), оно существовало и до того. Однако с IV в. действительно ощущается активизация жизни на плато, что выражается в резком увеличении количества археологического материала, большая часть которого приходится на VI-VII вв. (в целом для поздней античности и раннего средневековья).

К настоящему времени нет никаких данных о существовании на плато каких-либо оборонительных сооружений до начала эпохи раннего средневековья. Никто из современных исследователей не высказывает мысль о возможности существования крепости ранее второй половины V в.

Рассмотрим крепостные сооружения, относящиеся к эпохе раннего средневековья. Отметим, что раннесредневековый этап существования поселения представлен массовым археологическим материалом, полученным при исследованиях в различных местах городища.

Обращаясь к оборонительной системе Мангупа, все исследователи исходили из того, что ее магистральная линия в раннее средневековье проходила по тем же рубежам, что и в период жизни княжества Феодоро (XIV-XV вв.), т. е. совпадала с поясом стен и башен, пересекающих плато по линии юго-запад -- северо-восток и отделяющих от застроенной территории мысы Чамну-бурун и Чуфут-Чеарган-бурун (рис. 1). Отмечали, что ранние квадровые кладки прослеживаются в верховьях Капу-дере и в нижней стене в Табана-дере (А. Л. Якобсон), которая определялась как передовая.

Рис. 1. Схема крепостного ансамбля Мангупа по представлениям исследователей до 1971 г. [242]

Таким образом, визуально в крепостных сооружениях на поверхности плато квадровая кладка отмечалась лишь на небольших участках главных крепостных ворот (Капу-дере). Наличие ее в основании остальных куртин и башен главной линии обороны подразумевалось. При такой схеме незащищенными оставались бы упомянутые мысы, склоны которых, как отмечалось, имеют несколько доступных для подъема участков, некоторые шириной более 100 м (восточные склоны Чамну-буруна [105] и Чуфут-Чеаргана-буруна).[19] По ним неприятель мог бы беспрепятственно подняться на плато, с тыла ударить по нижней стене в Табана-дере и широким фронтом вести атаку на главную оборонительную линию, не прикрытую даже рвом. Слабость такой оборонительной системы несомненна. В ней полностью игнорировались бы преимущества «естественной фортификации»[20] Мангупа, а они диктовали необходимость включения в крепостной полигон всей территории плато.

Археологические разведки 1970-1972 гг. выявили остатки защитных стен на Чамну-буруне. В пяти расселинах на его западном склоне были найдены как следы кладок, так и хорошо сохранившиеся стены.

Важное значение для формирования нового представления о компоновке крепостной системы Мангупа имело открытие остатков оборонительной стены в Лагерной балке (61, с. 393). Уже во время разведки рядом были найдены фрагменты гранитных ядер, позволившие определить участок, на который был направлен основной удар турецких войск в период осады 1475 г. (63, с. 265). Это подчеркивало значение данного оборонительного звена в крепостном комплексе. Постели ранней стены были выявлены на западном склоне мыса Елли-бурун ниже оборонительной стены с башней, господствовавшей над средней частью балки Гамам-дере.

Таким образом, к началу систематических раскопок оборонительных сооружений городища были накоплены данные о существовании системы укреплений, обеспечивавшей полную изоляцию плато, препятствовавшей проникновению на него даже мелких групп неприятеля. Она создавалась с учетом естественных факторов неприступности, характерных для данной местности.

Рис. 2. Схема крепостного ансамбля Мангупа. [243]

памятник плато архитектурный

В крепостном ансамбле в свете новых данных стала хорошо заметна его расчлененность на три укрепленных линии (рис. 2). Первая -- внешняя, обеспечивавшая оборону уязвимых мест всего контура плато и максимально подчиненная своим начертанием естественным рубежам. Вторая -- это непрерывный пояс стен с башнями, протянувшийся от юго-западного обрыва до западного края Гамам-дере; в ее начертании менее всего учтены особенности местности. И, наконец, укрепление на мысе Тешкли-бурун, несомненно, являвшееся цитаделью. Выбор места для нее был подсказан естественной конфигурацией плато. Различия в технике строительства и тактических решениях этих поясов наглядно свидетельствуют о разновременности их появления. Действующий крепостной узел, состоящий из этих трех элементов, сложился довольно поздно, не ранее превращения Мангупа в столицу княжества Феодоро (XIV-XV вв.). Именно тогда окончательно был реализован господствовавший в античную и средневековую эпохи принцип последовательной обороны (303, с. 32), в соответствии с которым укрепление имело главную крепостную ограду или внешнюю линию обороны, вторую линию (ретраншемент), или тыловую позицию, и цитадель.

Данная глава посвящена сооружениям главной линии обороны. Для удобства обозначения элементов оборонительной системы мы ввели следующий порядок их нумерации. Укрепления главной линии обороны (в дальнейшем -- ГЛО) обозначаются буквой А, второй линии обороны (в дальнейшем -- ВЛО) -- В и цитадель -- С. Римские цифры указывают номера укреплений, арабские -- номера башен, буквами обозначаются отдельные куртины. Нумерация идет с запада на восток (рис. 2). Под укреплениями для ГЛО мы понимаем сплошные оборонительные линии, опирающиеся флангами на неприступные обрывы. ВЛО (линия В) и цитадель (С) рассматриваются как отдельные укрепления.

Укрепления могут быть объединены в более крупные участки -- фронты, которых можно выделить три. Западный, совпадающий с западным склоном мыса Чамну-бурун, для которого характерно дискретное расположение укреплений. Далее, Северный фронт с участками в Табана-дере, Гамам-дере и Капу-дере. Здесь линии, пересекавшие балки, дополнялись укреплениями на всходоопасных участках склонов. Каждый такой участок решал задачу обороны балки путем организации оптимального фронтального и флангового обстрела. Это был самый сложный по инженерным решениям и самый большой по протяженности искусственных оборонительных [106] рубежей фронт. К нему относится ВЛО, страхующая его передовые рубежи. Цитадель на мысе Тешкли-бурун занимала промежуточное положение, она участвовала как в обороне участка Капу-дере Северного фронта, так и обеспечивала защиту северо-восточного фланга Южного фронта.

Последний включал укрепления, которые перекрывали расселины, и один пологий участок склона на окраине плато, выходящий своей обрывистой кромкой на Ай-Тодорскую долину, а также в балку Алмалык-дере. В этой последовательности расположения фронтов мы и будем рассматривать конкретные примеры оборонительных звеньев.

Показательным для характеристики ГЛО является Западный фронт, представленный укреплениями западного склона мыса Чамну-бурун, обращенного в ущелье Ураус-дере. Территория мыса никогда не была застроена, об этом говорят редкие и маловыразительные находки фрагментов керамики. Данный район плато скорее всего предназначался для содержания скота. Труднодоступность склонов, удаленность крепостных сооружений мыса от наиболее посещаемой части плато защитили их от разрушения в период угасания городища и после того, как люди окончательно покинули Мангуп в начале 90-х гг. XVIII в. (156, с. 39). С этого времени руины построек разбирались жителями окрестных сел для строительных целей (36, с. 28).

Неплохая сохранность ряда звеньев обороны на Чамну-буруне объясняется и тем, что поддержание стен на периферии обширной крепостной территории требовало, при возведении их, придавать кладкам особую прочность: ремонты обходились бы слишком дорого из-за трудностей доставки материалов, поскольку большей частью эти сооружения располагались не у кромки плато, а были опущены в расселины иногда до середины склона. Отсюда понятно стремление использовать блоки больших размеров. Кладка велась с большой тщательностью, сооружениям обеспечивался значительный запас прочности. Эти обстоятельства позволяют рассматривать Западный фронт как наилучшим образом сохранивший оборонительные сооружения, относящиеся к начальному периоду функционирования ГЛО и не подвергнувшиеся, как показали исследования, существенным переделкам на протяжении всей жизни поселения.

Выразительным примером строительной техники и тактических решений, применявшихся в ГЛО, является защитный рубеж А.I в крайней южной расселине на западном склоне мыса. В месте нахождения укрепленной линии расселина имеет ширину, равную 11 м. Выше и ниже она расширяется до 15-20 м. Крутизна склона составляет от 30° до 40°. Края расселины от оборонительной стены до устья представляют собой крутые обрывы высотой до 30-50 м. Местами, в нижней части, их поверхность имеет следы рубки, что свидетельствует об искусственном удалении выступов, по которым можно было бы подняться на плато мыса, минуя оборону. Такого рода подтеска скалы для усиления ее неприступности делалась при строительстве крепости Уплисцихе (Грузия) (175, с. 27). Тщательная подготовка местности перед укреплениями в предвиденье осады была правилом при обороне византийских крепостей (13, с. 94-96).

В устье расселины, при переходе ее южного края в западный обрыв мыса, на отдельно стоящей глыбе известняка был устроен наблюдательный пост. К небольшой площадке на ее вершине вели вырубные ступени. Отсюда хорошо просматривалось подножие обрыва и все ущелье Ураус-дере. Прямая зрительная связь с расположенным выше рубежом позволяла одновременно предупреждать о приближении неприятеля в недоступной для наблюдения оттуда зоне. Такого рода сигнальный пост известен и на противоположной стороне ущелья (12, с. 233).

На северном склоне расселины и выше, и впереди края оборонительной стены на 7-10 м находятся горизонтальные уступы, имевшие, вероятно, боевое значение. С их высоты (15-20 м) ручным метанием камней можно было поражать все предполье укрепления А.I. Таким образом, неприступность дефиле обеспечивала не только стена, но и ряд других сооружений, предназначавшихся для наблюдения за подступами и для флангового обстрела. Последнее было учтено и в планировке укрепленной линии, возведенной по тенальному принципу, наиболее приемлемому в условиях сильно пересеченной местности (148, с. 10, 28; 155, с. 72-73; 303, с. 41). Короткий левый фас укрепления, образующий с главным фасом угол в 140°, служил последнему и фланком, компенсируя значительный мертвый угол перед стеной, стоящей на крутом склоне.

Стена сохранилась до уровня боевой площадки. Кроме того, на длинной куртине остался нижний пояс кладки бруствера с более поздней надстройкой в южной части, о которой [107] будет сказано ниже. Археологические исследования 1978-1979 гг. позволили выяснить конструкцию и строительную историю сооружения. Для его возведения было выбрано самое узкое место расселины. Поверхность скалы здесь трещиноватая, сильно коррозированная, по трассе стены она тщательно выровнена. Из хорошо отесанных блоков, размеры которых составляют 0,4 х 0,5 х 1,1 м, была выведена однородная постелистая тычковая однослойная кладка[21] высотой до 3,9 м (рис. 3).

Рис. 3. Укрепление А. I. Фас оборонительной стены.

Судя по верхнему, доступному для наблюдения ряду, блоки скреплялись друг с другом пиронами (рис. 4). Признаков применения известкового раствора обнаружено не было.

Рис. 4. Укрепление А. I. План [244]

Через щели, в месте примыкания длинной куртины к скале, удалось прозондировать всю толщу стены и установить, что обычной забутовки в ней нет. Там находится спрессованный щебень и мелкий бутовый камень, не скрепленный вяжущим раствором. Этот слой доходит до уровня верхнего ряда кладки (рис. 5). Учитывая крутизну склона выше стены, можно предполагать, что тыльный панцирь там отсутствует. Вероятнее всего, после возведения стены была сделана щебнево-бутовая подсыпка, снивелировавшая застенное пространство под уровень боевой площадки, но это не означало создания настоящего валганга, поскольку боевой площадкой служила лишь поверхность верхнего ряда блоков; ее ширина без учета толщины бруствера составляет 0,8 м.

Рис. 5. Укрепление А. I. Разрез. [245]

О характере бруствера можно судить по сохранившейся его нижней части на длинной куртине. Он сложен из блоков размером 0,35 х 0,65 х 1,0 м, поставленных на ложки. Для связи применялись деревянные скрепы, на что указывают хорошо сохранившиеся гнезда. Вероятно, второй пояс кладки бруствера состоял из таких же блоков, а общая высота прикрытия достигала 1,3 м при высоте обороны не менее 5,2 м.[22] Учитывая крутизну предполья, этого было вполне достаточно. Бруствер при этом имел относительно небольшое по сравнению с требуемым в равнинных условиях превышение (до 2,4 м) (112, с. 17) над боевой площадкой, но достаточно защищал обороняющихся от прицельных выстрелов неприятеля. Более высокий бруствер затруднял бы действия по противнику в ближней зоне. Данных о зубчатом венчании парапета нет, что можно сказать и обо всех остальных сооружениях ГЛО раннесредневекового времени. В подобных случаях исследователи все же обычно предполагают существование в прошлом зубцов, ссылаясь на аналогии византийских крепостей в Северной Африке (200, с. 36). В качестве примера можно также привести византийскую крепость Кудна на средиземноморском побережье Малой Азии, где реставраторами восстановлены кремальеры, в среднем имеющие высоту 1,0-1,25 м, стоящие на бруствере высотой 0,95 м. (319, с. 58). О том, что византийцы большое внимание уделяли возведению надежного бруствера, свидетельствует Прокопий Кесарийский, сообщающий об особой заботе, проявленной Велизарием при подготовке крепостных сооружений Рима к обороне; воины восхваляли предусмотрительность главнокомандующего и «особенно его опытность, высказанную им при постройке брустверов» (219, с. 124).

За боевой площадкой на поверхности подсыпки лежит слой известняковых глыб, некоторые из них имеют в поперечнике более 1 м. Они образуют террасу, возвышающуюся над уровнем площадки от 1,4 до 1,8 м. Камни лежали настолько плотно, что натечная земля между ними почти не проникала. Терраса за стеной -- несомненно искусственное сооружение. Невозможно представить, что глыбы, многие из которых имеют массу до тонны, скатывались сверху и задерживались у стены. На крутом склоне они сбили бы бруствер, не защищавшийся щебнево-бутовой подсыпкой. Верховья расселины сложены трещиноватыми известняками, подвергающимися постоянному воздействию выветривания и размыва. Это создавало опасность срыва больших скальных блоков, что и было учтено при строительстве стены.[23] Для защиты ее верха на слой присыпанного балласта уложили глыбы известняка, образовавшие террасу. Она служила своего рода улавливателем, а в некоторых случаях и трамплином, перебрасывающим катящиеся камни через парапет. [108]

Вывод о существовании стены и насыпи-террасы как элементов конструкции укрепления подтверждает глыба, лежащая в южной части боевой площадки длинной куртины (рис. 3-4). Несомненно, что она не могла скатиться сюда с борта расселины, иначе бруствер был бы полностью разрушен, чего на самом деле не наблюдается, хотя глыба опирается на блоки нижнего ряда его кладки. Важно отметить, что пространство между парапетом и террасой было заполнено натечной землей с включением мелких камней, накопившейся после того, как оборонительное сооружение перестало использоваться. Других глыб на боевой площадке, кроме описанной, не было. Вероятно, она была уложена в террасу рядом с боевой площадкой и вскоре после установки достаточно плавно опустилась на площадку, вызвав лишь обрушение верхнего ряда кладки бруствера. Удалить эту помеху без полного разрушения парапета было невозможно, как нельзя было и поставить ее на место, поскольку произошла бы подвижка всего каменного навала на данном участке. В дальнейшем на южном фланге длинной куртины, на уцелевших блоках бруствера, была выстроена из меньших по размерам штучных камней стенка в однорядной, орфостатной сложной системе кладки (тычком-логом), сохранившаяся на высоту двух рядов. Возможно, эта кладка обрамляла край возвышенной площадки, образованной насыпью из бутового камня среднего и крупного размера, компенсировавшей, отчасти, сокращение боевой площадки и обеспечивавшей проход с террасы на короткую куртину.

Для датировки описанных событий в жизни укрепления А.I большое значение имеет находка в каменной россыпи, на глубине 1 м от дневной поверхности с восточной стороны упомянутой глыбы, клада из восьми монет. Они лежали стопкой на камне с плоской поверхностью, находившемся в полости между глыбами, причем перекрывавшие его камни лежали так плотно, что земля между ними почти не проникала. Вероятно, монеты были спрятаны здесь вскоре после того, как из каменной насыпи сдвинулась глыба; в противном случае, при сотрясении, вызванном ее смещением, монетный столбик рассыпался бы, В составе клада[24] находилась одна медная монета, известная по опубликованному А. В. Орешниковым экземпляру из коллекции А. Л. Бертье-Делагарда (203, с. 4, табл. В, рис. 12). Она была предварительно определена как херсонская, времени правлении Василия I, этот вывод поддерживает И. В. Соколова (245, с. 33). Остальные семь монет являются медными имитациями солидов Льва III (исходный тип см.: 306, PL. 1.7). Таким образом, если принять традиционную датировку позднейшей монеты, то перекрытие нижнего фланга боевой площадки глыбой и возведение второго яруса кладки парапета может быть отнесено к концу IX в. Однако, на наш взгляд, более убедительным является отнесение данной монеты ко времени остальных семи монет клада, т. е. на век раньше.[25] Важно отметить, что на одном из камней стенки второго периода на стороне, обращенной в кладку, находится вырубленный знак. Это позволяет получить отправную дату для хронологизации подобных символов, обнаруженных на других участках обороны, что будет показано ниже (рис. 18, 44).

Большое значение для формирования нового представления о ранней крепостной системе Мангупа имело открытие остатков укрепления А.XIV, защищавшего Лагерную балку и пологий участок склона мыса Чуфут-Чеарган-бурун. Это пока наиболее изученное звено Северного фронта. Оборонительный рубеж состоит из трех куртин (рис. 6) общей протяженностью около 230 м. Куртина А перекрывает Лагерную балку, связывая отвесный обрыв Таврского мыса с пологим участком восточного склона мыса Чуфут-Чеарган-бурун, где она примыкает к куртине Б.

Рис. 6. Укрепление А.XIV. Ситуационный план. [246]

Благодаря общему уклону поверхности плато к севоро-западу в Лагерную балку на протяжении всей жизни поселения проникал вместе с натечной землей археологический материал. Балки были естественными накопителями смываемой и переносимой ветром земли. Зарастание их лесом началось [109] относительно недавно.[26] Балки играли важную роль не только благодаря наличию в них выходов воды, но и потому, что в известной степени защищали от осенне-зимних холодных северных и северо-восточных ветров, беспрепятственно обдувающих поверхность плато.

В 1975-1979 гг. в Лагерной балке были открыты остатки раннесредневековых усадеб, весьма важные для понимания начального этапа жизни Мангупского городища (80, с. 262). Благоприятным для исследования было и то обстоятельство, что балку пересекают две оборонительные линии: в верховьях -- ВЛО, в устье, при впадении в ущелье Гамам-дере, -- ГЛО. Расстояние между ними составляет около 150 м. Разница в высоте между горизонтами оснований стен по тальвегу достигает 20 м. В этих условиях возведение оборонительной стены, пересекающей балку, неизбежно должно было привести к задержанию на ней земли с археологическим материалом. Существование же двух защитных рубежей, находящихся на разных уровнях, позволяло предполагать существование каскадов культурных напластований, отражающих различные периоды функционирования оборонительной системы и поселения в целом.

В укреплении А.XIV можно выделить четыре основных строительных периода. К первому относятся куртины Б и В, сохранившиеся местами на высоту до 2,0 м.

Лицевой панцирь куртины Б выполнен из квадров, имеющих средние лицевые размеры 0,92 х 0,65; 0,5 х 0,47; 0,79 х 0,48; 0,3 х 0,4; 0,29 х 0,45 м. Камни хорошо подогнаны друг к другу, что видно по тонким зазорам, косым швам и фальцам, выполненным при совмещении блоков. Почти на всем протяжении куртины выдержана строгая рядность кладки (рис. 7). Подавляющее большинство блоков уложено тычками, лишь в верхней части сохранившейся кладки некоторые из них пристроены логом. Аналогичный характер имеют кладки лицевых панцирей стен ряда крепостей ранневизантнйской эпохи на территории Болгарии (198, с. 1-9).

Рис. 7. Укрепление А.XIV. Куртина Б. Раскоп VIII. Фас лицевого панциря у фланка, разделяющего куртины Б и В. Отмечено место попадания турецкого пушечного ядра (1475 г.)

Забутовка выполнена из ломаного камня средних размеров, залитого известковым раствором с песком и редкими включениями цемянки. В качестве гидравлической добавки использована цемянка, но в небольшом количестве, что характерно и для ряда раннесредневековых кладок Херсонеса (108, с. 270-271), хотя, как известно, Витрувий рекомендовал добавлять цемянку в количестве до 1/3 части объема песка (69, с. 46). Попутно отметим, что для оборонительных стен и башен Мангупа позднесредневекового периода характерно применение в растворах крупных заполнителей, что приближает их к бетонам.

Тыльный панцирь выложен ломаными камнями средних размеров, у которых подтесывалась сторона, обращенная наружу. Для оборонительных стен Мангупа такой прием весьма характерен. Следы облицовки штучным камнем тыльной части кладки известны пока только на участке главных городских ворот в Капу-дере.

Толщина куртины Б достигала 1,8 м. О высоте ее судить трудно из-за утраты значительного количества камня в результате сильного разрушения стены в период турецкой осады 1475 г. и последующего расхищения его местным населением. Вероятно, превышение гребня бруствера над подошвой стены составляло 6-7 м. Большая высота на участке куртин Б и В была не нужна, так как нижележащий склон имеет труднодоступные эскарпы в виде естественных террас, возможно подвергшиеся подработке в результате ломки камня. Повышение боевой площадки привело бы здесь к значительному увеличению мертвого пространства, что было особенно опасно на северном фланге укрепления, плохо обеспеченном продольным обстрелом. Толщина куртины Б не покажется малой, если сравнить ее со стенами ранневизантийских крепостей на Балканах, так для 36 из 78 крепостей в Болгарии эта величина колеблется от 1,5 до 2,0 м (200, с. 35). Основанием для нее, как и для крутины В, является поверхность материковой скалы, вероятно подвергавшаяся предварительной подтеске. Об этом можно судить по выдержанности горизонта основания стены, а также по сопоставлению с другими участками обороны. Так, на противоположном склоне балки Гамам-дере, по западному краю мыса Елли-бурун, ниже стены с башней А.8, хорошо прослеживается [110] вырубленная в скале постель оборонительной стены, относящейся к раннему этапу жизни крепости; этот прием восходит к эллинистическим строительным традициям (162, с. 81).

За куртиной Б находится вырубленное в скале помещение. Известны подобные сооружения и при других укреплениях Мангупа, а также средневековых крепостей Таврики, например Чуфут-кале (14, 162). Эти укрытия для сторожей считались теоретиками древней фортификации обязательным элементом крепости (52, с. 287).

Рассмотрим стратиграфию культурных напластований, связанных с куртиной Б, и основные этапы ее строительной истории. В раскопе VII-А за стеной выявлено три слоя (рис. 8). На поверхности материковой скалы, заполняя пространство между тыльным панцирем и находящимся за ним уступом скалы, находился слой темно-коричневой земли толщиной до 0,8 м, давший немногочисленные находки фрагментов амфор с частым зональным гребенчатым рифлением, датируемых VI-VII вв. (302, с. 14-16). На основании этих находок и аналогичных кладок А. Л. Якобсон отнес сооружение стены к VI в. (300, с. 112).

Рис. 8. Укрепление А. XIV. Куртина Б. Раскоп VII-VII-А. Стратиграфия. [247]

Выше залегал слой, исключительно насыщенный известковым раствором, аналогичным тому, который использовался в сооружении.

В верхней части этот слой состоит только из комков вяжущего материала. В северной части раскопа у стены толщина его достигает 0,7 м. В южной же она значительно меньше, а местами слой там и вовсе не прослеживается. Археологические находки в нем крайне редки и фрагментарны. Определению поддаются лишь обломки упомянутых амфор. Накопление отвердевшего строительного раствора за стеной обычно связано с процессом ее строительства (227, с. 17). Поверхность слоя в дальнейшем была утрамбована и покрылась тонким слоем земли, но в дальнейшем накопление почвы здесь по неясным причинам прекратилось.

В период осады 1475 г. укрепление А.XIV стало одним из главных объектов турецких атак. На него обрушился огонь осадных орудий калибром 40 и 35 см. С этими событиями связана находка скелета, вероятно, защитника города, погибшего в результате обрушения верха стены при попадании в ее основание гранитного ядра весом около 90 кг. Каменная россыпь с тыльной стороны могла быть создана и до осады с целью усиления стены против ударов ядер. Интересно, что в натёчной земле, покрывающей этот валганг и проникшей между камнями, в подавляющем большинстве встречены раннесредневековые материалы, главным образом датируемые VI-VII вв. Вероятно, на последнем этапе жизни Мангупа-Феодоро (XIV-XV вв.) в окрестностях стены не было ни жилой, ни хозяйственной застроек.

Несколько иную конструкцию имеет куртина В, начинающаяся от короткого фланка, перпендикулярного оборонительной линии (рис. 9). Склон мыса за ней становится гораздо круче, он сбегает в балку уступами высотой до 0,8 м и шириной 1,2-1,5 м. Крутизна склона, образованного раскатом камня и натечной земли с тыльной стороны стены, достигает 40°. Основанием для куртины является поверхность одного из скальных уступов.

Рис. 9. Укрепление А. XIV. Куртина В. Раскопки IX-IX-А. План и разрезы. [248]

Стена здесь не имела забутовки, а состояла как бы из двух соединенных панцирей из тесаного камня, так называемая двухслойная двухлицевая кладка (138, с. 36, рис. 9). Толщина ее достигала 1,2 м и была достаточной, так как скала перед фасом опускается крутым уступом в ущелье Гамам-дере и является дополнительным препятствием для противника, исключая возможность применения тарана. Отметим, что по куртине В в 1475 г. турки вели интенсивный обстрел, имея, вероятно, сведения о ее небольшой толщине. До настоящего времени сохранились лишь нижние ряды кладки этой стены, причем на многих камнях хорошо видны следы ударов ядер.

В целом можно констатировать, что куртины Б и В укрепления А.XIV в дошедших до современности частях сохранили кладку, относящуюся к первоначальному периоду существования ГЛО.

Гораздо сложнее строительная история участка укрепления, перекрывавшего устье Лагерной балки (куртина А). До его создания в балке находился могильник позднеантичного времени, состоявший из склепов, вырубленных в материковой скале, и грунтовых могил. Причем склепы, вероятно, размещались ближе к бортам балки, а могилы ближе к тальвегу, где слой земли был толще. В связи с началом работ по возведению оборонительной линии рост могильника приостановился. Погребальные сооружения, попавшие в зону строительных работ, были полностью или частично уничтожены при добыче камня или при [111] земляных работах. Следы их выявились при исследованиях тыльной части укрепления и, в особенности, на участке стыка куртин А и Б, где южный фланг куртины Б пересек срезанные почти до уровня пола дромос и камеру небольшого склепа (рис. 10). Аналогичные следы и разбитые закладные плиты из мергеля были найдены на противоположном склоне Лагерной балки.

Рис. 10. Укрепление А. XIV. Участок раскопа VI-А. Фрагмент кладки куртины Б, пересекающей срубленный склеп. План и разрез. [249]

Археологические исследования 1973-1977 гг. показали, что куртина первого строительного периода, пересекавшая балку, не сохранилась. Поиски ее следов необходимо продолжать. Однако есть достаточные основания для утверждения об ином ее планировочном решении, по сравнению с куртиной А, частично сохранившейся до настоящего времени. На это указывает характер стыка куртин А и Б. Куртина Б продолжается за стыком на 16 м; именно этот отрезок проходит через остатки склепа. К месту, где она оканчивается, должен был, вероятно, примыкать западный фланг куртины А первого периода, но последняя была полностью разобрана. Сохранившаяся куртина А пересекает балку в 10-15 м ниже предполагаемой трассы ранней стены. Существующая куртина А имеет иной по сравнению с куртинами Б и В строительный характер. Она разделяется по характеру кладки на два участка. Первый -- от юго-восточного фланга, выходящего на обрыв Таврского мыса, до позднесредневековой, квадратной в плане, башни (см. главу IV) и второй, от башни до стыка с куртиной Б.

Рис. 11. Укрепление А. XIV. Куртина А. Раскоп III. Фас участка лицевого панциря.

На обоих участках техника кладки трехслойная двухлицевая, но на первом для лицевого панциря использованы крупные блоки из ноздреватого мшанкового известняка довольно грубой отески с лицевыми размерами 0,8 х 0,4; 0,4 х 0,3; 0,8 х 0,65 м (рис. 11); аналогичные кладки известны в крепостных сооружениях протоболгар IX-X вв. на территории Румынии (318, с. 62). На втором же участке лицевой панцирь имеет явно переложенный характер (рис. 12); строгая рядность здесь отсутствует. В кладке использованы блоки с лицевыми размерами 0,37 х 0,37; 0,3 х 0,39; 0,9 х 0,3; 0,9 х 0,45; 0,7 х 0,52; 0,44 х 0,58 м. По характеру обработки поверхностей и качеству материала многие из них идентичны квадрам, из которых сложен фас куртины Б, однако некоторые блоки выполнены грубее, лицевая поверхность их обработана не зубаткой, а бучардой. Так, например, были обработаны камни панцирей оборонительных стен Маяцкого городища (161, с. 17).

Рис. 12. Укрепление А. XIV. Куртина А. Раскоп V. Фас участка лицевого панцире [250]

Следует отметить, что в лицевом панцире куртины А блоки зачастую уложены на узкую грань (ложок), образуя однорядную простую орфостатную кладку, весьма ненадежную без прочного основания. В куртинах Б и В такой прием кладки не отмечается.

На некоторых квадрах с хорошо отесанной поверхностью, несомненно происходящих из более ранней постройки, встречаются куски прилипшего вяжущего раствора, насыщенного цемянкой; подобная картина наблюдалась и в постройках болгарской Плиски, где использовались строительные материалы из ранневизантийских построек (181, с. 15-22; 182, с. 87).

Толщина отрезка куртины А, пересекающего тальвег балки, достигает 3,5 м, это самая большая величина для выявленных оборонительных сооружений Мангупа.

Тыльный панцирь на обоих участках выложен из грубо отесанных, более мелких по размерам, чем в лицевом панцире, блоков.

Важная особенность второго участка куртины А состоит в том, что основанием для него является не материковая скала, что типично для всех сооружений ГЛО первого периода, а культурный слой, представляющий собой землю черного цвета, насыщенную фрагментами позднеантичной и раннесредневековой керамики (не позднее VII в.). Этот слой выявлен на всех раскопах, заложенных в устье Лагерной балки. В нем найдены римские и византийские монеты от Юлии Домны до Юстиниана I. Вряд ли такая строительная особенность куртины А связана с поспешностью при ее возведении. Скорее здесь нужно видеть определенную архитектурную традицию. Важно отметить сходство наблюдаемой картины со строительными приемами в фортификации Подонья и Северного Кавказа, где в крепостях VIII-IX вв. часто встречается постановка стен без фундамента на грунт, нередко даже прямо на дерн, без какой-либо инженерной подготовки поверхности (250, с. 66). В качестве примера можно привести Саркел (277, с. 14), Маяцкое (161, с. 10-11), Хумаринское (38, с. 17-18; 39, с. 97) городища. Сознательное следование этому принципу при сооружении куртины А проявляется и в том, что на северо-западном ее фланге толщина земли над скалой невелика, от 0,5 до 1,0 м, тем не менее здесь не было сделано попытки вырыть котлован и поставить стену на материковую скалу. Несколько иная [112] ситуация отмечаетсй на противоположном фланге, о чем будет сказано ниже.