В поисках себя: национальная гордость и оценка прошлого (мемориальные аспекты социальных практик народов Кабардино-Балкарской Республики)

Размещено на http://www.allbest.ru/

В ПОИСКАХ СЕБЯ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ И ОЦЕНКА ПРОШЛОГО (МЕМОРИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ СОЦИАЛЬНЫХ ПРАКТИК НАРОДОВ КАБАРДИНО-БАЛКАРСКОЙ РЕСПУБЛИКИ)

Д.Я. Рахаев

Культурная память все увереннее становится одним из ключевых элементов, определяющих состояние современного российского Кавказа. По-существу, она предопределяет динамику социокультурных процессов северокавказских этносов и, тем самым, существенно влияет на формирование трендов политического развития региона. Понимание механизмов воздействия и актуализации культурной памяти на этнос, конкретные социальные группы и отдельного индивида позволяет глубже понимать многомерную социальную реальность Северного Кавказа, специфику развития межэтнических отношений и конфессиональной обстановки.

Историческая политика Российской Федерации в конце XX - начале XXI в. и ее реминисценция республиканскими бюрократическими элитами прямо способствовала политизации этничности Северного Кавказа. Реальная практика предоставляет нам многочисленные примеры того, как социальные группы с определенными целями, ценностями и мировоззренческими подходами соревнуются в создании и продвижении собственных версий прошлого, трансляции своего символического капитала, манипулировании историческим сознанием сограждан, что неминуемо ведет к обострению «конкуренции между жертвами» практически во всех северокавказских республиках. Курируемая правительством новейшая российская историография до сих пор не в состоянии предложить конструктивных предложений для преодоления развернувшейся еще с начала 1990-х гг. «войны историографий» на Северном Кавказе: разнохарактерных этноцентристских обоснований взаимных территориальных претензийПодробнее см.: Шнирельман В.А. Быть аланами. Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в XX веке. М., 2006..

Этническая мобилизация народов Кабардино-Балкарии на рубеже XX-XXI вв. труднообъяснима без учета тесной, неразрывной взаимосвязи травматического опыта Кавказской войны (1817-1864) и сталинских репрессий с развитием национального самосознания и с самой идеей национального, в чем проявляется ее схожесть с этнополитическими процессами у других субэтнических групп и народов Северного Кавказа: казаков (донских, терских), вайнахов, ногайцев и турок-месхетинцев.

Вплоть до конца 1980-х гг. трагедия депортации табуировалась в общественном сознании балкарцев, но на исходе Перестройки десятилетиями замалчиваемая травма вырвалась наружу мощным всплеском национальных движений, причем национальные и демократические лозунги сливались в единое целое. социокультурный этнический память этнос

В апреле 1991 г. Верховным Советом РСФСР был принят закон «О реабилитации репрессированных народов», ставший в тот период важной вехой на пути утверждения демократии в России и восстановления исторической справедливости в отношении балкарцев, карачаевцев, чеченцев, ингушей. Закон, вместе с тем, спровоцировал в северокавказском регионе ряд конфликтов, т.к. в принципе обозначил возможность территориальных изменений. Так, ст. 3 Закона утверждает право подвергшихся депортациям народов на восстановление ранее существовавших национально-государственных образований, а ст. 6 предусматривает осуществление «правовых и организационных мероприятий по восстановлению национально-территориальных границ, существовавших до их антиконституционного насильственного изменения»Ведомости Съезда НД РФ и ВС РФ № 18. С. 572. .

Дискуссии о необходимости восстановления балкарских районов, частично перемежающаяся угрозами выхода Балкарии из КБР, стала лейтмотивом политической жизни республики в 1990-х гг. Тема сталинских репрессий в отношении балкарского народа стала общим местом в политической риторике националистов, неизбежно политизируя характер обращения к противоречивой истории Северного Кавказа в годы Второй мировой войны. Однако к началу 2000-х гг. популярность балкарских национальных движений и доверие к их лидерам резко снизилась, что в конечном итоге предрешило их судьбу.

Последовательный и жесткий курс Президента РФ (с марта 2000 года) В.В. Путина во внутренней политике по восстановлению дееспособности государства сопровождался напряженным поиском символов национальной гражданской идентичности. Утверждение (с 2000 года) новых государственных символов - гимна, герба и флага, восстановление Красного знамени и Красной звезды в качестве символов российской армии, лишь частично решало данную задачу. Коллективное сознание, и это подтверждают результаты многочисленных социологических исследованийБергер. П., Лукман. Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995., реагирует на самые сильные стимулы. Крупнейшим событием XX века, активно присутствующим в массовом историческом сознании современных россиян, неизменно остается Победа в Великой Отечественной войнеДанные массовых опросов выступают одним из индикаторов этого. В 1989 г. победу в войне считали самым значимым событием для России XX в. 77%, в 1994 г. - 73%, а в 1999 г. - 85%. См. Гудков Л.Д. Победа в войне: к социологии одного национального символа. // Гудков Л.Д. Негативная идентичность. М., 2004. С. 21. См. также: Горшков М.К. Российское общество как оно есть: (опыт социологической диагностики). М., 2011; Дубин Б.В. Жить в России на рубеже столетий: Социологические очерки и разработки. М., 2007; Он же. Россия нулевых: политическая культура - историческая память - повседневная жизнь. М., 2011. С. 48. . После волн демофилогизации нацииХюбнер К. Истина мифа. М., 1996. С. 329. с конца 1980-х гг. (в терминологии К. Хюбнера) праздник 9 мая остался фактически единственной позитивной опорной точкой общественного самосознания. Концентрируя вокруг себя социальную ностальгию о советском общественном строе, образе жизни, идеалах и т.п., он тем самым воссоздавал post factum сталинский патриотический миф о «превосходстве советской социалистической системы над капиталистической системой»Сталин И.В. Вопрос о строительстве социализма в СССР. VII расширенный пленум ИККИ 22 ноября - 16 декабря 1926 г. // Сталин И.В. Собр. соч. Т. 9. С. 26., усилил легитимацию современной российской государственности - правопреемницы СССР. Данное обстоятельство, в конечно счете, предопределило идеологическое содержание правительственных мер по социальному конструированию. Вместе с тем, очевидная важность памяти о войне для построения новейшей российской идентичности, в силу своей амбивалентности, несет в себе колоссальный деструктивный потенциал. Победа, завоеванная такой дорогой ценой, не только освободила страну от нацистского нашествия, но также способствовала усилению сталинского режима.

Торжества по случаю Дня Победы в КБР по пышности приближаются к столичным. Республиканские власти (В.Х. Коков, А.Х. Каноков), солидаризируясь с В.В. Путиным, затрагивая в своих выступлениях вопросы исторической политики, резко осуждают попытки переписать историю Второй мировой войны. Соответственно, тема сталинских преступлений в годы войны, гуманитарной цены Победы полностью вытеснены из исторической памяти. Как в центре, так и в северокавказском регионе празднование 9 мая не омрачается воспоминаниями о жертвах сталинизма. День Победы и поминовение жертв сталинских депортаций (актуальные исключительно для переживших эту трагедию) искусственно разделены, разнесены в общественном сознании.

Сакрализация Победы в современной России, основанная на мифологемах сталинизма канонизации языка войны, публичное забвение преступлений советского тоталитарного государства, ведет к вытеснению травматических событий Второй мировой войны из коллективной памяти и неуклонному росту агрессивности в обществе. Последствия «непроработанного» и осмысленного травматического опыта, проявляются в вытеснении любых сложных представлений из общественного сознания, способности к гражданскому взаимодействию. Нормой современного Северного Кавказа, и случай балкарского национализма иллюстрирует это особенно наглядно, становится неспособность к пониманию или даже к учету точки зрения «Другого». Сужение межэтнического диалога в КБР, актуализации и политизация травматического опыта депортации в историческом сознании на фоне расширяющейся религиозной войны - прямое следствие «непроработанности» тяжелого наследия Второй мировой войны.

В исторической памяти кабардинцев поражение в Кавказской войне и мухаджирство остаются наиболее болезненной травмой, которая легко актуализируется и переживается как своего рода современность, влияет на этнополитический процесс на Северном Кавказе. Следует напомнить, что в результате войны восточные и западные адыгские княжества прекратили свое существование на политической карте мира, более 90% представителей адыгских субэтносов покинули историческую родину. Сегодня численность черкесов диаспоры, проживающей более чем в 60 странах мира, в 10 раз превышает численность российских черкесов.

В советскую эпоху политика центральных властей в отношении черкесов характеризовалась двойственностью проявлений. С одной стороны, она была направлена на сохранение и развитие черкесской национальной культуры. С другой, административные преобразования в СССР еще раз разделили этнос на фактически четыре народа, вследствие чего российские черкесы в настоящее время расселены в 6 субъектах Федерации. В 2010 г., казалось бы, сугубо административное исключение из состава Северо-Кавказского федерального округа Республики Адыгея и Краснодарского края, было воспринято черкесами как еще одно символическое разделение их многострадального народа. Следует особо подчеркнуть, что, вопреки всем трагическим перипетиям национальной истории, адыги оставались одним из самых политически лояльных народов Северного Кавказа, что особенно ярко проявилось в период Первой и Второй мировых войн.

Таким образом, в настоящее время черкесский вопрос заключается в стремлении черкесов мира возродить нацию, воссоединиться на исторической родине в рамках единого субъекта Российской Федерации, где будут обеспечены благоприятные условия для исторического, демографического и культурного развития народа. В этой связи вполне объясним процесс мифологизации черкесской истории, носящий преимущественно социально-компенсаторный характер. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что актуализация черкесского вопроса в начале XXI в. во многом обусловлена фактически полным отсутствием публичной позиции федеральных властей в отношении противоречивой истории присоединения народов Северного Кавказа в состав Российской империи на фоне великодержавной политики памяти региональных властей (в первую очередь это относится к руководству Краснодарского края).

Современные адыгские властные элиты и интеллектуальные сообщества, так или иначе втянутые в обсуждение «черкесского вопроса», никоим образом не ставят под сомнение исторические результаты Кавказской войны в плане покушения на территориальную целостность Российской Федерации. Рассмотрение проблемы «черкесского геноцида» на российском законодательном уровне является для адыгов, в первую очередь, морально-нравственной, гуманитарной проблемой.

«Понимая, что исторические процессы прошлого необратимы, черкесские организации вновь и вновь обращаются к ним не для того, чтобы возродить в памяти боль и страдание наших народов, а, прежде всего для того, чтобы извлечь уроки и сделать достоянием современников опыт, оплаченный столь дорогой ценой, чтобы воззвать к миру и справедливости»Дзамихов К.Ф. Международная черкесская ассоциация и черкесский вопрос: итоги и перспективы http://intercircass.org/?p=4351, - указывает известный адыгский общественный деятель, д.и.н., профессор КБГУ К.Ф. Дзамихов. В условиях завершающей стадии подготовки к Олимпиаде 2014 г. в Сочи федеральные власти, в том числе, должны учитывать интересы адыгов, следует наглядно обозначить черкесов как коренной народ, широко представить в праздничных мероприятиях различные аспекты традиционной черкесской культуры.

Социальная история Северного Кавказа начала XXI в. наглядно демонстрируют нам наличие гигантского разрыва между массовым идеологизированным восприятием истории и острым частным интересом к индивидуальному опыту ее современников. В условии тотального дефицита в большом российском нарративе достоверной информации о том, как разворачивались события Кавказской войны, какие факторы спровоцировали репрессивную реакцию советского тоталитарного государства в отношении балкарцев, и что, собственно, происходило на Северном Кавказе в 1942-1943 гг., травматический опыт прошлого продолжит свое деструктивное воздействие на этническое самосознание народов Северного Кавказа. Стихийный (неуправляемый) протест против прошлого в КБР проявляется и в актах вандализма салафитской молодежи, и в развитии этноцентристской идеологии, но прежде всего в разрыве с собственным прошлым, в его забвении. Сужение границ коллективной памяти, атрофия чувства социальной ответственности и актуализация в общественном самосознании образа внутреннего/внешнего врага - прямое следствие мифологизированного состояния памяти.

Размещено на Allbest.ru