Василий Струве и сложение категориального аппарата советской исторической науки

Размещено на http://www.allbest.ru/

Василий Струве и сложение категориального аппарата советской исторической науки

М.Д. Бухарин

В советской исторической науке на уровне глобальных обобщений господствовало учение о пяти общественно-исторических формациях, которые последовательно приходили на смену друг другу: первобытно-общинный строй, античное/ древневосточное рабовладельческое общество, феодальное Средневековье, капитализм, переходящий в империализм, и сменяющий его социализм, долженствующий перейти в коммунизм. Переход от одной формации к другой происходил под влиянием противоречий между уровнем развития производительных сил и формой производственных отношений. Борьба этих противоречий выливалась в социальную революцию. Так в целом рисовала ход исторического развития в глобальном масштабе традиционная советская марксистская наука об обществе.

Эта схема сложилась далеко не сразу. Ее основой послужила работа Ф. Энгельса «Происхождение частной собственности, семьи и государства», ряд работ К. Маркса и В. И. Ленина, в частности «О государстве», опубликованная только в 1929 г. Положения Маркса и Энгельса, однако, не были просто скопированы. В частности, в работах «классиков» не говорится о примате рабовладения на Древнем Востоке. Обоснование типологического единства античного и древневосточного обществ -- «заслуга» советского востоковедения. В 1920-е и в начале 1930-х гг. в нем превалировала идея о господстве феодальных отношений, рабовладение не выделялось как основа общественного строя на Востоке. Однако положение поменялось в середине 1930-х гг., когда, как не без некоторых оснований считаетсяКрих С. Б. Теоретическое обоснование В. В. Струве концепции рабовладельческих обществ на Древнем Востоке // Социальные институты в истории: ретроспекция и реальность / отв. ред. Л. Р. Ротермель. Омск, 2012. С. 154., усилиями В. В. Струве было сформулировано представление о древневосточном обществе как рабовладельческом в своей основе, а значит, типологически сходном с античнымСтруве В. В. Проблема зарождения, развития и разложения рабовладельческих обществ древнего Востока (доклад и заключительное слово) // Известия Государственной академии истории материальной культуры. 1934. С. 32-111, 157-181..

Василий Васильевич Струве (1889-1965) -- крупнейший представитель советского марксистского востоковедения первой половины XX в. Его влияние -- административноеВ. В. Струве -- действительный член АН СССР с 1935 г., директор Института этнографии в 1927-1940 гг., Института востоковедения АН СССР в 1941-1950 гг. и концептуальное (обоснование развития древневосточных обществ в соответствии с учением о пяти формациях) -- позволяет рассматривать Струве как одну из нескольких наиболее заметных фигур советской исторической науки. Концепция Струве появилась не на пустом месте, а определенно в атмосфере дискуссий с коллегами. Переломным моментом в дискуссиях в советской науке о древности по поводу механизмов эволюции общественных формаций явилось начало 1930-х гг. Так, Струве сделал доклад «Проблема зарождения, развития и разложения рабовладельческих обществ Древнего Востока» в ГАИМК 4 июня 1933 г., тогда как до сих пор не опубликованная статья В. И. Авдиева «Элементы древневосточного общества»Архив Российской академии наук (АРАН). Ф. 1782. Оп. 1. Д. 37. датирована 6 мая 1933 г. В ней недвусмысленно критикуется теория господства феодализма на Древнем Востоке, а в качестве основы общества рассматриваются пережитки родового строя в сочетании с элементами рабовладения. Работа Авдиева еще ждет своего издателя и комментатора, однако некоторые наиболее характерные ее положения следует отметить. Так, историк полагает, что к анализу высказываний К. Маркса об азиатском способе производства следует подходить «с величайшей осторожностью». Это связано с тем, что «.. .во-первых... классики марксизма в своих трудах лишь в самых общих и мимолетных чертах касались вопроса об “азиатском” или “восточном” обществе, не всегда отделяя друг от друга древневосточное и поздневосточное общества, и во-вторых. современная историческая наука не обладает еще достаточным количеством точных и исторически обоснованных и изученных фактов для раскрытия социально-экономического строения древневосточного общества. Историки, изучающие Древний Египет, Переднюю Азию, древнейшие эпохи в истории Индии, Китая и Америки, могут в настоящий момент лишь в самых общих чертах наметить основные элементы и вехи развития хозяйства и общества. Поэтому вполне естественно, что эти построения еще не могут выйти из области “дискуссионных вопросов”, и потому лишь очень немногие положения могут считаться здесь окончательно разъясненными». Таким образом, по мнению В. И. Авдиева, востоковедение начала 1930-х гг. находилось еще в стадии поиска ответов на вопросы о структуре древних обществ.

Далее Авдиев очерчивает «положение дел», сложившееся ранее. Российская и зарубежная наука (здесь приводятся, в частности, имена Б. А. Тураева и Р. Ю. Виппера) исходила из того, что древнеегипетское общество эпохи Среднего царства может быть охарактеризовано как «феодальное государство», которое в целом не отличалось от западноевропейских государств эпохи Средних веков. Основной аргумент для подобной характеристики, высказывавшийся до Авдиева -- децентрализация государства и образование поместной аристократии.

В итоге Авдиев приходит к выводу о несостоятельности положений о существовании древневосточного феодализма: «...подробный разбор теории “древневосточного феодализма” показал нам, что эта теория в своих исходных точках и корнях. не только не подтверждается конкретно-историческими фактами, но, как раз наоборот. противоречит тому социально-экономическому строю древневосточного общества, который теперь уже отчасти может быть восстановлен на основании сохранившихся памятников и документов. Далее, эта теория древневосточного феодализма противоречит теории Маркса о прогрессивности социально-экономических формаций, ибо она устанавливает наличие феодального строя до рабовладельческого общества и после него». В последнем итоговом абзаце В. И. Авдиев присоединяется к мнению Маркса и Энгельса (мнение «классиков» Авдиеву пришлось формулировать самому, на основе длинного ряда цитат) о том, что древневосточное общество представляло собой переходный этап от родового строя к рабовладельческому.

Схожие дискуссионные процессы протекали в 1920-х -- начале 1930-х гг. и в антиковедении. По иронии судьбы решающий вклад в формирование одной из краеугольных концепций советского марксистского антиковедения внес академик С. А. Жебелёв -- ученый, далекий от марксизма и в течение практически всех 1920-х гг. находившийся под давлением Советского государства. Жизненные пути Струве и Жебелёва в 1920-х гг. пересекались, и это не сулило Жебелёву ничего хорошего. Так, Струве во многом «гарантировал» провал на выборах в Исследовательский институт. Кандидатуру профессора, декана, проректора и ректора Санкт-Петербургского -- Петроградского университета, члена-корреспондента РАН забаллотировали «молодые египтологи» во главе со Струве. Об этом Жебелёв писал академику Н. Я. Марру 29 декабря 1924 г.: «Вам следует знать, в какой “академической” сфере мы живем и с какими людьми общаемся. Дело касается моего избрания в Исследовательский институт, о котором я Вам кратко говорил. Сегодня был у меня мой ученик Лурье и сообщил мне подробности, разыгравшиеся на заседании, когда выборы происходили. Оказывается, секретарь секции КазанскийКазанский Борис Васильевич (1889-1962) -- филолог-антиковед, пушкинист, профессор ПгУ/ЛГУ (1921-1930, 1937-1959), профессор ЛГИЛИ/ЛИФЛИ (1930-1937)., когда была выставлена моя кандидатура, выступил с заявлением об отводе ее по соображениям “нравственного порядка” (sic!). Когда Толстой и Лурье запротестовали, то председатель секции Струве лишил их слова, так как-де они говорят по личному вопросу. Голосование все-таки состоялось, и к участию в нем привлечены были Струве какие-то молодые [...] египтологи, очевидно научные сотрудники института. Струве убеждал и А. А. ФрейманаФрейман Александр Арнольдович (1879-1968) -- филолог-иранист, чл.-кор. АН СССР (1928), на момент написания письма -- профессор Ленинградского университета, член Института сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока. голосовать против, но тот отказался.

<.> К написанному я считаю нужным добавить, что ни со Струве, ни с Казанским у меня никогда личных столкновений со времени моего с ними знакомства не было; напротив, и тот и другой в свое время держали у меня государственные и магистерские экзамены, и их выдержали.

Статьи обоих я в свое время печатал в покойном Журнале Министерства народного просвещения»Санкт-Петербургский филиал АРАН. Ф. 800. Оп. 3. Д. 360. Л. 19-19 об..

Дальнейшие перипетии отношений Струве и Жебелёва относятся уже к 1930-м, когда оба стали классиками советской науки о древности. В середине же 1920-х гг. два будущих основоположника ее базовых концепций -- типологического единства древних обществ на базе рабовладельческого способа производства и крушения рабовладения в результате классовой революции (революции рабов) -- пребывали в состоянии конфликта.

Научное наследие академика Струве пока не может быть подвергнуто всестороннему анализу: его фонд, переданный из «Архива востоковедов» Института восточных рукописей РАН в Санкт-Петербургский филиал Архива РАН, пока не описан и для исследователей недоступен. Тем интереснее для истории науки обнаружить неизвестную ранее работу академика Струве в другом архивном собрании. В Российском государственном архиве истории и искусства (РГАЛИ)РГАЛИ. Ф. 1366. Оп. 1. Д. 158. Л. 1-24. в фонде Н. Е. Ончукова хранится документ «Возражения и дополнения к докладу С. Я. Лурье “Социальная революция в древнем Египте”» с дарственной надписью на первой странице: «Профессору Николаю Евгеньевичу Анчукову от В. Струве (24 страницы рукописи)»Там же. Л. 1-14 об. -- Струве написал фамилию с ошибкой. Ончуков, Николай Евгеньевич (1872-1942) -- археолог, этнограф, профессор Ленинградского ун-та в 1924-1930 гг. Научная деятельность прервана чередой репрессий.. «Возражения и дополнения.» представляют собой законченную статью, определенно неопубликованную ранее в ее исходном виде. Текст датирован 5 января 1925 г. Данный архивный документ интересен в следующих отношениях: первому печатному появлению концепции социальной революции в Древнем Египте предшествовала длительная дискуссия, в которой принимал участие не

один только В. В. Струве. Истории «одного из ключевых элементов в построениях Струве -- идеи о социальном перевороте в Древнем Египте» -- недавно была посвящена специальная статьяИльин-Томич А. А. Социальный переворот в Египте в трудах В. В. Струве // Вестник Университета Дмитрия Пожарского. 2016. Т. 4. Вып. 2. С. 35-47., однако она не принимала во внимание работу Струве из фондов РГАЛИ, не учитывала и ту дискуссию, которая за ней скрывалась. Соответственно, выводы А. А. Ильина-Томича, сами по себе весьма интересные, построены на неполной источниковой основе.

Суть полемики сводится к толкованию содержания двух папирусных источников: Лейденского папируса № 344, содержащего «Речи мудреца Ипувера», и Эрмитажного папируса № 1116В recto, содержащего предсказания пророка Ноферре- ху. С. Я. Лурье предположительно в 1923 г. сделал доклад «Социальная революция в Египте» в Палестинском обществе, в котором содержание этих папирусов свел к передаче неких народных праздников, вроде славянской Масленицы или римских сатурналий. Струве подготовил развернутый ответ, датированный им самим 5 января 1925 г.

Струве оппонировал Соломону Яковлевичу Лурье (1891-1964) -- историку-ан- тиковеду, специалисту по истории науки. С. Я. Лурье -- выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Несмотря на то что из-под его пера вышло более 200 научных работ, вполне справедливым выглядит замечание А. А. Мировщиковой: «До сих пор научная биография С. Я. Лурье не получила должного освещения в историографии»Мировщикова А. А. Между «старой» и «новой» наукой: путь С. Я. Лурье в переломное для России время (вторая половина 1910-х -- начало 1930-х годов XX века) // Ученые записки Казанского Университета. Серия Гуманитарные науки. 2017. № 4 (159). С. 910., и данная публикация могла бы послужить развитию не только актуальных представлений об эволюции научных взглядов В. В. Струве, но и С. Я. Лурье. Ученик С. А. Жебелёва, начинающий анти- ковед оказался и в поле зрения крупнейшего российского историка -- антиковеда, ираниста М. И. Ростовецва. С осени 1918 г. С. Я. Лурье работает в ПгУ в должности приват-доцента, однако этот период деятельности Лурье длился недолго: в первой половине 1920-х гг. он сотрудничает с целым рядом научно-преподавательских учреждений Петрограда. С 1923 г. Лурье преподает на факультете общественных наук Петроградского университета. Он активно занимается греческой эпиграфикой, историей античной философииСм. подробнее: Мировщикова А. А. Между «старой» и «новой» наукой. С. 916-918..

Струве полагал, что антиковед Лурье (который, однако, занимался древнеегипетским языком) некомпетентен для работы с папирусными документами и отстаивал мнение, выработанное им независимо от европейских и российских египтологов, согласно которому оба документа описывают ситуацию, которую следует назвать социальной революцией. Причем именно в работе Струве, в отличие от остальных, делается акцент на слове «революция» -- другие египтологи используют иные понятия -- «переворот», «беспорядки» и т. д. Для Струве, однако, было важно сведение сути обоих документов к тем или иным событиям, историчным в своей основе и относящимся к сотрясению структуры общества. Публикуемая ниже работа позволяет считать именно В. В. Струве автором понятия «социальная революция» применительно к древневосточной истории в советской науке, отстоявшим его и выведшим на первый план в глобальных исторических схемах. Дальнейшим развитием этой концепции должна была явиться теория «революции рабов», которая, в категориях советской марксистской науки середины 1930-х гг., «смела» античное общество, расчистив путь для развития феодальных отношенийСм. подробнее: Крих С. Б. «Революция рабов» в отечественной историографии 30-х гг. XX века // Диалог со временем: альманах интеллектуальной истории. 2006. Т. 17. С. 224-236..

Полемика между В. В. Струве и С. Я. Лурье продолжилась и далее. Лурье выступил в печати с критикой построений Струве, указывая на имеющиеся в его аргументах противоречияЛурье С. Я. Предтечи анархизма в древнем мире. М., 1926. С. 37-38.. Его формулировки -- слишком обобщающие, а также слегка завуалированное обвинение в «передергивании» -- дописывании статьи после его доклада без его упоминания -- не утроили Струве, и он счел необходимым ответить, перейдя от теории Лурье в целом к конкретным папирусным текстамСтруве В. В. По поводу статьи о папирусе 1116b (ЗКВ, I, 209 и след.) // Записки коллегии востоковедов. 1926. Т. II. Вып. 2. С. 405-406.. В какой-то степени конец полемике был положен только в 1935 г., когда Струве издал «Речение Ипувера»См.: Струве В. В. Социальный переворот в Египте в конце Среднего царства (около 1750 г. до н. э.). // Речение Ипувера, Лейденский папирус № 344, М.; Л., 1935. С. 3-38..

Обращает на себя внимание уважительный тон полемики, притом что отношения между В. В. Струве и С. Я. Лурье определенно не были безоблачными. Их отличало отношение к советской власти, новым научным структурам и новым учениям, в частности яфетической теории («новое учение о языке» Н. Я. Марра)Ср. небеспристрастное, но имеющее право на существование высказывание: «Василия Васильевича Струве и его друзей отличало от учеников Жебелёва именно то обстоятельство, что они уже в конце 20-х годов приняли это “причастие буйвола”» -- Копржива-Лурье Б. Я. История одной жизни. Париж, 1981. С. 114.. На их отношения не могла наложить отпечаток позиция В. В. Струве, который присоединился к числу противников избрания С. А. Жебелёва -- учителя С. Я. Лурье в Санкт-Петербургском университете -- в действительные члены АН СССР. Избрание произошло в мае 1927 г., однако ему предшествовала длительная и в высшей степени драматическая история, начавшаяся с подачи В. П. Бузескула в самом начале 1920-х гг.Подробнее см.: Ананьев В. Г., Бухарин М. Д. Избрание С. А. Жебелёва в действительные члены АН СССР // Journal of Modern Russian History and Historiography. 2019. No. 13. С. 1-77. В начале 1925 г., когда Струве заканчивал свой доклад, идея выдвижения Жебелёва в академики уже витала в воздухе и должна была быть известна Струве.

Некоторые характерные эпизоды приведены в мемуарах Б. Я. Копрживы-Лу- рье. Один из них относится к периоду после 1935 г., когда В. В. Струве уже был действительным членом АН СССР, тем не менее суть его кроется в более раннем периоде: «Он мог на заседании, где председательствовал глава отечественной египтологии -- Василий Васильевич Струве, выразить радость, что “здесь присутствует наш крупнейший египтолог -- Юрий Яковлевич Перепелкин” (Перепелкин числился кандидатом наук, а Струве -- академиком)»Копржива-Лурье Б. Я. История одной жизни. С. 12..

Дискуссия по сути папирусных документов определенно предшествовала тому периоду, когда Струве набирал «научно-политический вес»Ср. жалобы С. Я. Лурье на то, что по инициативе Струве его выгоняли из университета (Коп- ржива-Лурье Б.Я. История одной жизни. С. 117)., по этой причине тональность дискуссии выдержана во вполне коллегиальных тонах.

Работа В. В. Струве «Возражения и дополнения к докладу С. Я. Лурье “ `Социальная революция' в Египте”» является наиболее ранним свидетельством существования концепции «социальной революции» на Древнем Востоке. Ее положения Струве представил и полгода спустя, 16 июня 1925 г., в докладе, прочитанном в Институте истории искусств «Музей Древнего Востока в социологическом освещении», в котором говорится о социальной революции в Древнем Египте не в полемическом колюче, а уже как о чем-то совершенно привычном и понятномАнаньев В. Г., Бухарин М. Д. В. В. Струве и Институт истории искусств (к истории концепции социальной революции в Древнем Египте) // Вестник древней истории. 2018. №4. С. 971-989.. Текст доклада С. Я. Лурье, которому возражал Струве, не найден, однако указания на широкий контекст, в котором готовилась работа Струве, позволяют считать, что данное представление было широко распространено в российской исторической науке уже во второй половине 1910-х гг.

В задачу автора не входит разбор египтологических построений оппонентов, предоставим эту сторону вопроса профессионалам-египтологам. Для истории науки важным представляется обнаружение и публикация неизвестной ранее работы В. В. Струве, открывающей панораму активной полемики по актуальным вопросам европейской египтологии, с одной стороны, а с другой -- сыгравшей не последнюю роль в складывании категориального аппарата советской исторической науки. Данная работа важна и в свете анализа неизданного творческого наследия академика Струве в целом, которое, хочется верить, когда-нибудь будет опубликовано.

Рукопись В. В. Струве из фондов РГАЛИ написана четким почерком, чернилами, с минимальными исправлениями; зачеркнутые слова выделены звездочками. Текст публикуется с авторской пунктуацией. Орфография приведена в соответствие с современными нормами правописания. Сокращения раскрываются в угловых скобках. Пагинация текста претерпела изменения. На первой странице, на которой Струве сделал дарственную надпись, номера нет. На последующих страницах номера исправлялись: чернильные, поставленные Струве, были зачеркнуты и заменены карандашными, учитывающими наличие первой страницы, однако все равно не сохранившими четкой последовательности. Публикация следует пагинации В. В. Струве. Авторские библиографические примечания воспроизводятся в конце текста так, как они сделаны в тексте Струве. Как и в рукописи, они обозначены арабскими цифрами с круглой скобкой.

Возражения и дополнения к докладу С. Я. Лурье «“Социальная революция” в Египте» В. В. Струве

Тексты, послужившие основой для доклада С. Я. Лурье -- Лейденский пап<ирус> № 344, содержащий т<ак> н<азываемые> «речи мудреца Ипувера» и Эрмитажный папирус № 1116В recto, содержащий предсказания пророка Ноферреху, очень трудны и интерпретация их требует большого напряжения от специалиста. Первый исследователь, занявшийся Лейденским папирусом был готов видеть в нем «докторскую диссертацию» древнеегипетского университета. Лишь в 1909 г. этот текст был более или менее удовлетворительно издан1). Эрмитажный папирус оказался настолько сложным, что издатель его В. С. Голенищев, прекрасный знаток египетского языка, оставил его без перевода2). И теперь имеются лишь опыты перевода его3).

Я лично беру на себя смелость выступить по поводу доклада С. Я. не потому только, что я до некоторой степени имею право считать себя египтологом, но главным образом потому, что оба указанные папирусы, и другие родственные им тексты были всесторонне изучены мною в семинаряих в совместной работе с моими слушателями, а также ввиду того, что эти тексты были использованы [2] в *4* 5 исследованиях, отчасти уже напечатанных, отчасти приготовленных к печати4). Справедливость моего утверждения о трудности интерпретации и для специалиста -- Лейденского папируса доказывается тем обстоятельством, что личность мудреца, ведущего рассуждения, еще отнюдь не является твердо установленной. Правда некоторые из египтологов окрестили его «Ипувером», но это утверждение вызывает во мне сильнейшее сомнение. Дело в том, что имя «Ипувер» встречается лишь в конце папируса (столб<ец> XV, стр. 13): «То, что сказал Ипувер, когда он отвечал Его Величеству владыке вселенной». Предшествующий контекст совсем разрушен, зияет громадная лакуна в 9 строк. Поэтому можно предположить, что словами «То, что сказал Ипувер и т. д.» начинается новый самостоятельный памятник, который был прицеплен переписчиком к предшествующему тексту вследствие сходности содержания. Подобное предположение тем более вероятно, что содержание текста, предшествующее указанной лакуне, посвящено описанию конечного благополучия Египта после революционных потрясений. Текст же следующий за словами «то, что сказал Ипувер и т. д.» снова описывает смуту и разруху в стране. Если ввиду этого мое предположение окажется приемлемым, то мы получили бы еще один текст, повествующий о египетской социальной революции.

Трудность интерпретации Лейденского папируса сказалась и в переводе С. Я., сделанного им [3] с немецкого перевода Ad. Егтап`а, данного этим авторитетнейшим египтологом в своей прекрасной книге «Die Litteratur der Aegypter», Leipzig, 1923, стр. 130 сл. В связи с этим я считаю своим долгом указать на недозволенность с методологической точки зрения для исследователя, незнакомого с языком основного его источника, строить свои выводы на переводе. Дело в том, что переводчик, и самый адекватный, не может иметь в виду всех тех выводов, которые может сделать из его перевода досужий читатель- неспециалист, и поэтому перевод, даже самый солидный, может быть раздавлен тяжестью построенных на нем выводов.

Сам Ad. Erman предвидит эту опасность и предостерегает своих будущих читателей от чрезмерной смелости: «Ich habe dieses Buch ... geschrieben ... fьr die vielen, die Interesse am Altertume haben und denen doch das Gebiet der дgyptischen Litteratur bisher unzugдnglich war. An diese muss ich dann freilich die Bitte richten, das Buch nicht zu missbrauchen und aus ihm nicht mehr schцpfen zu wollen, als es zu geben imstande ist. Es soll die Texte als Ganzes bekannt machen; aber wer Untersuchungen ьber einzelne Punkte anstellen will, den bitte ich auch die Bearbeitungen der Дgyptologen heranzuziehen, auf die ich bei jeder einzelnen Schrift verwiesen habe»29 5). Я. С. не внял этой убедительной просьбе Ad. Erman`a и не использовал хотя бы указанное издание A. H. Gardiner^. Может быть вни- Я написал эту книгу... для многих интересующихся древностью, для которых область египетской литературы была до сих пор недоступной. К ним я хотел бы обратить просьбу не злоупотреблять книгой и не черпать из нее более, чем она в состоянии дать. Она призвана ознакомить с текстами в целом, однако я прошу тех, кто хотел бы исследовать частности, привлекать исследования египтологов, на которые я указываю при каждом отдельном тексте (нем.). мательное и добросовестное изучение труда английского ученого исправило бы местами перевод [4] С. Я. и удержало бы его от «поспешных» выводов доклада. Что касается интерпретации С. Я. Лейденского папируса, то, к сожалению, при быстром чтении я мог проследить за всеми деталями ея ^перевода*. Из того, что мне удалось запомнить, вызывает мое сомнение понимание, resp. непонимание следующих мест текста: ради курьеза я указываю на перевод С. Я. столб<ец> II, стр. 8: «люди стали, подобно очищенным курицам». В тексте люди сравнены в птицей «дт», птицей, питающейся падалью, отбросами, следовательно птицей живущей в грязи и перевести надо соответствующий контекст: «люди стали, подобно (грязным) птицам “дт”. Грязь во всей стране. Нет человека, одеяние которого было бы белым в это время». Непонятно недоумение, *вызывающее* вызванное у С. Я. строкою 4, столбца II. Мы читаем здесь: «Женщины бесплодны, не беременны». В тяжелое время падает рождаемость, автор папируса указывает на этот факт и объясняет его с точки зрения своего времени: «не творит больше Хнум (бог-творец людей) из-за состоянииТак в тексте Струве. страны». Счастливое время ознаменовывается обильным деторождением и поэтому великий царь Аменемхет III, создавший благополучие своей страны, сравнивается и отождествляется с Хнумом-творцом людей: «он тот, который взращивает того, который родится. Он Хнум для всех людей, творец, который творит людей»6). Не менее удивит всякого специалиста непонимание С. Я. строк 6-7 столбца II: «Многие мертвые погребены в потоке.

Река (превратилась) в гробницу, (а) местом [5] бальзамировки сделалась река». Эта несколько вычурная для нашего вкуса фраза все же вполне понятна и выражает весьма простую мысль: «мертвых теперь в Египте столько, что их кидают в речку, как простую падаль, и поэтому место бальзамировки *тоже* может быть отождествлено с рекой, а река может быть отождествлена с местом бальзамировки, resp. гробницейКавычка, открывающая это предложение, в рукописи Струве не закрыта. Излишним я считаю и недоумение С. Я. по поводу «лысого», получившего кувшин с мазью (столб<ец> 8, стр. 4). Точный перевод данного контекста гласит: «волосы которого выпадали потому, что он имел своего масла, стал собственником (целых) кувшинов с лучшим миром». Таким образом, перед нами одна из иллюстраций к обогащению низов, захвативших власть. Недоумения С. Я. были вызваны несколько вольным переводом Ad. Егтапа (у.с., стр. 142): «Der Kahlkцpfige, der kein Цl brauchte, besitzt jetzt Krьge mit angenehmen Myrrhen»Лысый, которому не нужно было масло, обладает теперь кувшином с прекрасным миром (нем.).. Если бы С. Я. был бы в состоянии справиться в египетском оригинале, то недоразумения его быстро рассеялись бы. Совсем непонятным, чтобы не сказать больше, покажутся каждому египтологу, те затруднения, которые находит С. Я. в интерпретации строк 3-4 столбца X. Здесь и перевод Ad. Erman^ не дает места каким либо сомнениям в понимании текста. Я перевожу указанные строки нашего папируса следующим образом: «Закром заря стал достоянием всякого. Весь дом царя остался без своих доходов. Ему же (по праву) принадлежат пшеница, ячмень, птицы и рыбы, ему принадлежат холст, тонкое полотно, медь, [6] масло, ему принадлежат ковры, циновки, цветы, носилки и все прекрасные подати». С. Я. смущает «ему», он недоумевает, к чему или к кому отнести это местоимение. Он готов видеть здесь намек на какую-то «мистическую» силу. Я полагаю, что для всякого прочитавшего эти только что процитированные строки без какой либо предвзятой идеи является ясным, что «ему» относится к «дому царя». Дом царя стоит пустым, хотя и «ему», т. е. «дому царя» принадлежат все подати.

Вот все, кажется, что вспоминается мне из деталей интерпретации С. Я., вызвавших мои сомнения. При обстоятельном ознакомлении с «переводом» С. Я. мои сомнения возросли бы до бесконечности, но я думаю, что уже мои *уже* приведенные замечания, несмотря на всю их случайность, все же доказывают невозможность для неспециалиста, почти незнакомого ни <с> языком, ни с культурой Египта, браться за интерпретацию такого тяжелого текста, как Лейденский папирус № 344.

Еще менее, нежели интерпретация, удовлетворит толкование С. Я. *тол* Лейденского папируса и отчасти нашего Эрмитажного папируса № 1116В. С. Я. отрицает историчность обоих текстов, и готов видеть в них ритуал праздника масленицы, кроний, сатурналий, соответствующих, по его мнению, в Египте празднику в честь Осириса, бога умирающего и воскресающего. В своем отрицании историчности Лейденского папируса № 344 С. Я. <воспроизводит> по существу мысль R. Weil`fl, пытавшегося в свое время (в 1910 г.) подойти к названному тексту исключительно с точки зрения историко-литературной. [7] Французский египтолог видел в папирусе исключительно литературный памятник, развивающий «le thиme du dйsordre»33 7). Но уже тогда это толкование Weil% не являющегося египтологом первого разряда, противоречило наблюдениям A. H. Gardiner^, издателя Лейденского папируса. Gardiner определенно заявляет, что «the existence of some historical background few will venture to dispute»Тема беспорядка (фр.). Мало кто возьмется оспаривать существование определенного исторического фона (англ.). и полагает, что папирус отражает смуты переходной эпохи от Древнего к Среднему царству8).

Gardiner приводит и мнение K. Sethe, одного из крупнейших египтологов. Последний столь же определенно высказывается за историчность папирусыТак в тексте Струве., но он склонен отождествить внутренние смуты и вторжения иноземцев, описываемые текстом, с бурными событиями Гиксосского завоевания9). В последующее время египтологи еще яснее и отчетливее выявили историчность Лейденского папируса. Уже весной 1917 г. мне стало очевидным, что Лейденский папирус № 344 recto сохранил нам свидетельство о социальной революции, потрясшей Египет на рубеже Среднего и Нового царств. Отклики этой революции я полагал найти и в нашем эрмитажном папирусе № 1116В. В том же 1917 г. моя работа об этом египетском социальном перевороте была в общем готова. Мой покойный учитель академик Тураев по существу согласился с результатами моей работы. Б. А. оказал мне честь, приняв эти результаты в своей прекрасной книге «Древний Египет» (Изд. «Огни», Петроград, 1922 г.), стр. 70 сл. Здесь мы читаем: «Вообще время после XII дин<астии> было одним из самых бедственных в Египте... [8] Политические писания ближайшей эпохи вспоминают о нем, как о времени необычайного социального переворота, великих потрясений и безысходной гражданской скорби о гибели родины». Затем следуют пространные цитаты из Лейденского папируса №344х, а также из Эрмитажного папируса № 1116В. Этим цитатам из обоих текстов Б. А. дает следующее заключение: «Эти памятники, которые по справедливости могут быть названы произведениями политической литературы, взаимно дополняют друг друга и воспроизводят перед нами черты социального переворота, когда все перевернуто вверх дном, когда засилие черни грозит культуре, когда страна отрезана от внешнего мира и испытывает полное оскудение во всем необходимом”».

Я к сожалению не смог напечатать моей работы о социальной революции в Египте, хотя и ссылаюсь на нее в двух напечатанных мною статьях10). Я успел лишь прочитать в 1919 г. публичный доклад на тему «Социальная революция в Древнем Египте»11). Впоследствиидиозный социальный переворот...» (Тураев Б.А. Египетская литература. Т.I. Исторический очерк древнеегипетской литературы. М., 1920. С. 71). Ср. колкое замечание по этому поводу: «.концепцию Тураева усвоил и его ученик В. В. Струве, но он довольно скоро догадался перейти от пессимистической характеристики этого переворота к оптимистической» (Копржива-Лурье Б. Я. История одной жизни. С. 102). я узнал, что мой покойный товарищ проф<ессор> Новороссийского университета А. Л. Коцейовский пришел к тому же толкованию Лейденского папируса № 344, что и я. Свои наблюдения А. Л. напечатал в одном из периодических органов Одессы. Когда мы стали получать заграничную литературу, я мог констатировать, что и Ad. Erman, глава современных египтологов, сделал почти те же выводы из названного Лейденского папируса11). [9] Он также определенно настаивает на историчности текста: «Daran, dass sich wirklich historische Vorgдnge darin abspielen, wird ja wohl niemand zweifeln, der die ersten beiden Gedichte liest; all die einzelnen Zьge, die sie berichten, sind so richtig, dass kein Dichter sie erfinden kцnnte, der nicht eine solche Umwдlzung wenigstens aus lebendiger Ьberlieferung gekannt hдtte»41 13). И, по мнению Ad. Erman^, сущность содержания папируса сводится к повествованию о социальном перевороте: «Der Ruin der Klasse, die die Kultur Дgyptens geschaffen hat, u. ihre Verdrдngung durch eine gemeine Barbarei -- das ist also nach unserem Dichter das Ergebnis jener Umwдlzung gewesen. Ihren Ursprung aber scheint sie genommen zu haben in dem Hasse des Volkes gegen das Beamtentum, das es mit seinen Akten u. Listen, seinen Gesetzen u. Gerichten bedrьckte. Die geregelte Verwaltung, deren Ausbildung die grosse Leistung des дgyptischen Volkes darstellt, hat eben auch ihre Kehrseite gehabt, und an ihren Schдden wird das alte Reich zugrunde gegangen sein, als eine ьberlange Regierung das Kцnigtum geschwдcht hatte»42 14). Из этих слов Erman^ явствует близость его и моих выводов. Единственным пунктом расхождения является датировка социального переворота. Erman его определяет концом Древнего царства, а я и также Б. А. Тураев определяем концом Среднего царства. Но это расхождение в данный момент не является существенным. К тому же толкованию Лейденского папируса, что и Ad. Erman, Б. А. Тураев, [10] А. Л. Коцейовский и я, пришел ряд *египет* английских египтологов -- H. R. Hall15),T. E. Peet16), A. M. Blackman17). Во Франции A. Moret пришел к тому же выводу. Согласно любезному сообщению акад<емика> Н. Я. Марра Moret в 1922 г. прочитал в Париже доклад на тему о социальном революции в Древнем Египте.

Такой consensus aegyptologorumСогласие египтологов (лат.)., отчасти вполне независимых друг от друга, конечно, в сильнейшей степени ослабляет позицию С. Я. Ведь тезисы его доклада -- отрицание историчности Лейденского папируса и понимание его как ритуала праздника в честь Осириса, соответствующего якобы «сатурналиям», диаметрально противоположны толкованию *Лейденского папируса почти всеми* египтологами, *занимавшимися* данного текста. Такое единодушие египтологов в оценке папируса, объясняется характером его. Он Действительно* имеет все признаки «исторического текста», текста, отражающего реальные исторические события, зафиксированные современником. Действительно, содержание его сводится главным образом к Детальному* обстоятельному, полному конкретных деталей, описанию внутреннего состояния Египта. Какое то лицо, имя которого мы к сожалению не можем определить ввиду фрагментированности первого столбца текста повествует о смутах и разрухе в стране, уничтоживших всю старую организацию административного, финансово-хозяйственного и судебного распорядка Египта.

Смута не остановилась и перед покушением на царскую [11] власть. С чувством ужаса повествуется об этом в папируса: «раскрыты тайны царей Верхнего и Нижнего Египтов» (столб<ец> VII, 5-6); «Было приступлено к лишению страны царской власти немногими людьми, не знающими закона. Люди решились на мятеж против царя, глаза Ре, умиротворяющего обе земли» (столб<ец> VII, 2-4); «Свершились дела, которые никогда не свершались: Царь захвачен бедными людьми» (столб<ец> VIII, 1). Смуты коснулись и социальной структуры старого общества. Низы громят знать и средний класс и вот эти страницы Лейденского папируса, которые посвящены описанию социальной революции, наиболее ярки, наиболее сильны. Здесь чувствуется великая скорбь повествователя, здесь его речь полна словами укоризны, оскорбленного сословного самолюбия, а часто и глубоко прочувствованной горечи. Основой нитью всех этих горестных жалоб является то обстоятельство, что сословия перемешались, что верхи стали низами, а низы верхами, или пользуясь образным выражением самого текста: «земля перевернулась подобно гончарному кругу» (столб<ец> II, 8). Весь папирус полон примеров этого основного положения.

Так непосредственно за афоризмом о земле, перевернувшейся подобно гончарному кругу, следует жалоба о том, что «разбойник стал собственником, богач превратился в грабителя» (столб<ец> II, 9). Бесчисленное множество раз подчеркивается этот переход собственности от имущих к неимущим -- явление, столь характерное для любой социальной революции: «Тот, который спал без жены из-за бедности, он находит теперь даже благородных женщин. Тот, который не имел своего имущества, [12] стал теперь владельцем богатств. Простолюдины страны стали богатыми. Собственники богатств стали неимущими. Руководимые стали собственниками рабов. Тот, который не имел своего хлеба, стал собственником закрома. Его кладовая полна собственностью другого. Женщина, не имевшая даже ящичка со своим добром, стала собственницей большого имущества. Та, которая смотрела на лицо свое в воде, стала собственницей зеркала» (столб<ец> VIII, 1-5) и т. д. Восклицание С. Я. по поводу этого обогащения бедняков: “Что же это за революция, когда собственность не уничтожается, а переходит от богатого к бедному!” -- доказывает лишь полную и безнадежную путаницу терминологии у докладчика. Ведь речь идет о “социальной” революции, а не о “социалистической” революции».

Некоторое преувеличение и утрировка в описании социального переворота объясняется не «масляничным бредом», как «оригинально» предполагает С. Я., а просто тем фактом, что перед нами в лице Лейденского папируса политический памфлет египетского «контрреволюционера». Автор папируса является согласно общему тону всех его речей, человеком, стоящий обеими ногами в старом мире и поэтому с горечью и скорбью наблюдающий за рушением его. Он относится с ненавистью к тем «бедным людям», которые уничтожали старый, освященный многовековыми традициями строй, и пытались установить новый, неведомый до того мир. Мое определение Лейденского папируса как политического памфлета не опровергается его поэтической формой.

В Египте легко и охотно облекалось описание событий, [13] обративших на себя внимание современников, в поэтическую форму. Вспомним песню о победоносном походе на азиатов Унаса, вельможи Древнего царства, в его же гробнице18), или же песню о победе Рамсеса II при Кадеше на стенах его храма19), или же песню о победе Мернептаха над Ливийцами, составленную непосредственно за этим событием20). Такие песни складывались быстро. Форма их была незатейлива. В эпоху Древнего и Среднего царств стереотипный припев должен был сопровождать отдельные фразы. Этот принцип применил и автор лейденского папируса. Выражения вроде «воистину» или «смотрите» и др. прицеплены к каждому образу, напр<имер> «Воистину! Пустыней стала страна. Номы разгромлены. Варвары извне пришли в Египет» (столб<ец> III, 1), или же «Смотрите! Столица встревожена недостатком. Все стремятся разжечь гражданскую войну. Нет возможности сопротивляться. Страна племена шайками грабителей. Простолюдин берет имущество знатного» (столб<ец> VII, 6-7) *или с* Любовь и способность к таким незамысловатым поэтическим импровизациям характеризует и современных египтян21).

Социальный переворот, столь детально описанный Лейденским папирусом, имеет свои аналогии в истории других культур древнего Востока. Близки к социальной революции были реформы сумерийца Урукагины22) или сирийца Киламу23). Восстание низов в эпоху XVIII в. допускает Еуаш на Крите24). На социальный переворот в том же веке намекает одна из таблеток архива *Бо*Очевидно, Струве хотел написать Богазкёя. Хеттских [14] царей25). Подлинную социальную революцию пережила Персия Сасанидской эпохи26).

Ввиду всего выше сказанного я решительно настаиваю на историчности Лейденского папируса и беру на себя смелость утверждать, что попытка С. Я. найти в названном тексте ритуал праздника Осириса основан<а> на недоразумениях и на недоказанных предпосылках.

Действительно, в самом тексте мы имеет тут и там замечания о том, что события, которые происходят в стране и непонятны и совершаются в первый раз. Например «Воистину! Нил орошает, но никто не пашет для него. Каждый человек говорит: “Мы не понимаем, что происходит в стране”» (ст<олбец> II, 3), или «Смотрите! Свершились дела, которые никогда не свершались. Царь захвачен бедными людьми» (столб<ец> VII, 1). Такие выражения в праздничном ритуале, осуществляемом периодически, являются неуместными. Да вообще мысль С. Я. искать в Лейденском папирусе отражение праздника Осириса, -- сатурналий -- кроний -- Масленицы -- очень и очень странна, чтобы не сказать больше. Единственный напоминающий сатурналии признак, который имеется в разбираемом тексте это уравнение рабов и господ. В сатурналиях, действительно, рабы становились на время праздника на положении господ и получали право голоса, подобно египетским рабыням, согласно Лейденскому папирусу: «Рабыни все стали владеть своими устами. Если приказывают их госпожи, то это тяжело переносить рабыням» (столб<ец> IV, 13-14). Но такое уравнение может явиться и [15] последствием социальной революции. Предположение таковой может нам объяснить всю своеобразность содержания Лейденского папируса. Объяснение же всех деталей повествования папируса догадкой, что в последнем зафиксировано описание каких-то египетских Сатурналий, определенно невозможно.

Дело в том, что повествование папируса *заполнено сплошь* об обогащении низов прерывается сплошь и рядом описанием убийств и насилия. «Все стремятся разжечь гражданскую войну. Нет возможности сопротивляться. Страна пленена шайками» (столб<ец> VII, 6-7), «Лица свирепы, лучник готов. Злодеи повсюду» (ст<олбец> II, 1). «Человек видит в сыне своего врага» (ст<олбец> I, х+5). «Человек убивает брата своей матери» (ст<олбец> V, 10). «Убивают человека рядом с братом его, а тот убегает, чтобы спасти себя» (ст<олбец> IX, 3). «Сердце людей жестоко. Смерть во всей стране. Кровь повсюду» (ст<олбец> II, 5). «Поток крови. Если люди пьют из него, то они отталкиваются вкусом крови, они жаждут чистой воды» (ст<олбец> II, 10) и т. д. Таких цитат с описанием насилий и убийств можно найти в папирусе бесчисленное множество. Если мы прибавим сюда еще описание разгрома государственных учреждений, *грабежа и* разрушения дворцов, домов, гробниц и повсеместного грабежа, то мы можем сказать, что, согласно автору папируса, современный ему Египет залит был морем крови и стонал от насилий «злодеев, которые пленили страну». Все это -- убийства, грабеж и насилие не могли входить в ритуал ни одного праздника и поэтому уже одно это доказывает всю невозможность построения С. Я.

[16] Не выдерживает критики и утверждение С. Я., что в Лейденском папирусе имеются указания на миф Осириса. По его мнению, выражение текста «огонь поднялся высоко; пламя его исход т против врагов страны» (ст<олбец> VII, 1) указывает на появление божества. Но вывод такой отнюдь не обязателен. *Огонь* Носителями *огня* могут быть и войска царя и сам царь. Напр<имер> в надписи Камеса, повествующей о победе над Гиксосами, царь говорит: «Мое мощное войско передо мной было подобно дыханию пла- мени»27). О войсках Мернептаха говорит текст, что «они кидали огонь в города и сжигали местности»28). А про Рамсеса II один из текстов, описывающих его победу при Кадеше, говорил следующее: «Царственная змея на моем челе низвергла моих врагов. Она исторгла пламя в лицо врагов. Я был подобно Ре, когда он всходит утром и мои лучи сжигали *члены* тела врагов»29).

Поэтому упоминание «огня» еще не доказывает наличие мифа. Вообще надо сказать, что Лейденский папирус один из немногих египетских текстов, в котором почти отсутствуют элементы какого-либо мифа. Имеется только в одном месте намек на миф, но не миф Осириса, а миф Ре, бога солнца. Когда автор Лейденского папируса заканчивает описание разрухи Египта, он обращает свои взоры к далекому прошлому к золотому времени, когда Ре бог-солнце сам царил над людьми и скорбит о том, что бог не возвращается больше к правлению. Вот этим и исчерпываются мифические элементы, которые содержит Лейденский папирус. Этого недостаточно для того, чтобы окрестить папирус ритуалом праздника Осириса. Кроме этого единственное оказание на миф относится к циклу Ре, но не к циклу Осириса. С. Я., [17] правда, это не смущает.

Он, не мудрствуя лукаво, отождествляет Ре и Осириса. К сожалению, такое отождествление этих 2 главных богов египетского пантеона никак не невозможно в эпоху Древнего, Среднего и Нового царств. Правда, циклы мифов этих 2 богов приводились в известную связь, но никогда в классическую эпоху Египта в живом религиозном сознании не отождествлялись Ре и мифы его с Осирисом и его мифами30). Столь же недоказанным, как отождествление Ре и Осириса, является и другое утверждение С. Я., а именно то, что праздник в честь Осириса имел характер сатурналий. Ни одного египетского текста, или изображения не сможет С. Я. привлечь для подкрепления своего утверждения. Египтологам пока не известен праздник, напоминающий сатурналии, ни в ритуале Осириса, ни в ритуале какого нибудь другого бога. Праздник с характерным признаком сатурналий -- уравнением господ и рабов -- был известен в Вавилонии и совпадал с праздником в честь Нового года. Последние годы принесли много нового для ритуала этого праздника и С. Я. не мешало бы привлечь этот свежий, не захватанный материал31), а не довольствоваться уже давно известным и несколько устаревшим материалом БгагеКа. О праздновании Нового года в Египте мы знаем мало. Единственно, что нам сообщают надписи *это то* об нем, что это «день, когда домочадцы приносят дар владыке дома»32), а *это* такой обычай казалось бы не говорит за то, чтобы в тот же день раб сравнялся *бы* с владыкой дома. Вполне поэтому возможно, что

Египет не знал праздника, похожего на сатурналии, ведь не все вавилонские праздники имели аналогии в Египте и во всяком случае можно категорически утверждать, что [18] предположение С. Я. о существовании в Египте праздника характера сатурналий ничем не может быть доказано.

Из всего приведенного мною, я думаю, явствует, что, действительно, все заверения С. Я. о том, что Лейденский папирус не отражает исторической действительности, а является описанием праздника, близкого сатурналиям -- основаны или на недоразумениях, или на недоказанных предпосылках. Правда я до сих пор разбирал лишь те доводы С. Я., которые он черпал из изучения одного лишь Лейденского папируса. Докладчик пытался применить также и метод внешней критики, привлекая для доказательства неисторичности Лейденского папируса еще анализ Эрмитажного папируса №1116В. В этом последнем, как я сам установил, мифические элементы представлны несколько более отчетливо33). С другой стороны, там имеется определенное указание на социальную революцию34). Из этих 2 предпосылок С. Я. сделал следующий вывод: коль скоро в тексте имеется некоторый мифический элемент, и притом, по его мнению, опять тот же миф Осириса, то из этого следует, что он не может быть «историческим». Если же этот «исторический» текст упоминает о социальной революции, то их этого следует, что социальная революция является лишь мифическим мотивом. Против этого рассуждения докладчика должно возразить в первую очередь следующее: миф, на который намекается в Эрмитажном папирусе № 1116В, не миф об Осирисе. В конце папируса, там, [19] где описывается приход царя-спасителя, мы читаем: «Он (т. е. царь-спаситель) умиротворит и Гора и Сета тем, что они любят»35). Здесь мы видим, что Гор и Сет выступают как цари боги-покровители обоих Египтов, а эти образы Сета и Гора вполне независимы от образов Сета и Гора в мифе об Осирисе36). Поэтому мы не имеем в Эрмитажном папирусе намек на миф об Осирисе, как предполагает докладчик.

Мое второе возражение докладчику сводится к указанию на то, что наличие в тексте мифических элементов отнюдь не лишает его еще «историчности». Египтяне охотно вносили в исторический текст мифический элемент, как напр<имер> в знаменитом Рос- сетском камне мы находим в описании борьбы Птолемея V с бунтовщиками города Ли- кополиса следующий абзац, взятый из мифа: «Он победил врагов, которые были внутри города и передал их плахе, как Ре и Гор, сын Исиды поступили с теми, которые в прежние времена были враждебны им на этом месте»37). Египтяне охотно вносили и в миф исторический элемент. Так при описании благополучия, господствующего в царствовании Осириса, употребляются выражения применяемые и при описании благополучия, создаваемого земным царем38). *Но* И эти «исторические» элементы в мифе не превращали миф в историю и наоборот мифические элементы в историческом тексте не превращают историю в миф. Поэтому я считаю возможным допустить некоторый исторический фон и для Эрмитажного папируса № 1116В и думаю, что к [20] этому историческому фону относится и упоминание социальной революции. Эрмитажный папирус написан несколько позже, нежели Лейденский папирус, значительно более ярко отразивший социальную революцию. Оба текста отличаются и по форме своей друг от друга. Эрмитажный папирус является типичным предсказанием ex eventu и пользуется будущим временем, в то время, как Лейденский папирус пользуется исключительно настоящим временем.

Подводя итог всему тому, что я сказал, я думаю, что можно будет признать, что доклад С. Я. ни в своей отрицательной, ни в своей положительной части не является удовлетворительным. С. Я. не удалось доказать, что египтологи, настаивая на историчности Лейденского папируса № 344 и до известно степени на историчности Эрмитажного папируса № 1116В «попали впросак», и С. Я. не удалось доказать, что Лейденский папирус № 344 и Эрмитажный папирус являются описанием «египетских сатурналий» и я беру на себя смелость утверждать, что С. Я. с этим «оригинальным» толкованием сам «попал впросак».