Модернизация имперская и советская

Российская специфика модернизации. Как показывает российский и мировой опыт, национальная специфика в принципе имеет свои ограничения для модернизации, но не отменяет общие закономерности. В целом Россия модернизировалась по общеевропейской модели, но с важными особенностями, обусловленными обстоятельствами старта, геополитической обстановкой, природными ресурсами, общекультурными возможностями развития и наличием сильных элементов архаики в обществе . Однако идея о самобытном, ни на кого не похожем пути развития России, по моему мнению, сильно преувеличивает нашу специфику и ведет в тупик: отрицается сама возможность модернизации как чуждого российским традициям процесса . Гипертрофированное подчеркивание российской специфики озадачивает не только многих россиян, но и нероссиян и по большому счету чревато искусственным отрывом России от большой Европы и самоизоляцией. На киевском майдане зимой 2014 г. я читал написанный от руки постер: «Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать -- В Россию можно только верить. Российский поэт Тютчев.

-- Нащо меш у таку непонятку? Переачний украшнець» .

Вопрос об особенностях имперской и советской модернизаций является дискуссионным и имеет обширную историографию . Остановлюсь лишь на некоторых распространенных оценках, которые вызывают у меня сомнения или представляются неверными.

Датировка российской модернизации неопределенна в значительной степени потому, что во многих работах термин «модернизация» употребляется в нескольких смыслах одновременно и без объяснения. Это девальвирует важный термин и вносит путаницу в анализ. Например, К. В. Самохин начинает российскую модернизацию с Петра I, когда под влиянием Северной войны якобы начался «переход империи от аграрного общества к индустриальному». Война, по его мнению, предопределила формирование элементов рыночной экономики, заложила основы для процессов социальной мобильности и урбанизации российского общества; повлияла на изменение ценностных установок преимущественно дворянского сословия; создала условия для складывания правового государства и гражданского общества. Близкую позицию занимает Е. М. Скворцова. В данном случае авторы имеют в виду модернизацию в смысле совершенствования общества путем реформ, внедрение инноваций, преодоление отсталости, но называет это переходом от аграрного общества к индустриальному и от традиционного общества к современному. Однако, как известно, промышленная революция -- важнейший двигатель модернизации в Европе началась не в России, а в Великобритании только в последней трети XVIII в. Применительно к России XVIII в. в лучшем случае можно говорить о создании предпосылок для промышленной революции и перехода от аграрного общества к индустриальному .

С точки зрения многих исследователей, авторитарное сверхбюрократизиро- ванное государство блокировало или препятствовало модернизации . «На российской почве постоянно самовоспроизводилась система авторитаризма, в основе которой -- “патерналистская матрица”, полувоенное устройство социума и государственной власти, мобилизационная модель развития. При этом, увы, ценности свободы и человеческого достоинства всегда оставались на втором плане» . Как показал мой анализ, государство было лидером модернизации, но в имперский период слабый (а не сильный!) административный ресурс долгое время не позволял компетентно управлять процессом. Неверно думать, что дирижизм всегда вреден, дело в его качестве, в силе гражданского общества и в культуре населения. В имперский и советский периоды сильное государство и грамотный дирижизм не-редко служили двигателями модернизации. История европейских стран в Новое и новейшее время дает аналогичные примеры успешных преобразований именно при сильных авторитарных режимах, осуществлявших компетентное управление. Например, во Франции, Германии и Австро-Венгрии удачные реформы были проведены королевской властью, а периоды демократии оказывались связанными с катастрофической инфляцией и началом деструктивных процессов в экономике (эпоха Великой французской революции; Германия после Первой мировой войны; Австрия, Венгрия и Польша после распада монархии Габсбургов). Похожим образом развивались события в Испании, Португалии, странах Латинской Америки и Юго-Восточной Азии . Возможно, более важным является вопрос не о том, кто должен управлять обществом -- бюрократия, средний класс, пролетариат, аристократия, буржуазия и т. д., а вопрос о том, каким образом следует управлять обществом, чтобы наилучшим способом обеспечить общее благо.

В последние годы приобрел популярность тезис о мобилизационной модели развития: едва ли не со времени возникновения русского государства и до конца советской эпохи развитие проходило якобы при сверхконцентрации имеющихся в распоряжении государства скромных ресурсов, при сверхэксплуатации населения и сверхнапряжении государственного аппарата и всех звеньев общества в целом. Мобилизационный тип развития общества оказывает влияние на все сферы жизни, в том числе на экономическое развитие и формирование элиты . Ввиду малочисленности бюрократии и неразвитости инфраструктуры мобилизационная модель представляется мне неадекватной российской действительности в московский и имперский периоды, хотя, вероятно, она соответствовала характеру развития России в 1920-1950-е годы. Как мог Петр I заставить работать население в мобилизационном режиме при наличии 4,5 тыс. чиновников, при неразвитой инфраструктуре, без телефона и телеграфа, при уровне грамотности 2 % в деревне и 8-9 % в городе!?

Вызывает серьезное сомнение и популярное представление о маятниковом, инверсионном характере процесса российской модернизации. Сторонники данной точки зрения полагают, что в стране уже 300 лет кратковременные либеральные оттепели сменяются длительными консервативными заморозками, что за проведением реформ всегда следуют так называемые контрреформы, фактически упраздняющие результаты реформ. Этот своего рода бег по кругу некоторыми оценивается как «рецидивирующая модернизация» . На самом деле контрреформы не отменяли проведенные реформы, а либо их корректировали, либо снижали темпы изменений, либо откладывали на определенный срок их реализацию. На мой взгляд, можно говорить о циклическом, а не о рецидивирующемся характере реформирования. Если бы Россия развивалась по алгоритму «вперед -- назад», или «реформы -- контрреформы» , то Россия являла бы собой отсталую автократию, бегущую на месте. Между тем страна быстро развивалась во всех отношениях. Смена правительственного курса с либерального на консервативный не означала возрождения того, что упразднялось реформами. Проведенные в либеральные периоды структурные реформы преобразования являлись, как правило, необратимыми; правительство редко от них отказывалось. То, что прогресс шел с зигзагами и задержками, а иногда и с отступлениями, нормально для любой европейской страны, где за революциями всегда следовала контрреволюция. В России дело осложнялось тем, что государство шло впереди общества, проводя реформы, обгонявшие его возможности их ассимилировать, преодолевая сопротивление сильных элементов архаики, имевшихся в обществе и государстве. Это приводило к тому, что останавливаться или отступать надо было чаще, чтобы дождаться, пока общество дозреет до проведенных реформ. Но процесс реформирования всегда возобновлялся с новой силой с той точки, на которой он остановился. Как назвать такой прогресс -- линейным, параболическим, ритмическим, дуалистическим, инверсионным, циклическим? Я предпочитаю говорить о нормальном и органическом прогрессе. Нормальном -- потому, что именно нормальное развитие состоит из чередований фаз подъема и упадка, расцвета и кризиса. Органическом -- потому, что хотя государство и забегало вперед общества, оно действовало в соответствии с его интересами и наметившимися тенденциями, которые замечало быстрее и раньше, чем общество.

В западных демократиях чередование либерального и консервативного правительственного курса с корректировкой реформ предшественников, находившихся у власти, также являлось нормой. Например, в Великобритании ХУШ-Х1Х вв. к власти попеременно приходили то тори, то виги, и в течение двух столетий наблюдалось постоянное противостояние между ними. Аналогичная борьба между демократической и республиканской партией наблюдалась и в США во второй половине Х1Х-ХХ в. Однако никому даже в голову не приходит говорить о реформах и контрреформах или о рецидивирующей модернизации применительно к этим странам. Замечу также: в западноевропейских странах переход к модерну особенно интенсивно происходил в 1770-1870 гг., причем до 1848 г. шла острая борьба между старым и новым; лишь с 1870 г. процесс модернизации стал необратимым и только в течение первой половины ХХ в. завершился в большинстве стран современного Европейского союза, и то лишь в основных чертах .

Многими исследователями подчеркивается насильственный и элитарный характер имперской модернизации, когда народ являлся статистом и подчинялся реформам только по необходимости и слабости . С этим трудно согласиться.

Управление процессом модернизации со стороны государства не означает, что общество являлось только объектом дирижизма. Тихое и массовое сопротивление в состоянии блокировать реформы, когда они не имеют поддержки среди достаточно широких слоев населения, причем с тем же успехом, что и выступление активное, с оружием в руках. Об этом говорит неудача Петровских реформ, менявших народный быт по западноевропейскому образцу, вследствие полного отсутствия отклика у народа. Чтобы непопулярные у народа реформы могли войти в практику, они должны опираться если не на большинство, то по крайней мере на значительную часть населения. Пример тому -- Столыпинская реформа, государство сумело ее запустить благодаря поддержке со стороны трети крестьян.

Либеральный имперский проект модернизации достаточно успешно реализовывался в пореформенный период усилиями государства и элиты, несмотря на сопротивление большей части крестьян и рабочих. Но лишь до тех пор, пока государство сохраняло контроль над его реализацией. Когда же во время революции 1917 г. государство контроль потеряло и наступила диктатура масс, или, как сказал Ортега-и-Гассет, «торжество гипердемократии, при которой масса действует непосредственно, вне всякого закона и с помощью грубого давления навязывает свои желания и вкусы» , сначала монархия, а затем и Временное правительство, провалившее демократические реформы, были сметены вместе с их либеральными проектами. Последние был заменены социалистическим проектом потому, что он гармонировал как с глубинными коллективными представлениями народа и значительной части интеллигенции, так и с тогдашними настроениями и желаниями широких масс. Это позволило продолжить модернизацию по советскому варианту. В свою очередь, советский проект (после того, как исчерпал себя!) был заменен новым либеральным проектом именно благодаря народной поддержке.

Таким образом, в периоды революционных подъемов контрэлита поддерживала, стимулировала и эксплуатировала революционный энтузиазм народа, но и народ использовал контрэлиту для реализации своих целей. Когда же народ безмолвствовал, он также не был статистом, потому что использовал оружие слабых -- повседневное сопротивление в виде мелкого саботажа, кражи, порчи имущества, распространения сплетен и анекдотов про власть и т. п. Подобный тип сопротивления всегда присутствует в авторитарных системах, когда массовый публичный протест затруднен или невозможен вследствие отсутствия у недовольных ресурсов, необходимых для открытой борьбы. Рутинное сопротивление является эффективной формой борьбы, которое удерживает власть от злоупотреблений и при благоприятных обстоятельствах становится основой для коллективной мобилизации . Прекрасно сознавая силу сопротивления молчаливых масс, институционалисты оценивают лобовое шоковое реформирование как малоперспективное, потому что укорененные в обществе институты, носителями которых является молчаливое большинство, парализуют реформы. Для уменьшения институциональных дисфункций они предложили стратегию последовательных промежуточных институтов, в несколько этапов соединяющих начальную и задуманную их конструкцию.

Категорически не согласен с утверждением, что имперская и советская модернизации оказались провальными, поскольку закончились полным крахом и революцией. «Наша историческая беда заключается в том, что российская модернизация способствует не столько вхождению России в модерность, сколько укреплению феодально-имперских оснований культурно-цивилизационной системы», -- пытается доказать С. Н. Гавров . «Имперская модель исторически провалилась, окон-чившись революционным взрывом», -- полагают Т. М. Братченко и А. С. Синявский . «Обе модели привели к краху существовавших систем (имперская -- “снизу”, в результате революции; советская -- сверху, в результате демонтажа и актуализации конфликтного потенциала общества)» . Революционное завершение какого- либо проекта не является доказательством его несостоятельности. Все институты и структуры со временем подвержены моральному износу, но не могут добровольно и стихийно изменяться, так как в них существуют имманентно присущие им отношения, препятствующие гибкому приспособлению социума к изменившимся условиям -- их называют встроенными ограничителями. Влияние ограничителей по общему правилу преодолевается в ходе реформ «сверху». Общество, вступившее в эпоху преобразования институциональной системы, становится социально нестабильным и попадает в зону риска: мирный эволюционный путь всегда проходит долго, болезненно и противоречиво. С его окончанием общество выходит из зоны риска. Если же нет, то тогда происходит революция, которая насильственным путем разрушает встроенные ограничители, мешающие адаптации, и тем самым открывает дорогу утверждению новой институциональной системы . Таким образом, кризис социума может быть болезнью роста и свидетельствовать о его развитии. Именно такое понимания кризиса соответствует состоянию российского общества в конце XIX -- начале XX в. или советского общества в 1980-е годы.

Еще менее убедительно представление о принципиальной неспособности страны к модернизации в классическом европейском смысле49. На самом деле экономика, общество и государство в XVIII-XX вв. поступательно развивались, хотя движение неоднократно прерывалось войнами и общественными смутами. В результате Россия органически и на равных вошла в мировую политическую и экономическую систему, и мы имеем полное основание говорить о трехвековом гиперцикле в развитии страны . Но, говоря о состоятельности российских проектов модернизации, необходимо четко сознавать, что «исторический путь -- не тротуар Невского проспекта; он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри» . В России, как и везде, высокие темпы и успехи модернизации создавали новые противоречия, порождали неведанные прежде проблемы, вызывали временные и локальные кризисы, которые при неблагоприятных обстоятельствах перерастали в революции, а при благоразумии правящего класса могли бы благополучно разрешиться. Революции ХХ в. можно считать побочным продуктом успешных модернизаций.

Вызывает сомнение противопоставление имперской и советской модернизаций. Эту идею четко проводит, например, известный исследователь модернизаци- онных процессов А. С. Сенявский: «Специфика модернизаций позволяет говорить о двух качественно разных моделях -- имперской (либерально-консервативной) и советской (идеологической, партократической, этатистской, патерналистской, мобилизационной). Дореволюционная модель была вестернизаторской и элитарной (оторванной от социокультурной почвы), реактивной (реагировала с большим опозданием, под давлением внешних угроз) на перезревшие проблемы; советская опиралась на большинство населения, использовала долговременную стратегию, вплоть до 1970-х гг. была опережающей, владела исторической инициативой в мировом масштабе. Советская модель успела переродиться из мобилизационной и со- циально-консолидирующей в консервативную, тормозящую развитие, провоци-рующую социальную напряженность» .

Имперская модернизация также была идеологической (хотя и не марксистской), так как все ее акторы откровенно поддерживали определенную идеологию; она являлась патерналистской (думаю, не требует комментариев) и этатистской (построенной на дирижизме). Она также являлась по-своему партократичной, поскольку партократия означает «политический строй, при котором верховная по-литическая государственная власть (законодательная, исполнительная и судебная) фактически сосредоточена в руках единственной партии, встроенной в государственную систему, а вернее -- в руках партийной бюрократии» (курсив мой. -- Б. М.) . Коронная бюрократия (как назывался государственный аппарат управления, подчиненный монарху и обязанный ему клятвой верности) по организации и стилю управления приближалась к партократии -- до 1905 г. в значительной степени и до 1917 г. в некоторой степени.

Имперская модернизация не была элитарной. Она охватила образованные слои, верхние страты, значительную долю городского населения и часть крестьянства, которая поддержала Столыпинскую реформу. Перечисленные группы населения частично пересекались, поэтому их процент в общей численности населения вряд ли превышал 30-35 -- это, конечно, больше, чем элита. Но, разумеется, воздействие советской модернизации оказалось более глубоким и всеобъемлющим, поскольку она охватила весь социум. В то время как имперская модернизация львиную долю населения, проживавшего преимущественно в деревне, затронула слабо, причем значительная ее часть встретила принципиальные модернизационные процессы либо негативно (например, коммерциализацию, социальную и имущественную буржуазную дифференциацию), либо индифферентно. Впрочем, на определенных этапах советской модернизации власть отрывалась от социокультурной почвы, поскольку поставленные ею задачи и цели не разделялись большинством или значительной частью населения. И по сути своей она также была реактивной и «вестернизаторской», потому что лозунг «Догнать и перегнать Запад» не выходил из повестки дня социалистического строительства и оставался актуальным до конца советского режима. Но я согласен с А. С. Сенявским в том, что обе модернизации были похожи по целям, средствам и условиям проведения.

Некоторые итоги

Советская модернизация являлась продолжением имперской по целям, средствам, результатам, обстоятельствам, в которых они происходили. Но она, вероятно, обеспечила менее высокие темпы развития и обошлась обществу более дорогой ценой, чем позднеимперская модернизация. То, что советская модернизация сменила имперскую после военной революции 1917 г., а постсоветская сменила советскую после мирной революции 1991-1993 гг., не означает, что обе модернизации не состоялись и потерпели крах. По своим результатам имперская и советская модернизации являются в целом достаточно успешными проектами, хотя они и не оправдали всех возлагавшихся на них задач и надежд. Благодаря им произошло сближение России и Запада и сокращение в уровне общекультурного и экономического развития. В советский период сближение России и Запада происходило с двух сторон. Россия стала урбанистическим, индустриальным, светским, образованным обществом. Запад хотя и развивался в направлении либеральной демократии и рыночной экономики, тем не менее усвоил идеи регулируемой экономики, социального государства, или государства всеобщего благоденствия, практику идеологической обработки населения и тотального контроля и многие другие советские ноу-хау.

Авторитарная власть (самодержавие или советский авторитаризм) совместима с прогрессом, по крайней мере на определенном этапе развития страны. Не следует демонизировать авторитарный стиль управления, в действительности имеющий определенные преимущества. В современном менеджменте во всех странах он используются наряду с двумя другими -- демократическим и либеральным. Мировой опыт показывает, что все они имеют достоинства и недостатки, их эффективность обусловливается обстоятельствами и культурно-психологическим профилем участников управления.

Модернизация первой волны в самых развитых странах проходила спонтанно, как процесс самоорганизации и саморазвития, к которому способны большие сложные социумы, под влиянием изменившихся условий жизни и геополитических факторов . Им приходилось изобретать, методом проб и ошибок искать новые институты и структуры, новые пути. В странах второй волны модернизации появилась возможность воспользоваться достижениями лидеров. Однако и они нуждались в креативности последователей. Модернизация каждой большой страны проходила по особому сценарию, поскольку буквально заимствовать структуры и институты продвинутых стран было малоэффективно или даже разрушительно. В каждом социуме есть определенная предзаданность, обусловленная его конструкцией (институтами), в соответствии с которой акторы социума делают отбор из множества институтов (культур), существующих в окружающей среде, методом проб и ошибок, который является универсальным для всех живых организмов. Изменять надо то, к чему общество в значительной мере готово, и не шоковыми реформами, а терапевтическим путем. Забегание вперед, мания модернизации и реформирования особенно заметно обнаружили свою неэффективность после Второй мировой войны в развивающихся странах, вызвав разрушительные последствия14. Российский и мировой опыт модернизации убедительно свидетельствуют в пользу правоты сторонников рационального сочетания универсализма и партикуляризма,

Теория модернизации применительно к России ХУШ-ХХ вв. не устарела, как думают некоторые коллеги , потому что Россия не достигла еще в полной мере уровня модерности и ее развитие сравнительно с другими европейскими странами не слишком оригинально. Пока никто не доказал, что развитие общества может обеспечить движение в каком-либо ином направлении, чем от аграрного традиционного общества к промышленно-городскому современному минуя модернизацию. Не опровергнуто также наличие тренда к увеличению числа степеней свободы у индивидуума. Теория пока достаточно удовлетворительно справляется с объяснением развития сраны в последние три столетия . Это, конечно, не означает, что она навсегда останется вершиной научной мысли. Спрос на новые подходы существует, и они предлагаются, но пока не составляют серьезной конкуренции теории модернизации. О моральном износе теории можно говорить применительно к современным постиндустриальным (информационным) обществам или к современным слаборазвитым странам, поскольку первые решили задачи модернизации и перешли на новый уровень развития, а вторые не являются ранними версиями современных обществ, но как бы законсервировались в своем развитии, сохраняя свои национальные особенности и структуры. Их развитие лучше характеризует теория зависимости или теория зависимого развития. В условиях глобализации и неоколониализма слаборазвитые государства занимают зависимые позиции в системе мировой экономики. Их экономическая отсталость и политическая нестабильность -- следствие их интеграции в мировую экономику и систематического давления развитых держав. Последние увековечивают их отсталость, блокируя попытки освободиться от зависимости и встать на путь истинной модернизации, используя различные способы -- монополизацию рынков, экономическое воздействие (посредством финансов, патентов на технологии и т. п.) и санкций, прямое политическое (в СМИ, образование, культуру и т. д.) и военное вмешательство. В результате развивающиеся страны «периферии» беднеют, их ресурсы, капитал и образованные кадры утекают в богатые страны «центра», в силу чего они имеют мало шансов по-настоящему модернизироваться. Немногим государствам удалось избежать этой участи -- Гонконгу, Сингапуру, Тайваню и Южной Корее. Мотив стратегии блокирования очевиден: малоразвитые страны обеспечивают развитые природными ресурсами, дешевой рабочей силой и рынками сбыта, без чего по-следние не имели бы возможности поддерживать высокий уровень жизни своего населения .

Институционалисты предложили концепт колеи, или зависимости от предшествующего развития, иначе -- зависимость будущего развития от пройденного пути (PathDependence). Каждая страна имеет свою историческую колею и, как правило, ее не покидает. Объективный анализ показывает: Россия в течение своей тысячелетней истории, несомненно, развивалась как европейская страна. Глобальные факторы социальной эволюции общества, по крайней мере после принятия христианства, были общими у русских и других европейцев. Российские национальные традиции и ценности находились в рамках европейских. Все российские общественные институты, под которыми в современном институционализме имеются в виду формальные и неформальные правила и ограничения, структурирующие взаимодействие людей и учреждений, являлись по сути европейскими. В России не было и нет ни одного института, который бы не встречался в какой-нибудь европейской стране. В период империи, в советское и постсоветское время Россия и другие европейские страны развивались по особенно близким траекториям. Вестернизация страны нередко становилась государственной политикой. Европейский вектор ее движения и конвергенция с Западом были и до сих пор очевидны. Основываясь на концепте колеи и принимая европейский вектор развития России за доказанный факт, можно с очень высокой вероятностью сказать: у России, как европейской страны, общее будущее с остальной Европой, ее ближайшее будущее будет определяться европейской траекторией развития, но эта траектория будет зависеть и от России.

References

1. Bailey B. J. The Luddite Rebellion. New York, New York University Press, 1998, 182 p.

2. Berdiaev N. A. Dukhi russkoi revoliutsii. Vekhi. Izglubiny. Moscow, Pravda Publ., 1991, 606 p. (In Russian)

3. Black C. E. The Dynamics of Modernization: A Study in Comparative History. New York, Harper & Row Publ., 1966, 207 p.

4. Bratchenko T. M., Seniavskii A. S. Imperskaia i sovetskaia modeli ekonomicheskogo razvitiia: sravnitel'nyi analiz. Izvestiia Samarskogo nauchnogo tsentra Rossiiskoi akademii nauk, 2009, vol. 11, no. 6, pp. 31-37. (In Russian)

5. Buldakov V. P. Modernizatsiia v Rossii: giri na nogakh progressa. Vestnik Terskogo Gosudarstvennogo univer- siteta. Istoriia, 2016, no. 4, pp. 76-96. (In Russian)

6. Chernyshevskii N. G. Polnoe sobranie sochineniy. In 15 vols. Vol. VII. Moscow, Goslitizdat Publ., 1950, 1096 p. (In Russian)

7. Diakin V. S. Burzhuaziia, dvorianstvo i tsarizm v 1911-1914 gg. Razlozhenie treteiiunskoi sistemy. Leningrad, Nauka Publ., 1988, 229 p. (In Russian)

8. Diakin V. S. Dengi dlia sel'skogo khoziaistva 1892-1914 gg. Agrarnyi kredit v ekonomicheskoi politike tsariz- ma. St. Peterburg, St. Petersburg University Press, 1997, 355 p. (In Russian)

9. Erasov B. S. Odnomernaia logika rossiiskikh modernizatorov. Obshchestvennye nauki i sovremennost', 1995, no. 2, pp. 68-78. (In Russian)

10. Evoliutsiia kontseptsii modernizatsii vo vtoroi polovine XX veka [N. E. Tikhonova i dr.]. Sotsiologiia: metod- ologiia, metody, matematicheskoe modelirovanie, 2007, no. 25, pp. 22-47. (In Russian)

11. Filatov V. P. Osobennosti liberalizatsii i modernizatsii Rossii vo vtoroi polovine XIX -- nachale XX vv. v kontekste evropeiskogo razvitiia. Istoriko-ekonomicheskie issledovaniia, 2006, vol. 7, no. 2, pp. 57-76. (In Russian)

12. Fitzpatrick Sh. The Russian Revolution. Oxford; New York, Oxford University Press, 1982, 181 p.?

13. Gaman-Golutvina O. V. Politicheskie elity Rossii. Vekhi istoricheskoi evoliutsii. Moscow, ROSSPEN Publ., 2006, 446 p. (In Russian)

14. Gavrov S. N. Modernizatsiia Rossii: postimperskii transit. Moscow, MGUDT Publ., 2010, 268 p. (In Russian) Gillis J. R. The Development of European Society, 1770-1870. Washington, University Press of America, 1983, 300 p.

15. Golubev A. V. Rossiiskaia modernizatsiia: sovetskii etap. Vekhi minuvshego. Uchenye zapiski istoricheskogo fakul'teta. Vol. 7. Lipetsk, Lipetsk State University Press, 2012, pp. 233-250. (In Russian)

16. Gregori P Ekonomicheskii rost Rossiiskoi imperii (konets XIX -- nachalo XX v.). Novye podschety i otsenki. Moscow, ROSSPEN Publ., 2003, 256 p. (In Russian)

17. Il'in V. V., Panarin A. S., Akhiezer A. S. Reformy i kontrreformy v Rossii: tsikly modernizatsionnogo protsessa.

18. Ed by V. V. Il'in. Moscow, Moscow State University Press, 1996, 398 p. (In Russian)

19. Inozemtsev V. O nevozmozhnosti modernizatsii Rossii. Rossiiskaia modernizatsiia: razmyshliaia o samobyt- nosti. Eds E. A. Pain, O. D. Volkogonov. Moscow, Tri kvadrata Publ., 2008, pp. 145-165. (In Russian) Khantington S. Universal'naia tsivilizatsiia? Modernizatsiia i vesternizatsiia. Khantington S. Stolknovenie tsivilizatsii. Moscow, AST Publ., 2005, pp. 74-114. (In Russian)

20. Kholms L. Sotsial'naia istoriia Rossii: 1917--1941. Rostov na Donu, Logos Publ., 1994, 140 p. (In Russian) Krivoshein K. A. A. V. Krivoshein (1857-1921). Ego znachenie v istorii Rossii nachala XX v. Sud'ba veka.

21. Krivosheiny. Ed. by A. Iu. Arev. St. Petersburg, Zvezda Publ., 2002, 413 p. (In Russian)

22. Krzhevov V. Tsikly rossiiskoi modernizatsii: vsevlastie biurokratii kak prichina nezavershennosti reform. Rossiiskaia modernizatsiia: razmyshliaia o samobytnosti. Eds E. A. Pain, O. D. Volkogonov. Moscow, Tri kvadrata Publ., 2008, pp. 60-88. (In Russian)

23. Kulikov S. V. “Nepotopliaemyi Bark”: finansist i politik. Vospominaniia poslednego ministra finansov Rossiiskoi imperii. 1914-1917. In 2 vols. Moscow, Kuchkovo pole Publ., 2017, pp. 5-78. (In Russian)

24. Le Goff Zh. Tsivilizatsiia srednevekovogo Zapada. Ekaterinburg, U-Faktoriia Publ., 2005, 558 p. (In Russian) Markarian E. S. Teoriia kul'tury i sovremennaia nauka (Logiko-metodologicheskii analiz). Moscow, Mysl' Publ., 1983, 284 p. (In Russian)

25. Mironov B. N. Blagosostoianie naseleniia i revoliutsii v imperskoi Rossii: XVIII -- nachalo XX veka. Moscow, Ves' mir Publ., 2012, 848 p. (In Russian)

26. Mironov B. N. Rossiiskaia imperiia: ot traditsii k modernu. In 3 vols. St. Petersburg, Dmitrii Bulanin Publ., 2014, vol. 1, 896 p. (In Russian)

27. Mironov B. N. Rossiiskaia imperiia: ot traditsii k modernu. In 3 vols. St. Petersburg, Dmitrii Bulanin Publ., 2014, vol. 2, 912 p. (In Russian)

28. Mironov B. N. Rossiiskaia imperiia: ot traditsii k modernu. In 3 vols. St. Petersburg, Dmitrii Bulanin Publ., 2014, vol. 3, 992 p. (In Russian)

29. Mousmier R. Peasant Uprising in Seventeenth-Century France, Russia and China. New York; Evanston, Harper and Row Publ., 1970, 384 p.

30. Naumova N. F. Retsidiviruiushchaia modernizatsiia v Rossii: beda, vina ili resurs chelovechestva? Moscow, Nauka Publ., 2004, 245 p. (In Russian)

31. Nureev R. M., Latov Iu.V Institutsional'nye ogranicheniia dogoniaiushchego razvitiia imperatorskoi Rossii. Ekonomicheskii vestnik Rostovskogo gosudarstvennogo universiteta, 2007, vol. 5, no. 2, pp. 80-99. (In Russian)

32. Ortega-i-Gasset Kh. Vosstanie mass. Moscow, AST Publ., 2003, 509 p. (In Russian)

33. Pain E. Osobennosti rossiiskoi modernizatsii i ikh istoricheskaia priroda. Rossiiskaia modernizatsiia: razmyshliaia o samobytnosti. Eds E. A. Pain, O. D. Volkogonov. Moscow, Tri kvadrata Publ., 2008, pp. 15-45. (In Russian)

34. Pantin V I., Lapkin V V. Filosofiia istoricheskogo prognozirovaniia: ritmy istorii i perspektivy mirovogo razvitiia v pervoi polovine XXI veka. Dubna, Feniks Publ., 2006, 347 p. (In Russian)

35. Poberezhnikov I. V. Perekhod ot traditsionnogo k industrial'nomu obshchestvu: teoretiko-metodologicheskie problemy modernizatsii. Moscow, ROSSPEN Publ., 2006, 237 p. (In Russian)

36. Polterovich V M. Strategii modernizatsii, instituty i koalitsii. Voprosy ekonomiki. 2008, no. 4, pp. 4-24. (In Russian)

37. Riazanov V T. Uroki reformirovaniia v Rossii v kontekste mirovogo razvitiia. Vestnik of Saint-Petersburg University. Ekonomika, 1997, vol. 1, pp. 92-104. (In Russian)

38. Rodriges A. M., Leonov S. V, Ponomarev M. V. Istoriia XX veka: Rossiia -- Zapad -- Vostok. Moscow, Drofa Publ., 2008, 558 p. (In Russian)

39. Rozov N. S. Tsiklichnost' rossiiskoi politicheskoi istorii kak bolezn': vozmozhno li vyzdorovlenie? Polis, 2006, no. 2, pp. 74-89. (In Russian)

40. Scott J. C. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven, Yale University Press, 1985, 389 p.

41. Semenov Iu. Filosofiia istorii (obshchaia teoriia, osnovnyeproblemy, idei i kontseptsii ot drevnosti do nashikh dnei). Moscow, Sovremennye tetrad Publ., 2003, 775 p. (In Russian)

42. Semenov Iu. I. Rossiia: Chto s nei sluchilos' v dvadtsatom veke. Rossiiskii etnograf. Etnograficheskii al'ma- nakh. Antropologiia. Kul'turologiia. Sotsiologiia. Vol. 5. Moscow, IEA RAN Publ., 1993, pp. 5-105. (In Russian)

43. Seniavskii A. S. Modernizatsionnye kontseptsii i ikh potentsial v izuchenii rossiiskoi istorii. Istoriia Rossii: teoreticheskieproblemy. Vol. 2. Modernizatsionnyi podkhod v izuchenii rossiiskoi istorii. Moscow, IRI RAN Publ., 2013, pp. 7-63. (In Russian)

44. Shakhovskoi V N. Sic transit gloria mundi (Tak prokhodit mirskaia slava). 1893-1917 gg. Paris, Impr. de Navarre Publ., 1952, 300 p. (In Russian)

45. Shepelev L. E. Tsarizm i burzhuaziia v 1904-1914 gg. Problemy torgovo-promyshlennoi politiki. Leningrad, Nauka Publ., 1987, 272 p. (In Russian)

46. Shevelev V. N. Vse moglo byt' inache. Al'ternativy v istorii Rossii. Rostov na Donu, Feniks Publ., 2009, 349 p. (In Russian)

47. Shkuratov V. A. Historical Psychology in Boris Mironov's “Russian Empire”. Bylye gody, 2016, no. 41-1 (31), pp. 973-980.

48. Shlezinger A. M. Tsikly amerikanskoi istorii. Moscow, Progress-Akademiia Publ., 1992, 687 p. (In Russian)

49. Shtompka P. Sotsiologiia: Analiz sovremennogo obshchestva. Moscow, Logos Publ., 2005, 664 p. (In Russian)

50. Skvortsova E. M. Problemy modernizatsii Rossii: opyt istoriko-ekonomicheskogo analiza. Gumanitarnye nauki, 2014, vol. 4, pp. 42-51. (In Russian)

51. Sogrin V. V., Zvereva G. I., Repina L. P. Sovremennaia istoriografiia Velikobritanii. Moscow, Nauka Publ., 1991, 225 p. (In Russian)

52. Staits R. Russkaia revoliutsiia i kul'tura i ee mesto v istorii kul'turnykh revoliutsii. Anatomiia revoliutsii. Ed by V. Iu. Cherniaev. St. Petersburg, Russko-Baltiiskii Informatsionnyi tsentr BLITs Publ., 1994, pp. 373-374. (In Russian)

53. Starodubrovskaia I. V., Mau V. A. Velikie revoliutsii: Ot Kromvelia do Putina. 2nd ed. Moscow, Vagrius Publ., 2004, 510 p. (In Russian)

54. Stearns P. N. Modernization. Encyclopedia of European Social History from 1350 to 2000. In 6 vols. Ed. by P. N. Stearns. New York etc., Charles Scribner's Sons Publ., 2001, vol. 2, pp. 3-12.

55. Sysoeva L. N. Gosudarstvenno-politicheskaia deiatel'nost' A. V. Krivosheina, 1905-1915 gg. Kand. Diss. Voronezh, Voronezh Pedagogical University Press, 2000, 268 p. (In Russian)

56. Tiryakian E. The Changing Centers of Modernity. Comparative Social Dynamics: Essays in Honor of Shmuel N. Eisenstadt.Eds by E. Cohen, M. Lissak, U. Almagor. Boulder (CO), Westview Publ., 1985, pp. 131147.

57. Travin D., Margariia O. Evropeiskaia modernizatsiia. In 2 books. St. Petersburg; Moscow, AST; Terra Fantas- tica Publ., 2004, book 1, 665 p. (In Russian)

58. Vishnevskii A. G. Serp i rubl': Konservativnaia modernizatsiia v SSSR. Moscow, OGI Publ., 1998, 432 p. (In Russian)

59. Volkogonova O. Rossiiskaia modernizatsiia i opasnosti avtoritarizma. Rossiiskaia modernizatsiia: razmyshl- iaia o samobytnosti. Eds by E. A. Pain, O. D. Volkogonov. Moscow, TrikvadrataPubl., 2008, pp. 46-59. (InRussian)

Размещено на Allbest.ru