Размещено на http://www.allbest.ru/

В.В. КАНИЩЕВ, Н. ЦИНЦАДЗЕ

В традициях русской дореволюционной историографии было изучение юридических аспектов отмены крепостного права. В советской исторической науке более всего изучались социально-экономические предпосылки и последствия крестьянской реформы. Лишь в единичных работах дореволюционных и советских авторов в самом общем виде говорилось о недостаточном обеспечении освобожденных от крепостной зависимости крестьян разнообразными природными ресурсами (Корнилов 1905: 89, 195; Мороховец 1937; Дружинин 1978). Конкретные расчеты по распределению природных ресурсов в крестьянских хозяйствах накануне реформы сделал только Б. Г. Литвак, выявивший необходимые материалы по Курской губернии (Литвак 1972: 101-104).

В условиях перехода современной российской исторической науки к использованию различных теоретических подходов в познании отечественной истории середина XIX в. все больше рассматривается в контексте кризиса традиционного, аграрного общества, а 1861 г. как начало модернизаторских реформ. Учитывая высокую степень связи аграрного общества с природной средой, историки стали обращать внимание на социоестественные составляющие кризиса этого общества - демографический переход как разрушение традиционного воспроизводства населения и экологический кризис как нарастание противоречий в традиционном природопользовании.

В наиболее развернутом виде концепцию демоэкологического кризиса развивает екатеринбургский математик и историк С. А. Нефедов, который, применяя классические представления циклической теории к истории России, называет период 1833-1850 гг. демографической стагнацией, а 1861 г. началом периода стагфляции - неустойчивого экологического равновесия, когда национальная катастрофа могла разразиться в любой момент под действием случайных факторов (Нефедов 2005: 83-96). Помимо первого опыта применения теории демоэкологических кризисов к российской истории XIX в. в статье С. А. Нефедова интересен конкретно-истори-ческий подход, в частности, указания на то, что кризисные явления зависели от особенностей отдельных регионов Российской империи. По мнению автора, в первую очередь такие явления происходили в Нечерноземном Центре России, где уже в первой половине XIX в. были исчерпаны резервы земельных ресурсов, а рост населения переполнил «экологическую нишу». С середины века подобные процессы стали наблюдаться и в Черноземном Центре.

Тамбовские историки уже отмечали некоторые черты зарождения и развития экологического кризиса аграрного общества в XIX в. на территории Тамбовского региона (Аврех, Канищев 2002: 3-17; Канищев 2002: 91-92; Канищев 2002а: 42-74; Канищев, Хмель 2002: 34-47; Канищев 2003а: 513-532; Канищев 2003: 14-17; Dyachkov, Kanitschev 2004: 199-223). Однако недостаточно исследована пока роль крестьянской реформы 1861 г. в нарастании экологических проблем региона.

В долговременной перспективе «пусковым крючком» экологических кризисов в земледельческих цивилизациях являлось само начало ведения экстенсивной обработки земли на новой территории. Широкое хозяйственное освоение Тамбовского региона в виде распахивания обширных участков «дикого поля» началось в первые десятилетия XVIII в. По оценкам агрономов, при экстенсивном земледелии признаки истощения почв проявляются примерно через 150 лет.

Для значительной части территории Тамбовской губернии такой момент наступил в середине XIX в. и совпал с периодом реформирования помещичьей деревни. Разработчики реформы 1861 г. вряд ли могли учесть все последствия своего начинания, в том числе уловить едва наметившиеся признаки экологического кризиса аграрного общества. Главной своей задачей они видели более или менее оптимальное обеспечение землей помещиков и крестьян без оценки неосвоенных ресурсов земельного фонда и ухудшения качества земли. Тем самым натягивался «спусковой крючок» экологического кризиса аграрного общества уже в среднесрочной перспективе - с 1880-х гг.

Основные источники по истории отмены крепостного права - дворянские проекты, материалы Редакционных комиссий, уставные грамоты, подворные переписи пореформенных десятилетий, на наш взгляд, содержат достаточный информационный потенциал для изучения вопроса об экологических условиях функционирования крестьянского хозяйства в XIX в. Под этими условиями мы понимаем не просто окружающую крестьянские поселения и помещичьи усадьбы среду, а социально-экономические возможности использования близлежащих природных ресурсов и последствия воздействия на них человека.

Изучение дворянских проектов освобождения крестьян первой половины XIX в. показывает, что наиболее образованные и прогрессивные представители дворянства хотя бы в общем виде понимали нарастающую проблему сокращения природных ресурсов для сельского хозяйства в наиболее густонаселенных губерниях Европейской России, необходимость оптимального наделения крестьян ресурсами для сельскохозяйственной деятельности при сохранении ресурсной базы помещичьего хозяйства и создании основ рационального природопользования. Мы проанализировали 84 дворянских проекта, опубликованных в научных изданиях (Бокова 1995: 40-51; Великая реформа… 1911; Данильчева 2000: 112-115; Дворянские проекты… 2002; Джаншиев 1894; 1905; Иванюков 1903; Кочергина 1992: 43-52; Найденов 2000: 140-156; Первое издание материалов… 1859; Семенов 1889-1894; Скребицкий 1862-1868; Федоров 1966). В 16 из них были выявлены сюжеты, посвященные проблеме обеспечения крестьян природными угодьями после отмены крепостного права.

Уже в некоторых проектах начала XIX в. ставился вопрос о наделении крестьян землей, другими угодьями именно как природными ресурсами, а не просто социально-экономическими категориями.

В записке А. М. Бакунина (1801-1803 гг.), посвященной земледельческим губерниям России, предусматривалось закрепление за крестьянами земельного надела, состоявшего преимущественно из пашни, которая была непременным элементом крестьянского хозяйства этих губерний (Бокова 1995: 40-51). Предполагаемый автор записки, представленной Александру I в 1818 г., нижегородский помещик, декабрист А. А. Крюков даже пытался вычислить размеры угодий, достаточные для поддержания должного хозяйственного уровня крестьян: в расчете на одну душу мужского пола приходилось бы 0,5 дес. пашни; 0,5 дес. сенокоса; 1/5 часть лесных угодий. Он также предлагал включить в крестьянские наделы огороды и гуменники, сохранить общий с помещиком выгон. В проекте оговаривалось, что помещики не должны стеснять крестьян на общих выгонах, препятствовать пользованию водопоем, рытью колодцев и т. п. (Дворянские проекты… 2002: 138-145).

В проекте А. А. Аракчеева, составленном в 1818 г., минимальный размер крестьянского надела определялся в 2 дес. на ревизскую душу. Все основные угодья должны были, по мнению автора, оставаться в собственности помещиков (Дворянские проекты… 2002: 160-163).

Очень тщательный проект в том же году представил Е. Ф. Канкрин, который мыслил проведение аграрной реформы в России в десять этапов, рассчитанных на 60 лет. На третьем этапе (с 1822 г.) Канкрин предлагал разделить все земли по числу крестьянских дворов на пашню, леса и выгоны, а там, где будет излишек удобной земли, он должен был оставаться в запас для наделения ею новых дворов (Дворянские проекты… 2002: 163-168). Заметим, что это был единственный проект, в котором предполагалось учесть возможный рост демографической нагрузки на ограниченные природные ресурсы.

Тверской помещик В. Н. Зубов в 1819 г. предлагал наделить крестьян пашенной землей и покосами в размере 4-5 дес. на мужскую душу (Дворянские проекты… 2002: 221-226).

Смоленский помещик, декабрист И. Д. Якушкин в записке, составленной в 1819-1820 гг., высказывал мысль об освобождении крестьян с уступкой им в пользование дворов, выгонов, усадебной земли. Пахотные земли Якушкин считал необходимым сдавать крестьянам в аренду (Дворянские проекты… 2002: 249-252).

Помещик Левшин в 1843 г. высказывал предложение о наделении крестьян участком, включавшим усадебную землю и полевые угодья, размером в 5 дес. на мужскую душу (Великая реформа… 1911: 160).

Еще больший надел, отходивший в крестьянскую собственность, предлагал в середине 1840-х гг. В. А. Черкасский - по 5 1/3 дес. на душу мужского пола (Великая реформа… 1911: 160).

В проекте Н. И. Трубецкого (1844 г.) предлагалось передать в собственность крестьян по 1 дес. на душу мужского пола огородной земли, а леса и покосы отдавать в аренду крестьянам сроком на 25 лет (Великая реформа… 1911: 162-163).

Большое внимание наделению крестьян разнообразными ресурсами уделили губернские комитеты по подготовке отмены крепостного права (Первое издание материалов… 1859). Нижегородский, Костромской, Черниговский, Владимирский, Ярославский комитеты выступили за наделение крестьян пахотной и сенокос-ной землей. Симбирский, Витебский, Харьковский, Полтавский, Псковский, Воронежский, Тамбовский, Саратовский, Вятский, Астраханский комитеты предлагали присоединять к наделу крестьян еще и выгон.

Некоторые комитеты даже пытались определить нормальную пропорцию пашни к покосу в общем составе надела. Нижегородский комитет для земледельческих имений в 5-десятинном тягловом участке предлагал выделить 4,5 дес. пашни и 0,5 дес. покоса. Астраханский комитет вносил предложение деления 7-десятинного тяглового участка на 2 части: 3 дес. пашни и 4 дес. сенокоса. Владимирский комитет высказал мнение о необходимости выделения 1,5-2,5 дес. пашни и 1/4-3/4 дес. сенокоса на душу мужского пола.

Некоторые комитеты предлагали расчеты по количеству выгонной земли: Воронежский - 0,5 дес. на ревизскую душу, Саратовский - 200 кв. саж. (ок. 0,08 дес.), Рязанский - 150 кв. саж. (0,06 дес.).

Выделение крестьянам лесного участка или снабжение их лесом на топливо и другие хозяйственные потребности практически все комитеты признавали необязательным для помещиков.

Как видно, предложения губернских комитетов по наделению крестьян природными угодьями были весьма разнообразными, что порождалось особенностями географических и демографических условий разных регионов России. Поэтому Редакционным комиссиям пришлось выработать 4 местных положения об освобождении крестьян, в которых учитывалась специфика природных условий крупнейших регионов страны. Конкретика проявилась только в установлении высшего и низшего размеров крестьянского надела без разделения по угодьям внутри него, выделялась только усадебная земля. При этом вопрос о наиболее ценных ресурсах в положениях решался явно в пользу помещиков.

На недостаточный учет губернскими комитетами того, что мы сейчас называем экологическими аспектами реформы, обращали внимание уже дореволюционные историки и публицисты. Наиболее развернуто по этому вопросу высказался А. А. Корнилов: «Губернские комитеты, обсуждая проекты реформы, как бы совершенно забыли, что в распоряжении помещиков остается еще значительная часть имения, обыкновенно превышавшая ту, которая предоставлялась, по их проектам, в надел крестьян. Особенно резко это было заметно в черноземных губерниях, да и в нечерноземных оставшиеся за помещиком усадьбы, другие сооружения, леса и луга имели ценность, которая в будущем могла лишь возрасти» (Корнилов 1905: 89). Далее историк обращал внимание на то, что количество земли, полученное в результате реформы, оказывалось недо-статочным для «продовольствия самих крестьян, рабочего и домашнего скота», что лугов и кормовых средств в распоряжении крестьян было мало. Однако в работах историков вплоть до середины XX в. явно не хватало конкретного анализа первичных источников по истории реформы 1861 г., чтобы четче показать верно подмеченные ими в общем виде экологические аспекты освобождения крестьянства.

Советские историки второй половины XX в. ввели в оборот огромный фактический материал, но, как уже отмечалось, почти не затрагивали экологическую сторону подготовки и проведения отмены крепостного права. В частности, Б. Г. Литвак вычислил, что дореформенный надел тамбовских крестьян составлял 3,2 дес., а после составления уставных грамот он составил 2,8 дес. Для историка наиболее важным показалось то, что отрезки в Тамбовской губернии были самими меньшими в Черноземном Центре - 13 % (Литвак 1991: 157). Но он никак не оценивал размеры до- и пореформенного надела помещичьих крестьян с точки зрения их достаточности. По мнению ученых-аграрников второй половины XIX в., достаточным для нормального ведения крестьянского хозяйства в ЦЧР считался надел земли как сельхозресурса в 12-15 дес. на двор. При пересчете душевых данных Б. Г. Литвака на подворные получается, что крестьяне Тамбовской губернии накануне 1861 г. имели в среднем на двор 12,8 дес., а по условиям реформы получили 11,2 дес. Дворовый надел в результате оказался немного ниже естественной нормы.

При этом следует учитывать, что возможности для расширения земельных наделов, необходимого в связи с пореформенным демографическим ростом, в Тамбовской губернии были малы. В частности, почти в 300 уставных грамотах Кирсановского уезда совсем не упоминаются пустоши, указывается небольшая доля неудобий. (Здесь и далее мы, во-первых, не абсолютизируем данные по одному из 12 уездов губернии; во-вторых, ввиду того, что электронная база данных уставных грамот только начинает обрабатываться, мы приводим не точные цифры, а порядок цифр).

Таблица 1

Средний размер земельного надела бывших помещичьих крестьян Тамбовской губернии в 1877-1878 гг.