Ключевые аспекты экономики населения тагарской культуры: основные концепции и проблемы изучения скотоводства

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ключевые аспекты экономики населения тагарской культуры: основные концепции и проблемы изучения скотоводства

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Администрации Кемеровской области

в рамках научного проекта № 18-49-420005.

П.В. Герман

С.С. Онищенко

А.С. Савельева

С.В. Святко

Представлен анализ концепций об оседлом и полукочевом скотоводстве населения тагарской культуры. Формулируется ряд ключевых проблем по системному изучению комплекса материалов (вещевых, фаунистических и антропологических), решение которых позволит приблизиться к реконструкции основных элементов хозяйства населения тагарской культуры в хронологическом и территориальном аспектах.

Ключевые слова: Южная Сибирь; ранний железный век; тагарская культура; экономика; скотоводство; концепция; погребение; поселение; зооархеологический материал; междисциплинарный подход.

тагарский культура антропологический скотоводство

Svetlana V. Svyatko, Queen's University Belfast (Belfast, United Kingdom).

Keywords: Southern Siberia; Early Iron Age; Tagar Culture; economy; animal husbandry; conception; burial; settlement; zooar- chaeological material; interdisciplinary approach.

The research was funded by the Russian Foundation for Basic Research and the Administration of Kemerovo Oblast, Project No. 1849-420005.

The authors focus on the palaeoeconomy reconstructions based on zooarcheological materials of the Early Iron Age Tagar Culture of Southern Siberia. They analyse the established concepts of the sedentary and semi-nomadic animal husbandry of the Tagar Culture population. Obviously, there are a number of significant historiographic and methodological omissions in the rationale of both concepts: the modern paradigm of the Tagar economy, based on the views formed in the first half of the 20th c. was not routinely challenged subsequently; the main sources--zooarchaeological materials from burials and settlements--yet remain unsystematised; the reconstructions summarise materials from various periods without differentiating the stages of the Culture or clarifying specifics of particular branches of economy at certain stages; the identified single economy model does not consider the possibility of specialization of individual local groups of the Tagar population. Based on the above, the key problems of the systematic analysis of the material complex (artefacts, faunal and anthropological remains) are formulated; the addressing of these issues will allow a more detailed reconstruction of the basic elements of economy management of the Tagar population in chronological and geographical aspects. For the modeling of animal husbandry systems, the emphasis is placed on the informativity of burial and settlement complexes. The authors point out that the use of statistics for zooarchaeological complexes from burials for reconstruction of the herd composition and justification of local pastoral specialisations is meaningless. The important role in the creation of palaeoeconomy models belongs to settlements from which only a small quantity of faunal materials have been analysed. The authors also specifically address issues related to anatomical and species definitions for the faunal collections, including the fragmental processing of materials from individual monuments and the scantity of information about their anatomical-species composition, the use of incorrect terminology, lack of justification in the identification of Ovis/Capra. As a solution to the problem of the relation between agriculture and animal husbandry in the economy, the authors consider the possibility of creating palaeodietary models for different Tagar populations, which will allow detailing the specifics of the economy forms in geographical and chronological aspects. In this regard, the study of zooarchaeological and anthropological sources and the use of the isotope analysis is exclusively important as it will yield qualitatively new information about the economy, and the role of plant and animal food in the diet of the population. A comprehensive interdisciplinary analysis of materials from different types of sites will allow a balanced assessment of the role of stock-rearing and hunting, as well as agriculture in the economy of the Tagar population.

Введение

Несмотря на длительную историю изучения тагарской культуры, работ, посвященных проблемам ее экономики, совсем не много [1-3]. Кроме этого, отдельные аспекты системы жизнеобеспечения неоднократно затрагивались исследователями в обобщающих работах. Для населения тагарской культуры был определен комплексный характер хозяйства, включавший скотоводство, земледелие, охоту и рыболовство [1-9], выдвинуто предположение о наличии куроводства [10. С. 182]. Все исследователи, за исключением Л.Р. Кызласова [11. С. 30; 12. С. 43], отводили скотоводству ключевую роль в структуре хозяйства тагарского населения. Основанием этому послужили находки многочисленных костей домашних животных в погребениях (остатки подношений и изделия) и на поселениях (кухонные отходы и заготовки).

Материалы погребальных памятников, несмотря на субъективность заложенной в них информации, являлись основным источником для выявления видового состава стада и интерпретаций форм скотоводства. Некоторые обобщения результатов анализа зоо- археологических комплексов погребений были опубликованы [3. С. 126; 9. С. 102-103], но в большинстве своем приводятся краткие указания на преобладание того или иного вида домашних животных в структуре стада. Фаунистические материалы с поселений представлены в обобщенном виде, но в основном остаются неизученными, что особо подчеркивалось исследователями как важное упущение в характеристике тагарского скотоводства (см. например: [5. С. 256; 9. С. 102; 13. С. 94]). На основании находок костей животных из погребений и поселений было установлено, что тагарцы разводили коров, овец, лошадей и коз. Костные остатки этих видов обнаружены в большинстве исследованных могильников в составе сопутствующей пищи. Кроме этого, упоминаются находки костей свиньи на поселении Усть-Ерба I [5. С. 252; 13.

С. 109], предполагается использование верблюдов в качестве тягловых животных [2. С. 144; 3. С. 125].

Помимо находок из погребений для моделирования тагарской экономики исследователи также обращались к материалам поселенческих комплексов, гидротехнических сооружений, наскальных изображений и случайных находок. Дифференциация источников по этапам тагарской культуры и территориальным группам не производилась, поэтому основные тезисы характеризовали экономику культуры в целом. Признавая комплексный характер хозяйства тагарской культуры, взгляды исследователей концептуально расходятся в отношении специфики скотоводства - было ли оно оседлым (пастушеским, придомным) или полукочевым («яйлажным»).

Основные концепции о скотоводстве населения тагарской культуры

Тезис об оседлом скотоводстве присутствует в работах С.А. Теплоухова [4. С. 406], С.И. Руденко [по: 14. С. 243], С.В. Киселева [1. С. 11], Ю.С. Гришина [3], Л.Р. Кызласова [10-12], А.И. Мартынова [9. С. 106; 15. С. 257; 16. С. 117], Н.Л. Членовой [7. С. 285; 17. С. 220]. Еще ранее на оседлый характер населения бронзового и медного периодов Хакасии, которое «много занималось земледелием», указывал В.В. Радлов [18. С. 437]. Именно наличие многочисленных свидетельств земледелия (бронзовых серпов, следов пашен и оросительных каналов, зерен в погребениях, каменных зернотерок и курантов на поселениях) явилось ключевым аргументом в интерпретации всего тагарского населения как оседлого. Следующий важный показатель - наличие поселений с мощным культурным слоем, до 0,7 м [5. С. 252], и долговременными деревянными постройками. Ярким примером являлись жилища, запечатленные на Боярских писаницах, на которые обращали внимание многие исследователи. В совокупности эти данные служили подтверждением длительного проживания отдельных популяций на одном месте. И хотя сам по себе оседлый уклад быта не обязательно сопровождается аналогичной формой ведения скотоводческого хозяйства [19. С. 23, 24], в отношении тагарского населения данный вопрос не детализировался.

Третий аргумент основывается на характеристике состава стада. Начиная с работ С.В. Киселева [1, 5] в историографии закрепилось мнение о значительной доле крупного рогатого скота (КРС) в стаде на протяжении всего тагарского времени, что представлялось одним из показателей оседлости. Наблюдения С.В. Киселева были дополнены данными Ю.С. Гришина [3. С. 126], который обобщил материалы по 196 погребениям раннего и среднего этапов (I и II стадий) тагарской культуры, содержащим кости коровы, овцы и лошади. Среди них наиболее часто и примерно в одинаковых количествах встречаются могилы с костями коровы и овцы (45,5 и 43,8%, соответственно) и значительно реже - с костями лошади (10,7%). Ю.С. Гришин акцентировал внимание на том, что высокий удельный вес КРС в стаде, возможно, связан с возросшей ролью земледелия, поскольку коровы могут питаться соломой. Кроме этого, по мнению исследователя, коровы менее подвижны и не нуждаются в обширных пастбищах, в отличие от овец и лошадей [3. С. 127]. Еще более усиливает значимость доли КРС в стаде статистика, приведенная А.И. Мартыновым по количеству особей из курганов Мариинской лесостепи, преимущественно среднетагарского (сарагашен- ского (тисульского) этапа / II стадии) времени: КРС - 51,1%, лошади - 15,8%, овцы и козы - 28,4%, собаки и дикие животные - 4,7% [9. С. 103]. Статистика костей животных с неукрепленных постоянных поселений также демонстрирует преобладание КРС - на отдельном памятнике «в среднем до 40%» [20. С. 76].

Таким образом, концепция оседлого скотоводства и в целом оседлого образа жизни тагарского населения основывается на важной роли земледелия, наличии долговременных поселений и построек, а также преобладании в составе стада КРС. Материалы, привлекаемые исследователями, охватывали все или несколько этапов / стадий тагарской культуры и обобщались.

В наиболее ортодоксальном виде концепция оседлости представлена в трудах Л.Р. Кызласова, отводившего ведущую роль в хозяйстве тагарцев ирригационному земледелию [11. С. 28; 12. С. 14, 43]. В отношении пастушеского скотоводства тагарцев исследователь отмечает, что оно «имело молочное направление - в стаде преобладал крупный рогатый скот» [11. С. 30], а его прирост происходил преимущественно путем захвата у соседей. Представления об эффективности тагарской экономики привели Л.Р. Кызласова к заключению о том, что по сравнению с «эфемерными» кочевыми обществами Алтая и Тувы «у оседлых тагарцев Хакасско-Минусинской котловины и лесостепной полосы в ГУ-Ш вв. до н.э. складывается первое южносибирское государство» [11. С. 28; 12. С. 17].

В работах ряда других исследователей, напротив, имеются разного рода допущения, предполагающие сосуществование различных форм скотоводства или хозяйственную специализацию отдельных популяций. В частности, такая трактовка присутствует в трудах С.В. Киселева. Например, в работе «Разложение рода и феодализм на Енисее» исследователь приводит формулировку «татарское оседло-земледельческое время» [1. С. 11], а далее отмечает, что «хозяйство эпохи развития тагарской культуры в общих чертах рисуется сложным и неоднородным в отдельных частях Минусинской котловины, то скотоводческих, то земледельческо-скотоводческих. В последних оно делается и более оседлым» [1. С. 18]. Здесь же исследователь, руководствуясь картографированием случайных находок бронзовых серпов, указывает, что для земледелия использовались только плодородные земли правого берега Енисея, а также отдельные участки степей левобережья. В остальных районах скотоводческий уклад преобладал. В последующих работах С.В. Киселев снова подчеркивает «оседлый земледельческий характер тагарского хозяйства» [5.

С. 257], указывая в то же время на присутствие кочевнических элементов [5. С. 254]. Позднее эти же идеи нашли отражение в диссертации М.А. Дэвлет [21. С. 20]. Таким образом, правомернее будет говорить о том, что С.В. Киселев предполагал специализацию отдельных групп тагарского населения на том или ином виде хозяйства. Именно так описывала специфику экономики тагарцев В.П. Левашева: «Земледельческое население края жило оседло, но рядом с оседлым существовал и кочевой (или полукочевой) образ жизни» [22. С. 27]. Однако данная система взглядов не получила более детальной проработки.

Концепция полукочевого (яйлажного) скотоводства представлена в работах Г.П. Сосновского [2. С. 144; 6. С. 415, 416], М.П. Грязнова [8. С. 194; 23. С. 23], М.Н. Пшеницыной [24. С. 27; 25. С. 235], Н.А. Боковенко [26. Р. 877], Ю.С. Худякова [27].

Представление М.П. Грязнова о полукочевом укладе тагарского населения являлось составной частью целостного восприятия историко-культурных процессов на территории евразийского степного пояса, выразившегося в одной из ключевых научных концепций исследователя о возникновении и развитии кочевого скотоводства [23, 28, 29]. Сходство ряда основных элементов материальной культуры (оружие, конская сбруя и искусство) «ранних кочевников» предполагало и близость их бытового и хозяйственного укладов [28. С. 5]. В то же время М.П. Грязновым подчеркивался именно полукочевой, а не кочевой быт тагарцев. Основной акцент в аргументации именно этой формы скотоводства сводился к обоснованию генезиса культуры и преемственности форм хозяйства, сложившихся в эпоху поздней бронзы [8. С. 194; 23. С. 23; 25. С. 235; 26. Р. 877; 29. С. 10]. М.П. Грязнов отмечал, что природные условия Минусинских котловин, защищенные «от соседних степных областей массивами горных хребтов и непроходимых лесов, позволили местному карасукскому населению остаться на своих прежних землях, не переходить к кочевому образу жизни, а развивать свое хозяйство и культуру, заимствуя все полезное от соседей, не ломая своих сложившихся веками традиций» [8. С. 187].

Природно-ландшафтная специфика стала одним из аргументов при описании тагарского скотоводства и у других исследователей. Г.П. Сосновский подчеркивает распространение тагарских курганов «в районе сухих степей, пригодных только для пастбищного кочевого или полукочевого хозяйства» [2. С. 144]. На основании современных палеоклиматических исследований для начала I тыс. до н.э. отмечается похолодание в регионе и значительное увлажнение степей, что способствовало увеличению их биомассы и развитию кочевых форм скотоводства [30. С. 199; 31. Р. 1565].

Конкретной статистической информации по видовому составу костей животных на памятниках татарской культуры в обосновании полукочевого хозяйства не приводится. Также как и сторонники концепции оседлости, М.П. Грязнов указывает на преобладание в составе погребальной пищи мяса «быка» [32. С. 83], что, казалось бы, противоречит современному мнению о продолжении скотоводческого уклада, сложившегося в эпоху поздней бронзы, в котором доминирующая роль принадлежала овце [33. С. 31, 32; 34. С. 117]. Коррективы вносит Н.А. Боковенко, на основании материалов погребений указывая на преобладание овцы в составе стада у тагарцев [26. P. 877], но также без статистических данных в пользу этого утверждения.

Важным аргументом перехода к полукочевому скотоводству стали факты важной роли лошадей в жизни древнего населения Минусинских котловин: находки конской сбруи, использование мяса в качестве сопроводительной пищи в погребениях, многочисленные сцены наскальных изображений (см. например: [2. С. 144; 35. С. 45]). Большое значение при реализации различных форм подвижного скотоводства отводится освоению коня под верх [36. С. 4].

Как следствие яйлажной системы хозяйства М.П. Грязнов объяснял возникновение практики мумификации: «Подготовленный труп мог сохраняться долгое время, до возвращения на зимние жилища, где устраивались кладбища» [8. С. 194]. Данную гипотезу изначально поддержала Э.Б. Вадецкая, конкретизировав, что практика отложенных или вторичных погребений может являться показателем «все большей специализации скотоводства уже в сарагашенское время и постепенным переходом к полукочевому образу жизни» [37. С. 97]. Однако позднее исследователь отказалась от этой точки зрения, отметив, что «хозяйство тагарцев не требовало длительного кочевания» [13. С. 86].

Ю.С. Гришин, отмечая оседлый характер татарского населения на первой и второй стадиях культуры, определил иную специфику скотоводства для позднетагарского (переходного тагаро-таштыкского) времени. На основании изображения юрты на Боярской писанице, незначительного культурного слоя позднетагарских стоянок (Есаульская стоянка, по

Г. Карцову), появления миниатюрной конской упряжи в позднетесинском склепе Большого Уйбат- ского кургана, а также возросшей частоты встречаемости костей лошади в погребениях Ю.С. Гришин пришел к выводу, что с 111-11 вв. до н.э. значительная часть населения Минусинских котловин вела кочевой и полукочевой образ жизни [3. С. 131, 132]. С этим утверждением согласился А.И. Мартынов [9. С. 106], взгляды которого на специфику скотоводства в Минусинских степях позднее поменялись. Если ранее исследователь указывал на его оседлый характер [15.

257; 16. С. 117], то в одной из недавних работ скотоводство степных районов характеризуется как «отгонное, полукочевое» [38. С. 111].

В совокупности ключевые позиции концепции полукочевого скотоводства основываются на констатации преемственности тагарцами хозяйственного уклада населения эпохи поздней бронзы, высоком удельном весе мелкого рогатого скота в стаде, возросшей роли коневодства, развитии практики мумификации, а также благоприятной именно для подвижных форм скотоводства климатической обстановке в степях Среднего Енисея.

Несмотря на различия в сложившихся взглядах, единство источников, лежащих в основе представлений о придомном и полукочевом содержании домашнего скота, обусловило появление ряда соприкосновений и допущений в характеристике этих форм скотоводства. Это прямо или косвенно послужило возникновению в литературе образа хозяйственной специализации отдельных групп тагарского населения, заключенного в понятии «комплексность», что наиболее прямолинейно было обозначено В.П. Левашевой [22. С. 27]. Тем не менее идея о возможности существования различных территориально-хронологических моделей хозяйства у тагарцев дальнейшего развития не получила. Исключение составляет работа Ю.С. Худякова, в которой предложены экономические модели для древнего и средневекового населения долины р. Табат [27]. На этой территории в тагарское время отмечается существенный рост численности населения, связанный с прогрессом в хозяйственном развитии, основанном на расширении пастбищ [27. С. 86-89]. Статистических данных по зооархеологи- ческим коллекциям памятников долины р. Табат исследователь не приводит. Отмечается, что в раннета- гарское (подгорновское) время, по сравнению с эпохой поздней бронзы, увеличивается поголовье мелкого рогатого скота [27. С. 89], преобладание которого сохраняется и в среднетагарское (сарагашенское) время. Ю.С. Худяков критикует представления об орошаемом земледелии и в целом о высоком удельном весе земледелия у тагарцев [27. С. 88-89]. Любопытно, что при наличии свидетельств земледелия на поселениях, автор, руководствуясь ландшафтной спецификой, приходит к заключению, что рассматриваемая территория являлось сезонным кочевьем скотоводов [27. С. 89]. Несмотря на краткий характер публикации и незначительность информации о зооархеоло- гических комплексах татарских поселений и могильников долины р. Табат, исследование Ю.С. Худякова остается единственным опытом работы с локальным материалом и заслуживает отдельного внимания.

Подводя итог краткому обзору сложившихся теоретических взглядов на скотоводство тагарского населения, следует констатировать ряд существенных упущений источниковедческого и методического характера:

зооархеологические материалы погребений и поселений остаются несистематизированными, что выражается в отсутствии наглядной статистической информации;

современные представления о хозяйстве тагарского населения основаны на материалах довоенных исследований, а также косвенных свидетельствах погребальной практики, не адаптированных для палео- экономических реконструкций, и ряде других источников (петроглифы, оросительные каналы), интерпретация которых дискуссионна;

в имеющихся реконструкциях обобщены разновременные материалы, без дифференциации по этапам тагарской культуры и уточнения специфики той или иной отрасли хозяйства в определенный период ее развития;

как правило, констатируется единая модель хозяйства и не уточняется возможность специализации отдельных территориальных групп тагарского населения, а также вариативности состава стада и форм его содержания.

Исходя из этого, следует сформулировать ряд ключевых проблем, решение которых позволит приблизиться к реконструкции основных элементов хозяйствования тагарского населения на отдельных этапах его историко-культурного развития и в различных природно-ландшафтных условиях.

Проблемы и перспективы исследования тагарского скотоводства и системы жизнеобеспечения в целом

Первая проблема заключается в отсутствии систематизации археологического материала по этапам тагарской культуры, в связи с чем полученные выводы транслировались на все периоды её развития. Такой подход явно неправомерен, поскольку демонстрирует статичную модель экономики и культуры в целом и не позволяет оценить развитие различных форм хозяйства в динамике. В то же время большинство исследователей отмечали изменения социальной структуры тагарского общества на фоне трансформаций, происходивших в погребальной практике, что, вероятно, являлось следствием или влекло за собой перемены в системе хозяйства. В связи с этим следует предполагать, что серьезные изменения ключевых отраслей системы жизнеобеспечения происходят уже на среднем этапе тагарской культуры, в УП-УГ вв. до н.э., а не в заключительный период ее истории.

Если ряд ключевых свидетельств тагарской экономики с трудом поддается периодизационной квалификации или их хронология дискуссионна (петроглифы, поселения, случайные находки), то соотнесение важнейшего показателя скотоводства - подношений мясной пищи в погребениях - с одним из периодов культуры, особенно по трехчастной периодизации, особого труда не составляет. И все же на сегодняшний день подобных статистических данных нет. Выборка Ю.С. Гришина [3. С. 126] для подсчета состава стада далека от репрезентативности и основана на материалах дореволюционных и довоенных раскопок. Статистические данные, приведенные А.И. Мартыновым [9. С. 103], актуальны только для татарских погребений Кия-Урюпского междуречья. В этих подсчетах преимущественно представлены данные сред- нетагарских комплексов, но присутствуют как более ранние, так и более поздние материалы, что заведомо создает определенные статистические помехи. В остальных работах приводится лишь констатация высокого удельного веса одного из видов животных, как правило, крупного рогатого скота.

Представляется наиболее вероятным, что экономика татарских племен динамично менялась, поэтому необходимо оценивать сопряженность изменений материальной культуры и основных компонентов систем жизнеобеспечения. Для этого, в частности, следует изучить и сопоставить зооархеологические комплексы разнотипных (поселений и погребений) и разновременных памятников. В связи с этим возникает ряд других трудностей.

Вторая проблема - информативность погребальных комплексов в реконструкции системы скотоводства. Зооархеологические данные из погребений представляются важными маркерами в классификации комплексов для решения вопросов происхождения, хронологии и периодизации тагарской культуры, выявлении локальных групп. Специфику остатков животных из погребений, несомненно, следует принимать во внимание и при создании моделей скотоводческой специализации населения. Но несмотря на важность информации, заключенной в памятниках данного типа, следует учитывать, что представленные в них свидетельства «искажены» ритуальными правилами и обычаями, поэтому не могут напрямую использоваться для палеоэкономиченских реконструкций, в частности, состава стада и структуры потребления [19. С. 20; 39. С. 109-113]. Данное обстоятельство было отмечено и в отношении татарских материалов [3. С. 126; 5. С. 256; 65. Р. 167]. В то же время, несмотря на субъективность информации, заложенной в поминальных подношениях, других массовых источников пока нет. В связи с этим Ю.С. Гришин попытался обосновать возможность использования этих материалов для подсчета состава стада. По его мнению, поскольку кости всех трех видов часто встречаются вместе, то это «исключает обусловленность распределения мясной пищи обычаем», также не фиксируются и половые запреты [3. С. 126].

К настоящему времени источниковая база по татарским погребениям существенно расширилась как в хронологическом, так и в территориальном аспектах, что позволяет проверить выводы Ю.С. Гришина на более массовом материале. Одним из авторов статьи уже отмечалось, что в раннетагарское время кости лошади встречаются в рядовых мужских одиночных захоронениях в два раза чаще, чем в женских, а также являются непременным компонентом статусных (элитных) комплексов [41. С. 19, 24]. Данная статистика уже демонстрирует наличие избирательности в подношениях мясной пищи.

Основная хронологическая особенность зооархео- логических комплексов татарских погребений заключается в следующем. Если по раннетагарским материалам имеется значительное количество фаунистиче- ских данных, то в памятниках последующих этапов их гораздо меньше. Основная причина этого заключается в изменении обычая подношений умершим. Для биджинских склепов характерно размещение сопутствующей пищи преимущественно не индивидуально, а в соответствии с этапами захоронений [42. С. 153]. Вероятно, это правило действует и в среднетагарское время и окончательно редуцируется в позднетагар- ской погребально-поминальной практике. Для лепеш- кинских и тесинских комплексов подношения в виде мясной пищи как черта обряда уже не характерны.

Вместо этого в насыпи и / или в заполнении склепов встречаются зубы, челюсти и черепа крупных копытных (лошадь, КРС), а также другие кости животных, количество которых небольшое [43. С. 76]. Это обстоятельство значительно снижает возможности получения репрезентативных остеологических данных по материалам позднетагарских погребений.

Нами были произведены предварительные подсчеты видового состава по материалам погребений раннего и среднего этапов тагарской культуры. Для под- горновских погребений Минусинских котловин встречаемость костей овцы в 2 раза выше по отношению к костям коровы и в 6 раз выше по отношению к костям лошади, т.е. для них характерно соотношение частоты встречаемости овцы, коровы, лошади 6 : 3 : 1. Среди локальных групп выделяются памятники Чу- лым-Енисейской котловины (Гришкин Лог I, Новая Черная I, Черновая I и др.), для которых выявлено соотношение в этой триаде видов 10 : 5 : 1, т.е. весьма редкая встречаемость погребений с костями лошади. Заметно отличается частота встречаемости остатков лошади при выборке из погребений подгорновской группы с моновидовым составом. Соотношение могил, содержащих только кости овцы, коровы или лошади, - 40 : 17 : 1, что позволяет говорить об экстраординарности случаев с подношением мясных частей лошади умершему. В биджинских комплексах (по обобщенным данным всего ареала культуры) устанавливается соотношение 2:1:1, что отражает возрастание подношений в виде мяса лошади при сокращении случаев нахождения остатков коровы и относительной стабилизации частоты встречаемости костей овцы. Как правило, остатки коровы и лошади в биджинских погребениях - явления взаимоисключающие. Статистика по условному количеству особей демонстрирует аналогичные показатели соотношения видового состава. Таким образом, для раннетагарских погребальных комплексов характерно преобладание в составе сопутствующей пищи мяса овцы, причем отсутствие такого набора следует рассматривать как исключительный случай.

Для среднетагарского (сарагашенского) периода пока что произведены подсчеты только для памятников Мариинской лесостепи. Здесь соотношение склепов с костями овцы, коровы или лошади - 7 : 13 : 1, что указывает на преобладание подношений в виде мяса коровы и крайне низкую встречаемость остатков лошади. В статистике по моновидовому составу остатков животных в погребениях значимость коровы по отношению к овце усиливается - 2 : 9 : 1. Эти предварительные данные в целом согласуются со статистикой, предоставленной А.И. Мартыновым [9. С. 103].

Таким образом, приведенные подсчеты позволяют говорить об определенной динамике состава подношений, сопровождавшей изменения в погребальной практике. В совокупности с отмечаемыми случаями избирательности по половому и статусному признаку, а также учитывая специфику организации таких подношений на разных этапах культуры, представляется неправомерным использовать результаты таких подсчетов напрямую для реконструкции соотношения видового состава стада и обоснования локальных скотоводческих специализаций. Как минимум необходимо их сопоставление с данными поселений.

Современное состояние археологии тагарских поселений - это третья проблема. В отличие от погребальных памятников, которые являются более консервативным компонентом системы жизнедеятельности, поселенческие комплексы содержат в себе набор иной разноплановой информации, характеризующей быт, хозяйство и рацион древних сообществ, архитектуру и инфраструктуру мест проживания, производственно-технологические аспекты жизнедеятельности и другие особенности повседневной жизни. Специфика локализации и компактность расположения памятников дают основания для реконструкции системы расселения, особенно в понимании природноландшафтных закономерностей ее становления.

Поселения тагарской культуры исследованы крайне неравномерно как в территориальном плане, так и в отношении объемов раскопок на отдельно взятом памятнике. Наиболее крупные площади вскрыты в лесостепном районе, оттуда и происходит основная информация о планиграфии поселков, жилищах и других хозяйственно-бытовых объектах. Но большая часть материалов не опубликована, а в отношении раскопок в Мариинской лесостепи еще и утрачена или депаспортизирована [44].

Ключевая проблема интерпретации поселенческих материалов заключается в их хроностратиграфиче- ском разделении. Большинство памятников исследователи относят к средне- и позднетагарскому периодам. В отношении раннетагарских поселений данные единичны. Вероятно, к этому времени относятся поселения Староайдашинское [45. С. 17-19] и Объюл [13. С. 106] в лесостепном районе. Единственным достоверно известным поселением раннетагарского времени в Минусинской котловине является стоянка у горы Темир-Таг со следами жилища типа шалаша. В слое памятника обнаружены фрагменты керамических сосудов с узкими желобками [46. С. 98, 99, Рис. 35], что позволяет уверенно синхронизировать стоянку с раннетагарскими погребениями. Исследователем отмечено наличие фаунистического материала - костей овец, коров и лошадей [46. С. 98], но статистики по этим находкам не приводится. Отсутствие сведений о зооархеологии раннетагарских поселений отводит погребальным комплексам роль единственного источника в реконструкции состава стада, однако, как отмечалось выше, методическая возможность этого не обоснована.

Несмотря на ряд обобщающих публикаций по татарским поселениям [20, 45, 47], их материал следует признать малоизученным в отношении фаунистических остатков. Тагарские поселенческие памятники разделены М.Б. Абсалямовым и А.И. Мартыновым на три группы: постоянные поселения, укрепленные городища и временные поселения (летники). С постоянными долговременными поселениями связан основной объем полученных остеологических коллекций, а также других важных для палеоэкономических реконструкций материалов. Упоминается преобладание на поселениях костей коровы (до 40% от общего числа фаунистических остатков) [20. С. 76]. Другая статистика известна из предварительных публикаций материалов позднетагарских поселений. Так, А.В. Циркин приводит данные по фаунистическим коллекциям поселений Белый Яр и Утинское в Мариинской лесостепи. Оба памятника датированы в пределах поздне- тагарского - таштыкского времени. Поселения не стратифицированы, детализация принадлежности материалов к той или иной культуре не приводится. На поселении Белый Яр выявлено следующее соотношение остатков животных: лошади - 83,2%, овцы - 7,4%, КРС - 6,9%, остальной материал - дикие животные [48. С. 84]. Значительный остеологический материал был получен в результате раскопок Утин- ского поселения [49]. Здесь овце принадлежит 80% костей, кроме этого, присутствуют кости КРС и лошади. Наиболее интересной зооархеологической особенностью Утинского поселения являются захоронения овец - на площади 1746 м2 было обнаружено 29 таких захоронений, расположенных в том числе внутри жилищ или хозяйственных построек [49. С. 95]. Аналогичные объекты были открыты на поселении эпохи бронзы - раннего железного века Косо- голь I в Назаровской котловине1. Никаких объяснений данный феномен пока не получил. Для степных районов Среднего Енисея известны данные по видовому составу животных из землянки поселения Лобик среднетагарского времени: КРС - 167, лошадь - 145, овца - 95 костей [50. С. 106].

Приведенных примеров (другие нам не известны) достаточно, чтобы обратить внимание на очевидное различие видового состава скота с позднетагарских поселений Белый Яр, Утинское, а также среднетагарского жилища на поселении Лобик. В первом случае - значительное преобладание костей лошади, во втором - овцы, в третьем - КРС и лошади. Являются ли установленные статистические величины результатом стохастичности, особенностью контекста или подсчета материала или наглядно свидетельствуют о различной скотоводческой специализации, сказать сложно. Большая часть остеологических коллекций уже утрачена, а сами исследователи эти данные не интерпретировали.

Таким образом, наличие некоторых данных о фау- нистических остатках на поселениях пока не формирует предпосылок для критического анализа взглядов на скотоводство, основанных на материалах погребений, а также выработки методических подходов для создания экономических моделей татарских популяций. Единичность сведений о раннетагарских поселениях при относительном многообразии данного типа памятников в средне- и особенно позднетагарское время еще раз дает повод задуматься о серьезных отличиях хозяйственной специализации населения на начальном и последующих этапах культуры.

Четвертая проблема касается специфики результатов определений анатомо-видового состава фауни- стических коллекций и возможности их применения для реконструкции различных аспектов скотоводства, а также охоты. Следует отметить, что кости животных с разных памятников сохраняются в коллекциях лабораторий и музеев далеко не всегда и не в полном составе. В связи с этим лишь в редких случаях существует возможность нового обращения к материалу с целью уточнений и даже первичной обработки. Анализ описаний материалов, представленных в публикациях и полевых отчетах о раскопках погребений, позволяет выделить несколько важных моментов.

Во-первых, при систематизации анатомо-видовой информации о составе наборов костей довольно часто используется некорректная анатомическая и таксономическая терминология, особенно когда материал определялся не специалистами-зоологами. Так, в характеристике погребальных комплексов могильников Мариинской лесостепи (см. например: [51-53]) для обозначения таких видов, как бык домашний (Bos taurus) и баран домашний (Ovis aries) были использованы разнообразные половозрастные категории - «бык», «бычок», «корова», «теленок», «ягненок», «баран» или «овца». Если не учитывать этой своеобразной синонимии, то может создаться впечатление, что существует некая дифференциация не только по возрастному, но и половому признаку животных. Или другой пример: довольно часто в анатомическом описании коллекций указывается название не костей, а каких-то частей туш животных. Так, в характеристиках большинства погребальных комплексов (см. например: [52-55]) вместо перечня конкретных костей, составляющих сопроводительный набор пищи, указаны «кости ноги», «задняя нога» или просто «нога». Следует также добавить, что далеко не всегда анатомическое описание дополняется указанием стороны локализации использованных частей туш. На то что в качестве заупокойной пищи на отдельных могильниках использовались вполне конкретные по локализации части туши животных, уже обращали внимание [42. С. 152; 56. С. 228; 57. С. 79; 58. С. 103], и интерпретация этого ритуального феномена требует детального обобщения сопоставимой информации по раскопкам других могильников.

Во-вторых, иногда выявляются ошибки в определении видовой принадлежности наборов, особенно когда имеются фотографии хорошего качества, где явно видны видоспецифические морфологические особенности костей, принадлежащих, например, лошади, но отнесенных автором определения к КРС. Однако более существенна проблема выявления в материале остатков домашних коз (Capra hircus), разведение которых, судя по материалам погребений, практиковалось тагарцами (см. например: [59. С. 163, 164; 60. Табл. 1]). В связи с незначительностью информации о козах ответить на вопрос о роли козоводства в хозяйстве тагарцев не представляется возможным. Кроме того, проблема наличия / отсутствия коз в фаунистических материалах не только погребений, но и поселений усугубляется чисто техническими сложностями разделения Ovis aries и Capra hircus. Эта пара видов в совокупности составляет так называемую группу мелкорогатого скота, которые не только по большинству костей скелета, но по одонтологическим признакам весьма близки и относятся в отечественной палеонтологии [61. С. 63-112] и зооархеологии к сложной группе видов [62. P. 32-36], на что также обращалось внимание в отношении тагарских материалов [3. С. 127]. Это заставляет с осторожностью относиться к любым результатам определения видовой принадлежности костей мелкорогатого скота, представленных в работах (публикациях и отчетах), где не оговаривается процедура разделения этой группы с использованием соответствующего отечественного или зарубежного методического инструментария по идентификации Оу^/Сарга [63-68].

В-третьих, не всегда указывается возраст забитых животных, а если данные приводятся, то используются только относительные показатели (молодой, взрослый), хотя по степени срастания эпифизов и диафизов наиболее часто встречаемых костей в сопроводительных наборах (бедренная и большеберцовая кости) можно установить и приблизительный абсолютный возраст забитых животных, используя соответствующие источники (см. например: [69, 70]). Помимо видового состава информация о возрастной структуре стада крайне необходима при определении направлений специализации скотоводства. В частности, отклонения в сторону увеличения молодых или взрослых животных в составе фаунистических комплексов объективно свидетельствуют об усилении или ослаблении мясной или молочной специализации хозяйства населения отдельных территориальных групп [19. С. 20-21; 62. Р. 156-162; 71. С. 157-158].

В-четвертых, из-за специфики погребальной обрядности и в условиях отсутствия адекватных результатов анализа поселенческих материалов оценить такой важный элемент хозяйствования тагарского населения, как охота, пока что не представляется возможным. Однако повсеместное распространение подвесок из клыков кабарги, марала, крупных и мелких хищных позволяет считать данную отрасль экономики важной. Особенно показательны в этом отношении довольно частые находки клыков кабарги практически по всему степному и лесостепному ареалу татарской культуры. Это становится очевидным, если учитывать, что кабарга в силу своей биологии [72. С. 6, 17] населяет только горно-лесные территории, в Сая- но-Алтае - горную периферию Минусинской котловины и горное обрамление, т.е. встречается вне основного ареала памятников тагарской культуры. Если исходить из этих особенностей распространения кабарги, то наличие ее клыков может рассматриваться как свидетельство специализированной охоты в отдаленных от места постоянного проживания охотников угодьях. Однако даже если будут проанализированы массовые материалы поселений, это не будет гарантией адекватной оценки значимости охоты в экономике тагарцев, поскольку спецификой некоторых разновидностей данного промысла (например, охоты на пушного зверя) является оставление тушек животных в местах их добычи.

Пятая проблема связана с выявлением значимости животной пищи в структуре потребления у тагар- ских популяций. Роль другой важной отрасли хозяйства тагарской культуры - земледелия - гипотетически реконструировалась на основании отдельных немногочисленных материалов с поселений, единичных находок зерен злаковых в погребениях, случайных находок бронзовых серпов, а также следов пашен и искусственного орошения. Эти факты служили основанием для формулировки идеи о существовании комплексного хозяйства тагарского населения. Признавая правомерность данного утверждения, следует отметить, что соотношение земледелия и скотоводства в системе жизнеобеспечения населения раннего железного века системно не изучалось.

В современных палеоэкономических исследованиях при оценке роли скотоводства, охоты и рыболовства в хозяйстве древнего населения, а также значения земледелия крайне важным является изучение вопросов палеодиеты. Одним из наиболее информативных методов изучения диеты как современных, так и древних людей и животных является анализ стабильных изотопов углерода и азота костного белка. В последние десятилетия изотопный анализ активно используется для определения наличия так называемых растений С4 (в том числе проса) в рационе людей и животных, а также для определения соотношения мясной и растительной пищи, водных и наземных компонентов в диете.

К настоящему времени уже проведены некоторые отдельные исследования в Южной Сибири, в том числе по материалам тагарской культуры Минусинских котловин [73-75]. Было выявлено потребление тагар- цами одного из важнейших в Азии злаков - проса. При исследовании диеты населения раннего железного века Минусинской котловины было обнаружено, что, несмотря на традиционное понимание этих популяций как части кочевого скотоводческого мира, зерновые культуры составляли существенный компонент их рациона [73]. Сейчас представляется важным выявить различия между группами населения тагарской культуры в территориально-хронологическом аспекте. Создание моделей питания различных групп населения позволит детализировать картину распространения и соотношения различных отраслей хозяйства.

Шестая проблема связана с интерпретацией совокупности материалов, привлекаемых для моделирования экономики тагарской культуры. Особо следует остановиться на подходах и критериях выделения разных форм скотоводства на основе фаунистических данных о составе стада. Выше уже указывалось, что в качестве ключевого индикатора придомного (оседлого) скотоводства тагарского населения отмечалось преобладание коров над овцами и лошадьми, тогда как высокая доля овец и лошадей является признаком отгонного скотоводства. Обоснование, таким образом, той и иной точки зрения методически ошибочно с позиций логики интерпретации совокупности результатов анализа фаунистических материалов из археологических объектов, которая основывается на учете биологических особенностей разводимых животных и функциональной роли человека в регуляции процесса их содержания, зависящих от конкретных географических условий. По этому поводу Е.Е. Антипиной было отмечено, что «форма содержания домашних копытных обусловлена возможностями обеспечения их полноценными кормами и выражается в той или иной степени подвижности стад. Биологическая сторона этого явления достаточно ясна, а именно - копытные животные, съедая растительность вокруг себя, всегда и везде вынуждены перемещаться по некой территории, площадь которой зависит от численности самих животных и сезонности произрастания зеленой биомассы (трав и / или деревьев и кустарников)... Первая форма (или тип) скотоводства обычно обозначается, как подвижная, а вторая - как придомная (оседлая). Для всех видов домашних копытных теоретически возможны обе формы их содержания» [19. С. 26]. С учетом процитированных положений две основные концепции о формах скотоводства тагарцев следует рассматривать как равноценные, а степень выраженности той или иной из них должна исследоваться в контексте адаптации отдельных территориальных групп населения к конкретной природноландшафтной обстановке с учетом всего спектра археологических и палеозоологических источников.

Ареал тагарской культуры охватывал внушительную территорию от р. Кии на западе до р. Енисей на востоке, занимая лесостепную и степную части межгорных котловин. Для целостного восприятия процессов расселения и специфики хозяйства тагарцев необходимо оценить влияние ландшафтно-климатических условий на особенности формирования поселенческих комплексов, выявить формы и проследить динамику адаптации древнего населения к их изменению. В этом отношении особый интерес представляет переход от эпохи бронзы к раннему железному веку (начало I тыс. до н.э.). Этот историко-культурный рубеж соответствует последнему этапу суббореально- го климатического периода, который повсеместно для Северной Азии сопровождался сменой климатических и ландшафтных условий. С началом другого климатического периода - субатлантического (V в. до н.э.), исследователи единодушно связывают начало кардинальных изменений в материальной и духовной культуре населения Саяно-Алтайского региона, в том числе тагарской культуры. Прогнозируя мозаичность экстенсивных форм хозяйствования и их природноландшафтную обусловленность, представляется необходимым рассматривать материалы конкретных памятников тагарской культуры в контексте локальной палеоландшафтной обстановки, а для оценки роли земледелия и скотоводства отдельных локальнохронологических групп требуется анализ диеты как индикатора потребления растительной и мясной пищи.

Заключение

Проблема развития производящих и присваивающих форм хозяйственной деятельности в раннем железном веке в настоящее время - одна из ключевых в археологии Евразии. Важным вкладом в общую картину историко-культурных и палеоэкономических построений является изучение древних региональных обществ. Выше было представлено критическое переосмысление и отмечены наиболее актуальные проблемы сложившихся представлений о хозяйстве населения тагарской культуры как неотъемлемой части более широкого спектра южносибирских культур раннего железного века. Реконструкция систем жизнеобеспечения древних обществ связана с изучением материалов не только вещевых комплексов, как это преимущественно происходило в отношении памятников тагарской культуры, но и остатков животного и растительного происхождения. В связи с этим исключительную важность имеет детальное изучение зооар- хеологических и антропологических источников с применением методов, позволяющих получить качественно новую информацию о хозяйственной специфике, особенностях погребально-поминальной практики, роли растительной и животной пищи в рационе населения.

Следует особо подчеркнуть актуальность изучения памятников разных типов для получения цельной картины роли скотоводства, охоты и рыболовства в системе жизнеобеспечения древних обществ. Материалы могильников позволяют реконструировать значение определенных видов животных в ритуале, а также с определенной долей условности дополнить характеристику особенностей скотоводства и охоты древнего населения. Однако решающее значение имеют исследования наиболее массовых зооархеологических материалов поселений, стоянок и городищ. Комплексный анализ междисциплинарной информации с разнотипных памятников позволит дать более взвешенную оценку роли скотоводства и охоты, а также земледелия в системе жизнеобеспечения населения тагарской культуры и решить ряд дискуссионных вопросов о его хозяйстве и быте на разных этапах ее истории.

Литература

Киселев С.В. Разложение рода и феодализм на Енисее // Известия ГАИМК. Л., 1933. Вып. 65. 34 с.

Сосновский Г.П. К истории скотоводства в Сибири (Материалы к истории древнейших домашних животных) // Проблемы происхожде

ния, эволюции и породообразования домашних животных. М.; Л., 1940. Т. I. С. 135-150.

Гришин Ю.С. Производство в тагарскую эпоху // Материалы и исследования по археологии СССР. М., 1960. № 90. С. 116-207.

Теплоухов С.А. Металлический период // Сибирская советская энциклопедия. Новосибирск, 1932. Т. III. С. 400-415.

Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951. 644 с.

Сосновский Г.П. Восточная Сибирь в первом тысячелетии до н.э. и в начале н.э. // История СССР с древнейших времен до образования

государства. М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1939. Ч. 1/2. С. 413^23.

Членова Н.Л. Тагарская культура на Енисее // Древняя Сибирь (макет I тома «Истории Сибири»). Улан-Удэ, 1964. С. 280-308.

Грязнов М.П. Тагарская культура // История Сибири. Т. 1. Л. : ЛО Наука, 1968. С. 187-195.

Мартынов А.И. Лесостепная тагарская культура. Новосибирск : СО Наука, 1979. 208 с.

Кызласов Л.Р. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины (I в. до н.э. - V в. н.э.). М. : МГУ, 1960. 198 с.

Кызласов Л.Р. Древняя и средневековая история Южной Сибири (в кратком изложении) : пособие для учителей истории. Абакан : Хакас. отд. Краснояр. кн. изд-ва, 1989. 58 с.

Кызласов Л.Р. Очерки по истории Сибири и Центральной Азии. Красноярск : Изд-во Краснояр. ун-та, 1992. 224 с.

Вадецкая Э.Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. Л. : Наука, 1986. 180 с.

Шмидт О.Г. Исследование древностей Минусинской котловины в работах С.И. Руденко // Известия АГУ. 2008. № 4-2 (60). С. 240-245.

Мартынов А.И. Таштыкская культура // История Сибири. Т. 1. Л. : ЛО Наука, 1968. С. 257-261.

Мартынов А.И. О роли тагарской культуры в истории народов Сибири // Языки и топонимия. Томск, 1976. С. 115-118.

Членова Н.Л. Тагарская культура // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М. : Наука, 1992. С. 206-224.

Радлов В.В. Из Сибири. М. : Наука, 1989. 750 с.

Антипина Е.Е. Археозоологические исследования: задачи, потенциальные возможности и реальные результаты // Новейшие археозооло- гические исследования в России: К столетию со дня рождения В.И. Цалкина. М. : Языки славянских культур, 2004. С. 7-33.

Абсалямов М.Б., Мартынов А.И. Поселения тагарского и переходного тагаро-таштыкского времени в Хакасско-Минусинской котловине и Ачинско-Мариинской лесостепи // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1979. Вып. 10. С. 60-86.