Идеология ассирийского государства: историография проблемы

Размещено на http://www.allbest.ru/

ИДЕОЛОГИЯ АССИРИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА: ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ

С.Б. Крих, А.А. Попова

Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского,

г. Омск, Россия

Аннотация

В статье рассматривается проблема теоретико-методологических подходов к изучению ассирийской идеологии в современной историографии. Авторами предпринята попытка реконструировать основную тенденцию развития ассириологии, начиная с исследований середины XIX в. и заканчивая трудами первого десятилетия XXI в. Особое внимание уделяется работам Р.Дж. Томпсона, Л.Р. Сиддала, Б. Понгратц-Лайстен, М. Карлссона. Из-за смены исторической парадигмы, связанной с антропологическим поворотом, учёные начинают более подробно описывать древние общества, отходя от заданных ранее стандартов, согласно которым древневосточные государства представлялись весьма стереотипно (в основном в виде деспотий) и рассматривались не как самоценная система взаимосвязей и взаимоотношений, развивающаяся в определённой культурной и ментальной среде, а как ранний этап истории современного человечества. В то же время, как показывают результаты анализа, применение возникших в 60-70-е годы XX в. методологических подходов привело к размыванию предмета изучения, что, в свою очередь, не даёт однозначного понимания истории идеологии.

Ключевые слова: ассириология, востоковедение, Ассирия, Ассирийская империя, зарубежная историография, идеология

ассирийская идеология историография

Ассирия, возникшая из небольшого нома и впоследствии превратившаяся в одну из крупнейших империй древнего мира, выработала особый порядок взаимодействия с населяющими её этносами. Интерес к идеологической системе именно этого государства вызван тем, что в нём была создана первая идеология имперского типа, обосновывавшая внешнюю политику и регулирующая отношения в рамках страны. Её основные положения были позднее восприняты рядом государств в ближневосточном регионе.

Как отдельная сфера знаний востоковедение в теоретико -методологическом плане развивалось несколько медленнее тесно с ним связанных наук - лингвистики и истории. Это можно объяснить в первую очередь преобладанием идей европоцентризма на раннем этапе и ориентацией на собирание и обработку исторического материала, который оказался достаточно обилен благодаря двум столетиям деятельности археологов, несмотря на перерывы, обусловленные неспокойной историей Востока. Тем не менее, тенденции развития исторической науки затронули и ассириологию. Обращение к проблеме ассирийской идеологии стало одним из следствий применения новых теоретико-методологических установок. В данной работе мы попытаемся показать, как различные подходы повлияли на представление о специфике идеологии.

С начала изучения Ассирии в середине XIX в. интерес учёных был преимущественно сосредоточен на описании археологических памятников, переводе и первичной интерпретации источников. Среди подобных трудов необходимо выделить работы П.-Э. Ботта [1], О.Г. Лейарда [2], В. Андре [3, 4] по археологии Ассирии, а также публикации и переводы ассирийских текстов Э. Эбелинга [5], Э.А.У. Баджа и Л.В. Кинга [6], Д.Д. Лакенбилла [7, 8], Б. Мейснера [9], К. Джонстона [10] и др. В основном первые исследователи ассирийских надписей интерпретировали их непосредственно как исторический текст [11]. Кроме того, в период с конца XIX в. по 20-е годы XX в. одной из активно разрабатываемых в ассириологии тем являлась история религии. Здесь особенно показательны сочинения Б. Ландсбергера [12], Т.Г. Пинчеса [13], Д.А. Маккензи [14]. Следует также отметить, что на данном этапе, как правило, культуры Вавилонии и Ассирии не разделялись, а изучались как составляющие общей месопотамской традиции, что, в свою очередь, нивелировало их особенности в восприятии исследователей.

В дальнейшем появляются обобщающие труды по истории Ассирии, авторы которых пытаются дать оценку характера государства. В частности, таких исследователей, как А.Т. Олмстед [15] и Г.С. Гудспид [16], интересуют вопросы политической истории и государственного устройства Вавилонии и Ассирии. Однако в исследованиях по этой тематике можно встретиться со своеобразной схематизацией восточной деспотии: представлением о статичности её существования, объяснением причин войн темпераментом, характером того или иного народа, а также узкополитическими мотивами. В конце 40-х - 50-е годы выходят немногочисленные, но, тем не менее, замеченные зарубежными историками работы советских авторов, ориентированные на рассмотрение экономических аспектов ассирийского общества [17, 18].

В этот же период были предприняты первые попытки интерпретировать специфику царской власти на Ближнем Востоке. Так, в работе К.Дж. Гадда мы встречаем следующий тезис: в сознании древнего человека сосуществовали две концепции - бога и царя, однако они не знали эволюции, поскольку особенностью развития древневосточного общества являлось стремление к сохранению порядка, установленного далёкими предками [19, р. 35-36]. Учёный утверждает: власть могла восприниматься только как правление от бога, и этот концепт не зависел от политических манифестов, оправдывающих действия властей, о чём говорит отсутствие видимой пропаганды. Общение царя с богами, по мнению названного автора, воспринималось как сакральное действо личного характера, оно не распространялось на государство в целом [19, р. 61-62]. Подобной точки зрения придерживался и А.Л. Оппенхейм, полагающий, что царские тексты в большей степени имеют отношение к церемониалу и не предназначены для других видов коммуникации (см. [20, р. 118]). Дж. Финкельштейн относит подобные тексты к виду придворной канцелярии, не считая возможным классифицировать их как пропаганду (см. [20, р. 64]).

Следует отметить, что в монографии К.Дж. Гадда основной акцент сделан на внешний, описательный аспект царской власти в ближневосточном государстве. Нет указания на то, как вера в её божественное происхождение влияла на отношения правителя с народом, как эта идея передавалась и воспроизводилась в массах. Более того, отрицание факта развития политической мысли у представителей древнего общества, абсолютизация некой примитивности их сознания не дают возможности более глубоко интерпретировать тексты.

Долгое время в исторической науке проблема идеологии древних и даже средневековых обществ не рассматривалась в принципе. На наш взгляд, это вызвано двумя ключевыми факторами. Во-первых, как уже было показано, данные социумы представлялись несколько примитивными и не обладающими в достаточной мере рациональным мышлением. Последнее считалось присущим в своём чистом виде лишь европейским цивилизациям, которые проходили иные этапы развития, нежели восточные. Так, А. Гоулднер полагает, что идеология является результатом социокультурных изменений, связанных с кризисом классических способов общественного воспроизводства, приведшим к появлению нового типа рациональности в европейских обществах. Идеология, как полагает автор, - новый вид политического дискурса, формирующий иной взгляд на мир, который не ссылается на авторитет, традицию или эмоциональную риторику, а обосновывает политические действия в понятиях светской и рациональной теории, основанной на логической связи и доказательности своих положений [21, р. 84-85].

Во-вторых, причиной позднего обращения к теме древней идеологии можно назвать негативное отношение к ней как таковой, ставшее реакцией на марксизм и установление тоталитарных режимов в XX в. В свете данных событий идеология воспринималась как явление новейшего времени, соответственно, ей приписывались те признаки, которые выводились из эмпирического опыта наблюдателей (в том числе историков), а это не давало возможности увидеть нечто похожее в более ранних исторических эпохах.

Во второй половине XX в. в политологической науке начинаются активные споры по теории идеологии. Возникает концепция деидеологизации, сторонниками которой были Д. Белл [22], Р. Арон [23] и др. Они противопоставляли науку и идеологию: первая ориентируется на истинное, объективное знание, тогда как вторая выражает субъективные классовые интересы. По мнению Ю. Хабермаса, если в XIX в. идеология существовала в форме политических теорий, то в XX в. она формирует взгляды народных масс [24]. Иными словами, идеология предназначена для манипуляции массовым сознанием. Против этих положений выступает школа структурного функционализма, представители которой считают, что идеология стабилизирует общество и объединяет его [25]. Это нашло отражение в популярной в 70-е - 80-е годы XX в. концепции реидеологизации, согласно которой идеология признаётся необходимой, поскольку определяет принципы внешней и внутренней политики любого государства [26].

С середины XX в. ситуация меняется и в исторической науке. Крушение тоталитарных режимов и колониализма привело к постановке новых вопросов, связанных, в частности, с возникновением, функционированием и гибелью империй. Результатом глубокого изучения данных феноменов стала мысль о возможности существования идеологии в империях не только Нового времени, но и более ранних. Кроме того, в послевоенный период, ознаменованный распадом колониальной системы, постепенно стабилизируются условия для археологических исследований.

Отметим также, что с 60-х годов XX в. развитие исторической науки значительно ускоряется. Происходит историко-антропологический поворот, и за относительно короткий промежуток времени появляется множество различных направлений исторического исследования. Одновременно с этим европейская наука постепенно отказывается от глобальных теорий (марксизма и модернизации), ориентируясь на эмпирическое рассмотрение явлений.

По нашему мнению, актуализировали изучение идеологии такие направления, как постмодернизм и история ментальности. Постмодернисты по-новому представили проблему прочтения источника, утвердив неисчерпаемость информации, содержащейся в историческом тексте, а это позволило иначе взглянуть на малоинформативные и однотипные, как казалось ранее, памятники древнего мира. Во многом именно с этим культурным течением связан переход от теоретизирования к конкретным исследованиям. История ментальности способствовала появлению интереса к древним обществам, которые теперь рассматривались не как ранняя стадия развития современных, а как самоценная система взаимосвязей и взаимоотношений, складывающаяся в определённой культурной и ментальной среде.

Первое обращение к теме ассирийской идеологии происходит лишь в конце 70-х - начале 80-х годов. В 1979 г. в Копенгагене был издан сборник статей “Power and Propaganda: A Symposium on Ancient Empires” под редакцией М.Т. Ларсена, посвящённый изучению властных отношений в рассматриваемом регионе. Здесь опубликована статья М. Ливерани “The Ideology of the Assyrian Empire”, в которой впервые поставлена проблема ассирийской имперской идеологии и освещена её структура [27]. В 1981 г. вышел сборник статей под редакцией Ф.М. Фалеса “Assyrian Royal inscriptions: New Horizons in Literary, Ideological, and Historical Analysis”, в котором нашли отражение новые подходы к исследованию Ассирии, в том числе её идеологии. В частности, П. Гарелли анализирует титулатуру ассирийских царей с точки зрения её идеологического значения [28], Х. Тадмор рассматривает их тексты с целью выявления в них концептуальных формул [29].

Изучение особенностей ассирийской идеологии продолжается в 1990-е годы. Так, упомянутый нами Х. Тадмор в работе “Propaganda, Literature, Historiography: Cracking the Code of the Assyrian Royal Inscriptions” отмечает, что в Ассирии, помимо вмурованных в стену надписей, существовали стелы, распространяемые по всей империи и устанавливаемые в доступных для визуального восприятия местах. По мнению исследователя, пропаганда была направлена не на всё население, а в первую очередь на царский двор и местную администрацию, которые являлись проводниками идеологической мысли между царём и народом [30, p. 330-331].

Весьма интересна статья Б.Н. Портер “Politics and Public Relations Campaigns in Ancient Assyria: King Esarhaddon and Babylonia”. Автор критикует своих коллег за абсолютизацию ассирийской идеологии и пропаганды, ограничение их рамками устрашения населения империи и представление их статичными.

На конкретном примере вавилонской политики Асархаддона (681/680-669 гг. до н. э.) историк показывает: ассирийский царь не использовал милитаристские пассажи в отношении Вавилонии, что было связано с политической нестабильностью в данном регионе, находящемся в непосредственной близости от сердца империи [31, р. 165-167]. Тем самым утверждается следующее: идеология Ассирийской империи не была замкнутой, она эволюционировала и могла реагировать на внешние раздражители в зависимости от их специфики.

Монографические труды по ассирийской идеологии стали появляться лишь в начале XXI в. Рассмотрим несколько работ, которые наиболее ярко иллюстрируют тенденции, наблюдаемые в современной исторической науке.

Р.Дж. Томпсон в своём исследовании “Deuteronomistic covenant and Neo- Assyrian Imperial Ideology: A Study of the Deuteronomistic History in its Historical Context”, соглашаясь с М. Ливерани, отмечает, что идеология необходима для обеспечения возможности организовывать и эксплуатировать народ в интересах империи, она служит для установления порядка на присоединяемых территориях. По мнению автора, в основе ассирийской идеологии лежит представление об универсальном боге Ашшуре, который заключает в себе гражданскую (административную) и военную власть [32, р. 169-170]. Главное внимание сосредоточено на изменениях, произошедших в идеологии Ассирии со времени правления Ашшурнацирапала II (ок. 884-859 гг. до н. э.) до царствования Аш- шурбанипала (ок. 669-633 гг. до н. э.). На первом этапе идеология основывалась по большей части на чувстве страха перед божественным разрушител ь- ным сиянием Ашшура [32, р. 170-177]. При Тиглатпаласаре III (ок. 745-727 гг. до н. э.) идеологический курс меняется: теперь он направлен на интеграцию населения и объединение народов вокруг имперского центра, чему служили, в частности, депортационная политика и заключение договоров, а в случае неподчинения применялись жестокие меры [32, р. 185-193]. При Саргонидах (722-627 гг. до н. э.) остро встаёт вавилонская проблема, поэтому цари озабочены тем, чтобы адаптировать культ вавилонского Мардука в рамках ассирийской идеологии [32, р. 199-203; 210-211; 211-217].

Как видим, развитие ассирийской имперской идеологии Р.Дж. Томпсон связывает с устремлением царей передать богу Ашшуру права универсальной имперской юрисдикции. Здесь следует отметить некоторые моменты теоретического плана. В данном случае автор определяет идеологию в общем виде как отношения власти-подчинения с целью эксплуатации в интересах правящих структур. Такая интерпретация сходна с марксистским и неомарксистским пониманием идеологии, в соответствии с которым любые властные отношения направлены на завоевание и поддержание господства. При этом, в отличие Маркса, относившим идеологию к надстройке, зависимой от базиса, неомарксисты утверждали, что надстройка и базис взаимозависимы и властные (эксплуататорские) отношения возможны только при существовании идеологии. Подобную точку зрения мы встречаем и у Р.Дж. Томпсона.

Л.Р. Сиддалл в работе “The Reign of Adad-niran III: An Historical and Ideological Analysis of an Assyrian King and His Times” сконцентрировал своё внимание лишь на правлении одного царя - Адад-нирари III (ок. 811-783 гг. до н. э.). Он отмечает сложившееся в историографии мнение, будто период с конца правления Салманасара III (860/859-825/824 гг. до н. э.) и до начала царствования Тиглатпаласара III (745-727 гг. до н. э.) - это время критической слабости государства, поэтому не заслуживает тщательного изучения [33, р. 2-7]. Однако этап, выделенный автором, интересен тем, что известная своими милитаристскими пассажами ассирийская идеология должна была поддерживать правителей, которые практически не вели военных действий и не обладали высоким уровнем престижа. Изучив особенности функционирования идеологии в данный период, возможно понять, насколько она была продумана и как изменялась.

Под идеологией Л.Р. Сиддалл понимает свойственную какой-либо культуре систему мышления, обычаев, верований. Она сообщает идею порядка, которая, с одной стороны, стратифицирует общество, а с другой - объединяет его идеей. Пропаганда же - это распространение идеологии на определённую аудиторию с целью сделать её идеологию аналогичной представлениям пропагандиста. Такой инструмент используется доминирующей группой для изменения обычаев другой группы в своих интересах [33, р. 136-137].

Автор придерживается эмпирико-исторического метода и отказывается от принципов структурализма, так как, по его мнению, доказательства следует искать непосредственно в источниках, подвергшихся текстологическому анализу, нежели в социально-политических или экономических теориях. Помимо этого, он применяет семиотический подход к изучению власти и культуры, поскольку убеждён, что церемониальные объекты и метафоры правителей также сообщают социальную культуру [33, р. 8]. Таким образом, Л.Р. Сиддалл, в отличие от Р.Дж. Томпсона, переносит регулирование отношений «власть - подчинение» в область действия пропаганды, а идеологию как принцип общественного порядка причисляет в большей степени к социальной и культурной сферам.

Особенность труда Б. Понгратц-Лайстен “Religion and Ideology in Assyria” заключается в описании не только идеологии Ассирийской империи, но и её истоков. Исследователя интересует развитие идеологического дискурса на фоне меняющихся политических условий [34, р. 12]. Определение идеологии выводится из понятий «традиция» и «культурный дискурс». Традиция - это развивающаяся основа культурной памяти, информируемая изменениями социальных ценностей и практикой. Культурное наследие материализуется в культурном дискурсе, который постоянно переоформляется во всех средствах массовой информации, в том числе в мифе, ритуале, историографии, искусстве. Культурный дискурс - это все средства выражения: изображение, текст, ритуал. В нём происходит постоянное изменение традиции и её повторная концептуализация как реакция на конкретную историческую ситуацию. Идеология - это подкатегория культурного дискурса, включающая концептуальные нововвед е- ния, которые обрабатываются в рамках традиции [34, р. 22-23].

По мнению Б. Понгратц-Лайстен, важно также учитывать изменения взглядов агентов, создающих средства информирования населения, поскольку именно они общаются с аудиторией, участвуют в производстве культуры и составляют сообщество дискурса. Отсюда интерес автора к интеллектуальной (религиозной) элите Ассирии и её отношениям с царями в разные периоды. Это сотрудничество и взаимовлияние определяли особенности использования традиции в идеологическом дискурсе империи. В этом плане Б. Понгратц-Лайстен полагает неверным рассматривать религию в качестве отдельного института, как это делали её коллеги, поскольку в ассирийском обществе религия представляет собой метадискурс, проникающий во все сферы жизни, одной из которых является идеология [34, р. 24].

Б. Понгратц-Лайстен придерживается позиции школы нового историзма, делающей акцент на интертекстуальный и дискурсивный анализ [34, р. 39]. Отсюда особое внимание уделено метафорам, мифам, тропам. Это, в свою очередь, позволяет автору выявить преемственность или разрыв между шумерскими и вавилонскими традициями, с одной стороны, и ассирийской, с другой. Помимо этого, в работе ощущается влияние постмодернизма, который дал возможность по- новому интерпретировать текст в свете специфического понимания истины, сложившегося в данном направлении мысли.

Таким образом, Б. Понгратц-Лайстен вписывает идеологию Ассирии в общий культурный контекст развития этой цивилизации, что значительно расширяет как понятие идеологии в целом, так и границы исследования. Следует также обратить внимание на следующий факт: отношения власти -подчинения представляются автором как отношения власти и интеллектуальной элиты. Такой взгляд на проблему является довольно новым, поскольку до этого историки или не учитывали участия религиозных элит в создании и распространении идеологии, или не уделяли этому достаточного внимания. Между тем двор и администрация - важнейшие агенты влияния в обществе со строго регламентированным доступом к информации.

М. Карлссон в исследовании “Relations of Power in Early Neo-Assyrian State Ideology” под идеологией понимает единый набор утверждений, выражающий воззрения правящих элит на политическое соглашение или легитимацию вл асти. Пропаганда - инструмент, направляющий идеологию в массы. Идеология и пропаганда важны для общества, поскольку формируют политические, военные и экономические условия его существования [35, р. 10-11].

Для изучения первичных концептов власти, впоследствии эволюционировавших в идеологическую систему, автор опирается на критическую теорию. Выступает также сторонником неомарксистских идей, связанных с определением места идеологии [35, р. 27-28]. Кроме того, впервые в исследовании по ассирийской идеологии применяется гендерная теория. С точки зрения М. Карлссона, гендер имеет прямое отношение к дискурсу власти. То, что ассирийское общество было патриархальным, не совершенно самоочевидно, истоки этой традиции должны быть изучены и объяснены. Описываются гендерные роли, которые участники принимают во время конфронтации. Например, своё государство ассирийцы наделяли признаками маскулинности, а вражеские - женскими чертами [35, р. 29-30].

Итак, проведённый обзор показывает, что развитие исторической и политологической наук значительно расширило предметную область и методологическую базу ассириологии. Следовательно, применение различных подходов к исследованию одной и той же проблемы изменяет видение предмета изучения, что, в свою очередь, может привести к различным результатам. В связи с этим встаёт серьёзный вопрос о возможности объединения результатов исследований современных учёных в рамках единого познавательного пространства.

Литература

1. Botta P.E. Monument de Ninive: 5 t. - Paris: Imprimerie nationale, 1849-1850.

2. Layard A.H. Nineveh and Its Remains: A Narrative of an Expedition to Assyria During the Years 1845, 1846, & 1847. - London: J. Murray, 1867. - 423 p.

3. Andrae W. Die Festungswerke von Assur. - Leipzig: J.C. Hinrichs, 1913. - 179 S.

4. Andrae W. Die Stelenreihen in Assur. - Leipzig: J.C. Hinrichs, 1913. - 88 S.

5. Ebeling E. Keilschrifttexte aus Assur religiцsen Inhalts. - Leipzig: J.C. Hinrichs, 1919. - 354 S.

6. Budge E.A. W., King L.W. Annals of the Kings of Assyria: The cuneiform texts with translations, transliterations, etc., from the original documents in the British Museum. - London: British Museum, 1902. - 388 p.

7. Luckenbill D.D. Ancient Records of Assyria and Babylonia. - Chicago: Univ. Chicago Press, 1926. - V. 1: From the Earliest Times to Sargon. - 313 p.

8. Luckenbill D.D. Ancient Records of Assyria and Babylonia. - Chicago: Univ. Chicago Press, 1927. - V. 2: From Sargon to the End. - 504 p.

9. Meissner B. Assyrisch-babylonische Chrestomathie fьr Anfдnger. - Leiden: E.J. Brill, 1895. - 110 S.

10. Johnston C. The Epistolary Literature of the Assyrians and Babylonians: Ph. D. diss. - Baltimore, MD, 1898. - 128 p.

11. OlmsteadA.T.E. Assyrian Historiography: A Source Study. - Columbia: Univ. Missouri, 1916. - 66 p. (Univ. Missouri studies. Soc. science series. V. 3, No 1)

12. Landsberger B. Der kultische Kalender der Babylonier und Assyrer. - Leipzig: J.C. Hinrichs, 1915. - 150 S.

13. Pinches T.G. The Religion of Babylonia and Assyria. - London: Archibald Constable, 1906. - 131 p.

14. Mackenzie D.A. Myths of Babylonia and Assyria. - London: Gresham publ. comp., 1915. - 537 p.

15. OlmstedA.T. Oriental Imperialism // Am. Hist. Rev. - 1918. - V. 23, No 4. - P. 755-762.

16. Goodspeed G.S. A History of the Babylonians and Assyrians. - N. Y.: Ch. Scribner's Sons, 1927. - 446 p.

17. Дьяконов И.М. Развитие земельных отношений в Ассирии. - Л.: Изд-во Ленингр. гос. ун-та им. А.А. Жданова, 1949. - 152 с.

18. Янковская Н.Б. Некоторые вопросы экономики Ассирийской державы // Вестн. древней истории. - 1956. - № 1. - С. 28-46.

19. Gadd C.J. Ideas of Divine Rule in the Ancient East. - London: British Acad., 1948. - 101 p.

20. Propaganda and Communication in World History / Ed. H.D. Lasswell, D. Lerner, H. Speier. - Honolulu: Univ. Press Hawaii, 1979. - V. 1: The Symbolic Instrument in Early Times. - 645 p.

21. Studies in the Theory of Ideology / Ed. J.B. Thompson. - Cambridge: Polity Press, 1984. - 347 p.

22. Bell D. The End of Ideology: On the Exhaustion of Political Ideas in the Fifties, with “The Resumption of History in the New Century”. - N. Y.: Free Press, 1965. - 540 p.

23. Арон Р. Опиум для интеллигенции / Пер. с фр. - Мюнхен: Цент. об-ние полит. эмигрантов из СССР, 1960. - 234 с.

24. Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология». - М.: Праксис, 2007. - 202 с.

25. Parsons T. Theories of Society: Foundations of Modern Sociological Theory. - N. Y.: Press of Glencoe, 1961. - 1479 p.

26. Lipset S.M. Political Man: The Social Bases of Politics. - Baltimore: J. Hopkins Univ. Press, 1981. - 586 p.

27. Liverani M. The Ideology of the Assyrian Empire // Power and Propaganda: A Symposium on Ancient Empires / Ed. M.T. Larsen. - 1979. - P. 297-317.

28. Garelli P. La conception de la royaute en Assyrie // Assyrian Royal Inscriptions: New Horizons in Literary, Ideological, and Historical Analysis / Ed. F.M. Fales. - Roma: Isti- tuto per l'Oriente, 1981. - P. 1-11.

29. Tadmor H. History and Ideology In the Assyrian Royal Inscriptions // Assyrian Royal Inscriptions: New Horizons in Literary, Ideological, and Historical Analysis / Ed. F.M. Fales. - Roma: Istituto per l'Oriente, 1981. - P. 13-33.

30. Tadmor H. Propaganda, Literature, Historiography: Cracking the Code of the Assyrian Royal Inscriptions // Assyria 1995: Proceedings of the 10th Anniversary Symposium of the Neo-Assyrian Text Corpus Project / Ed. S. Parpola, R.M. Whiting. - Helskinki: Neo- Assyrian Text Corpus Project, 1997. - P. 325-338.

31. Porter B.N. Politics and Public Relations Campaigns in Ancient Assyria: King Esarhad- don and Babylonia // P. Am. Philos. Soc. - 1996. - V. 140, No 2. - P. 164-174.

32. Thompson R.J. The Deuteronomistic covenant and Neo-Assyrian Imperial Ideology: A Study of the Deuteronomistic History in its Historical Context: Ph. D. diss. - Harvard, 2011. - 346 p.

33. Siddall L.R. The Reign of Adad-mrari III: An Historical and Ideological Analysis of an Assyrian King and His Times. - Leiden: Brill, 2013. - 244 p.

34. Pongratz-Leisten B. Religion and Ideology in Assyria. - Boston; Berlin: De Gruyter, 2015. - 553 p.

35. Karlsson M. Relations of Power in Early Neo-Assyrian State Ideology. - Boston; Berlin: De Gruyter, 2016. - 502 p.

The Ideology of Assyria: The Historiography of the Problem

S.B. Krikh , A.A. Popova

Dostoevsky Omsk State University, Omsk, Russia