Эротический автопортрет на фоне Кремля: Александра Коллонтай

Размещено на http://www.allbest.ru/

Эротический автопортрет на фоне Кремля: Александра Коллонтай

Базылев Владимир Николаевич, доктор филологических наук, профессор, про-фессор Института иностранных языков им. Мориса Тореза, Московский государственный лингвистический уни-верситет



Аннотация

Статья написана в продолжение серии публикаций о советских политических деятелях. Она продолжает серию психополитического анализа автопортретов той эпохи. Предыдущие статьи автора были посвящены таким партийным и государственным деятелям, как Лазарь Каганович и Никита Хрущев, Леонид Брежнев и Михаил Горбачев, Андрей Громыко и Кирсан Илюмжинов, Леонид Кучма и Аскар Акаев.

Данный матери-ал посвящен ответу на вопрос, почему пропагандистский и художественный дискурс А. Коллонтай перестает быть идеологически и политически востребованным именно в 1922 году. Типовые комментарии в биографиях Коллонтай содержат следующие объяснения: простая констатация факта -- «наступление на А. М. Коллонтай и ее идеи началось в 1923 году» либо указания на последствия дискуссии о профсоюзах с участием А. Коллонтай в так называемой рабочей оппозиции. Ни то, ни другое, с нашей точки зрения, не объясняет лингвокультурную си-туацию. Гипотеза и результаты исследования свидетельствуют, что идеологически востребованный образ новой советской женщины, которую А. Коллонтай «рисовала» с себя, опредмечивая свой автопортрет, входит в проти-воречие с новой идеологической политикой советской власти, находящей свое выражение в новом Уголовном кодек-се и новом Кодексе о семье.

Ключевые слова: автобиографии политиков; автобиографические материалы; художественно-пропа-гандистский дискурс; политический дискурс; лингвоперсонология; новая мораль; речевой портрет.



Abstract

советский образ художественный

Erotic Self-Portrait Against the Background of the Kremlin: Alexandra Kollontai

The article is written as a continuation of a series ofpublications about Soviet political figures. It contin-ues a series of psychopolitical analyses of self-portraits of that era. Previous articles by the author were devoted to such party and state figures as Lazar Kaganovich and Nikita Khrushchev, Leonid Brezhnev and Mikhail Gorbachev, Andrey Gro-myko and Kirsan Ilyumzhinov, Leonid Kuchma and Askar Akayev.

This article is devoted to the answer to the question: why does the propaganda and fiction discourse of A. Kollontai cease to be ideologically and politically demanded in 1922? Typi-cal comments in the biographies of A. Kollontai contain the following explanations: a simple statement of the fact -- "the attack on A. Kollontai and her ideas began in 1923", or the consequences of the discussion about trade unions and the par-ticipation of A. Kollontai in the so-called labor opposition. Neither, from the point of view of the author, explains the lin- guocultural situation. The hypothesis and the results of the study indicate that the ideologically popular image of the new Soviet woman, whom A. Kollontai "drew” from herself, objectifying her self-portrait, contradicts the new ideological policy of the Soviet government, which is expressed in the new Criminal Code and the new Family Code.

Keywords: autobiographies of politicians; autobiographical materials; artistic propaganda discourse; political discourse; linguopersonology; new morality speech portrait.



Введение

А. Вайль заметил, что «советская идео-логия, захватывая хорошие слова, присвои-ла себе любовную лексику <...> как в совет-ском анекдоте об уроке полового воспита-ния: есть любовь мужчины к женщине -- об этом вам знать еще рано, есть любовь муж-чины к мужчине -- об этом говорить стыдно, поговорим о любви к партии» [Вайль 2011: 68]. Огромное количество небольших по объему брошюр, написанных А. Коллонтай «о любви» до середины 20-х годов -- о люб-ви мужчины и женщины, о «любви втроем», о любви к партии, -- это не только некий свод представлений новой политической силы России, партии большевиков, об осно-вополагающих понятиях нравственности, морали, пола, семейных отношений. Это, не в меньшей степени, автопортрет видной об-щественной деятельницы первой четверти ХХ в., на котором легко прочитывается та система ценностей и идеалов, в соответ-ствии с которыми предполагалось строить новое общество. В нем все должно быть иным, новым по сравнению с дореволюци-онным временем. В том числе женщина, ее роль и функции. В 1918 г. А. Коллонтай напишет: «.опору женщина должна научиться искать в другом месте, искать и получать ее не от мужчины, а от коллектива, от государства. На месте прежней семьи вырастает новая форма общения между мужчиной и женщиной: товарищеский союз двух свободных, зарабатывающих, равно-правных членов коммунистического обще-ства» [Коллонтай 1920а: 4].

Все, написанное А. Коллонтай о «новой любви», -- это не только документальные свидетельства эпохи, но и определенный ключ, объясняющий исто-ки многих морально-психологических и соци-альных проблем советского и постсоветского времени.

О самой А. Коллонтай, правда, написано было немало -- и у нас, и за рубежом. Писа-ли по-разному, в зависимости от идеологи-ческой конъюнктуры эпохи: патетически официозно, как о славной большевичке и первой советской женщине-дипломате, био-графически нейтрально со всеми подробно-стями личной жизни, наконец, скандально-разоблачительно, как о валькирии, блуднице революции и куртизанке [Иткина 1970; Ице- лев 1987; Соколов 2014]. При этом авторов мало интересовал вопрос, почему в ее био-графии переломным стал именно 1922 год.

В научной литературе присутствуют два ти-повых объяснения: простая констатация факта без интереса к причинам этого биографически важного события либо указание на связь с так называемой дискуссией о профсоюзах, развернувшейся после выступ-ления Л. Троцкого, и участием А. Коллонтай в так называемой рабочей оппозиции. Ни то, ни другое, с нашей точки зрения, не являет-ся достаточным для объяснения ситуации.

Поэтому читать А. Коллонтай нужно и на фоне читательских ожиданий своего време-ни, и на фоне постоянно меняющейся, ищу-щей и мятущейся между новым и старым политики и идеологии «кремлевских мечта-телей», как вслед за Г. Уэллсом можно назвать не только Ленина, но и Троцкого, и Сталина, и саму Коллонтай. Читать ее надо на фоне целой серии кремлевских контек-стов. Читать ее надо, помимо прочего, для того, чтобы ответить на вопрос, почему про-пагандистский дискурс о «новой любви» так неожиданно прерывается в публицистическом и художественном творчестве А. Кол-лонтай после 1922 года. С точки зрения ис-следования советского политического дискурса это представляет интерес, так как интертекстуальность этого события, в чем-то частного и сугубо личного, выводит нас на иной уровень понимания советского идеоло-гического дискурса пореволюционной эпохи.



Контекст биографический

Александра Михайловна Коллонтай (1872--1952) в той части жизнеописания, которое представляет для нас тематический интерес, вопреки воли родителей выдать ее замуж за адъютанта императора, вышла за дальнего родственника, выпускника Военно-инженерной академии, бедного офицера Владимира Коллонтая. Через пять лет она оставила мужа и сына, чтобы участвовать в революционном движении. Л. Млечин при-водит фрагмент ее дневника: «Я хотела быть свободной. Маленькие хозяйственные и домашние заботы заполоняли весь день, и я не могла больше писать повести и рома-ны... Как только маленький сын засыпал, я шла в соседнюю комнату, чтобы снова взяться за книгу Ленина» [Млечин 2013: 273]. В 1905 г. она познакомилась с В. И. Лени-ным. Во время Первой мировой выполняла его специальные поручения. В Россию вер-нулась после Февральской революции. Лич-но от Ленина получила пост народного ко-миссара общественного призрения в первом составе Совета народных комиссаров. При наркомате создала Отдел по охране мате-ринства и младенчества и Коллегию по охране и обеспечению материнства и мла-денчества. Стала инициатором создания и заведующей (все до того же 1922 г.) женот-делом ЦК РКП(б), целью которого была борьба за уравнение в правах женщин и мужчин, борьба с неграмотностью среди женского населения, информирование о но-вых условиях труда и организации семьи.

Так Кремль стал фоном всей ее жизни. Она много писала пропагандистских просве-тительских брошюр в стилистике того вре-мени: «Как борются работницы за свои пра-ва», «Новая женщина», «Новая мораль и рабочий класс» [Коллонтай 1919а; Коллон-тай 1919б; Коллонтай 1920д]. Именно эти пропагандистские брошюры, художествен-ные по формату и пропагандистские по сво-ей задумке и исполнению, повести и расска-зы образуют для нас корпус исследователь-ских материалов. Поясним: вне зависимости от того, когда они были созданы по времени (многие из них были в первом варианте написаны еще до революции 1917 г.), важно то, что они массовыми тиражами печата-лись, переиздавались и распространялись уже в пореволюционную эпоху.

Еще раз укажем на следующую принци-пиальную для нашего исследования дату -- 1922 год. Дата эта связана была не столько, как мы покажем далее, с «дискуссией о проф-союзах» в 1921 г., после которой А. Коллонтай была отправлена в своеобразную политическую ссылку до конца жизни, на ди-пломатическую работу, и тем самым выклю-чена из активной «кремлевской» деятельно-сти. Связана она была, скорее, с тем, что дискурсивный вакуум о сексуальности в Со-ветском государстве, возникший после ре-волюции, наконец-то заполнился. В 1922 г. выходит первый большевистский Уголовный кодекс, на который в дальнейшем при мини-мальных изменениях будет ориентироваться позднеленинско-сталинский кодекс половой этики. После этого литературно-пропаган-дистская деятельность А. Коллонтай по со-зданию образа женщины нового типа, пред-полагающая воссоздание в ней автопортре-та, перестает отвечать потребностям совет-ского общественного строя. Кремль начина-ет «рисовать» иной фон общественной жиз-ни. Интеллектуальный и идеологический фон, на котором жила, работала и «рисова-ла» себя А. Коллонтай, начинает меняться.

Контекст интеллектуальный

Будем объективны и непредвзяты. Не большевики в 1917-м, не пресловутый Серебряный век русской культуры, не рос-сийская интеллигенция начала Хх в. начали расшатывание института брака и семьи. Вспомним хрестоматийные строки из грибо-едовского «Горя от ума»: «Княгиня. Нет, в Петербурге институт // Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут: // Там упражняются в расколах и в безверьи // Профессоры!! -- у них учился наш родня, // И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи. // От жен-щин бегает, и даже от меня! // Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник, // Князь Федор, мой племянник» (д. III, явл. 21) [Ба-зылев 2019].

Однако в обыденном сознании советско-го и постсоветского человека до сих пор проповедь новых моральный принципов и свободной любви, воззрений на семью и брак, помимо прочего, связывается с име-нем Александры Коллонтай. Это не совсем так. Об этом и после А. Коллонтай говорили многие. Например, Надежда Мандельштам пишет откровенно: «Я не понимала разницы между мужем и случайным любовником и, сказать по правде, не понимаю и сейчас... Мне иногда приходит в голову, что мое по-коление напрасно разрушало брак, но все же я предпочла бы остаться одной, чем жить в лживой атмосфере серой семьи» [Ман-дельштам 2013: 78]. Вспомним: советская

власть прибавила к эмансипации женщин физическое изъятие мужей и отцов -- при-зыв на войну, на восстановление хозяйства и пр., а с ним и моральное обоснование иных воззрений на брак, семью и детей.

Брошюры А. Коллонтай, если ограни-читься российским интеллектуальным кон-текстом первой четверти ХХ в., пронизаны сквозной темой -- темой «про это». Именно так назовет свою поэму В. Маяковский, начавший писать ее в декабре 1922 г. и за-кончивший в феврале 1923 г. Обратим вни-мание на даты. С поэмы В. Маяковского «про это» началось преодоление всего рос-сийского интеллектуального наследия «но-вой любви»: В. Шкловский откроет полемику с В. Розановым на фоне публикации пере-писки Л. Толстого с женой; к 1922 г. в интел-лектуальной атмосфере оформляется иро-ния по отношению к идеям Л. Карсавина -- в журнале «Красная новь» выходит статья под заголовком «Кафедральная эротика»; в том же 1922 г. состоялось отплытие «фи-лософского парохода». Еще один фрагмент микроинтеллектуального контекста -- это контекст литературных утопий. В нем, уже не актуальном для советской власти и обще-ства начала 20-х, между «Философией об-щего дела» Н. Федорова и «Предполагае-мым государственным устройством в буду-щем» П. Флоренского (он напишет его уже в застенках НКВД) весьма несвоевременным окажется фантастический рассказ А. Коллон-тай «Скоро (через 48 лет)». Действие рас-сказа происходит 7 января 1970 г. Ячейкой нового общества является «коммуна». Се-мья уничтожена, а жилищный вопрос разре-шается по казарменному типу: «.живут не семьями, а расселяются по возрастам. Де-ти -- в „Дворцах ребенка", юноши и девочки- подростки -- в веселых домиках, окружен-ных садами, взрослые -- в общежитиях, устроенных на разные вкусы, старики -- в „Доме отдыхновения"» [Коллонтай 1922: 5-- 6]. Вопрос о том, откуда берутся дети, оста-ется за рамками рассказа-утопии.

Мы говорим -- несвоевременно, так как именно в этот момент из Кремля прозвучит разрешение на сатирическое отображение, прежде всего в кино и на сцене, искажений в понимании семьи и брака. «Деятели культу-ры» откликнутся на это «Мандатом» Н. Эрд-мана или «Зойкиной квартирой» М. Бул-гакова. Чуть позже шквал сатиры завершит-ся «Клопом» В. Маяковского. Сатирой на бездетные браки, в том числе. Эти вещи из-вестны. Но было много вещиц «проходных», на злобу дня, актуальных только в ту кон-кретную эпоху. «Хочу ребенка» -- так назы-валась пьеса драматурга и поэта Сергея Третьякова, в которой гротескно представ-лено желание некой Милды, агронома, ро-дить ребенка, не вступая в брак. Пьеса, правда, не была поставлена, так как после читки она была признана чересчур физиоло-гической, а публика была признана не гото-вой к ее правильному восприятию.

Смена дискурсивной практики в интеллек-туальном аспекте завершается пародией -- разрешенной пародией. По мнению М. Н. Зо- лотоносова, таковым можно считать «Анти- сексус» А. Платонова. По его словам, это пародия и на сексуальные теории ранних пролетарских идеологов, и на многочислен-ные брошюры, среди которых, безусловно, выделяются брошюры А. Коллонтай, и на упомянутые выше социалистические утопии, и намеки на сексуальное поведение Маяков-ского, Брика и Шкловского, Авербаха, Гросс-мана-Рощина, и конечно же на сексуальные прецеденты в рядах партийцев вплоть до ЦК ВКП (б), символами которых выступают Осинский и Землячка [Золотоносов 1999: 472, 494].

За всем этим, как фон, вставал Красный Кремль с его непоследовательной культур-ной политикой. В том же 1922 г. Ленин напишет статью «О значении воинствующе-го материализма». В ней он, напомним, об-ращается к проблеме распада семьи. Год спустя дело безнадежно к тому времени больного Ленина попытается продолжить Троцкий. Брошюра Л. Троцкого о новом быте вышла в 1923 г. Вот какие проблемы в комму- мистической семье видит Л. Троцкий: «Муж- коммунист живет активной общественной жизнью, растет вместе с ней и в этом нахо-дит смысл личной своей жизни. Но и жена, коммунистка, стремится принять участие в общественной работе, посещает собрания, работает в совете или в союзе. Семья либо незаметно сходит на нет, либо же конфлик-ты на почве отсутствия семейного уюта накопляются, вызывают взаимное раздра-жение и -- разрыв» [Троцкий 1923: 35--36].

Сложность семейного вопроса в Совет-ской России, как видим, в 1923 г. достигает предельной остроты. Л. Троцкий не только проводит тогда серию совещаний с агитато-рами-массовиками, но и публикует несколько брошюр, в которых приводит стенограммы острой полемики по обсуждаемым вопросам. Все это -- на фоне идей Кремля о новом уго-ловном кодексе и кодексе о семье; на фоне брошюр Л. Троцкого, обозначающих повороты в социальной политике молодого Советского государства, и брошюр А. Коллонтай, пропа-гандирующих идеи уже устаревающие.

Тогда же началась дискуссия о новом брачном законодательстве, актуализирован-ная на второй сессии ВЦИКа. Все это снова находит активное отражение в творчестве «деятелей культуры». А. Роом снимает «Тре-тью Мещанскую» (другое название филь-ма -- «Любовь втроем»). Сюжет подарил режиссеру В. Шкловский, вычитав его в газе-те 1923 г.: к одной женщине в роддом яви-лись два друга-комсомольца, оба считались ее мужьями, и ничего антисоциального в том не видели. Но антисоциальность увидели в этом редакторы и «деятели культуры», ведь приближался первый год жизни советского народа по новому семейному кодексу. На этом фоне кремлевской новой идеологии пропагандистское и художественное творче-ство А. Коллонтай становится все менее ак-туальным.

К сожалению, сама А. Коллонтай этого не понимала. Даже несмотря на откровен-ные критические оценки и ее рассказов, и ее пьес. В том числе пьесы «Любовь пчел трудо-вых», которую попытался поставить Н. Кра-шенинников [Коллонтай 1923; Крашенинни-ков]. В 1924 г. Ф. Буднев выступит с рецен-зией, по сути, на все художественное твор-чество А. Коллонтай в статье с говорящим названием «Половая революция». Он напи-шет: «Теперь о художественной ценности рассказов книги „Любовь пчел трудовых". Как художник, А. Коллонтай чрезвычайно слаба. Краски ее палитры старомодны и, на удив-ленье, примитивны. Удовлетворительный рисунок ей удается, когда она ведет рассказ от первого лица. И уже совершенную беспомощность проявляет художник, когда пробу-ет перешагнуть эти формальные рамки в рассказе-романе „Василиса Малыгина". Ро-ман страшно растянут, переполнен ненуж-ными вводными эпизодами и сценами (уто-мительные описания завтраков, обедов, ужинов; описание посетителей и их разгово-ров в приемной секретаря губкома, и десят-ки других ненужных разговорных пустяков). Художник, что называется, потонул в мело-чах и деталях. При сжатости и некотором изменении ритма в изложении, роман много выиграл бы. Кроме того, все рассказы про-питаны приторным сентиментализмом, часто граничащим с приторностью сусальной кон-фетки <...> По замыслу автора, Василиса Малыгина -- женщина-партиец, вышедшая из рабочих низов. Она политический борец и борец со старыми половыми предрассудка-ми. Она хочет понять физиологическую при-роду мужчины-мужа. Она опрокидывает ста-рые понятия о муже, когда он ей изменяет с другими женщинами. Физиологической при-родой самца она оправдывает его измены. Она ценит в муже „не это", а кое-что другое -- любовь, основанную на одинаковости инте-ресов борьбы, одинаковости классовых иде-алов, сродства душ. Она хочет стать на го-лову выше современных общественных по-нятий о муже и жене. Она хочет стать геро-ем новой половой морали. А благодаря напущенному в роман сентиментализму и привкусу сусальной конфетки, из закаленно-го борца Василисы Малыгиной получается самая обыкновенная, хнычущая интелли-гентка; всех обнимающая, даже своих со-перниц, и всех прощающая. Сплошное ка-кое-то христианское смиренномудрие, аске-тизм и всепрощение. С этой стороны все три рассказа Коллонтай -- художественно сла-бы. Нет художественной монолитности. Вез-де сквозит какой-то художественный дуа-лизм. Затем: во всяком художественном произведении ценно совпадение ритма жиз-ни и ритма художественного языка. В рас-сказах Коллонтай -- этого нет. Своим ста-ромодным тягучим языком она не отразила бешенного темпа современной жизни. Это противоречие особенно бросается в глаза в «Василисе Малыгиной», занимающей

4/5 всей книги» [Буднев 1924: 243--248].

Пьеса, по понятным причинам, на сцене не пошла. А сама А. Коллонтай так и не по-няла, что ее во многом автобиографически отрефлектированные сочинения на фоне принципов «новой жизни», декларируемых Кремлем, для читателя перестали пред-ставлять интерес. В стране стремительно менялся весь идеологический контекст.

Контекст идеологический

Выше мы упомянули об увлеченности молодой А. Коллонтай Лениным и о рабочих связях с ним в эмиграции. В духе эмансипа-ционных настроений эпохи, повторимся, она активно писала статьи и призывала народ к сексуальной революции, пропагандировала так называемую теорию «стакана воды». По мнению Д. Хили, когда в октябре 1917 г. к власти пришли большевики, они унаследо-вали весь спектр либеральных и левацких взглядов на вставшую перед ними сексуаль-ную революцию. Неудивительно, что их ре-акция на сексуальные вопросы как в право-вом, так и в административном плане отра-зила все это многообразие. Казалось бы, возобладать должен был господствующий в русском марксизме аскетический подход к сексу и проникнутый рационализмом взгляд на человеческую сексуальную энергию как способную быть направленной на решение общественных задач. Но революционные идеалы оказались расцвеченными либерта-рианскими красками, что мотивировало тех, кто не только рассуждал, но практиковал весь спектр разрекламированных европей-скими научными, культурными и социальным кругами представлений и возможностей сек-суального поведения [Хили 2008: 142].

Вернемся, однако, к Владимиру Ильичу. На сексуальность Ленин вначале смотрел скорее с позиций рационализма, чем либер-тарианства. В 1915 г. в переписке с И. Ар-манд Ленин с прямолинейной ясностью вы-сказал свое отношение к пониманию «сво-боды любви»: «Свобода от материальных и финансовых расчетов в деле любви -- это наиважнейшее для пролетариев <...> в бу-дущем любовь освободится от пут религиоз-ных предрассудков, патриархального и со-циального уклада, закона, полиции, судов» [Ленин 1964: 51--52].

Но это было в 1915 г. А в 1920-м он встретится с Кларой Цеткин. Это уже Ленин стареющий. Из их беседы следует несколько иная оценка пореволюционной ситуации. Ленин говорил о том, что нельзя считать ра-дости секса личным делом. Стенограмма фиксирует его слова: «Теория о том, что буд-то бы в коммунистическом обществе удовле-творить половые стремления и любовную потребность так же просто и незначительно, как выпись стакан воды, -- это теория со-вершенно не марксистская и сверх того про-тивообщественная» [Цеткин 1970: 22].

Из этой логики развития событий стано-вится понятна ситуация, сложившаяся к началу 20-х гг.: Ленин начал говорить о том, что разрешение всех вопросов, связанных с понятием свободной любви, следует ожи-дать не раньше полной перестройки проле-тариатом материального порядка. Эту мысль, зафиксированную в записных книж-ках той же К. Цеткин [Цеткин 1970: 58], мож-но считать косвенной реакцией на брошюру А. Коллонтай «Семья и коммунистическое государство», в которой проявляется агрес-сивное непонимание меняющейся на глазах ситуации в Советской России: «Откуда же берется это непростительное наше равно-душие к одной из существенных задач рабо-чего класса. Как объяснить себе то лице-мерное отнесение „сексуальной проблемы" к числу „дел семейных", на которые нет надобности затрачивать коллективных сил и внимания? Как будто отношения между по-лами и выработка морального кодекса, регу-лирующего эти отношения, не являлось на всем протяжении истории одним из неиз-менных моментов социальной борьбы. Од-нако стоит говорить о „пролетарской этике" и „пролетарской сексуальной морали", чтобы натолкнуться на шаблонное возражение: пролетарская половая мораль -- есть не бо-лее, как „надстройка"; раньше, чем изменится вся экономическая база, ей не может быть места. Весь опыт истории учит нас, что выра-ботка идеологии социальной группы, а сле-довательно, и сексуальной морали, соверша-ется в самом процессе многотрудной борьбы данной группы с враждебными социальными силами» [Коллонтай 1920а: 18--19].

Как видим, Кремль продолжал какое-то время после революции и во время Граж-данской войны оставаться фоном ее литера-турно-пропагандистской работы. Однако дискурсивный вакуум, порожденный рево-люцией и Гражданской войной, как мы уже говорили, постепенно заполнялся. Вектор изменений шел от переломного 1917 г., от-крывшего массу возможностей, к первому Уго-ловному кодексу Советской России 1922 г. -- все того же 1922 г., эти возможности ограни-чившего и регулирующего. В Кремле начали вырабатывать своеобразный lex sexualis. Для этого была создана даже Центральная контрольная комиссия, своеобразное «сек-суальное бюро» [Золотоносов 1999: 458].

Жизнь советского человека заполнялась внятным идеологическим дискурсом. Син-кретизм интеллектуальных конструкций сме-нился позднеленинско-сталинской системой гендерных и семейных отношений. Сумбур в идеологических отношениях к сексуально-гендерной нестабильности в общественном сознании (в том числе периода НЭПа) сме-нился лозунгами и конкретностями первой пятилетки.

В. Беньямин в своем «Московском днев-нике» писал: «Предпринята попытка при-остановить в государственной жизни дина-мику революционного процесса -- желают того или нет, но начался процесс реставра-ции, однако несмотря на это революционную энергию стараются сохранить в молодежи, словно электроэнергию в батарее» [Бенья-мин 1997: 78]. Когда разрешено было сати-рически отображать отдельные «перегибы» в строительстве нового общества, в упомя-нутом выше «Мандате» Н. Эрдмана прозву-чат со сцены слова Надежды Петровны: «Да когда же настанет это старое время».

Сталинизм возродил и укрепил исконное представление о различиях между мужской и женскими формами сексуальности. Уго-ловный кодекс 1922 г. стал первым шагом на пути отказа советской власти от принципа сексуальной революции не на словах, а на деле. Дискурс перерос в практику. Вот как описывает этот процесс Д. Хили: «Предпола-галось, что в конце концов пролетариат, ген-дер и город преобразятся, изгнав буржуазных дегенератов, затаившихся в тайных притонах и салонах, жизнь обновится. Женщинам в этом отводилась вновь особая роль. В произ-водственной сфере эмансипация поощрялась. Тем временем движение общественниц про-пагандировало фемининный идеал. Две тен-денции сосуществовали в непростом мораль-ном равновесии. Героизм личного самосовер-шенствования и достижений в труде, с одной стороны, и преисполненная долга забота о привнесении культуры во все сферы жизни -- с другой. Культ материнства был вызван к жизни, чтобы устранить крайности маскулини-зации. Опыт материнства объединял обще-ственниц и женщин, работающих у станка» [Хили 2008: 248].

Сталинская семейная политика породи-ла принудительную гетеросексуальность, которая сопровождалась призывами к по-вышению рождаемости на фоне демографи-ческого спада начала 20-х гг. и постоянно маячившей на горизонте новой войны. С 1922 г. зарождается новая дискурсивная практика: нормальным молодым девушкам постоянно напоминали слова Ленина о то, что их свобода любить не является свобо-дой от серьезной любви, от деторождения, а культ материнства должен напоминать ей о цели ее сексуальности.

Автопортрет как конструктивистский коллаж

Итак, в 1922 г. жизнь начнет меняться. Пока же А. Коллонтай широкими мазками рисует с себя портрет новой женщины -- современницы и женщины будущего. Она сама и женщина в ее брошюрах верят в счастливые социальные изменения. Зазву-чит моральный пафос: надоело бесконечное упадническое и декадентское разочарование в человеке и мире. Нужен анализ зла -- соци-ального, исторического и политического. Он будет подробно дан в лекциях, прочитанных А. Коллонтай в университете им. Я. Свер-длова: от роли и положения женщины при первобытном коммунизме до движения фе-министок и участия работниц в классовой борьбе, от женского труда военного времени до революционного быта и революционных нравов и перспектив женского труда. «Рево-люция не только вывела женщину на про-стор общественной жизни из замкнутой, душной атмосферы семьи, но и с невероят-ной быстротой привила ей чувство связи с коллективом» [Коллонтай 1922а: 183].

Вырисовывается обобщенное лицо «но-вой женщины», списанное с самой себя: «С момента образования Советов работни-цы и крестьянки являлись деятельными их членами. Во всероссийском масштабе жен-щина была членом Совнаркома, Народным Комиссаром Социального Обеспечения... Многие коммунистки состоят членами колле-гии наркоматов, не говоря уже о заведующих советскими отделами. Таких работников но-вого, советского строя мог так поспешно вы-ковать лишь молот коммунизма на жарком пламени революционной борьбы» [Коллон-тай 1922а: 200].

В этой стилистике, списывая разнооб-разные женские образы и персонажей своих брошюр, той же Василисы Малыгиной, как будто с себя самой, А. Коллонтай будет пи-сать постоянно [Коллонтай 1920в; Коллонтай 1920д; Коллонтай 1921а; Коллонтай 1921г].

«Мы -- такие же борцы и гражданки, как наши товарищи-мужчины. Мы не боимся опасности ради великого дела освобождения рабочих. Нам бы винтовку на плечо, да на фронт. Работницам и крестьянкам, которые так рассуждают, нет запрета выполнить свое заветное желание» [Коллонтай 1919г: 26].

На этом фоне конструктивистики стира-ется дистанция между полами, принимая искривленное измерение.

«Семья перестает быть необходимо-стью, как для самих членов семьи, так и для государства. Прежняя форма семьи стано-вится только обузой <...> Но не только се-мья, домашнее хозяйство тоже перестает быть необходимым <...> Да и воспитание детей -- дело государства <...> На месте эгоистической замкнутой семейной ячейки вырастает большая всемирная трудовая се-мья, где все трудящиеся, мужчины и женщи-ны, станут прежде всего братьями и това-рищами. Вот какую форму общения должно будет принять в коммунистическом строе общение между мужчиной и женщиной. Но именно эта форма гарантирует челове-честву расцвет тех радостей свободной любви...» [Коллонтай 1920а: 9--10, 15, 24].

Если попытаться визуализировать мечты

A. Коллонтай, речь идет, напомним, об авто-портрете, то в памяти всплывают иллюстра-ции А. Родченко к упомянутой выше поэме

B. Маяковского «Про это»: некий автопорт-

рет в духе конструктивизма, но не живопис-ный, а фотографический, в духе «нового ви-дения», причем монохромного, в стилистике начала 20-х гг. С этого автопортрета на нас глядит женщина, которая выглядывает из-за бюста Ленина, на том же автопортрете -- аллегории стертых метафор: свинцовые

мерзости русской жизни, русская удаль. Ав-топортрет говорит со зрителем: жизнь еще слишком дика, чтобы ее образумить, но ее нужно, скорее, по-женски вобрать в себя, чем отвергнуть, с присущим русской культу-ре нетерпением.

Так это рельефно выступает из текста: «Женский мир, как и мир мужской, разделен на два лагеря: один <...> примыкает к клас-сам буржуазным, другой тесно связан с про-летариатом <...> Цель феминисток -- воз-можно лучше устроить женщин <.> опре-деленной социальной категории в совре-менном эксплуататорском мире <.> Цель пролетарок -- заменить старое антагонисти-ческое классовое общество новым светлым храмом труда и братской солидарности» [Коллонтай 1919в: 3, 9; Коллонтай 1920в: 8].

Такой виртуальный автопортрет полно-стью соответствует новой пореволюционной словесности. Напомним, что А. Коллонтай писала не только пропагандистские брошю-ры, но и литературные произведения, кото-рые, правда, также преследовали пропаган-дистские цели: «Большая любовь», «Васи-лиса Малыгина», «Сестры». В ее художе-ственной словесности можно видеть усиле-ние эротической стихии. Это станет стили-стическим знаком времени. Женщина проти-вопоставляет насилию эротического дей-ствия не целомудренность или скромность мифологемной тургеневской девушки, но перекодирование страсти на жизнетворче- ство.

«За последние недели у Наташи накопи-лось особенно много спешного дела, требо-вавшего внимания, напряжения всех сил. От его исхода многое зависело. Как всегда, во-круг живого дела сгруппировались и живые, преданные ему люди.

Рабочая деловая атмосфера стала да-вать Наташе новое удовлетворение. Она ощущала себя винтиком в общем, дружно завертевшемся механизме. Она была нужна.

И эта нужность сказывалась в более теплом отношении к ней друзей-соратников. Наташа стала „оттаивать", и смех ее неожиданно звонко несся вдоль темного коридора скуч-ной, деловой квартиры. А соратники улыба-лись» [Коллонтай 1923: 97--98].

А. Коллонтай не даром прозвали вальки-рией -- «валькирией революции». С авто-портрета на нас смотрит охотница за душа-ми. Душа молодой советской женщины забо-тит ее, что сопровождается недовольством сексуальной идеологией партии, застывшей на уровне западного Просвещения. Это про-читывается в брошюре «Проституция и ме-ры борьбы с ней».

«Проституция в нашей советской трудо-вой республике -- это прямое наследие буржуазно-капиталистического прошлого, где только незначительная часть женщин занята была производительным трудом на народное хозяйство, а громадное число, бо-лее половины женского населения, жило за счет труда мужа, или отца, кормильца- мужчины» [Коллонтай 1921б: 12].

Автопортрет предлагает зрителю-чита-телю расширение зоны созерцания: от кон-кретики деталей до концептуальных обоб-щений. В брошюре «Новая мораль и рабо-чий класс», изданной в 1919 г., А. Коллонтай будет воссоздавать образы женщин из про-изведений Г. Гауптмана и Т. Манна, Г. Мей- зедь-Хесс и Т. Щепкиной-Куперник, приме-ряя их на себя. Обращаясь со своего авто-портрета к читателю-зрителю на языке ре-волюции, А. Коллонтай объявит женщину равноправной, но не сможет сделать ее равноправной, объявит о пересмотре отно-шений между полами, но не сможет понять позднеленинско-сталинских политических и экономических реформ. Объявит о новых качествах, которые должна воспитать в себе «новая женщина»: побеждать свои эмоции и выработать внутреннюю самодисциплину; проявлять уважение к свободам и чувствам других, желать и искать бережного отноше-ния к своей личности, к своей душе, не вы-носить проявления деспотизма. Вот лишь некоторые цитаты: «Современная, новая женщина не только не боится самостоятель-ности, но и научается ею дорожить по мере того, как интересы ее все шире и шире вы-ходят за пределы семьи, дома, любви»; «Новая женщина не скрывает своей сексу-альности, она против „двойной морали" в отношении с мужчиной» [Коллонтай 1921: 3; Коллонтай 1920г: 21].

Однако упомянутые выше прообразы ху-дожественной словесности того времени свидетельствовали уже о несостоятельности авангардистской идентичности как тобиэ vivendi. По сути это начало выпадения из новой культуры, выпадения, все чаще ассо-циирующегося с русским авангардом -- хармсовским «выпадением из окна стару-шек». По словам Ж. Жаккара, авангард в лице А. Коллонтай дошел до конца системы, выработанной в начале 20-х, но по дороге ценности посылок были опрокинуты, и ожи-даемый амбициозный результат превратил-ся в метафизический хаос [Жаккар 1995: 250]. Этого Кремль, разумеется, допустить не мог. «Хаос» должен был быть превращен в «космос», т. е. в новый порядок, что так чутко в свое время в ранних философских работах 20-х гг. отразил А. Ф. Лосев.

На этом фоне тексты А. Коллонтай, ри-сующей с себя портрет новой женщины, приобретают, как ни странно, некоторые ар-хаические черты иллюстративности. Так происходит в брошюре «Общество и мате-ринство»: «Необеспеченность миллионов женщин-матерей и отсутствие попечения о младенцах со стороны общества создают всю остроту современного конфликта о несовместимости профессионального труда женщины и материнства, конфликта, лежа-щего в основе всей материнской проблемы. Стонет работница под семейным ярмом, из-немогает она под тяжестью тройных обязан-ностей: профессиональной работницы, хо-зяйки и матери» [Коллонтай 1921в: 7].

То же касается и образа, вернее, авто-образа «холостой женщины» с новым психо-логическим складом, с новыми запросами. Этим женщинам не чужды любовные пере-живания, более того, они постоянно нахо-дятся в поисках недостижимого идеала: гар-монии страсти и душевной близости, сов-мещения любви со свободой, соединения товарищества с обоюдной независимостью [Коллонтай 1919б: 21].

Обычная жизнь, «жизнь как жизнь», ко-торая проходит фоном на автопортрете за бюстом Ленина, приобретает все типовые черты мещанства: прикованность к домаш-нему быту, мечты о семье, забота о детях и их воспитании. Но это не все: на том же фоне возникает образ мужчины как коллек-тивный образ вины. С немым вопросом: от кого рожать? Ведь мужчины перестают быть характерами, это теперь привилегия жен-щин.

«Лозунг, брошенный в широкие женские массы трудовой республикой: „Будь матерью и не только для своего ребенка, но и для всех детей рабочих и крестьян" -- должен научить трудящихся женщин по-новому подходить к материнству» [Коллонтай 1919а: 113].

Советские женщины пореволюционных годов, списывая свой образ с автопортрета «валькирии революции», быстро прошли стадию освобождения от табу. Выявили несостоятельность мужчин, заместили их по общественной функции, попробовали нарко-тики, научились ругаться матом. Тем самым реализовали вековечную мечту -- они срав-нялись с мужчинами. Прошел период раскре-пощения. Но тут же выясняется, что проблема материнства -- это проблема общественно значимая, от которой зависит состояние тру-довых и военных ресурсов государства. Сле-довательно, материнство должно вменяться в обязанности женщин. Здесь речь идет, по су-ти, о создании системы государственного пат-риархата. Государство обязывает женщину рожать в интересах трудовой республики для обеспечения непрерывного притока свежих работников в будущем.

Лишь господствующий в те годы кон-структивистский подход в живописи, фото-графии и словесности позволяет

А. Коллонтай поместить на автопортрете следующий «кусок» текста: «К вопросу обес-печения материнства Советская Россия по-дошла с точки зрения основной задачи трудреспублики: развития производитель-ных сил страны, подъема и восстановления производства. <...> освободить возможно большее число трудовых сил от непроизво-дительного труда, умело использовать в це-лях хозяйственного воспроизводства все наличие рабочих рук; во-вторых, обеспечить трудовой республике непрерывный приток свежих работников в будущем. Трудовая республика подходит к женщине прежде все-го как к трудовой силе, единице живого тру-да; функцию материнства она рассматрива-ет как весьма важную, но дополнительную задачу, притом задачу не частно-семейную, а также социальную» [Колонтай 1920б: 10-- 11].



Заключение

В рамках господствующей конструктивисткой эстетики и на фоне идеологических «колебаний линии партии», а именно Крем-ля, А. Коллонтай удавалось до начала 20-х моделировать действительность. Все бы ничего, если бы не новые контексты -- идеологические, биографические и интел-лектуальные. Становилось ясно: пока, по мысли Ленина, не будет завершена пере-стройка всего материального порядка, ниче-го изменить нельзя. На автопортрете А. Кол-лонтай «слева» материализуются фантомы обманутых ожиданий.

Становится видна Со-ветская Россия, которую пока изменить нельзя. Всё на фоне -- ближнем и даль-нем -- мечтает о самосохранении. На фоне автопортрета А. Коллонтай проступает груп-повой коллаж поколения с тоской в глазах по «старому новому времени». На отрывном календаре -- 1922 год.



Литература

1. Базылев, В. Н. Фамусов -- исполнение мечты (фрагмент тотального комментария к грибоедовскому «Горю от ума») / В. Н. Базылев. -- Текст : непосредственный // Русская словесность. -- 2019. -- № 2. -- С. 42--55.

2. Беньямин, В. Московский дневник / В. Беньямин. -- Москва : Ad Marginem, 1997. -- 224 с. -- Текст : непосред-ственный.

3. Буднев, Ф. Половая революция / Ф. Буднев. -- Текст : непосредственный // На посту. -- 1924. -- № 1. -- С. 243-- 248.

4. Вайль, П. Стихи про меня / П. Вайль. -- Москва : КоЛибри : Азбука-Аттикус, 2011. -- 688 с. -- Текст : непосред-ственный.

5. Жаккар, Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Ж.-Ф. Жаккар. -- Санкт-Петербург : Академический проект, 1995. -- 471 с. -- Текст : непосредственный.

6. Золотоносов, М. Н. Слово и тело. Сексуальные аспекты, универсалии, интерпретации русского культурного текста XIX--XX веков / М. Н. Золотоносов. -- Москва : Ладомир, 1999. -- 830 с. -- Текст : непосредственный.

7. Иткина, А. М. Революционер, трибун, дипломат: страницы жизни А. М. Коллонтай / А. М. Иткина. -- Москва : Политиздат, 1970. -- 287 с. -- Текст : непосредственный.

8. Ицелев, Л. И. Александра Коллонтай -- дипломат и куртизанка: грезы пчелы трудовой / Л. И. Ицелев. -- Тель- Авив : Зеркало, 1987. -- 321 с. -- Текст : непосредственный.

9. Коллонтай, А. М. Новая женщина / А. М. Коллонтай. -- Петроград : [б. и.], 1919а. -- 185 с. -- Текст : непосредственный.

10. Коллонтай, А. М. Новая мораль и рабочий класс / А. М. Коллонтай. -- Москва : Всерос. центр. испол. ком. сов. р. к. и к. д., 1919б. -- 61 с. -- Текст : непосредственный.

11. Коллонтай, А. М. Работница-мать / А. М. Коллонтай. -- Тамбов : Тамбовское агентство В. Ц. И. К., 1919в. -- 29 с. -- Текст : непосредственный.

12. Коллонтай, А. М. Работницы, крестьянки и Красный фронт / А. М. Коллонтай. -- Москва : В. Ц. И. К Совет Р.,С.,К. и К. Депут., 1919г. -- 32 с. -- Текст : непосредственный.

13. Коллонтай, А. М. Семья и коммунистическое государство / А. М. Коллонтай. -- Москва : Гос. изд-во, 1920а. -- 49 с. -- Текст : непосредственный.

14. Коллонтай, А. М. За три года / А. М. Коллонтай. -- Москва : Гос. изд-во, 1920б. -- 16 с. -- Текст : непосредственный.

15. Коллонтай, А. М. Работница за год революции / А. М. Коллонтай. -- Одесса : Губ. отд. печати, 1920в. -- 16 с. -- Текст : непосредственный.

16. Коллонтай, А. М. К истории движения работниц в России / А. М. Коллонтай. -- Одесса : Изд. Губернского отдела печати, 1920г. -- 32 с. -- Текст : непосредственный.

17. Коллонтай, А. М. Как борются работницы за свои права / А. М. Коллонтай. -- Ташкент : Туркестанск. гос. изд-во, 1920д. -- 30 с. -- Текст : непосредственный.

18. Коллонтай, А. М. Из моей жизни и работы / А. М. Коллонтай. -- Одесса : Всеукраинское гос. изд-во, 1921а. -- 55 с. -- Текст : непосредственный.

19. Коллонтай, А. М. Проституция и меры борьбы с ней /

A. М. Коллонтай. -- Москва : Гос. изд-во, 1921б. -- 23 с. -- Текст : непосредственный.

20. Коллонтай, А. М. Общество и материнство / А. М. Коллонтай. -- Москва : Гос. изд-во, 1921в. -- 18 с. -- Текст : непосредственный.

21. Коллонтай, А. М. Работница и крестьянка в Советской России / А. М. Коллонтай. -- Петроград : Междунар. секретариат по работе среди женщин при Исполкоме Коминтерна, 1921г. -- 48 с. -- Текст : непосредственный.

22. Коллонтай, А. М. Положение женщины в эволюции хозяйства: лекции, читанные в Университете имени Я. М. Свердлова / А. М. Коллонтай. -- Москва : Гос. изд-во, 1922а. -- 208 с. -- Текст : непосредственный.

23. Коллонтай, А. М. Скоро (через 48 лет) / А. М. Коллонтай. -- Омск : Изд-во Сиббюро Ц. К. Р. К. С. М., 1922б. -- 12 с. -- Текст : непосредственный.

24. Коллонтай, А. М. Любовь пчел трудовых / А. М. Коллонтай. -- Москва : Госиздат, 1923. -- 120 с. -- Текст : непо-средственный.

25. Крашенинников, Н. А. Вася: Любовь пчел трудовых: Пьеса из совр. жизни в 4 действ. с прологом и эпилогом по роману А. М. Коллонтай и Н. А. Крашенинникова / Н. А. Крашенинников. -- Москва : Теакинопечать, [б.г.]. -- 101 с. -- Текст : непосредственный.

26. Ленин, В. И. Полное собрание сочинений. Т. 49 /

B. И. Ленин. -- Изд. 5-е. -- Москва : Политиздат, 1964. -- 560 с. -- Текст : непосредственный.

27. Мандельштам, Н. Я. Мой муж -- Осип Мандельштам / Н. Я. Мандельштам. -- Москва : АСТ, 2013. -- 480 с. -- Текст : непосредственный.

28. Млечин, Л. М. Коллонтай / Л. М. Млечин. -- Москва : Молодая гвардия, 2013. -- 478 с. -- Текст : непосредственный.

29. Соколов, Б. В. Александра Коллонтай. Валькирия и блудница революции / Б. В. Соколов. -- Москва : Вече, 2014. -- 280 с. -- Текст : непосредственный.

30. Троцкий, Л. Д. Вопросы быта / Л. Д. Троцкий. -- Москва : Красная Новь, 1923. -- 163 с. -- Текст : непосредственный.

31. Хили, Д. Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства / Д. Хили. -- Москва : Ладомир, 2008. -- 620 с. -- Текст : непосредственный.



References

1. Bazylev, V. N. Famusov -- the Fulfillment of a Dream (fragment of a total commentary on Griboedov's “Woe from Wit”) / V. N. Bazylev. -- Text : unmediated // Russian Literature. -- 2019. -- No. 2. -- P. 42--55. [Famusov -- ispolnenie mechty (fragment total'nogo kommentariya k griboedovskomu «Goryu ot uma» / V. N. Bazylev. -- Tekst : neposredstvennyy // Russkaya slovesnost'. -- 2019. -- № 2. -- S. 42--55]. -- (In Rus.)

2. Ben'yamin, V. Moscow Diary / V. Benjamin. -- Moscow : Ad Marginem, 1997. -- 224 p. -- Text : unmediated. [Moskov- skiy dnevnik / V. Ben'yamin. -- Moskva : Ad Marginem, 1997. -- 224 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

3. Budnev, F. Sexual Revolution / F. Budnev. -- Text : unmediated // At the post. -- 1924. -- No. 1. -- P. 243--248. [Polo- vaya revolyutsiya / F. Budnev. -- Tekst : neposredstvennyy // Na postu. -- 1924. -- № 1. -- S. 243--248]. -- (In Rus.)

4. Vayl', P. Poems about Me / P. Vayl'. -- Moscow : Colibri : ABC-Atticus, 2011. -- 688 p. -- Text : unmediated. [Stikhi pro menya / P. Vayl'. -- Moskva : KoLibri : Azbuka-Attikus, 2011. -- 688 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

5. Jacquard, J.-F. Daniil Kharms and the End of the Russian Avant-garde / J.-F. Jacquard. -- St. Petersburg : Academic Project, 1995. -- 471 p. -- Text : unmediated. [Daniil Kharms i ko- nets russkogo avangarda / Zh.-F. Zhakkar. -- Sankt-Peterburg : Akademicheskiy proekt, 1995. -- 471 s. -- Tekst : neposred- stvennyy]. -- (In Rus.)

6. Zolotonosov, M. N. Word and Body. Sexual Aspects, Universals, Interpretations of the Russian Cultural Text of the 19th -- 20th Centuries / M. N. Zolotonosov. -- Moscow : Ladomir, 1999. -- 830 p. -- Text : unmediated. [Slovo i telo. Seksual'nye aspekty, universalii, interpretatsii russkogo kul'turnogo teksta XIX--XX vekov / M. N. Zolotonosov. -- Moskva : Ladomir, 1999. -- 830 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

7. Itkina, A. M. Revolutionary, Stands, Diplomat: Pages of

Life of A. M. Kollontai / A. M. Itkina. -- Moscow : Politizdat, 1970. -- 287 p. -- Text : unmediated. [Revolyutsioner, tribun, diplomat: stranitsy zhizni A. M. Kollontay / A. M. Itkina. -- Moskva : Politizdat, 1970. -- 287 s. -- Tekst : nepos-

redstvennyy]. -- (In Rus.)

8. Itselev, L. I. Alexandra Kollontai -- Diplomat and Courtesan: Dreams of a Labor Bee / L. I. Itselev. -- Tel Aviv : The Mirror, 1987. -- 321 p. -- Text : unmediated. [Aleksandra Kollon- tay -- diplomat i kurtizanka: grezy pchely trudovoy / L. I. Itse- lev. -- Tel'-Aviv : Zerkalo, 1987. -- 321 s. -- Tekst : nepos- redstvennyy]. -- (In Rus.)

9. Kollontay, A. M. New Woman / A. M. Kollontai. -- Petrograd : [b. and.], 1919a. -- 185 p. -- Text : unmediated. [Novaya zhenshchina / A. M. Kollontay. -- Petrograd : [b. i.], 1919a. -- 185 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

10. Kollontay, A. M. New Morality and the Working Class / A. M. Kollontai. -- Moscow : All-Russian Centre of executive com. of Soviet R. K. and K.D., 1919b. -- 61 p. -- Text : unmediated. [Novaya moral' i rabochiy klass / A. M. Kollontay. -- Moskva : Vseros. tsentr. ispol. kom. sov. r. k. i k. d., 1919b. -- 61 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

11. Kollontay, A. M. Worker-mother / A. M. Kollontai. -- Tambov : Tambov Agency V. Ts. I.K., 1919v. -- 29 p. -- Text : unmediated. [Rabotnitsa-mat' / A. M. Kollontay. -- Tambov : Tambovskoe agentstvo V. Ts. I. K., 1919v. -- 29 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

12. Kollontay, A. M. Workers, Peasant Women and the Red Front / A. M. Kollontai. -- Moscow : V. Ts. I. K. Council R., S., K. and K. Deput., 1919. -- 32 p. -- Text : unmediated. [Rabotnit- sy, krest'yanki i Krasnyy front / A. M. Kollontay. -- Moskva : V. Ts. I. K Sovet R.,S.,K. i K. Deput., 1919g. -- 32 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

13. Kollontay, A. M. Family and the Communist State / A. M. Kollontai. -- Moscow : State Publishing House, 1920a. -- 49 p. -- Text : unmediated. [Sem'ya i kommunisticheskoe gosu- darstvo / A. M. Kollontay. -- Moskva : Gos. izd-vo, 1920a. -- 49 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

14. Kollontay, A. M. For Three Years / A. M. Kollontai. -- Moscow : State Publishing House, 1920b. -- 16 p. -- Text : unmediated. [Za tri goda / A. M. Kollontay. -- Moskva : Gos. izd- vo, 1920b. -- 16 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

15. Kollontay, A. M. A Worker for the Year of Revolution /

A. M. Kollontai. -- Odessa : Gov. Dep. of Print, 1920. --

16 p. -- Text : unmediated. [Rabotnitsa za god revolyutsii / A. M. Kollontay. -- Odessa : Gub. otd. pechati, 1920v. --

16 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

16. Kollontay, A. M. On the History of the Movement of Women Workers in Russia / A. M. Kollontai. -- Odessa : Ed. Provincial Press Department, 1920. -- 32 p. -- Text : unmediated. [K istorii dvizheniya rabotnits v Rossii / A. M. Kollontay. -- Odessa : Izd. Gubernskogo otdela pechati, 1920g. -- 32 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

17. Kollontay, A. M. How Workers Fight for Their Rights / A. M. Kollontai. -- Tashkent : Turkestan State Publishing House, 1920d. -- 30 s. -- Text : unmediated. [Kak boryutsya rabotnitsy za svoi prava / A. M. Kollontay. -- Tashkent : Turkestansk. gos. izd-vo, 1920d. -- 30 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

18. Kollontay, A. M. From my Life and Work / A. M. Kollontai. -- Odessa : All-Ukrainian State Publishing House, 1921a. -- 55 p. -- Text : unmediated. [Iz moey zhizni i raboty / A. M. Kollontay. -- Odessa : Vseukrainskoe gos. izd-vo, 1921a. -- 55 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

19. Kollontay, A. M. Prostitution and Measures to Combat It / A. M. Kollontai. -- Moscow : State Publishing House, 1921b. -- 23 p. -- Text : unmediated. [Prostitutsiya i mery bor'by s ney / A. M. Kollontay. -- Moskva : Gos. izd-vo, 1921b. -- 23 s. -- Tekst : neposredstvennyy]. -- (In Rus.)

20. Kollontay, A. M. Society and Motherhood / A. M. Kollontai. -- Moscow : State Publishing House, 1921. -- 18 p. -- Text : unmediated. [Obshchestvo i materinstvo / A. M. Kollontay. -- Moskva : Gos. izd-vo, 1921v. -- 18 s. -- Tekst : neposred- stvennyy]. -- (In Rus.)

21. Kollontay, A. M. A Worker and a Peasant Woman in Soviet

Russia / A. M. Kollontai. -- Petrograd : Intern. Secretariat for Work among Women at the Executive Committee of the Comintern, 1921. -- 48 p. -- Text : unmediated. [Rabotnitsa i

...