Культурный капитал в корпоративных и мемориальных практиках французских чиновников

Размещено на http://www.allbest.ru/

Культурный капитал в корпоративных и мемориальных практиках французских чиновников

С.К. Цатурова

Аннотация

Статья посвящена исследованию дарений книг по завещаниям королевских должностных лиц в Париже на рубеже XIV-XV в. Тема статьи опирается на новые подходы к анализу места культуры в оформлении социальных групп средневекового общества. Она вписывается в «новую социальную историю», социологию культуры и историческую антропологию. Соединение в одном исследовательском поле социальной истории и истории культуры позволяет по-новому взглянуть на роль культурного капитала в корпоративных и мемориальных практиках французских чиновников. Через призму дарений книг раскрываются особенности социальной группы французских чиновников, способы их консолидации и самоидентификации. Исследование основано на единственном сохранившемся в архиве Парижского парламента регистре завещаний. Из всего корпуса в 236 завещаний были выделены те, которые составлены королевскими чиновниками, бывшими или нынешними (121 текст).

Анализ упоминаний о книгах и адресатов их дарений позволяет сделать следующие выводы. Книга играла важную роль в стиле жизни и повседневном быту чиновников. Многие из них имели помещения для хранения книг. Библиотеки чиновников пополнялись, среди прочего, за счет книг, взятых в залог, за долги, в оплату услуг. Дарения книг по завещаниям имели различные цели, которые были тесно взаимосвязаны. Главная особенность дарений заключалась в четком прагматизме -- стремлении отдать книгу в руки профессионалов. Этими адресатами были ближайшие родственники завещателя, особенно студенты, его коллеги, душеприказчики и друзья. Такие дарения показывают стратегию сохранения и приумножения культурного капитала внутри узкого круга лиц. Эту же цель преследовали дарения книг университету и коллежам. Вместе тем основой целью дарений книг, как и иных распоряжений по завещанию, было спасение души завещателя и сохранение долгой памяти о нем. Использование для этих целей книг показывает специфику самоидентификации и корпоративной памяти французского чиновничества.

Ключевые слова: Франция позднего Средневековья, чиновники, завещания, дарения книг, корпорация, memoria.

Abstract

Cultural Capital in Corporate and Memorial Practices of French Royal Officers

S.K. Caturova

The paper concerns donations of books on wills of Royal officers in Paris at the turn of 14th- 15th centuries. The subject of the article relies on new approaches to the analysis of the place of culture in social groups formation of medieval society. Through donations of the books the specificity of French officials as social group, including methods of their consolidation and their identity, is revealed. The study is based on the only surviving register of wills in the archives of the Parliament of Paris. From the entire body of 236 wills, there have been selected those written by Royal officers, former or current (121 texts). The book played an important role in the lifestyle and everyday reality of the officials. Many of them had storage space for books. Libraries of the officials were increased by the books taken as pledge, for debts, as payment for services. The main feature of the donations was a clear pragmatism of the intention of giving the book to professionals.

These recipients were close relatives of the testator, especially students, his colleagues, executors and friends. Such donations show a strategy for the preservation and augmentation of cultural capital within a closed society of Royal officers. However, the main purpose of donations of the books and other orders under the will, was the salvation of the soul of the testator, and preservation of memory about him. The use of the books shows the specificity of identity and corporate memory of the French bureaucracy.

Keywords: France of the late Middle Ages, Royal officers, wills, donations of books, corporation, memoria.

Обновление методологии исторического знания во второй половине XX -- начале XXI в. в мировой исторической науке, в том числе в отечественной медиевистике, способствовало новому взгляду на место и роль культуры в развитии общества. Анализируя этот процесс, Н. А. Хачатурян обратила внимание на «принципиально иное понимание соотношения материального и духовного», разработанное в середине XX в. школой «Анналов», благодаря которому была преодолена «антиномия материального и идеального» и был найден способ их сопряжения в единой ткани исследования . Эти новые подходы затронули многие области исторического знания, породив и «новую социальную историю», и новаторскую социологию культуры, а также способствуя обращению к картине мира средневекового человека как важному фактору общественного развития.

Сопряжение в едином исследовательском поле прежде таких разных областей исторического знания, как социальная история и история культуры, позволяет по-новому взглянуть на стратегии оформления, консолидации, воспроизводства и самоидентификации различных социальных групп через призму их культурных и мемориальных практик. В русле этого подхода французский социолог Пьер Бурдьё предлагал рассматривать социальное пространство как «пространство стилей жизни» различных групп, а культурный капитал уравнивал с другими видами капиталов (экономическим, социальным, символическим и т. д.) в качестве сущностного компонента конституирования и идентификации этих групп .

Именно такой подход используется в данной статье, посвященной анализу дарений книг по завещаниям французских королевских чиновников высшего звена на рубеже Х1У-ХУ вв. как отражения специфики формирующейся социальной группы служителей короны Франции с их особой культурой и системой ценностей. Данный ракурс исследования позволяет рассмотреть одновременно две взаимо-связанные проблемы.

Во-первых, он дает возможность глубже постигнуть специфику складывающегося во Франции в позднее Средневековье социального слоя чиновничества. В это время повсюду на Западе идет процесс усиления верховной светской власти, обретения ею публично-правового характера и складывания национальных монархий. Данный процесс был неотделим от формирования новой социальной группы чиновников, прежде всего юристов и судейских как «передового отряда» нового воинства -- служителей власти . Довольно быстро эта группа во Франции оформляется в отдельную сословно-корпоративную страту со своими правами, привилегиями, групповой солидарностью, культурой и нормами поведения .

Во-вторых, благодаря сопряжению в едином поле исследования социальной и интеллектуальной истории раскрываются особенности французской культуры эпохи позднего Средневековья под воздействием процесса складывания национального государства, на службе которому были востребованы образование, знание и книга как их неотъемлемая составная часть . Культура по своей природе всегда была объединяющим фактором, создавая общность приобщенных к ней людей; в особенности такая тенденция характерна для гуманизма. Важно при этом, что чиновная культура имела ряд существенных особенностей. Для занятия большинства должностей необходимо было получить юридическое образование -- в области канонического или гражданского права, а лучше «обоих прав». Кроме того, для составления королевских указов нужны были знания риторики и умение пользоваться высоким стилем с опорой на самые новаторские политические идеи. Ведь именно королевские чиновники разрабатывали, внедряли и отстаивали новые идеи суверенитета монархического государства, публично-правового характера верховной власти, принципы справедливости и милосердия как сути служения монарха. Эти насущные задачи службы способствовали складыванию целого поколения ранних французских гуманистов внутри королевского аппарата власти, прежде всего в Парижском парламенте и Канцелярии . И культура играла в этой среде роль социального маркера, являясь одной из важнейших форм самоидентификации чиновников.

Наконец, в статье предлагается особый ракурс сопряжения социальной и интеллектуальной истории, а именно через призму дарения книг по завещаниям королевских чиновников. Он представляется весьма перспективным, поскольку одновременно раскрывает внутренний мир человека и его чаяния перед лицом грядущей смерти, особые корпоративные стратегии солидарности и воспроизводства чиновничества, специфику memoria данной социальной группы, и все это -- с помощью книги, играющей в исследуемой среде многофункциональную роль . Кроме того, дарения книг как стратегия корпоративной солидарности и поддержания памяти о человеке и группе вписываются в общую теорию дара как источника обязательств, а также в контекст универсальных форм укрепления, консолидации и воспроизводства корпораций , тем более что книга как вместилище знания имела в Средние века особый статус. Согласно представлениям эпохи, знание было даром Божьим и его нельзя было продавать («Даром получили, даром и отдавайте») . В этом контексте книги воспринимались преимущественно как коллективная, а не личная собственность; их не следовало накапливать наравне с иными видами имущества, и лучше было дарить, чем продавать.

Не вызывает сомнений сугубая заинтересованность королевских чиновников в обладании книгами. Книги были для них одновременно и рабочим инструментарием, и знаком принадлежности к интеллектуальной элите, и опорой социального успеха семьи и рода, но также наилучшим средством сохранить долгую память о себе с помощью различных дарений. Тем более что Париж был с XIII в. интел-лектуальным центром Запада, благодаря славе своего Университета, и книжной столицей Европы. Рынок книжный продукции в Париже не имел себе равных ни в одной другой стране в XIII-XV вв. Книжные собрания в эту эпоху имели преимущественно статусный характер, будучи уделом знати и элит, однако библиотека короля Франции Карла V Мудрого представляла собой не только богатейшее собрание рукописей, но была открыта для придворного окружения и королевских чиновников, которые свободно могли брать оттуда книги .

По отрывочным сведениям мы можем судить, какую высокую ценность имели книги в среде королевских чиновников. Наглядным примером погони за книгами, характерной для этой среды, служит поведение Никола де Байя в бытность его секретарем по гражданским делам в Парижском парламенте в 1400-1417 гг. Он всегда фиксировал в протоколах наличие книг в судебных делах и споры вокруг них, ни-когда не выпускал из рук книг, попавших разными путями под власть Парламента, и всячески препятствовал их изъятию, даже ценой конфликтов со светскими и духовными властями . Как следствие, ему же принадлежит самая крупная (198 наименований) и наиболее обширная по составу частная библиотека эпохи, которой одной хватило бы, по признанию А. Тюетея, чтобы имя Никола де Байя навсегда осталось в истории Франции . А при отсутствии следов библиотек таких корифеев раннего французского гуманизма, как Жан Жерсон, Жан де Монтрёй, Никола де Кламанж, братья Гонтье и Пьер Коль, это собрание является самым выдающимся примером библиотеки французского гуманиста . Отсутствие следов книжных собраний столь знаменитых людей, равно как и неизвестная судьба самой богатейшей библиотеки Никола де Байя , может косвенно свидетельствовать о том, что книги курсировали внутри определенной среды близких друзей и коллег и не выходили за пределы этого узкого круга.

Главным препятствием на пути детального изучения заявленной проблематики является крайняя ограниченность источников. По сути, о книжных собраниях высших чинов короны Франции, живших в столице королевства, мы имеем лишь отрывочные данные. Историки располагают буквально единичными описями библиотек парижских чиновников. Почти все они связаны с судебным казусом или крахом карьеры владельца библиотеки. Первая известная историкам такого рода опись книг связана с судебным преследованием Робера Ле Кока, королевского адвоката, епископа Лаонского и идейного главы Парижского восстания 1356-1358 гг. После поражения восстания его имущество было описано и конфисковано, в том числе библиотека (76 наименований книг), которую перевезли из Лаона в Париж, в дом адвоката Парламента в 1362 г., а далее ее следы теряются . Зная, что книги Ле Кока не были ни проданы, ни присоединены к королевской библиотеке, можно предположить, что они разошлись внутри узкого круга высших чинов короны

Франции. Точно такой же могла быть судьба и выдающегося собрания Никола де Байя, в защиту интересов наследников которого Парламент сражался несколько лет, не позволяя фиску конфисковать имущество своего образцового секретаря .

Важнейшим косвенным источником сведений о библиотеках чиновников являются их завещания, которые были едва ли не приоритетной практикой пополнения частных собраний и обращения книг внутри этой узкой группы. Поэтому исключительную ценность имеет единственный сохранившийся в архиве Парижского парламента регистр завещаний, составленных на рубеже XIV-XV вв. Его появлению мы обязаны тому же гражданскому секретарю Никола де Байю. Избранный на этот важный пост в структуре верховного суда, он совершил немало процедурных преобразований, и одним из них стало появление отдельного регистра завещаний, находящихся под властью Парламента. До него завещания, которые либо сам завещатель, либо его душеприказчики отдали под контроль и власть Парламента, вписывались в общий регистр заседаний Совета. Никола де Бай решил завести отдельный регистр, куда вписал уже находящиеся в распоряжении Парламента завещания и стал его регулярно пополнять. В итоге в этом регистре зафиксировано 236 завещаний высших должностных лиц короны Франции, иерархов церкви, го-родских нотаблей и иных знатных персон за период с 1375 по 1421 гг.

Этот ценнейший регистр завещаний давно и хорошо известен историкам и правоведам , однако в избранном здесь контексте он еще не становился предметом изучения. Из всего корпуса в 236 завещаний служителям короны Франции, находящимся на службе в момент составления завещания или бывшими таковыми в течение их карьеры, принадлежит 121 текст. Не все они подходят для заявленной темы: в некоторых завещаниях не упоминаются книги, а в ряде завещаний книги наравне с иным имуществом целиком передаются наследникам. В силу отрывочности этого собрания завещаний мне представляется неуместным делать какие бы то ни было статистические подсчеты, к которым обычно прибегали исследователи .

В данном случае мы имеем дело с фрагментами, осколками, бликами большого явления, и важно понять смысл каждого фиксируемого в завещаниях факта, поставив его в широкий социокультурный контекст.

Для того чтобы полнее оценить место книг в культуре и корпоративной практике чиновников короны Франции, стоит в общих чертах обрисовать правовую специфику завещания в позднее Средневековье и контуры свободы воли завещателя. Средневековый институт завещаний возрождается в Х11-Х111 вв. на основе синтеза обычного и рецепиированного римского права под решающим воздействием церковной доктрины и канонического права. Это «новое» завещание, глубоко отличное от римского, характеризовалось ограничениями воли завещателя, которые накладывал обычай, изменившийся вследствие не утихавших конфликтов между церковью и наследниками. Суть этих ограничений сводилась к следующему: завещатель имел право распоряжаться по своему усмотрению только тем, что он сам приобрел за свою жизнь, равно движимым и недвижимым имуществом, а также лишь 1/5 (в ряде ку- тюмов -- 1/3) от полученного им по наследству . Книжные собрания вполне могли быть частью этого наследства, полученного от предков, а следовательно, основой стабильного положения семьи и рода, тем более что во Франции уже сложились династии служителей короны. Поэтому отсутствие упоминаний о книгах в завещаниях ряда высокопоставленных персон не означает, что книг у них не было.

Хотелось бы подчеркнуть обстоятельство, подчас упускаемое из виду исследователями: несмотря на стремительное увеличение мирских статей, что даже породило соперничество и сосуществование двух компетенций в сфере исполнения завещаний -- светской и церковной -- само по себе средневековое завещание оставалось чисто духовным актом. Религиозный характер завещания выражался в его сути: обеспечить спасение души завещателя с помощью отчислений на молитвы за помин его души и раздачи милостыни . Такова была цель и всех мирских статей завещания -- забота о спасении души завещателя. В этом контексте появление отдельных статей о дарении книг заслуживает самого пристального внимания, поскольку они наравне с передачей денег, земель, домов, обстановки и одеяний призваны были обеспечить память о дарителе и спасение его души.

Из текстов завещаний мы можем составить некоторое представление о бытовании книг в повседневной жизни королевских чиновников . Об этом говорят указания в текстах завещаний, где конкретно находится та или иная книга, которую составитель завещания дарит. Благодаря этим деталям можно констатировать, что нередко в домах чиновников уже имелись отдельные помещения для книг -- библиотеки . В завещании адвоката Парламента Жана де Нейи-Сен-Фрона сказано, что он дарит целый ряд книг, конкретно находящихся в его кабинете (en mon es- tude). Книги по гражданскому и каноническому праву располагались в кабинете первого президента Парламента Жана де Попинкура явно как главный инструментарий правоведа . Но книги «жили» рядом с владельцем, находясь там, где это было ему удобно: так, мэтр Счетной палаты Жан Крете дарит коллеге свой Бревиа- рий, «по которому регулярно читал молитвы и который находится в его спальне» . Самое полное представления об особом образе жизни высших должностных лиц короны Франции дает завещание президента Парижского парламента Адама де Бо- дрибоса. Щедро распределяя книги по завещанию, он указывает и их конкретное местоположение. Из его указаний явствует, что книги были в его доме буквально повсюду: в сундуках и в комнате брата, на скамьях в его личной комнате рядом с прихожей, частью -- в его кабинете, частью -- в спальне .

Не менее важны сведения о том, каким образом и в каком качестве некоторые книги оказались в руках составителя завещания. Поскольку книги были «рабочим инструментарием» чиновников, а кроме того, могли быть взяты с целью их копирования, мы обнаруживаем в текстах завещаний множество упоминаний о книгах, которые не принадлежат самому дарителю и находятся у него то в виде залога или займа, то в качестве вознаграждения за услуги. Так, президент Парламента Адам де Бодрибос распорядился, чтобы душеприказчики разрешили его брату забрать свои книги, и «пусть поверят ему на слово» . В завещании советника Парламента Гийома де Лируа сказано, что одна из книг по праву в его собрании (комментарии на «Институции») принадлежит мэтру Бозону де Монтифике. Президент Следственной палаты Парламента Жан де Сен-Врен распорядился найти среди своих книг и вернуть находившиеся в залоге «старые Дигесты» адвокату Ансельму из Витри, а также «Lectura папы Иннокентия» возвратить Гийярду Прозину, «если смогут его найти»; кроме того, он просит уплатить 30 ливров Гийому де Три или его наследникам за несколько книг, оставшихся у него в залоге . Прокурор Парламента Филипп Вилат дарит по завещанию аббату Клюни книги, которые в числе прочего имущества находились у него в качестве оплаты хлопот по судебному делу другого лица.

Довольно часто чужие книги оказывались в руках чиновников вследствие исполнения ими функций душеприказчиков. Так, прокурор Парламента Жан дю Берк взял в залог Роман о Розе и ряд «старых книг» в счет статей завещания мэтра Пьера де Корби, всего на сумму около 12 франков, и распорядился продать эти книги и оплатить мессы за упокой души завещателя и его родни . У президента Парламента Адама де Бодрибоса, бывшего душеприказчиком у мэтра Мартена Газеля, остались несколько книг, которые он взял себе в оплату хлопот, а теперь просит своих душеприказчиков вернуть книги, но взять в том расписку, «ибо долго трудился и наилучшим образом» над исполнением чужого завещания .

В плане многофункциональной роли книг в собраниях чиновников самым красноречивым представляется завещание обладателя обширной библиотеки и щедрого дарителя адвоката Парламента Жана де Нейи-Сен-Фрона. Он просит душеприказчиков внимательным образом просмотреть все книги в его доме, особенно их начало и конец, где должно быть указано, если они принадлежит не ему, а также его рукой помечено, находятся ли книги в залоге, за какую сумму и от кого; а затем он распорядился все чужие книги вернуть, таким образом простив и долги, что было важнейшей статьей завещаний . Точно также опись библиотеки гражданского секретаря Никола де Байя свидетельствует, что несколько книг в его собрании были чужими либо находились у него в качестве залога .

Переходя к вопросу о целях дарений книг по завещаниям, как они описаны в текстах или какими выглядят на взгляд исследователя, стоит иметь в виду, что все цели тесно взаимосвязаны, будь то прагматичная задача отдать книгу в руки профессионала либо забота о воспроизводстве чиновной среды, закрепление уз дружбы или сохранение памяти. Помня об этой многоплановой роли книг, выделим ос-новные характерные черты в стратегиях их дарения по завещаниям чиновников.

Первое, что бросается в глаза, это отчетливый прагматизм -- завещание книг тому, кому они нужнее всего. Как свидетельствуют подобные распоряжения, основой образования и карьерного роста чиновников, равно в государственной и церковной иерархии, было право, гражданское и каноническое, занимавшее центральное место в их книжных собраниях . Так, Доминик де Моншове, королевский нотариус, выделил в отдельную статью завещания дарение сыну книг по праву и грамматике, «чтобы сделать ему приятное» . Советник Парламента Гий-

ом де Лируа дарит «все книги по каноническому и гражданскому праву» своему родственнику и коллеге Гийому Бургелю; так же поступает и мэтр Счетной палаты Пьер дю Шатель, даря книги по каноническому и гражданскому праву ку- зену-студенту явно правовой школы, поскольку он исключил из дарения книги по медицине; таким же образом распорядился своими книгами по гражданскому и каноническому праву адвокат Парламента Жан де Нейи-Сен-Фрон, завещав их племяннику. У первого президента Парламента Жана де Попинкура было два пле- мянника-студента правовых факультетов, и он распределил между ними книги так: одному племяннику, учащемуся в Орлеанском университете, он завещал все книги по каноническому праву, соответственно его брату -- курс по гражданскому праву . Прагматичный подход чиновников к дарению книг прямо заявлен в завещании президента Парламента Адама де Бодрибоса. Он распорядился одарить племянника «всеми книгами по медицине, если он захочет стать медиком», а если пожелает стать декретистом, тогда получит все книги по праву, «Декреталии, Шестую книгу, Климентины и Декрет -- все с глоссами» . По сути, ту же цель преследовали и отчисления по завещанию определенных сумм денег на приобретение книг: королевский секретарь Жан де Куафи выделил своему крестнику, сыну экюйе Жана де Монтени, 10 экю «на покупку книг»; точно так же поступил и мэтр Счетной палаты Жан Крете, отписав своему крестнику и племяннику 50 франков на книги .

В этой важнейшей черте распределения книг по завещаниям проступает забота о поддержании, сохранении и приумножении культурного капитала внутри корпуса служителей короны Франции, как и воспроизводстве на его основе самой чиновной среды. Не случайно поэтому племянники стали привилегированной группой одариваемых книгами, ведь не меньше половины служителей короны были лицами духовного звания. Возможно, эта прагматичность опиралась на норму обычая, согласно которой нельзя было передавать предметы культа мирянам; точно также книги духовного содержания якобы следовало сохранять внутри клира, хотя тексты завещаний опровергают этот тезис . Стоит отметить, что книга в среде чиновников ценится не как материальный объект, не по своей цене, а за содержание, как хранилище знания.

Книги целенаправленно передавались в руки тех, кто учился или мог сделать карьеру чиновника. Так, прокурор Парижского университета Жан Гийо одарил племянника, студента Наваррского коллежа, наряду с деньгами на содержание во время учебы также Библией и всеми остальными книгами, которые останутся после исполнения завещания и которые сочтут ему необходимыми душеприказчики. А секретарь по представлениям Парижского парламента Никола де Леспу- ас завещал племяннику, которому некогда оплатил обучение ремеслу обувщика и суконщика, книгу «Роман об Александре», «чтобы он развлекался и научился читать» .

Нередко о прагматичной цели воспроизводства чиновной среды посредством дарений книг прямо сказано в текстах завещаний. Например, королевский адвокат в Парламенте Жан Перье одарил племянника наряду с деньгами книгами, «каковые ему понадобятся в учебе» и «для его продвижения»; советник Парламента Рено Рабей отдал все свои книги по гражданскому и каноническому праву племяннику «для учебы и получения степени», обязав его так же в будущем поступить и со своими книгами, если его племянники тоже будут учиться; а бывший адвокат в Парламенте Дени де Рюиль выразил пожелание, чтобы брат пошел учиться, и подарил ему для этой цели деньги и книгу «Декреталий» .

В контексте вышесказанного не должен удивлять тот факт, что самое большое число дарений книг по завещаниям чиновников сделаны в пользу родственников, друзей и коллег. По сути, это и был тот тесный круг близких по духу людей, которых объединяли образование, культура и образ жизни. В таких дарениях невозможно отделить прагматичную цель отдать книгу в руки профессионала или обеспечить молитвы за спасение души от семейной и групповой memoria -- особой формы поддержания памяти о человеке с помощью книги. Передача книг внутри линьяжа и рода закрепляла социальное возвышение семьи, но книги также скрепляли узы дружбы и превращали дар книги в долговечное «вложение», продлевая память о человеке внутри группы. Таким образом, дарения книг свидетельствуют о важности культуры для закрепления личных связей внутри корпуса чиновников и в конструировании корпоративной памяти.

Итак, советник Парламента Гийом де Лируа просит вернуть книгу по праву (Directorium Juris) своему кузену Жану Гулену, хотя тот недавно подарил ее ему, очевидно сознавая значимость этой книги для профессионала . Никола де Леспу- ас, секретарь по представлениям в Парламенте, дарит племяннику «Поликратик» Иоанна Солсберийского, «чтобы он хранил память и нем и молился за его душу»; кроме того, он дарит своему клерку и помощнику Жаку Филиппу «Декрет» Гра- циана, подробно уточняя сколько и каких именно молитв ожидает в ответ; коллеге Перрену Пишону он дарит «Утешение философией» Боэция и правовой трак- тат «Стиль Парламента», другому коллеге -- «Историю Трои» (“Istoire de Troyes la grant”) и «Заморскую историю» (“Histoire doultremer”), а первому клерку Жильберу Ле Норману -- Manipulus floriarum, разрешив душеприказчикам раздать оставшиеся книги по своему усмотрению .

Адвокат Парламента Жан де Нейи-Сен-Фрон весьма щедро распределил свою богатую библиотеку: он просил вернуть монаху-францисканцу Жану Бобану римский бревиарий в двух томах, хотя он и купил у него книгу за 10 экю золотом; кроме того, он подарил гражданскому секретарю Парламента Никола де Байю сочинения Оккама, а архиепископу Реймскому -- «Римскую историю»; другому своему коллеге -- мэтру Филиппу де Буагийу -- он завещал свою «Библию, которую любил больше всех прочих книг», а также «Утешение философией» Боэция и «Сборник обычаев Нормандии»; своему капеллану, «если будет проживать со мной в момент смерти», -- маленькие Декреталии, «Золотую легенду и книгу проповедей, начинающуюся со слов «Свершил Соломон»; своему клерку и слуге Перрену Жос- су -- Экспозицию на книгу «О Граде Божьем», Псалтырь, «Роман о Розе», еще один экземпляр «Утешения философией» Боэция -- «на французском языке в стихах». Помимо этого, в его завещании упомянуты еще девять коллег, кому он дарит книги, среди которых фигурируют сочинения Лактанция, Рабана Мавра, Марсилия Па- дуанского, Бэкона, Исидора Севильского. В конце распоряжений даритель сделал существенную оговорку: «все книги переданы в их личное пользование» . Жан Канар, королевский адвокат в Парламенте, завещал свой аррасский бревиарий и Библию, которую «любил брать с собой, выходя из дома» мессиру Мартену Кузену, капеллану церкви Арраса, а архидьякону церкви Арраса -- «Декрет довольно красивый». В его же завещании содержится самое поразительное по амбициям и статусу дарителя распоряжение: будучи очень богатым и высокопоставленным лицом, он вначале осмелился назвать в числе своих душеприказчиков герцога Бургундского, но затем посчитал эту миссию тому «не по рангу» и завещал ему книгу «О Граде Бо-жьем» Августина на французском языке в двух томах, «не за ее ценность, но для его удовольствия, ведь там много прекрасных историй», и «дабы он хранил память обо мне» . Как видим, книга играла важную роль в самоидентификации чиновника и в сохранении памяти о нем.

О том, насколько значима была книга в кругу королевских чиновников, свидетельствует и такая любопытная практика, как завещание книг душеприказчикам с целью стимулировать их взять на себя эту хлопотную и ответственную миссию. В среде служителей короны сложилась устойчивая практика выбирать в душеприказчики своих друзей и коллег, -- как правило, буквально из того же ведомства, где служил и сам составитель завещания. Такая практика была своеобразным юридическим закреплением дружбы и корпоративной солидарности, ведь душеприказчик призван был стать «представителем персоны» завещателя и вступал во владение и сейзину всего имущества, фигурирующего в завещании . Нередко на волю душеприказчика отдавалось и право распорядиться значительной частью завещанного имущества, в том числе и книгами, что доказывает выработку внутри корпорации норм конструирования памяти.

Материальная компенсация за эти хлопоты обычаем не предусматривалась, но завещатель либо выделял определенные суммы денег душеприказчикам, либо предлагал им самим возместить понесенные расходы. Однако в ряду подобных распоряжений фигурируют и дарения книг как особо ценного предмета и залога долгой памяти о завещателе. Самыми востребованным и долговечными в этом плане были книги литургического и духовного характера как самые близкие персоне завещателя. Так, прокурор Парижского университета Жан Гийо стимулирует своего кузена мессира Жана де Рю, каноника церкви в Монтеро, стать главным душеприказчиком с помощью щедрых дарений, в число которых входят и книги духовного содержания . Прокурор Парламента Филипп Вилат дарит душеприказчику Гийому де Годиаку, декану церкви Сен-Жермен-Локсерруа, явно вожделенную книгу -- «Сумму», которой у того нет . Клерк Палаты прошений Парламента Гийом де Во дарит отцу, которого назначает душеприказчиком, Часослов, маленькую Псалтырь и «Паломничество души» . Но в среде служителей короны столь же «священными» и долговечными были книги и иного содержания. Поэтому президент Парламента Адам де Бодрибос стимулирует брата наилучшим образом исполнить его завещание и молиться за спасение его души таким способом: он предлагает брату самому выбрать в его библиотеке любые шесть книг, будь то «по теологии, морали, поэзии или истории» . А Никола де Леспуас, секретарь по представлениям Парламента, стимулирует добросовестность душеприказчика мэтра Жана де Кениа с помощью дарения книг по истории . Бывший адвокат Парламента Дени де Рюиль отписывает брату, мэтру Пьеру де Рюиль, книгу Боэция с тем, однако, условием, «если он согласится быть душеприказчиком» . Наиболее отчетливо такое соединение прагматичной цели стимулировать душеприказчиков и одновременно сохранить о себе долгую память зафиксировано в завещании адвоката Парламента Жана де Нейи-Сен-Фрона. Он дарит своему коллеге Жану Хью «Сумму исповедника» только в том случае, если тот согласится быть его душеприказчиком; с той же целью он дарит капитулу церкви Суассона множество книг, а клиру церкви Эссона -- «Историческое зерцало» Винсента из Бове в четырех томах, «Сумму грехов», «Сумму до-бродетелей», книгу проповедей и Псалтырь с глоссами, «дабы наилучшим образом исполнили» завещание .

В этом последнем случае мы сталкиваемся с краеугольной целью всех дарений по завещаниям -- обеспечить молитвы за спасение души завещателя и сохранить долгую память о нем. Разумеется, наиболее адекватно этой задаче отвечали дарения книг церквам и их капитулам как самому «вечному» институту, в котором дольше всего сохраняется память об ушедшем. Поэтому адвокат Парламента Жан де Нейи-Сен-Фрон, при жизни уже передавав книги церкви Парижа, по завещанию распорядился присоединить к прежнему дару еще и свой Catholicon . В завещании Жана де Куафи, королевского секретаря, щедро одарившего книгами церковного содержания основанную им капеллу в Куафи, особо оговорено, чтобы все эти книги были включены в ее имущество, явно для сохранения долгой памяти о нем . Ту же цель сохранения памяти преследует и дарение книг секретарем по представлениям в Парламенте Никола де Леспуасом в пользу его приходской церкви Сент- Этьен и монастыря св. Женевьевы в Париже: он просит поместить их в библиотеку, дабы «навечно сохранять память о нем и молиться за спасение его души» . Жан Канар, в прошлом королевский адвокат в Парламенте, а ныне епископ Аррасский, щедро распределил свою библиотеку между разными храмами и капитулами. Он передал в фонд епископства Арраса, капитулу церкви Нотр-Дам в Аррасе и монастырю Сен-Реми в Реймсе «навечно в пользование потомков», среди прочего имущества, и книги, «дабы его потомки в будущем были обязаны молить Бога о спасении его души... и сохраняли долгую память и нем». Поскольку аббатом монастыря Сен-Реми в Реймсе был на тот момент племянник Жана де Куафи, то щедрые дары книг аббатству сопровождаются в тексте завещания особым условием: эти книги аббат не имеет права отчуждать, и после его смерти они должны навсегда остаться здесь .

Наконец, в дарениях книг университетам и коллежам как в капле воды соединились все главные цели завещательной практики чиновников: прагматичная задача передать книгу в руки специалистов, воспроизводство своей среды и сохранение корпоративной памяти. По сути, университеты и коллежи приобрели в глазах чиновников ту же «вечную жизнь», как и церковные институты. Наряду с содержанием родственников и друзей в школах, а также безадресными дарениями денег «бедным студентам» различных коллежей чиновники дарят им книги . Если советник Парламента Дени де Паси подарил лишь Декрет Грациана приюту св. Духа на Гревской площади, то адвокат Жан де Нейи-Сен-Фрон жертвует целые библиотеки различным коллежам. Школе Прель он дарит книги по гражданскому праву, Декреталии и Климентины с комментариями, труды Орозия и Цицерона с условием, чтобы все книги были включены в библиотеку; коллежу Дорман среди прочего -- труды Оригена, книги по астрономии и «Сон Сципиона» Макробия; коллежу Даркур -- произведения Цезаря («Галлия») и Сенеки; студентам школы св. Николая в Суассоне -- несколько произведений Овидия и Лукана. В ту же тенденцию вписывается и завещание Гийома де Дормана, передавшего все свои книги по теологии основанному его предком коллежу Дорман .

Подводя итог сделанным наблюдениям завещательной практики чиновников, можно констатировать, что самоидентификация королевских должностных лиц периода позднего Средневековья строилась не в последнюю очередь вокруг культурного капитала, вокруг образования и книги как знаков принадлежности к властной и интеллектуальной элите. Выработанные внутри корпорации служителей короны Франции правила и обычаи распределения заработанного на службе достояния свидетельствуют о специфике культуры, образа жизни и memoria этой активно формирующейся социальной группы французского общества.

References

средневековый культура социальный

1. Autrand F. Culture et mentalitй: les librairies des gens du parlement au temps de Charles VI. Annales. Йconomies. Sociйtйs. Civilisations, 1973, no. 5, pp. 1219-1244.

2. Benvenist E. Slovar indoevropejskih social'nyh terminov. Moscow, Progress-Univers Publ., 1995, 452 p. (In Russian)

3. Berman G. Dzh. Zapadnaya tradiciya prava: ehpoha formirovaniya. Moscow, Moscow University Press, 1998, 622 p. (in Russian)

4. Burde P. Sociologiya social'nogoprostranstva. Transl. from fr.; ed. by N. A. Shmatko. Moscow; St.Petersburg, Institut ehksperimental'noj sociologii; Aleteja, 2007, 288 p. (In Russian)

5. Caturova S. K. Formirovanije instituta gosudarstvennoj sluzhby vo Francii XIII-XV vekov. Moscow, Nauka Publ., 2012, 622 p. (In Russian)

6. Caturova S. K. Oficery vlasti. Parizhskii parlament v pervoi treti XV veka. Moscow, Logos, 2002. (In Russian) Charon A. Usages du livre en France au XVe siиcle. Pratiques de la culture йcrites en France au XVe siиcle: Actes du Colloque international du CNRS, Paris, 16-18 mai 1992 / йd. par M. Ornato et N. Pons. Lou- vain-la-Neuve, 1995, pp. 459-472.

7. Courtemanche D. Oeuvrer pour la postйritй : Les testaments parisiens des gens du Roi au dйbut du XVe siиcle. Paris, L'Harmattan, 1997, 247 p.

8. Delachenal R. La bibliothиque d'un avocat du XIVe siиcle. Inventaire estimatif des livres de Robert Le Coq.

9. Nouvelle revue historique du droit franзais et etranger. 1887, no. 11, pp. 524-537.

10. Engelmann J. Les testaments coutumiers au XVe siиcle. Paris, Thиse de doctorat, 1903, 286 p.

11. Fossier R. Histoire sociale de l'Occident mйdiйval. Paris, Librairie Colin, 1970, 383 p.

12. Hachaturyan N. A. Sovremennaia medievistika Rossii v kontekste mirovoi istoricheskoi nauki. Srednie veka.

13. Iss. 62. Moscow, Nauka Publ., 2001, pp. 195-212. (In Russian)

14. Hachaturyan N. A. Srednevekovyi korporativizm i processy samoorganizacii v obshchestve. Vzglyad isto- rika-medievista na problemu kollektivnogo subekta. Hachaturyan N. A. Vlast' i obshchestvo v Zapadnoj Evrope v Srednie veka. Moscow, Nauka Publ., 2008, pp. 31-45. (In Russian)

15. Hasenhor G. Lessor des bibliothиques privйes aux XIVe et XVe siиcle. Histoire des bibliothиques franзaises. T. I.

16. Les bibliothиques mйdiйvales du VIe siиcle а 1530. Paris, Promodes, 1989, pp. 215-263.

17. Le Goff Zh. Intellektualy v Srednie veka. Dolgoprudnyi, Allegro-Press, 1997, 210 p. (In Russian)

18. Matthias Corvin, les bibliothиques princiиres et la Genиse de l'Йtat moderne: Contributions au Colloque international, Paris, 15-17 novembre 2007 / publ. par J.-F. Maillard et al. Budapest Budapest, Orszagos Szechenyi Kinyvtar Publ., 2009, 340 p.

19. Ouy G. Paris, l'un des principaux foyers de l'humanisme en Europe au dйbut du XVe siиcle. Bulletin de la Sociйtй de l'Histoire de Paris. 1967-68 (1970), pp. 71-98.

20. Ouy G. Les premiers humanistes et leurs livres. Histoire des bibliothиques franзaises. T. I. Les bibliothиques mйdiйvales du Vie siиcle а 1530. Paris, Promodes, 1989, pp. 267-284.

21. Pons N. L'historiographie chez les premiers humanistes franзais. LAube de la Renaissance / йtudes rйunis par D. Cecchetti, L. Sozzi, L. Terreaux. Genиve, Slatkine, 1991, pp. 103-122.

22. Repina L. P. “Novaya istoricheskaya nauka” i socialnaya istoriya. Moscow, IVI RAN Publ., 1998, 278 p. (In Russian)

23. Tesniиre M.-H. Livre et pouvoir royal au XlVe siиcle: la Librairie du Louvre. Histoire des bibliothиques franзaises. T. I. Les bibliothиques mйdiйvales du VIe siиcle а 1530. Paris, Promodes, 1989, pp. 251-264. Zemon Davies N. Beyond the Market: Books as Gifts in Sixteenth-Century France. Transactions of the Royal Historical Society, 1983, 5th Series, no. 33, pp. 69-89.

24. Размещено на Allbest.ru