"Провалы" в распределении продуктов и революционные потрясения 1917-1918 годов в Европе

Таким образом, «продразверстка» по-немецки в Польше не удалась. Польские крестьяне, как и их немецкие коллеги, саботировали государственные закупки продуктов, исходя из преимущественно экономических мотивов, а не из каких-то политических соображений. Немецкие власти обвиняли польских политиков в подстрекательстве, однако поведение польских крестьян вполне объяснялось чисто экономическими интересами: черный рынок польских городов предлагал лучшие цены. В результате немцам удалось вывезти из Польши с 1915 по 1918 г. только 220 тыс. т картофеля и несколько десятков тысяч тонн других продуктов растительного происхождения. Как выявили переговоры с правительством «Польского королевства» летом 1917 г., поляки готовы были поставлять в год в рейх 10 тыс. т зерновых и 100 тыс. т картофеля, что, конечно, было очень мало.

Поставки мясомолочной продукции и птицы были в Польше более масштабными, однако это было достигнуто немецкими властями также и за счет покупок по свободным ценам. В Германию в 1915-1918 гг. было вывезено 120 млн яиц, 900 тыс. гусей, 400 тыс. единиц другой птицы, почти 3 тыс. т масла, 4150 т сыров, 20 тыс. вагонов фруктов и овощей [26, s. 17]. Дело в том, что продукция, не относившаяся к зерновым, не попадала в самой Германии под государственную монополию, поэтому германские оккупационные власти действовали свободнее на польском рынке. Только перечисленными объемами вывезенных продуктов питания можно было почти год кормить трехсоттысячную армию.

Польское сельское хозяйство сильно пострадало в годы активных боевых действий на ее территории в 1914-1915 гг., чем, помимо прочего, можно объяснить и скромные поставки в Германию зерновых, и упадок животноводства, поскольку значительные поголовья скота были уничтожены либо угнаны отступавшими российскими войсками. Осознавая политические последствия насильственных реквизиций, немецкие оккупационные власти пошли на таковые только во втором полугодии 1918 г., хотя подобные акции в меньших масштабах практиковались и до этого. В Германию было отправлено для обеспечения мясом Западного фронта 120 тыс. голов крупного рогатого скота и 50 тыс. свиней [26, s. 19]: этого было достаточно, чтобы год кормить 250-300 тыс. солдат (правда, держа их на строгой диете).

Немецкие власти начали диалог по экономическим вопросам с польскими политическими силами довольно поздно, лишь летом 1917 г. Мероприятия по заготовкам продовольствия практически не коснулись в 1916-1917 гг. восстановления производственной базы польского сельского хозяйства. Это было характерно и для политики в отношении немецкого крестьянства: меры правительства рейха носили преимущественно принудительно-рекомендательный характер, ограничиваясь сферой распределения, а не производства. Похожим путем пойдет нацистское правительство в 1933-1941 гг., что создаст схожую ситуацию в немецком сельском хозяйстве к концу 1941 г.

Тем не менее, потоки продовольствия в Германию, будь они в должном объеме организованы, все равно наталкивались бы на непонимание чиновниками проблем продовольственного снабжения: имперские власти продолжали усиливать иерархию потребления, все более сокращая рыночные механизмы обеспечения продовольствием населения. И здесь доминировали, как мы сказали выше, социально-культурные факторы. В понимании немецких чиновников и многих работодателей производительность труда рабочего должна была поддерживаться в первую очередь патриотизмом, при этом ограничение в потреблении продуктов питания элитой особо не предусматривалось.

Даже отмена нормирования потребления хлеба после войны, в 1920 г., не привела к появлению нормального хлебного рынка в Германии на фоне набиравшей обороты инфляции. Появление нового дефицита продовольствия для бедных слоев общества было обусловлены неравноправием и неравенством в распределении доходов в немецком обществе. Государство не справлялось со спекуляцией и обесцениванием марки, так как элита продемонстрировала полные неготовность и нежелание это делать. Исчезновение такого фактора как военная дисциплина в тылу подтолкнула пекарей к временным закрытиям лавок в бедных районах Берлина, что только провоцировало экспансию черного рынка в германской столице [29, p. 386].

Как показали события 1919-1920 гг., когда берлинцы после военных лет вышли громить хлебные лавки, дефицит продовольствия менее всего ответственен непосредственно за свержение монархии Гогенцоллеров. Но нехватка калорий у немецких рабочих снизила производительность труда в германской промышленности, что и стало причиной неудач вермахта на полях Фландрии в 1918 г.

Отличительной чертой германской Ноябрьской революции 1918 г. в этой связи является ее милитаризированный и достаточно удаленный от основных промышленных центров страны характер. По сути, это был мятеж армии, поддержанный социал-демократами и другими оппозиционными кайзеру силами в столице. Даже во время знаменитой январской забастовки берлинских рабочих в семи пунктах политических требований левых активистов пункт «качественной еды и в больших количествах» значился последним в списке [24, p. 160]. Как заметили исследователи, у бастовавших рабочих Берлина в те январские дни практически отсутствовали четко обозначенные экономические требования [24, p. 162].

5. Голод в аграрной Австро-Венгрии и крушение империи Габсбургов

То, что случилось с австро-венгерской монархией Габсбургов, менее всего можно объяснить только военными неудачами. Хотя в 1916 г. русские войска под руководством Брусилова разбили 4-ю австрийскую армию, прорвав фронт в Карпатах, однако контрудары германских войск стабилизировали положение. Обескровленная Брусиловским прорывом Россия не смогла спасти Румынию, которая была раздавлена в конце 1916 г. австро-венгерскими войсками и германским вермахтом. Победа над Румынией стала, однако, последней победой Австро-Венгрии.

Австро-Венгрия считалась аграрным раем Европы: в средние века на земли, которые стали в результате войн Австрии с Турцией владениями Габсбургов, стекались аграрные поселенцы со всей Европы. Однако перераспределение земель в пользу аристократии создало ситуацию, когда земельный фонд оказался крайне непропорционально распределен.

Венгрия являлась главным поставщиком продовольствия в Австро-Венгерской империи до войны. Когда в 1920 г. власти уже независимой Венгрии начали аграрные реформы, то при предварительной переписи хозяйств выяснилось, что 694 тыс. венгерских крестьян вовсе не имели земли, еще 620 тыс. венгров довольствовались малыми участками, выступая в аграрной экономике преимущественно в качестве сельского пролетариата. Таким образом, большинство венгерских крестьян были на момент крушения империи Габсбургов безземельными или малоземельными. В распоряжении венгерского крестьянства находилось примерно 50 % всего земельного фонда страны, а около 11 тыс. крупных и средних землевладельцев обладали остальной половиной венгерских сельскохозяйственных площадей [30, p. 589]. Таким образом, наблюдалась концентрация земельной собственности в очень крупных хозяйствах, что, если рассуждать чисто теоретически, могло спасти всю Австро-Венгерскую империю от дефицита продовольствия. Но, как и в России, крупные поместья вовсе не обеспечили изобилия. Причина банальна: австро-венгерские поместья опирались в основном на дешевый труд батраков, но не на механизацию и новые технические методы, как это делали американские и английские фермеры.

Проблемы с продовольствием в городах Австрии начались еще летом 1915 г., что коснулось не только гражданских, но и военных. В феврале 1916 г. генеральным штабом империи было признано, что продовольственный кризис скоро сделает то, что не могут сделать вражеские армии. В мае 1916 г. в Вене была организована специальная Продовольственная комиссия, правда, эта структура оказалась не в состоянии решить стоявшие перед страной проблемы. По оценкам австрийских экспертов, взрослый мужчина должен был получать 3 000 калорий в день, однако средняя норма калорий в Австрии не могла быть выше 1 985 калорий, а по факту она составила в начале 1916 г. лишь 1 336 калорий [27, p. 451]. В городах вспыхивали голодные бунты, население грабило продовольственные лавки, однако, как и во время первых хлебных бунтов в российских городах, политика не играла доминирующей роли в мотивах протестовавших. Группы молодежи просто громили магазины, а толпы женщин требовали хлеба.

Ситуация в Вене чем-то напоминала Петроград. К началу войны в городе проживало значительное количество пенсионеров, в основном бывших военнослужащих и гражданских чиновников. К марту 1915 г. в госпиталях столицы империи скопилось 260 тыс. раненых, к ним добавились 200 тыс. беженцев, которые видели в столице доступ к государственной помощи -- доступ более легкий, чем в провинции. К тому же в Вене легче можно было найти работу, что способствовало притоку в город многочисленных мигрантов. К лету 1915 г. количество жителей Вены (включая мигрантов) перевалило за 2,4 млн человек, оставаясь таковым стабильно до конца войны.

Вопреки популярному мнению, что Европу в 1916 г. поразил неурожай, Дэвид Хамлин приводит информацию, что в Германии наблюдался, напротив, рост сбора зерновых, но проблема заключалась в логистике [27, p. 452]. Очевидно, подобное относится и к Австро-Венгрии, которая могла закупать на Балканах большие объемы продукции, как это делали (хотя и в небольших масштабах) в Румынии немцы. Когда же Румыния, которая долго колебалась, воевать или не воевать, все-таки присоединилась к Антанте, то германо-австрийские силы разгромили румынскую армию к ноябрю 1916 г. Между концом октября 1916 и серединой мая 1918 гг. немцы и австрийцы вывезли из Румынии около 1,9 млн т зерна, почти две трети ушло австрийцам. Кроме того, войска Центральных держав, находившиеся на территории Румынии, кормились за счет нее. Помимо зерна, оккупационные власти вывозили из Румынии и другое продовольствие: в начале 1917 г. называлась цифра, что только через Бухарест в государства Центра отправлялось по 300 тыс. т продуктов в месяц [27, p. 465]. В результате за период оккупации умерли от голода 400 тыс. румынских граждан [27, p. 470].

Вывоз упомянутых выше объемов продовольствия не мог спасти империю Габсбургов от коллапса, значительную часть ресурсов забирала армия. В январе 1918 г. хлебные пайки были урезаны, что вызвало уже бурю протестов, которые уже шли под политическими лозунгами (к тому времени значительный процент персонала австрийских военных заводов составляли женщины, что добавляло протестам остроты). Снижение норм выдачи хлеба протекало на фоне роста цен, что добавило драматизма ситуации. В июне 1918 г. хлебный рацион венца был сокращен вдвое. Люди вышли на улицы, протестуя больше против бездействия властей, нежели против монархии как таковой. Толпы венцев, смешиваясь с протестовавшими солдатами расквартированных в столице частей, устремились за пределы города в деревни, требуя силой от землевладельцев отдавать хлеб. Сами июньские выступления венцев были подстегнуты информацией о том, что крестьяне придерживают хлеб, провоцируя рост цен на черном рынке [28].

Крушение монархии Габсбургов протекало по сценарию, похожему на российский. 21 октября 1918 г. в ответ на заявления национальных регионов Австро-Венгрии о суверенитете в Венском дворце депутатов нижних австрийских земель собрался Совет империи из числа немецкоязычных депутатов, избранных еще в 1911 г. Обсуждались вопросу формирования немецкоязычной Австрии как отдельного государства. Старое правительство прекратило свое существование, поэтому предстояло сформировать кабинет из 20 представителей. Однако общество Вены и всей Австрии так устало от войны, что не было заметно сильного оживления по поводу этого события в прессе, когда на 30 октября было намечено собрание депутатов для окончательного решения судьбы немецкоязычных земель Австро-Венгрии. В этот день тысячи демонстрантов из солдат и рабочих подошли к зданию дворца депутатов. Демонстранты требовали отречения кайзера от престола и провозглашения республики. 12 ноября 1918 г. в Вене была провозглашена республика. Однако этот день был омрачен трагедией, собравшаяся у здания австрийского парламента толпа была обстреляна из пулемета, несколько десятков социал-демократов получили ранения. В толпе были и коммунисты, которые считали выступление 12 ноября своим днем неудавшейся революции: тогда же, 12 ноября 1918 г., коммунисты попытались захватить помещение редакции «Новой свободной прессы», но были отбиты полицией.

По всей видимости, начавшаяся после выхода Австрии из войны экономическая стабилизация в стране или же ожидание стабилизации в связи со сворачиванием военной активности привели к ослаблению интереса пролетариата к левым и ультралевым идеям. Кроме того, последний правивший Габсбург Карл I отказался от полицейских мер по отношению к оппозиции, ограничившись попытками отстоять свою власть, обратившись за поддержкой к христианским социалистам. Грубо говоря, политическая разрядка способствовала росту надежд общества на позитивное изменение экономической ситуации, что, в целом, через 2-3 года и произошло.

Выводы

Германская, Российская и Австро-Венгерская империи были во многом схожи по своей социально-культурной сути: в частности, государственная власть всех этих стран обращала активное внимание на сферу распределения, когда речь шла о мобилизации экономики. Но активность государства имела разные формы.

В случае с Российской империей на примере Петрограда зимы 1916-1917 гг. мы видим, что государственная власть даже не стремилась к контролю над всей цепочной движения товаров от производителя к потребителю, сохраняя за собой только частично контроль над запасами на складах и транспортировкой хлеба в столицу. Примечательно и в то же время удивительно, что Петроградская дума, как и Дума империи, наравне с исполнительной властью стали заниматься исчислением необходимого количества хлеба и средств его доставки в столицу только после начала беспорядков на улицах Петрограда. В отличие от властей кайзеровской Германии, российские чиновники в начале войны с пренебрежением отнеслись к вопросам обеспечения населения продовольствием. Та же картина наблюдалась и с беженцами: только после вполне прогнозируемого массового наплыва беженцев в Петроград государство стало принимать соответствующие меры, причем, опять-таки обращаясь к общественным организациям и местному самоуправлению.

Являются ли перечисленные «провалы» следствием культуры власти в России? Мы думаем, что да. Исполнительная власть в России начала XX в. была слишком полицейской по своему характеру и относилась слишком пренебрежительно к местному самоуправлению, права которого не были оформлены конституционно. Данный принцип наиболее ярко проявился во время событий февраля 1917 г., когда «бунтовщики» были очень слабо организованы, но и монархию никто не поддержал.

Что касается немецкого случая, то, в противоположность России, германские власти развивали принцип жесткой иерархии потребления, распространив его, правда, в основном на хлеб. Неудачи в сфере нормирования вытекали не из элементарного отсутствия необходимых запасов хлеба, который находился, когда рабочие выходили на улицы, а из социально-культурного фактора. Власть в Германии исторически была оторвана от пролетариата в культурном и социальном аспектах, поэтому пролетариат ею рассматривался как массы подопечных, которых в условиях войны следовало обеспечивать по остаточному принципу. В том же русле действовали и многие немецкие работодатели, социально связанные с властью в рейхе. В соответствии с принципами построения иерархии потребления по Гинденбургу и Людендорфу, приоритеты должны были отдаваться воюющим и управленцам. Однако сами рабочие в апреле 1917 г. стали «объяснять» власти, что победа зависит в первую очередь от производительности труда на заводах. Левые в Германии осознали, что ключ к победе лежит не в штабах и окопах, а в заводских цехах.

Австрийский случай мы привели специально, чтобы показать, что рыночные механизмы в условиях военной мобилизации могли эффективно работать в сфере продовольственного снабжения только тогда, когда на селе был сильный фермер, как это было в США, Канаде и Англии.

Все другие варианты давали низкий народнохозяйственный эффект даже в условиях высоко продуктивных почв и очень благоприятных климатических условий, а также наличия гарантий частной собственности на землю. В этой связи Австрия продемонстрировала худшую, чем у России, готовность к войне.

Примечательно, что идея ужесточения мер в сфере мобилизации экономики в Германии исходила от консерваторов, а в России -- от либералов. Правда, оба случая не дали позитивного результата -- победы в войне. Но этот случай показывает, что при определенных условиях российский либерализм может выступать за централизацию экономики и ограничение рынка вплоть до его частичного временного демонтажа.

революция война продукты рабочий

Список использованной литературы

1. Арсентьев Н. М. Россия накануне Первой мировой войны: итоги экономического развития и социально-политического выбора / Н. М. Арсентьев // Экономическая история. -- № 1 (28). -- С. 20-26.

2. Бокарев Ю. П. Мобилизационная экономика России в годы Первой мировой войны и Военного коммунизма. Понятие мобилизационной экономики / Ю. П. Бокарев // Экономическая история. -- 2015. -- №1 (28). -- С. 26-40.

3. Большевики в годы империалистической войны. 1914 -- февраль 1917 : сб. документов местных большевист. орг-ций / сост. : А. А. Кобяко. -- [М.] : Госполитиздат, 1939. -- XVI, 230 с.

4. Егоров А. Н. Дискуссии российской эмигрантской историографии о роли либеральной оппозиции в подготовке Февральской революции / А. Н. Егоров // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Сер.: гуманитарные и социальные науки. -- 2008. -- № 1. -- С. 5-10.

5. Ерманский О. А. Из пережитого : (1887-1921 гг.) / О. А. Ерманский. -- М. ; Л. : Госиздат, 1927. -- 204 с.

6. Каюров В. Н. Петроградские рабочие в годы империалистической войны / В. Н. Каюров. -- М. : Изд-во Всесоюзн. о-ва политкаторжан и сс.-поселенцев, 1930. -- 144 с.

7. Корнилов А. А. Партия народной свободы : (Исторический очерк) : [Лекция, чит. 20 марта 1917 г. на Курсах для лекторов и агитаторов Партии нар. свободы] / А. А. Корнилов. -- Одесса : Партия «нар. Свободы», [1917]. -- 28 с.

8. Маклаков В. А. Из прошлого // Современные записки (Париж). -- 1929. -- № 38. -- С. 276-314.

9. Милюков П. Н. История второй русской революции / П. Н. Милюков. -- М. : РОССПЭН, 2001. -- 764, [3] с.

10. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году : протоколы, стенограммы и отчеты, резолюции, постановления общих собраний, собраний секций, заседаний исполкома и фракций, 27 февраля -- 25 октября 1917 г. : в 5 т. / под общ. ред. П. В. Волобуева. -- Л. : Наука, 1991. -- Т. 1 : 27 февраля -- 31 марта 1917 г / [отв. ред. В. И. Старцев, Ю. С. Токарев; составитель Б.Д. Гальперина]. -- 662, [2] с.

11. Попов Г. Г. Влияние системы образования на экономический рост в международных сопоставлениях / Г. Г. Попов // Экономика, предпринимательство, окружающая среда. -- 2013. -- № 2. -- С. 60-68.

12. Попов Г. Г. Как плохие институты и политика разрушают экономику. Пример Веймарской Германии / Г. Г. Попов // Journal of Institutional studies = Журнал институциональных исследований. -- 2013. -- Т 5, № 2. -- С. 116-135.

13. Попов Г. Г. Первая мировая война и трансформация финансовых систем ведущих держав мира / Г. Г. Попов // Journal of Economic Regulation = Вопросы регулирования экономики. -- 2013. -- Т. 4, № 1. -- С. 96-106.

14. Рабочее движение в 1917 году / подгот. к печати В. Л. Меллер, А. М. Панкратова; предисл. Я. А. Яковлева. -- М. ; Л : Госиздат, 1926. -- 371 с.

15. Рабочее движение в годы войны / подгот. к печати М. Г. Флеер. -- М : Вопр. труда, 1925. -- 360 с.

16. Рафес М. Г. Два года революции на Украине : (Эволюция и раскол «Бунда») / М. Г. Рафес. -- М. : Госиздат, 1920. -- 168 с.

17. Рафес М. Г. Мои воспоминания / М. Г. Рафес // Былое. -- 1922. -- № 19. -- С. 177-197.

18. Рачковский В. А. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в феврале-марте 1917 г. в воспоминаниях социалистов (часть 2) / В. А. Рачковский // Новейшая история России. -- 2012. -- № 1. -- С. 59-71.

19. Революционное движение в России после свержения самодержавия / под ред. Л. С. Гапоненко (отв. ред.) [и др.]. -- М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1957. -- XXIV, 857 с.

20. Скобелев М. И. Гибель царизма / М. И. Скобелев // Огонек. -- 1927. -№ 11 (207). -- 13 марта.

21. Стенографические отчеты Государственной Думы. Созыв четвертый. Сессия пятая. Заседания 1-25 (с 1 ноября 1916 по 25 февраля 1917 года). -- СПб., 1917. -- 904 с.

22. Тарасов-Родионов А. Февраль. Роман-хроника / А. Тарасов-Родионов. -М. ; Л. : Госиздат, 1928. -- 668 с.

23. Шигалин Г. И. Военная экономика в первую мировую войну. (1914-1918 г.) / Г. И. Шигалин. -- М. : Воениздат, 1956. -- 332 с.

24. Bailey S. The Berlin Strike of January 1918 / S. Bailey // Central European History. 1980. -- Vol. 13, no. 2. -- Р. 158-174.

25. Barros A. Strategic bombing and restraint in «Total war» 1915-1918 / A. Barros // The Historical Journal. -- 2009. -- Vol. 52, no. 2. -- P. 413-431.

26. Bemmann M. «...kann von einer schonenden Behandlung keine Rede sein». Zur forstund landwirtschaftlichen Ausnutzung des Generalgouvernements Warschau durch die deutsche Besatzungsmacht, 1915-1918 / M. Bemmann // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, Neue Folge. -- 2007. -- Bd. 55. S. 1-33.

27. Hamlin D. «Dummes Geld» : Money, Grain, and the Occupation of Romania in WWI / D. Hamlin // Central European History. -- 2009. -- Vol. 42, no. 3. -- P. 451-471.

28. Healy M. Vienna and the Fall of the Habsburg Empire: Total War and Everyday Life in World War I / M. Healy. -- NY : Cambridge University Press, 2004. -- 333 p.

29. Keith A. Sharing Scarcity: Bread Rationing and the First World War in Berlin, 1914-1923 / A. Keith // Journal of Social History. 1998. Vol. 32, no. 2. P. 371-393.

30. MacArtney C. A. Hungary since 1918 / C. A. MacArtney // The Slavonic and East European Review. -- 1929. -- Vol. 7, no. 21. -- Р. 577-594.

Размещено на Allbest.ru