Некрополь последних бояр Романовых: сибирские коннотации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Некрополь последних бояр Романовых: сибирские коннотации

Л.А. Беляев, С.Ю. Шокарев

Статья основана на данных работ в Знаменской церкви Новоспасского монастыря, некрополе детей Никиты Романова (родичей царя Михаила Романова). В борьбе за власть их клан был разгромлен Борисом Годуновым; двое братьев находились в ссылке в Пелыме (Западная Сибирь), один погиб. Новые материалы показывают недостоверность списков XVIII в. с эпитафий (Портфели Г.Ф. Миллера и др.). Связи с Сибирью демонстрируют в Москве также надгробия сибирских царевичей.

Ключевые слова: бояре Романовы; Сибирь; ссылка; Пелым; Новоспасский монастырь; Г.Ф. Миллер; историческая археология.

The last romanovs the boyars, their necropolis and its siberian connotations

Leonid A. Belyaev, Institute of Archaeology of Russian Academy of Sciences, Tomsk State University; Sergei Yu. Shokarev Russian State University for the Humanities

The paper deals with the history of the aristocratic clan of the Romanovs and the Kuchumovichi, or Sheibanyds of Siberia. The focus of the 2013-2015 excavations at the New monastery of the Saviour (Novospasskiy), held by the Institute of Archaeology RAS, was the remains of the relatives of Tsar Mikhail Romanov - brothers and sisters of his father Feodor Nikitich (Filaret the Patriarch). After the death of Ivan the Terrible, the Romanovs clan have become the most powerful group around the throne. Boris Godunov, after his election as a new Tsar, threw them out of the political field. Then, he exiled them. The most dangerous person of the Romanovs was the oldest son of Nikita Romanov, Feodor. He and his wife were enforced to took the vows, their small child Mikhail became an orphan. Four other brothers were exiled to the Northern towns and monasteries. Three of them died there under the very suspicious circumstances. The historians of Romanovs family believe that they were killed by their jailers. The Nikita's daughters with their husbands of the noblest families, children and relatives were also exiled and some of them died far from Moscow.

Two brothers, Vasiliy and Ivan, were sent to Siberian frontier, to the newly established Russian outpost of Pelym. The youngest brother Vasiliy died, but Ivan managed to survive. He and the rest of the clan were returned to their estates in the Central Russia after one year of the exile, in 1601.

When Boris the Tsar died and False Dmitry I enthroned, the rest of the Romanovs were given back their high ranks. Ivan Nikitich asked a permission to transmit the remains of his brother Vasiliy from Pelym to the family cemetery of the Romanovs at the Novospasskiy monastery. Step by step the clan members' corps returned to the monastery and Ivan Nikitich erected the new burial church over their graves as the martyrs.

The epitaphs on their grave stones were studied and published since the late 18th c. It happens that simultaneously started the study of the epitaphs of the Siberian khan Kuchum descendants. Both the texts collections were stored by the prominent scholar of the 18th c. Russia, G.F. Mьller, deeply involved in the research work of Siberia. His collection was taken for the most reliable; due to it is the oldest of the copies. But the recent investigation of the documents and the excavations of the grave-church in the monastery changed our assessment of the texts collection of G.F. Mьller. The cross-analysis revealed that grave inscriptions of the Romanovs and the Kuchumovichy in his famous “Portfolios” are not original but a result of a compilation of the real engravings with the monastic acts as well as other documents, transformed by historians in favor to the Romanovs. Meanwhile, there appeared the new inscriptions of the descendants of Khan Kuchum at their cemeteries of the late 17th c. in Moscow (the widow of Andrei Andreevich Kuchumovich and two their children).

Keywords: Romanovs the Boyars, Siberia, exile, Pelym, Novospassky monastery, G.F. Mьller, historical archeology.

годунов романов власть ссылка

Работая вместе с группой археологов и антропологов над книгой [1] о раскопках в усыпальнице Знаменской церкви московского Новоспасского монастыря (рис. 1) и собирая сведения о деле сыновей Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, мы обратились к новой монографии о колонизации Сибири, надеясь найти что-нибудь об их пребывании в ссылке [2]. Указатели сначала обнадежили - в них учтены трое Никитичей, включая старшего, Федора / Филарета, а также топонимы, названные в связи с ними. Однако все упоминания оказались случайными совпадениями. К нашему сюжету они не имели отношения. То есть в новейшей фундаментальной монографии (а также, как показал просмотр, во многих других близких по теме книгах) рассказ о ссылке братьев Никитичей, гибели одних и возвращении других просто пропущен, он не вызывает интереса. При этом исследователи взаимоотношений востока-северо-востока страны и ее центра историю ранних ссылок, конечно, анализируют, она составляет важную часть общей истории освоения Сибири, и в этом нет ничего необычного: ссылка, начиная с эпохи Великих географических открытий и до недавнего прошлого, была очень привычным способом освоения, колонизации пространства.

Рис. 1. Церковь Знамения Богородицы и Спасо-Преображенский собор. Вид с северо-запада. Фотография начала 2010-х гг.

Невнимание фундаментальной истории к драматическому эпизоду из жизни семьи Романовых интересно само по себе как факт историографии. Ведь существует обширная литература, где эпизоды суда над ними, ссылки, последующего возвращения живых и мертвых пристально изучены [см. источники и библиографию: [3-5]. Но эти работы образуют особый кластер, они заключены в капсулы с названиями «история рода Романовых», «история царского некрополя», «история Новоспасского монастыря» и им подобные. Их изучают в герметичном пространстве, важную роль играют вне-научные мотивации - церковные и политические. Достаточно указать названия книг, таких как «Дом Романовых в истории России» [6] или важный для нашего сюжета каталог «Романовы и Сибирь» [7].

События ссылки и посмертной судьбы Никитичей показались нам серьезным поводом заговорить о Сибири еще и потому, что они причудливо сплетаются в пространстве исторической археологии России раннего Нового времени, помогая развернуть критику традиционных источников. В этих историко-археологических контекстах князья / царевичи Шибаниды неожиданно оказываются рядом с боярами Романовыми (на некрополе Новоспасского монастыря) и с другой знатью Москвы (в монастыре Иоанна Златоуста на Маросейке). У них разное будущее, ведь, говоря о Романовых, мы невольно вспоминаем 300-летнюю династию. Судьба потомков Кучума не столь величественна, это судьба почетных пленников: заложники, да и сами вассальные правители оставались в столице сюзерена. Но их живой след в Москве различим и в XVIII в.: там можно было встретить потомков хана Кучума [8. С. 42], а на кладбищах увидеть их семейные памятники, такие как надгробие двух сыновей-младенцев Андрей (+ 1620) и Федор (+ 1621). Надгробие представляет собой не намогильную плиту, а парадную памятную доску. Оно нарезано во второй половине-конце XVII в., поскольку сама Ирина, в схиме Ираида, умерла не ранее 1651 г. (в этом году она составила духовную). Андрея Андреевича Кучумовича и его вдовы, княжны Ирины Федоровны Ноготковой-Оболенской [9 Находку широко тиражируют, и полный список публикаций плиты здесь не приводится. С. 7-34].

Судьбу ссыльных бояр и пленных правителей Сибири объединяет не только общий драматизм, но и единые проблемы исследования источников, в которые вовлекаются разные направления, от истории и археологии острогов [см., напр.: 10. С. 284-291; 11. С. 157161] до столичных некрополей и конструирования исторической памяти о национальных героях. Раньше других свое благосклонное внимание на такие памятники обратил Г.Ф. Миллер. Результаты отражены в его Портфелях в РГАДА (Ф. 199. Оп. 2. Портф. 413. № 18. Л. 50-53 об., далее - Портфели), включающих в числе прочего описания памятных камней Новоспасского монастыря; позже эту работу в части надгробных надписей Романовых продолжил Ювеналий (И.Г. Воейков) [12, 13].

Как установил А.В. Беляков, в Портфелях оказались и списки с камней Кучумовичей [14. С. 22-25], что объяснимо: Миллер глубоко интересовался Сибирью и генеалогией правящей династии. Это же предопределило их соседство в критическом разборе на страницах современной литературы: пока мы изучали надписи Романовых, А.В. Беляков сравнил эпитафии Кучумовичей из Портфелей с публикациями Ювеналия и пришел к выводу о достоверности последних в сравнении с первыми. Эти работы шли независимо, но, сравнив выводы, мы поняли, что оценили соотношение источников точно так же. Совпадение результата независимо поставленных опытов в любой науке - важный аргумент в пользу их достоверности (ср.: [1] и [14. С. 25]). К этому добавились факты археологии, полученные при раскопках в 2014-2015 гг. «палатки Никитичей» в Знаменской церкви Новоспасского монастыря [1], что и вызвало появление данной статьи.

Почему Кучумовичи оказались погребенными в Новоспасском монастыре, нужно исследовать отдельно (путь к решению очевиден: разобраться в брачных союзах XVII в.). Но в отношении Романовых такой вопрос не возникает - здесь их родовой некрополь [15]. Тем не менее в рамках его истории вопрос о конкретных погребениях не так прост, как может показаться. Представим его в самом кратком виде, затронув и сибирскую часть сюжета.

Впервые Романовы, сколько известно, побывали в Западной Сибири в начале XVII в. И не по своей воле. В истории борьбы за московский трон после смерти Федора Иоанновича это один из важных моментов (см.: [16], из старых работ: [17-20]). Рубеж XVI-XVII вв. резко усилил соперничество кланов Романовых и Годуновых, до той поры сотрудничавших. Они стояли близко к трону благодаря родственным связям: Анастасия Романова - любимая первая жена Ивана IV, а Ирина Годунова - супруга царя Феодора Иоанновича, - и рано или поздно должны были столкнуться. По доносу на боярина Александра Романова все его братья, а также родственники семьи по бракам сестер, попали под следствие и отравились в ссылку. Федор (старший) с супругой Ксенией были пострижены, остальные разосланы по Северу: Александр в Усолье- Луду (Белое море), Михаил в Ныроб (волость в Перми), Иван в Пелым, Василий в Яранск (в Перми). Их сестер Анастасию и Марфу, мужа последней, князя Бориса Черкасского, племянников (детей Федора / Филарета Никитича: пятилетнего Михаила и его маленькую сестру, сирот при живых родителях), наконец, жену Александра Никитича отправили на Белоозеро. Сын Бориса Черкасского, князь Иван, попал в Малмыж на Вятке, князь Иван Сицкой - в Кожеозерский монастырь. По разным городам разделили других Сицких и Шестуновых (даже тещу Федора Романова, Марью Шестову, постригли «на Чебоксаре», в Никольском девичьем монастыре), а также Репниных. События этой ссылки отражены документами и перепиской из Следственного дела, а также нарративом романовского направления, Новым летописцем [2; 21. C. 23-154].

Итак, Иван и Василий Никитичи отправились в Сибирь, в Пелым и Яренск («Яранской город») соответственно. Мы не знаем, каким был их путь туда (знаем, правда, что Василий противился диктату везших его стрельцов и даже выбросил в Волгу ключи от кандалов, надеясь избавиться от оков).

Поскольку Иван оказался в Пелыме, нам следует представить этот городок. Меньше чем за 10 лет до ссылки Романовых, в 1592 г., острога еще не было - воеводам предписывалось его срубить. Лес и мастеров найти не удалось, и к 1594 г. даже стены не начали строить. Со многими перипетиями к 1597 г. поставили три прясла и выкопали часть рва. Ситуация на 1601 г. точно не известна, но стрельцы-тюремщики имели все основания пенять на трудности службы: это был «фронтир фронтира», вокруг начинались земли вогулов, формально признавших права пришельцев, но не спешивших с покорностью к тем, кто не в состоянии и городок-то построить [2. С. 109-114].

Сюда и привезли Ивана Романова. Вскоре, в сентябре, к нему перевели брата Василия из Яранска на Вятке, где тот жил в июле и августе (здесь и далее цитаты из Следственного дела даны по: [3. C. 412-438]). Жизнерадостного недавно юношу стрелецкий сотник Иван Некрасов привез уже тяжело больным. Новый тюремщик Смирнов-Маматов принял в ноябре 1601 г. ответственность за обоих заключенных, позже написав в челобитной (1602 г., 15.02-14.03): «Взял я, холоп твой, у Ивана у Некрасова, твоего государева изменника Василия Раманова ноября в 20-е число больна, толко чють жива, на чепи, опох с ног; и я, холоп твой, для болезни его, чепь с него снял...» Маматов проявил не так уж много заботы о ссыльных, но явный талант организатора. В отписке 01.01.1602 г. он рассказывает, что посадил братьев в одну избу в большом дворе (тюремный двор пришлось строить, что было, судя по истории с острогом, непросто). Сидели братья по разным углам, вновь в цепях («посадил Василья Романова с братом, с Иваном, в одной избе на чепях же по углом»), и пришлось посылать особую грамоту, чтобы «изменников» расковали. Всего Василий прожил (если называть это жизнью) в Пелыме примерно 3 месяца и скончался на руках у слуги и брата, приняв причастие: «.сидел в болезни его у него брат его Иван да человек их Сенька; и я, холоп твой, ходил к нему, и попа к нему пущал, и преставился февраля 15-е число; и я, холоп твой, похоронил его...»

Оставшись один, Иван Никитич выжил, но не выздоровел: «А изменник твой государев Иван Раманов болен старою болезнию, рукою не владеет, на ногу маленко приступает». К счастью, его ссылка подходила к концу: 28 марта 1602 г. последовал указ о переводе в Уфу, оттуда - в Нижний Новгород, куда уже ехал из Малмыжа другой ссыльный родственник, Иван Борисович Черкасский, согласно указу, «на службу». Ехали через Казань по Волге, и Черкасский прибыл первым (1 июля), так как в мае Иван Романов едва не умер: «...розболелся, майя в осмый день, старою своею черною болезнью, рукою и ногою не владеет и язык ся отнял, лежит при конце; и я, холоп твой, хожу к нему, и попа пущал, и в болезни его сидит у него человек его Сенка Иванов». Однако Иван постепенно оправился (от инсульта?): появился аппетит, вернулась речь, рука слушалась и жалоб на сердце не было, хотя ноги свело в коленях и сам ходить он не мог («поехал с Пелыми июня 11 число на Уфу, а повез болного [Ивана Романова] старою его болезнью; везучи язык у него появился, рукою стал владеть, а ноги обе в коленех сволокло, на персты маленко приступает, и то водят, а сказывает сердцо здорово, а ест доволно»). В Нижний они доехали 25 июля в том же состоянии и встали с Иваном Черкасским «на одном дворе...». Примерно через месяц (17.09.1602) пришел указ о переводе обоих в Москву; 14 октября их придержали во Владимире в ожидании нового указа, и через месяц они добрались только до Покрова (между 1 и 17 ноября «приехали за полосмадесять верст до Москвы, стали в Покровской слободке, за пять верст до Киржацкого яму»).

Тем временем в конце августа на Белоозере заболела Марфа Никитична, возможно, вследствие смерти мужа: «.княж Борисова княгиня Черкаского розболелася, августа в 17 день, а сказывает себе ту ж болезнь, которою был болен князь Борис, камчюгом; а появился, сказывает, как князя Бориса не стало, у нее в ногах да потаился был; а ныне, государь, сказывает, что явился у нее камчюг в животе, живот пухнет, так же как у князя Бориса». Впрочем, когда пришел указ всем переехать в вотчину Федора Романова в Юрьев-Польском уезде («и в том же году княж Борисову княгиню Черкаского, да Олександрову жену Романова с детми, да Федоровых детей Романова, велели их с Белаозера взяти и велели им жити в Юрьевском уезде Полского, в Федоровской вотчине Романова»), Марфа резко пришла в себя, не затянув отъезда («Так жадна де я царской милости, ехати готова хоти уже, а болезни моей гораздо легчи перед старым, ехати мне мочно» - отписка 5-17.09). По-видимому, в ту же вотчину отправили Ивана Никитича и Ивана Черкасского.

Остатки обширного клана собрались вместе. Но уже не было постриженных Филарета (Федора) и Марфы (Ксении), трех умерших Никитичей, Александра, Михаила и Василия (в Новом летописце напишут, что двух последних убили), князя Бориса Черкасского и других родственников Романовых, в том числе по женам. За два года могучий клан к началу 1603 г. выжил, но не мог претендовать на трон: немощи еще неженатого Ивана, казалось, навсегда убирали Романовых с политической сцены.

Однако общая ситуация уже резко менялась, на этот раз в ущерб Годуновым. В игру вступала фигура, известная под именем Григория Отрепьева, чуть ли не загодя заготовленная Романовыми (так считали некоторые историки) на роль законного царя. Смерть царя Бориса (13.04.1605), убийство его сына Федора (10.05.1605), приход к власти (Лже)Дмитрия I прекратили ссылку Романовых. Пострадавших ждали при дворе - ведь они были родней царевичу Дмитрию через брак Ивана Грозного с Анастасией Романовной. Федор / Филарет стал митрополитом Ростовским. Ивана Никитича в день помазания на царство (Лже)Дмитрия I пожаловали боярством, и он успешно служил до самой смерти в 1640 г. Боярская ветвь рода могла продлиться, но ее пресекла в 1654 г. ранняя смерть бездетного сына Ивана, Никиты Жена Иван Никитича, Ульяна Федоровна Литвинова-Мосальская (ум. 1650), родила ему восьмерых детей (первый в 1609 г., последний в 1625 г.), но они умирали во младенчестве, кроме Никиты (ум. 1654) и Марфы, вышедшей замуж за Алексея Ивановича Воротынского (1610-1642)..

В 1606 г. (Лже)Дмитрий I не ограничил милости возвращением живых: он распорядился, видимо по просьбе Ивана Никитича, перевезти прах его брата из Пелыма, и этот перевоз состоялся. Грамота от 31 декабря 1606 г. довольно необычна: «В Пелынь Олексею Ивановичу Зюзину да голове Максиму Ивановичу Родилову. Как к вам ся наша грамота придет, а боярина нашего Ивана Никитича Романова люди в Пелынь приедут, и вы б Васильево тело Романова велели, выкопав, отдати боярина нашего Ивана Никитича Романова людем, хто к вам с сею нашею грамотою приедет, и отпустили их к нам к Москве» [22. С. 251]. На Пелым грамоту доставили 4 марта 1606 г. (о чем на обороте есть пометка). Видимо, в марте-апреле посланцы привезли останки Василия в Москву (вряд ли молодой, но болезненный Иван Никитич сам съездил на Пелым).

Традиционно считают, что в Москву привезли и тела других братьев. Однако документы не сообщают, что стало с останками Александра и Михаила, а также с телами сородичей Романовых, умерших в ссылке (князь Борис Черкасский и др.). Сведения о них можно получить из надписей на могильных плитах, когда-то существовавших в погребальной церкви с отчетливо «романовским» посвящением в честь Знамения Богородицы Новоспасского монастыря. Скажем о ней несколько слов.

Церковь стояла за юго-западным углом Спасо-Преображенского собора, вмещавшим в подклете родовой некрополь Романовых. Когда ее построили - неизвестно, но, видимо, не ранее конца Смуты. В записях о некоторых погребениях есть упоминания о том, что усопшие положены «под церковью», однако эти тексты принадлежат известному памятнику генеалогии Романовых - Новоспасскому помяннику (далее - Помянник), брать их в расчет нельзя (Помянник составлен в 1687 г., и с точки зрения составителей, все погребенные, конечно, лежали в храме). Церковь разберут и заменят новой в конце XVIII в. Важно, что в первой церкви памяти о Никитичах отводилось главное место, и она была создана, как можно полагать, стараниями Ивана Никитича и / или его сына. В храме XVIII в., «шереметевском», сохранили только памятную палатку, как полагали - над гробами Александра и Василия.

Археология и подтвердила все это, и нет (рис. 2-3). Раскопки под палаткой обнаружили только одно погребение, маркированное надгробной плитой, которое принадлежало потомку Никиты Юрьевича Романова - умершей в 1611 г. Марфе Никитичне, супруге Бориса Куденетовича Черкасского (рис. 4).

Остальные надписи середины XVII в. - дальних родственников по мужу, Черкасских, а также Сицких (комментированные чтения см.: [1]) (рис. 5-8). Однако традиция, в том числе традиция поминания и традиция ранней научной фиксации, сохранила для нас списки погребенных, составленные на основе прочитанных во второй половине XVIII в., до сноса церкви, надписей на плитах.

Рис. 2. Юго-восточный притвор церкви Знамения (Палатка Никитичей) в конце XIX - начале ХХ в.

Рис. 3. Фрагмент плана монастыря с указание участков исследований ИА РАН в зоне церкви Знамения (2014 г.).

Списки существуют в нескольких изводах. До сих пор самой старой и достоверной фиксацией считались тексты в Портфелях. К ним восходят, как считается, публикация 1792 г. Л.М. Максимовича в «Путеводителе по Москве» [23] и список, опубликованный Ювеналием в 1803 г. Сразу отметим, что в его же более раннем издании, 1802 г., тексты существенно иные. Они гораздо короче и, что важно, строго отвечают «формуляру» московского надгробия.

Рис. 4. Раскоп 4-2014 г., общий план сооружений (а); раскоп 4-2014 г., план белокаменных погребальных сооружений (б)

Рис. 5. Надпись 1611 г. на плите М.Н. Романовой / Черкасской

Рис. 6. Надпись 1640 г. на крышке саркофага (№° 4) Е.Я. Черкасской

Рис. 7. Надпись 1644 г. на крышке саркофага А.Ю. Сицкого (найдена в переотложенном состоянии)

Рис. 8. Надпись 1658 г. на таблице надгробного памятника младенцу Я.К. Черкасскому (найдена в переотложенном состоянии)

Рассмотрим их сочетание на примере эпитафии Василия Никитича. У Ювеналия читаем: «Лета 7109 (1601) Фехраля въ 15 день, на память Святаго Апостола Онисима, преставися раб Божий Василий Никитичъ Романов» [12. С. 44]. Но у него же: «Лета 7109. (1601.) февраля в день 15, на память Святаго Апостола Онисима преставися рабъ Божий Василий Никитичъ Романовъ въ заточении отъ царя Бориса Годунова в Сибирскомъ городе на линии отъ Царя Бориса Годунова въ Нырпу удавленъ» [13. С. 12]. Нашим курсивом обозначено дополнение явно литературного характера, сделанное по другому источнику, да еще с ошибкой, ведь указание на Ныроб («в Нырпу удавлен») никак не может относиться к Василию, это место ссылки его брата Михаила, к тому же Ныроб - до Урала, в Перми, а не в Сибири (случаи аберраций XVI-XVII вв., где эти понятия путают, редки).

У Л.М. Максимовича находим несколько иную, более исправную, но также дополненную литературно версию: «Лета 7109 (1601) Февраля въ 15 день, преставися рабъ Божий Василий Никитичь Романовъ, коего молитвенное имя Никифоръ, в заточении от Царя Бориса, въ Сибирскомъ городе Пелыме» [23. С. 226]. Здесь нет слов об удушении, но сохранилась инвектива Борису Годунову и указание на сибирский город, правда, правильное - Пелым, и включено молитвенное имя Василия. Обратившись к Портфелям, увидим там именно формулу, близкую к «длинному» тексту Ювеналия: «Лета 7109 февруариа въ 15 денъ на память святого апостола Онисима преставися рабъ Божии Василии Никитичъ Романовъ, молитвенное имя Никифоръ в заточении отъ царя Бориса в сибирском граде на линии въ Нырпу на погосте» (Портфели, Л. 50-50 об.; публ.: [24. С. 21]). Здесь в приписке- расширении сохранено неправильное «в Нырпу» и добавлено непонятное «на погосте» (возможно, в протографе следовало какое-то продолжение, связанное с погребением или переносом тела); указание на убийство убрано, но сохранено «в заточении от царя Бориса»; наконец, стоит загадочное «на линии» (испорченное «на Пелыме»? - предлагавшаяся версия «на житии» [24] неубедительна в контексте фразы).

Объяснить эту разноголосицу можно двумя путями. Первый - видеть за ней два эпиграфических протографа, т. е. полагать, что существовало два надгробия, с краткой и пространной надписями (такие случаи известны), или одна была на плите, а другая списана, например, с саркофага - в подклете Новоспасского монастыря таких пар достаточно, есть они и на других кладбищах. При этом одна надпись могла быть синхронной погребению, а другая представлять гораздо более поздний литературный вариант. Второе объяснение - небрежности и ошибки при списывании, особенно возможные с учетом плохой сохранности камней и непрофессионализма читавших, и / или прямое дополнение списанного заимствованиями из иных источников. Не стоит исключать и сочетания всех причин: чтение двух разновременных эпиграфов с мало сохранных носителей, усугубленное включением литературных заимствований в один из них то ли при исполнении, то ли при чтении, в виде дополнения, а также путаницей в чтении и описками при составлении списков.

Само по себе включение внешних источников здесь несомненно. В распоряжении Г.-Ф. Миллера был список Помянника 1687 г. В нем по поводу смерти Василия та же версия, что у Максимовича: «...преставис рабъ Бжии Василии Никитичъ Романовъ молитвенное имя ему Никифоръ въ заточении от царя Бориса въ сибирском городе на Пелыме» (Л. 40 об.; Новоспасский помянник по списку Миллера: публ.: [24. С. 222]; то же в версии Помянника по списку И.Д. Дмитриева, см.: [25]). Видимо, именно это позволило автору путеводителя полностью отказаться от фантастического расширения Портфелей. Другой источник дополнений - Новый летописец или зависимые от него сочинения; по крайней мере именно там мы находим версию об удушении, которой в Помяннике нет (некоторые сведения можно было получить из таких документов монастыря, как Кормовая и Вкладная книги, см.: [26, 27]).

Не стоит думать, что в издании 1802 г. Ювеналий редуцировал более длинный текст надписи, убрав из него все «лишнее». Наоборот. Мы видим в версии 1802 г. точную передачу строгого, сухого московского формуляра (кстати говоря, не склонного называть и молитвенные имена покойных), списанную с первичных плит или саркофагов: Ювеналий имел возможность сделать это, так как при нем происходила подготовка к разборке старой церкви и строительство новой (см. подробнее: [1, 28]. Но в следующем издании он решил опереться на те расширенные тексты, которые содержали Портфели, с материалами которых он был знаком. Такой рассказ отвечал представлениям XIX в. о достойной эпитафии и звучал убедительнее (инвективы Годунова сохраняли в контексте самодержавия известную актуальность).

Учитывая все это, повторим вместе с А.В. Беляковым, что тексты из Портфелей нуждаются в сугубой проверке, к ним следует подходить с предельной осторожностью. Иногда их удается проверить по независимым источникам, но они есть не всегда, внутренняя же критика затруднена (как в случае с текстами надгробий семей Сибирских князей / царевичей).

Вкратце укажем на другие вопросы, заданные нам Новоспасским некрополем. Действительно ли те, кто упомянут в Помяннике и в списках с плит, был перевезен туда? Когда именно? Как возникли пространные надписи на памятниках Никитичей?

На некоторые из вопросов отвечают тексты. Такова запись Помянника о смерти княгини Евфимии Никитичны (инокини Евдокии), жены И.В. Сицкого, которую 8 апреля 1601 г. «уморилъ въ заточении по велению царя Бориса Михалко Внуковъ»; затем она была погребена «Соловецкаго монастыря в вотчине в Сумском остроге», а ее останки («многострадальные мощи») перенесены в монастырь «к Спасу на Новое» и «погребены 125 году марта въ 8 день под церковью Пресвятыя Богородицы честнаго Ея Знамения» (Помянник по списку Миллера, Л. 40 об., 41 [24. С. 222]; в списке И.Д. Дмитриева практически так же). Списанный Ювеналием текст отличает краткость и другой день смерти: «Лета 7109 (1601) Апреля въ 2 день, пре- ставися раба Божия княгиня Евфимия, жена Князя Ивана Васильевича Ситскаго, во инокиняхъ Евдокия» [12. C. 226, 227].

Л.М. Максимович сокращает текст Помянника о погребении княгини, не указывая на смерть в заточении и перенос, но с той же датой (2 апреля). В монастыре ее поминали 8 апреля (в день кончины по версии Помянника) и 11 июля (память великомученицы Евфимии) [27. С. 23]. Трудно сказать, какая дата смерти правильная, но это неудивительно: например, кончина князя Б.К. Черкасского указана в трех разных версиях - 22, 25 и 29 апреля. Как показал анализ, не только Портфели - все традиционные источники для Новоспасского некрополя, передающие надписи, не точны и требуют тщательной проверки.

Следует отметить, что до недавнего времени не было известно ни одной плиты или крышки саркофага, которые доказали бы существование «пространных» эпитафий в лапидарной форме. Напротив, найденный при раскопках камень с надписью Марфы Никитичны Черкасской, побывавшей в ссылке на Белоозере, указаний на это не содержит, он строго, не отклоняясь в стороны, следует формуляру, это надпись своей эпохи Надпись уточняет дату смерти: 28 февраля 1611 г. Из других надгробных надписей в Знаменской церкви при раскопках найдены камни не ранее середины века: 27 ноября 1640 г. младенец княжна Евдокия, дочь Якова Куденетовича Черкасского; его же сын-младенец Иван Яковлевич (28 сентября 1658 г.); боярин князь Алексей Юрьевич Сицкой (5 июля 1644 г.); стольник князь Андрей Михайлович Черкасский, 1701 г., 33 лет. Еще один «археологический» фрагмент прямо упомянут как найденный при Ювеналии - это камень той самой Евфимии Никитичны, жены Ивана Васильевича Сицкого, перевезенной из Сумского острога. Обо всем этом - в нашей книге [1].. Возникали даже сомнения в существовании камней с «длинными» эпитафиями как таковых. Но в 2019 г. С.Ю. Шокаревым среди фрагментов церковного музея в усыпальнице собора Новоспасского монастыря был найден камень с небольшой частью надписи Бориса Черкасского, который подтверждает, что «обличительные» плиты были нарезаны, и, судя по палеографическим признакам, в середине - третьей четверти XVII в., т.е. близко ко времени создания Нового летописца и Помянника (этой находке будет посвящен специальный разбор).

В связи с археологическими находками (вернее, с их отсутствием) нужно еще заметить, что тезис А.В. Белякова о существовании отдельной погребальной палатки Сибирских князей / царевичей косвенно подтвержден - ни в подклете собора, ни в Знаменской церкви фрагментов их семейных плит пока не обнаружено.

Нужно ли думать, что останки, о переносе которых источники напрямую не говорят, остались лежать в других местах, а их парадные надписи в Знаменском храме - своего рода кенотафы? Или, напротив, следует считать несомненной их перевозку в Новоспасский монастырь? То, что указ (Лже)Дмитрия I говорит о перевозе тела прежде всего Василия, логично: Иван и Василий проходили ссылку вместе, Василий духовно поддерживал больного старшего брата, когда они, закованные в кандалы, сидели по разным углам ставшей для них тюрьмой избы, а Иван был при похоронах младшего брата. Безусловно, у него были все основания просить о перезахоронении тела именно Василия, а не всех Никитичей вообще. Доверить именно ему организацию поиска останков тоже имело смысл: он лучше всех знал, где недавняя могила, что не было лишним в тогдашней обстановке вокруг острога.

Данные о перевозе останков Александра и Михаила опираются на тексты с памятных камней, где внимание зафиксировано на погребении (повторном захоронении?) и на том, что они «преставися в заточении» - но не о самом событии смерти. Вполне возможно, что их перенесли существенно позднее 1606 г., как останки княгини Евфимии Сицкой; в записи Помянника (составленного через 70 лет после события) речь прямо идет о переносе в 1617 г. Общий археологоисторический анализ показал, что Знаменский некрополь - кладбище нескольких семей: Черкасских, Шереметевых, Сицких (последнее погребение в 1672 г.) и, до середины XVII в., - самих Романовых, среди которых главное место занимает семья Ивана Никитича (он сам, жена и сын), а также три его брата и двое сестер (последнее «романовское» погребение, таким образом, относится к 1654 г.).

Некрополь Никитичей - ветвь, отделившаяся от главного кладбища Романовых при особых обстоятельствах. Тексты с антигодуновскими инвективами, отраженные Помянником и записями в Портфелях, вероятно, выполнены в 1640-1650-х гг., когда сложилась ранняя апологетика Романовых. Создателями некрополя на первом этапе был вернувшийся из Сибири Иван Никитич и Марфа Никитична, вокруг которых собрались уцелевшие после репрессий свойственники по бракам. Первым погребенным на семейном кладбище, от которого возьмут начало известные в русской истории фамилии, видимо, стал привезенный в марте 1606 г. из далекого сибирского Пелыма Василий Никитич. Его погребение, а равно и погребения его ссыльных братьев, пока не открыты и, возможно, не сохранились.

Надеемся, что в рамках все шире развивающейся дискуссии о взаимоотношениях «центра» и «периферии» в переходный период от Московского царства к Российской империи (см. литературу: [29]) наша публикация и анализ имеющихся материалов некрополя Новоспасского монастыря окажутся полезным сибирским коллегами.

годунов романов власть ссылка

Литература

1. Беляев Л.А., Медникова М.Б. В поисках бояр Романовых: междисциплинарное исследование усыпальницы XVI-XVIII вв. в Знаменской церкви Новоспасского монастыря в Москве. М., 2018. Вып. 1. 300 с.

2. Вершинин Е.В. Русская колонизация Северо-Западной Сибири в конце XVI--XVII вв. Екатеринбург: Демидовский ин-т, 2018. 504 с.

3. Дело о ссылке Романовых // Хроники Смутного времени / сост. А.А. Либерман, Б.Н. Морозов, С.Ю. Шокарев. М.: Фонд Сергея Дубова, 1998. С. 412-438. (История России и Дома Романовых в мемуарах современников).

4. Лаврентьев А.В. Романовы и «старый государев двор» на Варварке // Лаврентьев А.В. Люди и вещи. Памятники русской истории и культуры XVI-XVIII вв., их создатели и владельцы. М.: Археографический центр, 1997. 254 с.

5. Чагин Г.Н. Михаил Никитич Романов в Ныробе (историография вопроса) // Дом Романовых в истории России. СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 1995. С. 70-74.

6. Дом Романовых в истории России. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1995. 294 с.

7. Романовы и Сибирь: каталог выставки. Тюмень. 2014. 78 с.

8. Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVII века. Иркутск, 1968. 247 с.

9. Беркович В.А., Егоров К.А. Новые находки надгробий Московского Златоустовского монастыря // Златоустовские чтения. II: сб. докл. конф. 9-10.02.2017. М., 2018. С. 7-34.

10. Горохов С.В. Русский острог в Сибири конца XVI-XVIII вв. как археологический памятник // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер. История, филология. 2011. Т. 7, № 10. С. 284-291.

11. Горохов С.В. История археологических исследований Сибирских острогов // Освоение и развитие Западной Сибири в XVI-XX вв. Новосибирск: СИБПРИНТ, 2013. С. 157-161.

12. Ювеналий (Воейков), игумен. Краткое историческое описание Московского Ставропигиального первоклассного Новоспасского монастыря, из разных исторических, церковных и гражданских, печатных и рукописных книг и документов, во время правления оным монастырем архимандрита Иакинфа Карпинского, собранное и им рассмотренное и одобренное любителями же древностей, ныне на свете изданное. М., 1802. [2], II, IV, 93, XII. 56 с.

13. Ювеналий (Воейков). Описание состоящего в Московском ставропигиальном Новоспасском монастыре храма Знамения Пресвятыя Богородицы... с приобщением надгробных надписей. М. : В Губ. тип. у А. Решетникова, 1803. XII, 56 с.

14. Беляков А.В. Надгробия царевичей / князей Сибирских из Новоспасского монастыря по сведениям Г.Ф. Миллера // Жизнь в Российской империи: новые источники в области археологии и истории XVIII века: материалы междунар. науч. конф. / Ин-т археологии РАН, Ин-т рос. истории РАН. М., 2018. С. 22-25.

15. Давиденко Д.Г., Беляев Л.А., Пятнов А.П. Новоспасский Московский в честь Преображения Господня ставропигиальный мужской монастырь // Православная энциклопедия. М., 2018. Т. 51: Никон-Ноилмара. С. 704-727.

16. Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584-1605) СПб.: Наука, 1992. 279 с.

17. Студенкин Г.И. Романовы-Юрьевы-Захарьины // Русская старина. 1878. Т. XXII, кн. 8 (июль). Приложение: Родословия. С. 1-526.

18. Сборник материалов по истории предков царя Михаила Феодоровича Романова: родословная рода Захарьиных-Юрьевых-Романовых по материалам И.П. Сахарова, проверенным и дополненным Н.Н. Селифонтовым. СПб., 1898. Ч. 2. 109 с.

19. Селифонтов Н.Н. Сборник материалов по истории предков царя Михаила Федоровича Романова. Генеалогический и исторический материал по печ. источникам. СПб.: Тип. А. Бенке, 1901. Ч. 1. 271 с.

20. Васенко П.Г. Бояре Романовы и воцарение Михаила Фёдоровича : изд. Комитета для устройства празднования трехсотлетия царствования Дома Романовых. СПб.: Гос. тип., 1913. 225, XIII с.

21. Новый летописец // Полное собрание русских летописей. СПб.: Тип. М.А. Александрова, 1910. Т. 14/1. 154 с.

22. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел: [в 5 ч.]. М.: в тип. Селивановского, 1819. Ч. 2, служащая дополнением к 1 -й.

23. Максимович Л.М. Путеводитель к древностям и достопамятностям московским, руководствующий любопытствующаго по четырем частям сея столицы к дее-место-описательному познанию всех заслуживающих примечание мест и зданий... : в 4 ч. М.: В Университетской тип., у В. Окорокова, 1793. Ч. 4. 296 с.

24. Усыпальница дома Романовых в Московском Новоспасском монастыре / [ред. А.К. Станюкович, В.Н. Звягин]. Кострома, 2005. 400 с.

25. Дмитриев И.Д. Московский первоклассный Новоспасский ставропигиальный монастырь в его прошлом и настоящем : историкоархеологический очерк. М. : Рус. печатня, 1909. 122, 12, [2], II с.

26. Кормовая книга Московского ставропигиального Новоспасского монастыря. М.: Изд-во Монастыря, 1903. 28 с.

27. Леонид (Кавелин), архим. Вкладная книга Московского Новоспасского монастыря. СПб.: Санкт-Петербург, 1883. 32 с.

28. Морозов К.К. Памятник архитектуры - Новоспасский монастырь в Москве. М.: Сов. художник 1982. 80 с.

29. Новая имперская история Северной Евразии / И.В. Герасимов, М.Б. Могильнер, С.В. Глебов, А. Семенов. Казань: Ab Imperio, 2017. Ч. 1: Конкурирующие проекты самоорганизации VII-XVII вв. 362 с.

Размещено на Allbest.ru